Текст книги "Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов (ЛП)"

Автор книги: Эрнест Генри Шеклтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА VIII. ВЫХОД ИЗ ЛЬДОВ

7 апреля при свете дня, азимутально почти на север от нашего лагеря, в нашем поле зрения появился долгожданный пик острова Кларенса. Сперва он выглядел как огромный айсберг, но с усилением видимости мы могли различить явные, хотя и немного расплывчатые чёрные линии осыпей и возвышенностей его обрывистых утёсов. Эти тёмные скалы в белом одеянии были приятным зрелищем. Так долго наши глаза смотрели на айсберги, которые то увеличивались, то уменьшались в зависимости от угла, под которым солнце отбрасывало тени, так часто мы высматривали скалистые острова и пики земли Жуанвиля, только чтобы обнаружить их после некоторого изменения ветра или температуры в виде уплывающего вдаль туманного облака или привычного айсберга, что до тех пор, пока Уорсли, Уайлд и Хёрли единогласно не подтвердили мои наблюдения, я не был уверен, что действительно смотрю на остров Кларенса. Земля была более чем в шестидесяти милях впереди, но в наших глазах она выглядела домом, где мы ожидали найти наш первый основательный кров после всех этих долгих месяцев дрейфа на неустойчивом льду. Мы приспособились к жизни на льдине, но наши надежды были всё время связаны с какой-нибудь землёй. Так как наша первая надежда не сбылась, наши чаяния переключились на другую. Наш дрейфующий дом не имел руля, чтобы направлять его, ни паруса, чтобы ускорить его. Мы зависели от прихотей ветра и течений, нас несло туда, куда вдумается этим безответственным силам. Стремление ощущать твёрдую землю под ногами наполняло наши сердца.

При полном свете дня остров Кларенса перестал выглядеть как земля, и был похож скорее на айсберг более чем восемь или десять миль в длину, так обманчивы расстояния в прозрачном воздухе Антарктики. Острые белые пики острова Элефант показались западнее несколько позже в тот же день.

«Сегодня я прекратил выдачу сахара и наша еда состоит теперь исключительно из тюленины и жира с 7-ю унциями сухого молока в день на всю партию». Я записал: «Каждый получает щепотку соли и обязательно кипячёное молоко. Такая диета подходит нам, поскольку мы не можем много работать на льдине, а жир поддерживает тепло. Жареные кусочки жира, на наш взгляд, напоминают хрустящий бекон. Его не сложно съесть, хотя людей, живущих в цивилизованных условиях, вероятно при его виде охватит дрожь. Настоящие же трудности настанут, если мы не сможем получить его».

Я так думаю, что человек, как животное, сможет приспособиться ко всему. А какие-то существа вымрут, прежде чем смогут сесть на непривычную диету, если лишатся привычного питания. Как, например, яки гималайского нагорья, которые должны кормиться скудной и сухой растущей травой, и скорее всего оголодают, даже если им предоставить самый лучший овёс или кукурузу.

«С прошлой недели к юго-западу, западу и повсеместно на северо-восток мы наблюдаем тёмное водяное небо. Айсберги остаются западнее, да и их мало сейчас в нашем поле зрения. Сегодня волнение более заметно, и я уверен, что мы находимся на границе ледового поля. Одного сильного шторма после периода спокойствия будет достаточно, чтобы рассеять пак, и я думаю, что затем мы сможем выбраться из него. Я много думаю о наших перспективах. Появление острова Кларенса после нашего долгого дрейфа кажется, так или иначе поставило перед нами своеобразный ультиматум. Этот остров является последним форпостом на юге и нашим последним шансом на высадку. За ним лежит открытая Атлантика. Мы в любой момент сейчас можем оказаться в наших маленьких шлюпках в открытом море за тысячу лиг от земли на севере и востоке. Поэтому жизненно необходимо достигнуть острова Кларенса или его соседа, острова Элефант. Последний более привлекателен для нас, хотя, насколько я знаю, никто никогда не высаживался на нём. Его название предполагает наличие на нём лежбищ толстых и жирных морских слонов. В нас растёт желание в любом случае оказаться на твёрдой земле. Льдина стала родной для нас, но её путешествие подошло к концу и она должна через какое-то время разрушиться и сбросить нас в бездонное море».

Чуть позже, после рассмотрения ситуации с учётом всех обстоятельств, я решил, что мы должны попытаться достигнуть острова Обмана (Десепшн). Относительные позиции островов Кларенса, Элефант и Обмана можно увидеть на схеме. Два первых из перечисленных лежали сравнительно недалеко от нас и находились приблизительно в восьмидесяти милях от острова Принц-Джордж (о. Кинг-Джордж, почему-то здесь и далее автор называет его Принц-Джордж, хотя даже на Шеклтоновских картах это Кинг-Джордж, прим.), последний (Обмана) находился приблизительно в 150 милях от нашего лагеря. От острова Принц-Джордж на запад простирается цепь островов, заканчивающаяся островом Обмана. Каналы, разделяющие эти безлюдные куски из камней и льда от десяти до пятнадцати миль шириной. Из лоции Адмиралтейства мы знали, что на острове Обмана были склады для потерпевших кораблекрушение моряков, и что возможно китобои ещё не покинули его гавань. Из наших скудных записей мы также знали, что там возведена небольшая церковь для сезонного использования китобоями. Существование этого здания будет означать для нас наличие древесины, из которой, если заставит нужда, мы смогли бы построить приемлемую для плавания по морю лодку. Мы уже обсуждали этот момент во время нашего дрейфа на льдине. Две наши лодки были достаточно крепкими, но третья, Джеймс Кэрд, была лёгкой, хотя и немного больше. Но все они были очень маленькими для плавания по этим заведомо неспокойным морям, а кроме того они будут сильно загружены, и поэтому плавание в открытой воде, будет серьёзным мероприятием. Я боюсь, что у плотника уже чешутся руки, чтобы переделать церковные скамейки в надстройки и палубы. В любом случае, самое худшее, что сможет случиться с нами, когда мы доберёмся до острова Обмана, так это подождать там до середины ноября, пока не вернутся китобои.

Ещё немного информации, полученной из документов о западном побережье моря Уэдделла, было связанно с островом Принц-Джордж. Адмиралтейская «Лоция», описывая Южные Шетландские острова, упоминает о пещере на этом острове. Никто из нас не знал, что это за пещера, большая ли она или маленькая, мокрая ли или сухая, но во время дрейфа на льдине и позже, проплывая по предательским каналам, устраивая наши неудобные ночные лагеря, эта пещера представлялась в моём воображении дворцом, только несколько более блёклым в отличие от великолепия Версаля.

Ночью волнение моря усилилось, и движение льда стало более ярко выраженным. Периодически соседние льдины сотрясали нашу, на которой мы стояли лагерем, и выводы от последствия этих ударов были яснее некуда. Мы как можно скорее должны были выбраться на твёрдую землю. Когда после очередного сильного удара прекратились вибрации, мои мысли сосредоточились на грядущих проблемах. Если бы численность партии была не более шести человек, то решение было бы найти не так сложно, но очевидно, что переправка всей партии в безопасное место при ограниченных средствах, имеющихся в нашем распоряжении, будет делом исключительной сложности. На нашем плавучем куске льда, который устойчиво уменьшался под воздействием ветра, погоды, соседних льдин и тяжёлого волнения, находилось двадцать восемь человек. Признаюсь, я почувствовал, какой груз ответственности свалился на мои плечи, но, с другой стороны, был воодушевлён отношением ко мне со стороны экипажа. Одиночество – это наказание для капитана, но для человека, который принимает решения, крайне важно, если он чувствует, что нет неуверенности в умах тех, кто последует за ним, и что все его распоряжения будут выполнены уверенно и с ожиданием успеха.

Следующим утром (8 апреля) в безоблачном голубом небе ярко светило солнце. Остров Кларенса был отчётливо виден на горизонте, был также различим остров Элефант. Единственный заснеженный пик острова Кларенса возвышался словно маяк безопасности, хотя даже самые оптимистичные соображения не могли проложить простой путь через лёд и океан, отделяющий нас от этого белого и сурового гиганта.

«Пак гораздо разреженнее этим утром, длинные продольные волны с северо-востока более выражены, нежели накануне. Льдины вздымаются и падают в унисон с волнением моря. Мы, очевидно, дрейфуем с поверхностным течением, зона многолетнего льда, айсбергов и торосов осталась далеко позади. В лагере была дискуссия по поводу варианта на некоторое время перебраться на айсберг и дрейфовать на нём на запад. Идея – это не пустой звук. Я не уверен, что айсберг будет дрейфовать в правильном направлении. Если даже он будет двигаться на запад и вынесет нас в открытое море, то какова будет наша судьба, когда мы попытаемся спустить шлюпки вниз по его крутым склонам в волнующееся море, когда окружающие нас ледовые поля исчезнут? Кроме этого есть шанс, что айсберг расколется или даже опрокинется во время нашего пребывания на нём. Невозможно оценить состояние большой массы льда только по её виду. Лёд может иметь дефекты, и когда ветер, течение и волнение вызывают напряжение и натяжение, линия разлома может проявиться внезапно и катастрофически. Нет, мне не нравится идея дрейфовать на айсберге. Мы должны оставаться на нашей льдине до тех пор, пока условия не улучшатся, а затем предпринять ещё одну попытку достичь земли.»

В 6.30 вечера внезапный сильный удар сотряс нашу льдину. Дежурный и другие участники экспедиции провели немедленный осмотр и обнаружили трещину прямо под Джеймсом Кэрд и между двумя другими шлюпками и основным лагерем. В течение пяти минут лодки перенесли через трещину ближе к палаткам. Это ЧП не было вызвано ударом соседней льдины. Мы видели, что вытянутую льдину, которую мы сейчас занимали, развернуло к набегающей волне. Льдина, таким образом, стала двигаться на манер корабля и разломилась посередине, когда волна подняла центр, оставив оба её конца на весу. Теперь мы находились на треугольном ледяном плоту со сторонами примерно в 90, 100 и 120 ярдов. Наступила унылая пасмурная ночь, ещё до полуночи посвежел западный ветер. Мы видели, что пак вскрылся под воздействием ветра, волн и течения, и я почувствовал, что наступало время для спуска лодок. На самом деле было совершенно очевидным, что даже если в течение ближайшего дня условия останутся неблагоприятными, то мы не могли безопасно оставаться на льдине больше какого-то времени. Волнение и движение льда нарастало, льдина под нашим лагерем могла расколоться в любой момент. Мы сделали все необходимые приготовления, если что-нибудь подобное произойдёт. Но наше положение окажется отчаянным, если лёд разобьётся на мелкие куски, не достаточно большие, чтобы вместить всю партию, и не достаточно разреженные, чтобы можно было использовать лодки.

Следующий день, воскресенье (9 апреля), оказался отнюдь не днём нашего отдыха. Много знаменательных событий нашей экспедиции были связаны с воскресеньями, и в этот особенный день мы оставили льдину, на которой жили почти шесть месяцев и начали наше путешествие на лодках.

«Это был знаменательный день. Утро выдалось прекрасным, хотя несколько затянутым тучами и слоистыми кучерявыми облаками, дул умеренный юго-юго-западный к юго-восточному бриз. Мы надеялись, что этим ветром лёд отнесёт нас ближе к острову Кларенса. В 7 часов утра пряди воды и каналов были видны на западном горизонте. Лёд, отделяющий нас от полос воды, был разорван, но не выглядел проходимым для лодок. Длинные волны с северо-запада проникали более свободно, чем накануне и двигали льдины в хаотическом беспорядке. Мешанина обломков между массами льда взбалтывалась до грязеобразного состояния и лодки не смогли бы пройти сквозь каналы, что открывались и закрывались вокруг нас. Наша собственная льдина была вовлечена во всеобщий хаос, и после завтрака я распорядился снять палатки и сделать все приготовления для немедленного спуска шлюпок, как только для этого появится возможность».

Я решил взять командование на себя вместе с Уайлдом Джеймсом Кэрд, вмещавшим одиннадцать человек. Это была самая большая из наших лодок, и помимо людей несла большую часть наших запасов. Уорсли отвечал за Дадли Докер и девять человек. Хадсон и Крин были старшими на Стэнкомб Уиллс.

Вскоре после завтрака лёд снова закрылся. Мы оставались на месте, полностью наготове настолько, насколько это было возможно, когда в 11 часов утра наша льдина вдруг внезапно раскололась прямо под лодками. Мы перебросили наши вещи на большую из двух частей и с напряжённым вниманием наблюдали за дальнейшим развитием событий. Трещина пробежала прямо через место, где была установлена моя палатка. Я стоял у края трещины и, глядя на расширяющийся канал воды, видел отпечаток, где в течение многих месяцев лежали мои голова и плечи, когда я находился в своём спальном мешке. Промятость, где лежали моё тело и ноги, была на нашей стороне трещины. Лёд проседал под моим весом в течение многих месяцев жизни в палатке, и я уже много раз подсыпал снег под спальник, чтобы заполнить эту полость. Линии стратификации ясно указывали на различные слои снега. Каким хрупким и ненадёжным был наш покой! Обыденность притупила наше чувство опасности. Льдина стала нашим домом, и в течение первых месяцев дрейфа мы уже почти перестали осознавать, что это всего лишь полотнище льда, плывущее по скрытому от глаз морю. Теперь наш дом рассыпался прямо под ногами, и чувство потерянности и неопределённости было трудно описать.

Фрагменты льдины чуть позже сошлись вновь, мы пообедали тюленьим мясом, съев его полностью. Я подумал, что хороший обед будет лучшей возможной подготовкой к путешествию, которое теперь казалось неминуемым, а так как мы не сможем взять всё наше мясо с собой, поэтому каждый съеденный фунт считали спасённым. Сигнал к старту прозвучал в час дня. Пак вскрылся, каналы стали судоходны. Условия были далеко не такими, о каких можно было мечтать, но и ожидать лучших было больше нельзя. Дадли Докер и Стэнкомб Уиллс спустили быстро. В них забросили снаряжение и обе лодки немедленно перешли в полынью в три мили шириной, в которой плавал одинокий и могучий айсберг. Джеймс Кэрд спустили на воду чрезмерно загруженным припасами и оставшимися мелочами лагерного оборудования. Многие вещи, в то время рассматривавшиеся нами как необходимые, позже были выброшены, так как давление реалий стало более серьёзным. Человек может обойтись очень скудным набором вещей. И атрибуты цивилизации, довольно скоро оказавшиеся перед лицом суровой реальности, оказались ничем на фоне значимости еды и крова, а для выживания зачастую собственный смех оказывался значительно более ценной вещью.

В 2 часа дня все три шлюпки были в миле от нашей льдины. Мы прошли по каналам и вошли в большую полынью, когда увидели стремительный пенистый гребень воды и поднятый им лёд, приближающийся к нам, словно приливная волна реки. Пак толкало к востоку отливом и две огромные массы льда двигались вниз на нас на встречных курсах. Джеймс Кэрд был ведущим. Дав право руля и решительно взявшись за вёсла, нам удалось выбраться. Две другие лодки, следовавшие за нами, находились за кормой и не сразу осознали опасность. Стэнкомб Уиллс шёл последним и чуть не оказался в этой ловушке, но с большим усилием удержался перед натиском движущегося льда. Это стало необыкновенным и поразительным опытом. Приливной эффект, проявившийся в этот день, во льдах встречается крайне редко. Движение льда, сопровождаемое большой волной, было со скоростью около трёх узлов, и если бы нам не удалось выгрести, то мы бы, безусловно, затонули.

В течение часа мы с трудом выгребли к наветренной стороне айсберга, который лежал в открытой воде. Волны разбивались о его вертикальную стену, вздымая брызги на высоту до шестидесяти футов. Очевидно, что он был когда-то подошвой припая восточного побережья, и волны разбивались прежде, чем достигали его верха, и швыряли белые брызги на синюю ледяную стену. Мы могли бы остановиться и любоваться таким зрелищем в других условиях, но быстро наступала ночь, и нам было нужно место для отдыха. Пока мы гребли к северу-западу среди льдин Дадли Докер заклинило между двумя льдинами при попытке срезать путь. Старая поговорка, что короткий путь может оказаться самым длинным как никогда походит и для Антарктиды. С Джеймса Кэрд на борт Дадли Докера кинули линь, и после нескольких попыток его отбуксировать он освободился ото льда. В сумерках мы поспешили далее в поисках ночлега, какой-нибудь старой льдины, и вскоре нашли довольно большой кусок, покачивающийся на волнах. Это не было идеальным местом для отдыха во всех смыслах этого слова, но нас настигла тьма. Мы вытащили лодки и в 8 вечера палатки стояли, а в жировой печи весело играли языки огня. Вскоре все в своих палатках были сыты и счастливы, и пока я заполнял бортовой журнал, из них до меня доносились обрывки песен.

Какое-то неосязаемое чувство тревоги вынудило меня выйти из палатки в 11 часов ночи и осмотреть безмолвный лагерь. Видимые сквозь снежные порывы звёзды показали, что льдину раскачивало на волнах в положении, подвергающем её излишнему напряжению. Я пошёл через льдину, чтобы предупредить дежурного, дабы внимательнее наблюдал за трещинами, и когда проходил мимо палатки, льдину подняло на гребне волны и она треснула прямо под моими ногами. Мужчины находились в одной из полубочек, когда её начало растягивать расходящимся в разные стороны льдом. Приглушённый звук, напоминавший удушливый хрип, вырвался из-под растянувшейся палатки. Я бросился вперёд, помог некоторым появившимся из-под тента и крикнул: «С вами всё в порядке?».

«Двое в воде», ответил кто-то. Трещина расширилась примерно до четырёх футов, а когда я бросился вниз у её края, то увидел белёсый объект, плавающий в воде. Это был спальный мешок с человеком внутри. Я сразу понял это, и с усилием вытащил человека в мешке на льдину. Через несколько секунд края льдины сошлись вновь с чудовищной силой. К счастью, в воде оказался только один человек, иначе бы этот инцидент закончился трагедией. Спасённым оказался Холнесс, который хоть и вымок по пояс, но был невредим. Трещина вскрылась вновь, Джеймс Кэрд и моя палатка были на одной стороне льдины, оставшиеся две лодки и лагерь на другой. С двумя или тремя помощниками я снял палатку, а затем все дружно носовым фалинем перетянули Джеймс Кэрд через открытую трещину. Мы удерживали натянутой верёвку до тех пор, пока один за другим, мужики, остававшиеся на моей стороне, перепрыгивали через канал или перекарабкивались через лодку. В итоге я остался один. Ночь поглотила всё видимое, а резкое движение льда вынудило меня отпустить фалинь. На мгновение я почувствовал, что моя часть покачивающейся льдины была самым одиноким местом в мире. Вглядываясь в темноту, я видел только тёмные размывчатые силуэты. Я крикнул Уайлду, сказав ему спустить Стэнкомб Уиллс, но в этом не было нужды. Он предвидел это, и шлюпка уже отошла от кромки льда. Минуты через две или три спустя она пришвартовалась, и меня доставили в лагерь.

Теперь мы находились на куске ровного льда около 200 футов длиной и 100 футов шириной. Той ночью больше никто не спал. Косатки фыркали в каналах и в ожидании рассвета мы наблюдали за тем, не появится ли ещё трещина. Часы проходили в неторопливом перетаптывании на месте, пока мы стояли прижавшись друг к другу, или же ходили взад и вперёд, чтобы сохранить хоть какое-то тепло в своих телах. В 3 утра мы запалили жировую плиту и после порции горячего молока определили некоторые позитивные моменты нашего положения. В любом случае мы были в движении, и если опасности и трудности ждут нас впереди, то мы сможем их преодолеть. Мы больше не дрейфовали по милости ветров и течений.

Первые проблески зари показались в 6 часов утра, и я с тревогой ждал, когда полностью рассветёт. Волнение моря усиливалось, периодически нашу льдину плотно окружали подобные ей обломки льда. В 6.30 утра у нас был горячий хуш, а затем мы ждали вскрытия пака. Время для активных действий настало в 8 утра, когда мы спустили лодки, загрузили их и начали пробираться через каналы в северном направлении. Джеймс Кэрд шёл первым, следом Стэнкомб Уиллс, замыкал Дадли Докер. Для того, чтобы немного разгрузить лодки и сделать их более мореходными, мы оставили на льдине некоторые вещи, то как лопаты, кирки и сушёные овощи, и ещё долгое время могли видеть оставленное снаряжение, образовавшее на льду тёмное пятно. Тем не менее, лодки всё ещё оставались слишком тяжёлыми. Мы вышли из каналов и вошли в участок открытой воды в 11 часов. Дул сильный восточный бриз, но выступ края пакового льда защищал нас от полной силы волнения, словно коралловый риф тропический остров от влияния Тихого океана. Наш путь лежал через открытое море, и вскоре после полудня мы обогнули северную оконечность пака и взяли курс на запад, Джеймс Кэрд по-прежнему шёл первым. Сразу же наши сильно загруженные лодки ощутили всю тяжесть погоды. Вздымаемые лодками брызги, которые замерзали как только падали, покрывали мужчин и вещи льдом, и вскоре стало ясным, что мы не сможем безопасно продолжать наше дальнейшее плавание. Я вновь развернул Джеймс Кэрд под прикрытие пака, остальные лодки последовали за нами. Но возврат к внешней линии льда не принёс облегчения. Было 3 часа дня, все устали и замёрзли. Мой взгляд остановился на большом, мирно лежащим обломке айсберга, и полчаса спустя мы вытащили на него лодки и расположились лагерем на ночь. Это был прекрасный, большой, крепкий голубой айсберг, с которого из нашего лагеря мы могли получить прекрасный обзор на окружающее море и льды. Его самая высокая точка возвышалась почти на 15 футов выше уровня моря. После горячего обеда все, кроме дежурного, легли спать. Каждый нуждался в отдыхе после предыдущей бессонной ночи и непривычного напряжения последних тридцати шести часов на вёслах. Этот айсберг был в состоянии противостоять волнению моря, он был слишком массивен и глубоко погружён, чтобы серьёзно пострадать от него, но не был таким уж и безопасным, как казался. Около полуночи сторож позвал меня и показал мне, что сильное северо-западное волнение вызвало раскол льда. Большой его кусок оторвался в восьми футах от моей палатки. Мы провели инспекцию настолько, насколько это было возможно в темноте, и обнаружили, что покрывающий западную сторону айсберга толстый снег быстро размывается морем. Под поверхностью воды образовалось что-то подобное подошве припая. Я решил, что непосредственной опасности нет и будить людей незачем. Ночью северо-западный ветер усилился.

Утро 11 апреля выдалось пасмурным и туманным. С рассветом выяснилось, что пак сомкнулся вокруг нашего айсберга, сделав невозможным при сильном волнении моря спустить лодки. Никаких признаков воды не наблюдалось. Многочисленные киты и косатки шныряли между льдин, а вокруг нашего айсберга кружили капские голуби, чайки и глупыши. Картина, открывавшаяся из нашего лагеря с усилением света, была великолепна для описания, хотя я должен признать, что мы рассматривали её с тревогой. Вздымающиеся возвышенности пака и льдин накатывали на нас длинными волнами, образуя здесь и там тёмные линии открытой воды. Каждая волна, поднимающаяся около нас, быстро размывала айсберг, надвигая льдины на подошву припая, дробя верхний край снежного покрова и уменьшая размер нашего лагеря. Когда льдины отступали перед следующей атакой, вода бурлила у кромки припая, быстро увеличиваясь в ширину. Спустить лодки в таких условиях было бы сложно. Время от времени, так часто, что даже появилась тропинка, Уорсли, Уайлд и я поднимались на самую высокую точку айсберга и смотрели на горизонт в поисках разрывов в паке. После медленно тянущихся часов ожидания, наконец, далеко вдали посреди ледяной мешанины появился тёмный разрыв. Казалось, прошла целая вечность, пока он медленно приблизился. Я с завистью наблюдал за двумя невозмутимыми тюленями, которые лениво развалились на покачивающейся льдине. Они были дома, у них не было причин ни для беспокойства, ни для страха. Если бы они думали о том же, что и я, то сочли бы этот день идеальным для весёлого путешествия по кувыркающимся льдинам. Для нас же это был день, показавшийся вечностью. Я думаю, что никогда прежде ещё не испытывал такого беспокойства. Когда я посмотрел вниз на лагерь, чтобы отдохнули глаза от напряжённого наблюдения за широким белым простором, нарушаемым лишь одной чёрной лентой открытой воды, то увидел, что мои спутники ждали с более чем обычным интересом узнать, что я обо всём этом думаю. После одного особенно сильного удара кто-то отчаянно крикнул: «Он треснул поперёк». Я спрыгнул со смотровой площадки и побежал к месту, которое осматривали мужчины. Там действительно была трещина, но обследование показало, это был просто разлом в снегу без видимых признаков раскола самого айсберга. Плотник отметился своей невозмутимостью, когда чуть ранее в этот день реально чуть не уплыл на обломке льда. Он стоял рядом с краем нашего лагеря, когда лёд под его ногами отделился от основной массы. Быстрый прыжок через увеличивающийся разрыв спас его.

Тянулись часы. Одним из моих опасений, была возможность, что течением нас может пронести сквозь восьмидесятимильный створ между островами Кларенса и Принц-Джордж в открытую Атлантику, но постепенно открытая вода приблизилась и в полдень почти добралась до нас. Длинный канал, узкий, но судоходный, простирался к юго-западному горизонту. Наш шанс выпал немного позже. Мы сбросили наши лодки с края раскачивающегося айсберга и отвели их подальше от подошвы припая, пока она поднималась под ними. Джеймс Кэрд почти перевернуло ударом снизу, когда айсберг возвращался в верхнее положение, но он успел выйти в глубокую воду. Мы побросали припасы и вещи на борт и через пару минут были уже далеко. Джеймс Кэрд и Дадли Докер имели хорошие паруса и с попутным ветром могли довольно быстро идти вдоль канала мимо ходящих ходуном ледяных полей по обе его стороны. Волнение было сильным и над льдинами летели брызги. Попытка установить небольшой парус на Стэнкомб Уиллс привела к серьёзной задержке. Площадь его паруса была слишком мала, чтобы оказать заметную помощь гребцам, но за то время, что люди были заняты этой работой, лодка отдрейфовала обратно к ледовому полю, где её положение стало довольно опасным. Видя это, я отправил Дадли Докер за ней, а сам пришвартовал Джеймс Кэрд к куску льда. Дадли Докеру пришлось взять на буксир Стэнкомб Уиллс, и эта задержка стоила нам двух ценных часов светового дня. Когда все три лодки были снова вместе, мы продолжили путь вдоль канала и вскоре увидели ширь протяжённой воды на западе, её появление означало, что мы вырвались из плена пакового льда. В окончании ледяного языка, который практически закрывал проход, через которые мы могли выйти в открытое море, находился, словно какой-то любопытный ископаемый монстр, ледяной Цербер, охранявший путь, изъеденный волнами айсберг. У него была голова и глаза, он так тяжело оседал, что почти опрокидывался. Его бока были погружены глубоко в море, и когда он вновь поднимался, то вода, словно слёзы плача струилась из его глаз по поводу нашего избавления из ледяных тисков. Для читателя это может показаться фантастикой, но для нас в то время такое впечатление было реальным. Люди, живущие в цивилизованных условиях, окружённые разнообразными формами жизни и знакомыми творениями своих рук, вряд ли смогут понять, насколько быстро ум под влиянием глаз реагирует на всё необычное и проводит любопытные ассоциации, подобные полёту фантазии дней нашего детства. Мы долго жили среди вечных льдов, и почти бессознательно стремились увидеть сходство с человеческими лицами и иными живыми формами в причудливых очертаниях и массивных неуклюжих формах айсбергов и льдин.

В сумерках мы быстро пристали к тяжёлой льдине, каждая лодка своим швартовом закрепилась за отдельные торосы, чтобы избежать столкновения при волнении. Мы выгрузили жировую печь, вскипятили воду, чтобы сделать горячее молоко, и раздали сухие пайки. Я также выгрузил полубочки и снял внешний тент с обручей. Наш опыт предыдущего дня в открытом море показал нам, что палатки нужно было располагать как можно плотнее. Брызги, вырывавшиеся из-под шлюпок, превращали ткань палаток в лёд, который вскоре стал опасно тяжёлым. Этой ночью мы избавились от последних излишеств нашего и без того скудного снаряжения. Теперь у нас с собой были только те вещи, без которых было нельзя, мы разгрузились до предела. Мы надеялись на спокойную ночь, но были вынуждены отшвартоваться, так как куски разреженного льда начали собираться вокруг льдины. Дрейфующий лёд всегда притягивается к подветренной стороне более тяжёлой льдины, куда его толкает и где сжимает под воздействием течения. Я решил не рисковать повторением прошлой ночи и не вытаскивать лодок. Мы провели ночные часы, держась невдалеке от главной линии пака под прикрытием мелких кусков льдин. Постоянные порывы дождя и снега скрыли звёзды и вымочили нас насквозь, мы периодически кричали друг другу чтобы держаться вместе. Никто не спал из-за пробирающего холода, а двигаться дальше, чтобы согреться, мы не рисковали, так как видели не более чем на несколько ярдов вперёд. Иногда призрачными отблесками серебра рядом с нами мелькали тени глупых буревестников, и повсюду кругом раздавалось фырканье косаток, короткий резкий свист которых напоминал вырывающийся пар. Косатки были источником тревоги, лодка могла легко быть опрокинутой любой из них, если та решится на удар. Они когда выныривают на поверхность, то с лёгкостью отбрасывают в стороны куски льда гораздо большие, чем наши лодки, и мы испытывали понятное беспокойство, так как белое дно лодки снизу смотрится как лёд. Потерпевшие кораблекрушение моряки, дрейфующие в антарктических морях, совсем не то, о чём мечтает косатка, но в случае чего может оказаться на вкус неплохим заменителем тюленины и пингвинятины. Поэтому мы посматривали на косаток с некоторым опасением.

Рано утром 12 апреля погода улучшилась, ветер стих. Рассвет подарил ясное небо, холод и решимость. Я оглядел своих спутников в Джеймсе Кэрд и увидел измученные и невыразительные лица. Начинало сказываться перенапряжение. Уайлд сел за румпель с такой же спокойной и решительной уверенностью, с какой делал это и в более комфортных условиях, его серо-голубые глаза смотрели в день грядущий. Все хоть и были измучены, делали всё возможное, чтобы казаться весёлыми, а перспектива горячего завтрака ещё более воодушевляла. Я объявил всем, что сразу же, как только найдём подходящую льдину, разожжём плиту и сделаем для всех горячее молоко и боврил. Мы гребли на запад сквозь разреженный пак, льдины всех форм и размеров находились по обе стороны от нас, и каждый, кто не был занят в гребле, с нетерпением высматривал подходящее место для лагеря. Я мог оценить степень потребности в пище разных участников экспедиции по тому рвению, с которым они указывали мне на льдины, которые считали подходящими для нашей цели. Температура была около +10F и барберриевские комбинезоны гребцов трещали, когда мужики работали на вёслах. Я заметил даже маленькие частички льда и измороси, падавшие с рук и тел. В восемь часов подходящая льдина появилась впереди и мы подошли к ней. Камбуз был выгружен, и вскоре весёлый пар поднимался от готовящейся пищи. Никогда ещё работа кока не проходила под таким тревожным и пристальным вниманием. Пока остальные могли размять свои затёкшие конечности и побегать туда-сюда «по кухне», Уорсли, Крин и я оставались в своих лодках, чтобы удерживать их, предотвращая столкновения с льдиной, так как волнение моря было довольно сильным. Величественно поднималось солнце. Барбериевские комбинезоны подсыхали, лёд стал таять на наших бородах. Горячая пища наполнила нас новой энергией, и через три четверти часа мы на всех парусах снова двинулись на запад. На Стэнкомб Уиллс поставили дополнительный парус, и теперь он был способен поддерживать общую скорость. Мы видели, что находились на внешнем крае пака, сразу за его границей на север простиралось синее море. Ветровые волны разбивались о блестящие льдины, а бесчисленные тюлени грелись и вертелись на каждом достаточно большом для этого куске льда.