Текст книги "Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов (ЛП)"

Автор книги: Эрнест Генри Шеклтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

В полночь я ходил по льду, слушая шлифуемые льдины и стоны агонизирующего «Эндьюранс», когда вдруг заметил трещину, пробежавшую по нашей льдине прямо через лагерь. Тревожный свисток поднял всех на ноги, и мы перенесли палатки и снаряжение с меньшей части льдины на большую. В данный момент ничего другого сделать было нельзя, и мужчины снова улеглись, чтобы хоть немного поспать. Всякий раз, что я подходил к концу разлома льдины я едва мог различить в темноте шумящие груды сжатого льда, который наваливался и сужал наш маленький плавучий островок, на котором мы расположились. Странным образом я не заметил, что моя палатка, которая была на той стороне трещины, не стояла как надо. Хадсону и Джеймсу удалось пристроиться в других палатках, а Хёрли завернулся в её брезент. Я обнаружил это лишь в 5 часов утра. Всю ночь с кормы умирающего «Эндьюранс» мерцал электрический свет. Хасси оставил его включённым после проведения последних измерений, и, словно свет в окне он горел всю ночь, пока рано утром «Эндьюранс» не подвергся особо сильному сжатию. Послышался звук ломаемых бимсов, и он погас. Связь прервалась.

Наступило холодное и унылое утро. После первой проведённой на льдине ночи все были уставшими и измождёнными. На рассвете я вместе с Хёрли и Уайлдом отправился на «Эндьюранс», чтобы забрать несколько канистр бензина, который пригодился бы для кипячения молока. Корабль представлял собой невообразимое зрелище хаоса и разрушений. Утлегарь и бушприт были за ночь отломаны и теперь лежали под прямым углом к кораблю вместе со смычками цепей и частями такелажа, удерживаемые ватер-штагом с подрагивающего от перемалываемого льда корабля. Лёд надвигало на полубак, и корабль заметно накренило с носа. С изрядным трудом мы добыли две канистры бензина и отложили дальнейший осмотр судна на после завтрака. Прыгая через трещины с канистрами в руках, мы вскоре достигли лагеря и соорудили кострище из треугольных герметичных резервуаров, которые срезали со спасательных шлюпок. Мы сделали это чтобы освободить в них больше места. Затем мы ледорубом проткнули канистру в полудюжине мест и подожгли её. Пламя яростно вырывалось из пятигалонного цилиндра, который мы использовали в качестве плиты, и горячее молоко вскоре было готово. Затем мы, трое благодетелей, разнесли по палаткам этот живительный напиток, и были удивлены и немного огорчены манерой, в которой некоторые приняли этот вклад в их комфорт. Они не совсем поняли, какую работу мы проделали для них с началом рассвета, и я услышал, как Уайлд сказал: «Если кто-то из вас, джентльмены, хочет, чтобы ваши сапоги почистили, просто положите их снаружи». Это был его мягкий способ напомнить им, что небольшие благодарности следует говорить постоянно и при каждой возможности.

В 8 часов утра кок приготовил завтрак, который состоял из сухаря и хуша, а потом я снова вернулся на «Эндьюранс» и более подробно рассмотрел разрушения. Только шесть кают не были повержены льдинами и глыбами льда. Все каюты по правому борту были разрушены. Целая часть корабля была смята в гармошку. Бак и Риц были затоплены, кают-компания была на три четверти заполнена льдом. Правого борта кают-компании не существовало. Передняя часть двигателя переехала на камбуз. Топливные канистры, которые были уложены на носовой палубе, льдиной были выдавлены через стенку в кают-компанию и выперли собой большую картину. Любопытно, что стекло этой картины не разбилось, хотя в непосредственной близости я увидел тяжёлую железную шлюпбалку, которая была скручена и изогнута, словно скоба потерявшим управление локомотивом. Корабль был разрушен безжалостно.

Под унылым пасмурным небом я вернулся в лагерь и оценил наше положение. Льдина, на которой был разбит лагерь, всё ещё находилась в зоне сжатия, и я подумал, что разумно перейти на большую, и, видимо, более мощную льдину в приблизительно 200-х ярдах с носа правого борта корабля. Нынешний лагерь стал известен как Дамп Кэмп (Свалка) из-за количества вещей, оставленных здесь. Мы не могли позволить себе нести ненужное барахло и решительно рассортировали снаряжение. Я решил оставить каждому по полностью новому комплекту Burberrys и нижнего белья, а также по запасу новых носок. Довольно быстро лагерь был перенесён на более крупную льдину, где я начал непосредственную подготовку к долгому путешествию через льды на остров Паулета или остров Сноухилл (Snow Hill).

Тем временем Хёрли настроил свою кинокамеру и снял погибающий «Эндьюранс». В процессе съёмки лёд с грохотом снёс крепления такелажа фок, грот и бизань-мачт. Фор-марс и брам-мачта упали вниз и повисли на обломках фок-мачты с фок-реем. Следом за ними грохнулась грот-мачта, обломившись в 10 футах над главной палубой. «Воронье гнездо» упало в 10-ти футах от крутящего ручку своей камеры Хёрли, но он даже не повёл ухом и запечатлел уникальную, хотя и грустную картину.

Вопрос с одеждой был решён. Нужно было также решить вопрос со спальными мешками. У нас было всего восемнадцать спальных мешков из оленьего меха, и, следовательно, было нужно распределить ещё десять Джайгеровских (Jaeger) шерстяных спальных мешков, чтобы обеспечить всех двадцать восемь человек экипажа. Шерстяные мешки были легче и менее тёплыми, чем мешки из оленьего меха, и каждому, кому они достанутся, было разрешено подкладывать под низ оленью кожу. Казалось справедливым распределить меховые мешки по жребию, но некоторые из нас, ветеранов не стали участвовать в этой лотерее. Мы подумали, что в Джайгеровских мешках нам будет не менее комфортно, чем в меховых. Мы быстро справились с этой задачей и затем опрокинули одну из шлюпок на бок, и, удерживая её в таком положении двумя сломанными вёслами, сделали подветренную сторону для камбуза. Кок запалил жировую печь и немного спустя, когда я сидел рядом с плитой, услышал, как кто-то сказал: «Кок, я люблю чай покрепче.» А кто-то другой добавил: «Кок, а я послабже.» Я подумал, что приятно чувствовать их спокойствие, а также о том, что к моменту раздачи чая он будет одинаков для всех и что если нам повезёт, то через два месяца у нас будет сколько угодно чая. Этот случай имел также важную психологическую подоплёку. Мужчины, чей дом разрушен, лагерь разбит на неустойчивой льдине, а возможность достижения безопасности весьма туманна, спокойно обсуждают детали и уделяют внимание такой мелочи, как заварка чая.

Днём работа продолжилась. И сейчас и после мы слышали шум, напоминающий грохот орудий или далёкой канонады, вызванный перемалываемыми льдинами.

«Давление, вызвавшее скопление льда в этом районе порождает сцены абсолютного хаоса. Льдины трутся со страшной силой, вздымая огромные хребты, и беспощадно разбивая друг друга. Торосные гряды, словно живые изгороди, отмечающие линии сжатия и являющиеся границей быстро уменьшающихся участков ровного льда, огромны. Лёд движется величаво, неудержимо. Человеческие усилия хоть и не тщетны, но борьба против колоссальных сил Природы идёт с неким душевным смирением. Возникает чувство зависимости от Высшей силы. Сегодня два тюленя, Уэдделла и крабоед, приблизились к лагерю и были застрелены. Четверо других были загнаны обратно в воду, их присутствие растревожило собачью стаю, и это означало порку и проблемы с привязью. Установка палаток завершена, в них установлен внутренний распорядок. В каждой палатке есть ответственный за порядок, сменяемый по кругу в алфавитном порядке. Дежурный относит посуду своей палатки на кухню, получает на всех хуш, а после еды чистит посуду снегом и складывает её в сани или лодку для готовности к возможному движению».

«29-е октября. Мы спокойно провели ночь, хотя вызванные давлением подвижки льда продолжались. Наша льдина мощная, поэтому выдержала получаемые удары. Лёгкий ветер с северо-запада на север-северо-запад, погода отличная. Нас двадцать восемь человек и сорок девять собак, включая пять подросших щенков Сью и Салли. Этим утром все заняты подготовкой вещей, установкой лодок на сани, наращиванию и укреплению саней, чтобы везти лодки… Трактор после небольшой доводки плотника тащил нашу самую большую лодку превосходно. Для другой лодки связали вместе четверо обыкновенных саней, но мы сомневались в прочности этой конструкции, и действительно, под нагрузкой она быстро сломалась… Корабль по-прежнему на плаву, подпираемый движущимся льдом и удерживающим его. Носовая часть бака под водой, палуба разорвана давлением, обломки валяются вокруг в гнетущем беспорядке, а над этим всем всё ещё реет синий кормовой флаг.

В полдень застрелили трёх молодых щенков Салли, Сириуса Сью и Миссис Чиппи, кота плотника. Мы не можем позволить себе содержать слабых в новых условиях. Маклин, Крин и плотник, кажется, тяжело восприняли потерю своих друзей. Мы решили предпринять короткое тренировочное путешествие завтра, выйдя с двумя лодками и десятком саней. Количество собачьих упряжек увеличили до семи, Гринстрит возглавил новую дополнительную упряжку, состоящую из Снэппера и четырёх повзрослевших щенков Салли. У нас десять рабочих саней, запряжённых пятью упряжками. Упряжки Уайлда и Хёрли потащат катер (cutter) при поддержке четырёх человек. Китобой (whaler) и остальные лодки пойдут следом, а люди, которые потянут их, будут помогать с расчисткой неровностей льда. Мы не рассчитываем на быстрое продвижение, но дорога каждая миля. Днём Крин заболел снежной слепотой».

Утро 30 октября выдалось пасмурным и туманным, изредка падал снег. Дул умеренный северо-восточный ветер. Мы всё ещё жили на дополнительном питании, принесённом с покинутого корабля, санные и лодочные пайки были целы. Эти пайки обеспечивали двадцать восемь человек на пятьдесят шесть дней при полной норме, но мы рассчитывали за это время добыть достаточное количество тюленьего и пингвиньего мяса. Мы также могли, если продвижение окажется слишком сложным и слишком опасным для шлюпок, которые мы должны беречь как наше основное средство спасения, разбить лагерь на ближайшей тяжёлой льдине, желательно недалеко от угодий пингвинов и тюленей и ждать вскрытия пака до состояния, пригодного к судоходству.

«Такой план позволит избежать смертельных опасностей, которым мы подвергаемся, пребывая среди непролазных торосов, избежать ненужных повреждений спасательных шлюпок, которым тяжело даются неровности льда, а также сведёт к минимуму опасность внезапного раскола льда под нами, как это было дважды за ночь в нашем первом лагере. Ещё я уверен в том, что попытка двигаться вещь правильная, так как если мы сможем делать пять или семь миль в день на северо-запад, то наши шансы достичь безопасности в ближайшие месяцы существенно возрастут. Есть ещё и психологический аспект этого вопроса. Будет гораздо лучше, если люди будут осознавать, что пусть и медленно, но они идут к земле, чем просто будут сидеть и ждать, когда же неторопливый северо-западный дрейф вынесет их из этих суровых объятий льда. Мы предпримем попытку двигаться. Получится или нет – вне моей власти, я могу только предполагать или рассчитывать.»

Днём Уайлд и я вышли в снег и туман, чтобы отыскать дорогу на северо-восток. После многочисленных плутаний среди торосных гряд, мы разведали дорогу, по меньшей мере, на полторы мили, а затем вернулись к лагерю оптимальным путём. Подвижки льда были сильными, наша льдина сотрясалась от толчков льда. После обеда в 3 часа дня мы отправились в путь, оставив в Дамп Кэмп массу ненужных вещей. Было объявлено, что вес личных вещей не должен превышать двух фунтов на человека, а это означало, что ничего, кроме самого необходимого, брать с собой в дорогу было нельзя. Мы не могли позволить отягощать себя лишним весом. В снегу вырыли ямки, куда положили личную переписку и всякую мелочёвку, не много стоящие, но невероятно близкие сердцу вещи, связывающие участников экспедиции с домом. Я даже пожалел о двух фунтах на человека, установленных из-за моего горячего желания свести вес к минимуму, и счёл, что некоторые личные вещи оставлять никак нельзя. Путь может оказаться долгим, не исключена даже зимовка в каком-нибудь импровизированном жилье где-то на негостеприимном побережье. В этих условиях человек остро нуждается в чём-то, что займёт его мысли, какой-нибудь материальной памяти о доме и людях по другую сторону океана. Поэтому сувениры выбросили, а фотографии оставили. Лично я вырвал форзац из Библии с автографом Королевы Александры, которую она подарила кораблю, а также потрясающую страницу из книги Иова, содержащую стих:

«Из чьего чрева выходит лёд, и иней небесный, кто рождает его?

Воды как камень крепнут, и поверхность бездны замерзает.» [Иов 38:29–30]

Другая Библия, которую Королева Александра подарила для нужд береговой партии, была внизу, в нижнем трюме в одном из чемоданов, когда корабль получил смертоносный удар. Содержимое чемоданов пришлось выбросить, а сами они позже были использованы в качестве материала для изготовления обуви, причём материал некоторых из них, помеченный как «твёрдая кожа» («solid leather», ск. всего ремённая кожа), оказалось, к нашему разочарованию, содержал большой процент картона. Производителю было бы трудно убедить нас тогда в том, что этот обман был не мошенничеством, а чем-то другим.

Передовая санная партия, состоящая из Вордье, Хасси, Хадсона и меня, везущая кирки и лопаты, стала пробивать дорогу через торосные гряды для саней, везущих лодки. Лодки с вещами и санями под ними весили каждая более тонны. Катер был поменьше, чем китобой, но весил больше и был гораздо крепче. Китобой передом был установлен на санную часть трактора Джирлинга (Girling tractor), а серединой и кормой на двое саней. Сани были усилены кросс-тимберсами (укосинами) и укороченными носовыми и кормовыми вёслами. Катер был установлен на аэросани. Сани были самым слабым звеном. Было почти безнадёжным пытаться предотвратить обрушивающиеся на них тяжёлым грузом удары во время движения по грубому спрессованному льду, который раскинулся перед нами на 300 миль. За передовой партией стартовали семь собачьих упряжек. Они оттащили свои сани вперёд на полмили, а затем вернулись за оставшимися. Уорсли с пятнадцатью помощниками взялся за буксировку двух лодок, их они тоже тащили по очереди. Это была тяжёлая работа и для собак и для людей, но когда первая часть груза была перенесена вперёд, на пути обратно было время и для небольшого отдыха. Мы пересекли две открытые трещины, в которых косатки демонстрировали свои уродливые морды, и к 5 часам вечера покрыли милю в северо-северо-западном направлении. Впереди состояние льда было неопределённым, с утра давление вызвало подвижки и дробление льда во всех направлениях. Поэтому я отдал приказ разбить лагерь на ночь на плоской льдине, которая, к сожалению, оказалась молодой и тонкой. Старый же лёд был под глубоким снегом и слишком неровным, чтобы организовать на нём лагерь. Хотя мы прошли только одну милю по прямой, в реальности с учётом поправок пройденный путь составил, по меньшей мере, две мили, а с учётом челночинья и до шести миль. Некоторые из собачьих упряжек покрыли, по крайней мере, и по десять миль. Я установил дежурство по палаткам с 6 вечера до 7 утра, по одному часу на каждого человека в каждой палатке по очереди.

Ночью выпал мокрый снег, и днища палаток промокли насквозь, так как температура поднялась до +25 градусов (-4 °C). Единственное, на что мы надеялись, так это что со временем температура опустится хотя бы до нуля, поверхность снега станет жёсткой, у нас не будет проблем с сыростью и наше оборудование не будет покрыто мягким снегом. Косатки шумели всю ночь, в 2 часа ночи от лагеря побежала трещина около 20 футов шириной. Под нами был очень тонкий лёд, достаточный чтобы быть пробитым косатками, если они облюбуют это сделать, но в пределах нашей досягаемости не было другого подходящего места и нам пришлось пойти на риск. С наступлением утра падающий снег был столь плотным, что мы не видели более чем на несколько десятков ярдов вперёд, и я решил лагерь пока не сворачивать. Путь через нагромождения льдин будет найти трудно, а рисковать лодками было нельзя. В 7 часов утра Рикенсон и Уорсли отправились обратно в Дамп Кэмп, чтобы забрать немного дерева и ворвани (жира) для огня, и через час у нас был хуш и по одному сухарю на каждого. В 10 часов утра Хёрли и Хадсон отправились в старый лагерь, чтобы принести немного дополнительного пеммикана для собак, поскольку изобилие тюленей здесь пока не наблюдалось. Потом, когда погода прояснилась, Уорсли и я прогулялись на запад и попытались найти приемлемый путь дальше. Большая льдина обещала довольно сносный путь, по крайней мере, ещё на милю к северо-западу, и мы пошли обратно готовиться к следующему переходу. Погода немного прояснилась, и после обеда мы сняли лагерь. Я взял Рикенсона, Керра, Вордье и Хадсона в качестве передовой бригады пробивать путь через торосные гряды. Следом шли пять собачьих упряжек. Упряжки Уайлда и Хёрли тащили катер и делали это великолепно. Им лишь однажды понадобилась помощь, на самом деле четырнадцать собак делали это так здорово, а может даже и лучше, чем восемнадцать человек. По мере продвижения к большой льдине лёд двигался и под нами и вокруг нас, там, где она граничила с льдинами меньше, образовывались подвижные складки льда, заполненные водой. Восхитительно то, что может сделать дюжина человек с кирками и лопатами. Мы смогли пробить дорогу через торосную гряду высотой с 14 футов за десять минут, сделав её ровной, ну или сравнительно ровной для прохождения санных упряжек и остальных групп.

ГЛАВА V. ОКЕАНСКИЙ ЛАГЕРЬ

Несмотря на влажность, глубокий снег и остановки, вызванные пробивкой пути через торосные гряды, нам удалось пройти большую часть мили до нашей конечной цели, хотя задержки и петляния снова сделали фактически пройденное расстояние ближе к шести милям. Я видел, что мужики выдохлись, и отдал приказ установить палатки под прикрытием двух лодок, которые предоставляли хоть какую-то защиту от влажного снега, покрывавшего всё вокруг. Пока мы занимались установкой палаток, один из матросов обнаружил образовавшуюся на парусе, лежащим на одной из лодок, небольшую лужицу с водой. Её было не так много, буквально по глотку каждому, но, как написал один человек в своём дневнике: «каждый увидел и попробовал чистую, и так своевременно найденную воду».

На следующий день было всё так же холодно, по-прежнему шёл влажный снег, и с рассветом, глядя на представшую окружающую действительность, и, учитывая небольшой результат, которого мы добились всеми нашими усилиями за последние четыре дня, я понял, что пройти большее расстояние невозможно. Помимо этого, учитывая свойство открывающихся каналов закрываться, а также наши возможности грести на северо-запад, где мы сможем найти землю, я решил подыскать более твёрдую льдину, и там встать лагерем до тех пор, пока условия не станут более благоприятными, чтобы предпринять вторую попытку вырваться из нашего ледяного плена. Руководствуясь этими соображениями, мы переместили наши палатки и всё наше снаряжение на толстую тяжёлую старую льдину приблизительно в полутора милях от места крушения и там основали наш лагерь. Мы назвали его «Океанский лагерь». Невероятно трудно было перетащить наши две лодки. Снежный покров был кошмарным, никто из нас прежде не видел ничего подобного. Порой мы проваливались по пояс, повсюду снег был на два фута глубиной.

Я решил сохранить наши ценные санные пайки, которые окажутся необходимыми в неизбежном путешествии на лодках, и, насколько это будет возможно, перейти на питание исключительно тюленями и пингвинами.

Часть людей была отправлена назад в Дамп Кемп, чтобы собрать как можно больше одежды, табака и всего остального, всего, что смогут найти. Однако мокрый снег, валивший в последние несколько дней, в сочетании с таянием и последующим уплотнением поверхности, в результате привёл к исчезновению многих вещей, оставленных в этом бедламе. Оставшиеся тем временем обустраивали быт, настолько, насколько позволяли условия «Океанского лагеря». Этот плавучий кусок льда с милю площадью вначале, а позже расколовшийся на меньшие и меньшие фрагменты, стал нашим домом на ближайшие два месяца. В течение этих двух месяцев мы совершали частые визиты в окрестности корабля и добыли много необходимой одежды, продуктов питания, а также некоторых ценных личных вещей, которые придали нам изрядный оптимизм на пути сквозь льды к спасению.

Заготовка пищи становилась самой важной задачей. Ну а так как мы должны были теперь существовать почти полностью на тюленях и пингвинах, которые обеспечивали нас как пищей, так и топливом, необходимо было сделать жировую печь. Она была в итоге очень хитроумно сделана из корабельного зольника, поскольку наш первый опыт с большой железной бочкой оказался безуспешным. На последней мы могли приготовить лишь хуш или рагу из тюленины или пингвинятины, поскольку она работала непонятно как, еда или подгорала, или готовилась только частично, и как бы мы голодны не были, есть полусырое мясо тюленя было не очень аппетитно. Как-то раз замечательная тушёная тюленина с двумя или тремя банками ирландского рагу, которое было спасено с корабля, упало в огонь через дно бочки, которое мы использовали как поверхность для установки котелка, прогоревшее из-за сильного жара огня снизу. В тот день каждому пришлось довольствоваться лишь одним сухарём и четвертью замёрзшей консервной банки солонины.

Новая же печь, которая служила нам во время нашего пребывания в «Океанском Лагере», была великолепна. Изрядно помучившись, в зольнике с помощью инструментов были проделаны два больших отверстия напротив друг друга в широкой или верхней части сопла. Внутрь одного из них вставили бочку, используемую как топку, другое отверстие служило для удержания нашего котла. Рядом с последним было сделано ещё отверстие, которое позволяло двум котелкам кипятиться одновременно, а также добавлен дымоход, собранный из банок от печенья и сделавший плиту очень эффективной, но совсем не элегантной. Позже кок обнаружил, что он может печь на этой плите что-то типа лепёшек или булочек, но был серьёзно ограничен в производстве дрожжами.

Следующим этапом была задача возвести хоть какой-то камбуз для защиты кока от суровой погоды. Группа Уайлда, которую я отправил обратно на корабль, вернулась, и среди прочих вещей, притащила почти целиком рулевую рубку. Она, дополнительно обшитая парусиной и с натянутым на стойках брезентом, стала очень удобным складом и камбузом. Куски обшивки палубы закрепили на реях, установленных вертикально в снег, эта конструкция вместе корабельным нактоузом представляла отличную смотровую площадку для наблюдения за тюленями и пингвинами. На эту платформу также водрузили мачту, на которой развевался Королевский флаг и вымпел яхт-клуба Роял Клайд.

Я провёл тщательную ревизию всех имеющихся запасов продуктов питания, их вес примерно определили с помощью простого балансира, изготовленного из куска дерева с привязанным на конце 60-ти фунтовым ящиком.

Собачьи упряжки под руководством Уайлда каждое раннее утро отправлялись на место крушения и люди делали всё возможное, чтобы спасти как можно больше ценных вещей с корабля. Это была чрезвычайно сложная задача, так как вся палуба в носовой части по левому борту была на фут под водой, а по правому борту на три. Тем не менее, им удалось добыть большое количество дерева и верёвок, а также некоторое количество еды. Хоть камбуз и был под водой, Бейквеллу удалось заполучить три или четыре котелка, оказавшиеся впоследствии бесценным приобретением. Целая куча ящиков муки и прочего провианта была уложена в одном из отсеков трюма, и мы не успели их вытащить наружу до того, как покинули корабль. Поэтому, определив как можно точнее ту часть палубы, которая непосредственно находилась над этими ящиками, мы принялись рубить большими ледовыми скребками дыру сквозь 3-дюймовые доски, которыми она была покрыта. Так как в этом месте корабль был под пятью футами воды и льда, это оказалась нелегко. Но, тем не менее, мы добились того, что отверстие получилось достаточно большим, чтобы некоторое количество ящиков всплыло вверх. Они были встречены с большим одобрением, и позже, пока мы работали, другие ящики постепенно поднимали вверх, помогая багром, и встречали либо приветственным гулом, либо вздохом разочарования, в зависимости от того, что в них находилось, что-то дельное или же излишество, типа желе. Для каждого человека сейчас большее значение имела калорийность, питательность и качество еды. Это было главным. Таким образом, мы пополнили наши скудные запасы двумя-тремя тоннами продовольствия, около половины из которых составляли такие продукты, как мука и горох, которых, впрочем, надолго не хватило. Это только кажется очень много, но по одному фунту в день на двадцать восемь человек это лишь на три месяца. До этого я уменьшил пайки до девяти с половиной унций в день на человека. Теперь, однако, они могли быть увеличены и «сегодня, впервые за десять прошедших дней, мы знали, что будем очень сыты.»

Я держал сани, упакованные специальным санными пайками, в полной готовности на случай непредвиденного движения, а на основе оставшейся провизии, с учётом добытых в перспективе тюленей и пингвинов, я рассчитал наиболее сбалансированный рацион, при котором наши драгоценные запасы муки использовались наиболее экономичным образом. Всех тюленей и пингвинов, которые появлялись в окрестностях лагеря, мы убивали для пополнения запасов продовольствия и топлива. Собачий пеммикан мы также добавили в наш неприкосновенный запас, и поэтому кормили собак добытой тюлениной, а точнее тем, что от неё оставалось после разделки. У нас было довольно немного посуды, так небольшие куски фанеры (venesta-wood) превосходно служили в качестве тарелок для тюленьих стейков, рагу и жидкости всех видов подавались в алюминиевых кружках, которые были по одной у каждого. Позже в качестве посуды были задействованы банки из-под желе и печенья.

Однообразие в еде, даже с учётом ситуации, в которой мы оказались, было тем, чего я стремился избежать, наш маленький запас деликатесов, таких как, например, рыбный фарш, консервированная сельдь, и т. д. тщательно экономился и растягивался на максимально возможное время. Мои усилия оказались не напрасны, один из членов экспедиции записал в своём дневнике: «Следует признать, что мы питаемся очень хорошо, особенно учитывая наше положение. Каждый приём пищи состоит из одного блюда и напитка. Сушёные овощи, если таковые имеются, идут в тот же котёл, что и мясо, и приготовленная еда представляет собой своего рода хаш (азу с овощами) или же просто тушёное мясо с салом пополам напополам. У нас есть только два котла и количество блюд, которые можно приготовить одновременно, ограничено, но, несмотря на это, мы всегда получаем достаточно. Горячий чай или какао с сухим молоком и сахаром обязательны.»

«Мы, конечно, очень ограничены в мучных продуктах, и, естественно, хотим их побольше. О хлебе не может быть и речи, и всё же, хоть мы экономим, сохраняя порции наших сухарей для нашего возможного путешествия на лодках, мучное едим в виде лепёшек, которые получаем от трёх до четырёх раз каждый день. Эти лепёшки изготавливаются из муки, жира, воды, соли и чуть-чуть разрыхлителя, тесто раскатывается в плоский круг и запекается в течение десяти минут на горячем листе железа над огнём. Каждая лепёшка весит от полутора до двух унций, и нам действительно повезло, что есть возможность их делать.»

Как-то раз во время еды были распределены несколько упаковок армейских сухарей, пропитавшихся морской водой. Они были в таком состоянии, что в другое время на них бы даже не взглянули, но нам, на нашем плавучем куске льда, за триста миль от земли и морской бездной под ногами, они на самом деле показались деликатесом. Палатка Уайлда даже сделала из них пудинг.

Хоть я и был вынужден жёстко экономить наши скудные запасы еды, я знал, как важно было сохранить у людей хорошее присутствие духа, и что депрессия, вызванная нашим окружением и неопределённым положением, может быть несколько сглажена увеличением продуктового рациона, по крайней мере до тех пор, пока мы более менее не обвыкнемся с нашим новым образом жизни. То, что это было успешным, отражено в их дневниках.

«День за днём пролетают как один. Мы работаем, болтаем, едим. Ах, как мы едим! Нет больше урезанных пайков, мы стали более привередливыми, чем были, когда впервые начали нашу „простую жизнь“, но всё равно, по сравнению с домашними запросами, мы определённо варвары и наша гастрономическая жадность не знает границ».

«Вся еда, которая приносится в каждую палатку, тщательно и аккуратно делится на несколько равных частей по числу людей в палатке. Кто-то один затем закрывает глаза или отворачивает голову и называет случайным образом имена, когда кок достаёт очередную порцию, спрашивая при этом: „Кому?“».

«Необъективность, естественно непреднамеренная, может быть, таким образом, полностью устранена, и каждый ощущает чувство справедливости, даже если смотрит немного с завистью на порцию другого человека, отличающуюся лишь в деталях от его собственной. Мы массово нарушаем Десятую Заповедь (Не желай … ничего, что у ближнего твоего, прим.), но так как мы все в одной лодке, то об этом никто не произносит ни слова. Мы вполне ясно понимаем чувства друг друга.»

«Это просто словно снова сесть за школьную скамью, также очень весело, до поры до времени!»

Позже, когда перспектива зимовки в паковом льду стала более очевидной, пайки были значительно сокращены. Но к тому времени все привыкли к этой мысли и относились к происходящему как само собой разумеющемуся.

Наше питание состояло теперь преимущественно из тюленей или пингвинов, либо варёных, либо жареных. Как написал один из членов команды:

«У нас сейчас достаточно еды, но при этом и не слишком много, каждый всегда голоден так, что готов съесть всё до последнего полученного кусочка. Еда дело важное, и всякая болтовня заканчивается до тех пор, пока не окончен хуш».

Наши палатки, особенно во время еды, становились довольно тесными.

«Для того чтобы жить в палатке без мебели требуется некоторая сноровка. Во время еды мы должны сидеть на полу, а есть в таком положении жутко как неудобно, куда лучше встать на колени и сесть на пятки, как это делают японцы».

Каждый человек в палатке по очереди назначался на один день дежурным «коком»:

«Слово „кок“ в привычном значении не совсем правильно, пока у нас есть полноценный камбуз, необходимости что-то готовить в палатке нет».