Текст книги "Белый ниндзя"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

Шизей не шелохнулась.

– Я должна тебе кое-что сказать.

Брэндинг взглянул на нее:

– Удивляюсь я, почему ты себя чувствуешь обязанной говорить мне неправду? Неужели ты думаешь, мне так легче?

– Я ненавижу тот костюм от Феро, что носила на банкете, – сказала Шизей. – Я его сожгла, как только ты ушел.

Брэндинг промолчал.

Шизей опустила глаза.

– Не знаю, – призналась она тихим голосом, которого он никогда от нее не слышал.

– Ну, – сказал Брэндинг, – это уже кое-что.

* * *

В это утро Кузунда Икуза не имел времени на обмен любезностями. Он подошел прямо к Мадзуто Иши и сунул ему толстый пакет: – Вот ваши деньги. – В этом жесте выразилось все его презрение к маленькому человечку.

Иши открыл пакет. Они были одни в Восточном саду императорского дворца. Все в порядке.

– Спасибо вам, Икуза-сан. Спасибо. – Он не переставал кланяться, как болванчик.

– Забудем об этом, – рявкнул Икуза, – что есть у вас для меня? – С нервишками явно хуже, чем вчера. Но вчера тот тип, что шпионил за мной, был на дне Сумиды. Что, во имя Будды, заставило его подняться на поверхность? Не то чтобы Икуза боялся, что от него потянется ниточка и к его персоне, но Икуза верил в приметы, а эта была явно плохая.

– Вы были правы, – ответил Иши, убирая пакет в карман. – Нанги-сан планирует перейти в наступление. – Они двинулись по дорожке сада, начав свое круговое движение. Утро было просто чудесное, солнце уже высушило остатки ночной росы. – И для этой цели призывает под свои знамена всех своих дружков из Министерства внешней торговли и промышленности.

– Я это знал! – с удовлетворением заметил Икуза. С одной стороны, его удручало, что после стольких лет на положении свободного самурая Нанги все еще сохранил тесные связи с родным министерством. С другой стороны, он был рад, что министерство раскрыло наконец карты. Если быть до конца честным, эта война давно назревала. Икуза давно чувствовал зависть со стороны министерских чиновников, зависть к растущему авторитету «Нами». Особенно теперь, после смерти старого императора, когда его преемник дает карт-бланш на все политические решения «Нами». Это особенно действует на нервы МВТП, которое несколько десятилетий заправляло, как хотело, экономической политикой страны, пропихивая свою стратегию в горло промышленного сектора.

Пожалуй, пришла пора положить конец этому соперничеству. В конце концов, у правительственного штурвала не могут стоять сразу два капитана.

«Ну что ж, – подумал Икуза, – раз Нанги ввязывается в бой, он его получит. Но победа будет за мной, потому что вся стратегическая инициатива у меня».

– Так что же за операцию замыслил Нанги? – спросил Икуза.

– Я думаю, финансовую, – ответил Иши, едва поспевая за широко шагающим гигантом. – Судя по тому, какие люди присутствовали на совещании, – здесь он назвал имена самых крупных чиновников МВТП, – можно сделать вывод о направлении их главного удара. Все они связаны с центральными банками. Он хочет переложить финансовые затруднения концерна на их плечи.

– А взамен? – спросил Икуза.

– Замечательные условия, ей-богу. Ему не придется закладывать ни одного из подразделений «Сато». – Иши глубоко вздохнул: – Взамен он предложил им вашу голову.

* * *

Ключ. Но ключ к чему? Этого Нанги не знал.

– Первым делом надо тщательно обыскать квартиру Барахольщика, – сказала Томи, предлагая обычную в таких случаях методику.

– Мы только зря время потеряем, – возразил Нанги, подбрасывая ключ на руке. – Барахольщик никогда не держал у себя дома ничего важного. Это был один из его законов, которого он всегда придерживался.

– И все-таки, – настаивала Томи, – было бы неразумно без проверки отбросить предположение, что он может к чему-нибудь подойти в доме.

Три часа спустя они удостоверились, что он действительно ни к чему не подходит.

– Фу! Ну и свинарник! – изрекла Томи, оглядывая комнату. Когда они вышли, она прибавила: – Никаких следов тайника или сейфа.

– У Барахольщика сейфа и быть не могло, – заверил ее Нанги. – Ему бы и в голову не пришло завести его, занимаясь таким бизнесом.

– А что это за бизнес?

Нанги улыбнулся:

– Он был большим специалистом по сбору информации. Лучшим из тех, с кем мне когда-либо приходилось иметь дело.

– Хорошо. Ключ не подошел ни к чему в доме. И он не похож на ключ от сейфа. Логично. Учитывая характер его работы, можно предположить, что его тайник находится в месте, доступ к которому открыт круглые сутки. – Томи покачала головой. – Значит, придется обшарить все камеры хранения на всех вокзалах города?

– Нет, – ответил Нанги. – На ключе нет номера. Значит, им ничего не откроешь в общественной камере хранения.

– Так что же он открывает?

Нанги задумался. Что-то сказанное Томи застряло в его мозгу. Но что? Затем он вспомнил ее точные слова, и они навели его на мысль.

– Пойдем, – предложил он, – сыграем в пачинко.

Круглосуточно работающий зал игральных автоматов находился в Гиндзе, шумный, прокуренный и открытый, о чем говорило его название, день и ночь.

Нанги купил несколько фишек у кассира и пошел вдоль ряда автоматов, считая про себя: раз, два, три, четыре, пять. Вот он, шестой автомат в шестом ряду. На нем всегда играл Барахольщик.

Сейчас он был занят парнем лет восемнадцати с бритой головой, но с длинным оселедцем, как у индейца из племени махауков, выкрашенным в цвет оперения фламинго. На ногах были говнодавы со шпорами. Черные джинсы и такого же цвета кожаная куртка покрыты металлическими заклепками, Металлические цепи, свисающие с эполет, ритмично позвякивали, когда парень мастерски работал рычагами, гоняя мяч по лабиринту. Он уже выигрывал целую кучу фишек.

– Это может длиться вечно, – грустно сказал Нанги. Томи раскрыла свое удостоверение и сунула его под нос панку.

– Чего тебе? – буркнул тот недовольно.

– Вали отсюда, а не то я тебя заберу.

– Да ну? – осклабился парень. – А за что?

– За нарушение общественного порядка, сынок, – медовым голосом пропела Томи. – Какой может быть порядок при таких волосах? – Покосившись на пистолет, который ему Томи ненароком показала, парень счел за благо «отвалить».

– Ну, а теперь что? – спросила Томи.

– Сейчас увидим, – ответил Нанги, передавая ей фишку. – Поиграйте пока, да с огоньком.

Томи опустила в прорезь фишку, начала играть. А Нанги тем временем обошел аппарат кругом и, остановившись с его правой стороны, нагнулся. Там должна быть маленькая дверца, которую Барахольщик при нем открывал, чтобы достать фишки. Сердце Нанги встрепенулось. В третьей сверху дверце была замочная скважина.

– Что вы там делаете? – спросила Томи.

– Последний раз, когда мы встречались, Барахольщик привел меня сюда. Отчасти это было из соображений безопасности. Тут всегда стоит такой шум, что никакая электроника не поможет подслушать разговора. А отчасти потому, что Барахольщик любил сюда приходить, чтобы обдумать что-нибудь за игрой. Но он играл за одним и тем же аппаратом. Я все удивлялся почему, пока не заметил, как он открыл одну из дверок, где они хранят фишки.

– Ловкость рук и никакого мошенничества?

– Возможно, – ответил Нанги, – но не только это. УЧИТЫВАЯ ХАРАКТЕР ЕГО РАБОТЫ, МОЖНО ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ЕГО ТАЙНИК НАХОДИТСЯ НА МЕСТЕ, ДОСТУП К КОТОРОМУ ОТКРЫТ КРУГЛЫЕ СУТКИ. Так сказала тогда Томи о Барахольщике, и это навело Нанги на мысль попытать счастья в зале игральных автоматов.

Он достал ключ, который был обнаружен приклеенным к ноге мертвого Барахольщика, и, читая про себя молитву, вставил его в замочную скважину. Повернул его направо. Никакого эффекта: ключ не пошевелился. У Нанги оборвалось сердце. Затем он попробовал повернуть его налево.

Дверца открылась.

Нанги сунул руку внутрь, пошарил везде. И его рука нащупала что-то приклеенное клейкой лентой к верху ящичка, в который проваливаются проигранные фишки. Нанги судорожно дернул предмет и, порвав ленту, вытащил его наружу. Это была микрокассета.

Вот это называется сорвать банк!

* * *

Николас мчался по скоростному шоссе, пересекающему весь Лонг-Айленд. Стрелка спидометра часто заходила за отметку 95 миль в час. Жюстина свернулась калачиком рядом, на месте пассажира. Плечи ее по-прежнему были закутаны в соседское одеяло. Время от времени она вздрагивала во сне и тихонько всхлипывала. Николас положил ей руку на бедро, как бы защищая.

Было 04.30 утра, и небо отливало перламутром, как раковина жемчужницы. Облака на горизонте подернуты бледно-оранжевым цветом.

Николас поднял верх своего «Корвета». Ветер трепал его волосы и выдувал из них отвратительный запах пожарища.

Им с Жюстиной пришлось одолжить у соседей кое-что из одежды: весь их гардероб сгорел.

Через каждые двадцать секунд Николас поглядывал на миниатюрный детектор радара, скрытый под щитком от солнца, хотя он и знал, что детектор запищит, учуяв полицейскую машину, караулящую в засаде нетерпеливых водителей вроде него. Наблюдение за детектором отвлекало от безрадостного пейзажа за окном.

Он одолел расстояние от Вест-Бэй Бриджа до Нью-Йорка за час пятнадцать. Когда он снизил скорость, чтобы войти в тоннель Куинз-Мидтаун, Жюстина проснулась.

– Который час? – спросила она, потягиваясь.

– Еще рано, – ответил Николас, въезжая в тоннель. – Спи себе спокойно.

Жюстина протерла глаза.

– Очень уж противные сны, – сказала она. – Призраки прошлого все тревожат. – Она повернулась к нему. – Ник, мне приснился Сайго. А потом он превратился в тебя.

Николас вздрогнул, вспомнив слова Канзацу: ТЫ БОЯЛСЯ ТЬМЫ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ. И его ответ: ЭТО ЗНАЧИТ, ЧТО Я И САЙГО – ОДНО И ТО ЖЕ. ОН – ЭТО Я, Я – ЭТО ОН.

– Этого человека зовут не Сайго, а Сендзин, – сказал Николас. – Я хочу, чтобы ты поняла разницу между ними. Сайго был непрошеным злом. Сендзин преступил границу, отделяющую добро от зла. Понятие морали для него не существует. Он живет – или ему кажется, что он живет – вне этих категорий.

– Так живет или не живет?

Они уже вынырнули в Манхэттене, и Николас устремился к центру.

– Не уверен, что знаю это, – ответил он. – Но это и не главное. Узнать бы, что сейчас у Сендзина на уме. Узнав это, я пойму до конца, что это за человек.

Он ехал вниз по Второй авеню до самого Гудзона, а потом свернул на запад. В Сохо он свернул на Грин-стрит и остановился напротив здания, напоминающего фабричный корпус. Пять или шесть лет назад подобные здания, где раньше действительно размещались цеха мануфактурного производства, были переоборудованы в просторные и часто шикарно обставленные жилые помещения.

Николас подвел Жюстину к металлической двери, покрытой эмалевой краской цвета морской волны. Дверь закрывалась на три замка, установленные один над другим, и была укреплена толстыми защитными плитами. Кроме того, дверь была украшена массой кнопок и окошечек с переговорными устройствами. В верхней части Жюстина разглядела стеклышко видеокамеры.

Николас нажал на кнопку, под которой была таинственная надпись: «Кон». Раздался жужжащий звук, и дверь автоматически открылась. Пропустив их, она вновь закрылась, оставив Николаса и Жюстину в кромешной тьме. Прошла минута, другая. Жюстина стояла молча, хотя ее и распирало от желания задать вопрос. Она чувствовала, что Николас стоит спокойно. Значит так и должно быть.

Свет вспыхнул без предупреждения, и Жюстина заморгала. Она увидела себя, окруженную собственными отражениями.

Тошнотворное ощущение галлюцинации прошло, когда одна панель отошла в сторону, и Николас вывел ее из этого зеркального ящика.

Жюстина увидела, что находится в просторном, но теплом помещении с высокими, как в соборе, потолками. Стены были не прямыми, а вогнутыми в одном месте, выпуклыми в другом, напоминая ей формы человеческого тела. Их украшали огромные художественные полотна в постимпрессионистской манере.

Помещение было обставлено мебелью, стилизованной под старинную, но с современной мягкой кожей на сидениях и спинках. Кое-где стояли японские лакированные столики со старинными письменными принадлежностями. В одной из ниш в стене стояла скульптура актера театра Кабуки в натуральную величину, в настоящей одежде и в парике. В центре комнаты была лакированная и позолоченная фигура Будды. Как ни странно, комната создавала впечатление не лавки старьевщика, а какой-то удивительной гармонии.

Посреди комичны стоял японец довольно свирепого вида. Он стоял в напряженной позе и не скрывал этого.

– Быстро же ты обернулся, Тик-Тик, – сказал японец. – Быстрее некуда.

И тут она узнала его:

– Конни? Конни Танака?

– Он самый! – ответил Конни, кланяясь по японскому обычаю, и очень растерялся, когда Жюстина бросилась к нему с протянутыми руками.

Николас рассмеялся:

– Видел бы ты себя сейчас, Танака-сан!

– Это и есть новая квартира? – спросила Жюстина. – Она просто грандиозна.

– Ты еще не все видела, – поспешил ее заверить Николас.

– Тик-Тик! – укоризненно сказал Конни, потом повернулся к Жюстине. – Не думай, что я не рад тебя видеть, – сказал он, целуя ее в щеку. Потом опять повернулся к Николасу: – Я прочел то, что ты мне дал, Тик-Тик. Я работал быстро, но, должен признаться, куда мне до тебя? Скажи мне, почему ты здесь? Я думал, ты появишься только через несколько дней.

– Мы работаем по ускоренному расписанию, – объяснил Николас, располагаясь в роскошном кресле а-ля Людовик XIV. – Дорокудзай спалил наш дом прошлой ночью.

Конни в сердцах бросил эпитет по-японски, которого Жюстина не поняла.

– Я приготовлю чай, – сказал он.

Жюстина повернулась к Николасу. Ее глаза потемнели от затаившегося в них ужаса. Она вся дрожала:

– Почему ты мне этого раньше не сказал?

– А какой смысл? – оправдывался Николас. – Ты бы только еще больше разволновалась. А тебе надо было поспать.

– Но, Ник, как он узнал, куда я направляюсь? – На ее лице было написано страстное желание услышать, что это все была шутка или хотя бы страшный сон, от которого она должна скоро пробудиться.

– Боюсь, ты ему сама об этом и сказала, – сказал Николас. Однако он решил ей ничего не говорить, что она указала Сендзину место, где были скрыты изумруды Со-Пенга. Зачем ей чувствовать унижение?

– О Господи! Ник, а что я ему еще сказала? Я ничего не помню!

– Откуда мне знать? – мягко ответил он. Плечи Жюстины поникли. Она внезапно почувствовала усталость. Просто удивительно, какую физическую нагрузку дает порой страх, подумала она. Но тут Конни вернулся с подносом, на котором стояло все необходимое к чаю, и Жюстина немного восстановила душевное равновесие.

До чего мудро поступают японцы, прибегая к чайной церемонии в трудную минуту, подумала она. И культурно, и мудро. За то время, которое требуется для того, чтобы выполнить массу мелких, но важных манипуляций, связанных с церемонией, дух освобождается от тревоги, возвращается на дорогу мысли, которая выведет из затруднения.

После того, как чай был заварен, все формальности соблюдены, ароматная жидкость выпита, Николас рассказал Конни о том, что произошло, а также о том, что за этим кроется по его мнению. Жюстина о многом этом слышала в первый раз, и по телу ее прокатилась дрожь, будто от глотка неразбавленного виски.

– Что бы ты мог поручить мне сделать, Тик-Тик? – спросил Конни, когда Николас закончил.

– Ты это уже делаешь, – ответил Николас, глядя ему прямо в глаза. – Мне нужны наличные деньги, кредитные карточки, водительские права. Все это для меня организуют в офисе. Мне надо провернуть много дел, и сделать их могу только я один. Не присмотришь ли ты за Жюстиной, пока я этим занимаюсь?

– Ник! – воскликнула Жюстина, прежде чем Конни мог ответить. – Я хочу быть с тобой. Я не могу вот так сидеть, как кукла без всякой пользы, пока ты...

Николас подошел и сел с нею рядом. Взял за руку.

– Вовсе не без пользы, – сказал он тоном, которому она привыкла безоговорочно подчиняться. – У каждого из нас есть своя роль. Твоя – сидеть. Главное, чтобы каждый из нас сыграл свою роль как можно лучше.

Жюстина кивнула, глядя ему прямо в глаза.

– Может, ты оторвался от этого друга, когда примчался сюда? – высказал предположение Конни. – Я знаю, за тобой невозможно угнаться. А поскольку ты потерялся, то почему бы тебе не остаться в этом качестве? Избегай...

– Он меня найдет, Конни, – заверил его Николас. – Куда бы я ни скрылся, он найдет меня. Все это дело времени.

– Но мы можем...

– Нельзя избежать неизбежного, – перебил его Николас. – Просто потратишь зря энергию, если попытаешься сделать это. А нам эта энергия весьма пригодится в ближайшее время. – Он ссутулился, стараясь не смотреть на перепуганное лицо Жюстины. – Цель перед нами одна – играть игру. НАШУ игру. Не в прятки, а в три листа. В основе ее – обман зрения. Мы ему покажем семерку бубен, а когда он изготовится нас срезать, то обнаружит, что это на самом деле туз пик.

– Сильная карта. В ней – смерть, – согласился Конни. – Хороший план.

– Должен быть, – сказал Николас. – Единственный, который может сработать.

Конни собрал чашки и исчез за старинной японской ширмой, на которой были изображены белые цапли, летящие над сверкающим золотом и зеленью морем. Николас повернулся к Жюстине и посмотрел на нее долгим взглядом: – Ты просто не представляешь себе, до чего ты мне дорога.

– Ник, Ник, – повторяла Жюстина, пряча у него на груди лицо, мокрое от слез. – Я так боюсь. Ты ко мне наконец вернулся, и я должна быть счастлива. Но я чувствую, что Сендзин близко, и я так боюсь, так боюсь...

Николас нежно притронулся пальцем к ее губам.

– Тсс. Помолчи. Успокойся. Не теряй веры.

* * *

"Памятка для себя, – послышался трескучий голос Барахольщика. Эта памятка, как и все другие, была датирована. «Что касается вирусной атаки на компьютер в „Сато“. Дал дискету с записью атаки Мики. Позвонить через два дня... Памятка для себя: звонил Мики. Пока никаких результатов. Говорит, структура вируса совсем незнакомая. Это плохо. Однако хорошо, что Мики интересно заняться этим делом и загнать сосунка в угол. Звонить ежедневно... Памятка для себя: Мики говорит, что вирус способен к мутациям, он поселяется на компьютерной программе, проникает в защитную систему и приспосабливается к ней... Памятка для себя: согласно Мики, вирус предназначен для разрушения компьютерных программ. Это своего рода звено в коммуникативной цепочке между защищенными файлами и теми, у кого на руках вирус. Час от часу не легче. Мики работает день и ночь, пытаясь разгадать этот механизм... Памятка для себя: я думаю, Мики уже находится близко к разгадке тайны вируса. Считает, что дискета, на которой записана атака на „Сато“, зафиксировала испытание вируса. Также очевидно, что вирус еще не доведен до совершенства. Говорит, что знает только одного парня – только одного – который способен сотворить нечто подобное: вирус, адаптирующийся к программе. Настоящий компьютерный гений. Работает в научно-исследовательском отделе „Накано“. Случайность? Вряд ли. Надо позвонить Нанги...»

Запись кончилась, но в воздухе, кажется, повисла невидимая энергия. Первая запись была сделана в тот день, когда Нанги встретился с ним в электронных джунглях Акихабары, последняя – за день до его исчезновения.

Нанги смотрел, не отрываясь, на крошечный магнитофон. Они находились в офисе Томи в здании полиции. Сама хозяйка офиса ходила взад-вперед в таком волнении, что Нанги, несмотря на его собственную озабоченность, заметил это:

– В чем дело?

Томи грустно усмехнулась.

– Ничего особенного, – ответила она, поджав губы, – но если сказанное Мики – правда, то найти того, кто создал этот супервирус, нам не составит особого труда. Я его знаю.

Нанги поднял голову. Томи перестала носиться по комнате, остановилась, подбоченясь.

– И не надо на меня так смотреть. Я даже знаю, как этот вирус называется: ИУТИР. Расшифровывается так: Искусственный Универсальный Тактический Интегрированный Разрушитель. По-моему, я ничего не напутала. Мой приятель описал его как адаптирующийся вирус. Он использует защитную систему компьютера для внедрения в программное обеспечение. Слово «адаптирующийся» повергло меня в шоковое состояние.

– Твой приятель создал этот ИУТИР? – переспросил Нанги. Его спокойный голос заставил Томи вздрогнуть. Она кивнула:

– Его имя Седзи Кикоко, но все называют его Негодяем. Работает в научно-исследовательском отделе «Накано». Я его сто лет знаю. Старый, проверенный друг. Я просто не верю, что он знает, для каких целей используется его программа.

– Должен знать, – возразил Нанги, глядя ей прямо в глаза. – Этот вирус – настолько новое слово в компьютерном деле, что только он один может оценить полностью диапазон его использования.

Томи кивнула, соглашаясь. Она тяжело опустилась в кресло, провела рукой по волосам. Какая-то пустота воцарилась в ее душе.

– Я должна поговорить с ним, выяснить...

– Рано, – прервал ее Нанги.

Томи навострила уши:

– Что у вас на уме?

– Я просто думаю, что мы оказались вплетены в такой крупномасштабный заговор, что пересечь его – вне нашей компетенции. – Он взглянул на нее. – Теперь я понимаю, что такое стоять между мишенью и стрелком. Николас был прав. По дороге в аэропорт он просветил меня на этот счет. Нас с ним не прихлопнули только благодаря нашему чистому везению. Операция тщательно спланирована заранее.

– О какой операции вы говорите?

Нанги уперся руками и подбородком в набалдашник своей трости.

– Я еще и сам не очень представляю, насколько широко раскинута сеть, – медленно произнес он, – и каковы конечные цели ловцов. Нечто аналогичное этому замечательному супервирусу. Как и консультант Барахольщика по компьютерному делу, Мики, я вижу структуру, но не очень уверен, что понимаю предназначение.

Он взглянул на часы, поднялся. Положил в карман магнитофончик.

– Пойдемте. Пора пожинать плоды нашей собственной операции.

Мадзуто Иши, вице-президент компании «Сато», ждал их в доме Нанги. Уми угостила его чаем и сладостями, удобно устроив в комнате, выстланной татами, которая обычно служила местом проведения секретных совещаний.

Одна из стен открывалась на веранду, отделанную лакированным деревом, откуда был выход во внутренний садик. Иши попивал чай и любовался азалиями и пионами. Когда в комнату вошли Нанги и Томи, он вскочил на ноги, отвесил низкий поклон. Поскольку Иши и Томи не знали друг друга, Нанги познакомил их с надлежащей торжественностью.

Вошла Уми и принесла еще чаю. Села рядом с Нанги. Наконец Нанги перешел к делу:

– Какие новости?

Иши улыбнулся, достал видеокассету из тонкого дипломата.

– Все здесь, Нанги-сан, – сказал он, подавая ее с поклоном. – Все вышло, как вы и предсказывали.

Нанги одобрительно крякнул, взял кассету, вставил ее в видеоприставку, стоящую сверху телевизора с большим экраном. С помощью дистанционного управления Нанги запустил кассету, опять усевшись рядом с Уми.

– Смотрите повнимательней, – предупредил он. Цветная таблица сменилась изображением. Томи сразу поняла, что это не любительская съемка, а работа профессионала. И мастера слежки.

Они сразу узнали Восточный сад императорского дворца. Затем в кадре появился Иши, а немного погодя – и Икуза. В нижней части кадра появились цифры: число, месяц, час и минуты, когда производилась съемка, – чтобы не возник вопрос, когда и с какой целью происходила встреча. Резким жестом Икуза сунул Иши толстый конверт. Иши открыл его и показал в сторону камеры толстую пачку иен. Оператор сразу же дал ближний план.

Двое мужчин поговорили немного, прогуливаясь по саду. Пленка не имела звуковой дорожки. Наконец Иши и Икуза расстались. Камера проводила Икузу до его машины, которая скоро тронулась и исчезла. Затем камера вернулась к Иши, проводила его до машины и осталась с ним.

Машина Иши остановилась где-то на узкой улочке. Иши посмотрел на часы. Скоро в кадре появилось новое лицо. Человек открыл дверцу машины Иши, залез внутрь. Крупным планом лицо человека: Хагава-Ловкач, известный букмекер, заправила игорного бизнеса, связанный с преступным миром. Хагава что-то сказал Иши. Тот без слов протянул ему конверт, тот же самый конверт, что Икуза передал Иши. Хагава открыл его, дважды пересчитал деньги, коротко кивнул, сунул деньги обратно в пакет, а пакет – в карман. Затем вылез из машины. Машина Иши уехала за пределы кадра. Конец.

– Господи Иисусе! – выдохнула Томи.

Нанги поклонился своему вице-президенту:

– Прекрасная работа, Иши-сан.

Крошечный человечек поклонился в ответ еще более низко.

– Спасибо, Нанги-сан. Целостность «Сато Интернэшнл» должна быть сохранена любым путем. Атака на корпорацию – личное оскорбление каждому ее служащему, принимающему интересы корпорации близко к сердцу. Я глубоко польщен вашим доверием. То, что удалось сделать мне, – пустяк по сравнению с тем, что предстоит сделать вам.

– Каждый индивидуум – часть сообщества, – откликнулся Нанги, очевидно польщенный словами Иши. – Вклад каждого, сделанный от чистого сердца, одинаково значим. Это – один из фундаментальных законов «Сато Интернэшнл».

– Каким образом вы смогли все это подстроить, Нанги-сан? – не смогла удержаться от вопроса Томи.

Нанги повернулся к ней с улыбкой:

– Эта была идея Николаса. Вы ведь хорошо знакомы с тактикой айкидо? Эта борьба по справедливости называется искусством концентрических кругов. Она использует инерцию противника против него самого, таща его на себя, вместо того чтобы делать более трудные вещи, отпихивая его от себя или отбрасывая в сторону. Мы использовали точно такую же тактику. Вместо того, чтобы отбивать атаки Икузы и переходить в контратаки, мы, наоборот, потянули его на себя, апеллируй к его жажде власти и злорадному чувству, разгорающемуся в нем при виде наших бед. – И он рассказал о том, каким образом Иши удалось войти в контакт с Икузой. – История Иши сразила его наповал, потому что он увидел в ней способ использовать Иши против нас. Как мы и подозревали, Икуза решил через Иши пронюхать о наших стратегических планах в борьбе против него. – Нанги опять улыбнулся. – И Иши-сан уважил его просьбу. А сейчас вы видели пленку, на которой Кузунда Икуза – высшей морали высший образец – передает через посредника пачку денег известному преступнику Хагаве-Ловкачу.

– Но ведь на самом деле это не так, – сказала Томи. – И Икуза очень быстро оправдается.

– Ничего быстрого у него не получится, – возразил Нанги. – Видите ли, на высокоморальных котурнах, на которые забрался Икуза, нет места для ошибок и слабостей. Ну, а как он сможет объяснить действия, запечатленные на пленке? Ведь правду он сказать тоже не может. А любая ложь выдаст его с головой. В этом случае – как и во многих других – объективная реальность не очень важна. Интерпретация ее людьми – вот что важно. Перед нами свидетельство предосудительного действия. То, что это есть иллюзия, в данном случае не суть важно. Поверьте мне, эта иллюзия породит весьма реальный скандал, от которого Икузе несдобровать.

* * *

Шизей отвезла Брэндинга к себе домой, потому что его дом наверняка был осажден репортерами.

– Я хочу, чтобы ты была со мной всегда, – провозгласил он. – После того, что случилось, я не хочу новых сюрпризов.

– Кок, – сказала она, – знаешь, в Японии есть школа, где обучают лгать глазами?

Он посмотрел на нее и начал раздеваться. – Надо принять душ, – сказал он. – У меня такое ощущение, словно я только что прилетел из Гонконга. И я хочу, чтобы и в ванной ты была со мной.

– Я не уйду от тебя. Кок. Можешь не беспокоиться.

Брэндинг уже разделся. Он скомкал свои вещи.

– Не знаю, куда их деть.

Шизей протянула руку.

– Дай их мне. Я их отнесу в чистку.

Брэндинг бросил вещи на кровать.

– Ты, я вижу, совсем не слушаешь, что я говорю?

В голосе у нее не было ничего: ни боли, ни, разумеется, жалости к себе, – и это подействовало на Брэндинга.

– Ты мне говорила про эту школу в Японии, – сказал он, направляясь в ванную.

– Мне идти с тобой? – спросила Шизей. Он остановился и стал смотреть, как она раздевается. Интересно, кто учит женщин этому? Уж точно не матери.

– Я почему-то думала, ты будешь бояться меня, – сказала она.

Брэндинг включил воду, и скоро ванная наполнилась паром. Стало неприятно жарко. Он распахнул дверь, а сам стал под душ. Шизей последовала за ним, предварительно закрыв дверь.

– Так что ты мне хотела рассказать про ту школу? – спросил Брэндинг. Было очень приятно стоять под струями горячей воды. Они смывали с него грязь и пот. Пот от страха. Боже, как он испугался, увидев труп Брислинга в багажнике! Но еще больше он испугался, когда его арестовали. Я не смог бы стать преступником, подумал Брэндинг. У меня бы для этого просто духу не хватило.

– Эта школа находится в сельской местности, – начала Шизей, намыливая его тело. – Все здания ее напоминают по архитектуре швейцарские шале, и вся атмосфера школы какая-то сказочная. Называется она «Кинзей но комо», что значит «Золотое облако». Все предприятия в Японии в свое название включают лозунг, который должен скандироваться с гордостью людьми, причастными к нему. Вот и школа эта к своему названию присоединяла лозунговые эпитеты «кийоки уцукушики кандзен» – «чистая, прекрасная, совершенная».

В «Золотом облаке» учились только девочки, но все преподаватели были мужчины. Это была своего рода школа актерского мастерства, если под актерством понимать не только игру на сцене. Ты помнишь, что означает слово «ката»? Оно означает незыблемые правила. Так вот, все в этой школе делалось в соответствии со строгими правилами: игра на сцене, еда, сон, омовение. Все.

Нас учили играть только мужские роли, по многим причинам. В основе этой идеи лежит убеждение великого артиста Йошидзавы Аямы – его биографию мы должны были зубрить наизусть – что цель театрального действа – воплощать идеал. И, говорил он, женщины, играя женщину, не могут воплотить его, механически подчеркивая отдельные женские атрибуты: губы, бедра, груди. Это акцентирование внешних черт разрушает внутреннюю структуру образа, поэтому только мужчина может создать на сцене женский идеал.

– Но, по-моему, это чепуха, – прокомментировал Брэндинг.

– Ты думаешь? – намыленные руки Шизей спускались все ниже и ниже по его спине. – Не так уж это и глупо, если вдуматься. Тебе разве не приходило в голову, что идеальное воплощение возможно только при условии его полнейшей искусственности? Чем ближе к естественности – тем дальше от идеала, который является, по существу, иллюзией, мастерски созданной большим художником.

Брэндинг повернулся к ней.

– И что, эта мысль справедлива также по отношению к женщинам? Что только они способны воплотить мужской идеал?

– Да.

– Но ведь ты женщина и, должен сказать, мастерски играешь женскую роль.

– Я выпускница той школы, – объяснила Шизей, – а не просто ученица. Кроме того, большинство из моих соучениц по «Золотому облаку» находились там, потому что, играя мужские роли, они избавлялись в какой-то мере от своей женственности, становились отчасти бесполыми. Дело в том, что в японском обществе женщинам отводится чисто служебная роль, а «Золотое облако» помогало им, избежать такой участи, хотя бы на время.