Текст книги "Белый ниндзя"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

– Почему меня не было на совещании? Как помощник сенатора, я должен был присутствовать!

– Почему бы тебе не спросить об этом самого шефа? – спросила Шизей едко и, ослепив его своей улыбкой в десять киловатт, потрясла костюмом от Луи Феро. – Видал, что Дуги мне подарил? Наверное, выложил кучу денег. – Она рассмеялась в лицо Брислингу. – Твоя беда заключается в том, что ты – шишка на ровном месте. Не представляю, зачем тебя держит Хау? Для смеха, что ли? – Ее улыбка еще более расширилась, а выражение глаз немного изменилось. – Наверное, чтобы было кому носить его костюмы в чистку. Посмотри на себя. Ты мальчишка-переросток во взрослом мире, и таким ты останешься всю жизнь. – Она опять расхохоталась и вышла за дверь, а он так и остался стоять с разинутым ртом, дрожа от возмущения.

Хау разговаривал по телефону с генералом Дикерсоном, своим человеком в Пентагоне. Увидев Брислинга в дверях, он жестом пригласил его войти и, – прикрыв трубку рукой, сказал:

– Мне нужно, чтобы вы для меня кое-что сделали.

– Что? – сухо спросил Брислинг. – Сходить в химчистку?

– Что такое? – Хау удивленно поднял глаза. – Это я не вам, генерал, – сказал он в трубку. – Я перезвоню. – И положил трубку. – Что вы такое говорите, черт побери?

– Ничего, – обиженно ответил Брислинг. – Я только повторил, что сказала эта желтопузая сучка. – Он проследил глазами, как Хау вылез из-за стола, потянулся рукой за пиджаком. Телефоны звонили в офисе под присмотром целой армии референтов Брислинга.

– Пойдемте, – пригласил Хау. – Мне надо зайти в С-1 повидаться со Стедманом. – Он говорил о Джоне Стедмане, одном из старших сенаторов, а С-1 было кодовое название его «укрытия» в здании Капитолии. С самых первых дней функционирования здания в нем было 75 «укрытий» такого рода для ключевых деятелей законодательной власти. У Хау не было своей комнатушки в Капитолии, а у Брэндинга, благодаря его связям, была, – вот и еще повод для Хау злобствовать, еще одна незаживающая рана в самолюбии.

– Не обращайте внимания на Шизей, – посоветовал Хау своему помощнику, когда Майкл, шофер Хау, влился в поток машин. – Она не ваша забота.

– Вы всегда так говорите. А она, между прочим, зовет вас «Дуги».

– Вот как? – Хау посмотрел на Брислинга. – Она шутит, Дэвид. Просто говорит, чтобы позлить вас. – Сенатор покачал головой. – Иногда вы меня просто удивляете.

– И все-таки мне бы хотелось знать, каков ее статус здесь, – губы у Брислинга были плотно сжаты, и у виска пульсировала жилка. Он недолюбливал Шизей с самого первого ее появления в офисе Хау, и эта неприязнь постоянно росла. Но то, что она ему сказала сегодня, переходило все границы. Такого простить нельзя. Ее слова сидели у него занозами под кожей.

– Шизей находится у меня на службе, Дэвид, – пожал плечами Хау, – как и многие другие преданные мне люди, которые помогают мне лавировать в опасных вашингтонских водах. – На лице у него появилась неприятная ухмылка. Отчасти ему польстила ревность помощника.

– Оставьте эти разговоры для прессы, – горячо выпалил Брислинг. – Она занимает особое место среди нас, и вы это прекрасно знаете.

– Да, – откликнулся Хау со смесью удовлетворения и злорадства в голосе, – ее мордашка приятнее, чем все ваши рыла вместе взятые. – Ему осточертело нытье Брислинга. Единственное, что сдерживало желание сенатора выставить его к чертовой матери, так это то, что Брислинг был врожденной пешкой. Когда это будет удобно, Хау им пожертвует.

Сняв трубку, он закончил прерванный разговор с генералом Дикерсоном. Потом, поскольку он был расположен к грубому юмору, нагнулся к своему помощнику и сказал ему заговорщицким тоном: – Скажу вам по секрету, Дэвид, иногда от того, что у нее между ног, бывает больше пользы, чем от того, что у вас всех на плечах. – А потом расхохотался так, что слезы полились у него из глаз.

– Шутки в сторону, – сказал Брислинг несколько чопорно, когда сенатор отсмеялся. – Не доверяю я ей. Никак не могу понять, почему вы ей доверяете. Много раз я видел, как она обводит вас вокруг пальца, когда вы думаете, что происходит нечто прямо противоположное. Она влезла вам в душу – вот в чем дело. За всякое выполненное задание вы ей дарите подарки. Я думаю, она для вас просто сексуально привлекательна, вот и все.

– Вы закончили? – осведомился Хау. Теперь он действительно разозлился. Кто он такой, этот прыщ, чтобы поучать его? Шизей правильно о нем сказала, что он материал одноразового использования. Сделав над собой усилие, Хау обуздал свой праведный гнев. – Я эту сучку отослал назад к Брэндингу, чтобы она организовала его появление на банкете в честь западногерманского канцлера в конце этого месяца. Там я нанесу ему последний, смертельный удар. Так что ваша операция, проведенная в Джонсоновском институте, хоть и дала кое-какой материал, не будет решающим козырем. У меня будет для вас новое поручение. Вы терпеть не можете Шизей, полагая, что она плохо на меня влияет. Может быть, вы и правы. Я думаю, надо выяснить окончательно, что она за человек. – Он тепло улыбнулся своему помощнику, придав лицу выражение доверительности. – Я поручаю вам это дело, Дэвид, потому что знаю, что на вас можно положиться. Шизей хранит собираемые ею сведения дома, в спальне. Подождите, когда она выйдет вместе с Брэндингом, направляясь на банкет, а потом постарайтесь получить эти сведения.

– Но... – лицо Брислинга было полно недоумения. – Вы хотите, чтобы я влез в ее дом ночью?

Хау поднял брови.

– Не понимаю, о чем вы говорите, но советую быть поинициативнее. Только так можно сделать карьеру в этом чертовом городе. – Он посмотрел в окно на пробегающие мимо дома и памятники разным деятелям. Они, казалось, салютовали ему. – Мне кажется, что я предоставляю вам шанс показать, чего вы стоите.

Он посмотрел на помощника глазами доброго дядюшки.

– Вы всегда считали мои советы полезными, не так ли? Я взял вас прямо из гардеробной сената и сделал для вас кое-что, потому что увидел ваш потенциал. – Благожелательная улыбка расширилась до положенных природой пределов. Хау обнял Брислинга за плечи. – Послушайте меня, Дэвид. У вас все впереди. Сегодня вы мой помощник. Завтра – кто знает?

* * *

И у Смерти было имя.

Николас открыл глаза и уставился в лицо, увидеть которое на этой земле он уже не чаял.

– Канзацу-сан? – его голос был какой-то чужой: сухой, скрежещущий, пронзительный. – Неужели это вы? Я сплю? А может, я уже умер?

– Ты еще не умер, – ответил первый сэнсэй Николаса. – Но и живым тебя нельзя назвать.

Его лицо – а Николас видел только лицо – абсолютно не изменилось с тех пор, как он видел его в последний раз зимой 1963 года. Невероятно, подумал Николас. Но era мысли были расплывчаты, спутаны и неповоротливы, будто вмерзли в лед.

– Где мы?

– В Лимбе[12]12
  Лимб – место, примыкающее к аду, где, согласно некоторым христианским доктринам, пребывают души «добрых язычников»: хороших людей, родившихся в другой религии, некрещеных младенцев и т.


[Закрыть], – ответил Канзацу. – В моем доме на Черном Жандарме.

– Дом? Прямо здесь? – Как странно звучит мой голос, подумал Николас. Какой-то пустой, скребущийся.

– Лимб – понятие растяжимое, – пояснил Канзацу. – Здесь я вроде как на выселках. А еще это место можно назвать монастырем, где всегда царит чистота и покой. Где можно отдохнуть душой и набраться сил. – Он взглянул на Николаса. – Как раз то, что тебе сейчас больше всего нужно, не так ли?

Николас попытался кивнуть головой в знак согласия, что он – Земля и из его сердца поднимается ввысь Черный Жандарм.

* * *

Через две недели после их возвращения в Вашингтон Коттон Брэндинг поехал в Джонсоновский институт и взял с собой Шизей. Впервые за все это время ему удалось оторваться от сенатских дискуссий для дела, которое он считал очень важным.

Институт, в котором работали лучшие выпускники Стэнфордского университета и Массачусетского технологического института, размещался в большом кирпичном здании георгианского стиля, построенного в начале века. Строился он как загородный дом, но вскоре оказался в городской черте, а теперь о Девоншир-Плейс, где он находился, можно было говорить как об одном из главных районов Вашингтон на, – всего один квартал от Коннектикутского моста.

Хотя особняк выглядел все еще весьма импозантно снаружи, но его интерьер, когда-то выгодно оттенявший размещенные здесь произведения искусства, был безнадежно! испорчен реконструкцией, когда в особняк размещали высокотехнологичное лабораторное оборудование. Тем не менее Коттон Брэндинг считал Джонсоновский институт одним из центров Вселенной, прекраснее которого нет ничего на свете.

Он приехал сюда, чтобы присутствовать на испытаниях системы «Пчелка». Показ этот организовали специально для него, поскольку это был опытный образец, все еще в стадии доработки. И все-таки он взял с собой Шизей, потому что гордился работой этого учреждения, считая его своим детищем.

Они вошли в просторное, отделанное мрамором фойе, где был пропускник, оборудованный по последнему слову техники. Шизей сообщила свое полное имя, дату и место рождения, место работы, – и эти анкетные данные были немедленно введены в компьютер. Задумавшись только на секунду, принтер немедленно отстучал копию. Женщина-оператор вручила ее охраннику в форме, который кивнул, указывая жестом на кабинку с детектором, где подвергли рентгеновскому просвечиванию не только их самих, но и содержимое карманов Брэндинга и сумочки Шизей. Затем у них взяли отпечатки пальцев, образцы голоса, сфотографировали сетчатку глаза специальной машиной, подвергли спектральному анализу драгоценности Шизей.

Наконец, им вручили одноразовые пропуска с невидимым кодом.

– Неужели это все? – иронически осведомилась Шизей, когда они наконец вошли в само помещение института.

Брэндинг скупо улыбнулся:

– Если придешь сюда во второй раз, возьмут еще анализ крови, – ответил он серьезно. – Насколько я понимаю, они хотят довести систему идентификации человека до совершенства.

Д-р Рудольф, высокий, худой, как жердь, мужчина с тонкими усиками и высокими бровями, уже ждал у следующего пропускника. Его лысина, окруженная бахромой седых волос, свисающих на уши и на воротник, сверкала от яркого освещения. Шизей подумала, что он похож на человека, выращивающего розы или собак в свободное от работы время. Терпеливый, суховатый, пунктуальный. Он посмотрел на них, как на подопытных кроликов, быстро пожал руки, рассеянно кивнул головой, когда Брэндинг представил Шизей.

– Курите? – спросил д-р Рудольф. – Нет? Это хорошо. Здесь категорически запрещается курить.

Он провел их по пустынному коридору. Шизей подумала, что такой приглушенный свет и такой мягкий ковер больше подходят для приемной правительственного учреждения.

Д-р Рудольф распахнул перед ними дверь, пропустил вперед себя в комнату, где, по-видимому, проводились совещания. В центре стоял овальный стол красного дерева, окруженный стульями с высокими спинками. На столе, перед каждым из стульев, стоял графин с водой, два стакана, пепельница, лежала подкладка для бумаги и карандаш. В центре стола, где положено стоять вазе с цветами, высился черный продолговатый ящик, из пластикового бока которого торчали ряды цветных кнопок и переключателей.

– Садитесь, – лаконично бросил д-р Рудольф. Шизей огляделась. Одна из стен комнаты представляла из себя сплошной щит из светлого пластика, на который была нанесена детальная карта мира. В остальном это была комната как комната. Шизей ожидала, что ее приведут в лабораторию, и была немного разочарована.

– Как вам известно, – начал д-р Рудольф, – проект «Пчелка» имеет целью создание абсолютно оригинального искусственного интеллекта. Были и другие попытки создать его. Работа в этом направлении ведется и сейчас разными учреждениями. Но все они, как ни печально, обречены на провал. Все, кроме «Пчелки». Дело в том, что искусственный интеллект нельзя сконструировать на традиционном оборудовании. Все эти неуклюжие машины способны лишь поставить диагноз простейшей болезни и ответить на простейшие вопросы, но не могут выполнять даже элементарных заданий, связанных с узнаванием и комбинированием. Короче говоря, современные микропроцессоры, даже если их соединить в систему, не способны функционировать как искусственный интеллект. Вместилищем интеллекта может быть только мозг. А что такое мозг, если не миллиарды нейронов, выполняющих одновременно множество заданий? А что такое нейроны, если не биологический аналог микропроцессора? Вот мы и поставили перед собой цель – собирать и хранить информацию точно таким же способом, как это делает человеческий мозг, представляющий из себя сеть взаимосвязанных клеток, которые могут быть задействованы одновременно. Вот мы и назвали свой проект «Пчелкой», потому что наш «мозг» имеет структуру, аналогичную структуре пчелиного улья.

Д-р Рудольф потер руки.

– Но достаточно слов. Я пригласил тебя, Кок, не для того, чтобы разглагольствовать перед тобой, а чтобы продемонстрировать сделанное нами. – Он указал взглядом на ящик в центре стола. – Это переключатель дистанционного управления. Пододвинь его к себе.

Брэндинг выполнил просьбу, потом, подумав, передал его Шизей.

– Я бы хотел, чтобы она участвовала в демонстрации, – объяснил он.

Д-р Рудольф кивнул:

– Как хочешь. – Тут он нажал кнопку. Одновременно свет погас и начала светиться карта мира. Несколько точек начали пульсировать. – Мы с вами находимся на командном пункте управления военными операциями в Белом Доме, – пояснил он. – Наша система оповещения зафиксировала приближение к нашей территории нескольких баллистических ракет. – На карте мигающие красные точки начали свое движение. – Ракеты выпущены с трех разных установок. – Желтые мигающие огоньки указали место запуска. Шизей увидела, что они указывают точки на территории Сибири.

– И вы что, хотите, чтобы я с помощью «Пчелки» рассчитала, как защититься и нанести ответный удар? – спросила Шизей, глядя на три ряда кнопок и переключателей.

– Нет, – ответил д-р Рудольф. – У вас в руках управление русскими ракетами, и вам будет помогать обычный компьютер, который может отвечать на ваши вопросы. Вы должны решить, когда и как нанести второй и третий удар. Если уцелеете.

– Если уцелею?

– Управление стратегическими ракетами США сейчас в руках «Пчелки» – ответил д-р Рудольф. – Третья мировая война началась.

Красные мигающие точки, обозначающие русские ракеты, были уже на полпути к цели. Навстречу им двинулись мигающие зеленые точки.

Шизей сделала запрос относительно второго удара, не отрывая глаз от карты. Зеленые точки шли в направлении СССР: это американские ракеты, выпущенные по команде «Пчелки», несли возмездие.

Она нажала кнопку идентификации ракеты, получила ответ, попросила компьютер организовать защиту. Видя, что зеленые точки все приближаются, она подняла стратегические бомбардировщики, разделив их на четыре эшелона. Но сразу же заметила желтые вспышки на американских авианосцах: то в воздух поднялись перехватчики. «Пчелка» реагировала моментально. Просто чудо!

Опять запросила совет у своего компьютера и, получив его, ввела в действие автоматическую защиту против американских ракет. Слишком много целей надо было идентифицировать, слишком много вопросов решить. Ее компьютер сумел взорвать несколько целен в воздухе, но тут же она увидела, что ее установки для запуска ракет одна за другой выведены из строя. Шизей ввела в действие флот атомных подводных лодок, но, прежде чем сообразила, что происходит, они были потоплены американскими пикирующими бомбардировщиками. Москва сметена с лица земли, а у нее в резерве осталось только несколько самолетов. Пот выступил у нее на лбу. Поражение полное.

– Ну как, достаточно? – раздался голос д-ра Рудольфа.

– Вполне, – ответила Шизей. У нее даже голос охрип внезапно. Она отодвинула от себя черный ящик. – Но насколько убедительна эта демонстрация? Я ведь ровным счетом ничего не знаю о ракетах и бомбардировщиках. А «Пчелка» – все, что надо знать.

– "Пчелка" обладает такой же информацией, что и ваш компьютер, – сообщил д-р Рудольф, – который, кстати, является точным аналогом того, что в Кремле.

– Но разница просто... потрясающая, – призналась Шизей.

– Это все равно что современный человек и динозавр, состязающиеся в решении задачек на сообразительность, – подтвердил д-р Рудольф. – Здесь я с вами совершенно согласен. – Он потер руки. – Ну, как демонстрация, Кок?

Брэндинг был на седьмом небе от счастья. Теперь дело в шляпе. Компьютер «Пчелка», от которого зависела его карьера, стал реальностью. Рудольф и его гениальные ребята перевели все из сферы теории в жизнь, сделав даже больше, чем можно было ожидать, основываясь на первых опытах, которые были, конечно, обнадеживающими, но не больше. А это был настоящий успех.

– Ну как, Шизей? – обратился Брэндинг к ней, слишком переполненный чувствами, чтобы сказать что-либо.

– Я бы, – Шизей тоже выглядела немного ошарашенной, – я бы хотела ПОСМОТРЕТЬ на «Пчелку». Можно?

Д-р Рудольф взглянул на Брэндинга.

– Это тебе решать, Кок. Она твой гость.

– Хорошо.

Сам компьютер «Пчелка» был размещен тремя этажами ниже, в подвале старого особняка, который был расширен, чтобы вместить лабораторное оборудование. Проникнув за бронированную дверь, Шизей сначала глазам своим не поверила, когда ей показали компьютер.

– Он не больше моей сумочки! – удивилась она. – Неужели это он?

– Конечно, он, – д-р Рудольф просто весь сиял. – Это и есть компьютер «Пчелка», ваш противник на фронтах третьей мировой войны. Как видите, он заслуживает такого названия. Это своего рода мультимозг, новая форма мыслящей материи. Чтобы заставить множество ячеек работать одновременно, нам пришлось применить абсолютно новую технологию. Эти микропроцессоры сконструированы не на силиконовой основе и даже не на новейших сплавах фосфида индия с мышьяковистым галлием. «Пчелка» работает на мультилазерных процессорах, пропускающих закодированный сигнал десять миллиардов раз за секунду. Монокристаллический алмазный лазер превращает этот сигнал в сигнал электронный. В результате процессор не только перерабатывает информацию со скоростью мысли, но и сортирует ее с такой скоростью, что даже самые быстрые современные компьютеры кажутся раздражающе медлительными в сравнении с ним.

– Где мне с таким тягаться! – подытожила Шизей.

– Даже если бы вместо вас у пульта стоял сам Джордж Паттон[13]13
  Американский генерал, командующий 3-й армией на Европейском театре военных действий в годы второй мировой войны. Прославился быстрыми и решительными действиями в заключительный период войны.


[Закрыть] и то бы ничего не вышло, – подтвердил д-р Рудольф.

* * *

– Но если компьютер настолько хорош, настолько быстр и умен, то почему его уже сейчас не используют? – спросила Шизей.

– Это опытный образец, – объяснил д-р Рудольф. – Еще есть нерешенные проблемы, и, конечно, некоторые детали требуют доработки.

– А вы не боитесь, что кто-нибудь подключится к этому мозгу? – поинтересовалась она.

Д-р Рудольф ответил широкой улыбкой:

– О нет. Кроме надежной зашиты на входе, с которой вы уже познакомились сами, в мозг «Пчелки» введена программа, предназначенная для того, чтобы пресекать всякие попытки вирусной атаки, а также использования компьютера посторонними. Уверяю вас, детище Кока Брэндинга вполне здорово.

– Ребенок этот твой, – возразил Брэндинг. – Я только крестный отец.

– Спасибо, Кок, – поблагодарил д-р Рудольф. – Пойдемте. Там в офисе нас ждет кофе. И мне бы хотелось урвать у вас еще толику времени, чтобы обсудить вопросы бюджетных ассигнований на наш проект.

– Шизей? – окликнул Брэндинг.

– Иду, Кок. – Она все еще не могла оторваться oi этого удивительного компьютера, который работал, как человеческий мозг. Потом сделала шаг, чтобы догнать мужчин, но оступилась. Правый каблук подломился, и она упала на одно колено. – Ничего, ничего, – отмахнулась она от их помощи. – Все в порядке. Только придется идти босиком.

Она скинула обе туфельки, незаметным движением вынув из сломавшегося каблука крохотный цилиндрик. Только на мгновение ее рука задержалась под столом. Сердце ее так колотилось, когда она почувствовала, что цилиндрик прилип к нижней части стола прямо под тем местом, где стоял компьютер. Затем она повернулась к ним.

– Кофе? Это просто чудесно. Умираю как кофе хочу!

* * *

До своего офиса Томи Йадзава добралась лишь в конце рабочего дня, потратив его почти целиком на расспросы ассистентов д-ра Ханами и д-ра Муку, персонала их лабораторий, вообще всех, кто контактировал с покойными. Она внимательно изучила книгу регистрации пациентов за последние шесть недель: все искала хоть какие следы человека, который убил Ханами и Муку.

Из обстоятельств их смерти можно было заключить, что они были знакомы с убийцей. Особенно что касается д-ра Муку, который был убит с очень близкого расстояния и совсем не сопротивлялся. Томи не могла поверить, что сунуть вот так в глаз сигарету с фосфором можно было, ворвавшись в кабинет без спросу. Даже если это был тот человек, который напал не нее и Николаса Линнера. Судебно-медицинская экспертиза сразу же установила наличие фосфора в той сигарете. По заключению эксперта, интенсивное горение фосфора продолжалось, пока сигарета шла «сквозь хрусталик, стекловидное тело, сосудистую оболочку, зрительный нерв». Короче, она проникла до самого мозга, вызвав смерть.

По мнению эксперта – и самой Томи – для этого надо было быть не только совсем рядом с жертвой, но и застигнуть ее врасплох. Одежда д-ра Муку не только не была порвана, но на ней не было ни морщинки. В кабинете полнейший порядок: никаких признаков борьбы. Отсюда следует, что Муку знал убийцу. Можно предположить, что Ханами его тоже знал.

Остаток дня Томи провела, названивая по телефону всем друзьям и знакомым Ханами, пытаясь установить, не пересекались ли они с Муку. Она запросила также данные относительно членов семей убитых, но не потому, что надеялась нащупать что-то, а просто потому, что привыкла быть дотошной, проводя следствие.

Все, что ей удалось установить, так это то, что Муку был вдовцом, а у Ханами была жена. Брак был счастливым. Детей у обоих врачей не было.

Когда Томи перебрала всех людей, занесенных в список, сумев связаться только с третью из них, то решила посоветоваться с капитаном Омукэ, что делать дальше. Кстати, он и сам звал Муку: в регистрационном журнале он значился как человек, приходивший на консультации к нему по поводу дел, проходивших по отделу расследования убийств.

Уже вечерело. Большинство служащих уже разошлись, и в офисе стало заметно тише. Сендзин, однако, был на месте.

– Психопатия – это еще не показатель преступных наклонностей, – ответил ей Сендзин на первый вопрос. – Это не мои слова. Это мне сообщил д-р Муку. И еще он прибавил, что это состояние можно сравнить со светом забытого маяка. Одиночество есть единственный компаньон, которого может терпеть психопат, сказал он. – Сендзин кивнул. – Да, я хорошо помню д-ра Муку. Очень жаль, что его больше нет. Это потеря для нашего отдела, потому что благодаря его советам мне удалось установить вину, изолировать и выследить трех отъявленных террористов: Курамату, Шигейуки и Тоширо.

– Что он из себя представлял?

– Муку-сан? – лоб Сендзина наморщился. – Трудно сказать. Он был очень способным человеком, но чистой воды интровертом. Не любил быть на виду, наверное, был плохим оратором. Не деятель, а скорее мыслитель.

– По моим данным, у него было мало друзей.

– Честно говоря, я бы удивился, если бы это было не так, – сказал Сендзин. – Муку-сан, хотя он и был талантливым ученым, отличался большим упрямством. Вряд ли эта черта могла стяжать ему много друзей.

– Что еще вы о нем можете сказать? Сендзин встал из-за стола. – Кстати, Николас Линнер так и не вернулся в Токио?

– Насколько я знаю, нет, – ответила Томи. – И это хорошо. Никто не знает, где он. Значит, и красные не знают. Так что можно не опасаться, что на него совершат покушение.

– Надеюсь, что это так, – сказал Сендзин. – Хотя мне и не нравится, что он пропал из вашего поля зрения. Постарайтесь обнаружить его местопребывание как можно скорее.

Он стоял совсем близко, так близко, что она могла почувствовать исходящее от него тепло. Томи сделала судорожный вдох и задержала воздух, будто это был пропитанный никотином дым ароматной сигареты. Но одновременно с этим она почувствовала стыд. Не за эротические мысли, а за то, что не отошла немедленно в сторону, увидев, что он приближается. Она стояла не шевелясь.

– Как вы себя чувствуете. Томи? Изрядно тогда досталось, да?

Она почувствовала, как дрожь прошла по всему ее телу, когда он назвал ее по имени. Вообще-то это неправильное обращение к сослуживице. Но Томи не чувствовала, что ее оскорбили.

– Сейчас уже почти нормально, – ответила она, чувствуя, что ее голос дрожит. – Только иногда побаливает то тут, то там. – Она уже с трудом дышала. – Порой кошмары по ночам мучают. – Сердце стучало, как паровой молот. – Но ничего, работа все излечит.

– Я вижу, что не зря переживал за вас, – сказал Сендзин, взяв ее за подбородок и заставляя посмотреть ему прямо в глаза. – За такого ответственного работника.

* * *

Когда он ее коснулся. Томи почувствовала, что ее ноги подкашиваются. Казалось, она сейчас упадет в обморок. Почему вдруг так жарко стало в кабинете? А потом, когда его губы коснулись ее шеи, она и вовсе перестала дышать. Ее рот раскрылся, ресницы трепетали. Будто издалека донесся его шепот, зовущий ее по имени.

А потом она услышала:

– Пойдем со мной. – Ничего не соображая, она повиновалась, давая ему увлечь себя в коридор, а потом и в кладовку.

Он закрыл за собой дверь. Тусклый свет просачивался сверху из крохотного оконца. Томи чувствовала за своей спиной какие-то полки. Сендзин напирал на нее грудью. Кладовка была такой маленькой, что невозможно было пошевелиться, не то что повернуться.

– Ч-что происходит? – испуганно шептала Томи, хотя ее тело прекрасно знало, что происходит, – еще с того момента, как Сендзин вышел из-за стола.

Она почувствовала его губы на своих, почувствовала, как ее рот открывается, пропуская его язык, – и чуть не умерла от захлестнувшего ее счастья. Господи, думала она, наконец-то это случилось!

Как во сне, она видела, что он лезет ей под юбку, трогает за бедра. Потом он опустился на колени, а Томи все пребывала в таком обалдении, что не могла ни звука издать, ни даже ахнуть, ощущая, как он тянется губами к тому месту между ног, которое само тянулось к нему.

Томи чувствовала, словно она опускается в горячую ванну: ее мышцы расслаблялись от жара, кости словно таяли. В голове теснились смутные мысли о том, как она мечтала об этом моменте, и эти мечты, сейчас становящиеся реальностью, как образы, выплывающие из сумрака ночи, отраженные в треснувшем и облупившемся зеркале, добавляли прелести этому мгновению, родившемуся на пересечении действительности и фантазии. Сколько ночей она лежала без сна, касаясь своего тела рукой и воображая, что это Сендзин касается ее, что вот он рядом, и на ней, и в ней... Как сюрреалистическая дымка, эти образы окружали ее теперь, и она погружалась в эту дымку, как в перину, и ее бедра двигались все быстрее и быстрее.

В этой крошечной, душной кладовке дух ее воспарил. Запах пота и человеческой плоти был слаще всех ароматов Аравии, и она с упоением вдыхала его, выдыхая со стоном восторга. Ее бедра работали все быстрее. Она прижала к себе мокрую голову Сендзина и отдалась уносившему ее потоку. А потом он вошел в нее, и все, что было прежде, показалось пустяком.

Томи не могла насытиться им. Ее руки стянули с него Рубашку, она, как безумная, целовала его в шею, почувствовав на ней загрубевшую кожу, как будто от затянувшейся раны. Пот заливал ей глаза.

Она прижималась лицом к его груди и плакала от счастья, чувствуя, как его плоть заполняет ее всю до конца. Она впивалась зубами в него, обхватив его бедра своими ногами. В этом крохотном замкнутом пространстве было не двое людей, а только одно двуполое существо, сгорающее в безумном пламени страсти.

Когда все закончилось. Томи почувствовала на губах кровь. Его кровь. Она все еще обвивала его руками и ногами, прислушиваясь к стуку двух сердец. Дышать было нечем, но и это ей нравилось. Будто бешеная энергия, которую они развили, использовала весь кислород вокруг. Томи слушала сумасшедший стук его сердца и понимала, что теперь какая-то частица принадлежит ей, и только ей, что бы ни случилось. Что же это за частица? Чувство, эмоция или что-то еще более эфемерное? Не время искать определение для этой стихийной силы, объединяющей их, а время принять ее, как принимают тайну – просто принять к сведению. Как нечто существующее, но не поддающееся логическому объяснению.

И вот тут-то, как тать в нощи, прокралась мысль: что они сделали?

Томи оторвалась от Сендзина, порвав невидимые путы, соединяющие их крепче цемента, и услышала свой собственный дрожащий голос, задающий вслух этот вопрос:

– Что мы сделали?

– Мне кажется, – ответил Сендзин, – мы спасли друг друга.

При данных обстоятельствах и в данное время этот ответ показался ей странным, и она спросила его:

– Что вы имеете в виду? – хотя в душе прекрасно поняла, что он хотел сказать.

– Ведь ты была очень несчастна, Томи, – тихо сказал он.

– Но как вы...? Я никому об этом не говорила!

– Я тоже. – Он произнес это с усмешкой. – Никто ничего не знает об Омукэ Темном, не так ли? Это потому, что и знать-то особо нечего. Моя жизнь пуста, бедна и, в общем, бессмысленна. Она заполнена только работой. – Он протянул к ней руку и коснулся ее, заставив вздрогнуть, как от удара током. – Теперь в ней появилось кое-что еще. Вроде и звезды засияли где-то на краешке мироздания. Луна встает... Может, даже и солнце где-то есть, а, Томи?

– Я... Нет! – она вырвалась и, плечом распахнув дверь кладовки, помчалась по коридору, хватая воздух широко открытым ртом.

В уборной она умылась, стараясь не глядеть в зеркало, как будто боялась, что не свое лицо увидит, а его.

Только сейчас до нее дошел весь ужас ее положения: она оказалась вовлеченной в орбиту жизни человека, который жил по своим собственным законам, как будто выпав из строгой социальной иерархии современной Японии. Одно дело общаться с ним в мире, построенном ее собственной фантазией, и совсем другое – в реальности.

ВЕДЬ ТЫ БЫЛА ОЧЕНЬ НЕСЧАСТНА, ТОМИ. Она снова услышала его голос, обвивающийся вокруг ее горла, как удавка, сделанная из ее собственных волос. Как он узнал? Ведь это была ее тайна.

Реальность потрясла ее. С какой легкостью я отдалась ему, думала она. Потому что он сумел проникнуть в мои мысли и даже самые тайные мечты. Я согрешила, но больше это не повторится. Нет большего унижения для человека, чем заставить его наслаждаться запретным актом. Он специально это сделал, чтобы унизить меня.

А может быть, это и не так, думала она. Сендзин Омукэ – волк-одиночка, которого начальство терпит потому, что он полезен как профессионал, и закрывает глаза на его человеческие качества. Он в душе бунтовщик против всех законов человеческого общества, и поэтому в полиции его никто не любит, но все – даже начальство – побаиваются. Но ситуация может перемениться. Что тогда? Томи вздрогнула от одной этой мысли. Его сотрут в порошок.