Текст книги "Грязная история"

Автор книги: Эрик Амблер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 3

Миссис Карадонтис жила в большой квартире неподалеку от афинской высшей технической школы.

Обычно я приходил туда два раза в неделю, показывал старухе свой журнал, расчеты и отдавал ее долю выручки. Я не любил эти визиты, даже если она не закатывала скандал из-за каждой драхмы. Как правило, я не обращал особого внимания на дурные запахи – запах есть запах, но в квартире миссис Карадонтис попросту смердело. Не знаю, чем именно; иногда мне приходило в голову, что это дотлевает ее покойный муж. Приблизительно так пахнет протухшая вода в вазе для цветов, только эта вонь была намного сильнее и противнее.

От самой миссис Карадонтис несло духами, и оба запаха, смешиваясь, создавали настолько незабываемое зловоние, что оно потом преследовало вас, как дурной сон. Миссис Карадонтис, худой и темноволосой гречанке, было лет шестьдесят. На верхней губе у нее росли волоски, а голос звучал по-командирски зычно. Старуха здорово пила, и я всегда старался прийти как можно раньше, в первые вечерние часы, чтобы покончить с расчетами, пока она не наклюкалась, иначе процедура занимала раза в два больше времени. Миссис Карадонтис была ярой роялисткой и, осушив несколько рюмок подряд, имела обыкновение читать газету вслух и всячески поносить правительство, после чего переходила к воспоминаниям о покойном муже и заливалась слезами, а затем вновь костерила правительство. Это могло продолжаться часами. Чтобы выдержать все это, мне приходилось тоже прикладываться к бутылке, но никакая выпивка не могла притупить обоняние.

Однако в тот вечер я заглянул к миссис К. в половине десятого. Расчеты мы должны были сделать только в четверг, а я хотел, чтобы к тому моменту, когда я заговорю о деньгах, старуха как можно более размякла.

Миссис К. и впрямь сильно развезло. Я даже подумал, что пришел слишком поздно и теперь она своей пьяной болтовней не даст мне возможности высказать просьбу. Как только я вошел, старуха начала размахивать номером «Аподжевматини» и ругать изменническую, с ее точки зрения, речь мистера Маркезиниса. Миссис К. не спросила, почему я пришел в неурочный день, – любой слушатель устраивал ее больше, чем полное отсутствие оных. Пожалуй, она даже обрадовалась мне и два раза подряд прочитала всю речь вслух. Я попивал «Метаксу», вставляя односложные междометия.

Я заранее тщательно обдумал, что скажу миссис К. Она была старой дурой во многих отношениях, но только не в денежных вопросах. Тут старуха превращалась в истинную ведьму и яростно отстаивала закон и порядок. Сама она, конечно, могла мухлевать при расчетах, ведь это были ее деньги, но приходила в дикую ярость, если ее обсчитывали другие. Признайся я, что деньги нужны мне, чтобы купить поддельный паспорт, миссис К. могла не на шутку разораться, а то и позвонить в полицию. Поэтому мне требовалось сочинить иное оправдание для займа.

Несмотря на то что мне было только семь лет, когда погиб мой отец, я очень хорошо запомнил его, а также кое-какие излюбленные высказывания. Отец действительно был офицером и джентльменом, но еще и профессиональным солдатом, накопившим огромный опыт как сержант, произведенный в офицеры. Он был «старым воякой» и, фигурально выражаясь, знал, как сделать, чтобы бутерброд падал на землю маслом вверх.

Первое правило, которому научил меня отец, звучало так: «Никогда не лги без крайней необходимости». И еще одну его поговорку я всегда помнил: «Если не можешь держать нос в чистоте, пусть никто не видит, как ты в нем ковыряешься». Отец, конечно, шутил, поскольку обладал тонким чувством юмора, но во всех его прибаутках непременно присутствовало зерно здравого смысла. В трудную минуту я всегда старался отыскать какую-нибудь подходящую отцовскую поговорку, и в десяти случаях из десяти она подсказывала мне выход.

В данном случае я припомнил такой его афоризм: «Зачем обдирать кулак о челюсть противника, если гораздо проще двинуть ему коленом в пах?»

На первый взгляд это кажется нелитературной формулировкой обычного армейского принципа – атаковать, когда можешь нанести неприятелю максимальный урон, приложив минимум собственных сил. Но если вдуматься, смысл высказывания моего отца гораздо глубже и тоньше. Речь идет о выборе слабого места для эффективной атаки, но подразумевается и необходимость надежной разведки, чьи данные и позволят найти это слабое место. Вы имеете дело с конкретным лицом. И если ваш шпион доложил вам, что враг – женщина, переодетая мужчиной, выбор слабого места должен быть иным. Кроме того, отец напоминал о выборе оружия, подразумевая при этом некие ограничения. Как-никак, в обычных условиях не взбредет на ум двинуть противнику коленом в челюсть. Благодаря отцу, у меня это чутье «старого солдата», инстинктивное понимание правил тактики, было врожденным. Правда, тактика не всегда оказывалась результативной.

Прежде всего мне нужно было определить слабое место миссис К., а затем найти к нему подход. Самым слабым местом этой дамы был, разумеется, покойный муж, но я не представлял, каким образом могу использовать его для достижения своей цели. Второй ее слабостью была неукротимая жажда общения и, следовательно, вечная потребность в собеседнике. Эта-то ее слабость и подсказала мне план действий.

Сама по себе мысль была недурна и даже остроумна. Мне пришлось всего-навсего придумать себе родственницу, чей муж умер, оставив ее мыкать горе где-нибудь в Австралии или в Южной Америке, а затем попросить у миссис К. денег, чтобы несчастная могла вернуться в Афины.

Я счел, что эта женщина должна быть ровесницей Карадонтис и во всех отношениях иметь с ней большое сходство, кроме, естественно, материального положения. Изобрести себе родственницу с заданными параметрами стоило мне немалого труда и фантазии. Я назвал ее тетей Эрин и написал себе длинное письмо от ее имени. Придумал ей адрес в Австралии, которую выбрал, поскольку билет на самолет оттуда стоил по меньшей мере тридцать пять тысяч драхм, а это упрощало дело. Миссис К. знала, что моя мать была египтянкой, но понятия не имела, откуда она родом. Поэтому я сделал бедную мамочку уроженкой Греции и снабдил младшей сестрой, вышедшей замуж за австралийского бизнесмена перед самой Второй мировой войной. Подобно миссис Карадонтис, тетя Эрин осталась бездетной. Я был единственным ее родственником. Сочиняя письмо, постарался, чтобы оно звучало поистине трагически и вызывало живейшее сочувствие. Я хотел, чтобы, читая это послание, миссис К. в полной мере ощутила, насколько тетя Эрин будет по гроб жизни ей благодарна, если она одолжит мне денег на билет. Коль скоро я точно уловил особенности характера миссис К., мысль о том, чтобы получить в полное свое распоряжение преисполненную благодарности, говорящую по-гречески тетю Эрин, должна была наверняка вызвать в душе моей хозяйки глубокий отклик.

И означенная мысль действительно его нашла, когда в конце концов мне представилась возможность поведать старую трогательную историю и показать тетушкино письмо. Миссис К. до того заинтересовалась моей бедной родственницей, что захотела узнать о ней как можно больше, вынуждая меня мгновенно придумывать ответы на кучу вопросов, так что в конце концов я и сам почти уверовал в существование горемычной старушки. Однако, когда мы подошли к вопросу о стоимости ее переезда в Грецию, выяснилось, что я все-таки недооценил свою хозяйку.

Стоило мне произнести слово «самолет», как миссис К. вцепилась в него мертвой хваткой:

– Авиаперелет из далекого Мельбурна? А почему она должна лететь самолетом?

Честнее всего было бы объяснить, что причина вынужденного мифического перелета заключается в стоимости такого путешествия, но я был в том положении, когда честность становится непозволительной роскошью.

– Тетя Эрин очень бедствует, миссис Карадонтис, наверное, даже голодает. Собственно, читая между строк ее письма, я почти не сомневаюсь в этом. Чем скорее она окажется здесь, где я смогу о ней заботиться, тем лучше. Как единственный родственник тетушки, я в ответе за ее судьбу.

– Чепуха! На корабле ей не придется голодать, зато проезд будет стоить в два раза дешевле: около четырнадцати-пятнадцати тысяч драхм.

– Не может быть!

Я совсем забыл, что ее покойный муж был агентом по морским перевозкам в Пирее.

– А как вы думаете, почему в наше время так много туристов путешествуют морем? – осведомилась старуха. – Потому что это недорого и удобно. Во время поездки люди отдыхают. После того, что перенесла эта бедняжка, пять недель на комфортабельном лайнере станут для нее благословенным отдыхом. Кто вы такой, чтобы лишать ее такого удовольствия?

Глубокое раскаяние обозначилось на моем лице само собой, так что притворяться даже не пришлось.

– В настоящее время, миссис Карадонтис, я больше ничего не могу предпринять, – тихо сказал я. – Мне не к кому обратиться, кроме вас. Если я не смогу достать денег, мне и подумать страшно, что станется с тетушкой Эрин. Я ее знаю. Она похожа на вас – такая же гордая и ранимая. Когда я получил тетино письмо, моей единственной мыслью было как можно скорее привезти ее сюда, чтобы несчастная не думала, будто про нее забыли.

– Можете сообщить ей об этом телеграммой, – мгновенно нашлась хозяйка.

– Если я не смогу подать тете Эрин надежду, миссис Карадонтис, будет милосерднее вообще ничего не делать – пусть думает, что я умер.

– Кто это вам велит ничего не делать? Я только советую поступить иначе – выбрать более разумный путь. Я не люблю одалживать деньги. Мой покойный муж всегда предостерегал меня против этого. Узнав, что дни его сочтены…

И старуха пустилась в бесконечные воспоминания о покойном супруге, но затем вновь обратила взор к предмету нашей беседы. Идея миссис К. заключалась в том, что, хотя она и не намерена одалживать мне деньги, зато согласна выплатить аванс в размере стоимости билета на пароход под семьдесят пять процентов моей комиссии до тех пор, пока я все не возмещу.

– Но сначала, – продолжала она, – вам надо пойти в «Саккопулос и К°» и все выяснить насчет парохода и стоимости билета. Я лично знаю мистера Саккопулоса и сама не премину с ним это обсудить. А лучше – попрошу его прислать билет мне.

Я точно знаю, когда поражение бесповоротно. Наконец я уехал. В машине меня мутило. Видимо, придется-таки пойти к этому мистеру Саккопулосу, изображая величайшую озабоченность, а потом, недели через две, написать еще одно письмо от имени тетушки Эрин, где она сообщит, что передумала ехать в Грецию. Эта сторона вопроса меня не беспокоила. Все мои мысли занимало другое: через пару недель вообще не будет иметь значения, что я сказал или сделал. Если я не смогу достать тридцать пять тысяч драхм, у меня неминуемо возникнут проблемы с Бюро по связям с иностранцами и с полицией.

Глава 4

Следующие три дня напоминали кошмар. Я даже подумывал продать «плимут», а для работы взять напрокат машину; но выяснил, что дело не выгорит, поскольку документы на «плимут» – у миссис К.

Наступила пятница, когда я должен был забрать паспорт в конторе Геннадио. Естественно, я туда не пошел, зная, что так и этак не уговорю маклера отдать мне документ без денег. Мысль о том, что готовый новенький паспорт лежит где-то у него в столе, сводила меня с ума. К вечеру я дошел до такого отчаяния, что готов был взломать контору и выкрасть свое сокровище. Разумеется, я этого не сделал, ибо мне хватило соображения понять, что, даже если сумею похитить паспорт, Геннадио сразу поймет, чья это работа, а он не из тех, кто прощает подобные вещи. Точнее, он был вполне способен пойти на крайние меры.

В субботу я возил в Дельфы супружескую пару из Америки. Вернулся около восьми вечера и зашел выпить в таверну неподалеку от дома. В этой таверне всегда принимали адресованные мне сообщения (я указывал тамошний номер телефона на своих визитных карточках). На сей раз бармен принес весточку от Геннадио. Он очень вежливо просил меня позвонить, если вернусь до девяти или утром, и дал номер телефона. По словам маклера, это был деловой и крайне срочный вопрос.

Я пил бренди и обдумывал это сообщение. На первый взгляд причина этого звонка как будто не вызывала сомнений. Геннадио хотел знать, почему я не появился у него в конторе, и получить обещанные тридцать пять тысяч драхм.

В то же время меня слегка озадачивали любезность просьбы и ссылка на безотлагательное дело. Если маклер намеревался лишь запугать меня, то краткого напоминания о себе или приказа явиться в понедельник утром было бы достаточно. «Странно», – подумал я и решил ему позвонить. Объяснение неявки в пятницу у меня было наготове, и с этой стороны я не ждал никаких неприятностей.

Трубку сняла женщина, – судя по сопровождавшим ее голос звукам, Геннадио оставил мне телефон какого-то ресторана. Я назвал свое имя и принялся ждать.

Как только маклер подошел, я сказал ему, что на два дня уезжал в Дельфы, и извинялся, что нарушил договоренность насчет пятницы.

Геннадио прервал меня на полуслове.

– Это мы обсудим позже, – бросил он. – Вы сейчас свободны?

– Для чего?

– Есть одно дело. Партнерам мистера Гомеса нужен человек, хорошо знающий город и окрестности, – они будут снимать тут фильм о путешествиях. Я предложил вас. Вас это интересует?

– И даже очень.

– Я так и думал, – чуть ли не игриво заметил Геннадио. – Разумеется, я ничего не могу обещать. Эти люди сами решат, насколько вы им sympathique.[3]3
  Здесь: подхо́дите (фр).


[Закрыть]

Он употребил французское слово, но я, как ни странно, не придал этому значения.

– Что я должен делать?

– Подъезжайте к моей конторе в девять тридцать.

– Утром?

– Нет, сейчас. – И он повесил трубку.

Я ничуть не сомневался, что раз Геннадио оказывает мне услугу, то ему это дело сулит еще большую выгоду. А значит, мне следовало вести себя крайне осмотрительно. Впрочем, я все равно не мог не сделать стойку. Мне уже приходилось сталкиваться с кинематографистами. В прошлом году одна американская кинокомпания, снимавшая фильм в окрестностях Эпидавра, наняла меня возить группу операторов, на шесть недель снабдив постоянной работой. И не подними помощник режиссера отвратительный шум из-за счетов на время и километрах, я заработал бы на этом приличные деньги.

Я выпил еще стаканчик бренди, потом заскочил домой, побрился и надел свежую рубашку. Отец говаривал: «Бритье, чистая рубашка и стаканчик спиртного делают тебя новым человеком». Что ж, новым человеком я, наверное, не стал, но, во всяком случае, изрядно подправил оболочку. Я даже переоделся в костюм из немнущейся американской ткани, купленный у одного коридорного в «Хилтоне». В талии пиджак был мне тесноват, но если не застегивать пуговицу, все выглядело нормально. По крайней мере, в высоком зеркале Ники я смотрелся очень и очень sympathique. И если я не забуду почаще выпячивать подбородок, то наверняка произведу впечатление человека надежного.

Контора Геннадио была заперта, свет в окнах не горел. Я решил подождать и несколько минут спустя заметил, что маклер сидит в открытом ресторанчике на набережной, где подают всяческие дары моря. Рядом с ним ужинал весьма крепко сбитый господин с очень светлыми, коротко подрезанными волосами. Синяя спортивная рубашка с коротким рукавом позволяла даже издали заметить на его загорелых руках золотистые волоски. Геннадио что-то говорил, а блондин слушал его, заметно скучая. Наконец маклер взглянул на наручные часы и, видимо, извинился. Блондин, кивнув, потянулся к бутылке вина. Геннадио встал.

Я поспешно вернулся к конторе, чтобы маклер не видел, как я за ним наблюдаю. Через минуту Геннадио появился на дороге и зашагал ко мне.

Я думал, грек достанет ключи и откроет контору, но он не стал этого делать, а лишь бросил мне на ходу:

– Вы пришли вовремя. Деньги принесли?

Вопрос до такой степени застал меня врасплох, что я начал заикаться:

– Но я думал… Нет, они не со мной… Вы ведь сказали, тут другое дело… с какими-то людьми… Я не предполагал, что вы хотите…

Очевидно зная, что денег у меня нет, я бессознательно решил, что Геннадио это тоже известно, и в значительной степени был прав.

Он нетерпеливо отмахнулся от моего жалкого лепета:

– Ладно, ладно. Короче, вы не принесли деньги. Это означает, что у вас нет оговоренной суммы, или вы просто не взяли ее с собой?

Я замялся, соображая, как поступить. Солгав, я бы оттянул страшную минуту, но маклер казался настолько невозмутимым, что я подумал: выложить правду куда безопаснее сейчас, пока он заинтересован в моих услугах. Геннадио выжидательно смотрел на меня, предоставляя время хорошенько подумать.

– Видите ли, – вздохнул я, – дело в том, что мне еще не удалось собрать необходимую сумму. Как я уже говорил, мне пришлось ехать в Дельфы, а миссис Карадонтис… словом…

Маклер кивнул:

– Миссис Карадонтис отказалась дать вам взаймы.

– Я не предполагал, что так получится, когда приходил к вам.

Геннадио холодно посмотрел на меня:

– Репутация этой особы говорит сама за себя. По моим сведениям, вам и думать не стоило, что она согласится одолжить денег.

– Старуха так много пьет, что никогда не знаешь, как она поступит.

– Но теперь мы это знаем, – неприятно скрипучим голосом отрезал маклер. – Вы знали условия и приняли их. Я готов хоть сейчас выполнить свою часть сделки. И, как лицо, ответственное перед мистером Гомесом, настаиваю, чтобы вы тоже выполнили свою. Если вы этого не сделаете, могу вас заверить, последствия будут самыми тягостными.

Я обошелся бы и без его заверений. Последствия в любом случае окажутся кошмарными. Однако мой желудок отозвался на эти слова настолько громким урчанием, что его мог услышать Геннадио. Я тут же закашлялся, стараясь заглушить этот звук.

– Готов сделать все, что вы предложите, – наконец выдавил я.

– Хорошо. Если вы не можете занять деньги, то заработайте их.

– В этой кинокомпании?

– Вот именно. – Геннадио довольно чувствительно ткнул меня в грудь, чтобы я получше уяснил смысл его слов. – Я заключил с «Синэ-Таранто С. А.» контракт и должен во время их пребывания в Афинах оказывать различные услуги. Если вы подойдете «Синэ-Таранто», то использование ваших способностей будет одной из них. Но вы останетесь моим служащим. Это ясно?

– Да. Я работаю, а деньги они платят вам. Сколько это составит?

– Как раз покроет ваш долг. Вы понадобитесь им недели на три.

– Но как же насчет паспорта? Я не могу ждать три недели. Эти киношники не заплатят вам за мои услуги, если полиция упрячет меня в тюрьму.

– Это мы обсудим потом. – Геннадио снова ткнул меня пальцем. – Прежде всего надо выяснить, подходите ли вы им. Ради вашего же блага очень надеюсь, что да. – Грек щелкнул пальцами. – Что ж, раз вы готовы…

Геннадио направился к ресторану, а я зашагал следом.

– Вы хорошо говорите по-французски? – бросил он мне через плечо.

– Более чем.

– Это большой плюс. «Синэ-Таранто» – международная компания. Месье Гутар, личный помощник продюсера, – француз. Насколько я понимаю, на других языках он говорит неважно. Мистер Эмил Хейк, продюсер и директор, знает несколько языков, но не греческий. Не могу сказать точно, какой он национальности. Может, швейцарец, поскольку живет в Швейцарии. Кинооператор и его помощник – итальянцы. Но вы будете работать с месье Гутаром. И сначала мы увидимся с ним.

Месье Гутар оказался тем самым блондином с мощными руками.

Как только мы приблизились к столику, он вскинул голову, но не встал, когда Геннадио меня представил. К моему облегчению, он лишь слегка пожал мне руку: эти заросшие рыжеватыми волосками огромные лапы могли запросто переломать кости. Гутар кивком предложил мне сесть.

У него были бледно-голубые глаза, короткая шея и гладкое лицо, почти такой же циклопической лепки, как и руки. Все выдавало в нем человека, привыкшего командовать: рот словно бы нарочно приспособлен, чтобы налагать взыскания, а глаза – наблюдать за тем, как они исполняются. Сдержанная усмешка, как я вскоре понял, никогда не сходила с тонких губ Гутара, но доверять ей не стоило: единственное, что развлекало этого типа, – чьи-либо неудобства и неприятности. Он окинул меня таким взглядом, что я смутился и поймал себя на том, как неуверенно и заискивающе улыбаюсь в ответ на его змеиную усмешку. Должен признать, что Гутар нагнал на меня страху с первого мгновения нашей встречи.

Сначала говорил только Геннадио. К моему удивлению (и поймите меня правильно, это и впрямь стало неприятным сюрпризом), он представил меня как мужа Ники. Конечно, он называл ее «исполнительницей танца живота». Да, Ники действительно его исполняет, но большинство людей не осознают, что в арабских странах танец живота – вовсе не приманка для посетителей ночных клубов, а в высшей степени почитаемое искусство. Сама Ники использует выражение «экзотические танцы», чтобы со всей определенностью подчеркнуть это различие.

Я объяснил все это своим нанимателям.

Геннадио чопорно улыбнулся:

– Как я вам объяснил, месье Гутар, в этом отношении Симпсон – истинный знаток.

Гутар продолжал расчленять меня острым взглядом.

– Какая разница, как это называется? – фыркнул он. – Если танец выглядит точно так же и производит то же впечатление на зрителей, слова – просто шелуха.

По всему видно, он был человеком дела – но дела какого рода? Даже в те первые минуты нашего знакомства инстинкт подсказывал мне, что прежде этот тип не имел никакого отношения к кинематографии.

Гутар допил остававшееся в бокале вино и, к моему облегчению, наконец перевел взгляд на Геннадио:

– Он знает, что должен делать?

– Только в общих чертах. Я подумал, будет лучше, если вы сами дадите необходимые указания.

– Этим займется босс. Он знает, что ему нужно. А мой долг – обеспечивать правильное исполнение. – Гутар встал. – Давайте присоединимся к нему.

Мы вышли из ресторана.

– Хотите, я отвезу вас на своей машине? – спросил я Геннадио.

– Нет, машина нам ни к чему.

Маклер повел нас по набережной, потом по ступенькам к воде, где стоял катер, на котором он возил товары. Очевидно, услуги, оказываемые «Синэ-Таранто», включали и яхту.

Судно, старая шестидесятифутовая яхта с квадратной трубой, стояло на якоре в дальнем конце гавани, напротив яхт-клуба. У свисавшего с борта узкого трапа стоял матрос с крюком наготове, чтобы придержать на месте катер, пока мы перебираемся на яхту. Гутар зашагал к кормовой части палубы, где под навесом из брезента стояли два столика и несколько парусиновых стульев. Там собрались трое мужчин и темноволосая молодая женщина.

Двое мужчин играли за столом в карты. Окинув нас безразличным взглядом, они тотчас вернулись к своей игре. Это были кинооператор и его помощник, итальянцы. Чуть поодаль в шезлонгах полулежали с бокалами в руках Эмил Хейк и некая молодая особа (как потом выяснилось, его любовница). Она казалась воплощением юной невинности, но очень скоро мне стало ясно, что впечатление это как нельзя более обманчиво.

Хейк был приблизительно моих лет и отчасти того же физического типа – смуглый, лысеющий господин с небольшим животиком, орлиным носом и полным, резко очерченным ртом. Однако на этом сходство заканчивалось. У меня волосы – каштановые с проседью, у него – иссиня-черные; мои движения всегда неторопливы и взвешенны, Хейк порывист и скор; я говорю как образованный англичанин, у продюсера же выговор резкий и гортанный, на каком бы языке он ни изъяснялся. Вдобавок он носил кучу драгоценностей: золотой браслет, два золотых кольца и золотую цепочку с медальоном, украшенным гравировкой «Св. Христофор». Карман рубашки и носки черных шлепанцев были помечены вышитыми золотом инициалами. Во рту Хейка сверкали два золотых зуба.

Продюсер выпрямился в шезлонге, но не встал, когда меня ему представили, и даже не протянул руки – лишь махнул в сторону своей компаньонки:

– Мой помощник и технический советник мадемуазель Кауфман.

Я поклонился. Она одарила меня взглядом поверх бокала.

Хейк жестом предложил нам сесть и велел матросу в белой форме принести еще выпивки.

– Мне сказали, месье Симпсон, что ваша жена – известная танцовщица и она исполняет танец живота, – приступил к делу Хейк.

– Экзотический танец, босс, – ухмыльнулся Гутар, – он очень чувствительно воспринимает этот вопрос.

– Отрадно слышать, – блеснул золотыми зубами Хейк. – В развлекательном бизнесе деликатность и тонкий вкус особенно необходимы. Надеюсь, я буду иметь удовольствие познакомиться с мадам.

– Сейчас она на гастролях в Румынии.

– Какая жалость! Впрочем, насколько я понимаю, у вас есть опыт работы с кинематографистами?

– Да, месье Хейк.

Продюсер сказал достаточно, чтобы я сумел определить его происхождение. Может, он и впрямь постоянно жил в Швейцарии, но такой акцент мог приобрести только в Сирии или в Ливане. Я удивился, что Геннадио этого не уловил.

– И какого рода этот опыт?

Говорить правду не имело смысла. Но я мог спокойно обойти скользкие места: болтаясь с кинематографистами по Эпидавру и слушая их разговоры, я многого нахватался.

– В основном – натурные съемки, – пояснил я, – я помогал операторам на месте – связывался с муниципальными властями, организовывал массовки, в случае нужды был переводчиком – словом, всего понемногу.

– А какие массовки вы устраивали?

– Из местных жителей – рыбаков и крестьян. – Вообще-то этим занимался один грек, но я еще тогда понял, что могу управиться с такой работой не хуже, а то и лучше его.

– Ни рыбаки, ни крестьяне нас не интересуют, – отрубил Хейк. – Это будет фильм о путешествии. Но… – тут он воздел перст, – фильм о путешествии нового типа. Мы покажем прошлое в настоящем, – торжественно изрек продюсер, – и настоящее в прошлом.

Я не понимал, что он имеет в виду, но на всякий случай внимал с умным видом.

Он отхлебнул большой глоток виски:

– Слава Греции вновь оживет. Ее воссоздам я, и не только из камней и древних руин, но во плоти и крови!

Судя по всему, мне следовало выразить восхищение.

– Необыкновенно интересная мысль, месье Хейк, – заметил я, придумав, какой надо задать вопрос. – Вы будете работать по сценарию?

Продюсер с улыбкой наклонился и поднял со стола толстую книгу в кожаном переплете.

– Это единственный сценарий, какой мне требуется, – сказал он, – вот эта книга и полет моего воображения. Остальное я предоставляю природе.

– Точнее, плоти и крови, – со странной улыбкой добавила мадемуазель Кауфман, впервые за все это время открыв рот.

Хейк игриво похлопал ее по бедру.

– В начале было Слово, – подмигнул он. – Полагаю, мистер Симпсон, вы говорите по-английски?

– Да, я учился в Англии.

– Тогда вы должны знать «Классическую библиотеку» Лемприера.

– Ну, я не назвал бы себя знатоком, – смущенно пробормотал я.

– Но, надеюсь, вы слышали о дионисийских оргиях?

– О да, конечно. – Богатые туристы всегда интересовались этими оргиями. И гид, несмотря на все написанное в лицензии, на одной археологии далеко бы не уехал. Я и сам вовсю распинался об оргиях ради денег. От некоторых из древних храмовых ритуалов действительно кидает в жар.

– Лемприер описывает оргии в мельчайших подробностях, – продолжал Хейк. – И не только дионисийские действа и вакханалии. Видно, его такие вещи просто гипнотизировали. Разумеется, он писал тоном негодующей добродетели, но главное – как смакуются любые мелочи. А то, о чем Лемприер умалчивает, мы можем восполнить воображением. Уверен, в естественной обстановке нам не составит труда правдиво воссоздать любые сцены. Вы следите за моей мыслью?

– Да. – По правде сказать, я даже успел ее обогнать.

– Самое важное, – веско отчеканил Хейк, – правильно подобрать актеров – как танцовщиц, так и остальных. Я настаиваю на предельном реализме со множеством крупных планов. А это означает, что нам придется преодолеть немало технических затруднений. Когда мужчина и женщина, как выражается Лемприер, «свершают действа неимоверной порочности», весьма непрактично делать всего два-три дубля. Камеры должны снять их одновременно. Я говорю «камеры», поскольку мы используем сразу несколько, добиваясь всестороннего изображения. Но очень многое зависит от молодых, опытных и добросовестных исполнителей. Вот здесь вы нам и поможете.

– Ясно.

– Вы понимаете, что от вас требуется?

– Думаю, да.

– Вы сумеете помочь нам отыскать таких исполнителей?

– Мне надо узнать о фильме чуть побольше. Задача-то не из простых.

– Будь это легко, – грубо заявил Гутар, – месье Хейк не стал бы вам платить.

Продюсер, как будто бы не заметив бестактности помощника, не сводил с меня взгляда.

– Мне необходимо знать, как вы все это себе представляете, – уточнил я. – Например, сколько понадобится танцовщиц и сколько других особ? На какое время? Где будут вестись съемки? А кроме того, каков гонорар.

Хейк отмахнулся от моих вопросов, блеснув золотым браслетом:

– Подробности обсудим позже. Главное, чтобы вы уразумели, насколько важна для нас квалификация исполнителей. Наша цель – создать возбуждающий, а не грязный фильм. И для этого вам надлежит составить привлекательные пары. Конечно, они должны быть одаренными и опытными, но главное – юными и с хорошей фигурой. Никаких пожилых или потасканных. Вы понимаете?

– Да.

Яснее он выразиться не мог. Я влип в производство порнографического фильма.