Текст книги "Фонарщик"
Автор книги: Энтони О'Нил
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Глава 5
Тем временем туман, добравшись до Уорристонского кладбища, располагавшегося в другом конце Эдинбурга, стал (как позже напишет Гроувс) «густым, как бульон, который когда-то варила моя незабвенная матушка, только куда холоднее». Плотно закутавшись в шинель, инспектор смотрел под ноги на разрытую могилу и имел все основания вспомнить слова, приписанные полицейским врачом внизу протокола исследования тела Смитона: «Крайне любопытно». Он вздохнул и открыл крышку карманных часов. Не было еще полудня.
Уорристонское кладбище было намного больше и современнее Драмгейтского; оно представляло собой сочетание переплетающихся дорожек и могил, расположенных так же равномерно, как и особняки в Новом городе: готические склепы, правильные романские своды, ионические колонны и греческие урны в четком, почтительном порядке. В треугольнике кладбища, отрезанного от основной его территории насыпью Эдинбургско-Лейтской железной дороги, возле бурлящего Лейта, стояли Гроувс, Прингл, несколько констеблей из Стокбриджа, расстроенный фотограф и полный дурных предчувствий смотритель, который не мог отвести глаз от варварски извлеченного из земли тела полковника Горацио Маннока – христианина и солдата.
Кто-то вытащил из гроба высохшие останки полковника в алом камзоле, поблекшем берете с перьями и клетчатой юбке моряков Хайленда с впечатляющим набором медалей и бляшек на груди и с такой силой хряпнул о землю, что голова неестественно вывернулась и пустыми глазницами уставилась куда-то мимо сапог Гроувса на расстелившуюся землю. Грудь давно ввалилась, камзол полинял, ноги свисали в наспех разрытую могилу. Дрозды на соседних ветвях терпеливо ждали, когда им представится возможность сделать налет на потревоженную землю.
Прингл, как всегда, был информативен:
– Вроде бы он принимал участие в Кафрских войнах и воевал в Крыму, сэр. Владел землей – он был пятнадцатым или что-то около того владельцем Стретре. Жил на площади Морей, много времени проводил в клубах. Немало денег жертвовал церкви. Госпиталю Святой Магдалины. Сиротским приютам.
Несколько лет назад Прингл был «образованным мальчиком», одним из воспитанных юношей, которым службы города платили за то, что они читали вслух из «Шотландца» подслеповатым старикам, и он все еще как будто декламировал.
– Да, – сказал Гроувс. – Он ведь принадлежал к Епископальной церкви?
– Именно так, сэр. Мне кажется, был очень строгих правил. Не пел, не пил и даже не курил. Вел прямо-таки спартанский образ жизни – об этом можно судить, если позволите предположить, даже по его могиле. – На камне были высечены лишь имя, даты и прозаическая эпитафия. – Забросил свои имущественные дела. Ему принадлежало имение, в котором он почти не бывал, и несколько квартир. Жил то в Эдинбурге, то в Колинтоне. Кажется, у него еще где-то был остров.
Гроувс фыркнул. Он прекрасно знал, что полковник был одним из самых знатных горожан – иначе он не лежал бы здесь. Кроме того, ему не нравилось высокомерие Прингла, у которого было преимущество прекрасной памяти и нескольких лет чтения некрологов родственникам покойных. Но осмотрев некоторое время назад тело, он пребывал в растерянности и не имел ни малейшего желания показаться брюзгой, раздавая налево-направо бесполезные замечания.
– Мы можем предположить, когда был похоронен этот человек? – спросил он смотрителя. – Существуют ли какие-нибудь записи, или что-то можно определить по состоянию тела?
– Мне кажется, – несколько нервозно ответил смотритель, – в этих целях вполне можно воспользоваться надгробием.
И указал на даты: 1802–1872.
Гроувс смиренно повел плечами и мучительно долго пытался справиться с каким-то особенно неприятным помрачением рассудка.
– Да, – сказал он, – но я слышал, что иногда на кладбищах захоронения меняют местами – выкапывают и переносят гробы. Я думал, возможно, злоумышленники пришли не на ту могилу и выкопали не то тело.
– Здесь, в Уорристоне, не переносят гробы, – с достоинством ответил смотритель.
– Прекрасно. Тогда сойдемся на том, что ошибки нет.
И он несколько раз обошел могилу, рассматривая ее со всех сторон, сосредоточенно хмурясь, как будто чем-то недовольный.
– Что, сэр? – спросил Прингл.
– Крайне любопытно, – нараспев произнес Гроувс, щелкнул языком и, поразмыслив, решил этим ограничиться.
Он устал, вот в чем было дело. Он почти не спал последние две ночи, от ответственности и возбуждения у него кружилась голова, он более чем сознавал внимание к делу вышестоящих – говорили, что сам лорд-мэр проявляет повышенный личный интерес, – а также то, что приближается возвращение Воскового Человека. Он чувствовал, какое огромное значение имеют каждое его движение, приказ, решение, тем более что у него никогда не было такого важного дела. Но при всей его неослабной решимости расследование загадочной гибели профессора Смитона до сих пор не дало никаких результатов. Вчера утром главный констебль счел нужным еще раз напомнить ему о нетерпимом характере преступления и – с некоторым смущением, как будто цитируя высокие власти, – подчеркнул традиционную чувствительность Эдинбурга к таким жестокостям и его непереносимость кровопролития. А между тем город был словно замаринован насилием и смертью: аутодафе, охота на ведьм, похищение тел, публичные казни, стихийные бедствия, эпидемии, войны. И когда ссохшаяся между булыжниками кровь набухала от дождя, ее запах пропитывал воздух и будил воспоминания, погребенные намного глубже личных.
Под сильным впечатлением от речи главного констебля, исполнившись приключенческого духа и все время думая о трех пунктах, упомянутых профессором Уитти после беглого осмотра тела Смитона, Гроувс тут же вернулся в университет. Убийца должен быть человеком невероятной силы. Или животным. Или сочетанием того и другого.
Он отобрал для допросов тех знакомых Смитона, которые отличались внушительным ростом, весом и бесспорной физической силой, а также тех, кого его сверхъестественная проницательность сочла тесно связанными с животным миром. Особенно поразил Гроувса один студент, которого он заметил еще раньше, – черный, как гудрон, в нелепой юбке горцев. Гроувс поздравил себя с тем, что всегда отдавал должное неимоверной силе представителей негроидной расы и не мог заставить себя испытывать к ним неприязнь, в то время как многие были ослеплены злостными наветами. Он же, читая в газетах о мятежах зулусов, которые чуть было не раздавили великолепно вооруженную британскую армию, часто в восхищении приподымал воображаемую шляпу. И потому, разыскав чернокожего студента-богослова – Моргана Форсайта, который по законам абсурда прибыл в Эдинбург из Вест-Индии, – посредством пристальных взглядов, усердного сопения, похлопывания блокнотом по бедру инспектор быстро дал понять молодому человеку, что не лыком шит и ничуть не сомневается, что, попробуй он арестовать юношу, тот немедленно задействует свои зверской силы резервы, разорвет притеснителя на части, набросится на него, как гепард, либо реализует свою месть посредством каких-либо тайных сношений с когтистыми и клыкастыми животными, или кто там из представителей фауны населяет территорию самой черной Ямайки.
Однако, к смущению Гроувса, Форсайта вовсе не обеспокоили инсинуации полицейского, студент был неизменно красноречив и вежлив, а кроме того, имел безупречное алиби: он жил у профессора нравственной философии Колдервуда, который мог подтвердить, что в ночь убийства юноша был дома. Гроувс закрыл блокнот и прищурился.
– Я непременно поговорю с профессором Колдервудом, – сказал он, как бы давая понять, что подозревает некий тайный сговор между ними, а может быть, даже и то, что, поскольку со Смитоном покончено, юный негр теперь может обратить взоры на своего благодетеля.
С остальными он говорил рассеянно и с облегчением отправился в зоолабораторию по набивке чучел к профессору естественной истории Мойру. Здесь его подозрение подтвердилось: саблезубый тигр вымер, так что, выдвинув эту версию, профессор Уитти либо пошутил, либо продемонстрировал собственное невежество.
– Но в этом городе множество кошек. Несчастные создания, – прибавил Мойр. – Вряд ли мне нужно напоминать вам об этом.
– Я предпочитаю благородных собак, – сказал Гроувс, вспомнив своего драного полицейского мастифа (на какой-то стадии полицейские дежурили с собаками).
– Я имел в виду диких кошек, – объяснил Мойр. – Хищных кошек. – А поскольку Гроувс все еще не понимал, добавил: – Львов, тигров, если угодно.
– Если вы имеете в виду зверинцы, сэр, то они были закрыты много лет назад.
– Я имею в виду цирковые заведения, дружище, – сказал Мойр и посмотрел на инспектора с нескрываемым любопытством. – Вы хотите сказать, уважаемый, что ни разу не были в цирке?
Гроувс растерялся. Конечно, он знал о существовании городских цирков – в последние годы их стало что-то чересчур много, – но со времен уличного дежурства не испытывал желания заглядывать туда, полагая, что это царство чревовещателей, акробатов и фокусников лучше оставить тем, кто похож на детей.
– Я не сильно ошибусь, если скажу, что в Эдинбурге больше видов диких животных, чем осталось в индийских джунглях, – презрительно усмехнулся профессор Мойр. – Вряд ли кто-либо из них ступал на столь холодную землю со времен мохнатых мамонтов. Знаете, меня часто приглашали их осматривать. Вы, конечно, помните зверинец Уомбелла?
– Конечно.
– Несколько лет назад они распродали своих зверей на рынке Уэверли. Всех – рысей, шакалов, лам, даже тасманийского дьявола. Некий управляющий банком в отставке купил черную пантеру и прогуливался с ней каждый вечер, как с дрессированной гончей, пока она не сожрала соседских собак. Вполне возможно, кто-то из этих достойных жалости животных еще сидит на цепи в каком-нибудь эдинбургском курятнике или на конюшне. Возможно, кое-кто и способен на зверство, о котором вы рассказали, если предположить, что цепь не выдержит. Но вам потребуется больше, чем просто удача, если вы зададитесь целью найти их всех.
Гроувс вспомнил библейский стих, который любил цитировать волынщик Макнэб: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить». Мудрый волынщик провел связь с Троном Артура – нависшей над восточной частью города скалой из экструзивного бисмалита, в некоторых ракурсах жутковато похожей на огромного, изготовившегося к прыжку льва. По философии доброго волынщика это означало лишь, что жители добропорядочного Эдинбурга должны всегда помнить о зле, подстерегающем в самых неожиданных местах, и неусыпно бдить, дабы их не поглотило, буде они отвлекутся.
Гроувс решил, что у него нет другого выхода, как проверить версии профессоров Уитти и Мойра, да еще волынщика Макнэба, и тщательно отработать несколько линий. Сначала он направился к так называемому Ньюсомскому ипподрому на Николсон-стрит, но обнаружил там только канатоходцев, дрессированных арабских лошадей, кривые зеркала и комнаты ужасов. Примерно то же самое его ожидало и в цирке Кука, расположенном во вместительном кирпичном дворце в Фаунтенбридже. Но в «Карнавале Мосса» возле рынка Уэверли, в аду мигающих сальных светильников и цветного дыма, он обнаружил «Огромных дрессированных львов графа Батавского» – пару костлявых зверей в набитой полусгнившей соломой клетке. Самого «графа» явно позабавило предположение, что его «выродки» могут удрать или поддаться дрессировке для каких-то гнусных целей, и он предложил Гроувсу просунуть руку в клетку и почесать их за ухом. Последний, однако, вовсе не имел намерения следовать его указаниям, подумав, что это, может быть, какой-нибудь спонтанный план, согласно которому он должен быть съеден, прежде чем успеет задать кой-какие острые вопросы. Тогда «граф» сам протиснулся в клетку к своим кошкам и принялся трепать их, таскать за хвосты, садиться им на спину и буквально душить поцелуями. Львы только моргали и недовольно урчали. По словам «графа», он глушил их умеренными дозами виски, даже во время представлений, так что обезьяна шарманщика представляет куда большую опасность. И, несмотря на нечистое дыхание и истлендский акцент, Гроувс был склонен поверить ему. Он смотрел, как один из сонных львов с удивлением понял, что его разбудили, и лениво ощерился, обнажив клыки с блестящей эмалью.
Но ночью в мучительном полусне инспектор думал, не слишком ли глубоко он копает. Ему чудились какие-то уродцы, которых он видел днем; многие из них, как монгольский великан Чан, имели устрашающие размеры и явно неустойчивую психику. В каком-то бреду ему вспоминались дрессированные слоны из «Карнавала Мосса» и чудились кошмары – например, будто толстокожий проказник пронзает клыками профессора Смитона. Он припомнил также, что несколько лет назад Семьдесят восьмой шотландский полк привез домой с Цейлона экземпляр со слезящимися глазами, шествовавший впереди солдат как талисман. Он знал, что у зверей неплохая память, и подумал: может, Смитон много лет назад обидел какое-нибудь животное, и теперь оно до тех пор гоняло профессора по улицам и переулкам Нового города, пока не насадило его лицо на свой метко нацеленный бивень.
В предрассветных сумерках, бледных и туманных, упомянутые извивы фантазии показались невероятными даже Гроувсу, и он решил, что, пойдя по этому пути, потерял бесценное время. Он проклинал себя, подозревая, что ему нечего будет записать в мемуары и что профессора Уитти и Мойр сознательно сбили его с пути истинного и говорили на каком-то тайном языке научного сарказма. Он вдруг почувствовал к ним неприязнь и захотел, чтобы они тоже лежали в Каугейтском морге, без лица и мертвые.
В главном управлении ему сказали, что опять приходила сумасшедшая ирландка, утверждавшая, что она все видела во сне. А Прингл, не понимая причин его неожиданного раздражения и желая быть как можно полезнее, проинформировал начальника о поездке в Карлайл, где поезд сделал специальную остановку, чтобы посадить дешевый цыганский цирк. Прингл предоставил свой экипаж «Даме с розовым лицом», снискавшей дурную славу, которая, как выяснилось, на самом деле брила бороду. Теперь «дама» жила с цыганами рынка Лон и часто бродила с ними по улицам. Может быть, весело предположил помощник, она ненадолго вернулась в изначальное животное состояние, ненароком убила Смитона, а потом ее оттащили и похитили?
Вместо ответа Гроувс подумал, как Принглу удалось узнать именно об этой линии расследования, – ведь он хранил полное молчание там, где мог опростоволоситься. Будучи болезненно чувствительным к любому проявлению несостоятельности, он боялся совершить ошибку и в опасных ситуациях действовал с искусственной твердостью, которая разбивалась о первое же препятствие. Но Гроувс перегруппировывал боевой расчет и бросался в бой с еще большей решительностью и отвагой.
Его спас вызов в кабинет прокурора – генерального прокурора, – где его проинформировали о новом скандале – варварской эксгумации тела полковника Маннока. Четкая связь с убийством профессора Смитона вроде бы не просматривалась, как и с убийством смотрителя маяка, которое Гроувс решил пока не упоминать, но ходили слухи, что, несмотря на возраст и конфессиональные различия, они были знакомы и, что еще важнее, имели сношения с Генри Воланом, нынешним лорд-мэром. Совпадение бросалось в глаза, и давление на следствие становилось все ощутимее.
– В настоящее время мы считаем смерть Смитона умышленным убийством, совершенным неизвестным или неизвестными, – сообщил ему прокурор.
– На данной стадии это верно, – сказал Гроувс, хотя его никто не спрашивал.
– Вам удалось обнаружить что-либо, подтверждающее эту версию?
– Расследование, – твердо сказал Гроувс, – идет по плану.
Прокурора это, видимо, не убедило.
– Ничего страшного, если вы поскорее закроете дело, Кэрес. Времени на цирк нет.
Испугавшись последнего загадочно брошенного слова, Гроувс рассеянно направился на Уорристонское кладбище, куда уже прибыл Прингл с констеблями из Стокбриджа. И теперь они недоумевали, что же все это значит, а дрозды перебирались ближе, чтобы в сгущающемся тумане не потерять их из виду.
– Так вы говорите, что не имеете представления, когда было совершено преступление? – спросил Гроувс седого смотрителя.
– Ни малейшего, сэр, истинная правда.
– Когда вы это обнаружили?
– Сразу как рассвело, сэр, во время обхода.
– А до этого когда вы в последний раз видели могилу?
Смотритель повертел в руках кепку и отвел бесцветные глаза.
– Прошлой ночью; кажется, около полуночи, но точно не могу сказать.
Гроувс хмыкнул:
– Разве у вас нет плана обходов, дружище?
Смотритель покачал головой:
– Никакого, сэр. Работать лучше не по плану.
– Вот как. И почему же?
– А так сложнее разгуляться привидениям.
Гроувс нахмурился. Смотритель был стар и вполне мог помнить похитителей трупов. Неужели он считает, что могилу хотели ограбить?
– Вы думаете, они собирались продать тело медикам?
Смотритель с сомнением посмотрел на разложившийся труп.
– Не в таком состоянии, нет, сэр.
– Тогда о чем вы говорите?
– Я имею в виду обычных безобразников, сэр. Пьяниц и тому подобное. Этот пятачок за железнодорожной насыпью пользуется у них особой популярностью.
Гроувс с отвращением вздохнул. Он не верил смотрителю, который пропах джином и невежеством, но ему нравилось пугать его – это служило утешительным подтверждением мастерства на фоне полной растерянности.
– Тем более, полагаю, следовало бы почаще сюда заглядывать, – сказал он.
Смотритель сглотнул, всерьез испугавшись за свое место.
– Ну ладно, дружище. Поехали дальше. Вы что-нибудь слышали?
– За насыпью… – почти прошептал смотритель.
– …Трудно что-нибудь расслышать, понимаю. Как вы думаете, сколько времени ушло на то, чтобы это раскопать?
Он посмотрел на развороченную могилу. Гроб вытащили на поверхность примерно наполовину – ровно настолько, чтобы можно было открыть крышку (дерево разлетелось в щепки) и извлечь тело.
– Мотыгой, лопатой, – сказал смотритель, – один-два человека…
– И сколько же?
Ответ смотрителя был уклончивым:
– Обычно могилы разрывают именно так, сэр. Но не похоже, чтобы здесь использовали лопату, вообще какой-нибудь инструмент.
– Что вы имеете в виду?
– Я хочу сказать, что скорее всего кто-то наспех проделал квадратное отверстие и дальше уже выворачивал землю на стороны, расширяя его.
Гроувс посмотрел на раскиданную широким веером землю.
– Вы пытаетесь сказать, что могилу разрыли руками?
Смотритель был немногословен:
– Что-то в этом роде, сэр.
– Животное?
Смотритель пожал плечами:
– Животное вряд ли бы заинтересовало сгнившее мясо, сэр, при всем уважении к усопшему.
– Значит, человек?
– Человек не стал бы пробивать крышку гроба, он приподнял бы ее рычагом.
– Так что же – человек или зверь?
На этот вопрос смотритель ответить не мог.
Снова замаячил призрак зверской силы, и Гроувс подумал, а таким ли уж бессмысленным был его обход городских цирков. А если это человек и зверь – или несколько зверей – в сочетании? Он вспомнил следы лошадиных копыт на Белгрейв-кресит и стал осматривать землю вокруг могилы в поисках каких-нибудь вмятин. Основная территория Уорристонского кладбища была продуманно засажена вечнозелеными кедрами и кипарисами, но в этом дальнем углу росли самые разнообразные лиственные деревья и земля, как ковром, покрылась опавшей листвой, так что следов не было вообще.
Он смотрел, как плюется и ругается фотограф, у которого из-за тумана не получался четкий снимок.
– Может быть, забрать тело в морг, сэр? Я, правда, не знаю, нужен ли ордер… И что делать с уже эксгумированным телом, – сказал Прингл.
Гроувса не увлекала перспектива, что профессор Уитти или кто-то из его коллег снова все здесь расковыряет и наделает двусмысленных замечаний.
– Это ничего нам не даст, – решил он. – А эксгумировать тело десять лет спустя после смерти незаконно.
– Двадцать, сэр.
– Да. – Гроувс заволновался. – Прекрасно, но все, что мы можем сейчас сделать, это положить полковника обратно и как следует заколотить крышку. Если родственники захотят обновить гроб, они позаботятся об этом сами.
Когда Прингл и констебли нагнулись, чтобы осторожно поднять тело, голова отвалилась. Прингл стоял на краю могилы и держал череп без нижней челюсти, как Гамлет, вглядываясь ему в лицо и хмурясь. Гроувс воспользовался этой возможностью.
– Сейчас не время для болезненных жестов, дорогой мой, – упрекнул он.
– Здесь что-то есть, – объяснил Прингл. – В глазнице.
Гроувс, в свою очередь, нахмурился:
– Что там такое?
Прингл двумя пальцами вынул из глазницы смятый листок бумаги и протянул его Гроувсу.
Тот с отвращением развернул листок. Грубо вырванная страница из Библии, Евангелие от Иоанна, глава 8, как указывал колонтитул. Он перевернул страницу. Одна фраза была с силой подчеркнута карандашом.
– «Он был человекоубийца от начала», – озадаченно прочитал Гроувс и поднял глаза, пытаясь собраться с мыслями. – Это все?
Прингл еще раз заглянул в череп:
– Это все, сэр.
Гроувс протянул страницу смотрителю:
– Это могли похоронить вместе с телом?
Смотритель смутился.
– Мне кажется, обычно покойникам не засовывают в глаза страницы из книг, сэр.
– Я не спрашиваю, что вам кажется. Я просто спросил, возможно ли это.
Вмешался Прингл:
– Если бы страница находилась в теле четырнадцать лет, она бы просто рассыпалась.
– Четырнадцать?
– Полковника похоронили четырнадцать лет назад, сэр.
Гроувс кивнул.
– Так, значит, это послание?
– Судя по всему, да, сэр.
Послание. Кроме самих тел, первая ниточка. Кто-то с помощью зверей или без оной выкопал тело полковника Маниока, может быть, с единственной целью – засунуть ему в череп это жуткое обвинение.
Он был человекоубийца от начала.
Гроувс перевел взгляд с обезглавленного тела на череп, который Прингл все еще держал в руках, размышляя над тем, какие же тайны, объяснявшие запоздавшее обвинение, мог унести с собой в могилу знаменитый полковник. Он посмотрел на спартанское надгробие и эпитафию покойному – христианину и солдату – и вдруг на мгновение чудесным образом увидел место, уготованное в этой тайне ему, сыну простого китобоя, прыгнувшему в котел шотландской столицы и в конце своей безупречной службы вступившему в битву с непостижимыми силами. Он осязал зло, даже чувствовал во рту его землистый привкус; ничего подобного он никогда прежде не испытывал и снова и снова смотрел на страницу из Евангелия, как будто она могла сказать ему то, что уже знало его сердце: это было божественное ему поручение.
Выкарабкавшись из этих мыслей, он спохватился, что все смотрят на него в ожидании, и строго сдвинул брови.
– Соберите тело и верните в могилу, – резко сказал он. – Нужно прочесать местность в поисках дополнительных улик.
И пока остальные пытались приладить голову полковника к туловищу, он отвернулся и, глядя в клубившийся туман, почувствовал в воздухе огромное напряжение, услышал звук дребезжащего металла и невероятно тяжелое дыхание, все громче, ближе. Он застыл, недоумевая: неужели убийца вернулся специально для того, чтобы вырвать его отсюда? Остальные тоже замерли с фрагментами тела в руках. Дрозды взмыли вверх. И вдруг, испуская мощные клубы пара и дыма, как после взрыва, из тумана вынырнул и прогремел вдоль насыпи красно-черный паровоз Эдинбургско-Лейтской железной дороги, таща за собой вереницу вагонов первого класса, из окон которых в жуткую картину сквозь туман всматривались дамы из общества, направляющиеся в Ньюхэвн на приморский пикник.