Текст книги "Фонарщик"

Автор книги: Энтони О'Нил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Помощь?

– Всегда появляется какая-нибудь девица – предлагает свои услуги и утверждает, будто ей что-то известно.

– Не было никаких девиц.

– Большинство из них ничего не знают. Просто ищут внимания. Ну и вынюхивают. Вот подождите – какое-нибудь распутное маленькое существо непременно покажет нос.

Гроувса осенило.

– Была женщина, – сказал он, – утверждала, что ей снились преступления.

– Ну вот видите. Как она из себя?

– Я ее не видел. Ирландка.

– Ирландка? – Восковой Человек задумался. – Не помню никаких ирландок. И что вы с ней сделали?

– Отправил.

– Не нужно было этого делать, Кэрес. Никогда не знаешь, что они могут предложить, если вы понимаете, что я имею в виду.

Гроувсу стало неловко.

– Эта миленькая помощница из Тюссо, – вдруг что-то вспомнив, хохотнул Восковой Человек. – Я спросил ее, что она сделает с моим восковым манекеном, если он когда-нибудь выйдет из моды. Знаете, что она ответила? – Казалось, он вот-вот прыснет со смеху. – Сказала, что отнесет его домой, поставит в комнату и воткнет фитиль. А знаете, что сказал я? – Он наклонился вперед и понизил голос. Гроувс неохотно покачал головой. – Я сказал, что если она отнесет меня к себе домой прямо сейчас, то я с удовольствием выйду из моды.

Восковой Человек снова захохотал, и Гроувс тоже выдавил смешок, хотя, по правде сказать, не совсем понял.

– Глупая пампушечка, – презрительно улыбнулся Восковой Человек, снова откидываясь на стуле. – У нее не хватило мозгов, она ничего не поняла.

Гроувс хихикнул еще пару раз, чтобы уж наверняка, и набил щеки селедкой.

Через несколько дней он это вычеркнет, а потом вообще выдерет и выбросит страницу. Но пока Гроувс ввел ирландку в свои предварительные записи следующим образом:

«Я вижу человека насквозь, моя проницательность верно служила мне много лет. Про девушку я сразу понял, что толку от нее не будет и она ничего не знает, но этой искавшей внимания пустышке повезло: она встретила терпеливого человека, который ее выслушал и не задержал, хотя мне срочно нужно было очень многое обдумать».

На самом деле это была не совсем девушка – ее возраст не поддавался определению: что-то от девятнадцати до тридцати. Черные волосы подстрижены очень коротко, как будто срезаны стеклом, одета в мятое креповое платье похоронного черного цвета; жалкое существо, бледное и худое, как будто живительные соки по капле вытекли из нее вместе со слезами. Непонятный акцент – то напевный ирландский (в основном), то более резкий шотландский, и что самое загадочное, временами даже почти континентальное вибрирующее «р». Странное создание, но уж никак не распутное. Гроувс смаковал презрение.

– …Не хочу показаться навязчивой, – говорила она, ломая руки. – Вы, конечно, очень заняты, и я бы не осмелилась вам помешать, если бы не думала, что могу помочь.

Гроувс не встал. Как бы отвечая – несколько раздраженно – на слова Воскового Человека о тщете чернил, он тут же опять склонился над своим столом и, развернув подробную карту Эдинбурга, принялся соединять линиями точки, где произошли преступления, с местожительством жертв и подозреваемых. Он не знал, для чего делает это, но был тверд в своей решимости что-нибудь найти. Однако когда Прингл сообщил ему о том, что снова пришла настойчивая ирландка, он обрадовался возможности отвлечься и велел провести ее к нему. И теперь они были одни, если не считать звуков, доносившихся из соседней тюремной камеры, где какой-то пьянчуга при помощи особенно трудной скороговорки пытался доказать дежурным констеблям, что трезв как стеклышко.

– Ничего, девушка. – Гроувс откинулся на стуле и уперся ногой о стол.

Она стояла перед ним как виноватая ученица, потупив глаза, а он упивался тем, какой у него пронзительный и повелительный взгляд, который она, конечно же, не в состоянии выдержать.

– Как сообщил мой помощник Прингл, вы утверждаете, будто видели что-то во сне.

– Именно так, сэр. Это были невероятно реальные сны, которые, мне кажется, что-то значат. А когда я услышала о том, что произошло несколько дней назад…

– Вы утверждаете, что видели во сне эксгумацию тела полковника Маннока, так?

– Да.

– И что именно вы видели?

– Я… я видела кладбище. Я узнала Уорристонское кладбище.

– Вы бывали раньше на Уорристонском кладбище?

Она робко кивнула:

– Несколько раз.

– Там похоронены ваши родные?

– Нет…

Гроувс хотел кое-что уточнить, но его отвлек голос пьяного за стенкой.

– Карл у Карлы украл кораллы… – И веселый смех.

Он сморгнул и посмотрел на нее.

– Продолжайте.

Говорить ей было нелегко.

– Была… была ночь, у меня во сне, и густой туман. Было очень трудно что-нибудь разглядеть, но я слышала шум. Кто-то копал землю, что-то еще. Я подумала, что это смотритель, но потом туман на мгновение рассеялся, и я увидела, что это… это не смотритель.

Гроувс заерзал на стуле.

– Животное?

– Точно не знаю, сэр.

– Высокий мужчина?

– Точно не могу сказать.

– …Уклар кораллы, а Карла у Карла…

Гроувс засопел.

– Весьма туманно, девушка. – Но при этом испытал облегчение, на какое-то мгновение испугавшись, что история, не дай Бог, запомнит, что преступника – всю разгадку тайны – назвала сумасшедшая ирландка.

– Я видела, как из-под земли вытаскивают тело, – она как бы торопилась договорить, прежде чем ее попросят уйти, – и вставляют в глазницу послание – страницу из Писания.

– Это всем известно.

– Потом я проснулась, вот и все. – Она виновато подняла глаза на Гроувса. – Такой кошмар, сэр, я не могла больше на это смотреть.

Гроувсу вдруг показалось, что в ней есть что-то такое – искренность, что ли, – но он тут же убедил себя, что это ему просто показалось.

– …А Карла у Клара уклара…

– Вы все видели, – сказал он, – и тем не менее не разглядели, кто же это был, так?

– Обрывки сна…

– Что?

Она стиснула руки.

– Обрывки… То, что я видела во сне… всплывает у меня в голове само по себе, сэр. Да, пока я не вспомнила, кто это, верно…

– Великолепно.

– Но я уверена, что вспомню, обязательно. У меня такое чувство, что я знаю его, видела раньше. Он много путешествовал.

– И много вы знаете таких людей?

– Нет. – Она смущенно посмотрела на него.

– Тогда где же вы его видели? На улице?

– Во сне, сэр. Я видела его во сне.

– Человек из сна. – Гроувс никогда еще не получал такого удовольствия от презрения.

– Это тот же, кто – я видела – у… убил профессора Смитона, сэр.

– Да, конечно, убийца профессора. Так это вы тоже видели?

– Да, сэр.

– И конечно, не смогли опознать убийцу.

Она тревожно сдвинула брови.

– Было темно и страшно, сэр. Я видела, как кто-то набросился на профессора Смитона… Я не могу описать это – ужасная сила, вихрь… Я проснулась от собственного крика.

– Карл украл… у Карла украл…

Гроувс вздохнул.

– Это опять же всем известно, девушка. Не вижу оснований вам здесь задерживаться.

– Это послание, сэр.

– Страница из Библии. Вы уже говорили об этом. Опять же это…

– Нет, раньше. У тела профессора Смитона тоже было оставлено послание, как и потом на могиле полковника.

Гроувс уставился на нее.

– Там не было никакого послания.

– Я ясно видела послание.

– Там ничего не было, – резко сказал Гроувс. Ему не понравилось предположение, будто он что-то упустил.

– Обвине… Резкие слова. Я ясно их видела.

– Они были на бумаге, на странице из книги, эти слова?

– Не уверена, сэр.

– Но вы говорите, что ясно видели их.

– Я знаю, это трудно объяснить…

Гроувс внимательно смотрел на слабое существо, стоявшее на фоне стены, покрытой разводами от протечек. Вид у нее был затравленный, испуганный. Как будто ей поручили сделать что-то, к чему у нее совсем не лежала душа.

– Карл у Кра… Карл у Крала…

– Как вы могли заметить, я очень занят, – наконец вздохнул Гроувс. – У меня много срочных дел. Поэтому могу только просить вас и прочих известных вам медиумов вспомнить правила приличия и поискать внимания в другом месте, а не отвлекать меня от моих непосредственных обязанностей. – Он резко склонился над картой.

– Я… Я не медиум, сэр.

– Что? – Он поднял голову.

– Сны. – Она сглотнула, испугавшись, что неясно выразилась. – Они не пророческие. Я вижу их именно в тот момент, когда происходят события.

– Когда происходят события.

– Точно тогда, когда они случаются, сэр. Как будто… как будто я сама там присутствую.

– И не можете ничего мне сообщить, чего бы я уже не знал.

– Обрывки, сэр.

– Обрывки.

Гроувс почему-то вспомнил кусочки селедки, оставленные им на тарелочке в чайной.

– Вполне возможно, что я узнаю его, что сны откроют его мне, но… – она запнулась, – я не могу быть полностью уверена в этом.

– Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла…

Гроувс выразительно вздохнул, давая понять, что с него хватит.

– Прингл проводит вас, девушка, – сказал он. – И вам надо хоть немного поспать. Женщине необходимо вести размеренный образ жизни.

Перед уходом она еще раз посмотрела на него своими светло-голубыми глазами; этот взгляд он запомнит надолго: страдальческий, даже обреченный, но при этом с каким-то необычным огнем (позже он придет к выводу, что в ней есть что-то демоническое, но в тот момент списал все на чувство вины). Он, однако, был смущен прострелом в чресла и рефлекторно решил пригвоздить ее последним вопросом.

– Этот ваш акцент, – сказал он. – Вы родились в Ирландии?

– Я попала в Ирландию ребенком, – ответила она, взявшись за ручку двери. – А вернулась в Эдинбург недавно.

– А где вы жили в Ирландии? Я не узнаю диалекта.

– Графство Монаган, сэр. Я училась в колледже Спаркс-Лейк у сестер Святого Людовика. Француженок, сэр.

– Ага, – сказал Гроувс, как будто так и думал.

– Карл… у Клары… кораллы… украл кораллы…

– Как вас зовут, девушка?

Она мялась, не поднимая глаз.

– Эвелина, – наконец сказала она и вспыхнула. – Эвелина Тодд.

Она помедлила, будто после этого признания ожидала дальнейших вопросов или даже упреков, но, так ничего и не услышав, склонила голову и вышла с виноватым видом, осторожно закрыв за собой дверь.

– А Клара у Карла украла кларнет… украл коллары… у Клары… черт вас всех подери!

Глава 8

Выйдя на утреннее солнце с черного хода (не из своего дома – досуг он проводил с некоторым энтузиазмом), Джеймс Эйнсли, антрепренер, ловелас, благородный вор, набрал в легкие бодрящего воздуха и энергично зашагал по Клайд-лейн к площади Сент-Эндрю, вполне успешно прикрывая свой грех изысканными манерами, безупречным костюмом, великолепно напомаженными усами и, конечно, напоминающей военную походкой, – все это, как и шрамы, у него осталось от дней, проведенных в королевском стрелковом полку.

Нужно сказать, Эйнсли не был человеком, имевшим какую-либо питательную среду для угрызений совести. Ребенком он закалил сердце, мучая мелких животных; в отрочестве дорос до мысленных приставаний к миловидным девушкам; солдатом убивал, находя оправдание в войне, а став предпринимателем, беззастенчиво обирал акционеров. Это была жизнь, полная постоянной лжи и риска, основанная на коварстве и обманутом доверии – и в немалой степени на волчьих инстинктах, всегда помогавших ему ускользать от назойливых кредиторов, – но в этой жизни было столько опасностей, азарта и насущной необходимости выжить при помощи острого ума, что он и помыслить не мог о другом существовании – даже сейчас, вынужденно перебиваясь мелкими кражами и пресмыкаясь перед впечатлительными идиотами.

Вокруг свистел ветер, развевая полы пальто, но к метеорологическим условиям он был восприимчив не более, чем к голосу совести. Весело напевая военный марш, из тех, что ему некогда ревели трубы, он прошел по мосту Уэверли и поднялся по Кокбёрн-стрит, не заходя в свои роскошные апартаменты, где просыпался редко. На пересечении с Хайстрит Эйнсли задержался, чтобы посмотреть на себя в позолоченное зеркало, выставленное в витрине антикварной лавки. Тщательно поправил галстук, снял с отворота пальто частичку сажи, исполнившись решимости выглядеть как можно эффектнее на предстоящей встрече в Каледонской торгово-кредитной ассоциации, в ходе которой намеревался околдовать своим искрящимся шармом несговорчивого финансового директора, тайно, как он предполагал, влюбленного в него.

Предположение Эйнсли питалось не преувеличенным самомнением. Его уверенность, возведенная в культ беспечность, вкус к опасности и кажущееся пренебрежение последствиями – все это помогало ему окружать себя бесчисленными поклонниками всех возрастов, полов и социальных положений. Случалось, когда он важно шел по улице, на него смотрели как на животное из зверинца, на какую-то восхитительную, вставшую в стойку лисицу. Вот и теперь он поймал в зеркале магазина взгляд молодой женщины в квакерском платье, годившейся ему в дочери, – она пристально следила за всеми его движениями с противоположного угла перекрестка. Как всегда, моментально оценив ее, он решил, что у мадам слишком затрапезный вид, недостойный даже мимолетного внимания, и, подхватив трость, возобновил путь.

Пройдя площадь Хантер, он победоносно похлопал себя по карману, в котором лежало достойное приложение к триумфу предыдущего вечера – рубиновый браслет немалой стоимости, извлеченный из обтянутой бархатом шкатулки со дна еле прикрытой шляпной коробки. Почти три часа он терпеливо шарил по шкафам и комодам в поисках чего-то подобного, а покоренная любовница храпела и стонала. Ее храп и стоны пробивались сквозь туман, пропитанный виски – ядом, от которого Эйнсли нашел надежное противоядие, систематически и патриотично потребляя его всю жизнь.

Побежденная – невероятная простушка – была женой торговца каучуком, из-за частых отлучек которого ее преданность несколько поизносилась. Она поглаживала безымянный палец в угловом кабинете «Крипты поэтов» – покосившегося трактира на Вест-порт, известного своим мраком и сомнительной репутацией, – и праздношатающийся Эйнсли сразу же понял, что перед ним женщина, развлекающая себя мыслями об измене.

– Мадам, – сказал он, наклонившись к ней с деланной серьезностью, – может быть, вы видели здесь даму с темно-рыжими волосами? Светло-карие глаза, круглое лицо? Понимаете, мы договорились с ней встретиться за этим столиком. Вы не возражаете, если я присяду к вам и подожду?

Когда ожидание неизбежно затянулось, оказалось, что удобнее всего скрасить его разговором и набирающими темп рюмочками ликера. А когда стало ясно, что щекастая рыжеволосая красавица вряд ли появится, Эйнсли уже не особенно нужно было разыгрывать огорчение.

– Вы мне составили прелестную компанию! – воскликнул он, изящным жестом коснувшись коленки новообретенной спутницы. – Мне кажется, мы знакомы сто лет!

Но увы, безжалостно приближалась полночь.

– Боюсь, они скоро закроются, – заметил он даже без намека на сожаление, – и если мы останемся, нас просто выставят. Но почту своим долгом проводить вас до дома, если вы не возражаете. Все-таки улицы нашего города небезопасны по ночам, особенно в свете недавних странных происшествий. – И затем, когда они остановились возле веранды ее дома, продолжил тему: – Знаете, я ведь знал обоих – профессора Смитона, это тот, которого убили, и полковника, которого выкопали. Вы смеетесь! Я совершенно серьезно – пару лет назад у меня с ними были кой-какие дела. Странные люди, что один, что другой. Хотите узнать поподробнее?

А когда спустя несколько впустую потраченных часов он удостоверился, что она уснула и ни на что не реагирует, то приступил к работе, игнорируя бросающиеся в глаза ценности и обшаривая весь дом, как он это обычно делал, в поисках припрятанных сокровищ. Разбогатев к утру, Эйнсли, чтобы затемнить вопрос о личности похитителя, методично расшатал подоконник и сломал щеколду на окне, выходящем в сад, и, как коварный искуситель, улегся рядом со своей спящей царицей Савской, а затем, слегка сбрызнувшись розовой водой хозяйки и как следует попользовавшись табаком хозяйки, отправился на назначенную встречу.

Лавируя между экипажами на Саут-бридж, он снова заметил взгляд молодой женщины в квакерском платье, которая не выпускала его из виду. Но когда Эйнсли посмотрел прямо на нее, она испуганно и вместе с тем почтительно опустила глаза. Он свернул на Инфёрмери-стрит и с любопытством обернулся. Она тоже свернула. Теперь он был уверен, что она шла именно за ним, преследовала его.

Это скорее заинтриговало Эйнсли, чем обеспокоило; что-то в ее настойчивости особенно возбуждало, приводило в прекрасное расположение духа – ведь его и раньше преследовали молодые женщины, ищущие приключений. Обладая инстинктом сезонного охотника за дичью, Эйнсли решил развлечься. Он свернул вниз, к общественным баням, и скоро услышал за спиной ее шаги. Он взял курс на улицу Драммонд, и она последовала за ним. Миновав почтовое отделение железной дороги, он свернул на Николсон-стрит, она не отставала.

Он мысленно улыбнулся, сравнивая себя с магнитом, притягивающим частички благодаря загадочной силе, которой даже не вполне может управлять. Припомнив военный опыт, что он делал нередко, Эйнсли решил, что самое время мужественно двинуться прямо на противника. Выйдя на площадь Хилл, он развернулся, скрестил руки и встал возле столба с почтовым ящиком. И когда несколько секунд спустя появилась испуганная девушка, он был готов к встрече.

– Привет, – ухмыльнулся он.

В спешке она чуть не наскочила на него.

– Прощу прощения, сэр! Я…

– Вероятно, шли за мной?

– Нет, сэр! – Она отпрянула. – Нет, сэр!

– А мне кажется, да.

– Вовсе нет, сэр, – я шла на работу!

Он усмехнулся:

– И работаете вы, надо думать, где-то здесь неподалеку?

– Да, сэр, именно здесь!

Она не поднимала глаз выше его воротника.

– И где же?

– Что «где»?

– Где вы работаете?

– Там, сэр. – Она робко указала через дорогу на книжный магазин, где на выставленных на улицу лотках что-то искали два старика.

Эйнсли не поверил.

– И вероятно, вы пошли за мной мимо бань, потому что заблудились?

– Мне нужно было отправить письмо, сэр, опустить в ящик возле больницы.

– А чем плох этот?

– Его очень любят студенты, сэр, и он часто переполнен.

Эйнсли скептически хмыкнул, и вдруг в ее манерах, в полнейшей, до неправдоподобия, невинности ему почудилось что-то неуловимо знакомое. Он прищурился.

– Я где-то вас раньше видел, – решил он.

– Нет, сэр! – с силой сказала она и хотела пойти дальше.

– А мне кажется, видел, – повторил он, загораживая ей дорогу. – Да, вы были вчера вечером в «Крипте поэтов», сидели под портретом.

– Меня там не было!

– Тогда возле моего дома. Я видел вас на Кокбёрн-стрит.

– Это была не я! – Она замотала головой.

– Но я уверен, что видел вас раньше, – сказал Эйнсли, впиваясь глазами в нежные черты ее бледного лица и не понимая толком своих ощущений – что-то среднее между любопытством и смущением. – Я уверен, – повторил он, словно увидев какой-то призрак.

– Не знаю, о чем вы говорите, сэр, – сказала она и двинулась дальше.

На этот раз он не стал ей мешать – она была не настолько хорошенькой, чтобы оправдывать его мучения.

– Как же вас зовут? – крикнул он ей вслед. – Это вы можете мне сказать?

Она остановилась посреди площади и впервые посмотрела ему прямо в глаза. Ее голову освещал робкий луч солнечного света, а ярко-голубые глаза были похожи на аптечные фонари.

И вдруг Эйнсли увидел совершенно другое лицо, в нем был неудержимый вызов, обида и даже приговор. Она не назвала своего имени, ей не пришлось этого делать.

– Эвелина! – крикнул один из рывшихся на лотках стариков. – Эвелина!

Она продолжала смотреть на Эйнсли.

– Эвелина! – снова крикнул старик.

Она оторвала взгляд и повернулась к хозяину.

– Ты можешь нам помочь? – спросил старик. – Мы тут ищем одну книгу.

Эвелина.

Она пришла в себя и стремглав бросилась на помощь, тут же отбросив все остальное, а Эйнсли как вкопанный остался стоять у почтового ящика, чувствуя, что кровь отливает от лица, как вода из раковины.

Эвелина.

«Или я могу называть тебя Эви?»

Язык у него сворачивался в трубочку и снова разворачивался, как будто на него попала какая-то едкая жидкость. Он почувствовал, что кожа на лице одрябла. Затаив дыхание он смотрел на испуганное маленькое существо – сейчас она была намного старше, чем когда он прижимал ее к своему сильно бьющемуся сердцу, – пока не уверился: ошибки не было.

Его уверяли, что она умерла.

Но она была жива, снова в Эдинбурге… В голове у него роились и сливались в один ряд ужасные воспоминания, избавиться от которых было невозможно. И вдруг назначенная встреча, браслет, его планы на оставшуюся жизнь – все утратило значение. Обретя способность двигаться, он развернулся и без промедления направился к себе на квартиру, на ходу прикидывая, что возьмет с собой, а что оставит.