Текст книги "О головах"

Автор книги: Энн Ветемаа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Польщенный Магнус Тээ пробурчал что-то одобрительное.

– И знаете, еще одно… – сказал я неуверенным голосом. – Если вы придете, прошу вас, не подавайте вида, что я уже говорил вам об эскизе… Ева Саарма может подумать, будто я… Ну, вы же понимаете: женщина. Зайдите будто невзначай. Или я уж даже не знаю, как будет лучше…

Просьба эта была очень рискованной. Как бы она не навела товарища Принципиала на мысли. Я уже раскаивался. Магнус Тээ примитивен, как репа. Еще неизвестно, что он подумает.

Из трубки послышалось глубокомысленное мычание. Я прислушивался к нему с опаской, но в конце концов мычание было реорганизовано в некое подобие смеха.

– Эх, молодежь, молодежь! Мало у вас гражданской смелости! Шелковые вы перчатки! Ну хорошо, хорошо! Подыграю вам!

Он, видимо, был очень доволен своей сообразительностью.

– Так буду ждать вас.

На том конце повесили трубку.

Минут через тридцать – сорок пять? Да ты нужен сию минуту! Черт его знает, сколько они продлятся, твои сорок пять минут! Я был не на шутку зол. Удастся ли продержать столько Еву? Необходимо, чтобы она услышала оценку Магнуса своими ушами. Если бы только этот инквизитор с душой младенца знал, насколько полезней для его святого дела сидеть сейчас у меня, а не мурыжить шмотки глины! У-у-у!

– Что вы там запропастились на кухне?

– Да так… Поранился консервным ножом… Ерунда!

– Ох уж эти мне творческие натуры! – сказала Ева, и руки ее выразительно застыли. – Айн у меня точно такой же. Бинт у вас есть?

Она забинтовала мне руку. Мы сели. Ева выискивала в крабах розоватое мясо клешней и жадно вонзала в него свои мелкие острые зубы. Она явно решила, что я приходил на кухне в себя после этой отчаянной фразы – «тогда я не смогу смотреть вам в глаза». Ведь это же было застенчивым полупризнанием, и она, видно, не ждала от меня такой застенчивости. Ева опять обрела все свое спокойствие. А мне-таки надо было прийти в себя! И я начал:

– Знаете, мне на кухне пришла в голову гениальная идея. Конечно, особых надежд возлагать на нее не стоит, но терять нам, по-моему, нечего. Так мне во всяком случае кажется. Я подумал, что было бы, пожалуй, очень хитро с нашей стороны показать наброски Айна в первую очередь… – я поднялся, снял со шкафа фарфоровую фигурку и начал подкидывать ее на ладони, – как вы думаете, кому? Его высочеству Магнусу Тээ! А?

– Зачем? Не слишком ли это рискованно? – Взгляд Евы остановился на фарфоровой фигурке, делавшей сальто.

– Может быть, рискованно, а может быть, и нет… Во всяком случае Магнус будет чертовски растроган, если мы попросим у него совета и покажем набросок прежде всего ему. После этого он вряд ли станет разносить эскиз, скорее наоборот – посоветует нам дорабатывать, развивать и так далее. И синица будет у нас в руках! Кроме того, я у него на очень хорошем счету – недавно я был с визитом в его берлоге. И он прочел мне лекцию «о великих задачах, поставленных перед нашим искусством». Вот мы и подсунем ему модельку. Не приходится опять же сомневаться, что мимо Магнуса никак не проскочишь. Так или иначе, свое слово о проекте он скажет, а его слово – увы! – еще имеет вес. Да и вряд ли со временем Магнус отнесется к работе Айна либеральней, чем сейчас. Так что стоит, пожалуй, попытаться…

– Во всем этом есть своя логика, – пришлось признать Еве.

– Но меня беспокоит Айн. Боюсь, как бы он не стал отвергать с ходу все советы Магнуса. Уж слишком он честен для нашего времени. Магнус-то наверняка будет советовать глупости… Н-да, будь автором этого эскиза вы, Ева, тогда совсем другое дело. Уж мы с вами сговорились бы.

Я поглядел Еве прямо в глаза и улыбнулся с гордостью школьника, виртуоза по части шпаргалок.

Ева не на шутку задумалась.

– Во всяком случае подумать об этом стоит… Вы должны подготовить Айна к тому, что завтра-послезавтра мы с ним совершим паломничество к Тээ, – закончил я.

– Подумать, видимо, стоит, – пробормотала Ева.

Я вынул из шкафа стопку новых пластинок, и мы начали слушать музыку. Мне опять стало не по себе. Приход Магнуса более или менее подготовлен, но нужен ли он вообще? Акции Магнуса все время падают. Наше искусство переживает возрождение. С каждым днем люди начинают все больше доверять друг другу. Уже не ищут повсюду призраков. Подходящий ли это союзник, Магнус Тээ? Сомнительно. Сейчас, наверно, наилучший момент хватать быка за рога – сказано же: не будь слишком ранним, но и не медли!

М-да, правильно ли это было – звонить Магнусу Тээ? Я все больше в этом сомневался. А чтобы Ева не заметила моей тревоги, приходилось болтать без умолку. Я говорил, что если продажа икры и крабов резко возрастет, значит, войны не миновать; я сравнивал хиндемитовский полифонизм с баховским, хоть представлял себе эти вещи весьма смутно; я поносил неорококо, которое уже пустило корни в домах снобов на Западе, – того и гляди, вскоре и у наших стульев хитроумно изогнутся ножки. Я говорил, говорил, говорил – я был не в силах ждать молча.

И тут вдруг – раньше, чем я ждал, – раздался стук в дверь.

IX

– Чуть не оттаскал за патлы одного графомана, – заявил мне прямо с площадки Айн.

Язык его ворочался не без труда. Я растерянно замер, но он сразу же вошел в переднюю и стащил с себя пальто.

– На вот! Выпьем по маленькой!

Он сунул мне в руки бутылку, завернутую в розовую бумагу.

– Ждал-ждал тебя, и вдруг мне пришла в голову хорошая идея – отделаться от этого типа, от твоего гостя то есть. Уж я это устрою, не волнуйся! – И он хитро захихикал. Но тут же неуклюже подмигнул мне и поджал почему-то рот, ставший от этого круглым, словно пуговица. – Но если это дама и если тебе хочется, она может и посидеть с нами…

Я ощутил приторный запах спиртного, и голова моя сразу же стала совсем пустой. До того пустой, что я ощутил почти физически, насколько полый у меня череп. Он вполне мог сорваться с шеи и взмыть воздушным шариком вверх.

– Это не к спеху. Спрячь пока на кухне, – показал он на бутылку, которую я как-то глупо взбалтывал, и враскачку пошел к двери.

И тут началось.

– Ты?! – Айн схватился за дверной косяк и замер как столб.

Я проскользнул мимо него в комнату, стараясь инстинктивно держаться поближе к Еве. Пахло скандалом!

– Тебе-то что здесь делать?

– А тебе? – с невинным видом улыбнулась Ева. Она, видно, еще не заметила, что ее муж пьян. – Мы тут со Свеном обсуждали план…

– Ах, обсуждали план! Оно и заметно. – Голос у него был поразительно сиплый.

– Так уж не Ева ли была этим гостем? – повернулся он ко мне. Но не успел я ему ответить, как он снова уставился на Еву. Странным придурковатым взглядом и едва ли не с улыбкой. Так ребенок смотрит на игрушку, которая вдруг поломалась. Но потом рот его дрогнул, улыбка расплылась по всему лицу и лицо как бы обмякло.

За спиной Айна зиял черный дверной проем, люк в пустоту. И на его фоне Айн, совсем маленький Айн, казался пришельцем из какого-то иного, ирреального мира.

Тут и Ева поняла, что Айн напился. Но все это дошло до нее слишком внезапно.

– Да, обсуждали план… – повторила она растерянно и взглядом попросила у меня помощи.

– Бедненькие! Они тут план обсуждали, а я им помешал. Сочувствую. Мог бы сказать мне прямо… – обратился он ко мне.

– Не болтай глупостей, Айн! – пробормотал я как-то тихо. Именно тихо, а ведь Айн сразу бы остыл, если бы я сообразил сочно расхохотаться или двинуть ему промеж ребер. Но мне почему-то вдруг расхотелось слишком уж его успокаивать: пускай воображает себя рогоносцем, если ему так хочется! Его дело!

– Айн, ты пьян, – сказала Ева сурово, но губы у нее дрожали. Еще бы – она одета так по-домашнему, а время как-никак позднее. «Палочка-выручалочка: Ева!» – как закричали бы при игре в прятки.

– Ну и пьян!.. Каждый развлекается по-своему! Не так ли, Свен? Моя жена тебе понравилась? – В глазах у него загорелся горячечный блеск. Губы его были по углам обметаны прыщиками. – Но, видно, Ева не очень-то тебя уважает. Погляди, как небрежно она одета! В этом наряде божьей коровки она печет мне на кухне блины. Впрочем, она здесь, видно, не в первый раз… Тогда понятно! А насчет белья… насчет белья у меня нет сведений. Нет, насчет белья не скажу…

И неожиданно он залился смехом. Забулькал, будто во рту у него было полно воды. Упал в кресло и начал корчиться, а голова его смешно падала с плеча на плечо.

Как бы он окончательно не осатанел… Я посмотрел на Еву – она комкала носовой платок.

– Айн, дорогой, что с тобой? Какую чертовщину ты себе вообразил? – Она поднялась, чтобы подойти к Айну.

– Прочь! Мне тебя не надо! – пронзительно закричал Айн. Он посмотрел на нас злобным взглядом затравленной крысы. Но, слава богу, он уже не смеялся. От этого смеха меня пробрала дрожь до самых кишок. Я почувствовал, что успокаиваюсь. Дело заходило слишком далеко.

– Ты, голубчик, выпил больше, чем следовало! По какому это праву ты так обижаешь Еву? – сказал я довольно уверенно. Но Айн меня не слышал.

– Можешь получить развод! Я никого удерживать не стану… – сипел он.

Очень приятно, когда из всех людей в комнате спокоен ты один. Я провел рукой по волосам и даже улыбнулся.

– Ты, Айн, соображаешь, какую чепуху несешь?

Ева посмотрела на меня с благодарностью, и я порадовался тому, что она не могла не заметить контраста между мною и Айном.

– Неужели ты не в состоянии себе вообразить, что мужчина и женщина могут оказаться в одной комнате и не … – сказала, поднявшись, Ева.

– Я тебя знаю, – застрочил Айн, как из пулемета. Никогда бы не поверил, что столь медлительный человек способен с такой скоростью выпускать слова. – Что у вас общего? Чем вам еще здесь заниматься?

Однако чувствовалось, что худшее уже позади.

– Может, и нашлось чем. – После того как болезненная истерика Айна вошла в чуть более нормальную колею, выплеснулись наружу гнев и обида Евы. Ведь эта рыбка-лоцман заплыла ко мне с самыми благородными целями! Она схватила со стола набросок Айна.

– Вот мы что обсуждали… Пока ты насасывался…

– А что ты в этом смыслишь? Кто тебе дал право соваться в мои дела? А этому… этому аферисту я сам могу показать, что надо и сколько надо. – И его злоба перекинулась на меня.

– Да брось ты, Айн. Не бойся, я не обижусь. Какой сейчас смысл слушать, что ты говоришь? Вот уж не думал, что ты так болезненно ревнив.

Я и в самом деле не думал. У каждого из нас есть своя слабость, свое чувствительное до смешного место. Ну да, Айн не такой уж красавчик: он, небось, думает, что никто, кроме Евы, неспособен его полюбить. Бедняга, подумал я с ироническим сочувствием.

Но Айн меня не слушал. Взгляд его был пуст. Мысли его были явно где-то далеко. Он вдруг бросил Еве в лицо:

– Так, значит? Теперь мне все ясно! Помнишь, Ева, с чем ты пришла ко мне от Кыометса? Помнишь, что ты мне принесла? История повторяется. Только я этим не воспользовался, а этот способен и на такое!

Напряжение в комнате сгустилось до того, что стало почти осязаемым. Ева вся вдруг окаменела. Ногти ее впились в ладони, лицо стало совсем белым. На фоне этой берестяной белизны светло-оранжевая помада стала выглядеть так же грубо, как настурция, сунутая в зубы покойнику.

У Айна же был торжествующий вид злобного мальчишки. «Ну что, получила? Получила?» – светилось на его лице. Я бы не удивился, если бы он заскакал на одной ножке и захихикал: «И поделом! И поделом!» Наконец-то ему удалось вывести Еву из равновесия!

И в этот самый миг со стены послышался деликатный хрип. Это хрипели часы, доставшиеся мне по наследству от тети. Старинные часы из достопочтенного рода швейцарских стенных часов. В последнее время они норовили отставать, но в искусстве боя им нет равных: они преподносят свои акустические шедевры с той же безотказностью, с какой дряхлые донжуаны отпускают комплименты. Вот они принялись: бархатные бим-бомы раскатывались по комнате, будто засахаренные шоколадные бомбы.

Замолчав, как по команде, мы стали слушать. Словно кто-то сказал «чур-чура» и мы, соблюдая правила, прекратили на время игру. В одном все люди похожи: в трагические моменты мы часто впадаем в мелодраму. Совсем как молодые драматурги. Приглядитесь к себе во время приступов гнева! Вероятно, и вы, когда выходите из себя, начинаете подражать скверным фильмам.

Бой кончился. Я посмотрел на Еву.

– Ты бредишь!

Это было сказано вульгарным и сиплым голосом уличной девки. Лицо ее стало внезапно каким-то квадратным. Некрасивое, угловатое, абсолютно неженственное лицо. Да и все вокруг стало каким-то жестким. Я ощутил, как стол и стулья ощетинились всеми своими острыми выступами, о которые так легко набить шишку.

– Поглядите, Свен, какого человека я должна терпеть!

Из кресла послышался злобный смех. Но черты Евы опять смягчились. Ее большой красивый рот скривился жалобно и комично, совсем как лопнувший стручок.

– Я больше не могу! – Она закрыла глаза руками и молча пошла к двери. Я поддержал ее за плечи и почувствовал, что вся она вдруг запахла как-то по-особому. Плачущие женщины всегда пахнут одинаково – это сладковато-прелый запах лежалого сена…

– Теперь ты, конечно, радуешься, что довел ее до слез, – сказал я Айну, проводив Еву. Мне в самом деле было ее жалко, и я злился. К тому же у нее был такой милый, по-детски костлявый позвоночник, что, поддерживая ее, я невольно подумал, как было бы славно привлечь к себе в постели и успокоить это плачущее существо. Не исключено, коллега, что твои опасения сбудутся!

Айн ничего не ответил. Он сжимал голову руками, и плечи его судорожно подергивались. Я допил остаток коньяка в рюмке и забегал по ковру.

– Прекрати наконец эту мелодраму и пойди попроси у своей жены прощения!

– Тебе-то… тебе какое дело?

Я посмотрел на него с отвращением и жалостью.

В Москве в меня влюбилась одна прикладница средних лет. Но она вела себя так, что я ни о чем не догадывался. Полноватая и довольно некрасивая, она все же отличалась остроумием (с некрасивыми это случается часто) и была хорошим товарищем. Я принимал наши отношения за невинный флирт, и потому мы часто бывали вместе в разных местах, но она, как потом выяснилось, относилась ко всему вполне серьезно. Когда наша дружба пришла к естественному концу, я впервые стал свидетелем того, до чего может довести человека такая абстрактно-поэтическая штука, как эта самая любовь. Веселая, блещущая остроумием женщина, не дура выпить, за несколько минут превратилась в нечто слюнявое и потное (довольно-таки натуралистично, но зато справедливо!), в точности воспроизводившее звуки ванны, из которой спускают воду. Я ей сочувствовал и в то же время не сочувствовал: какое могло быть сочувствие, если она превратилась в другого человека. Такие сцены могут сделать человека инвалидом.

– Слушай, старик, брось! Завтра мы все трое будем смеяться над этой комедией! Разве не так?

– Не лапай меня… слизняк! – процедил он и посмотрел на меня слезящимися от ненависти глазами. Прыщики возле его губ полопались.

– Э, да что с тобой толковать… – И я беспомощно вздохнул. – Капитально ты налакался!

– Вовсе нет!.. Уж во всяком случае не больше твоего. И у тебя бутылка почти вся высосана.

Он постарался взглянуть мне в глаза трезвым взглядом. До известной степени ему это удалось. Наверно, недавняя сцена и в самом деле отрезвила его. Да и не таким уж пьяным он пришел. Но тогда тем глупее все получалось. Тем глупее…

– Послушай, Айн! Ева наверняка дома плачет. Неужели ты не можешь ее успокоить? – сделал я новую попытку.

И Айн поднялся. Я хотел его проводить, но он отпихнул меня и пошел почему-то на кухню. Я услышал, как он фыркает под краном: значит, канитель затягивается. Может, зря я ему советовал пойти домой извиняться… Сгоряча он мог бы и сам уйти, а теперь нарочно останется. Черт бы его побрал! Я почувствовал, что опять начинаю злиться. Долго я должен с ним валандаться? Надо его попросту выставить…

Но Айн уже вернулся. Холодная вода пошла на пользу: лицо у него стало более или менее человеческим.

Чего он не уходит, ломал я голову. Небось, хочет, чтобы и я вышел из себя! Ну, нет, со мной этот номер не пройдет!

Я изобразил на лице всепонимающую улыбку.

– Первый твой разумный поступок за сегодня: холодная вода никогда не вредит. Недаром же поется: «водой холодной обливайся, если хочешь быть здоров!»

Айн лишь промычал что-то. Теперь я был уверен: конечно же, его раздражает именно мое спокойствие и дружелюбная снисходительность. Ну и пусть раздражается – мне-то что?

– Ты придумал тут несуществующий роман, – начал я. – А дело просто-напросто в том, что мы обсуждали эскиз твоей идеи. Когда ты ушел в клуб, я все взвесил и пришел к выводу, что в таком виде это никак не пройдет… Сам, брат, знаешь, каких памятников понаставлено в городе. Вспомни хотя бы тот, что перед «Эстонией». Вот если бы до такого эскиза додумался Магнус Тээ, что, конечно, абсолютно немыслимо, тогда он еще, может быть, прошел бы. Но у тебя…

– Еще как пройдет! – сухо отрезал Айн и, дернув себя за всклокоченную прядь, улыбнулся весьма высокомерно. – Пройдет, готов ручаться! Что в моем эскизе такого? Н-да, сдается мне, что твои опасения вызваны совсем другим…

Как это в одной и той же башке ухитряются мирно сосуществовать абсолютный хаос и более чем нормальная логика.

Но уголки его глаз были совсем красные от перенапряжения.

– Тебе, по-моему, здорово хочется затеять ссору и со мной – уж признайся, коллега! Считаю все же своим долгом сообщить, что это вряд ли тебе удастся. Ты сегодня капризничаешь, как непослушный ребенок, и я не могу относиться к тебе серьезно. – Я поймал себя на том, что нервно наматываю на палец конец галстука, и чтобы руки меня не выдавали, засунул их в карманы брюк.

– Еще как пройдет, – повторил Айн с преувеличенной беспечностью. Он взял со стола ту самую фарфоровую фигурку, которую я недавно подбрасывал, и начал прикладывать ее к своим пылающим вискам.

– Ну, ладно… Неужели ты в самом деле веришь, что Магнусу Тээ и ему подобным твой эскиз покажется приемлемым? Его же так легко упрекнуть в пацифизме, излишней условности, абстрактном гуманизме, отсутствии боевого духа… В чем угодно. Посчитайся и с тем, что Магнус – член порядочного числа комиссий.

– Магнус Тээ не в счет! Скоро его сдадут в утиль.

Чертовски он был самоуверен!

– Может, и сдадут. Но прежде он еще успеет сунуть в руки твоим подземным борцам винтовку или пятиконечную звезду.

Айн и не трудился слушать.

– Магнуса Тээ сдадут в утиль. Если он явится со своими советами, я без лишних разговоров пошлю его куда подальше! – Теперь фарфоровая фигурка подпрыгивала на ладони Айна. – Тебя тоже сдадут в утиль. Раньше или позже.

– Большое спасибо! Может быть, ты все же поставишь эту безделушку на место. Ее мне подарили. – Злость, будто ком горячей лавы, уже булькала у меня в горле и рвалась наружу.

Мне было ясно, что Айну только того и надо – привести меня в бешенство, но я уже плохо владел собой. Должно быть, это не ускользнуло от его внимания.

– Свяжут вас в один узел и вместе сдадут в утиль! По правде сказать, это будет нечестно: Магнус просто дурак, а ты интриган. Улаживаешь свои дела в будуарах!

Я почувствовал, и даже не без удовольствия, что у меня потемнело в глазах. Следовало взять его за шиворот и вышвырнуть! Вместе с его «кричащими руками»! И тут я инстинктивно оглянулся назад. Даже сам не знаю почему.

Барышня-дворянка с плутовской улыбкой отщипывала лепестки розы. На ее лице были наслаждение и лукавство. Странно, но в тот же миг я обрел спокойствие. Тихое злорадное спокойствие. Каменное спокойствие. Ком лавы застыл тяжелым металлическим слитком и сполз куда-то вниз.

– В будуарах, говоришь? А почему бы и нет? Не говоря о прочих привлекательных свойствах, женщинам присуща и рассудительность. В большей степени, чем их знаменитым мужьям. – И я осклабился ему в лицо.

Это подействовало. Вожжи опять были у меня в руках. У каждого из нас, у каждого без исключения, есть своя слабость, свое до смешного чувствительное место… И мне вспомнилось что-то еще. Я поглядел на часы: со времени моего последнего телефонного звонка прошло около часа!

– Да-да, дружочек, да-да, дорогой коллега! Жизнь – это сложная игра. Не думаю, чтобы ты чего-то достиг со своей заносчивостью. И хороша заносчивость, ха! – Я издевательски хрюкнул. – Когда кота дома нету, у мышей всегда праздник. Покамест еще ни один из нас не может послать Магнуса к черту.

Я наполнил две рюмки и одну из них грубо сунул Айну.

– По правде говоря, некрасиво с моей стороны предлагать тебе коньяк. Но ты так набрался, что теперь все едино. Ваше здоровье, если позволите!

Он взял рюмку и долго держал ее в руке. Потом выпил одним глотком. Я поставил бутылку и рюмки в шкаф.

Раздался звонок.

– Можешь теперь идти утешать жену, – сказал я холодно.