Текст книги "Маньяки (ЛП)"

Автор книги: Энн Шеридан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Я тяжело сглатываю и медленно опускаю руки, неуверенная в том, что она собирается делать.

– Где он? – Рявкаю я, выпрямляясь во весь свой рост несмотря на то, что надо мной возвышается пожилая женщина.

Она смотрит на меня острым взглядом, который она на протяжении многих лет не сводила с сыновей Джованни, постоянно опасаясь, что они могут сорваться в любой момент. Черт возьми, тех гостей, которых они приглашали, было бы достаточно, чтобы напугать кого угодно.

– Хозяин повез его кататься тридцать минут назад, – говорит она, настороженно глядя на меня, пока медленно проходит вглубь комнаты. – Тебе не удастся заполучить этого ребенка, – добавляет она, как будто может прочитать каждую мысль, проносящуюся в моей голове. – Он находится под усиленной охраной в любое время суток. Неясно, когда вернется Хозяин. Так что, если ты собираешься бежать, сейчас твой единственный шанс. Он считает, что ты будешь… нездорова еще несколько часов.

Я шокирована, но прежде, чем я успеваю вымолвить хоть слово, она выходит из дверного проема.

– А теперь беги, дитя.

Я осмотрю снова на пустую кроватку, мое сердце разрывается при мысли о том, что я оставлю его здесь.

– Я…

– Не будь глупой, девочка, – кипит она. – Забудь о ребенке. Ты не сможешь спасти его. Уходи, пока он…

Я слышу ее невысказанные слова громко и ясно.

Уходи, пока он снова тебя не изнасиловал.

Меня снова охватывает стыд от осознания того, что каждый человек в этом гребаном замке точно знает, что произошло в той комнате, но я отбрасываю это в сторону. Она права. Если этот ребенок сейчас с Джованни, у меня нет ни единого гребаного шанса. Я должна вернуться за ним, и я сделаю это с гребаной армией за спиной, а до тех пор – пришло время забрать моих мальчиков.

14

У меня трясутся руки, когда я выхожу из детской, минуя пожилую леди. Я бы сделала все, что угодно, чтобы иметь возможность остановиться и поблагодарить ее или как-то иначе предложить свободу от этой адской дыры, но все, что я могу выдавить, это короткая улыбка, прежде чем проскочить мимо нее. Решимость вытащить моих парней отсюда – единственное, что заставляет меня идти вперед.

Я осматриваю все вокруг и с каждым моим шагом, я слишком скоро понимаю, как быстро один из людей Джованни может поймать меня на попытке к бегству. Нервы пульсируют по моему телу, и я хочу, быть сильнее, восстановить все свои силы после того, как наркотик разрушил мой организм, но нищим выбирать не приходится. Если бы я ждала, пока начну чувствовать себя лучше, я, возможно, полностью упущу этот шанс.

Черт, мне просто нужно добраться до Маркуса, нужно знать, что с ним все в порядке. Роман и Леви сильные, они бы смогли пережить… черт. Я даже не знаю, сколько времени прошло. Все, что я знаю, это то, что любой промежуток времени может оказаться слишком опасным для Маркуса. Ему нужна помощь, и он нуждался в ней несколько дней назад.

Добравшись до лестницы, я останавливаюсь, прислушиваясь к любым звукам внизу и заставляя себя успокоиться. Мой пульс так чертовски громко стучит в ушах, что почти невозможно что-либо расслышать, но я не собираюсь все испортить.

Делая медленные, успокаивающие вдохи, я ненадолго закрываю глаза и концентрируюсь, как учили меня мальчики в ту первую ночь, когда мы посетили дом, построенный Романом, тот самый дом, который мы сожгли дотла.

С противоположной стороны замка доносится негромкая болтовня, возможно, охранники обсуждают смену кадров, перебирая бумаги. Слышно звяканье кастрюль и сковородок, может быть, даже тихое бормотание кухонного персонала, но что более важно, фойе у подножия лестницы и прилегающие к нему территории свободны.

Переводя дыхание, я начинаю спускаться, сохраняя быстрый темп, поскольку этот чистый путь может, перестать быть свободным. Я ступаю по полу, и мне приходится приложить все силы, чтобы не закричать от успеха, прежде чем я поворачиваю налево и пробираюсь через большой бальный зал к двери, ведущей вниз, в камеры замка.

У меня не самые лучшие воспоминания об этих камерах и времени проведенном там, и я уверена, что, вероятно, увижу там, то, что мне не понравится, но я помню, как мальчики рассказывали мне о проходе, который ведет на подземную игровую площадку. Не желая больше рисковать пребыванием в замке и на открытом пространстве, я толкаю дверь и спускаюсь по большим бетонным ступеням, прежде чем остановиться перед тяжелой дверью средневекового вида.

Я ненавижу эту чертову штуку. Я никогда не могла открыть ее в самый ответственный момент. Она тяжелая, но я буду стоять перед ней весь гребаный день, царапая ее когтями, пока мои кости не сломаются, лишь бы попасть туда, куда я хочу.

Ухватившись за большую железную ручку, я толкаю изо всех сил, сжимая челюсти и используя весь вес своего тела. Черт, если бы я не была такой чертовски худой, возможно, вес моего тела действительно помог бы, но, похоже, у меня не осталось ничего, кроме чистой мышечной силы.

Черт.

Я продолжаю пытаться, пока мой лоб не покрывается испариной, и вот тогда она, наконец, сдвигается с места. Слезы щиплют мои глаза, когда истощение угрожает овладеть мной, но я толкаю изо всех сил, полная решимости сдвинуть эту суку достаточно, чтобы проскользнуть внутрь. Я пытаюсь и пытаюсь снова, прикусывая язык, чтобы не закричать на эту дурацкую дверь, двигая ее дюйм за дюймом, пока, наконец, не могу просунуть руку в щель.

Холодок пронизывает воздух и пробегает прямо по моей спине, когда я вспоминаю, как мальчики пытали меня белым шумом и звуками открывающихся и снова захлопывающихся металлических дверей камер, но затем эти образы быстро сменяются образами Маркуса, держащего цепи.

Просунув руку в небольшую щель, я использую ее, чтобы навалиться на дверь, и когда я толкаю ее еще раз, она, наконец, достаточно сдвигается, чтобы я могла проскользнуть через эту щель.

Я бегу по бетонному полу, когда пролетаю мимо всех камер. Я не осмеливаюсь поднять глаза, в ужасе от того, что могу увидеть… или кого могу увидеть. Я понятия не имею, куда бегу, но я провела одну ужасную ночь, мчась в этом направлении, и сейчас я использую все, что узнала об этих проходах, чтобы увести себя глубже.

Я делаю четыре неправильных поворота, пока, наконец, не вырываюсь на открытое пространство, где стояла несколько месяцев назад, определяя, какой путь выбрать. В ту ночь я пошла прямо вперед, и это привело меня в маленькую комнату, где меня ждал Роман. Он вырубил меня буквально за мгновение, но этого времени было достаточно, чтобы понять, что это не то место, куда мне нужно.

Я мысленно пытаюсь составить карту замка надо мной, пытаясь определить свое местоположение. Если бы я была сейчас наверху, я была бы где-то рядом с главной столовой… Думаю, значит, любой путь справа от меня будет коротким и не приведет далеко, а вот путь слева может привести куда угодно.

Зная, что могу ошибаться, но все же поворачиваю налево и взлетаю, как гребаная ракета, темнота начинает поглощать меня. Тоннель ведет вниз, и, прежде чем я успеваю опомниться, я спотыкаюсь о крутые каменные ступени.

– Черт, – ворчу я, мое и без того измученное тело едва в состоянии выдержать это.

Мои ладони кровоточат, и я благодарю всех, кто присматривает за мной, за то, что я снова не ударилась лицом о землю. Поспешно поднимаясь на ноги, я продолжаю идти с надеждой, бурлящей в моих венах – лестница подтверждает, что я двигаюсь в правильном направлении.

Проходит почти пять минут, прежде чем я наконец добираюсь до двери и нащупываю перед собой ручку. Чем глубже, тем холоднее и темнее. Дверь большая и сделана из твердого металла, что говорит мне о том, что я нахожусь именно там, где нужно, только эта чертова штука оборудована клавиатурой для входа.

Ужас наполняет меня, когда маленький экран освещает темный коридор, и я щурюсь в темноту, потому что резкий яркий свет клавиатуры вызывает жгучую боль прямо в затылке.

Что это за гребаный код?

0000? 1234? 4321?

Черт. Нет. Они не сделали бы его таким простым. Ну, Маркус сделал бы, но Роман и Леви потребовали бы чего-то более сложного. Что-то, о чем их отец никогда не вспомнит. Может, день рождения? Нет, он запомнил бы каждый их день рождения… но не день рождения их матери.

Я мысленно возвращаюсь на тот пляж несколько недель назад, когда сидела на самом высоком холме, наблюдая, как мальчики копают могилу для своей матери. Мы сидели и разговаривали до захода солнца. Они рассказали мне все, что могли вспомнить, и я плакала беззвучными слезами, слушая, как они изливают все разбитые эмоции, омрачающие их сердца.

Но что они говорили о ее дне рождения? Двадцать какое-то апреля.

Я сжимаю руку в кулаки.

– Ну же, – бормочу я себе под нос, расхаживая по узкому проходу перед металлической дверью. – Ты проделала весь этот путь не для того, чтобы застрять сейчас.

Я запускаю руки в волосы и сжимаю их, отчаянно пытаясь вспомнить тот момент. Сомневаюсь, что электронный замок перезагрузится, если я ошибусь. Это не похоже на пароли от социальных сетей, которые дают три попытки, прежде чем отправить мне удобное электронное письмо со ссылкой для его смены. Если я ошибусь, мне крышка.

С дрожащими руками, я подхожу к клавиатуре и прислушиваюсь к своему чутью.

26 апреля.

Я начинаю набирать код, аккуратно нажимая на каждую цифру.

0 … 4 … 2 … 6

Прерывистый выдох вырывается из моих легких.

– О, черт, черт, черт, черт, черт, – дышу я, наблюдая и ожидая, чувствуя сильнейшую тошноту в животе, пока весь этот гребаный электронный замок не вспыхивает зеленым светом и автоматический запорный механизм не открывается изнутри.

– Срань господня, – вздыхаю я, наполняя щеки воздухом и выпуская его между губ, – мое облегчение не знает границ.

Я не жду больше ни секунды, толкаю дверь и позволяю ей распахнуться в темную комнату. Я прохожу в нее, не сомневаясь, что я именно там, где мне нужно быть. Дверь захлопывается за мной с тяжелым УДАРОМ, и я вздрагиваю, прежде чем встряхнуть руками, пытаясь взять себя в руки.

Комната маленькая, и, судя по водостоку в центре, я могу только предположить, что это одна из многих комнат пыток, которые мальчики встроили в подземную игровую площадку – комната, которую я так надеюсь однажды использовать на их отце.

Выбегая из комнаты, я пытаюсь сориентироваться, оглядывая затемненную игровую площадку. Открытое пространство, где я училась пользоваться бензопилой, находится слева, а все камеры – справа от меня. Я нахожусь примерно на полпути через игровую площадку, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не помчаться сразу в другой конец. Вместо этого я иду налево и начинаю перебирать огромное количество предлагаемых инструментов, качая головой, поскольку на самом деле понятия не имею, что я могу использовать, чтобы вскрыть металлические замки.

Я перебираю все подряд, и разочарование быстро берет верх. Здесь есть пистолеты и ножи, все виды оружия известные человечеству, но мой прицел не настолько хорош, чтобы пытаться расстрелять замки так же, как это сделали бы парни. А хотя…

Я хватаю пистолеты и все глушители, которые попадаются на глаза, не уверенная, какой из них лучше всего подходит для этой миссии и какой вообще подходит к какому оружию. Черт, я едва могу мыслить здраво, и мысль о таком громком выстреле заставляет меня нервничать, но какой еще у меня есть выбор? Может быть, болторезы? Если бы я знала, где их найти, тогда, возможно, но время поджимает.

Я видела, как Роман делал это раньше, и доверяю его выстрелу больше, чем чему бы то ни было, даже в самые худшие времена он сможет справиться с задачей. Я знаю, что он сможет.

Парни были в самом дальнем конце камер, в самом темном углу, так что я начинаю двигаться вперед, ныряя в длинный ряд клеток, а отчаяние управляет каждым моим шагом. Сердце бешено колотится, страх быть пойманной так близко к финишу лишает меня способности мыслить здраво.

Я проношусь мимо клеток, и заставляю себя двигаться быстрее.

Я, блядь, иду. Я повторяю это снова и снова, как мантру, желая, чтобы они продержались еще немного.

Еще десять камер.

Восемь.

Пять.

Черт, так близко.

Я иду. Я, блядь, иду.

Три.

Две.

Одна.

15

– Роман? – Кричу я, бросаясь к его камере и тут же падая на колени, не обращая внимания на то, что это открывает старые раны. Пистолеты вываливаются передо мной волной патронов и глушителей, прежде чем я успеваю взглянуть в это ангельское лицо.

Я тяжело сглатываю, ища его в темноте, но он прямо здесь, на коленях передо мной, его рука накрывает мою, когда я хватаюсь за металлический прут.

– Императрица, – говорит он, измученность в его тоне убивает что-то глубоко внутри меня. – Я знал, что ты вернешься.

– Как будто могло быть по-другому, – плачу я, крупные слезы текут по моим щекам.

Роман протягивает руку через решетку и обхватывает ладонью мое лицо, и я мгновенно прижимаюсь к ней.

– Ты гребаный воин, Шейн, – говорит он мне, его большой палец ловит падающую слезу и нежно стирает ее, и через мгновение, всего один взгляд в мои глаза, и он видит меня насквозь. Он точно знает, через какой ад я прошла по вине его отца. – Шейн…

Я качаю головой и протягиваю ему пистолеты с глушителями.

– Не надо, – отрезаю я, отказываясь встречаться с ним взглядом.

Он кивает один раз, молчаливо подтверждая, что сейчас мы не будем говорить об этом, но со временем он будет ждать, что я приду к нему, расскажу, что именно произошло и что я собираюсь с этим делать. И я смогу сделать это с гордо поднятой головой, потому что, несмотря ни на что, он и его братья будут прикрывать меня на каждом шагу.

Роман немедленно приступает к работе, перебирая оружие, подбирая то, что я бросала, и прикидывая, какие части и детали могут нам пригодиться.

Оглядываясь через плечо, я вижу едва заметные очертания Леви и Маркуса сквозь их камеры. Они сидят вместе, каждый из них ссутулился от изнеможения. Их камеры разделены решеткой, и меня убивает видеть, как Леви прижимается прямо к ней, держась за Маркуса всем, что у него есть, желая, чтобы его брат продержался еще немного.

Я не могу разглядеть его лицо, но знаю, что он смотрит на меня, знаю, что по его венам разливается чувство огромного облегчения, потому что я чувствую его так же сильно, как и он.

– Маркус….

– Все еще держится, – говорит мне Роман, его голос повышается за моей спиной, он встает во весь рост, чтобы нанести разрушительный удар по замку, удерживающему его в камере. – Ты действительно думаешь, что этот ублюдок умрет, прежде чем у него появится шанс еще разок полакомиться твоей маленькой тугой киской? Это все, о чем он был в состоянии говорить с тех пор, как ты ворвалась сюда прошлой ночью.

Не имея сил смеяться, я просто отхожу в сторону, позволяя Роману делать свое дело. Он не колеблется и не теряет ни секунды, нажимая на курок и выпуская пулю. По камерам разносится негромкий хлопок, эхом отдающийся по длинной игровой площадке, прежде чем тяжелый замок с грохотом падает на пол.

Он хватается за дверь камеры и открывает ее, прежде чем выбежать и упасть в мои объятия, позволяя своим братьям подождать еще немного.

– Я, блядь, знал, что ты придешь за нами, – бормочет он, его пальцы сжимают мою ноющую челюсть. Слезы продолжают стекать по моему лицу, и он ненадолго прижимается губами к моим, прежде чем опустить. Он делает успокаивающий вдох, прижимая меня к себе, и я ненавижу то, каким чертовски слабым он ощущается в моих объятиях – вялым и разбитым. Я уже видела, как он восстанавливался от пулевых ранений, как будто это были не более чем порезы бумагой, но в этот раз все по-другому. Прошло чуть больше недели, и хотя его ножевая рана начала потихоньку затягиваться, она еще не достигла того уровня, который должен быть, чтобы он был в порядке, даже близко.

Едва мы перевели дух, как Роман отпускает меня, зная, что нам предстоит выполнить гребаную работу, прежде чем мы получим шанс отпраздновать. Он бежит к камере Леви, и прежде, чем я успеваю догнать его, он уже прицеливается и делает быстрый выстрел, чтобы освободить своего младшего брата.

Его прицел идеален даже в этой ужасающей темноте, и когда я приближаюсь, чтобы схватиться за металл и сдвинуть решетчатую дверь, Роман уже движется к камере Маркуса.

Леви смотрит на меня широко раскрытыми глазами, отказываясь вставать и оставить Маркуса, поэтому я бросаюсь к нему, падаю перед ним, когда Роман делает свой последний выстрел и бросается в сторону своего брата.

Я опускаюсь перед Леви, стараясь не поранить его, и руками обхватываю его лицо.

– Ты в порядке? – Я вздыхаю, и слез становится больше с каждой секундой.

– Великолепно, – лжет он, мягкость его тона выдает, насколько сильно он на самом деле страдает. Он протягивает руку и хватает меня за подбородок, заставляя оторвать взгляд от сканирования его тела и встретиться с его темными глазами. Он притягивает меня ближе, его дыхание касается моей покрытой синяками кожи. – Он прикасался к тебе? – требовательно спрашивает он, с трудом сглатывая, как будто одна мысль о том, что произошло в замке, может убить его.

Я качаю головой.

– Нет, – бормочу я, эта ложь разбивает что-то глубоко внутри меня, но мне нужно, чтобы он сосредоточился на выздоровлении. Если я признаю это прямо сейчас, Леви может настоять на том, чтобы остаться здесь, просто чтобы он мог наложить руки на своего отца, но сначала ему нужно исцелиться. Нет ничего важнее, чем увидеть, как парням станет лучше. После этого они могут обрушить ад на кого угодно, черт возьми. Подходящее время придет, и когда это произойдет – я скажу ему правду, но сейчас, в темном углу этой камеры, он не может прочитать меня так же ясно, как Роман. – Я в порядке. Я просто хочу вытащить тебя отсюда. Ты можешь идти?

Леви стонет, перемещая свое тело, а я встречаю взгляд Романа через решетку, и оба мы думаем об одном и том же – как, черт возьми, мы должны вытащить их обоих отсюда?

Протягивая руку сквозь решетку, я нахожу руку Маркуса и крепко сжимаю ее.

– С тобой все будет в порядке, – шепчу я, задаваясь вопросом, действительно ли так будет. Прямо сейчас уверенность в моем тоне даже близко не соответствует страху, который я чувствую внутри.

Дыхание срывается с губ Маркуса.

– Шейн? – бормочет он, его голос едва слышен в гробовой тишине темных камер. – Это ты, детка?

– Да, Маркус, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул, когда страх начинает сковывать меня. Видеть его таким… это то, что всегда будет преследовать меня, это в миллион раз ужаснее, чем насилие, которому я подверглась от рук Джованни. – Я здесь. Все будет хорошо. Клянусь, я вытащу тебя отсюда. Ты не умрешь у меня на глазах.

Роман наклоняется перед Марком и просовывает руки под безжизненное тело брата.

– Давай, брат, – бормочет Роман, стискивая челюсти и поднимая Маркуса с пола. – Пора идти.

Леви стонет, когда вес Маркуса снимается с него, и я наклоняюсь, обнимаю его сзади за ребра и перекидываю его руку себе через плечо. Он хватается за металлические прутья и поднимается с пола, наваливаясь на меня всем своим весом.

Мы выходим из камеры Леви, и я останавливаюсь возле камеры Романа.

– Дай мне секунду, – предупреждаю я Леви, убедившись, что он удерживает равновесие, прежде чем опуститься на грязный пол, распихивая кинжалы в ножнах и патроны по карманам, и засовывая пистолет за пояс. Вскакивая на ноги, я снова хватаю Леви и пристраиваюсь за Романом.

Мы на финишной прямой, но нам предстоит долбаный пеший путь обратно к украденной Королле и еще двухчасовая поездка обратно к цивилизации за помощью. Я пытаюсь взять себя в руки и думать позитивно о ребятах, но мы даже близко не подошли к тому, чтобы выйти из затруднительного положения.

Мы проходим только половину длинного ряда камер, когда кожа Романа начинает покрываться легкой испариной.

– Какой у нас план? – говорит он, уже задыхаясь.

Мое сердце разбивается вдребезги. Маркус – тяжелый ублюдок и просить Романа нести его всю дорогу, когда у него открывая колотая рана и он неделю был без воды и еды, медленно истекая кровью – просто жестоко. Он слаб, все трое стучатся в дверь смерти, только Маркуса уже пригласили войти. Проделать весь этот путь через лес до машины было бы… блядь.

– У меня есть машина, – говорю я ему, тяжело дыша и пытаясь выдержать вес Леви, в ужасе от того, насколько сильно он похудел со вчерашнего вечера. – Она в лесу, где вы, ребята, вырыли тот туннель для побега.

– Черт, – ворчит Леви. – Если бы мы могли вернуться через замок и воспользоваться туннелем, мы могли бы спрятаться, сделать перерыв.

Роман замолкает, прислоняясь спиной к решетке и поправляя Маркуса на руках.

– Не можем, – ворчит он, усталость уже видна на его лице. – Слишком рискованно. Они нас поймают. У нас нет другого выбора, кроме как рвануть через эту гребаную лужайку и надеяться, что мы успеем добраться до леса до того, как начнут свистеть пули.

Я встречаю обеспокоенный взгляд Романа, моя грудь тяжело вздымается.

– Джованни не знает, что я ускользнула. Охрана меня пока не ищет, но пройдет совсем немного времени, и кто-нибудь поймет, что я сбежала. Это наш единственный шанс. Другого шанса сделать это у нас не будет.

Он откидывает голову назад, прислоняясь к решетке, а Леви хватается за одну из них позади нас, давая мне время перевести дыхание.

– Мы понесем его по очереди, – предлагает Леви. – Ты не можешь пронести его через всю гребаную территорию, не упав при этом в обморок.

– Посмотри на себя, – выплевывает Роман. – Ты едва можешь стоять. Тебе с ним не справиться. Не обманывай себя.

Я начинаю расхаживать, прижимая руки к вискам, когда боль пронзает меня насквозь, и я вспоминаю, как меня ударили по голове всего несколько коротких часов назад. Я поднимаю взгляд на Романа, у меня начинает формироваться идея.

– Нам нужно что-то, что выдержит вес Маркуса, – говорю я ему, шестеренки в моему мозгу отчаянно крутятся, пытаясь заставить это сработать. – Если бы я могла… не знаю… толкать его, как на тележке для покупок, или что-то в этом роде, тогда ты сможешь поддерживать Леви, и тогда, может быть… просто, может быть, у нас появится реальный шанс выбраться отсюда.

Роман смотрит на Леви, ведя молчаливый разговор, который я часто нахожу восхитительным, но только не сейчас, черт возьми. Мне нужно знать, о чем они думают, нужно знать, как это сработает… Если это сработает.

– Нет, – наконец говорит Роман. – Это, блядь, слишком рискованно.

– А у тебя есть идея получше? – Леви огрызается в ответ. Губы Романа сжимаются в жесткую линию, прежде чем он переводит дыхание и отталкивается от прутьев камеры, готовый пройти еще немного. Леви снова обнимает меня за плечи, но на этот раз ему не нужна такая большая помощь. – Я так и думал.

Роман бормочет что-то себе под нос, очень похожее на:

– Если бы ты уже не был мертв, я бы сам тебя убил.

– Хорошо, – вмешиваюсь я, прежде чем это зайдет еще дальше. – Просто скажи мне все, что ты, блядь, отказываешься мне сказать, и я все сделаю.

Роман сжимает челюсть, искоса поглядывая на брата, прежде чем болезненно выругаться.

– У нас был один большой парень, Большой Тони. Весил около 450 фунтов. Нам нужна была тележка, чтобы возить его задницу по территории. Она спрятана в сарае на заднем дворе, его не видно из замка. Но тебе пришлось бы пересечь всю гребаную территорию, подвергая себя риску, а я с этим не согласен.

Я усмехаюсь.

– А ты думаешь, я была согласна, когда тебя пырнули ножом прямо у меня на глазах? Думаешь, я была согласна смотреть, как ты падаешь на колени, и слушать, как ты кричишь мне бежать? Нет, это, блядь, убило меня, но иногда у нас нет гребаного выбора. Так что пошел ты со своей потребностью быть слишком заботливым мудаком. Я заберу гребаную тележку. Я единственная, у кого хватит сил сделать это прямо сейчас. Я достану эту гребаную штуку, а потом мы увезем отсюда этого большого ублюдка. Понял?

Роман сердито смотрит на меня, ему ни капельки не нравится эта идея, но у него не хватает духу спорить. Он знает, что это наш единственный шанс, и какой бы глупой ни была эта идея, в ней есть смысл.

Нам требуется почти двадцать минут мучительных шагов, чтобы, наконец, увидеть дневной свет, и к тому времени, когда послеполуденное солнце осветило наши лица, на рубашке Романа уже начала скапливаться кровь, но упрямый ублюдок не произнес ни слова.

Мальчики быстро находят место, где можно спрятаться, и, не оглядываясь назад и даже не попрощавшись, я уношусь, как разъяренный бык, чертовски хорошо зная, что время на исходе. Джованни наверняка уже заметил мое отсутствие. Я уязвила его самолюбие, а такие люди, как он, не могут с этим справиться. Он будет полон решимости уничтожить меня, что-то доказать, и он будет делать это столько раз, сколько потребуется, чтобы заставить меня либо передумать, либо пострадать настолько, что я просто никогда не захочу упоминать об этом снова.

Держась в тени, я бегу изо всех сил по периметру замка, вырываясь на открытое пространство лишь в самый последний момент. Сердце колотится не только от напряженного бега, и к тому времени, как я добегаю до скрытого садового сарая на заднем дворе, я уже уверена, что меня заметили.

Я прижимаюсь спиной к сараю и прислушиваюсь, пытаясь прояснить свой разум и сосредоточиться, как учили меня парни, и когда, кажется, в мою сторону не летят ни крики, ни пули, я возвращаюсь к работе. На то, чтобы найти тележку, уходит всего мгновение, и на всякий случай я прихватываю веревку. На выходе мне бросается в глаза небольшой холодильник, и я почти вздыхаю с облегчением, когда обнаруживаю, что он наполнен водой для садовников.

Я загружаю все, что там есть в тележку, и быстро ищу аптечку первой помощи. Сомнительно, что такой человек, как Джованни, или даже парни, будут соблюдать требования “OSHA” в отношении средств безопасности для своих работников, но где-то должны быть хоть какие-то гребаные бинты. Найдя небольшой набор у входа, я бросаю его туда же вместе с другими своими припасами. Этого будет недостаточно для того, что нужно мальчикам, но это должно хотя бы дать им лучик надежды.

Не желая, чтобы им пришлось ждать еще секунду, я хватаю тележку и мчусь через территорию, как чертова летучая мышь из ада. Я смотрю на замок, ненавидя то, как далеко мне еще предстоит идти, и зная, что достаточно одному охраннику пройти у одного окна, чтобы увидеть, как я мчусь по двору.

Бег занимает у меня всего мгновение, но кажется, что прошла целая жизнь, прежде чем я смогла снова нырнуть в тень замка. Мальчикам удалось пройти немного дальше, чтобы встретить меня посередине, и Роман, ни секунды не колеблясь, закидывает тяжелое тело Маркуса на тележку, обменивая его на бутылку воды.

Леви делает то же самое, и каждый из них пьет маленькими глотками, несмотря на то, что им нужно выпить все до дна. Пока они это делают, я не могу удержаться и не перехватить взгляд Маркуса. Он выглядит абсолютно побежденным, и это убивает меня. Наклонившись над тележкой, я нежно прижимаюсь губами к его губам.

– У нас все получится, – бормочу я, давая ребятам секунду отдышаться.

Маркус захватывает мои губы в свои, его кожа липкая и бледная. —

Спорим на эту сладкую попку, что так и будет.

Я улыбаюсь на это высказывание, и прежде чем успеваю ответить, его голова снова откидывается назад, он слишком измучен, чтобы держать ее прямо. Парни ополаскивают лицо водой, освежаясь, готовясь к тому, к чему никто из нас не готов: ни морально, ни физически. Они промывают свои открытые ножевые раны, очищая их от грязи, и прежде чем у меня появляется шанс по-настоящему задуматься о том, насколько это будет тяжело, я поднимаю глаза на двух величайших мужчин, в которых я когда-либо имела удовольствие влюбиться.

– Давайте, – говорю я им. – Нам нужно добраться до леса, пока они не начали нас искать. У нас мало времени.

Роман кивает, и маленькая искорка надежды начинает разгораться глубоко в моем животе, когда я вижу, насколько лучше он выглядит после этого небольшого перерыва и глотка воды. Черт, в его обсидиановых глазах даже появился этот знакомый блеск жестокой решимости. Он выдерживает мой пристальный взгляд на мгновение, прежде чем снова повернуться к Леви, хлопнув его по спине.

– Ты в порядке?

Леви кивает, сжимая челюсти и глядя на лес, словно прикидывая каждый шаг, который ему предстоит сделать, представляя, как он пересечет участок и войдет в густой кустарник, как футболист представляет себе, как его команда забьет победный тачдаун прямо под звуковой сигнал.

– Сейчас или никогда, – говорит он, его плечи подрагивают в предвкушении. – Давайте, блядь, сделаем это.

И вот так просто Роман мягко отталкивает меня в сторону, берется за ручки тележки и уносится через территорию. Мы с Леви следуем за ним по пятам, и даже с их травмами их широкие шаги переносят их через участок в миллион раз быстрее, чем я могла когда-либо мечтать.

Леви хватает меня за руку, увлекая за собой, удерживая нас четверых в тесной группе, не позволяя ни одному из нас отстать ни на секунду.

Моя кожа покрыта потом, и я могу только представить, какой ад сейчас испытывают парни, но мы продвигаемся вперед, доводя себя до пределов, о которых и не подозревали.

На то, чтобы пересечь широкий ухоженный газон, уходит целая вечность, и я более чем осознаю, что на траве остался след от колеса тележки. Я уверена, что бег не такой долгий, как кажется, но по густому лесу нельзя идти достаточно быстро.

Как только мы, наконец, врываемся в лес, мы продолжаем бежать ровно настолько, чтобы полностью скрыться в кустах, и только тогда Роман падает на твердую землю. Я опускаюсь рядом с ним, хватаю бутылку с водой из-под задницы Маркуса и открываю крышку.

Роман жадно глотает воду, а Леви падает на землю рядом с нами, его колени врезаются в покрытую мхом землю, и он хватается за живот, его руки мгновенно окрашиваются кровью.

– Дерьмо, – задыхаюсь я, когда обвиваю рукой вокруг головы Романа, прижимая его к своей груди, пока он закрывает глаза – его отчаянная попытка спасти меня и своих братьев чуть не стоила ему жизни. Потянувшись к Леви, я убираю его руку с живота и поднимаю рубашку, чтобы хорошенько рассмотреть рану. – Похоже, там инфекция.

Леви кивает, бросая на меня мрачный взгляд. Он давно знал, что рана заражена, но просто ничего не говорил.

– Почему? – Спрашиваю я, зная, что он точно знает, о чем я спрашиваю.

Он пожимает плечами и забирает бутылку с водой прямо из рук Романа.

– У нас есть причины для беспокойства поважнее, – говорит он мне. – Маркус – наш приоритет. Как только мы узнаем, что он выкарабкается, тогда мы сможем позаботиться об этом дерьме.

Я киваю, зная, что он прав. Мальчикам, может быть, и больно, и они едва держатся, но они справятся с этим, а вот чего они не смогут вынести, так это потери своего брата, а этого не произойдет при мне.