Текст книги "Маньяки (ЛП)"
Автор книги: Энн Шеридан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)
– Ааа, – говорит Маркус, небрежно прислоняясь к задней стене, вертя нож в пальцах. – Так мило, что ты присоединился к нам. – Он отталкивается от стены и медленно идет к отцу. – Ты же знаешь, как я люблю устраивать семейные праздники. Хорошие были времена.
Джованни плюет в него.
– Я прикончу тебя, мальчик. Отпусти меня сейчас же.
– Даже на пороге смерти ты думаешь, что имеешь власть над нами, – размышляет Марк. – Приятно видеть, что некоторые вещи никогда не меняются.
– Семья этого не потерпит, – рычит Джованни, в его глазах вспыхивает гнев, и он снова натягивает путы. – Они оторвут вам головы за это и не остановятся, пока не похоронят вас, и вашу маленькую сучку.
Марк смеется и подходит ближе к его лицу, прежде чем указать на небольшое пространство над дверью.
– Ты имеешь в виду семью, которая оказала полную поддержку? – спрашивает он, прежде чем послать в камеру пошлую ухмылку. – Передай привет, они все смотрят. Моретти тоже. Это будет их личный порнофильм, хотя, должен признать, это большое давление, все эти взгляды, устремленные на нас. Но не волнуйся, у меня есть несколько трюков в рукаве. Я уверен, что они получат массу удовольствия.
Роман стоит рядом со мной, выглядя скучающим от театральности Маркуса, но я знаю, что в глубине души он получает от этого такое же удовольствие, как и я.
– Давай, брат. Еще немного и я вмешаюсь.
Маркус цокает на него, поднимая палец и грозя им.
– Ну-ну, Роман. Играй честно. Ты знаешь правила, – дразнит он. – Закон "камень-ножницы-бумага" должен соблюдаться.
Роман закатывает глаза, и Маркус снова обращает внимание на своего отца.
– Помнишь, когда мне было шесть лет? Тогда ты впервые избил меня до полусмерти. За что? За то, что я болтал без умолку, как и полагается любому ребенку. – Кулак Маркуса врезается Джованни в живот, толкая его назад, и этот звук звучит музыкой для моих ушей. Он бьет его снова, его кулак врезается ему в челюсть, а затем в лицо с силой товарного поезда, выбивая зубы прямо изо рта.
Маркус смеется, получая от этого нездоровое удовольствие, и все, что я могу делать, это улыбнуться. Это такой драгоценный момент. Я надеюсь, что он нажал кнопку записи в прямом эфире, потому что я не сомневаюсь, что он захочет увидеть это еще раз.
Джованни сплевывает полный рот крови в сторону Маркуса, а Маркус только чуть громче смеется.
– Я удивлен, отец, ты всегда был таким собранным. Ты же не собираешься сейчас прибегнуть к плевкам?
Он обходит его, и Джованни смотрит прямо перед собой, не позволяя Маркусу сломить его, но это ненадолго. От него останется лишь оболочка еще до того, как Маркус будет хотя бы близок к тому, чтобы передать его Леви.
Маркус отступает назад, становясь перед отцом.
– А как насчет того случая, когда мне было восемь и я нашел того бездомного щенка? – говорит он с намеком на гнев в его обсидиановых глазах. Кончик его ножа прижимается к животу Джованни, и я затаиваю дыхание, глядя на него широко раскрытыми глазами. – У него была сломана лапа, и я ухаживал за ним, пока он не выздоровел. Он был первым, кого я полюбил, а ты приставил нож к моему горлу, заставляя меня свернуть ему шею. Это выбило меня из колеи, – говорит Маркус. – Ты знаешь, каково это?
Не дожидаясь ответа, Маркус медленно надавливает на нож, пронзая его живот. Джованни кричит в агонии, в то время как Маркус неумолимо продолжает движение, его точность идеальна. Достаточно глубоко, чтобы вызвать сильнейшую агонию, но не настолько, чтобы он истек кровью до того, как мы повеселимся.
Что я могу сказать? Маркус – настоящий джентльмен.
Маркус продолжает, мучая отца самым ужасным образом, сжигая его, как сжигали его самого, разрезая его, как резали его самого. Все нечистые воспоминания, живущие в самых темных уголках сознания Маркуса, воссозданы и освобождены от необходимости когда-либо мучить его снова.
Проходит сорок пять минут, прежде чем Джованни становится черно-синим, и становится очевидным истинный ужас того, что Маркус перенес от рук своего отца. Мое сердце разрывается из-за него, но с каждой секундой Маркус все выше поднимает голову, а тяжесть спадает с его плеч.
Маркус отходит в сторону, зная, что если он сейчас не остановится, то в конечном итоге убьет его прежде, чем у его братьев появится шанс испытать такое же чувство облегчения. Его глаза сверкают, как рождественским утром, и он спрашивает:
– Кто следующий?
Леви проводит языком по нижней губе, его глаза темнеют от убийственной ярости. Он подходит к отцу и просто смотрит на него, гордо расправив плечи.
– У тебя никогда не было силы, чтобы сломить нас, – говорит он ему. – Ты пытался. Черт возьми, ты правда пытался, но у тебя так и не получилось. Все, что ты сделал, – это позаботился о том, что, когда придет время, мы были более чем способны довести дело до конца. Ты не просто создал солдат, ты превратил нас в оружие, которое можно использовать по первому твоему зову, но каково первое правило игры с оружием, отец? Будь уверен в своей цели и в том, что за ней. Ты всегда был нашей целью, с самого начала, но был слишком занят собой, чтобы понять это.
– Из всего, что ты хотел сказать, парень, – выплевывает Джованни. – Это лучшее, что ты смог придумать? Ты никогда не был достаточно силен для этой жизни. Ты слабак.
Он больше не теряет времени, протягивает руку и освобождает удерживающие его цепи. Джованни тяжело падает на пол, его окровавленное тело растягивается, а Маркус и Роман приближаются с тяжелыми путами. Они надевают их на запястья и лодыжки Джованни, и вот уже Джованни – всего лишь демон с подбитыми крыльями.
Леви устраивается на груди отца, его колени по обе стороны от лица Джованни, и сильные бедра делают невозможным для Джованни отвернуться. И, черт возьми, я не могу сказать, что он когда-либо сидел на мне вот так, но я просто знаю, что легким Джованни угрожает разрыв под его весом.
– Это только твоя проблема, отец, – смеется Леви, вытаскивая короткий кинжал из ножен на боку. – Ты никогда не видел нас такими, какие мы есть, но не волнуйся. Мы всегда видели тебя. – Он наклоняется вперед, кончик ножа скользит по его коже, оставляя кровавый след. – Ты всегда был так слеп к окружающему миру, но слепому человеку не нужны глаза, чтобы видеть.
И в этот момент острие кинжала попадает ему в глаз.
Леви впивается в его глазницу, нож творит свое волшебство, а Джованни кричит, и от этого леденящего кровь звука у меня по коже бегут мурашки. Кровь льется из его глаза, когда Леви перерезает связки и мышцы, прикрепляющие глаз к черепу, и, когда ему наскучивает нож, он отбрасывает его в сторону и заменяет пальцами.
Он вытаскивает глазное яблоко прямо из головы, а его отец кричит, и я клянусь, что Леви даже не слышит этого. Как будто он настолько увлечен своей задачей, что весь остальной мир перестал существовать, и я его не виню.
Проходит мгновение, когда Леви встает и поднимает окровавленное глазное яблоко к свету, его лицо расплывается в улыбке, и гордость появляется на его красивом лице. Он кивает сам себе, как будто полностью удовлетворен, и когда собирается отбросить глазное яблоко в сторону, из горла Маркуса вырывается сдавленный писк.
Леви поднимает на него взгляд и видит его протянутую руку и умоляющее отчаяние в глазах. Леви вздыхает и бросает ему глазное яблоко, и Маркус ловит его в воздухе, прежде чем маниакально ухмыльнуться и сунуть эту чертову штуковину прямо в карман.
– И это все? – Спрашивает Роман, когда Леви встает рядом со мной. Леви кивает, а Роман хмыкает. – Хм, думал, ты будешь наносить удары часами.
Леви пожимает плечами, но в этот момент его глаза вылезают из орбит, и он бросается вперед, прежде чем Роман успевает приступить к делу. Леви присаживается на корточки и срывает фамильные кольца с пальцев отца.
– Они тебе больше не понадобятся, – говорит он с чересчур самодовольным видом. Я не совсем понимаю значение колец, но там, где замешан Леви, я уверена, это просто еще один удар ножом прямо в спину.
Оставив отца на Романа, Леви отходит в сторону, и я наблюдаю, как Роман снимает тяжелые путы с запястий и лодыжек его отца. Ублюдок сворачивается в клубок, держась за усугубляющиеся раны на талии, полученные от Маркуса.
Роман усмехается, глядя на открывшееся перед ним зрелище. – Жалкое зрелище.
Он качает головой, и я практически вижу все комментарии на кончике его языка, но ни один из них не достоин того, чтобы быть озвученным, ничего достаточно сильного, чтобы передать его сильное отвращение. Поэтому вместо того, чтобы разразиться целой тирадой о том, как его отец испортил его жизнь с того момента, как он научился ходить, Роман просто тянется к тяжелой цепи, свисающей с потолка.
Он тянет ее вниз и связывает его запястья, после чего кивает Маркусу, который нажимает кнопку. Цепи тут же начинают натягиваться, поднимая Джованни вверх, пока его ноги не оказываются болтающимися над залитым кровью полом.
Джованни смотрит на своего старшего сына единственным оставшимся глазом, и у него даже нет сил плюнуть в него. Кровь стекает по его лицу, и я чертовски уверена, что он описался в штаны, но по тому, как он смотрит на Романа, становится ясно, что он боится его больше всего. Маркус не в ладах с головой, а Леви… Леви, как всегда, в полной заднице, но Роман… Роман играет в игру. Роман – молчалив, он всегда думает, всегда планирует. Он безжалостен.
– Ты больше ничего у меня не заберешь, – говорит ему Роман. – Ариана. Фелисити. Шейн. Ты забрал их у меня и отравил их собой, но ты недооценил Шейн. Ее невозможно удержать, и единственная причина, по которой я до сих пор не оборвал твою жизнь, заключается в том, что я думаю, что она заслуживает этого больше.
Взгляд Джованни устремляется на меня, и я не вижу ничего, кроме страха.
– Ты слышал новости, отец? Священник случайно перепутал документы. Она никогда не была твоей. Забавно, как легко внести маленькую поправку в свидетельство о браке. Хотя, думаю, за это я должен благодарить тебя. Если бы ты не был таким эгоистичным, назвав меня своим именем, возможно, это было бы не так просто.
Лицо Джованни вытягивается, когда он понимает, что именно мы сделали, но Роман еще не закончил поворачивать лезвие у него в спине.
– Ты совершил самую большую ошибку в своей жизни в тот день, когда положил на нее глаз. Посмотри на нее, посмотри, как она сияет. Ты не сломил ее, ты только заставил ее осознать, насколько она чертовски сильна. Шейн собирается лишить тебя жизни, и тогда ей будут поклоняться как лидеру империи Моретти до конца ее жизни. В ее руках сила, и ты умрешь, зная, что все, к чему ты стремился, все, что ты отравил своим ядом, было напрасным.
Роман смеется и делает шаг назад, прежде чем вытащить пистолет. Он делает два идеальных выстрела, и я подпрыгиваю от неожиданности, звук эхом отдается в моей груди. Джованни вскрикивает, тяжелые стоны и всхлипывания наполняют комнату, поскольку оба его колена кровоточат.
Роман не ухмыляется открыто, как это делали его братья, но я вижу болезненное удовольствие в его глазах, и мне становится жарко. Нет ничего прекраснее этих мужчин, когда они находятся в своей стихии.
Он проходит через комнату к маленькому столику и просматривает набор инструментов, которые он разложил там чуть больше часа назад. Он оглядывается на своего отца и обдумывает свои возможности, зная, что, что бы он с ним ни сделал, его сердце должно продолжать биться, и, если быть до конца честной, если я не услышу, как он кричит, когда я прикоснусь к нему, я буду в бешенстве.
Роман берет острые, похожие на иглы гвозди длиной не менее тридцати сантиметров и одновременно тянется за молотком. Я не вижу, сколько гвоздей он взял, но слышу скрежет металла в его руках и знаю, что их должно быть по крайней мере четыре.
Встав перед отцом, он кладет гвозди к его ногам, держа только одну в руке, а молоток – в другой. Он осматривает обнаженный торс своего отца, не обращая внимания на раны, оставленные Маркусом.
– Не буду врать, отец. Это будет не очень приятно, но, пожалуйста, будьте паинькой и постарайтесь не шевелиться.
Затем, ни секунды не колеблясь, он прижимает острие к коже отца, прямо между ребер, и ударяет молотком по концу. Гвоздь протыкает его кожу, и Роман снова ударяет по нему молотком, позволяя гвоздю пробить легкое.
Меня охватывает головокружительное удовлетворение, и я бросаю взгляд на Маркуса и Леви, которые оба наблюдают за происходящим с дерзкими, восхищенными улыбками на красивых лицах. Я видела, как парни вытворяли действительно хреновые вещи, но это совершенно новый уровень безумия.
Гвоздь торчит из его тела, и даже малейшее вздрагивание вызвало бы агонию, пронзающую его тело. Но Роман ДеАнджелис никогда не был из тех, кто останавливается после одной пытки, поверьте мне, я знаю.
Он подхватывает с пола еще одну и прижимает ее к впадинке прямо под плечом, прежде чем ударить по нему молотком. Гвоздь пронзает плечо, и Роман не останавливается, пока не видит окровавленный кончик, торчащий из спины отца.
Гвоздь номер три проходит через бедро, а четвертый и последний проходит горизонтально через талию, начинаясь над левым бедром и пронзая правое. Это шедевр, абсолютно гениальный.
Считая себя полностью удовлетворенным, Роман поворачивается и встречается со мной взглядом.
– Ты готова?
Я удивленно смотрю на него.
– Я собираюсь трахнуть тебя очень сильно, когда мы закончим здесь.
– Чертовски, верно, так и будет.
И с этими словами Роман отходит в сторону, пропуская меня в перед.
37
Я надеваю на руки большие, толстые резиновые перчатки и натягиваю их до самых плеч, я готовлюсь посмотреть вниз на человека, который издевался над мальчиками, на человека, который причинял им невыносимую боль, убил их мать и обкрадывал их в течение многих лет. На человека, который запер их и чуть не зарезал на лужайке перед их семейным домом.
На мужчину, который изнасиловал нескольких женщин, вырезал семью Арианы, принудил ее к браку без любви и украл ее у Романа, впервые разбив ему сердце. На мужчину, который изнасиловал Фелисити, от которого она забеременела и которую запер в камере, где она в страхе родила своего ребенка и истекла кровью. На человека, который продал в рабство бесчисленное множество женщин и детей, и человека, который затем изнасиловал меня.
Он пытался завладеть мной, как сделал это в прошлом, пытался уничтожить меня и заразить мое сердце страхом, но он выбрал не ту сучку, с которой можно иметь дело.
Он безвольно висит, и по всему его телу торчат гвозди, там, где раньше были колени, зияют пулевые отверстия, его украшают колотые раны и отсутствует глаз. И, честно говоря, он никогда не выглядел так хорошо. По крайней мере, в моих глазах.
У Джованни нет сил поднять голову, но что-то подсказывает мне, что, когда дело дойдет до этого, он найдет в себе все силы, чтобы удовлетворить эту бушующую в моей груди потребность в страданиях.
Подхватив свой инструмент, я пересекаю обитую войлоком камеру и ухмыляюсь ублюдку.
– Ну, привет. Приятно встретить тебя здесь, – говорю я. – Я надеюсь, что твое пребывание было приятным.
Глубокое рычание вырывается из его груди, и я смеюсь, осматривая пространство вокруг себя.
– Ты должен простить меня, у меня так много вещей, и мне совершенно некуда их положить, – говорю я, прежде чем накидываю ручку больших ножниц на гвоздь, торчащий из его ребер. Я опускаю их вес на него и сладко улыбаюсь, и он рычит от боли. – Аааа, да. Это идеально.
Я подхожу к нему вплотную, а затем берусь за переднюю часть его брюк и срываю их. Брюки спадают до лодыжек, и я смеюсь, глядя на пятна мочи спереди на его старых боксерах.
– Аааа, дерьмо. Хорошо, что я в перчатках, – говорю я ему, прежде чем подмигнуть, просто чтобы довести унижение до предела. – Но все в порядке, я уверена, это случается с каждым.
Схватившись за края его боксеров, я стягиваю их вниз и обнажаю его вялый член, совершенно не впечатленная тем, что я вижу. Хотя, я уже видело это. Я не была впечатлена тогда и чертовски уверена, что не впечатлена сейчас.
– Ух ты, у тебя действительно мало общего с твоими сыновьями, да? – Спрашиваю я, потому что почему бы, блядь, не оскорбить размер его члена? – Все в порядке, но, между нами говоря, не похоже, что тебе он еще пригодится.
Я собираюсь схватить его, когда мне приходит в голову, что на самом деле у меня не так уж много опыта в этой области. Я резко оборачиваюсь, встречая тяжелый взгляд Маркуса, и, черт возьми, то, как он смотрит на меня, может заставить меня отложить это маленькое приключение. Но я не посмею. Мы уже более чем хорошо усвоили урок о том, что нужно доводить дело до конца. Если я не сделаю этого прямо сейчас, есть вероятность, что, когда мы вернемся, один из его верных последователей уже придумает, как вывезти его глупую задницу отсюда, а этого я просто не допущу.
Маркус приподнимает бровь, гадая, что мне могло понадобиться.
– Если я просто… отрублю его, он же не истечет кровью слишком быстро?
Маркус кивает и поднимает руку, описывая пальцами узкий круг.
– Зажми эту штуку, как кольцо для члена, и у тебя не должно возникнуть никаких проблем, к тому же ты не будешь так сильно залита кровью.
Я широко улыбаюсь ему и хлопаю ресницами, чувствуя всю любовь в мире.
– Спасибо.
Маркус подмигивает, и я поворачиваюсь обратно к Джованни.
– Не могу сказать, что я действительно рылась в прикроватных ящиках Джии, но что-то мне подсказывает, что она была скучной блядью, так что нам, скорее всего, не повезет с кольцом для члена, – говорю я ему. – Но не бери в голову, я изобретательна и в лучшие времена.
Протягивая руку, я снимаю резинку с волос, и по позвоночнику пробегает дрожь от ощущения, как толстая резина движется по моим волосам. Я поднимаю его член и завязываю резинку вокруг него, после чего решаю, что нужна вторая петля. Это, конечно, не очень красиво, но сойдет.
Джованни стонет, и я смеюсь.
– В чем дело, любимый? Я думала, тебе нравится грубость? – Спрашиваю я. – Но, между нами говоря, если бы ты не прикоснулся ко мне, я бы нашла другой способ покончить с тобой. Ты мог бы умереть со своим мужским достоинством там, где ему и положено быть, но я тебе не принадлежа, а мужчинам, которые трогают то, что им не принадлежит, нужно преподать урок, даже если они уже не смогут исправить свои ошибки.
Я щелкаю по кончику его члена, проверяя приток крови, и ухмыляюсь, когда он вздрагивает, заставляя каждый из гвоздей сдвинуться внутри его тела. Я жду мгновение, пока резинка сделает свое дело, и улыбаюсь мудаку, играя в свою собственную извращенную игру.
– Хикори-дикори-док, – ухмыляюсь я. – Джованни теряет свой член.
Маркус приглушенно смеется позади меня, и я оглядываюсь через плечо, снова встречая его взгляд, мои брови вскидываются от самодовольства, и, черт возьми, если это делает меня такой же ненормальной, как и он, то так тому и быть.
Роман скрещивает руки на груди и прислоняется спиной к стене, готовый наблюдать, как погибает его отец, со скучающим выражением на точеном лице, в то время как руки Леви нервно упираются в бока, так как предвкушение медленно убивает его.
Поворачиваясь обратно к Джованни, я снимаю ножницы с гвоздя, торчащего у него между ребер, и просовываю пальцы в ручки.
– Просто чтобы ты знал, – шепчу я, встречаясь с его одноглазым испуганным взглядом. – Я собираюсь действовать аккуратно и медленно.
Сжимая его член, я открываю ножницы и прижимаю холодный металл к основанию его члена. В конце концов, я хочу получить от него как можно больше, если для него будет отведено особое место на моей полке с трофеями, которую Роман, без сомнения, соорудит для меня.
Джованни судорожно втягивает воздух, его глаза широко открыты и наполнены непролитыми слезами и страхом, и в этот момент я отправляю это шоу в турне. Я сжимаю ножницы, наблюдая, как острые лезвия впиваются в его плоть. Джованни кричит, и это звучит для моих ушей как сладчайшая музыка.
Льется кровь, и я морщусь. Возможно, мне следовало подождать немного дольше, чтобы резинка успела сделать свое дело, но, черт возьми, у меня есть перчатки. Раскрыв ножницы, я сжимаю их снова и снова, и, хотя лезвия острые, мне все равно нужно несколько попыток, чтобы пройти сквозь плоть и мышцы.
В лучшем случае это грубая работа, но это лучшее удовольствие, которое я когда-либо получала, и когда его член наконец оказывается в моей руке, а яйца все еще прикреплены к нему, я поднимаю взгляд и вижу, что он бледен, как привидение, и на грани обморока. Он долго не протянет, и какая-то часть меня ненавидит, что это произойдет так быстро. Весь смысл резинки заключался в том, чтобы я могла оттянуть этот момент, но что есть, то есть.
Оборачиваясь, я встречаюсь взглядом с Романом, прежде чем отправить ампутированный член в полет.
– Лови.
Его рефлексы заставляют его руку взметнуться и поймать член в воздухе, прежде чем его лицо бледнеет, и он бросает его в Маркуса, у которого явно нет проблем с тем, чтобы держать в руках вялый член своего отца.
– Черт возьми, детка. Это не круто, – говорит он, и его лицо морщится от отвращения. – И теперь мне нужно в душ.
– Подожди, – говорю я, делая паузу и обеспокоенно глядя на него. – Ты не планировал принять душ после этого? И ты собирался позволить мне трахнуть тебя? Отвратительно, Роман.
Он закатывает глаза и фыркает, вероятно, с остроумным комментарием на кончике языка, но Маркус смеется и прижимает окровавленный член ко лбу Романа.
– Послушай, детка. Роман действительно мудак.
Кулак Романа никогда не двигался быстрее. Он наносит жестокий удар в челюсть Маркуса, отправляя его в полет через всю комнату, но тот не смеет уронить член. Я собираюсь выругаться на Романа, но он уже пересекает обитую войлоком камеру, выворачивая свои кишки в таз, а на лбу у него брызги крови.
Я качаю головой и поворачиваюсь обратно к Джованни, пока мальчики приходят в себя.
– Честно говоря, – говорю я ребятам, – я не задумывалась о чем-то большем, чем отрезать ему член, но мне кажется неправильным убивать его, когда вы все заслуживаете этого гораздо больше.
Леви прижимается ко мне сзади, его руки на моей талии, и он вдыхает мой запах вместе с запахом крови в воздухе.
– Что ты хочешь сделать? Выбор за тобой.
Все варианты проносятся в моей голове, пока я смотрю, как Джованни начинает истекать кровью. Он слаб и ни за что на свете не сможет сопротивляться. Убийство со стороны мальчиков кажется милосердным, слишком легким.
– Дилл, – наконец произношу я, вспоминая тот день, когда я побежала за ним в лес за особняком ДеАнджелисов. – Он тоже заслуживает того, чтобы получить свой кусок.
Леви кивает и отходит от меня.
– Считай, что дело сделано.
Леви выходит из камеры, и я смотрю, как он идет к маленькому лифту. Он нажимает кнопку и через несколько мгновений исчезает.
Пересекая комнату, я стягиваю с рук большие черные перчатки и бросаю их на пол, а затем становлюсь перед Романом. Я беру его руку в свою и качаю головой: костяшки пальцев разбиты, а по всей длине искусанных пальцев стекает струйка крови.
– Знаешь, мне неприятно, что ты, вероятно, разбил хорошенькое личико Марка, но ты же знаешь, как меня заводит насилие.
Роман хватает меня за подбородок, его пальцы впиваются в кожу, и, прежде чем я успеваю перевести дыхание, его губы обрушиваются на мои в обжигающем, доминирующем поцелуе. Его язык проникает в мой рот, и я прижимаюсь к нему всем телом, чувствуя, как его член твердеет у моей талии.
Я слышу шаги Маркуса позади нас, как раз в тот момент, когда тихий звон лифта возвещает о возвращении Леви. Роман прерывает наш поцелуй, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть Джованни, лежащего на полу в изломанном состоянии, когда Леви входит в камеру с Диллом по одну сторону и Доу по другую.
Дилл рычит, увидев человека, который всадил пулю ему в бедро, и я наблюдаю, как Леви делает жест рукой, призывающий Доу сесть рядом с ним. Рычание Дилла становится более злобным, и огромному волку не нужно объяснять, зачем он здесь, он и так все понял.
– Дилл, – говорю я, привлекая его внимание, и отступаю, давая ему пространство для работы. – Он весь твой.
И вот так Дилл нападает, его свирепые острые зубы впиваются в плоть Джованни, как тиски, и разрывают ее на ленты. Кровь дико брызжет по комнате, а по камере разносятся булькающие крики. Его рука полностью отрывается от тела, и мгновением позже Дилл разрывает ему горло, так как его зубы вонзаются прямо в артерию.
Хлещет кровь, и мгновением позже Джованни ДеАнджелис мертв.
