Текст книги "Маньяки (ЛП)"

Автор книги: Энн Шеридан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Леви ждет у подножия лестницы, подхватывая старшую сестру, а Маркус приобнимает меня, стаскивая сумку с плеча и облегчая мой груз, пока мы бежим к лестнице. Я понятия не имею, сколько времени у нас в запасе, но скорее всего много. Мы преодолели восемь лестничных пролетов и квартал по улице за две минуты, так что наверняка сможем сделать это еще раз с тремя детьми.

Блядь.

Мы вырываемся в холодную ночь, и тела усеивают каждый дюйм травы, кровь течет по дорожке и пачкает ухоженный газон, но я не задерживаюсь, чтобы проверить, сколько там тел наших солдат. Мы можем подсчитать численность, когда вернемся в резиденцию Моретти, при условии, что нам удастся вернуться.

Мои тяжелые ботинки шлепают по твердой земле, и я вздрагиваю, понимая, что мы должны уйти тем же путем, каким пришли. Мы не сможем перелезть через высокие ворота с детьми. Нам пришлось бы физически обойти их, а это заняло бы слишком много времени. Мы должны рискнуть пройти через сторожевую будку, чтобы вернуться к густым кустам.

Черт. Черт. Черт.

Я заставляю себя двигаться быстрее, слишком хорошо осознавая, что у меня на руках кричит ребенок. Мгновение спустя мы добираемся до будки охраны, и на то, чтобы пройти через нее и перешагнуть через трупы, уходят драгоценные секунды, которых у нас нет. Оказываясь за воротами, я чувствую сладкий запах свободы, и мы бежим так быстро, как только можем, а остальные солдаты уже углубились в безопасность густого леса.

Впереди маячат деревья, и мне кажется, что на каждый шаг у меня уходит целая жизнь и…

БУМ!

Я отрываюсь от земли, и лечу по воздуху, когда неистовый жар ударяет мне в спину. Земля стремительно приближается, когда руки обхватывают мое тело, прижимая меня к себе, и так же быстро, как все это произошло, я падаю на землю, но лишь бедром ударяюсь о твердую почву, поскольку большая часть моего тела защищена Маркусом.

Грохот эхом отдается в моих ушах, и голова кружится, когда чьи-то руки начинают тянуть меня к себе.

– ШЕЙН, – кричит Маркус, тряся меня. – С ребенком все в порядке? ШЕЙН. БЛЯДЬ.

Черт. Ребенок.

Я вырываюсь из крепкой хватки Маркуса, и опускаю взгляд к ребенку у меня на руках. Он молчит, и мое сердце колотится от ужаса. Он не замолкал с той секунды, как мы ворвались в ту комнату. Мои руки не запачканы, так что я не думаю, что он ударился о землю, но его точно могло тряхнуть от удара при нашем падении.

– Блядь, блядь, блядь, блядь, – кричу я, когда Роман бросается ко мне, опускаясь на колени рядом со мной. – Ну же, малыш. Будь в порядке. Пожалуйста, будь в порядке.

Я баюкаю его крошечное тельце, нежно прижимая к себе. Я чувствую учащенное биение его пульса сквозь хрупкую кожу, так что я знаю, что он жив, но его глаза закрыты, и он не издает ни единого чертова звука.

– Почему он не плачет?

Глаза Романа расширяются, и он берет ребенка из моих рук, поглаживая его по щеке.

– Ну же, малыш, – умоляет он, его тон измучен и полон душераздирающего страха, от которого мне хочется сломаться и закричать. Роман наклоняется к нему и дует ему в лицо, и от этого его маленькие обсидиановые глазки распахиваются, и самый громкий визг разрывает огненную ночь.

– Твою мать, – говорит Роман, встречая мой полный ужаса взгляд. – Я думал…

– Я знаю, – говорю я ему. – Я тоже.

– Пойдемте, – говорит Леви, девочки вертятся рядом с ним, пока особняк горит позади нас. – Нам нужно выбираться отсюда.

И вот так мы движемся обратно сквозь густые деревья и садимся во внедорожник, чтобы отвести наших людей домой и выяснить, как, черт возьми, мы собираемся найти Джованни.

35

– Что, черт возьми, нам с ним делать? – Спрашивает Маркус, его губы кривятся в замешательстве, когда каждый из нас смотрит через край кроватки на ребенка, ради которого мы перевернули небеса и ад, чтобы вернуть домой. Он лежит на дне кроватки, широко раскинув руки, и крепко спит.

После возвращения в резиденцию Моретти нам потребовалось всего две секунды, чтобы понять, что нам придется вызвать специалиста, который научит нас ухаживать за этим маленьким существом, и мы готовы были заплатить любую сумму, если это означало, что она появится в течение следующих десяти минут со всем, что нам может понадобиться. Хотя, если честно, большую часть этого нам пришлось ждать, но она успела захватить по пути молочную смесь, бутылочки и подгузники. Видимо, это все, что нам было нужно, чтобы пережить ночь. За остальным отправили Леви, как только солнце показалось над горизонтом.

Наша няня научила нас с Романом готовить бутылочку и менять подгузник, и, несмотря на беспокойство в ее глазах, она не осмелилась спросить, что сделали два бестолковых идиота, чтобы оказаться с ребенком на их попечении. Черт, она даже не выглядела испуганной мальчиками, хотя прекрасно знала, кто они такие, как только вошла в дверь. Все, что ее волновало, – это обеспечить ребенку наилучший уход, и именно на этом она сосредоточилась.

Возможно, мы оставим ее здесь в заложниках на несколько недель, это еще не решено. Честно говоря, я боюсь, как бы она не ушла и не заставила меня проходить через это одной, но Роман, кажется, воспринимает это так, будто он был рожден для этого.

Леви наклоняет голову набок, и этот жест ужасающе похож на то, как он наклоняет ее прямо перед тем, как решит кого-нибудь убить, но я наблюдаю за ним немного внимательнее.

– Я думаю, ему нужно одеяло, – говорит Леви, быстро кивая, как будто соглашаясь со своим собственным выводом. – Да, ему определенно нужно одеяло.

– Нет, – шиплю я, и ловлю одеяло как раз в тот момент, когда оно летит по воздуху к кроватке. – Женщина сказала, что в его кроватке не должно быть свободных одеял, игрушек или подушек. Это опасно.

– Что? – Леви хмыкает, кривя лицо точно так же, как Маркус делал это последний час. – Это смешно. Всем нравится иметь подушку в кровати.

Я закатываю глаза и отбрасываю одеяльце в другой конец комнаты, как бы подчеркивая свою точку зрения.

– Я знаю, подушки – это потрясающе, но что, если ему удастся перевернуться на животик, и его лицо окажется прижатым к подушке, и он не сможет пошевелиться. Или… или что, если одеяльце накроет его маленькое личико, и он не сможет дышать?

Глаза Леви вылезают из орбит, когда он смотрит на маленького парня сверху вниз.

– Черт возьми, ты уверена? – спрашивает он. – Откуда нам знать это дерьмо? Обычные люди просто знают это? Или есть что-то вроде… курса для мам, который должна пройти девушка, когда беременна?

– Я, эээ… я на самом деле не знаю. Мне так сказала та леди.

– Дерьмо, ну… а что еще?

– Хммм… я думаю, есть много вещей, которые нужно знать. Например, ты должен заставить его срыгнуть после того, как он выпьет бутылочку, чтобы у него не заболел животик и…

– Заставить его срыгнуть? – Спрашивает Маркус, его лицо ничего не выражает, если не считать слегка испуганных глаз. – Как, блядь, мы должны это сделать? Ударим маленького паренька в живот?

– Срань господня, – выдыхаю я, в ужасе глядя на него, прежде чем медленно перевести взгляд на Леви, а затем на Романа через большую комнату. – Давайте договоримся никогда не оставлять Маркуса одного с ребенком, пока он не научится хотя бы ходить – НЕТ. Нет, пока ему не исполнится пять и он не пойдет в школу. Этого времени должно быть достаточно.

Маркус смотрит на меня и хмурит брови в замешательстве.

– Я не понимаю… что в этом плохого? Это был серьезный вопрос? Я же не собирался делать это жестко, ну, знаешь, просто маленький любящий толчок в живот.

– Если только ты не хочешь, чтобы его стошнило на тебя, – бормочет Роман, пересекая комнату и снова выглядывая из-за бортика кроватки, – тогда я полагаю, что это не такая уж блестящая идея.

Маркус кивает, как будто мысль о рвоте даже не приходила ему в голову, и ему более чем отвратительна эта тема.

– Справедливо, – говорит он, отступая от спящего ребенка, понимая, что он не просто не в своей лиге в этом вопросе, а что он даже ногой не переступил порог. Однако у Леви, возможно, есть надежда для него. Может быть, посещение под присмотром.

Малыш начинает просыпаться, и мягкая улыбка расплывается на моем лице, когда я наблюдаю, как Леви наклоняется к кроватке и берет его на руки. Ребенок тут же начинает плакать, и лицо Леви наполняется болезненным, паническим страхом.

– О, черт, – вырывается у него, прежде чем сунуть ребенка прямо мне в руки, как будто я должна знать что-то лучше.

Еще и дня не прошло, а я уже так привязалась. Нетрудно понять, почему Роман настаивал на том, что я захочу быть в его жизни в качестве материнской фигуры. Мне только нужно понять, как держать его на руках так, чтобы он не визжал, как банши.

Я паникую, и Роман спасает меня, беря ребенка на свои умелые руки и наблюдая, как он успокаивается.

– Привет, малыш, – говорит Роман, когда малыш потягивается у него на руках и тут же прижимается к нему, впитывая ласку так, словно изголодался по ней. – Тебе нужна бутылочка?

Мое сердце действительно тает, черт возьми, но, как он это делает?

Я думала, что видеть мальчиков в форме – самое восхитительное, что я когда-либо видела, но, очевидно, наблюдать за тем, как они заботятся об этом милом, невинном ребенке, – вот что меня действительно заводит. По крайней мере, наблюдать за Романом в таком состоянии – да. Если бы Маркус взял его на руки, я бы, наверное, умерла от страха.

Ребенок начинает плакать, и Роман слегка покачивается, а я спешу через комнату и быстро хватаю бутылочку, которую мы приготовили непосредственно перед тем, как войти сюда, как будто мы знали, что, блядь, делаем. Я открываю крышку и протягиваю ему бутылочку, наблюдая, как Роман легко засовывает соску в рот ребенка.

Он усердно сосет, и его глаза удовлетворенно закрываются, прежде чем приняться за бутылку.

Я провожу пальцами по его голове, ощущая под кожей мягкие волоски.

– Ты уже придумал ему имя?

Роман качает головой.

– Нет, – говорит он. – У обычных родителей есть девять месяцев, чтобы придумать идеальное имя, а у меня был буквально один день. Это слишком большое давление. Что, если я выберу что-то, что будет звучать круто для ребенка, но во взрослой жизни люди будут думать, что он придурок? Я не хочу этого для своего ребенка. – Он замолкает и смотрит на меня испуганным взглядом, какого я, кажется, никогда у него не видела. – Что, если я испорчу своего ребенка?

Я качаю головой.

– Посмотри на себя, Роман. Посмотри, как сильно ты уже заботишься о нем. У тебя это получается от природы, и он это чувствует. Я не думаю, что ты можешь все испортить. Ты будешь ему отличным отцом. Черт возьми, я ревную. Мой отец был ужасен, как и твой. Ты знаешь, как выглядит дерьмовый родитель, поэтому точно знаешь, чего не следует делать.

Губы Романа сжимаются в тонкую линию, когда он снова переводит взгляд на ребенка, наблюдая, как тот делает большие глотки смеси, как будто никак не может насытиться.

– Ты уверена в этом? – Спрашивает он, тяжело вздыхая.

– Уверена, – отвечаю я ему, прежде чем снова посмотреть на мальчиков. – Вообще-то, пока вы все здесь, я хотела бы кое-что обсудить с вами.

Маркус прищуривается, уже с подозрением.

– В прошлый раз, когда ты сказала, что хочешь поговорить, ты сбросила мне на задницу бомбу типа "Я собираюсь выйти замуж за твоего сучьего брата". Лучше бы так не было.

На моем лице появляется ухмылка, и я смеюсь, пересекая комнату и становясь прямо перед ними, чтобы видеть их троих одновременно.

– Нет, дело определенно не в этом, – говорю я ему, надеясь как-то унять панику, бушующую в его груди. – Мне вроде как пришло в голову, что у нас на самом деле нет дома, – говорю я им. – Я не хочу жить в замке, потому что в течение десяти лет он был вашей тюрьмой, и, учитывая, как сильно вы пытались выбраться оттуда, я не думаю, что вы тоже захотите там находиться. Потом есть особняк ДеАнджелисов и… – Я отвожу взгляд и понижаю голос. – Там ваш отец…

– Я знаю, – говорит Леви, его голос успокаивает и заставляет меня снова чувствовать себя хорошо. – Именно там он над нами издевался.

Я киваю.

– Я тоже не хочу там жить, поэтому остается только здесь, в резиденции Моретти, но я не уверена, как вы, ребята, к этому отнесетесь. – Я снова смотрю на Леви, мой взгляд скользит к его покрытой шрамами груди, прикрытой одеждой. – Я знаю, что у тебя остались особенно неприятные воспоминания о пребывании здесь. Не говоря уже о том, что это место так долго было домом твоего врага. Если вас, ребята, это не устраивает, тогда я отброшу эту идею в сторону, не задавая вопросов, но, думаю… мне интересно, что вы думаете о том, чтобы сделать это место нашим домом?

Маркус прислоняется спиной к кроватке, скрестив лодыжки, и внимательно наблюдает за мной.

– Чего ты хочешь, Шейн? Ты действительно хочешь здесь жить, или это просто меньшее из трех зол?

– Я… – Я делаю паузу, пожимая плечами, поскольку действительно думаю об этом. – Я имею в виду, я думаю, я действительно не знаю. Этот дом прекрасен, но каждый раз, проходя через фойе, я вижу лицо Джии перед тем, как я сбила люстру.

– Тогда это не твой дом, – говорит Маркус как раз в тот момент, когда у Романа звонит телефон, и он неловко поправляет малыша, чтобы вытащить его из кармана. Он ждал звонка Мика, который сообщил бы нам, что у него что-то есть, но, судя по разочарованию на его лице, я могу только предположить, что номер, высвечивающийся у него на экране, принадлежит кому угодно, только не Мику.

Роман шагает к двери, поднося телефон к уху.

– Лучше бы у тебя были для меня хорошие новости, – говорит он, и его голос затихает по мере того, как он уходит дальше по коридору, а малыш с удовольствием отправляется на прогулку.

– Что все это значит? – Спрашиваю я, наблюдая, как они пожимают плечами, не желая вмешиваться в дела Романа, не то чтобы он действительно хотел делиться, если только это не имело отношения к ним или ко мне. Все остальное – его дело.

Маркус не сводит с меня взгляда, и я хмурю брови, наблюдая за ним в ответ.

– Что? – Медленно спрашиваю я.

Его губы сжимаются в жесткую линию, как будто он придумывает какой-то сверхсекретный план.

– А что, если мы не будем жить ни в одном из этих мест? – Бросает он. – Я имею в виду, нам придется выбрать одно из них и остаться там на некоторое время, но что, если мы полностью снесем дом, который построил Роман, и перестроим его под себя?

Мои брови мгновенно взлетают вверх, спина выпрямляется, а глаза расширяются от надежды.

– Это… может… это вообще возможно? Мы можем это сделать?

Он пожимает плечами.

– Не понимаю, почему бы и нет. Роман уже построил его однажды, так почему он не может сделать это снова? Мы все можем предложить то, что хотим, и Роман может спроектировать все с учетом наших пожеланий. Кроме того, похоже, ему предстоят бессонные ночи, так что у него будет проект, над которым можно поработать.

– Что он скажет по этому поводу?

– Что кто скажет и по какому поводу? – Спрашивает Роман, возвращаясь в комнату с ребенком на плече и убирая телефон в карман. Он поглаживает малыша по спинке, и я ухмыляюсь, когда малыш мощно отрыгивает. – Мы просто обсуждали возможность снести то, что осталось от дома, который ты построил, и перестроить его, сделав нашим новым домом.

Роман останавливается посреди комнаты, его рука застывает на спинке ребенка. Его глаза слегка расширяются, когда он поворачивается, чтобы взглянуть на меня, выглядя немного неуверенно.

– Ты бы хотела этого? – спрашивает он. – Ты не хочешь здесь жить?

– Я хочу жить там же, где и вы, ребята, в доме, где нет секретов и лжи, где мы все сможем почувствовать себя в безопасности и позволить ребенку расти и бегать, не опасаясь, что кто-то может пробраться на территорию и причинить ему вред, и где никто из нас не подвергался жестоким пыткам.

Его губы начинают растягиваться в широкую улыбку.

– Ты уверена? – спрашивает он. – Потому что я думал о восстановлении этого дома с тех пор, как он сгорел дотла, но если ты действительно этого хочешь, я начну воплощать планы в жизнь.

– Я действительно хочу этого, – говорю я ему, подходя ближе и приподнимаясь на цыпочки, чтобы коснуться своими губами его губ. – У меня только одно требование… нет, два. Два требования. – Роман наблюдает, и его бровь выгибается от нетерпения. – Я хочу комнату для секса, – говорю я ему. – Ничего жуткого или чего-то в этом роде… на самом деле, может быть, это дерьмовая идея. Я имею в виду, что я должна буду говорить людям, когда устрою им экскурсию: "а вот тут меня по-настоящему трахнут." Нет, так нельзя.

Маркус усмехается, на его губах появляется ухмылка.

– Могу я спросить о твоем втором требовании?

Голод распространяется по мне, согревая изнутри, и я бросаю взгляд через всю комнату на Леви, наблюдая за тем, как он улавливает в моих глазах, что именно это за голод.

– Я хочу, чтобы барабаны были в каждой гребаной комнате.

Маркус и Роман просто пялятся, не понимая всей прелести этого, но Леви… он понимает. Он тихо стонет, и я прикусываю нижнюю губу, просто думая о том, как весело мы могли бы провести время со всеми этими ударными установками.

Роман качает головой.

– Ни за что на свете я не поставлю барабаны в каждой комнате, – у нас никогда не будет и минуты тишины. Что, если мы просто поставим их во всех основных гостиных, но не в столовых и ванных комнатах, и уж точно не в моей спальне.

Я скрещиваю руки на груди и делаю шаг назад, прищурив глаза.

– Я рассмотрю вариант с барабанами только в гостиных, и я также хочу добавить автомат для приготовления замороженного йогурта и печь для пиццы на кухне… О, и микроволновку для попкорна на вечер кино. И можно в нашем домашнем кинотеатре будут мягкие кресла-мешки? Такие огромные, в которых практически исчезаешь, когда прыгаешь в них. О! – Добавляю я, и волнение быстро берет верх. – И горку в бассейн? Разве это не было бы потрясающе? Я всегда мечтала о бассейне.

– Хорошо, – смеется Леви, пересекая комнату и притягивая меня в свои объятия, прижимаясь грудью к моей спине. Он наклоняется и прижимается губами к моему виску. – Может ты бы захотела создать дизайн вместе Романом?

Мои глаза вылезают из орбит, и я таращусь на него, прежде чем перевожу взгляд на Романа, уверенная, что он собирается пресечь эту идею на корню еще до того, как она начнет пускать корни. Мое сердце колотится от волнения с каждым мгновением все сильнее и сильнее.

– Это… можно мне помочь? Ты не возражаешь?

– Возражаю ли я? – Роман смеется. – Я ничего так не хотел бы, как построить с тобой дом.

Тепло разливается по моей груди, смешиваясь с чистой радостью, которая уже поселилась в моей душе.

– Думаю, ты даже не представляешь, во что только что ввязался.

Его телефон снова звонит, и он вздыхает, снова роясь в кармане.

– Запомни эту мысль, – говорит он мне, прежде чем его спина напрягается, и он поворачивается к братьям, пристально глядя на них. – Мик, поговори.

Тишина заполняет комнату, за исключением тихого воркования младенца. Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем Роман заканчивает разговор и сообщает нам то, чего мы так долго ждали.

– Мы нашли его.

36

На пустынную улицу падает дождь, единственный уличный фонарь отбрасывает отблеск на потрескавшийся тротуар. Сейчас мы далеко за городом, в гребаном захолустье, где нам не о чем заботиться, кроме самих себя.

Мы сидим в черном "Эскалейде", скрытом тенью, с выключенными фарами, наблюдая за захудалым мотелем на другой стороне улицы.

Вот оно.

Джованни ДеАнджелис расхаживает перед окном, двигаясь взад-вперед, снова и снова, а тусклое освещение комнаты отбрасывает его тень на старые занавески.

В ту же секунду, как нам позвонил Мик, мы сделали свой ход. Мы не собирались позволять этому мудаку снова улизнуть. Мы получили информацию, выяснили его местоположение и быстро узнали, что он один. У него нет ничего: ни охранников, ни детей, взятых в заложники, чтобы использовать их против нас. Только он и правосудие, ожидающее свершения.

Черт, я не могу дождаться. У меня такое чувство, что я ждала этого момента с той секунды, как он ворвался в замок и потребовал, чтобы я разделась для него. Он всего лишь эгоистичная свинья, слишком высокого мнения о себе, но без армии охранников за спиной, без его драгоценной мафии ДеАнджелис, готовой поддержать его, и без страха перед его угрозами, нависшими над нашими головами, он не что иное, как развлечение на вечер.

Это будет восхитительно.

Тому, что он со мной сделал, к чему он меня принудил, боли и страданиям, которые он причинил, – придет конец. Ни одна другая женщина не пострадает от его рук, ни один другой ребенок не получит шрамов от его жестокого обращения. Мы не сможем причинить ему столько боли, чтобы компенсировать мучения, которые он обрушил на самых близких ему людей, но мы, черт возьми, попытаемся.

Готова поспорить, что этот засранец мечется туда-сюда, пытаясь придумать, как ему довести дело до конца, как ему снова восстать, как ему снова оказаться на вершине пищевой цепочки. Держу пари, он в панике, держу пари, у него пена изо рта идет от страха. В конце концов, только слабак мог сбежать из этого особняка после того, как прикрепил бомбу к няне своего ребенка. Он знал, что мы придем, знал, что мы победим его, и был сукой, которая ускользнул, слишком напуганный, чтобы столкнуться с гневом за то, что он натворил.

Больше нет. Все закончится здесь.

Если бы он знал, что мы находимся снаружи, готовые сделать свой ход, я уверена, он бы сбежал. Он бы просунул свою сучью задницу в маленькое окошко ванной и сбежал, но он думает, что он в безопасности, думает, что ему все сошло с рук. Доказать, что он неправ, – будет кульминацией моего вечера.

Я не могу дождаться, когда увижу страх в его глазах. Это будет одна из тех милых историй на ночь, которыми я собираюсь поделиться с малышом, и он будет расти, узнавая чудеса этой ночи и понимая, что каждое ее чертово мгновение было не чем иным, как совершенством.

Я имею в виду, разве это делает меня плохой матерью? Возможно, рассказывать ему на ночь истории об убийстве насильника – его донора спермы – это не совсем то решение, которое приняли бы другие мамы. Хотя я не могу сказать, что другие мамы действительно находятся в нашей уникальной ситуации с двумя дядями-психопатами, жаждущими крови, и отцом, который может свернуть шею за две секунды.

Да, в этом нет никаких сомнений. Этот ребенок будет воспитан по образу и подобию Романа и отточит тот же невероятный набор навыков, который гарантирует ему процветание, когда придет его время править мафией ДеАнджелис. И я не сомневаюсь, что это произойдет. Я уверена в этом. Он поднимется так же, как поднялись мальчики. Однако он сделает это с теплотой в сердце и гордостью за свою семью, и когда этот день настанет, мальчики с радостью передадут ему бразды правления, зная, что он поднимет эту семью на новые высоты. Хотя, черт возьми, ему придется потрудиться, чтобы соответствовать чертовски высокой планке, которую установили его предшественники.

К тому времени, когда малыш подрастет и станет хозяином положения, мальчики уже поднимут семью ДеАнджелис на высоты, которые они никогда не считали возможными. Они превзойдут ожидания семьи Моретти и будут доминировать. Они будут самой могущественной семьей в мире, и ничто не сможет изменить мое мнение.

– Хорошо, – говорит Леви. – Мы его нашли. Он не знает, что мы здесь. Давайте сделаем свой ход, пока он не решил выглянуть в окно.

Не буду врать, у парня чертовски веская точка зрения.

Я сжимаю маленькую дверную ручку, и открываю ее, задерживая дыхание, как будто это каким-то образом сделает звук открывающейся дверцы машины менее громким. Я имею в виду, черт. Это звучит как гребаный выстрел в ночи.

Я осторожно закрываю дверь, держась за ручку, прежде чем аккуратно отпустить рычаг, и улыбка растягивается на моих губах, когда я вспоминаю, что сделала точно так же, когда ребенок впервые заснул после того, как мы привезли его домой.

Разумеется, мы оставили его дома. Конечно, мы не самые опытные в мире няньки, но мы бы не потащили его на первое убийство в таком юном возрасте. Мы подождем несколько лет, прежде чем развращать его маленький разум. По крайней мере, я знаю, что большинство из нас так и сделает. Маркус, с другой стороны… я не так уверена насчет него.

Мы оставили малыша на попечение нашей новой няни, дав строгое указание оставшимся в особняке людям Моретти присматривать за ней. Хотя она уже доказала, что является своего рода эпической заклинательницей младенцев, я все еще не доверяю ей.

Скользя в тишине ночи, мы держимся в тени, обходя единственный уличный фонарь, пока дождь целует мою кожу. Мы спешим по потрескавшемуся тротуару, наши черные толстовки натянуты высоко на головы. Роман и Маркус скользят глубже в ночь, прежде чем броситься бежать по боковому переулку, с глаз долой, из сердца вон, в то время как мы с Леви, как приклеенные, держимся возле стены здания.

Джованни находится на втором этаже захудалого мотеля, и, честно говоря, это кажется рискованным шагом. Если бы ему нужно было быстро скрыться, номер на первом этаже был бы более подходящим. Но кто я такая, чтобы судить о действиях людей, которые должны знать лучше?

Ухватившись за поручень старой металлической лестницы, я поднимаюсь по ней, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Леви следует за мной по пятам, и мое сердце бешено колотится, несмотря на то, что я знаю, насколько просто это будет. Мысль снова увидеть его лицо преследовала меня с той ночи, когда он украл ту невинность, которая у меня еще оставалась, и теперь я заберу все жалкие обрывки жизни, за которые он еще цепляется.

Я не могу дождаться. Это как впервые пойти в цирк и не знать, чего ожидать. Кровь бурлит в моих венах, впрыскивая адреналин и заставляя сердце биться от возбуждения. Мои руки дрожат, и я нервничаю, но прямо сейчас я чувствую себя более живой, чем когда мальчики похоронены глубоко внутри меня.

Сегодня Джованни ДеАнджелис станет нашей сучкой.

Несмотря на то, что Леви перепрыгивает через две ступеньки за раз так же как и я, он опережает меня на вершине, каким-то образом умудряясь сделать это в полной тишине, в то время как я грохочу, как гребаный грузовик, увязший в мокром бетоне. Мы поднимаемся на верхний уровень, и я следую за ним по пятам, пока мы заворачиваем за угол и исчезаем в тени здания.

Все остальные комнаты кажутся пустыми, но мы все равно сохраняем тишину, не желая рисковать и выдавать себя в такой ответственный момент. Мы крадемся к двери с номером 14 на лицевой стороне.

Занавески плохо скрывают его от посторонних глаз и отбрасывают тусклый свет на площадку перед его комнатой. Он все еще расхаживает по комнате, и когда мы останавливаемся перед его дверью, я не могу удержаться, чтобы не взглянуть на Леви и не заметить то же самое извращенное возбуждение, светящееся в его глазах.

Он ухмыляется мне, и, блядь, почему я так сильно хочу трахнуть его прямо сейчас?

Время и место, Шейн, и это точно не оно.

Не думай о барабанах. Не думай о барабанах. Не думай о барабанах.

Не теряя больше ни секунды, Леви ударяет ногой по дешевой деревянной двери. Она разлетается на куски под его силой, слетая с петель и влетая прямо в комнату. Мы врываемся в маленькое пространство как раз в тот момент, когда Джованни оборачивается с широко раскрытыми глазами.

Его рука автоматически тянется к пистолету, но этот придурок оставил его на тумбочке в другом конце комнаты, но, полагаю, именно этого и следует ожидать от человека, который сам никогда не занимался грязной работой.

Мы едва успели сделать свой ход, а этот мудак уже загнан в угол. Джованни стоит перед кроватью, всего в нескольких шагах от ванной, и, ни секунды не раздумывая, срывается с места, как летучая мышь из ада.

Леви даже не пытается его преследовать, поскольку Роман и Маркус выходят из ванной комнаты с самодовольными ухмылками на лицах. Джованни замирает на месте, его глаза расширяются от страха, он быстро отступает назад, отчаянно ища какой-нибудь другой выход, но бежать ему некуда. Мы полностью окружили его, и мое сердце еще никогда не было таким счастливым.

– Так, так, – говорит Роман у него за спиной, а он начинает пятиться к стене, занимая позицию, позволяющую видеть каждого из нас одновременно. – Тебя, безусловно, трудно выследить. Трудно, – продолжает он, – но не невозможно.

Краска отливает от лица Джованни, а в глазах вспыхивает паника, когда мы все начинаем медленно приближаться к нему.

– Вы об этом пожалеете, – шипит он.

Маркус заходится от смеха.

– Пожалеем, отец? Разве не ты учил нас ни о чем не сожалеть? Поздравляю, все твои уроки, преподанные с таким трудом, вот-вот окупятся. Мы именно такие, какими ты нас создал.

Его взгляд переключается на меня, и в его глазах кипит ярость.

– ТЫ. Это все твоих рук дело. Если бы ты не развратила их умы своим дерьмом, они были бы идеальными солдатами. Теперь они всего лишь комнатные собачки, – выплевывает в мою сторону Джованни, и я смеюсь.

– О, мой маленький злобный муженек, твои сыновья уничтожили бы тебя со мной или без меня. Не притворяйся, будто ты годами не предвидел этого. Это был всего лишь вопрос времени, но теперь это время пришло, и ничто не встанет у нас на пути. Ты издевался над ними всю их жизнь, ты запер их и мучил самыми ужасными способами, но теперь роли поменялись, и вся та сдерживаемая агрессия и ярость, которые они испытывают по отношению к тебе, наконец-то выйдет на свободу. Я бы на твоем месте подготовилась, – насмехаюсь я, – потому что до того момента, когда они, наконец, благословят тебя смертью, ты будешь испытывать самую мучительную боль в своей жизни. Ты будешь молить о смерти, ты будешь рыдать о прощении и пожалеешь, что когда-то перешел дорогу своим сыновьям.

И с этими словами Маркус движется к своему отцу, ударяя его кулаком со скоростью молнии и вырубает его. Он оборачивается, и ухмылка расплывается на его лице, когда он рассматривает свои треснувшие костяшки пальцев, а его глаза блестят от возбуждения.

– Оооо, это было так приятно.

Джованни подвешен в обитой войлоком камере, в которой Леви держали в плену всего несколько коротких ночей назад. Его тело безвольно свисает, и я не собираюсь лгать, от него уже исходит отвратительный смрад. Будь наша воля, мы бы поехали обратно в замок, чтобы воспользоваться игровой площадкой парней. В ней полно самых лучших игрушек, и я уверена, что мальчики с удовольствием воспользовались бы каждой из них, но это лишние два часа пути, а нам просто не терпелось заполучить его в свои руки.

Леви выходит вперед с ведром ледяной воды и выливает его на отца, с довольной ухмылкой наблюдая, как Джованни ахает и вскидывает голову. Его глаза расширяются от страха, когда он натягивает свои путы, и я вижу тот самый момент, когда он понимает, что это был не какой-то гребаный сон.