Текст книги "Призрак с Кейтер-стрит"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Если желаете, – ответил он неохотно.

Питт широко улыбнулся, подвинул кресло и удобно в нем расположился:

– Благодарю вас. Здесь кофе свежий?

– Да. Пожалуйста, наливайте. Вы хотите со мной поговорить о чем-то? – Конечно, не подошел же парень к нему только для того, чтобы просто поболтать о пустяках? Надо быть начеку.

– Спасибо. – Питт налил себе из кофейника и пил, деликатно раздувая ноздри. – Как вы поживаете? Как ваша семья?

Вероятно, он имел в виду Шарлотту. Скорее всего, Эмили преувеличивала, но, без сомнения, Питт был увлечен Шарлоттой.

– Я думаю, хорошо, спасибо. Конечно, трагедии на Кейтер-стрит не обошли нас стороной. Я полагаю, вы не приблизились к разгадке?

Питт скорчил гримаску; у него были изумительно подвижные, выразительные черты лица.

– До сих пор мы сумели отбросить много версий. Я рассматриваю это как некоторого вида прогресс.

– Негусто. – Доминик был не в настроении щадить его чувства. – Вы сдались? Я смотрю, вы нас больше не беспокоите.

– Я не могу придумать, о чем еще вас спрашивать, – резонно заметил Питт.

– Я не заметил, чтобы вы особенно беспокоились об этом в прошлом. – Черт бы побрал этого молодчика. Если он не может раскрыть это преступление, ему нужно попросить помощи у начальства. – Почему бы вам не передать это дело своему руководству или запросить у него помощника?

Питт встретился с ним взглядом. Доминик почувствовал себя несколько некомфортно и неуютно, разглядев острый ум в его глазах.

– Я сделал это, мистер Кордэ. Сейчас каждый в Скотланд-Ярде пытается раскрыть это преступление, уверяю вас в этом. Но в Лондоне в то же время совершаются другие преступления, вы знаете? Грабежи, подделка ценных бумаг, растраты, развращение, воровство и даже другие убийства.

Доминик был уязвлен. Неужели этот тип вздумал учить его?

– Конечно, есть и другие. Я ни минуты не предполагал, что наши – это единственные преступления в Лондоне. Но я уверен, что вы рассматриваете преступления на Кейтер-стрит как самые серьезные.

Улыбка исчезла с лица Питта.

– Конечно. Серийные убийства считаются самыми ужасными преступлениями из всех – потому что они будут повторены снова. Что, вы предполагаете, мы должны делать?

Доминик был ошарашен явной наглостью вопроса.

– Откуда я могу знать! Я не полицейский. Но я бы подумал, что если будет больше более опытных сыщиков, может быть…

– Что нам делать? – Брови Питта поднялись. – Задавать больше вопросов? Мы откопали несчетное количество примеров эксцентричности, безнравственности, мелкой нечестности и жестокости, но никаких ключей к убийству или чего-то такого, что можно было бы признать за таковые. – Его лицо стало очень мрачным. – Мы имеем дело с безумием, мистер Кордэ. Бесполезно искать причины или примеры, которые известны вам или мне.

Доминик испуганно уставился на него. Этот скверный человек говорит о чем-то ужасном, о чем-то дьявольском, непонятном, и это напутало его.

– Мужчину какого типа мы ищем? – продолжал Питт. – Выбирает ли он свои жертвы по какой-то особенной причине? Или его выбор произволен? Оказались ли эти женщины случайно в неудачном месте и в неудачное время? Знает ли он вообще, кто они такие? Что у них общего? Они все молоды, все достаточно приятно выглядят, но это все, что мы знаем. Две служанки – и две дочери из уважаемых семейств. Служанка Хилтонов оказалась девушкой свободных нравов, но Лили Митчелл была самого пристойного поведения. Хлоя Абернази была немного глуповата, но не более. Верити Лессинг была вхожа в высшее общество. Вы мне можете сказать, что между ними было общего, не считая того, что все они были молоды и жили на Кейтер-стрит или вблизи от нее?

– Он, должно быть, сумасшедший, – сказал Доминик, не думая.

Питт невесело улыбнулся.

– Мы уже это рассматривали.

– Грабеж? – предложил Доминик, хотя понял еще до того, как дождался ответа, что вопрос глупый.

– Кого грабить? Служанку, которая вечером вышла из дома?

– Были ли они?.. – Доминику не хотелось использовать это слово.

Питт не был таким стеснительным.

– Изнасилованы? Нет. Платье Верити Лессинг было порвано и на груди были глубокие царапины, но ничего больше.

– Почему? – вскрикнул Доминик, забыв о людях за другими столиками, повернувшими головы в его сторону. – Он, должно быть, буйный!.. А… А… – Он не мог найти слов. Его гнев истощился. – Это совершенно не имеет никакого смысла, – сказал он беспомощно.

– Да, – согласился Питт. – И пока мы пытаемся понять это, пытаемся разглядеть какую-то складную картину в свидетельствах, мы в то же время должны работать над другими преступлениями.

– Да, конечно. – Доминик рассматривал свою пустую чашку из-под кофе. – Вы не можете оставить эту работу своим сержантам или кому-то еще? Обитатели улицы в ужасном состоянии, люди боятся друг друга… – Он подумал о Саре. – Это отражается даже в том, как мы думаем друг о друге.

– Так и будет, – согласился Питт. – Ничто так не обнажает душу, как страх. Мы видим в нас самих и в других то, что до сих пор не знали. Мой сержант сейчас в госпитале.

– Он заболел? – Доминика совсем не интересовала судьба сержанта, но нужно было что-то сказать.

– Нет, он ранен. Мы ходили в квартал трущоб за фальшивомонетчиком.

– И он атаковал сержанта?

– Нет. – Питт сделал кислую мину. – Воры и фальшивомонетчики обычно предпочитают бежать, нежели драться. Вам никогда не приходилось бывать в перенаселенных районах, где обычно живут и работают эти люди, иначе вы бы не спрашивали. Здания понатыканы так близко друг к другу, что почти неразличимы. Каждый отдельный ряд имеет дюжины входов и выходов. Около них обычно стоят люди типа наблюдателей – ребенок, старуха или нищий, кто угодно, и они готовят ловушки. Мы уже привыкли к ловушкам, когда под вами вдруг открывается крышка люка и вы проваливаетесь в подземелье, в дыру, возможно, пятнадцать или двадцать футов глубиной, иногда даже с нечистотами. Но на этот раз было по-другому. Парень ушел от нас на крышу, а мы гнались за ним по лестницам. Меня остановили два негодяя, и я был занят борьбой с ними. Бедняга Флэк бежал вверх по лестнице, когда мошенник внезапно исчез прямо перед ним, уйдя через дверь-ловушку внизу напротив лестницы. Дверь эта была вся в острых чугунных шипах, один из которых и воткнулся в плечо Флэка, а другой чуть не разорвал ему лицо.

– О боже, – ужаснулся Доминик.

В его голове проплывали картины, заполненные темными, грязными пещерами и ходами, полными отбросов и бегающих крыс. Его тошнило от мысли, что он должен войти туда. Доминик представил себе потолок, падающий перед ним и закрывающий проход, чугунные острые шипы, пронзающие его тело, боль и кровь. В какой-то момент он решил, что заболевает.

– Он, вероятно, потеряет руку, но, если не будет гангрены, то останется жив, – говорил Питт, позабыв про свой кофе. – Как видите, случаются и другие преступления, мистер Кордэ.

– Вы поймали его? – Доминик вдруг обнаружил, что он говорит скрипучим голосом. – Его нужно повесить!

– Да, мы поймали его на следующий день. И он будет выслан на двадцать пять или тридцать лет. Судя по тому, что я слышал, это ничуть не лучше, чем смертная казнь. Хотя, возможно, он будет полезен кому-нибудь там, в Австралии.

– Я продолжаю настаивать на том, что он должен быть повешен!

– Легко судить, мистер Кордэ, если ваш отец был джентльменом, и вам не приходилось беспокоиться об одежде на ваших плечах и хлебе насущном на вашей тарелке. Отец Вильямса был воскреситель…

– Работал в церкви? – Доминик был шокирован.

Питт рассмеялся сардоническим смехом:

– Нет, мистер Кордэ, это человек, который зарабатывает на жизнь, выкапывая трупы из могил и продавая их в медицинские школы. До того как закон был изменен в тридцатые годы…

– Боже милостивый!

– Около притонов было полно никому не нужных трупов – район трущоб тех лет. Это было преступление, конечно, и оно требовало большого умения и нервов, чтобы тайно протащить трупы от места, где они были украдены, к месту их продажи. Иногда их одевали и сажали в экипаж, чтобы они выглядели, как живые пассажиры…

– Хватит! – Доминик встал. – Я понял, что вы имеете в виду. Этот негодяй, возможно, и не знал лучшей жизни. Но я не желаю слушать об этом. Это не извиняет его и не поможет вашему сержанту. Что для целого Лондона значат несколько гиней? Но найдите нашего удавителя!

Питт продолжал сидеть.

– Несколько гиней ничего не значат для вас, мистер Кордэ, но для женщины с ребенком это может стать разницей между пищей и голодом. А если вы можете сказать мне, что еще я должен сделать для того, чтобы поймать «вашего удавителя», я обязательно сделаю это.

Доминик ушел из кафе полностью разбитым, смущенным и очень злым. Питт не имел права говорить с ним таким тоном. Доминик ничего не мог поделать с этим, но очень несправедливо, что он был вынужден это выслушивать.

Ему не стало лучше, когда он пришел домой. Сара встретила его в холле. Он поцеловал ее, обнял, но она не расслабилась от этого. В раздражении он резко отодвинул ее от себя:

– Сара, с меня достаточно твоего детского отношения ко мне. Ты ведешь себя глупо, и уже пришло время прекратить это.

– Ты знаешь, сколько вечеров тебя не было дома в этом месяце? – возразила она.

– Нет, я не знаю. А ты знаешь?

– Да, тринадцать за последние три недели.

– Один, без тебя. А если бы ты вела себя с достоинством и как взрослая женщина, вместо того чтобы вести себя, как невоспитанный ребенок, я бы брал тебя с собой.

– Вряд ли я оценила бы места, которые ты посещаешь.

Доминик глубоко вздохнул, чтобы сказать, что он поменял бы места, но затем его гнев усилился, и он решил не говорить этого. Бесполезно вести словесную перепалку. В расчет берутся только чувства, и пока она чувствует себя подобным образом, спорить бессмысленно. Он повернулся и вышел в гостиную. Сара вернулась на кухню.

Шарлотта была в гостиной, она стояла у открытого окна и рисовала.

– Это гостиная, Шарлотта, а не студия, – сказал Доминик язвительно.

Она выглядела удивленной и немного обиженной.

– Извини, но здесь никого нет. Все либо вне дома, либо заняты, и я не ожидала увидеть тебя дома так рано. Иначе я отложила бы рисование. – Однако она не сделала движения, чтобы закрыть коробку с красками.

– Я встретил твоего чертова полицейского.

– Мистера Питта?

– У тебя есть другой?

– У меня нет никакого.

– Не будь скромницей, Шарлотта. – Доминик раздраженно уселся. – Ты отлично знаешь, он увлечен тобой; конечно, он влюблен в тебя. Если ты не замечаешь этого сама, то Эмили определенно уже сказала тебе об этом.

Шарлотта от смущения вся зарделась:

– Эмили говорит так, чтобы подразнить меня. И ты должен знать: она может сказать такое, что потом вызовет неприятности.

Доминик, остывая, повернулся к ней. Он был несправедлив. Весь свой гнев от разговора с Питтом и с Сарой перенес на Шарлотту…

– Извини меня, – сказал он мирно. – У Эмили язык без костей, хотя я думаю, в чем-то права она относительно Питта. В конце концов, почему он не должен увлечься тобой? Ты чрезвычайно красивая женщина, добрая и душевная, вполне способная привлечь его.

Доминик был удивлен, увидев, что Шарлотта еще больше покраснела. Он хотел успокоить ее, а не смутить. Она была самым искренним человеком из тех, кого он встречал когда-либо, и, парадоксально, в то же время она была самым жестким человеком в его понимании. Очевидно, никто не хотел бы привлечь внимание такого типа, как Питт. Это должно вызвать не более чем раздражение, которое следовало забыть.

– Где ты его встретил? – спросила Шарлотта, все еще продолжая рассеянно играть с палитрой.

– В кафе. Я не знал, что полицейские посещают такие места. У него хватило смелости войти туда и сесть за мой столик!

Его гнев усилился, когда он вспомнил об этом.

– Что он хотел? – Она выглядела обеспокоенной.

Доминик попытался вспомнить, но не смог. Питт не спрашивал его ни о чем существенном.

– Не знаю, может, просто хотел поговорить…

– Зачем? – Шарлотта слегка пожала плечами.

– Он говорил о фальшивомонетчиках и воскресителях.

– Воскресителях? Кто это такие? Религиозные шарлатаны?

– Нет. Это люди, которые выкапывают тела мертвецов, чтобы продать их студентам-медикам.

– Как жалко…

– Жалко? Это отвратительно!

– Жалко то, что людей унижают до такого уровня.

– Ты уверена, что они не унизили сами себя?

– Если и так, то это даже хуже.

Что за странная женщина. Сара никогда бы не рассматривала данный вопрос таким образом. Была в Шарлотте какая-то невинность, доброта, направленная на необычных людей, но, тем не менее, это в ней притягивало. Странно. Доминик всегда думал, что именно Сара была доброй, а Шарлотта, в которой всегда чувствовалось сопротивление, была в некотором роде неженственна. Сейчас он наблюдал за тем, как она стояла с кистью в руке. Она не такая привлекательная, как Сара, ей не хватало маленьких штрихов – прелестного ожерелья, маленьких сережек, изящных завитков на затылке, – и, тем не менее, она была красивее. Через тридцать лет, когда Сара станет пухлой, линия ее подбородка расплывется, а волосы поблекнут, лицо Шарлотты будет оставаться красивым.

– Это громадная ответственность, – медленно сказала она. – Мы все ожидаем, что Питт обнаружит убийц и вернет нас к той жизни, которую мы вели до этих событий.

«Она всегда будет высказывать то, что приходит ей в голову, – иронично подумал Доминик. – Она никогда не научится тем маленьким хитростям, которые делают женщину таинственной, женственной и помогают им выжить рядом с нами».

Но Шарлотта не будет дуться по поводу воображаемых проблем. Она скорее станет свирепо ссориться. В будущем это может оказаться даже лучше, с этим можно ужиться.

– По крайней мере, он не должен так часто находиться в нашем доме. Никто не подозревает его, – вернулся к прежнему разговору Доминик.

– Нет, но мы все будем упрекать его, если он не найдет убийцу.

Доминик даже не думал об этом. Теперь, когда она указала ему на это, он ощутил сочувствие к Питту. И пожалел, что так высокомерно вел себя в кафе.

Шарлотта рассматривала свою картину на мольберте.

– Интересно, подозревает ли он кого-то или боится так же, как и мы?

– Конечно, нет! Если бы он подозревал кого-то, он бы арестовал его.

– Не Питт. Убийца, кто бы он ни был. Ты думаешь, он помнит? Он знает? Или он так же боится и так же озадачен, как и мы все?

– О боже! Что за отвратительная мысль! Кто только вложил ее в твою голову?.. Мне не хочется так думать. Я не должен так думать. Если это так, то им может быть… может быть любой!

Шарлотта смотрела на него мрачно, взгляд ее серых глаз был тверд.

– Да, любой.

– Шарлотта, остановись! Ради бога, давай молиться, чтобы Питт нашел его. Перестань думать об этом. Мы ничего не можем сделать, кроме того, что не станем выходить из дома поодиночке ни при никаких обстоятельствах. – Доминик дрожал. – Выходи из дома, только если ты должна, да и тогда возьми с собой Мэддока, или папу… или я пойду с тобой.

Шарлотта усмехнулась. Загадочное небольшое изменение линии губ… и она снова вернулась к своей картине.

– Спасибо, Доминик.

Он посмотрел на нее. Странно, он всегда думал, что она открыта, очевидна. Теперь Шарлотта казалась ему более таинственной, чем Сара.

Кто-нибудь когда-нибудь научится понимать женщин?

Пару дней спустя Доминик имел новые причины порассуждать о том, как думают женщины. Они все сидели в гостиной после обеда, даже Эмили была дома. Бабушка вязала. Иногда она прищуривалась, чтобы посмотреть на свою работу. Большую часть времени бабушка работала вслепую – пальцы, подчиняющиеся долгой привычке, двигались автоматически.

– Я заходила к викарию этим вечером, – сказала она немного резко. – Сара взяла меня.

– Что? – Кэролайн взглянула на нее. – Как они? Хорошо?

– Не особенно. Викарий выглядит достаточно неплохо, я полагаю, а Марта была очень напряженной. Я тогда подумала, что женщина никогда не должна позволять себе выглядеть так. Она становится похожей на загнанную лошадь.

– Она очень много работает, – попыталась защитить ее Сара.

– Одно к другому не имеет отношения, моя дорогая, – неодобрительно сказала бабушка. – Как бы напряженно кто ни работал, он всегда должен следить за своим видом. Это очень много значит.

Эмили взглянула на них:

– Сомневаюсь, что это имеет какое-то значение для викария. Я буду очень удивлена, если он вообще замечает что-либо вокруг.

– Не в этом дело. – Бабушку было трудно остановить. – Женщина обязана делать так для себя. Это дело долга.

– Я уверена: все, что делается в силу обязанности, понравилось бы викарию, – заметила Шарлотта. – Особенно если это неприятная работа.

– Шарлотта, мы все знаем, что ты не любишь викария. Для всех это давно очевидно. – Бабушка смотрела на нее свысока. – Однако комментарии вроде тех, что ты высказала, бесполезны и не делают тебе чести. Викарий – очень важный мужчина, и, как человек церкви, он не одобряет легкомыслия, косметики и всего того, что ведет к разврату.

– Даже при самом диком воображении я не могу представить, что Марта Преббл ведет кого-нибудь к разврату, – нисколько не смутилась Шарлотта. – Разве что примером от противного…

Кэролайн даже выронила наволочку:

– Шарлотта! О чем ты говоришь?

– О том, что при виде бледного лица Марты и при мысли о жизни с кем-то, таким ворчливым и самодовольным, как викарий, каждый начнет обдумывать альтернативу этому, в том числе и разврат, – сказала Шарлотта с разрушительной откровенностью.

– Я могу только надеяться, – сказала бабушка ледяным тоном, – что ты лишь воображаешь свои слова забавными. Когда я вижу, какие манеры имеет молодежь в наши дни, я впадаю в отчаяние. То, что сейчас выдается за остроумие, выглядит просто вульгарным!

– Думаю, ты немного злишься, Шарлотта, – очень мягко заговорила Кэролайн. – Викарий – трудный человек, я признаю, и не очень симпатичный, но он выполняет много нужной работы, а бедная Марта неутомимо трудится вместе с ним.

– Я не думаю, что вы осознаете, как много она делает, – вставила Сара. – Что она глубоко страдает от всех этих убийств. Марта очень любила и Хлою, и Верити, вы знаете?

– Нет, я не знала, – удивилась Шарлотта. – Верити – да, но что она была знакома с Хлоей… Я никогда бы не подумала, что у них было много общих интересов.

– Думаю, она пыталась помочь Хлое… твердо стоять на земле. Бедняжка была немного глуповатой, но очень доброй, вы знаете.

Слушая ее, Доминик внезапно почувствовал растущее в нем чувство жалости. Он совершенно не беспокоился о Хлое, когда она была жива. Фактически он находил ее надоедливой. Теперь Доминик чувствовал что-то похожее на любовь, и к этому примешивалась боль.

Он взглянул на Шарлотту. Она часто моргала, слеза выкатилась на ее щеку. Кэролайн снова взялась за наволочку. Эмили ничего не делала, а бабушка уставилась на Шарлотту с отвращением.

О чем они думают?

Бабушка осуждает каждого за падение нравов. Кэролайн сконцентрирована на шитье. Эмили тоже думает о чем-то практичном. Сара защищала Хлою, а Шарлотта плакала о ней.

Насколько хорошо он знал любую из них?

Доминик продолжал выходить в клуб и в другие места, чтобы пообедать и развлечься. Несколько раз он встречал там Джорджа Эшворда, находя его легким и приятным собеседником.

Он ожидал, что Сара полностью забудет их глупые разговоры с Эмили и те обвинения, которые она выдвинула против него и Шарлотты; но жена, очевидно, не забыла об этом. Она ничего не говорила на эту тему, однако холодность оставалась. Дистанция между ними становилась все больше.

Стоял пронзительно холодный ноябрьский вечер, туман висел вдоль улицы и окутывал ряды газовых фонарей мелким моросящим дождиком. Было промозгло и ужасно холодно, и Доминик обрадовался, когда экипаж завернул с Кейтер-стрит на его улицу и вскоре остановился. Он вышел, расплатился, послушал, как конские копыта застучали по булыжнику, удаляясь и затихая в поглощающем звуки густом тумане. Доминик как будто был высажен на необитаемом островке, освещенном единственным газовым фонарем. Все остальное вокруг утопало в кромешной тьме. Следующий фонарь казался очень далеким.

Доминик провел изумительный вечер с хорошим вином и теплой компанией. Сейчас, стоя в одиночестве, окруженный густым туманом, он не мог думать ни о чем, кроме как об одиноких женщинах, возможно даже, со знакомыми лицами и голосами, – и о звуках шагов позади них. Затем они почувствуют режущую боль в горле – и темнота, взрыв в легких и смерть… Безмолвное тело будет найдено на мокрых камнях случайным прохожим следующим утром, затем будет отвезено в полицию…

Холод пробирал Доминика до костей, проникал в душу. Он поспешил вверх по ступенькам и сильно постучал в дверь. Казалось, прошел целый век, прежде чем Мэддок открыл ее и Доминик смог пройти мимо него туда, где тепло и светло. Он непроизвольно выдохнул, когда дверь закрылась за ним, отделяя его от улицы с ее туманом, темнотой и бог знает какими отвратительными существами.

– Миссис Сара ушла спать, сэр, – сказал Мэддок, стоя за его спиной, – но не очень давно. Мистер Эллисон в своем кабинете, читает и курит. В гостиной никого нет, могу принести вам что-нибудь, если пожелаете. Вы предпочтете горячий напиток, сэр, или бренди?

– Ничего. Спасибо, Мэддок. Думаю, я пойду спать. На улице сегодня адски холодно и очень густой туман.

– Очень неприятно, сэр. Хотите, чтобы я сделал вам ванну?

– Нет, все нормально, спасибо. Я просто хочу лечь в постель. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, сэр.

Наверху было тихо. Только маленький ночничок горел на площадке. Доминик зашел в раздевалку и переоделся. Через десять минут он открыл дверь в спальню.

– Ни к чему подкрадываться, – холодно сказала Сара.

– Я подумал, что ты, может быть, уже спишь.

– Ты имеешь в виду – надеялся, что я уже сплю.

Он не понял.

– Почему я должен беспокоиться об этом? Я просто не хотел тревожить тебя, если ты спишь.

– Где ты был?

– В своем клубе. – Это было не совсем точно, но достаточно близко. Не было такой лжи, которая имела сейчас какое-либо значение.

Сара подняла брови в сарказме:

– Весь вечер?

Она никогда раньше не задавала ему вопросов. Доминик был слишком удивлен, чтобы обижаться.

– Нет, я посетил несколько других клубов. Почему тебя это интересует?

– Один?

– Хорошо, я точно не был там с Шарлоттой, если ты это имеешь в виду, – огрызнулся он.

– Я не способна представить, что могу встретить Шарлотту в подобного рода местах. Даже с тобой. – Она смотрела на него ледяным взглядом.

– Что с тобой случилось? Какого черта? Я был с Джорджем Эшвордом, и мне кажется, что ты уже оправдываешь его!

Она отвернулась.

– Сегодня я ходила навестить миссис Лессинг.

– О! – Доминик сел на подставку для белья. Его совсем не интересовало, кого она навещала, но было очевидно, что она вела весь этот разговор к какой-то цели.

– До сих пор я не понимала, насколько хорошо ты знал Верити, – продолжила она. – Я знала, что ты был хорошо знаком с Хлоей, но Верити была для меня полным сюрпризом.

– Какое это имеет значение? Я только поговорил с ней несколько раз. Я даже думаю, что понравился ей. Но бедняжка мертва… Однако, ради бога, Сара, ты не можешь ревновать меня к мертвой девушке. Подумай, где она сейчас.

– Я не забыла о том, где она, и о том, что Хлоя там же.

– И Лили, и Бесси… Или ты ревнуешь и к служанкам тоже? – Доминик по-настоящему разгневался. Он смотрел на Шарлотту всего лишь как на сестру – и этого было достаточно, чтобы Сара обвинила его в связи с ней… Но ЭТО было смехотворно и грязно.

Сара сидела в кровати.

– Кто такая Бесси? Служанка Хилтонов? Я даже не знала ее имени. Как ты узнал его?

– Я не знаю. И что это значит, черт возьми? Она мертва!

– Я знаю это, Доминик. Они все мертвы.

Он взглянул на жену. Сара смотрела на него широко раскрытыми глазами, как будто он был чужим для нее, и она видела его в первый раз, как если бы он вышел из тумана с проволокой в руках.

Почему Доминик начал думать об ужасном? Потому что это было на лице жены. Она боялась его. Она вся сжалась, сидя на кровати, сгорбив плечи. Он видел, как напряглись мускулы горла, ее шея.

– Сара!

Ее лицо было словно заморожено.

– Сара! Ради бога! – Доминик подвинулся к ней, сел на кровать, наклонился вперед, чтобы поддержать ее за оголенные плечи, и почувствовал, как она вся напряжена. – Ты не можешь думать… Сара! Ты же знаешь меня! Ты не можешь думать, что я мог… – Он отклонился назад. У него пропал голос.

Она не отвечала.

Доминик отодвинулся от жены. Ему вдруг расхотелось дотрагиваться до нее. Внутри него словно все оледенело. Как будто его ранили, и он мог видеть весь ужас этой раны, но от шока все онемело, и он не чувствовал боли. Боль придет позднее, может быть, завтра.

Он встал.

– Я буду спать в соседней комнате. Спокойной ночи, Сара. Запри дверь, если ты будешь чувствовать себя в большей безопасности.

Доминик услышал, как она произнесла его имя, очень тихо, хрипло, но он закрыл дверь за собой не оборачиваясь. Он хотел остаться один, переварить все это – и уснуть.