Текст книги "Призрак с Кейтер-стрит"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Она продолжала держать глаза закрытыми.

– Я поняла, как мало знаю людей, которых, как мне казалось, я люблю. И я увидела это в других тоже. Во всех людях, которые приходили сюда. Они говорили, и я обязана была их слушать. Они смотрят вокруг. Каждый пытается указать на кого-то другого, на кого-то, чья вина их меньше всего огорчит. Начинаются сплетни, подозрения и тихие, шепотом, обвинения. Пострадали не только те, кого убили, и даже не только те, кто их любил.

– Тогда помогите мне, Шарлотта. Что вы знаете или думаете, что знаете?

– Джордж Эшворд. Лорд Джордж Эшворд. Он очень близко общался с Хлоей Абернази незадолго до того, как она была убита. Он брал ее в очень… неприличные места. Во всяком случае, так сказала миссис Абернази. И, несмотря на то, что говорит папа, Хлоя не была безнравственной. Ни в коем случае! Просто глупой…

– Я знаю.

Шарлотта открыла глаза.

– Эшворд ухаживает за Эмили. Пожалуйста, проверьте, что он… что он не замешан…

Питт грустно поморщился:

– Я осторожно проверю последние события, связанные с именем лорда Джорджа Эшворда. Мы знаем его; по крайней мере, у него не лучшая репутация.

– Вы имеете в виду…

– Я имею в виду, что он джентльмен, чей вкус слегка… грубоват и чей кошелек и статус позволяют ему совершать поступки, за которые другой был бы наказан. Полагаю, разговор с Эмили не дал никакого результата?

– Совсем никакого. Я поговорила с ней, и если бы она приняла это иначе, я бы не беспокоила вас.

Инспектор улыбнулся:

– Конечно. Не волнуйтесь. – Он протянул руку для рукопожатия, но затем неловко ее отдернул. – Я прослежу за лордом Эшвордом. Осторожно. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Эмили не пострадала, хотя я не могу защитить ее от того, что она будет серьезно напугана.

– Это ей совсем не повредит, – заметила Шарлотта, совершенно успокаиваясь. – Благодарю вас, инспектор. Я… я рада… вашей помощи.

Питт немного покраснел и повернулся, чтобы уйти.

– Вы собираетесь оставаться с миссис Лессинг до похорон?

– Да. А что?

– Нет, просто так. Спокойной ночи, мисс Эллисон. Благодарю вас за помощь.

– Спокойной ночи, инспектор Питт.

Шарлотта вернулась от Лессингов через неделю после того, как прошли похороны. Ей запретил ходить одной не только Питт, но также и папа. Она очень обрадовалась, когда Доминик приехал на извозчике, чтобы забрать ее.

Даже похороны и их окончание, черные одежды и душераздирающее горе миссис Лессинг не смогли омрачить удовольствия от встречи с Домиником, удовольствия быть наедине с ним. Когда их взгляды встречались, Шарлотте казалось, будто он физически прикасается к ней. Его улыбка согревала ее, растапливая холодный страх и безнадежность. Она сидела в экипаже рядом с ним, и на какой-то момент все вокруг исчезло; не было ни прошлого, ни будущего.

Они вели тривиальный разговор, но это ее не волновало. Быть с ним – вот что было важным, как и то, что все его внимание обращено только на нее.

Извозчик разгрузил коробку, Мэддок отнес ее в дом. Шарлотта последовала за ним под руку с Домиником. Это было изумительное чувство.

Но чувство это рухнуло, как только они вошли в гостиную. Сара посмотрела на них с дивана, на котором она сидела и шила. Ее лицо потемнело, едва она увидела их.

– Ты входишь не на бал, Шарлотта, – сказала она мрачным тоном. – Тебе не нужна такая поддержка, если только ты не собираешься падать в обморок!

Эмили сидела за пианино и смотрела на свои руки. Ее лицо постепенно становилось красным от неловкости положения.

Шарлотта онемела, замерла. Ее рука, несмотря на теплоту и близость Доминика, вдруг похолодела и потеряла чувствительность.

Возможно, она держалась слишком близко к нему… она не могла отрицать этого, так как делала это бессознательно. Теперь Шарлотта чувствовала себя очень неловко и виновато. Она попыталась освободить руку, но Доминик продолжал крепко держать ее.

– Сара, – нахмурился он, – Шарлотта только что вернулась домой после утомительных благотворительных обязанностей. Неужели ты не хотела бы, чтобы я оказал ей поддержку?

– Я бы хотела, чтобы ты приветствовал ее подобающе. – Сара сердилась, и ее голос звучал громко и уверенно. – Но не входить в дом, прижимаясь друг к другу!

Шарлотта осторожно высвободилась, ее лицо горело.

– Я извиняюсь за то, что обидела тебя, Сара, но это было не более чем радостное чувство возвращения домой. До того, как ты заговорила об этом.

– А после того, как я заговорила, чем это стало? – резко спросила Сара.

– Ты определенно испортила мне эту радость. – Теперь и Шарлотта начала сердиться. Это несправедливо. Ее, может быть, даже легкомысленное поведение не заслуживало такой критики, особенно высказанной публично.

– Ты была всего лишь за углом, – заметила Сара. – Не в Австралии.

– Она оставалась с миссис Лессинг, чтобы помочь ей пройти через труднейшие испытания. Это был акт величайшего благородства. – Доминик тоже начал сердиться. – Это не могло быть легким или приятным при данных обстоятельствах.

Сара зло смотрела на него.

– Я отлично знаю, где она была. И не нужно так ханжески рассуждать об этом. Это благородно, конечно, но едва ли она такая святая, как ты нам хочешь представить.

Шарлотта не могла ничего понять. Она посмотрела на лицо Сары. На нем отражалась ненависть. Она отвернулась, чувствуя боль и потрясение. Эмили не встречалась с ней взглядом. Шарлотта снова повернулась к Доминику.

– Правильно! – Сара встала. – Смотри на Доминика! Именно этого я и ожидала, только ты делала это за моей спиной!

Шарлотта почувствовала, как кровь приливает к ее щекам, даже к бровям, потому что она любила Доминика, всегда любила его… но она покраснела из-за своих мыслей, не из-за дел. Обвинение было совершенно несправедливым.

– Сара, я не знаю, что ты тут без меня придумала, но если это что-то неподобающее… если ты думаешь, я повела себя нечестно или несправедливо по отношению к тебе, то ты не права и твои обвинения не делают тебе чести. Это неправда, и ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы верить мне, прежде чем бросаться обвинениями.

– Я думала, что знала! Но только теперь поняла, как слепа была раньше, пока ты занималась благотворительностью для миссис Лессинг… Ты настоящая ханжа, Шарлотта! Я даже никогда не подозревала…

– И ты была права. – Шарлотта услышала свой собственный голос, как бы приходящий издалека. – Нечего подозревать. Ты именно сейчас не права, не раньше.

Она почувствовала, как Доминик взял ее за руку снова, захотела освободить ладонь, но он держал ее крепко.

– Сара, – тихо сказал он, – я не знаю, что ты тут навоображала, и не желаю знать. Но ты должна извиниться перед Шарлоттой за свои подозрения и за то, что ты высказала их вслух здесь.

Она открыто посмотрела ему в лицо, губы искривились в отвращении:

– Не лги мне, Доминик. Я знаю, а не предполагаю.

Его лицо ничего не выражало, кроме удивления.

– Знаешь что? Здесь нечего знать!

– Я знаю, Доминик. Эмили сказала мне.

В первый раз в жизни Шарлотта увидела Доминика по-настоящему сердитым. Эмили испугалась. Испугалась до такой степени, что не могла двигаться.

– Эмили?

– Ни к чему обращаться к ней или пытаться запугать ее, – заступилась Сара за сестру.

– Запугать Эмили? – Доминика это развлекло, его брови от удивления поползли вверх. – Никто никогда не мог испугать ее! Это невозможно.

– Не пытайся шутить, – парировала Сара.

Шарлотту они больше не интересовали. Она смотрела на Эмили. Та приподняла подбородок.

– Ты рассказала инспектору Питту о Джордже и Хлое Абернази, – сказала она слегка дрожащим голосом.

– Потому что я боялась за тебя! – защищалась Шарлотта, хотя и чувствовала себя виноватой. Она знала, что Эмили рассматривала это как предательство, и как бы мало это ни значило для Шарлотты, чувство вины оставалось.

– Боялась чего? Что я могу выйти замуж за Джорджа и оставлю тебя здесь одну-единственную незамужнюю? – Эмили закрыла глаза, лицо было абсолютно белым. – Прости меня… Этого не стоило говорить…

– Я подумала, что он, возможно, убил Хлою, ты однажды скажешь ему об этом, и тогда он должен будет убить тебя, – сказала Шарлотта. Сейчас для нее ничто не имело значения – ни любовь к Доминику, ни то, что здесь говорилось.

– Ты не права, – тихо сказала Эмили. Ее глаза еще были закрыты. – У Джорджа есть недостатки. Недостатки, с которыми ты, наверное, не ужилась бы, но не те, которые ты себе вообразила. Ты полагаешь, я могла бы выйти замуж за человека, способного на убийство?

– Нет. Я думала, ты бы узнала об этом позже, и по этой причине он бы убил тебя тоже.

– Ты его настолько ненавидишь?

– Мне нет до него дела! – сказала Шарлотта раздраженным тоном, почти крича. – Я думала о тебе.

Эмили ничего не ответила.

Доминик все еще сердился:

– Так ты рассердилась на Шарлотту и наговорила на нее Саре, чтобы отомстить?

Лицо Эмили напряглось. Она выглядела очень юно, а теперь еще и очень пристыженно.

– Я не должна была говорить ей, – призналась она, глядя на Доминика.

– Тогда извинись, и забудем об этом, – потребовал он.

Эмили расслабилась.

– Я не должна была говорить этого, но это не означает, что это неправда. Шарлотта влюблена в Доминика. Она полюбила его, как только он появился в доме. А Доминик польщен этим. Он рад этому. Я не знаю, насколько сильно… – Она оставила это под вопросом, открытым для предположений и очень болезненным.

– Эмили! – взмолилась Шарлотта.

Та повернулась к ней:

– Ты можешь взять назад слова, что сказала инспектору Питту? Ты можешь заставить его забыть это? Тогда почему ты ожидаешь того же от меня? Ты должна будешь жить с этим… так же, как буду жить я. – И она, оттолкнув их со своего пути, выбежала из гостиной.

Шарлотта посмотрела на Сару.

– Если ты ждешь от меня извинений, то напрасно, – процедила Сара сквозь зубы. – Теперь, быть может, ты будешь достаточно добра и пойдешь к себе наверх распаковываться? Я бы предпочла поговорить с моим мужем наедине. Тебя не должно удивлять, что я хочу задать ему несколько вопросов.

Шарлотта колебалась, но больше говорить было не о чем. Ничего такого, что не сделало бы положение только хуже. Она отодвинулась от Доминика и повернулась, чтобы уйти. Возможно, завтра будут извинения, а возможно, и нет. Но что бы ни было сказано, этот день не будет стерт из памяти. Чувства не будут такими же, как раньше. То, что она сказала Питту, было правдой. Все это похоже на рябь на пруду от брошенного в воду камня, и, возможно, эти круги никогда не остановятся.

Глава 9

На следующий день Доминик, как обычно, отправился в город. По возвращении домой он должен был встретиться и пообедать с отставным бригадным генералом и его женой. Это было событие, которого Сара с нетерпением ожидала, но когда он вернулся домой, то не обнаружил в ее настроении того возбуждения и удовольствия, которые ожидал увидеть. Она казалась какой-то отстраненной, не просто чем-то занятой, но определенно оскорбленной его присутствием. Он испробовал все возможные приемы. Похвалил ее платье, сказал ей все, что знал о жене генерала, какие у нее широкие связи в обществе, заверил ее, что ее наряд вполне соответствует событию. Осторожно поцеловал, боясь нарушить ее прическу или платье. Ничто не произвело эффекта – Сара по-прежнему отстранялась от его прикосновений и избегала его взгляда.

Не представлялось случая спросить, что беспокоит ее. Два или три раза в течение вечера Доминик пытался заговорить с ней, но каждый раз их либо прерывали, либо она меняла тему разговора, привлекая кого-нибудь к их беседе.

В экипаже по пути домой они остались одни в первый раз за вечер.

– Сара?

– Да? – Она не смотрела на него.

– В чем дело, Сара? Ты вела себя, как… как чужая весь вечер. Нет, не так. У чужой хотя бы манеры лучше.

– Мне жаль, что ты находишь мои манеры неадекватными.

– Перестань кривляться, Сара. Если я в чем-то виноват, скажи мне.

– «В чем-то виноват»! – Она повернулась к нему. Ее глаза сверкали в отблесках уличных газовых фонарей. – Да, ты в чем-то виноват, и если ты не знаешь, в чем, твоя нравственность заслуживает презрения. Мне действительно нечего сказать тебе.

– Какая нравственность? О, ради бога! Ты действительно развела весь этот шум из-за того, что я взял Шарлотту под руку, когда она пришла домой вчера? Это совершенно нелепо, и ты знаешь это. Ты просто ищешь причину для ссоры. По крайней мере, будь честной.

– Я ищу?.. Мне не надо долго искать, не так ли? Ты обожаешь мою сестру, держишь ее под руку, шепчешься с ней о чем-то и бог знает что еще! И ты думаешь, я должна искать что-то, чтобы поссориться с тобой? – Она снова отвернулась, ее голос прервался.

Доминик обнял жену, но та не замечала его прикосновений.

– Сара! Не глупи. У меня нет никакого интереса к Шарлотте, кроме того, что она твоя сестра. Она мне нравится, и ничего больше. Ради бога, я знаю Шарлотту с тех пор, как женился на тебе. Если бы я хотел ее, я бы спрашивал ее согласия, а не твоего.

– Это было шесть лет назад! Люди меняются! – Сара шмыгала носом, и было заметно, что она рассердилась на себя, так как считала такое поведение вульгарным.

Доминик был огорчен, не хотел обидеть ее, но все это казалось ему абсурдным. Он не мог избавиться от раздражения за испорченный вечер… а теперь еще и этот глупый разговор, когда они оба так устали!

– Сара, это глупо. Я не изменился, и, мне кажется, ты тоже. И, насколько я могу видеть, Шарлотта тоже не изменилась. Но она здесь совсем ни при чем. Конечно, ты можешь понять, что Эмили все это наговорила просто потому, что она любит Джорджа Эшворда, а Шарлотта сказала полицейскому… как его там… что Эшворд знал Хлою гораздо ближе, чем он им сказал. У тебя должно хватить ума, чтобы это понять и выбросить весь этот мусор из головы.

– Почему ты так кипятишься, если не виноват? – спокойно спросила она.

– Потому что это чертовски глупо! – взорвался он в гневе.

– Я только что узнала, что ты влюблен в мою сестру, а она – в тебя, и я при этом глупая потому, что мне это не нравится?

– О, Сара, ради бога, прекрати, – сказал он устало. – Это неправда, и ты знаешь это. Меня никогда, даже отдаленно, не интересовала Шарлотта – только как твоя сестра. Она умная, с чувством юмора и имеет свою точку зрения. Все эти качества не очень женственны… и ты была первой, кто указал мне на это.

– Инспектор Питт, кажется, не возражает. – Сара говорила обвинительным тоном. – Он влюбился в нее. Каждый видит это!

– Боже милостивый, Сара! Что общего у меня с этим ужасным полицейским? И я представляю себе, что Шарлотта сама стесняется всего этого, если только это правда. Он… рабочий класс! Он по статусу не выше торговца! И почему бы ему не обожать Шарлотту, пока он помнит свое место? Она очень красивая женщина…

– Ты так думаешь? – В ее голосе снова зазвучали обвинительные нотки, почти триумфальные.

– Да. Я так думаю! – Его собственный голос звучал гневно. Конечно, она вела себя глупо, и это очень утомительно. Из-за этого Доминик устал, его настроение было окончательно испорчено. Весь вечер он был терпелив, но его терпение быстро подходило к концу. – Теперь, пожалуйста, не продолжай больше. Я не совершил ничего такого, что требует извинения или заслуживает твоей критики.

Сара не ответила, но когда они приехали домой, то сразу же пошла наверх. Когда Доминик поговорил в кабинете с Эдвардом и последовал за ней, она уже была в постели, повернувшись к нему спиной. Он подумал, не поговорить ли с ней снова. Но у него уже не осталось ни теплых слов, ни желания. И, честно говоря, он слишком устал, сил для лицемерия не было. Он разделся и пошел спать, ничего не сказав.

На следующее утро Доминик проснулся, забыв весь этот глупый разговор, но ему напомнили о нем. Когда он вернулся домой вечером, лучше не стало. К этому добавилось еще некоторое охлаждение отношений между Эмили и Шарлоттой, но казалось, что никому до этого нет никакого дела. Разговор был необычно сдержан. Кэролайн говорила о незначительных соседских новостях, Эдвард добавлял то, что знал сам. Только бабушка много болтала. Она была полна сведений обо всех семейных тайнах вблизи Кейтер-стрит, особенно касающихся мужчин. Наконец Эдвард раздраженно велел ей помолчать.

Следующий день был не лучше, а еще через вечер Доминик решил остаться и поужинать в клубе. Раньше или позже Сара перестанет дуться на него, а пока что она просто невыносима. Он совершенно не понимал ее поведения. Доминик никогда не относился к Шарлотте иначе, чем по-дружески. Сара должна была знать об этом. Женщины часто совершают странные, необъяснимые поступки. Обычно это непонятный способ привлечения внимания, и после небольшой лести они возвращаются к своему обычному состоянию. Однако Сара на этот раз переборщила. От всего этого он заскучал и разозлился.

Через два вечера Доминик снова ужинал в клубе. Когда он остался в клубе в третий раз, то присоединился к разговору четверых мужчин, которые жили на расстоянии одной или двух миль от Кейтер-стрит. Сначала он просто прислушивался к разговору, но когда они начали обсуждать убийства, он заинтересовался.

– …эта жалкая полиция повсюду, и они, кажется, не продвинулись ни на шаг! – пожаловался один из мужчин.

– Бедняги так же растеряны, как и мы, – возразил кто-то.

– Они растеряны больше! Они даже не принадлежат к нашему обществу, совершенно другой социальный статус. Они понимают нас не больше, чем мы их.

– Ты же не можешь предположить, что этот безумец – джентльмен? – В голосе второго звучала насмешка, неверие и даже гнев.

– Почему нет?

– О боже! – Мужчина был ошеломлен.

– Хорошо, мы должны согласиться с тем, что, если бы это был незнакомец, к настоящему времени он был бы замечен. – Мужчина подался вперед. – Боже милостивый, неужели вы полагаете, что при том состоянии, в котором мы все находимся, чужак оставался бы незамеченным? Каждый все время оглядывается по сторонам, женщины не ходят поодиночке даже в соседний дом, мужчины наблюдают и ждут. Мальчики-разносчики отмечают время ухода и прихода; они хотят, чтобы всегда было отмечено, где они были и когда. Даже извозчики не желают ездить в район Кейтер-стрит. На прошлой неделе двое были задержаны констеблями, потому что они оказались незнакомцами из другого района.

– Вы знаете, – мужчина напротив него нахмурился, – до меня только что дошло, о чем этот старый дурень Бленкинсон говорил мне недавно! В то время я подумал, что он просто бормочет какую-то чепуху, но теперь я понял: он намекал на то, что подозревает меня!

– Не смешно! Это самая ужасная вещь, которая может произойти. Люди начинают на тебя странно смотреть, не говорят ничего конкретного, но ты чертовски хорошо знаешь, что происходит в их умах. Даже мальчишки на побегушках много начали себе позволять. Тоже подозревают…

– Вы не один, старина! Я тут отдал свой экипаж жене, а сам остался допоздна. Должен был взять другой экипаж, чтобы ехать домой. Этот гнусный извозчик спросил меня, куда ехать. Я сказал, и паршивый мужик имел наглость отказать мне. «Не поеду на Кейтер-стрит», – сказал он. Каково?

Один из мужчин заметил Доминика в своем поле зрения:

– А, Кордэ! Вы, конечно, знаете, о чем мы говорим. Ужасные дела, не так ли? Вся округа перевернулась вверх тормашками. Эта тварь, должно быть, сумасшедший.

– К сожалению, это не очевидно, – ответил Доминик, садясь в предложенное кресло.

– Не очевидно? О чем вы говорите? Я бы спросил, что может быть более очевидным, чем бегать по улицам и душить беспомощных женщин?

– Я имею в виду, что это незаметно в его поведении в другое время, – объяснил Доминик. – В его лице, его поступках или в чем-нибудь еще. Он выглядит точно так, как любой другой большую часть времени. – Он вспомнил слова Шарлотты. – Судя по тому, что мы знаем о нем, он мог бы быть теперь здесь, – любой из этих чрезвычайно уважаемых джентльменов.

– Мне не нравится ваше чувство юмора, Кордэ. Неправильное место для этого. Плохой вкус, я бы так сказал.

– Шутить об убийстве – действительно плохой вкус. Но я не шучу, я абсолютно серьезен. Даже если вы не верите в умственные способности полиции, при всеобщей бдительности любой из нас с явно странным поведением был бы давно замечен.

Мужчина внимательно посмотрел на него, его лицо покраснело, затем побледнело.

– Боже праведный! Шокирующая мысль. Не очень приятно, если сосед думает…

– Ваш ум никогда не посещала мысль о ком-то еще?

– Я признаю, это случалось со мной. Гатлинг вел себя немного странно. Я поймал его, когда он приставал на днях к моей жене. Держал руки там, где не следовало. Помогал ей надеть шаль. Я сказал ему что-то тогда. Никогда не думал об этом раньше… Может быть, поэтому он так оскорбился… Подумал, что я имею в виду… Ну хорошо, теперь это все в прошлом.

– Хотя и дьявольски неприятно. Чувствуешь себя так, словно никто не говорит тебе, что он имеет в виду. Разгадываешь один смысл внутри другого. Вы понимаете меня?

– Вещь, которую я не понимаю, – это когда служанки смотрят на тебя, как будто бы ты…

И все в таком же духе. Доминик слушал одни и те же разговоры, снова и снова. Смущение, замешательство, гнев… и, хуже того, почти неизбежное чувство, что где-то близко с кем-то, кого они хорошо знали, это случится опять.

Он хотел забыть об этом, вернуться назад – хотя бы на несколько часов, – к тому состоянию, которое было до первого убийства.

Несколько недель спустя Доминик обрадовался, когда встретил Джорджа Эшворда, одетого очень официально, очевидно, готового провести вечер в ресторане.

– А, Кордэ! – Эшворд хлопнул его ладонью по спине. – Пойдешь на ночное развлечение? Ты не скажешь Саре! – Он засмеялся, подразумевая это как шутку. Конечно, немыслимо, чтобы Доминик рассказал об этом кому бы то ни было. Никто не упоминает о таких вещах при женщине – при любой женщине, за исключением проститутки.

Доминик согласился мгновенно:

– Точно! То, что нужно. Конечно, я пойду. Куда мы направляемся?

Эшворд широко улыбнулся:

– Мы закончим у Бесси Мулане. А перед этим еще одно или два места. Ты уже ел?

– Нет.

– Чудесненько. Я знаю местечко, тебе понравится. Оно маленькое, но там великолепная пища и самая развлекательная группа.

Так оно и оказалось. Конечно, это был маленький бордель, но Доминик никогда не ел такого чудесного, вкусно приготовленного мясного блюда и не ублажал себя таким прекрасным вином. Постепенно он забыл о Кейтер-стрит и обо всех тех, кто жил там… и кто умер там. Даже глупое поведение Сары перестало занимать его голову, уступив место отличному настроению и веселью.

Заведение Бесси Мулане оказалось чрезвычайно комфортабельным публичным домом, где их радушно приветствовали. Эшворд был здесь не только известен, но и по-настоящему любим. Не прошло и получаса их пребывания там, как к ним присоединился молодой человек, шикарно и экстравагантно одетый, слегка пьяный, но пока еще не вызывающий возражений.

– Джордж! – воскликнул он с очевидным удовольствием. – Не видел вас уже несколько недель! – Он скользнул в мягкое кресло позади него. – Добрый вечер, сэр, – наклонил он голову по направлению к Доминику. – Вы не видели Джервиса? Думал отвлечь его немного. Но не могу найти его…

– Что с ним случилось? – светским тоном спросил Эшворд. – Кстати, – он указал на Доминика, – Доминик Кордэ, Чарльз Дэнли.

Дэнли кивнул.

– Дурень проигрался в карты. Проиграл довольно много.

– Не должно проигрывать больше, чем можешь себе позволить, – сказал Эшворд без всякого сочувствия. – Играй с игроками своего уровня.

– Я думал, он так и делал. – Дэнли скривил губы, выказывая недовольство. – Один из игроков жульничал. Я мог бы сказать заранее, что так и будет.

– Мне казалось, Джервис достаточно состоятелен? – Эшворд широко открыл глаза, чтобы показать, что это был вопрос. – Он это легко переживет. Должен успокоиться и прекратить подобные развлечения на время.

– Не в этом дело! По своей глупости он начал обвинять подонка в жульничестве.

Эшворд ухмыльнулся:

– Что случилось? Он вызвал шулера на дуэль? Он должен был бы подумать. После этого скандала пятилетней давности между лордом Черчиллем и принцем Уэльским ему следовало бы держаться в стороне от подобных дел.[6]6
  Речь идет о великосветском скандале между Рэндольфом Черчиллем и принцем Уэльским (будущим королем Эдуардом VII). Вступившись за честь дамы, которую Черчилль грозился опозорить, принц послал ему вызов на дуэль, который тот не принял, ибо «не желал рисковать жизнью наследника британского престола». В результате Черчиллю пришлось принести общественности публичные извинения.


[Закрыть]

– Нет, конечно, он не вызвал! Вероятно, жульничество было столь явным, что он без особых усилий показал это всем… и это было абсолютно идиотским мероприятием.

– Почему идиотским? – Доминик прервал его из простого любопытства. – Я бы подумал, что, если мужчина жульничает в картах и делает это плохо, он заслуживает того, чтобы об этом знали все.

– Естественно! Но этот парень с исключительно скверным характером и в некотором роде довольно влиятельный. Его репутация будет разрушена, конечно. Самый тяжкий грех – плохо мошенничать! Показывает, что вы настолько не уважаете своих партнеров, чтобы делать это хорошо. Но он чертовски уверен, что сможет обвинить в том же Джервиса.

Эшворд нахмурился:

– Не понимаю. Джервис не жульничал, не так ли? А даже если и жульничал, то не был пойман. И это главное. В конце концов, все мошенничают. Обвинение будет выглядеть простой злобой.

– Дело вовсе не в мошенничестве, дорогой друг. Дело в том, что этот мужчина женат на кузине Джервиса, которую тот очень любил… Джервис, я имею в виду.

– Так что?

– Кажется, у нее был любовник. Что, собственно, дело обычное и само по себе не имеет значения. Сделал ей пять детей, и стало ему скучно с ней, а ей – с ним. Все понятно. Все очень хорошо до тех пор, пока это держится в тайне. Но, кажется, ей удержать это в тайне не удалось. В один из дней она не заперла дверь в деревенском доме. Кто-то вошел, перепутав двери – и увидел ее с неким другом или, может быть, с другим другом. Развязка происшествия в том, что этот мошенник угрожал ей разводом.

Эшворд прикрыл глаза:

– О, мой боже, ее репутация будет полностью разрушена.

– Конечно. Расстройству бедняги Джервиса нет конца. Он очень любил ее, но кроме этого, имя семьи и все в таком роде… Стремительно меняется его положение в обществе. Как же, разведенная кузина!

– И ваш жульничающий друг выходит из дела сухим из воды, безнаказанно.

– Абсолютно верно! Вдвойне доволен: он женится снова, когда захочет. А она, бедняга, выгнана на улицу. Так что, господа хорошие, закрывайте ваши двери.

– Он сам ее не поймал?

– А зачем? Нет. Он в это время валялся в постели с Долли Лаутон-Смит, очень известной особой в нашем обществе. Но это не имеет значения. Для мужчин все иначе, конечно.

– Как насчет Долли? Думаю, что ничего хорошего.

– Нет, ей это не повредило. Каждый знает все обо всех, но считается только то, что на виду. Считается неприличным быть пойманным. Тот, кого застукали, выглядит смешно. В то же время развод никак не отражается на репутации мужчины, но окончательно разрушает репутацию женщины. В конце концов, ты можешь немного поразвлечься, но будешь выглядеть полным идиотом, если станет известно, что твоя жена предпочитает другого.

– А как же муж Долли?

– Мне кажется, между ними существует полюбовное соглашение. Он, конечно, не разведется с ней, если вы это имеете в виду. Почему он должен? Никто пока еще не поймал его в том, что он мухлюет, играя в карты!

– Бедняга Джервис, – вздохнул Эшворд. – Жизнь, полная опасностей.

– Кстати, об опасности. Что слышно об этом скверном деле на Кейтер-стрит? Четыре убийства! Должно быть, сумасшедший. Чертовски рад, что я не живу там. – Дэнли внезапно нахмурился. – Вы бываете там довольно часто, не правда ли? Эта милая малютка, с которой я видел вас в Актоне… Вы, кажется, сказали мне, что она живет там? Она мне понравилась. Душевная девушка. Не голубых кровей, но очень хороша.

Доминик открыл было рот, чтобы высказаться, но затем решил послушать еще. Ему нравилась Эмили, но вне зависимости от этого была еще лояльность семье.

– Голубая кровь надоедает, в конце концов, – медленно высказался Эшворд, совершенно не обращая внимания на Доминика. – Все строгого воспитания, ищут равную себе пару. Я должен жениться на деньгах или, по крайней мере, на ожидании их в будущем. Но большинство богатых молодых женщин так скучны…

Доминик вспомнил личико Эмили, полное определенной решимости. Какой бы она ни была – а иногда она бывала чрезвычайно раздраженной, – но скучной ее назвать нельзя. Так же как и Шарлотта. Но Эмили по-своему упряма. И даже более хитрая.

– Ну и ради бога, Джордж. – Дэнли отклонился назад и просигналил женщине, подняв свой пустой стакан. – Женись на женщине голубых кровей с деньгами, но держи другую в качестве любовницы. Кажется, такой ответ очевиден.

Эшворд глянул в сторону на Доминика и усмехнулся:

– Чертовски хороший совет, Чарли, но не перед лицом мужа ее сестры.

– Что? – Данли растерялся, затем краска залила его щеки. – Мне надоело ваше чувство юмора, Джордж. – Он притянул одну из проходящих девушек к себе на колени, не обращая внимания на ее хихиканье. – Какой вы невежливый!

Доминик посмотрел на него.

– Мисс Эллисон – сестра моей жены, – сказал он с явным удовольствием. – И я не могу представить ее в качестве любовницы кого бы то ни было, даже такого выдающегося человека, как Джордж. Однако вы можете пытаться, конечно.

Эшворд громко рассмеялся. Он был на редкость красивый мужчина.

– Развлечение заключается в преследовании. Для более щедрого угощения вы можете всегда прийти сюда. Эмили предлагает нечто большее – с ней интересно. Использует ум и мастерство, не так ли?

Сара всегда была дома, когда Доминик возвращался после ночных похождений. Она больше не проявляла к нему холодности и не упоминала о его отношениях с Шарлоттой. Но он видел по ее поведению и некоторой скрытности, что она этого не забыла. С этим Доминик ничего поделать не мог. Да он и не рассматривал давешнее охлаждение всерьез и ничего не собирался делать. Тем не менее, было неприятно. Ушли теплота и ощущение счастья, к которым он привык.

Полиция продолжала задавать вопросы людям. Страх все еще витал в воздухе, хотя первый ужас после преступления прошел. Верити Лессинг была похоронена, и все вокруг постепенно возвращались к нормальной жизни. Предположительно, люди бессознательно продолжали подозревать друг друга, но истерия поутихла.

Был октябрь, и быстро темнело, когда Доминик в кафе случайно наткнулся на инспектора Питта. Доминик был один. Питт остановился у его столика. Действительно, он был совершенно не воспитан. Никто не принял бы его за человека из общества.

– Добрый вечер, мистер Кордэ, – бодро сказал Питт. – Вы один?

– Добрый вечер, мистер Питт. Да, мой компаньон ушел.

– Могу я присоединиться к вам? – Питт положил руку на спинку стула напротив.

Доминик не ожидал такого обращения. Он не привык вести неофициальные разговоры с полицейским, особенно на публике. Этот парень, по-видимому, совсем не чувствовал разницы в их положении.