Текст книги "Чумные истории"

Автор книги: Энн Бенсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

Энн Бенсон
«Чумные истории»

Посвящается Роберту – в подарок на двадцатилетие

Пролог

Роберт Сарин осторожно, прижимая к груди заплесневелый фолиант, опустился в старое деревянное кресло-качалку и заерзал, поудобнее устраивая непослушные ноги. Наконец усевшись, он положил книгу на колени, прикрыл ладонями растрескавшийся кожаный переплет. Кресло медленно закачалось, и он погрузился в размышления о том, как проживет день грядущий и день следующий, и как справится с тем, что ему предстоит и что ему еще неведомо. Невидящими глазами он смотрел на неподвижно лежавшую в постели древнюю старуху, чей взгляд, не менее неподвижный, был устремлен к соломенному потолку, словно старуха высматривала там следы ненавистных тварей, имевших глупость сунуться в ее безупречный дом.

«Вон, проклятая крыса!» – говаривала она всякий раз, если вдруг случайная мышка забиралась в ее владения, и начинала перечислять способы, как расправиться с незваной гостьей, заливаясь злорадным смехом, и сын ее, сам давно немолодой, неусыпно несший службу подле постели, слышал в нем мстительные нотки. Ребенком он порой до того пугался силы, скрытой в словах матери, что забирался под ту самую кровать, на которой она теперь лежала, и только и мог, что робко выглядывать оттуда, рассматривая соломенный потолок.

Тогда, в молодости, мать его была отнюдь не тем человеком, с кем можно было бы пошутить, и, насколько он помнил, «проклятые крысы», будто понимая это, спешили скорее убраться. Теперь, на десятом десятке, когда тело ее одряхлело, кожа стала почти прозрачной, а глаза помутнели, только ум ее не утратил силы. На краю пропасти она все еще с отчаянным упорством продолжала цепляться за жизнь, будто смерть собралась явиться за ней слишком рано и колокол, который должен был о ней прозвонить, заслуживал сам быть расколот. Она не была готова к уходу в небытие и, как подумал сын с долей грусти, никогда не будет готова. Не раз она говорила ему, голосом ломким и полным горечи, что еще не закончила земных дел. А он, несмотря на свой страх перед ней, все же ее любил. Обязанный ей всем, что умел, он тоже не был готов с ней расстаться.

Он смотрел на голубые жилки, просвечивающие сквозь похожую на пергамент кожу, не понимая, как у этого сердца, чьи стенки наверняка сами стали тоньше бумаги, хватает сил гнать кровь, наполняющую их голубизной. Лицо ее, такое прежде ясное и чистое, теперь было сплошь изрезано морщинами и складками, испещрено теми темными пятнами, которые, однажды появившись, навсегда ложатся, будто грязные брызги, знаменуя собой приход старости. Дыхание ее с каждым вдохом становилось все медленнее, и Сарин знал, что вот-вот наступит минута, когда пауза между вдохом и выдохом затянется настолько, что легкие окончательно выбьются из ритма.

«Неужели это и есть конец? – думал Сарин. – Всего-навсего нарушение ритма». Быть не может – для того чтобы уничтожить тело, работавшее почти целый век, одного ритма мало, нужно что-то еще. Он вынул перо, лежавшее между страницами фолианта вместо закладки, и, протянув руку, поднес его к губам и носу матери. Перо еле заметно затрепетало, и трепетания повторялись равномерно каждые несколько секунд. Оно вздрогнуло несколько раз подряд, когда старуха вздохнула глубоко и протяжно, а потом вдруг замерло я осталось неподвижным в его руке. Он подержал его, как ему показалось, бесконечно долго, и наконец уверился, что мать отошла. Тогда он опустил голову и тихо заплакал, и слезы его бесшумным дождем полились на белесый от плесени переплет.

Через некоторое время он поднял затуманенные слезами глаза на ее недвижное тело, потом перевел взгляд на окно по другую сторону от постели. В окне он увидел несколько заглядывавших снаружи физиономий, чьи черты были искажены волнистой неровностью стекол. Он смотрел на них до тех пор, пока не поймал взгляд каждого. Во всех безошибочно читались страх и горечь. Его мать долго была для них защитницей и опорой, а теперь, после ее ухода, он должен был бы занять ее место. Однако он, от самого своего рождения, ознаменованного жестокими обстоятельствами, был не слишком крепок здоровьем, отчего не смог унаследовать от матери весь ее ум, и потому она, прежде чем сдаться смерти, устроила дело так, что теперь они должны были защитить его.

В книге, сказала она, есть все, что нужно, она подскажет ему, как правильно выполнить все задачи, которые теперь встанут перед ним. Он опустил глаза на заплесневелую кожу, собираясь открыть книгу, как вдруг с ужасом осознал, что вынул закладку и теперь не сможет найти места, с которого, как сказала мать, он должен начать. Его обдало горячей волной стыда, смешанного со страхом, когда он понял, что подвел мать. Как он мог потерять страницу? Она так долго и так старательно отыскивала ее.

Он начал сначала и принялся переворачивать один лист за другим, тщательно вглядываясь в древние письмена в надежде найти знакомые слова. Чернила на этих первых страницах, некогда черные, давным-давно выцвели, стали полупрозрачными, коричневатыми, и буквы едва не сливались с испачканными листами. Почерк писца был чужеземный и витиеватый, а слова принадлежали языку, которого он не знал, не осилил, хотя мать не раз пыталась его научить. Терзаясь своей глупостью, он нетерпеливо перевернул несколько страниц и наконец нашел место, где чернила оказались поярче, а слова знакомы. Однако он пролистнул и эти страницы и читать стал только там, где чернила были угольно-черные, где четкие углы букв знакомо загибались кверху и узнавалась рука женщины, которая лежала сейчас перед ним на низкой постели. Там он начал читать, медленно, внимательно, чтобы твердо увериться, что хорошо все понял, потому что хотел, когда наступит время, сделать все правильно.

Ему придется, сказала она, выполнить одну задачу, которая потребует от него всех сил, однако книга ему поможет, в ней найдется все необходимое. Не знала она только, когда это произойдет, но задача эта ляжет на него, сказала она, потому что при ее жизни этот час так и не пробил. Он от всего сердца надеялся на то, что ему хватит сил и мужества выполнить свою миссию так, как следует, как выполнила бы мать. Он вновь поднял глаза к окну и, поймав на себе взгляд наблюдателей, еле заметно кивнул. И они так же, еле заметно, повторили его кивок в знак сочувствия.

«Уже кое-что, – подумал он. – Хорошо бы тем и ограничилось».

Ноль

Апрель 2005

В тот самый день, когда Джейни Кроув была почти совершенно довольна собой и жизнью, что-то разладилось в механизме мироустройства, и все пошло наперекосяк.

– Вам не кажется, когда все так просто, что это похоже на издевательство? – сказала ей немного в нос (оттого, наверное, что переговорник в защитной маске оказался не по размеру) дама в соседнем самолетном кресле. – Только подумайте, сколько могло быть способов. Ядерный взрыв. Комета. Террористы, которые вполне могли бы захватить химический арсенал. И что же? Обыкновенная дурацкая бактерия.

– Можно сказать и так, – сухо отозвалась Джейни в надежде на то, что тон ее ясно даст понять, насколько неинтересна ей эта тема.

И когда только эта тупая дурында перестанет ныть, перечисляя все неприятности, случившиеся с ней в результате Вспышки? Если она и после обеда собирается вешать на уши эту лапшу, то Джейни выдаст ей парочку любимых историй времен самой Вспышки. По сравнению с ними померкнет все это тупое нытье.

Их самолет, направлявшийся в Лондон, гудел над Атлантикой. «Рак одолели, теперь бы одолеть турбулентность», – подумала Джейни. Стюард, двигаясь по проходу невероятно при такой тряске твердой походкой, раздавал налево и направо коробочки с питательной жидкостью, предназначенной для утоления голода. Второй шел за ним следом, выдавая упаковки со «стерильными приспособлениями для питья», как корректно с точки зрения медицины назывались в авиакомпаниях обычные пластиковые соломинки. Джейни, которой исполнилось сорок пять, была тем не менее слишком молода, чтобы помнить время, когда соломины эти делались из плотной вощеной бумаги, на ее памяти они всегда были из пластика. Хотя, конечно же, вне всякого сомнения, бывали и времена, когда, исходя из названия, это были и впрямь настоящие соломины. Вздохнув, Джейни покачала головой, размышляя над тем, что, кажется, вообще все на свете меняется и перемены редко бывают к лучшему.

Она бросила взгляд в сторону своей умолкшей наконец соседки, которая как раз вставляла соломину в отверстие стерильной маски. Джейни смотрела, как она проталкивала соломину через резиновое кольцо, пока та не попала в рот. Проткнула вторым концом такой же резиновый уплотнитель в верхней части коробочки, который тут же аккуратно сомкнулся вокруг соломины, создав вполне герметичное соединение. Соседка принялась бодро сосать, со всеми соответствующими всхлипами и причмокиваниями, чересчур ясно слышимыми в наушниках у Джейни. На мгновение соседка подняла глаза на Джейни и, заметив на лице у нее усмешку, быстро отключила звук. Виновато улыбнувшись, она в наступившей тишине вновь отвела взгляд в сторону, увлеченная ритуалом приема пищи.

«Вот и хорошо, – подумала Джейни, – помолчи немного. Не понимаете вы своего счастья, леди. Возьмись вы снова за свое, я, очень может быть, стала бы рассказывать про себя. Например, про то, что была хирургом, хорошим, между прочим, хирургом, что была у меня замечательная семья, но из них никого не осталось и меня – по безжалостным нашим правилам – заставили поменять профессию, и теперь я, в моем возрасте, должна переучиваться».

Джейни отключила наушники и занялась собственной коробочкой. Стало тихо, как под водой, – отдельные звуки доносились сквозь оболочку шлема, но глухо, будто издалека. Мертвый стерильный воздух внутри почти ничего не пропускал. Джейни прикрыла глаза и представила себе, будто она в спокойном, безмолвном лесу, где растут высокие сосны и до слуха доносится только пение птиц и жужжание насекомых, которые всплыли вдруг в памяти вместе с воспоминаниями об, одной из таких поездок в детстве. Покой и умиротворение.

Никакого покоя, однако, не было для стюардов, вынужденных слушать скрипы пластиковых костюмов, когда пассажиры, устраиваясь в креслах поудобнее, неуклюже ворочались в своих тяжелых стерильных скафандрах, предназначенных для того, чтобы исключить самую вероятность попадания любого микроскопического организма американского происхождения на безупречную британскую почву. Скрипы эти были ничуть не более приятны, чем скрип ногтя по классной доске. Для них, несчастных, осужденных блюсти комфорт и стерильность пассажиров, этот рейс, как, впрочем, и все трансокеанские рейсы, напоминал диковатое сборище каких-нибудь оживших кварцитов.

* * *

В аэропорте Хитроу к таможенному досмотру стояла очередь. Джейни уже в сотый раз за два часа, с тех пор как встала в хвост вместе со всеми пассажирами ее рейса, подняла взгляд на балкон, внимательно изучая фигуру биокопа, полицейского в зеленой форме биополиции, стоявшего почти неподвижно со своим химическим дробовиком на изготовку. Дуло было нацелено на прибывших, и ствол в руках полицейского ни разу не дрогнул. На этот раз Джейни увидела, как биокоп выпрямился и поднял к голове руку, регулируя громкость в наушниках. Он внимательно слушал, нахмурившись, потом повернулся лицом к другому балкону, где почти в ту же секунду открылась дверь и на антресоли появился еще один биокоп, который двинулся по переходу вперед и остановился рядом с первым. После короткого обмена фразами первый двинулся прочь, а второй встал вместо него в той же позе.

Джейни подтолкнула локтем стоявшую рядом женщину, ту самую, которая не давала ей покоя в самолете. Той уже настолько надоело ждать, что от скуки она принялась учить наизусть инструкции, мелькавшие на зеленом телевизионном экране над залом. Она повернулась к Джейни.

– Смотрите, – сказала Джейни. – Смена караула.

* * *

Часа через три Джейни наконец подошла к таможеннику, суровому мужчине среднего возраста, с каменным лицом, который, распространяя вокруг себя запах чеснока, смотрел так, будто больше всего на свете мечтал сейчас выпить хорошего антипохмельного.

«Гнусная работенка», – подумала Джейни и в ту же секунду вдруг поняла, что повези ей меньше на самую малость – и ей тоже пришлось бы всю жизнь заниматься чем-то подобным. Новая работа в сравнении с таможней казалась не такой и ужасной – по крайней мере, там хоть отчасти ей пригодятся старые навыки. Здесь, в Лондоне, Джейни предстояло пройти последний этап практики, а потом, когда получит диплом, начать новую жизнь, где ничто не будет напоминать о прошлом. Постепенно больное и надломленное в ней заменится новым, и она станет той, здоровой Джейни Кроув, какой и должна быть. Порой она думала, что это хорошо, но в другое время потеря и этой части себя казалась ей подобной маленькой смерти. Сейчас она слишком устала, чтобы гадать, что принесет ей день сегодняшний.

Изгибавшаяся волной очередь плавно поднесла Джейни к длинному столу, где стояли, готовые для досмотра, ее чемодан и коробки.

– Какова цель вашего визита? – спросил служащий.

– Научное исследование. Археологические раскопки.

– Какова цель исследований?

– Завершение курса судебной археологии.

– Как долго вы намерены пробыть на нашем прекрасном острове? – спросил он с улыбкой.

По улыбке Джейни догадалась, что таможенник пытается навести ее на неверный ответ.

Однако она была к этому готова, не зря ее инструктировали в Департаменте заграничных поездок США, который и был предназначен для того, чтобы все поездки соотечественников за рубеж в период после Вспышки протекали без неприятностей. Как можно спокойнее Джейни произнесла заготовленную фразу:

– Если ничего не случится, недели три.

Улыбка на лице таможенника угасла. Он проворонил свой шанс объявить ее визит «незаявленным» и снять отпечаток тела. Таможенник явно был разочарован.

– Хорошо, – сказал он, – три так три. Но если визит ваш затянется и вы задержитесь дольше чем на четыре недели, вам необходимо будет доложить о себе в Министерство идентификации, чтобы у вас сняли отпечаток тела. Вы же понимаете, нужно будет выписать вам вид на жительство и все параметры должны быть зафиксированы.

Он вручил ей небольшой буклет.

– Правила поведения для иностранцев, – сказал он. – Незнание не снимает ответственности, поэтому будьте любезны, прочтите внимательно.

Таможенник принялся проверять содержимое ее багажа, а Джейни про себя подумала, уж не собрался ли он устроить ей экзамен по этим правилам. Она было хихикнула, но ее радость тут же угасла, когда она поняла, что зубная паста, дезодорант и увлажняющий крем конфискуются в пользу таможни. Спрей для волос, шампунь и кондиционер легли в желтый пластиковый биостерильный пакет. Ей предоставлялся выбор: получить свои вещи, оплатив карантинную камеру хранения при выезде из страны, или же согласиться на их безопасное уничтожение. Прикинув стоимость камеры, Джейни согласилась на уничтожение.

– Думаю, в Британии тоже можно купить туалетные принадлежности, – сказала она таможеннику.

Тот улыбнулся вежливо, но она заметила у него на лице плохо скрытую радость, когда он вытряхнул все ее очень личные вещи на стол. Продолжив досмотр косметички, он отложил в сторону бутылочку с парацетамолом.

– Что не так с моим парацетамолом? – поинтересовалась Джейни.

– Разрешено ввозить только при наличии рецепта, – ответил он. – Аспирин и ибупрофен тоже.

Джейни, от изумления раскрыв рот, вытаращила глаза.

– Не я устанавливаю правила, мисс. Я лишь их исполняю. Если сомневаетесь, спросите на медицинском контроле.

Покончив с вещами, таможенник открыл ящик с оборудованием. Затаив дыхание, Джейни смотрела, как он роется в инструментах. Он покопался в них и, подняв голову, послал ей такой взгляд, будто хотел сказать: «Это-то мне зачем?», поднес к губам переговорник и попросил:

– Пожалуйста, принесите сканер.

Джейни перевела дух и тихо пробормотала себе под нос несколько весьма крепких ругательств, из которых, однако, ни одно не передавало ее отношения к этому типу, так радевшему о безопасности соплеменников. В животе заурчало, словно и живот, давно пустой после питательной самолетной жидкости, тоже запротестовал против дополнительной задержки.

Открылась ближняя дверь, и полицейский в зеленой форме вкатил высокий лазерный сканер и установил его у стола. Таможенник нажал на какие-то кнопки, колесики завертелись, и сканер выдвинулся вперед, нависнув над инструментами, разложенными на столе.

Джейни смотрела и шепотом повторяла себе под нос:

– Пожалуйста, только не зажужжи… Только не жужжи…

На ее счастье, ничего и не произошло, сканер не нашел никаких недозволенных бактерий, вирусов или грибков. Джейни уже было решила, что она свободна, но страж решил еще продлить ей удовольствие и принялся спрашивать, для чего нужны столь необычные предметы.

Он тыкал рукой, и она отвечала. Дозиметрический прибор. Микрометр. Биозащитные пакеты для образцов. Защитные очки. Биозащитные перчатки. Ручной пневматический бур.

Здесь он остановился, взял руками в перчатках металлическую трубку метровой длины и повертел, изучая. Похожая на садовое приспособление для посадки луковиц, нарциссов и тюльпанов, она явно вызвала его интерес.

У матери моей была похожая штука. Правда, поменьше, V пробормотал он.

«У твоей матери был Микки Руни. [1]1
  Микки Руни – американский комик (1920–1992). (Здесь и далее – примеч. переводчика.)


[Закрыть]А у меня Карим Абдул-Джабар. [2]2
  Карим Абдул-Джабар, настоящее имя: Фердинанд Льюис Альсин-Дор, более известен как Лью Альсиндор (р. 1947), профессиональный баскетболист.


[Закрыть]Не та лига», – подумала Джейни.

Но мило улыбнулась и вслух сказала:

– Какая прелесть. До чего приятно, что все люди везде любят одно и то же.

Слова ее, кажется, пришлись ему по душе, потому что он в ответ улыбнулся и произнес:

– Ну, хорошо, по-моему, все. Получите свои вещи вон за той дверью. – Он показал на дверь слева. – А сейчас вон туда, в очередь на медицинский контроль.

Джейни закрыла ящики, и он махнул ей на прощание рукой:

– Надеюсь, вам у нас понравится.

Она помахала в ответ и двинулась дальше.

Пробираясь в толпе к следующей очереди, где стояли пассажиры ее рейса, Джейни ворчала про себя: «И что же мне не сиделось спокойно дома», – хотя и сама прекрасно знала, зачем прилетела.

* * *

Она приготовилась ждать целую вечность, но вторая очередь двигалась пусть немного, но все же быстрее. В очередной раз продвинувшись на полшага вперед, она, уже в полубессознательном состоянии, едва разлепив слипавшиеся глаза, бросила взгляд на часы. «Больше суток, – подсчитала она. – Хочу только одного – принять горизонтальное положение». Джейни тупо следила за очередью, глядя, как все, подходя к столу, показывают бумаги и обнажают правое запястье.

Офицер на контроле рукой в перчатке мгновенно проводил световодом, из которого лился яркий голубой дезинфицирующий свет, после чего прикладывал ладонь пассажира к небольшому компьютеру, который напомнил Джейни старинные банковские автоматы. С тоской она припомнила свой банкомат, стоявший у них в вестибюле общежития в медицинском колледже. Как же они любили поболтать, когда спускались туда. Это были их «банкоматские посиделки».

В конце осмотра компьютер каждый раз автоматически вносил стоимость своей услуги в аэропорту Хитроу на личный счет пассажира. Дома, в Америке, эту сумму снимут со счета в течение дня с момента их прибытия в Англию, и Джейни попыталась утешиться тем, что курс сейчас был не самый худший. Через какое-то время она обратила внимание на то, что офицер работает один, а компьютеров рядом несколько. Очередь была длинная – сюда стекались все пассажиры их рейса, пройдя досмотр у разных таможенников. Очереди вызвали у нее ассоциацию с пробками в туннеле Самнера в Бостоне. Или с каплей крови под микроскопом, где тромбоциты сбегаются к инородному телу.

– У них сегодня, похоже, не вся смена на месте, – обратилась она к стоящей рядом женщине, которая зевнула и кивнула в знак согласия.

В конце концов подошла очередь Джейни.

Офицер за столом сказал:

– Предъявите паспорт или личную карточку. Карточку Джейни не получила и потому протянула паспорт.

Просмотрев страницы, он спросил:

– В чем цель вашего визита, мисс Кроув?

Джейни устало сникла. «Кажется, мы заходим на второй круг». Но, не желая раздражать офицера, она не стала протестовать и просто повторила то же, что раньше.

Глядя в паспорт, он набрал в компьютере ее данные, и почти мгновенно на дисплее появилась регистрационная въездная карта.

– И надолго ли вы к нам?

Джейни, усталая, голодная, едва не вспыхнула от раздражения, однако сдержалась. «Просто подыграйте им, Кроув», – вспомнила она. «Ты почти у финиша», – сказала она себе. Она взяла себя в руки и вежливо выдала всю информацию.

– Благодарю вас, мисс, – сказал офицер. – Не могли бы вы показать запястье?

Джейни расстегнула и закатала правый рукав. Дезинфицирующий свет оказался на удивление прохладным – неизвестно почему Джейни думала, что он теплый. Ощущение было даже приятным, по крайней мере до тех пор, пока офицер не взял ее руку и не вложил пальцы в отверстие компа. Джейни, боявшаяся, как и все хирурги, травмы руки больше всего на свете, запаниковала, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вырваться и не удрать. На руке защелкнулся, автоматически отрегулировавшись, гибкий металлический браслет. Потом офицер нажал на какие-то кнопки.

– Готово, – сказал он, и Джейни напряглась, ощутив кожей легкую электрическую вибрацию. Длилось это не больше секунды, после чего офицер предупредил: – Погодите немного, сейчас она выведет данные.

Джейни расслабилась. Браслет еще не отомкнулся, но все данные были сняты, тест остался позади, и она могла спокойно вздохнуть.

Из лотка под передней панелью беззвучно выполз бумажный листок. Офицер ловко его оторвал и быстренько просканировал. С широкой улыбкой он повернулся к Джейни:

– Здоровье как у лошади. Прививки все, инфекционных заболеваний нет. – Потом, хмыкнув глумливо, добавил: – И не беременны.

Браслет на ее руке щелкнул.

Джейни подняла глаза. «Сволочь, – подумала она. – Прекрасно ведь знаешь, что я стерилизована. Все перед тобой на экране».

– Следующий, – сказал офицер, и к столу подошла женщина, стоявшая следом за Джейни.

Застегивая рукав, Джейни смотрела, как он проделывает те же штучки с женщиной, а когда он и той объявил, мол, прививки все, инфекций нет, не беременна, увидела на его бейдже ниже, под именем, буквы «д. м.». Доктор медицины. «Господи, пожалуйста, – взмолилась она, – только не это. Я умру, если меня заставят делать что-нибудь подобное». Когда он заканчивал свое обследование, Джейни вспомнила, что таможенник посоветовал спросить у него про аспирин.

Доктор медицины, саркастически хмыкнув, ответил:

– Видите ли, производители фармацевтических препаратов тоже хотят как-то зарабатывать на жизнь, согласны? На антибиотиках теперь денег не сделаешь, вот они и убедили власти в том, что новые обезболивающие совсем не так безопасны, как утверждалось раньше. Теперь к ним прилагается куча соответствующих инструкций по применению. И конечно, они здорово подорожали, поскольку производителям нужно же окупить расходы на эти бумажки. Бюрократия в действии. Хотите купить аспирин, возьмите рецепт.

Он шлепнул печать на въездных бумагах и вернул женщине.

– С вами все, – сказал он. – К выходу по желтым стрелкам.

Она отошла от стола вместе с целой группой также освободившихся пассажиров, поправлявших после досмотров на себе одежду. Вдруг позади, у столов, откуда они только что отошли, послышались гневные крики, и все, оглянувшись, увидели молодого человека, который сражался с компьютером, пытаясь высвободить руку. Офицер велел очереди перейти к другому компьютеру, одному из тех свободных, что заметила Джейни. Когда место расчистилось, он что-то сказал в переговорник, а потом и сам тоже отошел в сторону. Через несколько секунд пол раздвинулся, и четыре поднявшиеся стенки отделили от всех этот стол и пристегнутую к нему браслетом жертву, которую теперь биокопы должны были забрать для «детального обследования». Не обращая никакого внимания на мольбы молодого человека, доктор медицины, стоявший теперь возле соседнего компьютера, произнес: «Следующий», и от очереди отделилась испуганная женщина.

Взглянув на свою соседку, Джейни от души улыбнулась.

– Может, он был беременный, – сказала она и пошла прочь: искать человека, который должен был ее встречать.