Текст книги "Смерч войны"

Автор книги: Эндрю Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 48 страниц)

По распоряжению фюрера группа армий «Центр» фельдмаршала Эрнста Буша (1,2 миллиона человек) была передана фельдмаршалу Вальтеру Моделю (уже прозванному «пожарным Гитлера»), продолжавшему командовать и группой армий «Северная Украина», но и он уже не мог остановить натиск русских войск. К 10 июля в окружении оказались двадцать пять из тридцати трех дивизий группы армий «Центр», и лишь немногим частям удалось выбраться из «мешка». Операция «Багратион» не случайно началась в день третьей годовщины «Барбароссы»: уничтожение группы армий «Центр» во многом повторило судьбу русских армий на начальной стадии «Барбароссы», когда их «укрепленные пункты» молниеносными захватами брали в клещи мобильные немецкие механизированные войска. Операция «Багратион» длилась шестьдесят восемь дней, и каждый день немцы теряли в среднем 11 000 человек. Русские нанесли вермахту удар в «солнечное сплетение», завладев Белоруссией и открыв пути в Восточную Пруссию и Прибалтику. Для России 1944 год стал annus mirabilis,как для британцев 1940-й. За время операции «Багратион», по советским данным, немцы потеряли 381 000 человек убитыми, 384 000 ранеными и 158 000 пленными. Русские войска уничтожили или захватили две тысячи танков, 10 000 орудий и 57 000 грузовых и других автомобилей ^[1285]. Как бы ни восхвалялось поражение, нанесенное немцам союзниками в Фалезском «котле», победа русских над группой армий «Центр» была вдесятеро грандиознее, хотя о ней на Западе известно, пожалуй, только военным историкам.

14 июля 1944 года русские начали наступление южнее Припятских болот, овладев 27 июля Львовом. Немцы, таким образом, вернулись туда, откуда двинулись в Россию три года назад. В результате наступательных операций с севера и юга Припятских болот Красная Армия перешла довоенные границы Польши, заняла Каунас, Минск, Белосток, Люблин и в августе форсировала Буг. Советские войска остановились на Висле перед Варшавой: Моделю удалось сковать 1-й Белорусский фронт Рокоссовского на рубеже к востоку от польской столицы. Нередко утверждается, будто русские остановились 7 августа на Висле по политическим мотивам, желая якобы дать немцам время на то, чтобы разгромить Варшавское восстание. Однако у них для этого имелись серьезные причины: с 22 июня они преодолели 450 миль и до предела растянули свои линии коммуникаций и снабжения.

Вскоре в Москве на Садовом кольце был устроен показательный «парад» 57 000 немецких военнопленных, включая двадцать пять генералов, шедших впереди колонны. Военный корреспондент Александр Верт сообщал тогда:

«Москвичи поглядывали молча, спокойно, не свистели и не улюлюкали, только подростки иногда выкрикивали: «Эй, посмотри на этих уродов!», а большинство людей тихо переговаривались друг с другом. Я слышал, как маленькая девочка, сидевшая на плечах матери, сказала: «Мама, это те дяди, которые убили папу?» А мать обняла ребенка и заплакала. Так немцы наконец появились в Москве. Когда парад закончился, русские дворники продезинфицировали улицы».

Черчилль не преминул воспользоваться поражением группы армий «Центр» для того, чтобы еще раз посмеяться над Гитлером в палате общин. 2 августа, в день десятой годовщины смерти Гинденбурга и восхождения во власть Адольфа, он сказал: «Очень может быть, что русским помогла стратегия герра Гитлера – вернее, ефрейтора Гитлера. Даже военные кретины не могут не видеть ошибки в его действиях…» ^[1287].

Правда, накануне у Гитлера был повод и для ликования, пусть и недолгого. 1 августа, когда Красная Армия подошла к границе Восточной Пруссии на расстояние пятнадцати миль, Модель, уступавший русским практически во всем, сокрушил 2-ю танковую армию и отбросил на тридцать миль ^[1288]. Абвер перехватил следующий разговор, происходивший по радиосвязи между безымянными красными командирами во время «ураганного огня» немецких штурмовых орудий:

«А. Держитесь!

Б. Мне конец,

Л. К вам идут подкрепления.

Б. К черту подкрепления. Меня отрезали. Они меня здесь уже не найдут.

Л. В последний раз. Я запрещаю вам говорить так открыто. Лучше, если вы перестреляете своих людей, а не немцы.

Б. Товарищ номер пятьдесят четвертый. Может быть, вам будет понятнее, если я скажу, что мне некого расстреливать, кроме радиста».

Крошечная, в масштабах всей операции, победа Моделя тем не менее заслужила похвалу Гитлера и почетное звание «спасителя Восточного фронта» ^[1290]. 31 августа Гитлер говорил на фюрерском совещании: «Трудно представить более тяжелый кризис, чем тот, который мы пережили в этом году на Восточном фронте. Когда пришел фельдмаршал Модель, от группы армий «Центр» оставалась только дыра» ^[1291]. Однако фюрер, вместо того чтобы облечь фельдмаршала новыми полномочиями и, возможно, назначить командующим всем фронтом, отправил его на Западный фронт. Гитлер затем произвел и другие перестановки в рядах командующих армиями.

3

Приближение Красной Армии вдохновило Армию Крайову поднять восстание, которое началось в Варшаве в 17.00 во вторник, 1 августа 1944 года, под руководством несгибаемых генералов-патриотов Тадеуша Бур-Коморовского и Антония Хрусцеля. Поляки хотели захватить власть в столице и добиться суверенитета страны до прихода русских, справедливо полагая, что им, так же как и нацистам, польская независимость не нужна. Таким образом, восстание было направлено в военном отношении против немцев, а в политическом – против России, и это прекрасно понимал Сталин ^[1292]. В результате оно закончилось для поляков так же трагически, как и восстание польских евреев в Варшавском гетто в апреле 1943 года. Эсэсовцы подавили его за шестьдесят три дня, и эта кровавая расправа отражена в документальном фильме, который сегодня показывают в Музее Варшавского восстания. Когда оно начиналось, только 14 процентов бойцов Армии Крайовой располагало хоть каким-то оружием, имея на всех 108 пулеметов, 844 автомата и 1386 винтовок ^[1293].

26 августа Черчилль встретился с польским главнокомандующим генералом Владиславом Андерсом в его штабе в Италии. Андерс уже побывал на Лубянке и не питал никаких иллюзий в отношении России. «Заявления Сталина о свободной и сильной Польше, – сказал генерал Черчиллю, – наглая ложь». Поведав британскому премьеру о Катыни и о том, что творили Советы в Польше в 1939 году, Андерс воскликнул: «У нас жены и дети в Варшаве, и им лучше погибнуть, но не жить под большевиками!» Судя по записям его адъютанта, князя, поручика Евгения Любо-мирского, Черчилль ответил: «Я хорошо вас понимаю. Но вы должны доверять нам. Мы вас не оставим, и с Польшей все будет в порядке» ^[1294]. Видимо, он говорил то, что чувствовал тогда, однако Черчилль вряд ли имел право давать такие обещания в то время, когда Красная Армия, 6,7 миллиона штыков, была готова одним маршем пройти через всю Польшу.

Мужество и стойкость, проявленные поляками во время восстания, поразительны. Когда немцы отрезали подачу воды в город, они вручную копали колодцы. 1 сентября тысяча пятьсот бойцов должны были отступить с позиций в Старе Място (Старом городе), и они могли уйти только по канализации, куда можно было попасть лишь через единственный люк – на площади Красинских. «Достаточно было взорваться паре химических бомб, как началась бы паника и никто не вышел бы живым из туннелей, – вспоминал Бур-Коморовский. – И как можно было скрытно провести тысячу пятьсот человек через один люк, находившийся всего в двухстах двадцати ярдах от врага?» ^[1295]. Тем не менее он решился на этот отчаянный шаг, потому что «нам нечего было терять». Оставив Старый город немцам, в подземелье спустился весь отряд, забрав с собой раненых, пятьсот беженцев и около ста военнопленных.

«Медленно, очень медленно двигалась очередь, – писал в мемуарах Бур-Коморовский.– Каждый держался рукой за впередиидущего. Человеческий серпантин растянулся на полторы мили. Нельзя было остановиться ни на секунду, за тобой идут другие. Люди шли с трудом, воды почти не осталось, ноги погружались до икр в какую-то слизь. Солдаты не спали уже несколько дней и ели только картофельные хлопья. Винтовки висели на шеях, стучали по стенам туннеля и казались невыносимо тяжелыми… Последний боец спустился в люк перед рассветом».

Когда наутро на Старый город обрушились «штуки», артиллерия и танки, в нем уже не было солдат Бур-Коморовского.

В отместку «ваффен-СС» разрушили почти весь город (83 процента зданий). Тем не менее, когда Красный Крест организовал в начале сентября эвакуацию, только десятая часть миллионного населения Варшавы согласилась уехать из города. Армия Крайова имела лишь недельный запас боеприпасов, но сражалась больше девяти недель, до 5 октября. Поскольку Сталина вполне устраивала ликвидация в Польше любой оппозиции будущему коммунистическому режиму, он не разрешил самолетам американских и британских военно-воздушных сил садиться на территориях, контролируемых советскими войсками, что серьезно мешало союзникам сбрасывать полякам продовольствие и оружие, хотя такие попытки все равно предпринимались. До капитуляции Бур-Коморовский потерял 15 200 человек убитыми и 7000 ранеными. Потери немцев тоже были большие: по некоторым оценкам, 17 000 убитых ^[1297]. Гиммлер отправил в концлагеря 153 810 поляков, включая женщин и детей, откуда лишь немногие вернулись живыми ^[1298].

Подавив восстание в начале октября, войска СС ушли из города, и только в середине января в дымящихся руинах Варшавы появились части Красной Армии. Поляки вели поистине героическую борьбу, которую иногда незаслуженно обходят вниманием американские и британские историки Второй мировой войны. В то же время историк Польши Норман Дэвис, например, сопоставляя восстание поляков и сражение союзников при Арнеме, отметил, что в Варшаве в боях участвовало вдвое больше солдат, оно вызвало в пять раз больше потерь и продолжалось в десять раз дольше. «Мало того, решалась судьба столицы союзников, – писал Дэвис. – И втрое больше мирных жителей было убито, чем за все время лондонского блица» ^[1299].

27 декабря 1944 года Сталин пожаловался Рузвельту на то, что западные союзники поддерживают польских демократов, создавших, по его определению, «сеть преступников и террористов, действующих против советских солдат и офицеров на территории Польши»: «Мы не можем мириться с положением, когда террористы, науськиваемые польскими эмигрантами, убивают в Польше солдат и офицеров Красной Армии, ведут преступную борьбу против советских войск, освобождающих Польшу, и помогают нашим врагам, чьими пособниками они, по сути, и являются». Квалификация польских демократов как пособников нацистов в достаточной мере показывает то, какую позицию Сталин занимал по отношению к Польше за два месяца до Ялтинской конференции, на которой Рузвельт и Черчилль приняли за чистую монету его обещания дать Польше право на самоопределение ^[1300]. Конечно, Сталин воевал не за демократию. Ричард Оувери назвал «величайшим парадоксом Второй мировой войны» то, что демократия была «спасена усилиями коммунизма» ^[1301]. Сталин вел войну за Октябрьскую революцию и «матушку-Россию», потеряв в общей сложности двадцать семь миллионов человек. Но прежде чем проникнуться симпатией к СССР, полезно вспомнить, какие чудовищные ошибки совершили его руководители (это, конечно, не относится к многострадальному русскому народу). Пакт с нацистами, размещение войск чересчур близко к новым границам, нежелание прислушаться к многочисленным предупреждениям о «Барбароссе» – и в этих, и в массе других кардинальных просчетов вина Сталина и его политбюро. Гитлер заслужил репутацию человека, которому нельзя доверять, задолго до подписания советско-германского пакта в августе 1939 года. Тем не менее Александр Солженицын указывал: «Никому не доверять – в этом был весь Иосиф Сталин. Всю жизнь он доверял только одному человеку, и этим человеком был Адольф Гитлер» ^[1302].

4

Пока эсэсовцы расправлялись с поляками в Варшаве, маршал А. Василевский 20 августа 1944 года начал очищать от немцев Балканы: войска 2-го и 3-го Украинских фронтов перешли Прут и атаковали группу армий «Южная Украина» в Румынии. Гитлер во что бы то ни стало хотел удержать румынские нефтяные промыслы, без которых его танкам и самолетам пришлось бы пользоваться синтетическим топливом, и не мог позволить себе отвести 6-ю армию (ей вернули прежнее название): в результате двадцать дивизий оказались 23 августа в гигантском «мешке», зажатые между реками Днепр и Прут. В тот же день капитулировала Румыния и, поменяв ориентацию, вскоре объявила войну Германии. Русские взяли в плен около ста тысяч немецких солдат и офицеров, огромное количество техники и вооружений, и 31 августа Красная Армия вошла в Бухарест. За десять дней она преодолела 250 миль и тем не менее, не теряя темпа, за шесть дней проделала еще 200 миль к границе Югославии, а к 24 сентября была уже вблизи Будапешта.

25 августа Модель был отправлен на запад на замену Клюге, став одновременно и командующим группой армий «Б», и главнокомандующим на Западе: вдень «Д» эти посты занимали Роммель и Рундштедт. За один календарный год «пожарный» Гитлера успел покомандовать тремя группами армий на Востоке, очень недолго – группой армий «Северная Украина» и позанимать два руководящих поста на Западе. Пертурбации Моделя являют собой показательный пример того, как Гитлер перетасовывал командующих, не позволяя им вникать в дела сверх меры. Через месяц фюрер заменил Моделя Рундштедтом, вернув его из немилости, хотя Модель остался командовать группой армий «Б» и в этом качестве восемьдесят пять дней защищал эстуарий Шельды, нанес поражение британцам и полякам под Арнемом и возглавлял наступление в Арденнах.

В меньшей степени капризам фюрера была подвержена и карьера Рундштедта. Первый раз он попал в немилость еще в октябре 1938 года, когда во время перевооружения вермахта выступил в поддержку генералов, не разделявших идеи нацизма. В июне 1939 года Гитлер назначил его командующим группой армий «Юг», а 19 июля 1940 года он был в числе двенадцати генералов, произведенных в фельдмаршалы. В декабре 1941 года фюрер снова уволил Рундштедта, когда тот отказался выполнять под Ростовом приказ «стоять насмерть». Спустя четыре месяца он получил назначение главнокомандующим на Западе, но 6 июля 1944 года Гитлер опять его убрал с поста, когда фельдмаршал попытался убедить фюрера следовать более гибкой и маневренной оборонной стратегии, а не биться во Франции за каждый город и деревню. В сентябре его восстановили, но в марте 1945 года снова отправили в отставку, когда Рундштедт посоветовал кому-то из старших офицеров в ставке Гитлера: «Договаривайтесь о мире, болваны!» Четырехкратное увольнение Рундштедта, конечно, случай исключительный. Гудериана отправляли в отставку два раза – в декабре 1941 года и в марте 1945-го. К тому же перетряска ведущих командующих на Восточном фронте дополнялась переименованием и перекраиванием армейских групп.

Болгария, до сего времени находившаяся в состоянии войны только с Британией и Францией, 5 сентября 1944 года вдруг приняла самоубийственное решение ^[1303]объявить войну Советскому Союзу и буквально через двадцать четыре часа сдалась, когда русские перешли Дунай. 8 сентября она уже присоединилась к союзникам. Еще южнее войска 3-го Украинского фронта маршала Толбухина при содействии партизан маршала Тито уверенно продвигались к Белграду, овладев городом 20 октября. «И как всегда, освободители наталкивались на уже ставшие привычными последствия нацистских зверств: более двухсот массовых захоронений, заполненных убитыми словаками» ^[1304].

Гитлер настоял на том, чтобы группа армий «Ф» как можно дольше оставалась в Греции, и она не могла оказать помощь в защите Югославии. Фельдмаршал Максимилиан Вейхс, командующий немецкими силами в Юго-Восточной Европе, не желая, чтобы его войска попали в окружение, отвел их на запад через Сараево, в то время как русские 24 ноября перешли Дунай и к Рождеству взяли в клещи Будапешт. Венгерская столица стойко, но бесперспективно держалась до середины февраля 1945 года. Осаждавшие город войска Красной Армии возмещали свою злость на женщинах: массовые надругательства над ними, собственно, происходили по всей Восточной Европе, под конец коснувшись и Германии.

В период между 10 октября и Рождеством 1944 года были освобождены от Гитлера Прибалтийские государства Эстония, Латвия и Литва, с тем чтобы потом на сорок четыре года попасть под иго Сталина ^[1305].

Гудериан, назначенный в июне начальником штаба ОКХ, хотел отвести двадцать закаленных дивизий группы армий «Север», мощнейшую маневренную ударную силу, с запада Латвии для усиления немецких частей, испытывавших трудности в защите Восточной Пруссии, однако Гитлер ему запретил. Когда войска 1-го Прибалтийского фронта вышли к Балтийскому морю и взяли Мемель, группа армий «Север» попала в окружение, не имея возможности отойти в Восточную Пруссию. Гитлер создал свой излюбленный «укрепленный район» из всей западной части Латвии. В сентябре – ноябре 1944 года 16-я и 18-я армии отступили в прибалтийские анклавы Мемеля и Курляндии, но Гитлер не разрешил их эвакуировать, ссылаясь на то, что Балтийское побережье ему необходимо для ввоза шведской железной руды и испытаний нового поколения субмарин, способных неопределенно долго находиться под водой, не поддающихся обнаружению и более быстроходных, чем конвои союзников. Фюрер теперь надеялся выиграть войну, лишив англо-американские армии на континенте морских путей снабжения. Позднее он согласился на эвакуацию нескольких дивизий, но по-прежнему требовал удерживать Курляндский плацдарм. В результате плацдарм превратился в «Курляндский котел», который Красная Армия рассматривала как гигантский лагерь для военнопленных, содержавшийся самими же немцами, и не настаивала на его капитуляции до конца войны ^[1306]. (Новые подводные лодки так и не появились в достаточном количестве.) 1944 год заканчивался, и в Советском Союзе его по праву назвали «годом десяти побед», которые Красная Армия одерживала, начиная с освобождения Ленинграда в январе.

12 января 1945 года русские войска начали массированное наступление по всему фронту от Балтийского моря на севере до Карпатских гор на юге против остатков нового германского Центрального фронта, состоявшего из семидесяти дивизий группы армий «Центр» и группы армий «А». В этой грандиозной наступательной операции, спланированной Сталиным и его ставкой, но главным образом Жуковым, участвовали войска (с юга на север) 1-го Украинского фронта Конева, 1-го Белорусского фронта Жукова, 2-го Белорусского фронта Рокоссовского, 3-го Белорусского фронта Ивана Черняховского, 1-го Прибалтийского фронта Ивана Баграмяна и 2-го Прибалтийского фронта Андрея Еременко – всего двести дивизий ^[1307]. Не выдерживая мощный натиск превосходящих сил противника, немцы, оказывая жесткое сопротивление, отступили сразу почти на триста миль, сдав 17 января Варшаву и оставив гарнизоны в Торне, Познани и Бреслау безо всяких надежд на спасение.

В живописном городе Бреслау и его окрестностях в Нижней Силезии нашли убежище около миллиона немцев. Он не был крепостью в обычном понимании этого слова, несмотря на планы и попытки создать в радиусе десяти миль кольцо оборонительных сооружений. 20 и 21 января 1945 года улицы города оглашались призывами, передававшимися по репродукторам: «Женщинам и детям предписывается уходить из города пешком и двигаться в направлении Опперау и Канта!» Это означало не что иное, как замерзание в трехфутовых сугробах при двадцати градусных морозах. «Первыми умирали дети», – писал историк 77-дневной обороны Бреслау ^[1308]. Несмотря на все ужасы блокады – погибло 26 процентов пожарных команд города, – табачная фабрика «Авиатик» умудрялась выпускать 600 000 сигарет в день, что, видимо, повышало моральный дух. Боеприпасы и продукты сбрасывали самолеты люфтваффе, хотя грузы чаще всего попадали в Одер или на русские позиции. Известный звериной жестокостью гауляйтер Нижней Силезии Карл Ханке, расстрелявший мэра Бреслау по подозрению в пораженчестве, устроил свой бункер в подвалах университетской библиотеки. Он даже хотел взорвать все здание библиотеки, чтобы обеспечить себе еще более надежное укрытие, но побоялся сильного пожара: в ней все-таки хранилось 550 000 книг ^[1309]. Бреслау капитулировал лишь 6 мая 1945 года: войска побросали оружие в Одер и переоделись в гражданскую одежду. Осада стоила городу 28 600 жизней, Бреслау потерял 22 процента своего населения, насчитывавшего 130000 жителей и солдат. За несколько дней до капитуляции Ханке – Гитлер назначил его в завещании преемником Гиммлера на посту рейхсфюрера СС – переоделся в форму унтер-офицера и улетел на «физлер-шторхе» с посадочной полосы на Кайзерштрассе.

5

Жуков вышел на Одер 31 января 1945 года, а через две недели к рубежу Одер – Нейссе подошли войска Конева, остановившись лишь из-за растянутости линий коммуникаций и снабжения. «Тыл – это кандалы для танков», – любил говорить Гудериан. Тыловые линии долгое время служили на пользу советским войскам, теперь они их частенько связывали. Но еще больше вредили стратегическим интересам германских армий самонадеянные распоряжения Гитлера. Гудериан вспоминал после войны о том, как фюрер отверг его совет отвести костяк вермахта в Польше с Hauptkamflinie(передовой линии) на двенадцать миль назад, к новой Grosskampflinie(оборонительной линии) за пределы досягаемости русской артиллерии ^[1310]. Фюрер распорядился создать Grosskampflinieвсего лишь в двух милях от фронта, подставляя войска под удар советских орудий и лишая немцев надежд на подготовку классического контрнаступления. «Это полностью противоречило традиционной германской военной доктрине», – писал историк кампании ^[1311]. Интересно, как Гитлер доказывал Гудериану свое право принимать все решения: «Вам нет нужды учить меня. Я командую вермахтом пять лет, и у меня больше практического опыта, чем у любого господина в генеральном штабе. Я изучал Клаузевица и Мольтке и знаком со всеми трудами Шлиффена. Мне известно больше, чем вам!» ^[1312].

Через несколько дней после начала советского наступления на востоке между Гудерианом и Гитлером произошла серьезная стычка из-за отказа фюрера эвакуировать войска из Курляндии, где их русские прижали к морю. По воспоминаниям Шпеера, знаменательное событие случилось в огромном кабинете фюрера в рейхсканцелярии, за массивным столом из кроваво-красного австрийского мрамора, испещренного бежевыми и белыми полосками. Когда Гитлер в своей обычной безапелляционной манере отказался дать разрешение на эвакуацию войск, что он всегда делал, когда речь заходила об отступлении, начальник штаба ОКХ взорвался и напал на фюрера, как выразился Шпеер, в «стиле, беспрецедентном в наших кругах». Шпееру даже показалось, что Гудериан слишком много выпил на встрече с японским послом Хироси Осимой. Как бы то ни было, Гудериан, стоя напротив Гитлера с «горящими глазами и вздыбленными волосами», кричал ему в лицо: «Мы просто обязаны спасти этих людей, пока у нас еще есть время!» Гитлер тоже встал, отвечая: «Вы будете там сражаться. Мы не можем уйти оттуда!» «Бессмысленные жертвы! – продолжал Гудериан. – Нельзя терять ни минуты. Надо немедленно эвакуировать солдат!» По словам Шпеера, Гитлер был явно ошарашен агрессией Гудериана, в большей мере тоном, а не доводами. Фюрер, естественно, настоял на своем решении, но Шпеер сделал вывод: «Это было ново. Наступали иные времена» ^[1313].

В январе 1945 года, когда русские войска подходили к рубежу Висла – Одер и готовы были взять Варшаву, гестапо, арестовав трех старших офицеров штаба Гудериана – полковника и двух подполковников, – допросило их на предмет доверия к указаниям ОКВ. Только после личного вмешательства Гудериана гестаповцы освободили подполковников, хотя полковника все-таки отправили в концлагерь. «Вся проблема, – писал один аналитик, – заключалась в фюрерской системе беспрекословного повиновения и исполнения приказов, вступавшей в противоречие с методами генерального штаба, основывавшимися на взаимном доверии и обмене мнениями. Она проистекала из классового самосознания Гитлера и его подозрительного отношения к генштабу, укоренившегося после неудавшегося путча» ^[1314].

27 января 1945 года на фюрерском совещании, начавшемся в 16.20 и длившемся два с половиной часа, Гитлер излагал свои взгляды по самому широкому спектру проблем, вставших перед нацистами. Он говорил обо всем: о погоде, политических и кадровых вопросах, положении группы армий «Юг» в Венгрии, группы армий «Центр» в Силезии, группы армий «Висла» в Померании, группы армий «Курляндия», в целом на Восточном фронте, на западе, на севере, в морях, на Балканах, о нефтепромыслах в районе озера Балатон в Венгрии, продвижении союзников в Италии, обеспеченности боеприпасами ^[1315]. На нем присутствовали Геринг, Кейтель, Йодль, Гудериан, еще пять генералов и четырнадцать государственных чиновников. Гудериан, выслушав длинную речь фюрера, сказал: «Главная проблема для нас сейчас – топливо». «Меня это тоже беспокоит, Гудериан», – ответил Гитлер. Показывая на район вокруг озера Балатон, где расположены нефтепромыслы, фюрер добавил: «Если здесь произойдет что-то непредвиденное, то все кончено. Это для нас самое опасное место. Мы можем заниматься импровизациями где угодно, но не здесь. Я не могу изобретать горючее» ^[1316]. Надо сказать, Гитлер не переставал говорить о важности Балкан с их месторождениями меди, бокситов, хромовой руды и нефти с середины 1943 года ^[1317]. В итоге 6-я танковая армия, пополненная и восстановленная после боев в Арденнах, была переброшена в Венгрию, где она и оставалась до конца.

Для обороны Венгрии потребовалось задействовать семь из восемнадцати танковых дивизий, которыми Гитлер пока еще располагал на Восточном фронте. В январе 1945 года, когда «Битва за выступ» была уже фактически проиграна, у Гитлера на востоке оставалось 4800 танков и 1500 боевых самолетов против сталинских 14 000 танков и 15 000 самолетов ^[1318]. Январское наступление Красной Армии за месяц добралось до низовьев Одера, остановившись в сорока четырех милях от пригородов Берлина. Это было эпохальное достижение, и близость советских войск к столице Германии позволяла Сталину говорить громче и увереннее на Ялтинской конференции в Крыму, созывавшейся для обсуждения послевоенного устройства Европы и подключения Советского Союза к войне с Японией.

6

Франклин Рузвельт и Сталин встречались только два раза – в Тегеране в ноябре 1943 года и на Ялтинской конференции в феврале 1945-го, – но поддерживали регулярную переписку. Первое письмо Рузвельт отправил вскоре после вторжения Гитлера в Советский Союз в июне 1941 года, а последнее – триста четвертое – 11 апреля 1945 года, накануне своей смерти. В общем, надо признать, альянс держался главным образом благодаря Рузвельту. Теперь, когда Красная Армия оккупировала Польшу, а советские дивизии находились всего в сорока четырех милях от Берлина, и Рузвельт, и Черчилль мало что могли сделать для обеспечения политических свобод в Восточной Европе, и они оба это хорошо понимали. Безусловно, Рузвельт прилагал все усилия, включая неприкрытую лесть, для того чтобы Сталин проявил здравомыслие в решении послевоенных проблем, в том числе и в отношении создания действенной Организации Объединенных Наций. Но даже исключительное аристократическое обаяние американского президента было бессильно перед убийственным упрямством сына грузинского сапожника-пьяницы.

Обращаясь к конгрессу в марте 1945 года, Рузвельт сообщил, что Ялта «покончила с системой односторонних действий, замкнутых альянсов, сфер влияния, баланса сил и прочих средств достижения целей, веками использовавшихся и всегда заканчивавшихся крахом». Он, конечно, дал весьма идеалистическую, если не наивную, трактовку результатов Ялтинской конференции. Возможно, Рузвельт искренне верил в то, что говорил. Гораздо более реалистичной была позиция Черчилля. В октябре 1944 года он, например, взял с собой в Москву заранее подготовленный перечень «пропорциональных интересов» в пяти восточноевропейских странах (по его собственному определению, «греховный документ»). Степень влияния Британии и России Черчилль распределил таким образом: в Греции – 90 процентов влияния оказывает Британия («в согласии с Соединенными Штатами»), 10 процентов – Россия; в Югославии и Венгрии – пятьдесят на пятьдесят; в Румынии – на 90 процентов влияет Россия, на 10 – Британия; в Болгарии – 75 процентов влияния принадлежит России и 25 процентов – «всем остальным». Сталин подписал документ одним махом, попросив Черчилля неукоснительно соблюдать договоренности ^[1319].

Несмотря на все свое обаяние, Рузвельт мог в случае необходимости проявить и жесткость по отношению к маршалу. 4 апреля 1945 года он написал Сталину: «Меня удивили содержащиеся в вашем послании от 3 апреля утверждения о договоренностях между фельдмаршалами Александером и Кессельрингом в Берне, «позволяющих англо-американским войскам продвигаться на восток в обмен на смягчение условий мира для немцев»». Заявив, что никаких переговоров на этот счет не велось, Рузвельт продолжал: «Честно говоря, у меня не может не возникнуть чувство горькой обиды по поводу того, как подло ваши информаторы, кто бы они ни были, искажают мои действия и действия моих доверенных подчиненных» ^[1320]. (Тем не менее представители Александера и Кессельринга действительно встречались в Берне, а 12 апреля британский военный кабинет провел совещание, на котором первым вопросом обсуждались предложения из Берна в отношении британских военнопленных ^[1321]. Понятно, что Сталин нервничал, опасаясь, как бы англо-американские союзники не заключили сделки за его спиной.) Через две недели Рузвельт умер, и все тяготы войны легли на плечи Гарри С. Трумэна. Однако любые надежды немцев, и Геббельса прежде всего, на какие-либо перемены в американской политике должны были испариться, когда стало ясно, что Трумэн будет прислушиваться к советам того же самого человека, который направлял американскую военную стратегию с 1939 года, – генерала Джорджа Маршалла.

К середине марта 1945 года Гитлер нашел нового виновника грядущей победы еврейско-большевистских орд. Им оказался сам немецкий Volk(народ). Похоже, в это время фюрер уже предвкушал возмездие, которое должна была получить арийская раса от русских, считая, что именно ее слабость стала причиной катастрофы, а не его стратегические ошибки. По свидетельству Альберта Шпеера, Гитлер дошел до последней степени нигилистического отчаяния, заявив 18 марта: