Текст книги "Смерч войны"
Автор книги: Эндрю Робертс
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 48 страниц)
Похоже, реакцией французов на операцию «Торч» остались недовольны и союзники, и страны Оси. (Поскольку во Второй мировой войне больше французов служило Оси, а не союзникам, неудивительно, что не существует официальной французской истории этого периода [698].)
К утру 11 ноября союзники завладели Касабланкой, Ораном и Алжиром. Американцы главенствовали во всем и потому, что они выделили больше войск и вооружений, и потому, что французы, как предполагалось, ненавидели их меньше, чем британцев: Томми (прозвище английского солдата) даже нашивали на рукава изображение звездно-полосатого американского флага. «Нам все равно, какой флаг сохранит жизнь, – говорил британский офицер, – хоть китайский» [699]. И после успешного завершения операции «Торч» в Уайтхолле не переставали ворчать по поводу поведения Эйзенхауэра: британцам, например, очень не понравилось, что он, перебазировав командование с Гибралтара в Алжир, увеличил число офицеров со 150 до 16 000. Однако победа в Африке именно его сделала верховным главнокомандующим союзных сил в Европе, а не Брука или Маршалла.
По приказу французского адмирала Жана Лаборда и в нарушение указаний Дарлана 27 ноября в Тулоне [700]моряки, открыв кингстоны, затопили авианосец, три линкора, семь крейсеров, двадцать девять эскадренных миноносцев и шестнадцать подводных лодок. Это был тяжелый удар для союзников, особенно ввиду неминуемых ответных действий немцев на операцию «Торч». Двухтысячное войсковое соединение высадилось в Тунисе еще 9 ноября, и скоро стало ясно, что Гитлер не намерен сдавать Северную Африку, несмотря на поражение Роммеля, понесенное за тысячу миль на востоке. В ретроспективе кажется, что Эйзенхауэру следовало бы придерживаться первоначального замысла провести высадку подальше к востоку Средиземноморья – в Боне на тунисской границе, несмотря на удаленность от воздушного прикрытия с Гибралтара. Маршалл опасался чрезмерной растянутости американских сил, авиационных ударов из Сицилии и возможного контрудара немцев через Испанию. Рузвельт сказал 30 августа Черчиллю, что «при любых обстоятельствах одна из наших высадок должна произойти в Атлантике» [701]. А это означало, что одна треть войск оперативной группы должна была десантироваться за тысячу миль к западу от Туниса, немецкой столицы в Африке и главной цели союзников, на случай если другие две трети будут потоплены на пути в Средиземноморье или отброшены на берегу. «Возобладала осторожность, а не дерзость», – написал один историк этой кампании [702]. Командующий 1-й британской армией генерал-лейтенант Кеннет Андерсон к 12 ноября добрался до Бона по суше, но взять Тунис не смог: начались зимние дожди, он оказался на самом дальнем конце протяженной линии снабжения и вел бои на слишком большом фронте – пятьдесят миль [703]. Некоторые части 1-й армии в начале декабря уже находились на расстоянии пятнадцати миль от Туниса и двадцати миль от Бизерты, однако немцы оттеснили Андерсона, потерявшего в боях более тысячи солдат и офицеров и семьдесят танков. На то, чтобы взять Тунис, ушло еще полгода.
Союзники должны были благодарить судьбу за то, что немцы не сдались в Африке к концу 1942 года, а Эйзенхауэр приказал Андерсону прекратить наступление на Тунис, хотя это и вызвало в британском высшем военном руководстве сомнения в отношении его пригодности на пост верховного главнокомандующего. Тогда солдаты американской армии, высаживавшиеся в Африке, по выражению историка Рика Аткинсона, были «отличными парнями, но не вояками». Для того чтобы нанести поражение немцам на северо-западе Франции, надо было обладать не только прекрасными личными, но и боевыми качествами, и сражения в Северной Африке немало помогли в этом. Паттон признал после взятия Касабланки: вряд ли американцы праздновали бы победу, если бы они встретились лицом к лицу с поднаторевшими в боях немцами [704]. Важно и то, что Гитлер направил в Северную Африку значительные подкрепления. В результате союзники взяли в плен, или, по выражению британцев, «в мешок», гораздо больше войск Оси, чем в том случае, если бы фюрер приказал им уйти, например, в Сицилию. Фактически Гитлер послал в Северную Африку больше людей, чем их находилось в распоряжении Роммеля на начальной стадии сражений с Монтгомери. В боях после операции «Торч» погибло 8500 немецких солдат и офицеров, потери американцев и британцев составили соответственно 10 000 и 17 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. За время Тунисской кампании союзники взяли в плен 166 000 немцев и 64 000 итальянцев, что сопоставимо с победой русских под Сталинградом. Это сравнение, кстати, сделал не кто-нибудь, а сам Геббельс.
5
На заседании военного кабинета 16 ноября Черчилль назвал «красноречивым» описание Эйзенхауэра политической ситуации в Северной Африке, особенно в отношении присутствия там французов, которые тогда имели четыре дивизии в Марокко, три в Алжире и одну в Тунисе. Переговоры Эйзенхауэра с адмиралом Дарланом привели к прекращению огня и появлению у кормила власти в Алжире англофоба и недавнего прихлебателя немцев. Черчилль недолюбливал ни Дарлана, ни генерала Анри Жиро [705]. О первом он с презрением говорил: «Французский флот воюет, а Дарлан переговаривается». О сопернике Дарлана генерале Жиро Черчилль сказал: он 1) послал письмо П(етену), обещая вести себя хорошо; 2) затем начал маневрировать, чтобы захватить власть; 3) и теперь нанялся воевать к Э(йзенхауэру) [706]. Когда Иден заметил, что фигура Дарлана возмутит британское общественное мнение, Черчилль сначала заявил: «Он не наш главнокомандующий», – а потом добавил: «Мы не можем позволить себе дергать Эйзенхауэра в данный момент… Он наш друг – отличный малый, – нельзя с ним ссориться». Министр иностранных дел тем не менее настаивал на том, чтобы «как можно скорее» довести до сведения Вашингтона, что пост Дарлана не должен быть постоянным и «как только мы придем в Тунис, мы должны избавиться от Дарлана». Он, правда, не уточнил, в каком смысле «избавиться» – в смысле политического или физического уничтожения.
Убийство адмирала Дарлана молодым французским патриотом в Алжире на Рождество 1942 года еще больше осложнило и без того шаткую политическую ситуацию, но сделало возможным примирение между лидером «Свободной Франции» Шарлем де Голлем (его поддерживали британцы) и генералом Жиро (на его стороне были американцы). Вероятная причастность к покушению службы британской разведки предполагалась, но так и не подтвердилась, хотя стенографические записи Лоренса Берджиса высказываний Энтони Идена на совещании военного кабинета, сделанные за шесть недель до убийства, давали повод для таких подозрений. Вежливая взаимная неприязнь де Голля и Жиро друг к другу тем не менее не помешала им пожать руки (с видимой неохотой) на англо-американской конференции высшего командования в Касабланке в январе 1943 года. Рузвельт тогда провозгласил, что союзников устроит только безоговорочная капитуляция Оси, в чем уже было достигнуто согласие между американским объединенным комитетом начальников штабов и британским военным кабинетом. Рузвельта критиковали за разглашение своей позиции, что, как некоторые опасались, могло ожесточить немцев, но его заявление по крайней мере успокоило Советский Союз, боявшийся сепаратного мира между западными союзниками и Германией. Там же, в Касабланке, Рузвельт и Черчилль договорились о том, где вести дальнейшие военные действия против Германии после выдворения немцев из Африки. Союзники пришли к выводу, что немцы могут снять войска с Корсики и Сардинии, в любом случае находившиеся вдали от союзных баз в Африке. Таким образом, следующей целью становилась Сицилия. Черчилль уже говорил раньше о «стратегической слепоте» Гитлера, обусловленной его «психологической неспособностью отказаться от завоеваний», а 11 февраля заявил в палате общин:
«Примечательна готовность немцев идти на риск и заплатить любую цену за то, чтобы удержать этот тунисский огузок. Я всегда избегаю говорить то, что потом могут расценить как преувеличение, но сейчас должен заметить: во всем этом чувствуется направляющая рука, та самая направляющая рука, которая привела немцев в Сталинград и ввергла германскую армию в самую страшную катастрофу за всю ее военную историю».
«Почти весь январь 1943 года, – констатируется в истории операции «Торч», – войска Монтгомери, проявляя осторожность, шли по пятам за Роммелем к тунисской границе» [708]. Перейдя границу в начале февраля, Африканский корпус занял оборону на «линии Марет», готовясь сразиться с Монтгомери впервые после поражения при Эль-Аламейне. Одновременно он предпринял серию дерзких контрударов, получивших общее название сражения за Кассеринский перевал. Эти бои между Африканским корпусом Роммеля и II корпусом генерала Фредендалла, происходившие 14—22 февраля в районе Западного Дорсала в Тунисе, продемонстрировали исключительную способность немцев наносить сокрушительные контрудары, доказав тем самым вероятную несостоятельность планов Маршалла относительно более раннего вторжения на северо-запад Франции.
Вначале перевал защищался лишь американским 19-м инженерным батальоном, не прошедшим адекватной боевой подготовки перед отправкой за океан, пехотным батальоном из 1-й дивизии и французской батареей, состоявшей из четырех орудий, – всего около двух тысяч человек [709]. Пулеметные огневые точки были распределены бестолково, окопы вырыты неглубоко, а колючая проволока все еще в основном находилась на катушках. Пехотинцы занимали позиции главным образом у подножия перевала, а не на высотах [710]. Противотанковые мины были разбросаны как попало, а не зарыты в землю, не хватало мешков с песком и шанцевого инструмента. Джи-ай (американские солдаты) явно не понимали, что им предстоит биться с немецкими ветеранами, уже воевавшими с поляками, французами и русскими и к тому же вооруженными теперь еще и шестиствольными 75-дюймовыми (150-мм)реактивными минометами «небельверфер».
1-я бронетанковая дивизия генерал-майора Орландо Уорда была раздроблена на мелкие группы, и контратаку союзников, предпринятую без достаточной воздушной поддержки и при «отвратительном» взаимодействии между танками, артиллерией и пехотой, немцы и итальянцы успешно отбили. Союзники потеряли 6000 человек (из 30 000), немцы – 989 (201 убитый), 535 итальянцев попали в плен. Один только Фредендалл потерял 183 танка, 104 полугусеничные машины, 200 орудий, 500 грузовиков и джипов [711]. Роммель прорвался к шоссе в город Тала (хайвей 17) и почти вышел на открытую местность и прямые пути, ведущие к складам Ле-Кефа, находившимся всего в сорока милях. «Я испытывал настоящий стратегический страх, – признался впоследствии командующий французскими вооруженными силами в регионе генерал Альфонс Жюэн. – Если бы Роммель пробился дальше, то мы могли потерять всю Северную Африку» [712]. Это была, конечно, типичная галльская гиперболизация действительного положения вещей. 10-я танковая дивизия, имевшая пятьдесят танков, тридцать орудий и 2500 пехотинцев, вряд ли пробилась бы до Касабланки, но она могла изменить ситуацию в Тунисе. Получив указание во что бы то ни стало удержать город, Чарлз Данфи, командующий 26-й британской бронетанковой бригадой, отправил на передовую «всех поваров, шоферов и денщиков в Тале» [713]. В ночной темноте разгорелось танковое сражение, противники сходились на расстоянии двадцати ярдов, и к полночи Данфи потерял двадцать девять танков из имевшихся пятидесяти. Лишь появление в восемь утра 9-й американской пехотной дивизии бригадного генерала Стаффорда Ле Роя Ирвина, как написал один историк, имевшего «2200 бойцов, 48 орудий и сердце льва», вынудило Роммеля умерить свой пыл и ограничиться артиллерийской дуэлью [714].
Фельдмаршал Альберт Кессельринг, главнокомандующий на Южном театре, в который входило и Средиземноморье, побывал на перевале Кассерин, и, по его словам, Ром-мель «выглядел не лучшим образом». Он показался ему «физически изможденным и морально уставшим», превратившимся в «унылого старика». Немудрено. Роммель прекрасно понимал безысходность своего положения: припасов оставалось на четыре дня, горючего – на двести миль, а разведка сообщала о значительных подкреплениях, пришедших в Талу. Действительно, окрестности Талы стали самым крайним рубежом, до которого смогли дойти войска Оси в Северо-Западной Африке. В ночь понедельника 22 февраля 1943 года Африканский корпус повернул обратно, 21-я танковая дивизия прикрывала отход. Через три дня американцы и британцы вышли к перевалу, заставив итальянских пленных закапывать множество трупов, которые они там обнаружили.
Фредендалл за семь дней был отброшен на восемьдесят пять миль, и личный секретарь Эйзенхауэра Гарри Батчер отметил, что его «гордые и заносчивые» соотечественники чувствуют себя «побитыми и униженными, потерпев одно из самых неприятных поражений в нашей истории» [715]. Вина за неудачу на Кассерине лежала на Андерсоне, Эйзенхауэре и Фредендалле, которого вскоре заменили Паттоном, несмотря на то что наступление немцев выдохлось, а «Лис пустыни» действительно устал. Взаимодействие между британцами, французами и американцами было поставлено из рук вон плохо, по крайней мере до тех пор, пока в марте не прибыл заместитель Эйзенхауэра Гарольд Александер, возглавивший 18-ю группу армий, в которую вошли британские 1-я и 8-я армии, французский XIX корпус и американский II корпус. (Генерал Омар Нельсон Брэдли позднее так описывал появление Паттона, приехавшего принимать командование II корпусом: «Утром 7 марта на темную площадь перед школьным зданием в Джебель-Куифе, в котором располагался штаб, въехала процессия бронированных и полугусеничных машин. В первом автомобиле, как в колеснице, с видом римского воина стоял Паттон, устремив сердитый взгляд вперед и втянув подбородок в воротник двухзвездного генерала» [716].) [717].
Поражение на перевале Кассерин и унизительное зрелище 4026 союзных военнопленных, проведенных строем в Риме от Колизея, покончили с бравурными настроениями и напомнили всем участникам альянса о необходимости тесного военного взаимодействия. «Наши люди сверху донизу наконец познали, что война – это не детская забава», – сообщал Эйзенхауэр Маршаллу 24 февраля. Конечно, нельзя забывать о том, что перевал был отвоеван буквально через несколько дней после поражения. Несмотря на тысячемильное отступление, к Роммелю по-прежнему не поступали в необходимом количестве материально-технические средства. По его расчетам, для поддержания боеспособности он должен был получать ежемесячно 140 000 тонн предметов снабжения, а в начале 1943 года к нему поступала только четверть этого объема. Мало того, его запросы, посылавшиеся Кессельрингу в Рим, благодаря «Ультре» буквально через шесть часов после передачи оказывались на столе Эйзенхауэра, о чем, естественно, Роммель не знал.
К 17 марта Паттон был готов к наступлению и обратился к войскам с такими словами:
«К счастью, у нас достойный противник. Это полезно для нас, настоящих солдат, и для нашей воинской славы. Немец – испытанный в боях ветеран, уверенный в себе, храбрый и беспощадный. Мы тоже храбрые солдаты. Но мы лучше вооружены, лучше накормлены, и у нас не кровожадный Вотан, а Бог отцов наших, прославленный в веках… Если мы умрем, убивая, что ж, пусть будет так. Но, сражаясь со злостью и отвагой, мы, убивая, будем жить. Мы будем жить, чтобы возвратиться к нашим семьям, к нашим девушкам как герои-победители, как истинные воины Марса».
Паттон нанес Роммелю удар с тыла и при артиллерийской поддержке разгромил отборную 10-ю танковую дивизию у Эль-Геттара. 20 марта 8-я армия атаковала «линию Марет», но увязла в минных полях. Монтгомери вскоре взял порт Сфакс. Паттон и Монтгомери зажали Роммеля с двух сторон, и это привело к соперничеству двух командующих. Особенно ярился Паттон. «Черт побери этих британцев и тех американцев, которыми они помыкают, – писал он в дневнике. – Арабы и то лучше. Я ничего не имею против арабов» [719]. Тщеславность Монтгомери известна. Но вот что Паттон написал перед отплытием в Северную Африку: «Когда я задумываюсь о грандиозности своей миссии и представляю себя таким, какой я есть, меня берет оторопь. Но, поразмыслив, я спрашиваю себя: «А кто лучше меня?» Я не знаю таких людей» [720]. Однако гладиатор был склонен и к сентиментальности. Паттон пустил слезу на собственных похоронах, устроенных перед отбытием из Северной Африки в стиле Любительского театрального клуба в Кембридже, и возложил цветы на свою могилу
На завершающем этапе Тунисской кампании II корпус Марка Кларка (Паттон уступил ему командование, занявшись планированием вторжения в Сицилию) атаковал северный сектор обороны Оси, и особенно тяжелые бои выпали на долю американской 34-й дивизии за высоту 609. Эта дивизия была сформирована всего лишь двадцать месяцев назад из подразделений национальной гвардии в Айове и Миннесоте. Важную роль сыграли 1-я армия Андерсона и 8-я армия Монтгомери, передислоцированные Александером длятого, чтобы почести за выдворение войск Оси из Северной Африки воздавались и британцам, и американцам.
Отказав Роммелю в его разумных и стратегически оправданных просьбах разрешить вывод войск из Африки, Гитлер совершил такую же ошибку, какую уже допустил под Сталинградом: своими приказами «стоять насмерть», требовавшими самоубийственных и бессмысленных сражений, он обрекал войска на полное поражение. 7 мая Брэдли взял Бизерту, и в тот же день британцы вошли в Тунис. Британцы понесли тяжелые потери в Тунисской кампании. Общие потери союзников в Тунисе составили 70 000 человек, более половины из них – британцы, и две трети британских потерь приходятся на 1-ю армию [721]. Почти все лавры забрала 8-я армия, но 1-я армия заслужила их не меньше.
Больного Роммеля увезли из Туниса в Германию еще 9 марта. 13 мая был пленен его преемник генерал Ганс Юрген фон Арним. Всего союзники взяли в плен 230 000 человек, захватили 200 танков и 1200 орудий. «Тунисская кампания завершена, – телеграфировал Александер Черчиллю. – Все побережье Северной Африки в наших руках». Спустя шесть дней Черчилль, выступая перед американским конгрессом, повторил свою издевательскую оценку «военной интуиции ефрейтора Гитлера», произнесенную им в Лондоне в феврале. Гитлер не возражал против того, чтобы его боялись и ненавидели. Черчилль хотел сделать из него посмешище. Характеризуя немецкую стратегию в Африке, премьер-министр сказал: «Нельзя было не заметить и там присутствие незримой направляющей руки. Той же самой тупой, бесчувственной силы, которая обрекла фельдмаршала фон (sic)Паулюса и его армию на гибель под Сталинградом, навлекла новую беду на наших врагов в Тунисе» [722].
Глава 10
РОДИНА-МАТЬ ОДОЛЕВАЕТ ФАТЕРЛАНД
январь 1942 – февраль 1943
Животные бегут из этого ада, не выдерживает самый твердый камень, а человек терпит. Лейтенант немецкой 24-й танковой дивизии в Сталинграде, 1942 год
1
В первоначальных планах операции «Барбаросса» Сталинград даже не упоминался. Гитлер собирался дойти до линии «А – А», прочерченной от Архангельска на севере до Астрахани на Каспии, а Сталинград оказывался внутри периметра зоны немецкой оккупации. Летом и осенью 1942 года Ленинград и Москва все еще держались, советские войска с декабря 1941 года упорно контратаковали, и Сталинград занял прочное место в расчетах фюрера. В январе и феврале 1942 года русские добились заметных успехов по всему фронту от Финляндии до Крыма. Хотя Ленинград и Севастополь оставались под угрозой, Харьков по-прежнему был в руках немцев, но советские армии отвоевали Ростов и отогнали немцев от Москвы, заняв Калинин и Калугу и ликвидировав выступ, угрожавший столице. В марте и мае русские продвинулись на сто двадцать миль в районе Ростова и на сто пятьдесят миль ближе к Смоленску.
Вермахт ответил новым наступлением – операцией «Блау» («Синяя») с намерением добиться целей, оказавшихся недосягаемыми в 1941 году. Она началась 8 мая. В ней участвовала пятьдесят одна дивизия, среди которых было немало итальянских, румынских, венгерских и словацких формирований, а также испанских добровольцев. Они, можно сказать, воевали для Германии по «фаустовскому договору». Они существенно дополняли численность наступающих войск, но немцы не всегда могли на них положиться так, как, например, на австрийцев.
Тем не менее операция «Блау» сразу же дала результаты. 2 июля пал Севастополь, и вскоре русские оставили весь Крым. В декабре 1941 года Гитлер в наказание за неудачи под Москвой убрал фельдмаршала Федора фон Бока, командовавшего группой армий «Центр», поставив на его место Клюге, но в феврале 1942 года поручил ему возглавить группу армий «Юг». К 7 июля он взял Воронеж, а 11-я армия новоиспеченного фельдмаршала Эриха фон Манштейна овладела Керченским полуостровом, откуда она уже могла дойти до Кавказа. И тогда-то, 13 июля 1942 года, Гитлер принял сакраментальное решение за один сезон захватить и Сталинград, и Кавказ. Он снова уволил фон Бока и разделил группу армий «Юг» на две части, поручив каждой из них отдельные, но дополняющие друг друга задачи. Группа армий «Б» под командованием генерала барона Максимилиана фон Вейхса должна был расчистить долины Дона и Донца и взять Сталинград. Она таким образом обеспечивала прикрытие группе армий «А» фельдмаршала Вильгельма Листа на юге, которой ставилась задача захватить сначала Ростов, а затем весь нефтяной Кавказ. «Если мы к осени не завладеем нефтью Кавказа, – говорил Гитлер, – то не исключено, что мы не сможем выиграть войну» [724]. Когда осень наступила, вряд ли кто вспомнил эти слова.
22 июля 1942 года 4-я танковая армия, переданная пятью днями раньше из группы армий «Б» в группу армий «А», перешла Дон восточнее Ростова. Гитлер был уверен в том, что возьмет Сталинград силами одной 6-й армии, поэтому и послал танки 4-й армии на юг. Но уже через неделю, 29 июля, он дал контрприказ, поручив 4-й танковой армии наступать с юга на Сталинград. Ничто так не дезориентирует и не деморализует войска и их командование, как отмена предыдущих приказов и замена их новыми распоряжениями. «Всеведущая» власть опасна. Пауль фон Клейст, чья 1-я танковая армия возглавляла продвижение на Кавказ, считал, что Гитлер совершил роковую ошибку:
«4-я танковая армия шла слева от меня. Она могла в конце июля взять Сталинград без боя, но ее перебросили на юг, чтобы помочь мне форсировать Дон. Мне не нужна была ее помощь. Она только запрудила дороги, которые были нужны мне. Когда она через пару недель повернула на север, русские собрали достаточно сил, чтобы ее остановить».
Начальник штаба ОКХ Франц Гальдер, всегда опасавшийся чрезмерной самонадеянности Гитлера, указывал на появление русских дивизий, которых не существовало предыдущей осенью, и предупреждал, что наступление 6-й армии на Сталинград закончится катастрофой.
23 июля Гальдер записал в дневнике (хранившемся в надежном тайнике), как в ответ на его здравые соображения фюрер в припадке неистовой ярости обрушился с руганью на весь генеральный штаб:
«Это хроническое стремление принижать возможности противника приобрело немыслимые масштабы и становится определенно опасным… Такое якобы руководство выливается в сиюминутную патологически эмоциональную реакцию на текущий момент, и в нем полностью отсутствует понимание принципов военного командования и его реалий».
Гальдер говорил генерал-лейтенанту Курту Дитмару [727]: фюрер «не принимает в расчет все правила стратегии даже тогда, когда не отвергает их» [728]. Спустя неделю, 30 июля, Гальдер отметил: Йодль «с помпой провозгласил, что судьба Кавказа решится под Сталинградом, и для этого необходимо передать часть сил из A. Gp. А (группы армий «А») в A. Gp. В (группу армий «Б») по возможности южнее Дона» [729]. Передислокация сил означала, что ни одна из групп армий не сможет выполнить задачи операции «Блау», и 9 сентября Гитлер, сместив Листа, сам возглавил группу армий «А», возложив на себя обязанности, к исполнению которых был совершенно непригоден, и не только потому, что намеревался руководить военными действиями из своей ставки в Wolfschanze(Волчьем логове) в Восточной Пруссии.
Желание овладеть Сталинградом, несмотря на чрезмерный оптимизм, с практической точки зрения можно было понять. После захвата этого важнейшего индустриального центра открывалась возможность прибрать к рукам нефтяные причалы Астрахани и перекрыть для русских самую главную водную транспортную артерию. Кроме того, группа армий «А» была бы избавлена от угрозы очередного зимнего наступления советских войск, можно было бы вновь направить удары на север, а падение города, носящего имя Сталина, было бы полезно для морального духа немцев в такой же мере, в какой оно навредило бы русским. Иными словами, во взятии Сталинграда был определенный смысл. Гораздо меньше практического смысла было во внезапном решении перебросить к Ленинграду 11-ю армию Манштейна, которая была крайне нужна на юге, на случай если операция «Блау» пойдет не так, как надо.
2
В Британии и Соединенных Штатах вначале почти не верили в то, что русские выдержат операцию «Барбаросса», и опасались худшего, пока советские войска не отбросили немцев от Москвы в декабре 1941 года. К середине 1942 года западные союзники осознали, что должны помочь России, оттянув на себя часть немецких сил. На встречах с Черчиллем в Москве 12—15 августа 1942 года Сталин не скрывал своего недовольства тем, что союзники не открывают второй фронт, как называлось (не совсем правильно) крупномасштабное наступление на западе. Генерал Маршалл действительно предлагал начать такую операцию, как только она станет практически осуществимой. Но президент Рузвельт, Черчилль и Брук считали поспешное возвращение на континент самоубийственным. Черчилль соглашался лишь на проведение небольшой пробной морской высадки в Дьепе, французском порту в Ла-Манше, для разведки противодесантных возможностей противника.
Этот рейд, предпринятый 19 августа 1942 года, естественно, не отвлек немцев от Восточного фронта, но завершился сокрушительным поражением для 5100 канадских солдат и офицеров и тысячи британских коммандос и американских рейнджеров. Операцию «Джубили» («Юбилей») поддерживали 252 корабля (не больше эскадренного миноносца, и потому они не могли обеспечить надежное прикрытие с моря) и 69 эскадрилий, чье воздушное прикрытие тоже желало лучшего. Иными словами, операция была достаточно представительной для того, чтобы ее заметил немецкий береговой патруль, но недостаточно представительной для того, чтобы привести к каким-либо серьезным последствиям, даже если бы высадка прошла успешно. Лорд Маунтбэттен, начальник управления морских десантов, спланировал операцию кое-как, разведка тоже оказалась не на высоте, и «Юбилей» закончился, по сути, трагедией. За шесть часов высадки три четверти канадских десантников либо погибли, либо были ранены или захвачены в плен, получили ранения все семь комбатов. Тяжелые потери понесли коммандос и рейнджеры.
И тогда и потом некоторые историки и политики пытались оправдать неудачную высадку в Дьепе тем, что союзники извлекли из нее уроки, которые они использовали при вторжении в Нормандию в июне 1944 года. Однако Объединенный комитет начальников штабов, руководствуясь элементарным здравым смыслом, должен был понять с самого начала полную несостоятельность плана Маунтбэттена: танки не смогут преодолеть галечные пляжи и высокие борта береговой эспланады, и высадка обречена на провал без фактора внезапности и адекватной морской и воздушной поддержки.
Тем временем на востоке 6-я армия генерала Фридриха Паулюса начала наступление на Сталинград (он располагал войсками численностью 280 000 человек), и в воскресенье, 23 августа, 16-я танковая дивизия вышла к Волге севернее города. Но здесь немцам не удалось ни расширить прорыв, ни блокировать движение судов по реке: для этого у них не имелось ни флота, ни речных мин. Они принесли с собой лишь свою изуверскую идеологию. Когда солдаты вермахта (в сражении под Сталинградом не было войск СС) ворвались в больницу для душевнобольных детей, они пристрелили всех пациентов, которым было по десять – четырнадцать лет [730].
В краткосрочном плане действия группы армий «А» на Кавказе можно считать успешными. 23 июля пал Ростов, 5 августа 1-я танковая армия Клейста взяла Ставрополь, и казалось, что вот-вот немцы овладеют всем регионом. Отдельные части 1-й танковой армии дошли почти до Орджоникидзе (теперь Владикавказ), до Грозного оставалось пятьдесят миль, а до Каспия – семьдесят. Потеря Кавказа, откуда русские получали 90 процентов нефти для обеспечения топливом своих танков, самолетов, кораблей и предприятий, могла обернуться катастрофой. Чтобы отвоевать его, им пришлось бы преодолевать 1300 ярдов волжского водного пространства, а на исходе лета Сталинград, находившийся на западном берегу реки, уже был близок к тому, что им могли завладеть немцы. «Что с ними такое? – спрашивал Сталин о командующих, защищавших город. – Неужели они не понимают, что это катастрофа не только для Сталинграда? Потеряв этот город, мы лишимся главной водной артерии, а вскоре и нефти!» [731]. Действительно, от исхода сражения за Сталинград зависело очень многое.
Сталинградская битва по праву считается самым ожесточенным военным противоборством в истории человечества. Борьба шла за каждый дом, улицу, заводской цех, изматывающая и кровавая даже в большей мере, чем окопные бои Первой мировой войны. Город протянулся на двадцать пять миль по западному берегу Волги, называвшемуся правым, поскольку река несет свои воды на юг, в Каспийское море. Надо побывать в Волгограде, представлявшем тогда одно гигантское поле битвы, чтобы понять, с какими неимоверными трудностями столкнулись немцы. К северу от центра расположено три огромных предприятия – тракторный завод имени Дзержинского, завод по производству вооружений «Баррикады» и «Красный Октябрь». В центре возвышается трехсотфутовый Мамаев курган (в далеком прошлом могильник татарского великого князя Мамая [732]), а южные подходы к городу прикрывает исполинский железобетонный зерновой элеватор, который соединялся с рекой траншеями и оврагами (он оставался в руках русских бойцов в продолжение всей осады). Вермахт не мог овладеть городом, не преодолев эти устрашающие препятствия.
«Красный Октябрь» специализировался на металлургии, завод «Баррикады» выпускал тяжелые вооружения, а тракторный завод, названный именем чудовищно жестокого «железного» Феликса Дзержинского, основателя тайной полиции большевиков (его скульптура до сих пор стоит перед входом на завод), и сейчас изготавливает тракторы. В 1942 году там делали шасси для танков. Эти три кирпично-бетонных здания – каждое в полмили длиной и 500—1000 ярдов шириной – предназначались для мирного производства, а не для обороны от врага, но годились и для сдерживания вражеских армий. Три завода и их рабочие поселки были отделены друг от друга, но их связывали дороги, в 1942 году, конечно, немощеные и неасфальтированные. Как гласит русская поговорка, «у нас нет дорог, одни направления».
