Текст книги "Смерч войны"

Автор книги: Эндрю Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)

Высадка союзных войск в Сицилии привела и к устранению Муссолини. Большой фашистский совет выразил ему недоверие большинством голосов – девятнадцать против семи. (За недоверие дуче голосовал и его зять, министр иностранных дел граф Чиано, позднее ему и еще четырем деятелям пришлось поплатиться за это жизнью.) Казалось бы, вовсе не в духе фашизма проводить демократическое голосование, а Муссолини – принимать во внимание его результаты. Тем не менее, когда дуче поставил в известность короля о решении совета, его незамедлительно арестовали. Место Муссолини занял маршал Пьетро Бадольо, публично обещавший продолжать войну против интервентов, чтобы успокоить Гитлера, и тайно вступивший в переговоры о мире с Эйзенхауэром. Еще до завершения сицилийской кампании Гитлер послал Роммеля, командующего новой группой армий «Б», бороться за полуостров, дав ему восемь с половиной дивизий. (Когда Роммель 6 ноября отбыл во Францию, его группу армий превратили в 14-ю армию.)

В ходе сицилийской кампании двум в равной мере самовлюбленным генералам-соперникам Паттону и Монтгомери пришлось сражаться бок о бок. Когда к этим эгоцентрикам присоединились тоже далеко не простые характеры генералов Марка Кларка и Омара Брэдли, получилась взрывоопасная смесь гордынь, не сулившая союзникам ничего хорошего. Всем известно о любви к славе Паттона и Монтгомери, меньше – о том, что эта страсть была присуща и Кларку, который, по словам одного историка, был просто одержим желанием находиться в центре общественного интереса и содержал штат из пятидесяти человек, занимавшихся только пропагандой деяний как его собственных, так и его армии:

«Он ввел неукоснительное правило «три к одному»: в каждом пресс-релизе его имя должно было три раза упоминаться на первой странице и не менее одного раза – на всех остальных. Генерал также требовал, чтобы его фотографировали только с левой стороны. Его команда по связям с общественностью даже сочинила гимн 5-й армии: «Стой горой за генерала Кларка! Пой хвалу генералу Кларку!» Ему очень нравилась эта песня».

Амбициозные устремления Паттона потерпели фиаско, когда он ударил в госпитале двух солдат с диагнозом «невроз военного времени». В одном случае генерал обвинил рядового Чарлза Кула в «трусости», а в другом – обозвал рядового Пола Беннетта «желтым мерзавцем». А потом Паттон еще сказал: «Я не хочу, чтобы такие трусливые подонки околачивались в наших госпиталях. Нам, наверное, придется их пристреливать, иначе мы расплодим придурков» ^[900]. Паттон по настоянию Эйзенхауэра принес рядовым личные извинения – кстати, многие солдаты были с ним солидарны, – но не испытывал никаких сожалений за исключением того, что инцидент подпортил карьеру. (Следует отметить, что и в немецкой, и в русской армии таких рядовых просто-напросто расстреляли бы.) Из-за этого же инцидента Эйзенхауэру впоследствии при подготовке к вторжению во Францию пришлось назначить командующим 1-й армией не своего друга Паттона, а Омара Брэдли. Когда Брэдли пришел попрощаться к Паттону 7 сентября 1943 года в его дворец в Палермо, он нашел генерала «на грани самоубийства»: «Этот великий, гордый воин, мой бывший босс, выглядел потерянным и униженным».

Нестандартное мнение о Джордже Паттоне высказал через много лет после войны в разговоре с офицером Программы устной истории американской армии генерал Джон «Эд» Халл, правая рука Джорджа Маршалла в Пентагоне, хорошо знавший Паттона по совместной работе в планировании трех военных кампаний:

«В Паттоне совмещались две индивидуальности. В душе он был очень мягким, скромным и дружелюбным человеком, совершенно не высокомерным, а добрым и отзывчивым. Но у него было и другое лицо – история знает множество таких генералов и людей такого сорта… лицо грубости и жесткости. Не прочь выругаться, он знал все матерные слова. Но уйдя из части, где кому-то от него очень здорово досталось, мог сесть за стол и написать молитву… В общем, это была незаурядная личность, интересная и симпатичная, если знать этого человека».

Всеми силами стран Оси в Италии командовал фельдмаршал, «улыбчивый Альберт», Кессельринг, по положению стоявший выше Роммеля. На баварца, сначала артиллериста, а потом авиатора, прусские аристократы под его командованием смотрели свысока, но он не обращал на это внимания. Кессельринг просчитал, что союзники предпримут высадку в Салернском заливе, чуть южнее Неаполя: только туда могли добраться самолеты воздушной поддержки из Сицилии. И действительно, в 3.30 утра в четверг, 9 сентября 1943 года, 5-я армия сорокасемилетнего Марка Кларка высадилась в заливе, начав операцию «Аваланч» и окопавшись на четырех узких и не связанных между собой плацдармах. Они сразу же подверглись ожесточенным контрударам немецкой 10-й армии генерала Генриха фон Фитингофа, уже командовавшего танковой дивизией в Польше, танковым корпусом в Югославии и России, 15-й армией во Франции, а теперь сражавшегося с таким же упорством в Италии. «За нами в море вспыхивали взрывы снарядов, озаряя небо, – вспоминал американский журналист Джек Белден. – Над нами свистели пули, они ударялись в борт катера, градом барабанили в аппарель… Катер содрогнулся, аппарель со скрипом опустилась… Я сошел на берег… Вот я и на континенте Европы» ^[902].

Монтгомери высадился на кончике «итальянского сапога», почти не встретив сопротивления (операция «Бейтаун»). Немцы тем не менее главные усилия сосредоточили у Салер-но, надеясь отбросить 5-ю армию Кларка, в которую входили британский X корпус генерал-майора Ричарда Маккри-ри, располагавшийся севернее реки Селе, и американский VI корпус генерала Эрнеста Доли – южнее, в море. Если бы они преуспели, что им почти удалось 13 сентября, несмотря на ожесточенное противостояние, то это могло пагубно отразиться на планах вторжения в Нормандию. Одновременно с операцией «Аваланч» 1-я воздушно-десантная дивизия 8-й армии высадилась в Таранто. А в Берлине Геббельс читал повесть Ричарда Ллевеллина об Уэльсе «Как зелена была моя долина» издания 1939 года, записав в дневнике 20 сентября: «Очень познавательна в отношении менталитета англичан. Не думаю, что Англии грозит большевизация» ^[903].

Отправляясь в Салерно, 5-я армия уже знала о том, что Италия заключила перемирие и формально вышла из войны. Однако это, конечно, никак не повлияло на поведение немцев: Кессельринг заявлял, что Бадольо своим решением «развязал нам руки», и он теперь может реквизировать в Италии все, что угодно, не тратя время на утомительные переговоры с итальянцами о всякого рода компенсациях ^[904]. Он повел себя в Италии как хозяин. В марте 1944 года, после того как итальянские партизаны убили в Риме 32 эсэсовца, в Ардеатинских пещерах на южной окраине города с ведома Кессельринга немцы расстреляли 335 мирных жителей, заводя их в катакомбы группами по пять человек. Он объявил тотальную войну партизанам, разослав 17 июня 1944 года приказ: «Борьбу с партизанами надо вести всеми имеющимися у нас средствами и с максимальной беспощадностью. Я выступлю в защиту тех командиров, чьи действия выйдут за рамки благоразумия в выборе мер… Повсюду, где отмечается значительное скопление партизан, в данном районе следует арестовывать соответствующее число лиц мужского пола и расстреливать их в случае совершения актов насилия» ^[905]. Черчилль и Александер тем не менее настояли в 1947 году на замене смертной казни тюремным заключением, из которого Кессельринг освободился уже в 1952 году.

Немцы разоружили и интернировали все итальянские войска в пределах досягаемости, но значительная часть итальянского флота смогла уйти из Специи в Мальту. Адмирал сэр Эндрю Каннингем 11 сентября 1943 года сообщал в адмиралтейство: «С удовлетворением информирую ваши светлости о том, что военно-морской флот Италии стоит на якорях под дулами орудий крепости Мальта» ^[906]. В общей сложности в распоряжение союзников поступило пять линейных кораблей, восемь крейсеров, тридцать три эскадренных миноносца, тридцать четыре субмарины, множество других военных плавучих средств и 101 торговое судно водоизмещением 183 591 тонна. Еще 168 торговых судов были затоплены, чтобы не оказались в руках немцев. Прибыв в Специю, немцы расстреляли всех итальянских капитанов, которых они посчитали виновными в уходе флота. «Вот как поступают с недавними союзниками!» – прокомментировал Каннингем. Итальянские военно-морские силы в дальнейшем были использованы против Германии. Особенно пригодилась подводная Десятая флотилия MAC. «Хладнокровие, отвага и находчивость» ее моряков произвели впечатление и на адмирала Каннингема.

Во время высадки в Салерно Кларк действовал смело и энергично, хотя, по мнению историка сражения при Анцио, в один из моментов «проявил нерешительность, и ему не следовало грузить обратно на суда VI корпус», что сам генерал в своих мемуарах отрицает ^[907]. Кларку противостояли шесть дивизий, и немцы могли обстреливать десантников с высот, окружавших плацдармы высадки. Удержать их помог сброс почти в прибой трех батальонов американской 82-й воздушно-десантной дивизии, удары по немецким стратегическим позициям бомбардировщиков Северо-Западного африканского воздушного соединения, огневая поддержка 15-дюймовых корабельных орудий и стойкость 5-й армии на береговых плацдармах. «Если бы немцы прорвались к морю, – с присущей ему безмятежностью говорил Александер, – то их появление доставило бы нам некоторые излишние хлопоты» ^[908]. Союзникам удалось закрепиться только к 16 сентября. Через четыре дня, когда немцы отвели свои войска с юга Италии, их атаки ослабли, а спустя еще одиннадцать дней союзные войска вошли в покинутый противником Неаполь. К этому времени 5-я армия высадила на побережье 170 000 человек и 200 танков, а Монтгомери уже подходил с юга. В сражении за Салерно союзники потеряли 15 000 человек, немцы – 8000, и трудно возражать историку, отметившему «выдающуюся дальновидность, мастерство, инициативность Кессельринга и эффективную боеспособность его войск» ^[909]. Эти качества немцы будут демонстрировать постоянно в продолжение всей кампании по мере ее перемещения все дальше на север.

Тем временем на другой стороне Италии 1-я канадская дивизия 8-й армии 27 сентября овладела аэродромами у Фоджи и 3 октября подошла к Адриатическому морю. Отсюда, с этих равнин, генерал Аира К. Икер, командующий Средиземноморскими объединенными воздушными силами, мог взять под контроль всю Южную Европу. Уже через три недели американская 15-я воздушная армия охватывала южные районы Германии, Австрии и Балканы и, самое главное, могла бомбить румынские нефтяные промыслы в Плоешти, обеспечивавшие рейх топливом. Самолеты американского 12-го командования воздушной поддержки бомбили немецкие войска в самой Италии, вынуждая их передвигаться в основном ночью. Начиная с весны 1944 года союзники имели в Италии в десять раз больше боевых самолетов, чем люфтваффе, – 4500. ^[910]

В Неаполе сложилась тяжелейшая обстановка: хлебные бунты, тиф, мафия, нехватка воды, коррумпированные местные власти, проституция (пришлось срочно организовывать специальные военные венерические госпитали), беззаконие, беспорядки и общее падение нравственности. Даже папский легат ездил на машине с крадеными шинами ^[911]. Серьезную угрозу для дальнейших операций на севере страны создавала немецкая тактика «выжженной земли», разорявшая и без того нищее население. В город нахлынули военные специалисты союзников, полицейские и управленческие эксперты, действовавшие под эгидой Объединенной военной администрации на оккупированных территориях, но потребовался не один месяц на то, чтобы в Неаполе наладить более или менее сносные условия жизни.

Затем союзников ждал Рим: он им был нужен больше по политическим, нежели военным соображениям, все равно будет объявлен обеими сторонами демилитаризованным и открытым городом. Но идти на север надо было по дорогам, фаршированным минами «теллер», железными дисками диаметром в один фут, загруженными двенадцатью фунтами тротила, преодолевая реки с разрушенными мостами и сражаясь за каждые городок и деревню, напичканные минами-ловушками. Отвратительная осенняя погода и Апеннинские горы с пиками высотой до четырех тысяч футов, загромоздившие полуостров на 80 миль в ширину и 840 миль в длину, предоставляли Фитингофу тысячи возможностей для эффективных арьергардных действий и нередко сводили на нет воздушное превосходство союзников. Черчилль как-то сравнил Европейский континент с крокодилом, у которого «мягким подбрюшьем» служит Средиземноморье. Марк Кларк, выступая в телевизионной программе «Мир на войне», сказал по этому поводу: «Как часто мы натыкались на крепкий кулак, хрящи и суставы, а не на мягкий живот, чтобы бы нам ни говорили» ^[912]. Монтгомери больше пенял на погоду. «Я не думаю, что мы добьемся впечатляющих результатов, – сообщал он Бруку, – пока идут такие дожди. Вокруг нас море грязи, и ничто, имеющее колеса, не рискует съехать с дороги» ^[913]. Слякоть, дожди со снегом, бураны мучили войска всю зиму 1943/44 года. Свирепствовали многочисленные болезни: пневмония, дизентерия, лихорадка, желтуха, респираторные заболевания, грибковая инфекция, называвшаяся «траншейной стопой» и появлявшаяся в результате того, что солдаты днями не снимали и не просушивали мокрые носки. К концу 1943 года 5-я армия потеряла 40 000 человек в боях. К этому числу надо добавить 50 000 небоевых потерь и, возможно, 20 000 дезертиров ^[914].

2

Первая встреча «Большой тройки» – Рузвельта, Сталина и Черчилля – проходила в Тегеране (кодовое название «Эврика») с 28 ноября по 1 декабря 1943 года. Рузвельт лелеял иллюзорную надежду на то, что личные контакты помогут умиротворить Сталина, и намеренно пытался очаровать русского диктатора, даже принося в жертву Черчилля в качестве объекта для насмешек. Сталин настоял на том, чтобы инвалид Рузвельт прилетел на встречу с другого конца света в столицу Ирана и разместился в русской миссии на правах гостя, с тем чтобы изолировать его от Черчилля. И по настоянию Сталина же от участия в конференции был отстранен Чан Кайши: советский лидер не хотел досаждать японцам, с которыми СССР заключил пакт о ненападении. На первой же сессии Тегеранской конференции Сталин заявил о готовности объявить Японии войну после капитуляции Германии, чем, естественно, порадовал своих западных союзников.

Меньше восторга вызвало стратегическое предложение Черчилля использовать Италию как плацдарм для наступления на Германию из юго-восточной Франции и на Австрию и Венгрию через Югославию. Против плана выступил Сталин, не желавший иметь на юго-востоке Европы мощный военный контингент западных союзников, его поддержал Рузвельт, и идея Черчилля не получила одобрения, к его великому разочарованию. Сталин стремился к тому, чтобы союзники пораньше начали вторжение в Европу через Ла-Манш, и согласился на предложенную дату – 1 мая 1944 года. (Позже срок был передвинут на шесть недель из-за недостатка десантных судов после итальянской кампании.)

Обсуждение восточных границ Польши – возмещение потери земель, отошедших к СССР, за счет немецких территорий – явно противоречило положениям Атлантической хартии, осуждавшим «территориальные изменения без свободного волеизъявления народов, которых они касаются». По крайней мере, Сталин согласился с предначертаниями Организации Объединенных Наций, в том числе с предоставлением права вето Великобритании, России, Соединенным Штатам и Китаю. Союзники достигли согласия и в отношении Югославии – поддержать коммунистических партизан маршала Тито, а не монархически настроенных четников: из дешифровок «Ультры» стало ясно, что четники в одной лодке с итальянцами, а немцы боятся партизан больше, чем четников. В Тегеране, также по настоянию Сталина, было решено не разделять Германию на пять автономных стран, как того хотели Рузвельт и Черчилль. На Тегеранской конференции военное сотрудничество союзников достигло своего апогея, оно было непростым, но отличалось добрым отношением друг к другу. Несмотря на неприкрытое стремление Рузвельта обаять Сталина, Маршаллу удалось обратить его внимание на глубокую пропасть между двумя демократиями, что он с успехом использовал в будущем. Ничто не ускользало от его глаз. Каждый участник конференции «Большой тройки» уезжал из Тегерана не с пустыми руками. Каждому пришлось в чем-то и уступить. Однако, похоже, уступать был вынужден больше всех Черчилль.

3

«Наступление армии по хребту Италии, – писал Джон Харрис в своей повести «Острие меча», – напоминало атаки быка, уставшего, но горевшего желанием драться, пригнувшего голову и нападавшего, бросок за броском. Поле боя почти не менялось. Ровные места были редки и далеки друг от друга, одна река или гора сменялась другой. Они преодолевали сбоями Крети, за Крети появлялась Агри, за Агри – Селе, а после Селе – Вольтурно… Вся страна, каждая река, каждый город, каждый холм доказывали, насколько может быть бесполезной техника, если против нее ополчится сама природа. «О да, – шутили здесь, – хорошо, что немцы ушли. Но они забрали с собой и последний мост»» ^[915].

Кручи здесь были такие, что на них не рискнул бы взбираться и горный козел ^[916].

5-я армия преодолела вздувшуюся Вольтурно с разрушенными мостами в середине октября и остановилась на короткий отдых и восстановление сил. Дальше войскам предстояло идти по горным перевалам и тропам, которые могли привести в уныние самого отъявленного храбреца. Немцы, отступая, уничтожали за собой не только мосты, но и коммунальные службы, продовольственные запасы. Политика «выжженной земли» еще более ужесточилась после того, как правительство Бадольо, бежавшее из Рима и укрывшееся в Бари, 13 октября объявило Германии войну.

8-я армия, которой с 1 января 1944 года командовал протеже Монтгомери генерал Оливер Лиз, наступала с восточной стороны Апеннин, а 5-я армия Кларка – с запада, и между ними практически не было взаимодействия. Немцы большие надежды возлагали на оборонительные системы укреплений – «Бернхардт», «Барбара», «Зимнюю линию» и особенно на «линию Густава». Последняя протянулась через всю Италию от залива Гаэта в Тирренском море до Адриатики, заканчиваясь немного южнее Ортоны.

4 октября Гитлер принял решение поддержать намерения Кессельринга вести бои южнее Рима. Узнав об этом из дешифровок «Ультры», Эйзенхауэр и командующий 15-й армейской группой Гарольд Александер разработали план захвата Рима силами 5-й и 8-й армий. 8-я армия овладеет Пескарой и будет прорываться на запад, а 5-я армия будет продвигаться вверх по долине Лири при одновременной высадке десанта в Анцио, который отвлечет резервы с «линии Густава». Александер к декабрю 1943 года располагал в Италии одиннадцатью дивизиями, а Кессельринг имел девять дивизий южнее Рима и восемь резервных дивизий на севере. Армия вермахта в Италии была однородной по национальному составу, на стороне союзников сражались представители шестнадцати национальностей, в том числе поляки, новозеландцы, алжирцы, марокканцы, еврейский контингент, Бразильский экспедиционный корпус. В войсках говорили на разных языках и даже использовали различные виды вооружений и боеприпасов. Мало того, англо-американское соперничество, проявившееся в Сицилии в «гонке» к Мессине и «выигранное» Паттоном, с новой силой возобновилось в борьбе за первенство во взятии Вечного города. Британцы, измотанные боями в Северной Африке и на Сицилии, казались американцам вялыми и слишком осторожными. Американцев же сами британцы считали наивными и «зелеными». Напряженность в отношениях особенно была заметно среди старших офицеров, в меньшей степени – между солдатами. Марк Кларк не скрывал своего стремления первым войти в древний город, и начальник штаба у Александера, генерал-майор Джон Хардинг, впоследствии вспоминал: «Мягко говоря, генерал Кларк был одержим идеей первым оказаться в Риме, куда он пришел бы в любом случае» ^[917].

Кларк допустил грубейшую ошибку, не атаковав «линию Густава» сразу же после прорыва «Зимней линии» в середине декабря 1943 года. 5-я армия вышла к рекам Сангро, Рапидо, Гарильяно и «линии Густава» лишь в период между 5 и 15 января 1944 года. Немцы получили целый месяц для усиления (уже мощных) оборонительных укреплений «линии Густава» после сдачи гор Камино, Лунго и средневекового города Сан-Пьетро. В этом городе, сохранившемся почти в таком же виде, как в 1944 году, и сегодня можно видеть следы ожесточенных боев за каждый дом 36-й техасской дивизии национальной гвардии с немецкой 15-й танковой гренадерской дивизией. «Название Сан-Пьетро навечно вписано в историю войн», – говорилось в оперативном рапорте 143-го пехотного полка 36-й дивизии, захватившей город 18 декабря 1943 года в ходе третьего штурма.

«Мы с трудом пробирались по склонам, изрытым воронками от взрывов и усеянным неподвижными телами наших даг-бойз (пехотинцев), уже павших в кровавом и жестоком сражении… за этот невзрачный маленький городок, нависший над долиной, протянувшейся к Кассино. Солдаты назвали ее «долиной смерти», так много их здесь погибло… штурмуя вражескую крепость, опоясанную фортификациями, врытыми на склонах долины Лири».

5-я армия, продвигаясь к «линии Густава», никак не могла обойти и проигнорировать немецкий гарнизон в Сан-Пьетро: в городе располагались наблюдательные посты, направлявшие и корректировавшие огонь артиллерии по наступавшим войскам. Им надо было овладеть, так же как Камино, Лунго и великой монастырской горой Монте-Кассино.

Ожесточенные бои, не прекращавшиеся с 6 декабря, когда была покорена Камино, и до взятия 18 декабря Сан-Пьетро, слякоть, дожди с градом, короткие дни поубавили у 8-й армии желание идти на штурм «линии Густава». Кроме того, снегопады и низкая облачность лишали ее надежной воздушной поддержки. Образовавшаяся пауза дала Зенгеру месяц для окапывания, подвоза подкреплений из Рима, перегруппировки и реорганизации позиций. В душе антифашист Зенгер уже руководил отступлением немцев из Сицилии, Сардинии и Корсики и был мастером арьергардных боев. «Зимняя линия» служила лишь аванпостом, сдерживавшим противника перед «линией Густава», за которой еще есть «линия Гитлера».

Поскольку войска, не подготовленные для боев в горных условиях, не могли действовать на восточной стороне Монте-Каиро высотой 5000 футов с цепью остроконечных вершин в центре полуострова, Кассино предстояло брать с запада и юга. Город подковой опоясывает холм высотой 1700 футов, на вершине которого располагался тогда и располагается сейчас монастырь. Его основал в начале VI века святой Бенедикт, положивший начало и ордену бенедиктинцев. Кассино являлся самым укрепленным звеном в оборонительной «линии Густава», приютившимся под Монте-Каиро. «Во всем ландшафте было что-то дьявольское, пугающее своей необъятностью и мрачностью, низкой тяжелой облачностью и непрестанно моросящим дождем, размывающим очертания склонов долины», – писал Харрис ^[918]. К тому времени, когда союзники добрались до «линии Густава», на ней уже появились глубокие бетонные бункеры, туннели, минные поля, заграждения из колючей проволоки, противотанковые рвы, скрытие огневые позиции, масса наблюдательных артиллерийских постов и 60 000 солдат. Не случайно историк боевых действий новозеландцев в Италии Н. Филлипс написал довольно язвительно: «Если исходить только лишь из военных соображений, то ни один компетентный генерал не стал бы штурмовать Кассино в марте 1944 года. Он скривился бы от одного предположения о возможности пойти на приступ самой защищенной крепости Европы в разгар зимы силами одного корпуса и без подготовки отвлекающих операций» ^[919]. Тем не менее так и случилось ввиду отсутствия иных географических альтернатив и неотложной необходимости взять Рим до высадки в Нормандии.

Между Кассино и Тирренским морем протекает несколько рек. Основные из них – Гари, Гарильяно и полностью оправдывающая свое название Рапидо (Быстрая). Они тоже создавали серьезные препятствия для войск союзников. Здесь, начиная с января 1944 года, 5-я армия, проливая кровь, четыре месяца безуспешно пыталась прорвать «линию Густава». Между 17 и 21 января X корпус предпринял форсирование Гарильяно, но его остановили резервы 14-й армии, хотя больше беспокойства Зенгеру доставила 46-я дивизия. Чуть восточнее американская 36-я дивизия была отброшена от реки Рапидо с такими тяжелыми потерями, что в конгрессе потребовали провести расследование. Закончились провалом и попытки британской 46-й и американских 56-й и 36-й дивизий зацепиться на северной стороне этих трех рек. Монте-Кассино вызывает благоговейный трепет и у историков, и у туристов, тем не менее сражения к западу и к югу от этой запомнившейся всем горы были не менее важными и кровопролитными. При форсировании Вольтурно 5-я армия потеряла 26 000 человек. Если бы к медали «Итальянская звезда» («Звезда за Италию») прилагалась пряжка, то на ней скорее надо было бы указать «Гарильяно», а не «Кассино».

Наградой за форсирование рек или взятие Кассино (или за то и другое) была долина Лири, ровный и прямой путь в Рим, по которому могла быстро идти бронетехника союзников. (Когда Кассино все-таки пал 17 мая, 5-я армия через две недели оказалась в Риме.) Возможно, союзники придавали слишком большое значение броне, поскольку их танки уступали немецким машинам, несмотря на численное превосходство. Солдаты Содружества прозвали «шерманы» «ронсонами» из-за того, что они «вспыхивали как зажигалки», а немцы окрестили их «керосинками Томми»: топливный бак мог воспламениться от одного удара 88-мм снаряда в корпус. Почти до конца 1944 года немецкие танки отличались наилучшим сочетанием огневой мощи, мобильности и броневой защиты. Обзор у танков союзников был настолько ограничен, что водитель танка чувствовал себя в положении человека, везущего дом, глядя в щель почтового ящика. Если бы союзники не зациклились на долине Лири, то могли бы прорвать «линию Густава» пораньше где-нибудь в другом месте.

11 декабря 1943 года Кессельринг заверил Ватикан в том, что его войска не оккупируют аббатство Монте-Кассино, но немцы все же вывезли в Рим большинство ценностей, которые можно было передвигать (сегодня они выставлены в музее монастыря). В 9.30 во вторник, 15 февраля 1944 года, по монастырю нанесли удар 239 бомбардировщиков, сбросивших на него 500 тонн бомб, и все аббатство было превращено в руины, включая бесценные фрески. Вандализм союзников больше пригодился Геббельсу в его пропаганде, чем наступавшим войсками: вскоре они обнаружили, что во время бомбежки погибло не так уж много немцев, а развалины могут быть использованы для обороны, так же как и крепостные здания. «Я утверждаю, что бомбардировка монастыря была ошибкой, – написал Марк Кларк в автобиографии «Рассчитанный риск» («Calculated Risk»)в 1951 году. – И я утверждаю это, прекрасно зная о той острой дискуссии, которая развернулась вокруг данного эпизода. Это был не только ненужный психологический просчет в сфере пропаганды, но и тактический военный промах первой величины. Он усложнил нашу миссию, сделал ее более дорогостоящей с точки зрения потерь личного состава, техники и времени» ^[920]. Позже Кларк отрицал свою причастность к бомбежке монастыря, однако факты подтверждают, что он лично одобрил решение Александера и Фрейберга разрушить аббатство ^[921]. Со своей стороны, Зенгер, отвечавший за оборону Кассино, отмечал: «Бомбардировка имела обратный эффект. Мы теперь могли без стеснения занять аббатство, тем более что руины оборонять легче, чем целые здания… Теперь Германия располагала мощным опорным пунктом на господствующей высоте, что вскоре серьезно повлияло на последующие сражения» ^[922]. Преимущество руин в оборонительных боях по сравнению с нетронутыми сооружениями уже проявилось в битве за Сталинград, впоследствии оно покажет себя и в Берлине. Тем не менее трудно поверить в то, что немцы стали бы «стесняться», если бы им пришлось отбиваться от атак союзников в монастыре, сражаясь за каждую комнату.

Все, кто приезжает в полностью восстановленный монастырь, сразу же обращают внимание на его уникальное расположение: он господствует на горе, которая, в свою очередь, доминирует в долине Лири. Это обстоятельство и обрекло гору на то, чтобы стать стержнем оборонительной «линии Густава», и, глядя с верхотуры холма на великолепный горный ландшафт, трудно не согласиться с выбором Кессельринга. Черчилль так и не понял, почему нельзя было обойти Кассино и почему три дивизии «сломали зубы», пытаясь прорвать фронт шириной всего три мили, и это, конечно, невозможно осознать по карте. Тактические трудности, с которыми столкнулись пехотинцы, становятся осязаемыми in situ,когда смотришь на эти переплетения рек и лощин, горные ущелья и вершины, окружающие долину Лири. Что касается монастыря Монте-Кассино, то Хардинг писал: «Разбомбить его было просто необходимо для повышения морального духа и уверенности войск. Все были убеждены в том, что немцы используют его в военных целях… Нельзя посылать войска в бой, не обеспечив их всеми возможными средствами материальной и военной поддержки, дающими им шансы на успех» ^[923]. Пришлось бы заплатить слишком высокую политическую цену за штурм монастыря без его предварительного сравнивания с землей, особенно в Новой Зеландии, чьи войска шли в первой волне атаки, потому Фрейберг, Кларк и Александер и приняли решение разрушить аббатство. Конечно, печально, что ради защиты цивилизации от варварства нацистов надо было уничтожить древнюю жемчужину этой самой цивилизации, но таковы последствия тотальной войны, развязанной Гитлером, и только он должен нести ответственность за трагедию мировой культуры.

К концу января французскому горному корпусу удалось значительно продвинуться между Монте-Каиро и Монте-Кассино, а американская 34-я пехотная дивизия «Красные буйволы» вышла к высоте 593 за монастырским холмом. Особенно ожесточенные бои, напоминавшие времена Первой мировой войны, развернулись за кряж Змеиная голова, к которому относилась и высота 593. Союзники пытались охватить Кассино с севера, и там погибло солдат не меньше, чем в ходе лобовых атак на монастырский холм.

4

Союзники в битве под Монте-Кассино выдержали четыре кровопролитных сражения, в которых участвовали американцы, британцы, французы, поляки, австралийцы, канадцы, индийцы, непальцы, сикхи, мальтийцы, новозеландцы. Итальянцы в основном оставались в стороне, придерживаясь принципа chesera, sera(что будет, то будет), хотя дальше на севере с немцами отважно воевали партизаны, главным образом коммунисты. «Нам не нужны ни немцы, ни американцы, – гласила одна надпись на стене. – Нам нужен мир» ^[924]. Сражение за Монте-Кассино часто сравнивают с битвой при Сомме. В первых боях, начавшихся 12 февраля, 5-я армия потеряла 16 000 человек, в основном 34-я дивизия. Во втором сражении, происходившем 15—18 февраля, потери несли новозеландцы, дорого обошлось и третье сражение, 15—23 марта.