Текст книги "Зима Скорпиона"

Автор книги: Эндрю Каплан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Вы имеете в виду, что я должен покинуть Украину?

Иванов улыбнулся.

– Ей богу, приятно иметь дело с человеком, который понимает правила игры.

– Моя смерть была вам невыгодна, потому что я давал вам козырь, но мое присутствие на Украине создает вам проблемы.

– Давайте просто скажем, что мы нашли взаимопонимание с Давыденко, – сказал Иванов.

Они ехали по мосту через Днепр. Скорпион смотрел на белую ото льда реку. У него было ощущение, что он больше никогда не увидит всего этого.

В просвет между облаками проглянуло солнце, отчего снег и золотые главы церквей засверкали и стали похожими на картинку из детской книжки про сказочный город.

– Вы подразумеваете Горобца? – спросил Скорпион.

– Господин Горобец – друг и союзник России.

– А если на выборах победит Кожановский?

– Он не победит.

– Откуда вы знаете?

– Мы провели собственный опрос. Если понадобится, мы создадим новый кризис. Но этого не понадобится, – сказал Иванов.

– Куда мы едем?

– В аэропорт Борисполь. Вы можете воспользоваться паспортом Рейнерта. Никаких трудностей не будет.

Иванов достал из портсигара крокодиловой кожи сигарету и постучал ею о портсигар. Один из работников ФСБ наклонился к нему и поднес огонь.

– Сначала мне нужно повидаться с Ириной Шевченко. Я не могу уехать, не поговорив с ней.

– Она ждет нас в аэропорту, – сказал Иванов, потом коротко переговорил с работником, который зажег ему сигарету. Тот позвонил по телефону и после короткого разговора подтвердил:

– Да, она там.

– Почему Горобец вмешался, чтобы ее отпустили?

– Видите, как вы были полезны? – сказал Иванов. – Это глупое обвинение против нее было ошибкой. Это было ясно всем. Она бы стала жертвой, более опасной в могиле или в тюрьме, чем была бы на свободе. Это дало бы Кожановскому преимущество.

– Вы тоже не хотите, чтобы я остался на Украине, верно?

Иванов сделал глубокую затяжку и выдохнул. В окно Скорпион видел промышленные зоны и жилые дома. Они ехали по шоссе к аэропорту.

– Я хочу кое-что сказать вам. Сочтите это профессиональной любезностью, – заговорил Иванов. Казалось, это давалось ему нелегко.

– Я слушаю.

– Вам следует знать, кто вас предал. Как, по-вашему, кто сообщил СБУ, где вы находитесь?

– Помощник Кожановского Славо. Хотя мы постоянно меняли телефоны, номер последнего он мог узнать, и они отследили его перемещения.

– Вы говорите о шестерке. Главный вопрос – кто им руководил?

– Гаврилов из СВР.

Иванов покачал головой и выдохнул дым.

– Гаврилов уже в Москве.

«Тот факт, что Иванов здесь, означает, что именно он отдал приказ об отзыве Гаврилова, – подумал Скорпион. – И того, возможно, как раз в эту минуту пытают на Лубянке. СВР играла с огнем, и теперь Кремль останавливал ее».

Скорпион взглянул на Иванова, сидевшего совершенно спокойно. Он собирался что-то сказать Скорпиону, а тот вовсе не был уверен, что хочет услышать это.

– Ладно, Шахматист. Я знаю, вы хотите что-то сообщить мне. Возможно, именно поэтому вы и прибыли в Киев. Что ж, давайте. Кто меня предал?

Иванов улыбнулся. Это был тонкий знак того, что ему нравится эта их умственная игра и что он оценил сообразительность Скорпиона.

– Это киевский центр ЦРУ. Кто-то из ваших. Кто-то в Конторе очень не любит вас.

Скорпион молчал. Ему хотелось послать Иванова подальше, но тут могло скрываться слишком много смысла. Еще недавно, когда он ждал смерти, он понял, что в игре участвует кто-то еще. Он не хотел в это верить, но у него было ощущение, что это правда. Но почему? Ведь если русские хотели победы Давыденко, то американцы никак не могли этого хотеть. Что же, черт возьми, происходит?

– Вы могли бы сообщить мне неофициальные сведения, – сказал Скорпион.

– Если бы я думал, что это поможет, сообщил бы, – улыбнулся Иванов. – Но это может привести вас в Москву. Не приезжайте в Россию, Скорпион. После всех усилий по вашему спасению мне ни в коем случае не хотелось бы быть вынужденным убить вас.

– Я не настолько беспечен по отношению к себе. А что может ждать Кожановского и Ирину в случае победы Давыденко?

– Они поднимут много шума, а когда он стихнет, их арестуют. Не из-за Черкесова. Найдут какой-нибудь другой повод. Например, коррупцию. В этой стране очень много коррупции.

– В отличие от России?

– Или Америки? – улыбнулся Иванов, показав зубы. Они улыбнулись вместе.

– А Россия управляет Украиной? – спросил Скорпион.

– Есть люди, которые считают, что Украина это часть России, и что в один прекрасный день они вернут ее себе. Я слышал это от людей на самом высоком уровне.

– Однако вы против СВР в этом вопросе.

– Я против их тактики, но не обязательно против их цели.

Иванов смотрел в окно на поток машин по шоссе М3 и дальше, на здания и заснеженные просторы за ними.

– Возможно, лучше, если она будет отдельной страной. Посмотрите на ее историю. Это трагическая страна.

Скорпион думал об Алене, Бабьем Яре, Олене из трейлера-ресторана и миллионах умерших от голода во время голодомора. Он думал о Горобце с его черноповязочниками и о том, что настанет с их приходом к власти.

– Да, это так, – сказал он, глядя вверх.

На дорожном знаке впереди было написано «Аэропорт Бориспиль 6 км».

* * *

Его привели в зал ожидания частного аэропорта. Он был пуст, если не считать бутылок минеральной воды «Свалява» на стойке и нескольких пластиковых стульев. Все в зале, даже стулья, было белым. В нем не было ничего индивидуального. Люди здесь только ждали, их жизни протекали не здесь.

Еще не дойдя до середины зала, Скорпион обнаружил две скрытые видеокамеры. «Они обо всем позаботились», – подумал он. Кроме камер, за дверьми стояло с полдюжины агентов ФСБ и СБУ в штатском, а также милиционеры. До его рейса на Франкфурт оставалось меньше получаса.

Скорпион попросился в туалет. По дороге он вытащил из кармана у сопровождающего его агента ФСБ сотовый телефон. Попросив его подождать за дверью и убедившись, что все кабины пусты, он позвонил в клуб «Динамо» и попросил к телефону Могиленко.

– Пошел ты, – ответили ему. – Что тебе надо от Могиленко?

– Я француз, – сказал Скорпион.

Через показавшуюся долгой минуту трубку взял Могиленко.

– Это ты, сволочь?! Или я должен звать тебя Килбейном? Я знал, что ты не француз, – сказал он.

– Мне нужна услуга.

– Когда я отрежу тебе голову и яйца, можешь счесть это услугой, сукин сын. Как бы далеко ты ни был, это тебя не спасет.

– Не будь глупцом, это бизнес, – сказал Скорпион.

Могиленко выругался, а после короткой паузы спросил:

– Так чего ты хочешь?

– Ты знаешь Кулакова? Прокопа Кулакова?

– Допустим. Так что требуется?

– Хорошо бы, кто-нибудь сделал с ним то, что ты планировал сделать со мной, – сказал Скорпион.

– У него есть друзья.

– У меня тоже. Пятьдесят тысяч.

– Это что, шутка? Жалкие пятьдесят тысяч гривен?

– Долларов.

– Приходится признать, ты необычный тип. То, что ты сделал с моими парнями на мосту, это феноменально. Но Кулаков – это СБУ, а это усложняет дело.

– Насколько усложняет?

– Семьдесят пять.

– Сто тысяч. Пятьдесят вперед, а пятьдесят, когда дело будет сделано. Через пять минут я должен буду избавиться от этого телефона. Быстро пришли мне номер своего банковского счета.

– Может, придешь в клуб, и мы обсудим это? – спросил Могиленко.

– И еще одно. Дело должно делаться неспешно, это должно быть искусство.

– Что же сделал этот Кулаков? – спросил Могиленко серьезно.

– Именно это он сделал с женщиной, молодой и красивой, как Мерилин Монро. Она бы тебе понравилась, – сказал Скорпион, вспомнив портрет Алены в кафе.

– Но это ничего не меняет в отношениях между нами, урод. Ты остаешься моим должником, – прорычал Могиленко.

– А под конец его нужно подогреть, используй бензин. И это нужно будет сделать, когда он будет еще жив.

– Сто тысяч. Половину сейчас, остальное в течение суток после того, как Кулаков… – он задумался, – совершит «Великий исход». И не заставляй меня ждать второго платежа, Килбейн.

– Согласен, – сказал Скорпион, завершая разговор.

На обратном пути он сунул телефон обратно в карман работника ФСБ. Только он успел закончить перевод денег Могиленко со своего ноутбука, как вошла Ирина.

Она выглядела так же, как тогда, когда он увидел ее в первый раз. В облегающем черном платье, с жемчугами, сумочкой от Феррагамо и мальчишеской стрижкой. Казалось, пребывание в тюрьме и все испытанное ею никак не повлияло на нее. Только изумительные глаза цвета ляпис-лазури были слегка припухшими. Увидев Скорпиона, она слегка вскрикнула и бросилась в его объятия. Он чувствовал трепет ее тела.

– Со вчерашнего дня я все время плакала. Я думала, тебя нет в живых, – всхлипывала она.

Скорпион дал ей поплакать, продолжая держать в объятиях. Наконец, она отодвинулась и взглянула на него.

– Я не в форме, а хотела хорошо выглядеть для тебя.

– Ты чертовски хороша. Лучше, чем когда-либо, – сказал Скорпион.

– Я думала, что уже никогда не увижу тебя. И вдруг мне сказали, что ты в аэропорту. Я не понимаю, – она потрясла головой. – Ничего не понимаю.

– Это русские. Я – их страховой полис. Это в каком-то отношении забавно, – сказал он с полуулыбкой. – Иногда враги нужнее друзей.

Глаза Ирины шарили по его лицу, словно на нем был ответ на все вопросы, и нужно было только найти его.

– О чем ты говоришь? Страховка от чего?

– На случай, если Горобец вдруг задумает выкинуть что-нибудь, не одобренное Москвой.

– Русские знают о Шелаеве? Поэтому они не вторглись?

Он видел, как Ирина, нахмурив брови, осмысливала сказанное.

– Понимаю, – сказала она, ища сигареты в сумочке.

– При том, чего это стоило, ты должна быть довольна, – сказал Скорпион, пожав плечами. – Мы предотвратили вторжение. Без тебя это было бы невозможно.

Ирина закурила и выдохнула дым.

– Но мы проигрываем выборы. Последние опросы… Дело идет к избранию этого идиота Давыденко. Представляешь себе?

– Идиотов избирают всегда. Добро пожаловать, демократия.

– Что же нам теперь делать? – спросила она, и ее вопрос словно открыл шлюз. Скорпион больше не мог сдерживаться, ему нужно было спросить ее.

– Если бы нас не схватили, ты бы поехала со мной в Краков?

Ирина бросила сигарету на пол и затоптала ее.

– Черт бы тебя побрал! – сказала она. – Способен ты думать о чем-нибудь, кроме себя? Неужели ты не видишь, что происходит? Это не Америка. Если верх возьмет Горобец, демократия погибнет. Украине придет конец. Виктор – идиот! Последние дни он больше слушал Славо, чем меня. Если я уеду, оппозиции не будет, останется только Горобец. Мой отец перевернется в гробу. Я не могу уехать.

Она крепко схватила обе его руки, ее глаза сверкали синим огнем.

– Останься, останься со мной. Мы будем бороться с этим вместе.

– Не могу, – ответил Скорпион. – Я вынужден всегда быть в бегах. Слишком многие жаждут моей смерти.

«Это истинная правда, – подумал он. – Могиленко с его Синдикатом, даже с учетом их сделки. Горобец. Кулаков с его СБУ, СВР и даже ЦРУ».

– Моей смерти желает весь алфавит. Что еще хуже, меня будут использовать против тебя.

Он смотрел ей в глаза.

– Мы не сможем действовать здесь вместе. Либо ты летишь со мной во Франкфурт, либо мы расстаемся. Остаться я не могу.

Ирина подалась назад, освободившись от его рук.

– Ты работаешь на ЦРУ, правда? Именно это могут использовать против тебя, верно?

– Нет, я уже говорил тебе. Я сам по себе.

– Но ведь когда-то ты работал на ЦРУ?

Он кивнул.

– Конечно. Что-то в этом роде должно было быть, – сказала Ирина. – Политически это невозможно. Мы несовместимы.

«Дело еще хуже, – подумал Скорпион. – Ведь именно ЦРУ предало нас Кулакову».

Ирина коснулась рукой его щеки.

– Ты выглядишь ужасно, – сказала она. – Почему же меня так чертовски тянет к тебе?

– Может, тебе просто нравятся мужчины, у которых есть трудности. Это очень по-славянски.

Ирина смотрела на него с любопытством.

– Мы никогда не ссорились, правда? Значит ли это, что мы не любим друг друга? Хотя бы настолько, чтобы поссориться?

– Не знаю, что это значит. Просто сейчас я чувствую себя проигравшим в игре, о своем участии в которой не знал.

– Я бы поехала с тобой в Краков, не будь я целиком связана со своей страной, – сказала Ирина, задрожав. – Я бы поползла, – сказала она мягко.

– Было бы гораздо хуже, если бы Россия вторглась. Мы спасли много жизней, – сказал Скорпион.

– Но не все, – возразила Ирина, и он понял, что она думает об Алене.

– Да, не все.

Вошел один из работников ФСБ, которые были в машине с ним и Ивановым.

– Господин Рейнерт, началась посадка в самолет.

Ирина подошла к Скорпиону вплотную. От нее пахло сигаретами и духами «Гермес 24», и это устранило все, что мешало ему обнять ее. Человек ФСБ наблюдал за ними из открытой двери, через которую врывались звуки терминала. Из громкоговорителя донеслось приглашение второй группе на посадку в самолет «Люфтганзы», который полетит во Франкфурт.

– Что ты будешь делать? – спросила Ирина.

– Один человек настучал СБУ, где мы были, – сказал Скорпион.

– Ты знаешь, кто это?

– Знаю, но не знаю почему, – сказал он, думая, что нужно во что бы то ни стало выяснить это.

38

Тайсонс Корнер,

Вирджиния, США

Двое располагались выше этажом, двое ниже, четверо снаружи, да еще два автомобиля с мобильной аппаратурой. «Боб Харрис не хотел рисковать», – подумал Скорпион. Они должны были встретиться в торговом центре «Тайсонс Корнер», что сразу за кольцевой дорогой, уже за пределами округа Колумбия. Вся эта вооруженная охрана и все агенты, ведущие наблюдение со всех сторон, не очень-то удивляли Скорпиона. Боб Харрис был заместителем директора Национальной секретной службы ЦРУ, а их встречи со Скорпионом не всегда были дружественными. Скорпион наблюдал с третьего этажа центра, как Харрис озирается, проверяя, все ли его люди на местах, прежде чем войти на эскалатор.

«Харрис мало изменился, – подумал Скорпион. – Чуть постарел, немного пополнел, но все тот же аспирант с пышной, чуть начинающей седеть шевелюрой, в синем костюме в тонкую полоску в стиле эталонной Джермин-стрит, кричащем о Капитолийском холме». Он смотрел, как Харрис идет к нему с дежурной улыбкой, словно предлагая продать Скорпиону квартиру.

– Есть на вас «жучки»? – спросил Скорпион.

Харрис скривился:

– Не будьте таким пугливым. Мы могли бы встретиться в Лэнгли.

– Нет, не могли бы.

Были на Харрисе «жучки» или не были, не имело большого значения. Скорпион должен был предполагать, что у агентов есть дистанционные прослушивающие устройства, и все, что он скажет, будет записано.

– Ну так что? Будем ходить или сядем в калифорнийской пиццерии? – продемонстрировал свой снобизм Харрис.

– Не будьте идиотом. Мы будем ходить, – сказал Скорпион.

– Как ваши дела? – спросил Харрис, искоса глядя на Скорпиона. – Вы в порядке?

– Не притворяйтесь, что вас это заботит. Ложь всегда портит дело.

Харрис остановился и посмотрел на Скорпиона.

– Я думаю, вы не представляете себе, что здесь происходит. Вмешался сам президент. Он хочет знать, в порядке ли вы.

– Он чувствует себя виноватым?

– Он сказал, что это было самое трудное решение из всех, какие ему приходилось принимать. Я думаю, это и вправду так.

– Передайте ему, что у меня все прекрасно.

Это было достаточно близко к правде. Последние три недели он провел в Лозанне, в Швейцарии. Лечебница было закрытой, очень скромной – из тех, какие выбирают кинозвезды, когда не хотят, чтобы кто-нибудь знал, где они. Благодаря деньгам Ахнецова, Скорпион мог позволить себе этот восстанавливающий отдых.

Из окна своей палаты он мог видеть Женевское озеро и снежные вершины Альп. Днем он занимался с физиотерапевтом, проводившим реабилитацию. Врачи сказали, что ему повезло. Шрамов на гениталиях не было, так что, когда боль пройдет, Скорпион снова сможет вести активную сексуальную жизнь. Выбитые зубы ему заменили. По вечерам он прогуливался по крутой улице Пти-Шан до площади Св. Франциска в Старом городе, где ужинал в бистро. Именно там он прочел в газете, что выборы на Украине выиграл Давыденко.

В ту ночь он не мог заснуть, думая о Киеве и Ирине. Он несколько раз начинал звонить ей, но останавливался. К концу второй недели он встретил французскую студентку из Политеха. Она была хорошенькой, забавной, а к сексу относилась как к уравнению, которое смерть как хочется решить, и Скорпион смог убедиться, что хотя бы в сексуальном отношении он снова был вполне в форме.

Харрис насупился, глядя на проходивших мимо трех девочек-подростков в обтягивающих джинсах и топах, которые непрерывно болтали по своим мобильникам, глядя только на витрины магазинов и на каждого проходящего парня.

– Что насчет девушки? Ирины Шевченко?

– А что?

– Было у вас с ней?

– Вы лезете не в свое дело, – сказал Скорпион, ускорив шаг настолько, что Харрис едва поспевал за ним.

– Отнеситесь к этому спокойнее, – ответил Харрис.

– Это не ваше собачье дело!

– Ошибаетесь, – холодно возразил Харрис. – Это важно.

Он огляделся вокруг, словно оценивая поле боя.

– Если вы пообещаете не беситься и не выплескивать виски мне в лицо, то я бы осмелился предложить все-таки поискать нам цивилизованное место, чтобы выпить, – сказал Харрис, намекая на их предыдущую встречу.

– Кто-то стукнул в СБУ, где я был в Киеве. Мне нужно знать кто.

– Я знаю, но тут есть проблема, – сказал Харрис, пытаясь воздействовать своей самой неотразимой улыбкой, которая, когда он был помоложе, заставляла половину вашингтонских стажерок сбрасывать трусики. – Ну как, перемирие?

– Я не собираюсь больше тратить виски на вашу рожу, но я не могу обещать, что не убью вас.

– Тут недалеко, – сказал Харрис и дал знак одному из своих людей. Через несколько минут к одному из входов подъехала машина, которая подвезла их через улицу к торговому центру «Тайсон 2». Они вошли в отель «Ритц Карлтон» и прошли в лобби-бар, еще не опустевший после ланча. Харрис и Скорпион нашли пустой столик и уселись. Двое охранников сели за столик у выхода. Скорпион не стал проверять, он не сомневался, что люди Харриса перекрыли входы и выходы.

– Это похоже на встречу секретных агентов, – сказал Скорпион, оглядывая зал.

К ним подошла официантка. Она была стройна и достаточно хороша, чтобы оправдать стоимость напитков.

– Что будете пить? – спросил Харрис.

– «Кровавую Мэри», – сказал Скорпион, жалея, что в США не достать «Столичной Элитной» или Nemiroff.

– Я тоже, – сказал Харрис.

Они подождали, пока официантка отойдет. Вблизи их столика никого не было. О «жучках» Скорпион не беспокоился. Харриса и его людей здесь бы не было, если бы они не хотели записывать.

* * *

– Вы сказали, что у вас проблемы, – начал разговор Скорпион.

Харрис вертел трехсекционную тарелку со снэками, которую принесла официантка. Он явно испытывал неловкость.

– Взгляните на дело, может быть, в глобальном масштабе. Я… мы – в долгу перед вами. Признаю. Но будь дело только в этом, мне было бы наплевать и на него, и на вас, – сказал Харрис. Глаза его были холодны. – Дело серьезнее. Сказав вам что-то, я нарушу все наши правила, и при этом я должен доверять вам, «зеленой табличке».

Зеленые нагрудные таблички в помещениях ЦРУ носили внештатники и прочие посетители, в отличие от штатного персонала, который носит голубые таблички.

– И даже если бы я мог полностью доверять вам, – глаза Харриса сузились, и он смотрел прямо на Скорпиона, – мало ли что может случиться, когда вы в очередной раз отправитесь в какие-нибудь дикие места и попадете в руки врагов. Поэтому я должен быть уверен не просто в том, что вы не обнародуете чего-нибудь о ком-нибудь, кого вы не любите, но и в том, что вы не откроете этого даже под пытками. Понимаете мою проблему? – закончил он как раз тогда, когда официантка принесла напитки.

Скорпион ничего не сказал. Он смотрел, как официантка, покачивая бедрами, идет к другому столику, думая, слышала ли она последние слова Харриса о пытках. Она, вероятно, любит подслушивать, когда видит необычных посетителей.

– Вы, сукин сын, подставили меня, – сказал Скорпион. Голос его был мягок, сдержан, но напряжен. – Вы, Рабинович и Шефер фактически официально отправили меня на Украину. Потом вы отказались от меня, а потом продали меня. Я был на волосок от пули в затылок, и вы, видимо, ожидали, что она избавит вас от проблем. Я – ваша проблема, старина Боб. Если вы действительно хотите о чем-то позаботиться, я буду заботиться о себе.

Харрис уныло кивнул. Его взгляд блуждал по бару, задерживаясь на картинах в позолоченных рамах и на сидящих за напитками людях в дорогих костюмах.

– Вы смотрите вокруг и думаете, что мы живем в цивилизованном мире, но это ведь не так, верно? – сказал Харрис. – Кто указал вам на нас? Шахматист?

Скорпион улыбнулся. Он сделал долгий глоток «Кровавой Мэри» и поставил стакан на стол.

– Я все ждал, когда вы заговорите об этом. Думал ли я, кто дает мне ложную информацию? Да, была такая мысль. И знаете, почему?

– Почему?

– Потому что, когда я лежал в ледяной камере, замученный почти до смерти, я понял, что в игре участвует еще кто-то. Я нейтрализовал всех – Кожановского, Синдикат, СБУ, Гаврилова с СВР, Второе бюро Гуанбу, Шелаева, черноповязочников – всех, кроме, разве что, бойскаутов. Но оставался кто-то, о ком я не знал. И когда Шахматист сказал мне, я понял, что это правда.

– Что дало вам такую уверенность?

– Собака, которая не лаяла.

– Что?

– Шерлок Холмс. На случай, если со мной что-то произойдет, я выложил признание Шелаева в YouTube. И что вы думаете? Никто о нем не узнал. Оно исчезло. Это не китайцы. Кто во всем мире мог добраться до Google, чтобы изъять запись? Кто мог обладать такой властью? Первый, о ком я подумал, когда Шахматист сказал мне это, были вы.

Глаза Скорпиона вперились в Харриса. Тот допил свою «Кровавую Мэри». Официантка направилась было к ним, но Харрис жестом отослал ее.

– Как только я узнал, что Шахматист в Киеве, я понял, что вы постучитесь в мою дверь, – сказал Харрис. – Знаете, как назвал это директор ЦРУ? «Наш момент истины». Так он сказал. Я больше двадцати лет в Конторе, и никто из нас никогда не сталкивался ни с чем подобным.

Харрис покачал головой и продолжил:

– Я встретился с президентом. Он рад, что вы живы, но не уверен, что это освобождает его от ответственности. Это очень тревожит его.

– Да, я знаю, как болезненно восприняли все это ваши парни. Сэндвичи «Уэст Уинг» с курятиной, «Ритц Карлтон» и все прочее, – сказал Скорпион, глядя в одну точку на горле Харриса, один удар по которой закончит все это. – Кончай треп, Боб. Кто предал меня?

Харрис грустно улыбнулся.

– Что ж, пора снимать штаны, как говорил один из наших стариков.

Он наклонился к Скорпиону:

– Но мне нужно ваше слово. Все, что будет здесь сказано, не должно выйти за пределы этого столика. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Независимо ни от чего и ни от кого.

Скорпион внимательно посмотрел на него:

– Иначе что?

Харрис посмотрел на двух своих людей у двери, Скорпион проследил за его взглядом.

«Пошел ты к черту», – подумал он, но не сказал. Если Харрис так серьезен, значит то, что он хочет сказать, касается самых верхов. Если он не врет, то до самого Овального кабинета. Это может также объяснить, почему от него отказались Рабинович и Шефер, которым он доверял. И он не хотел войны с ЦРУ.

– Но я хотел бы кое-что взамен.

– Что? – спросил Харрис.

– Я скажу, когда мы закончим.

Харрис резко выдохнул.

– Черт, вы у меня, как шило в заднице. Хотите еще? – спросил он, указывая на напитки.

– За ваш счет.

Харрис подозвал официантку и жестом показал, что нужно повторить. Они смотрели, как она уходит – юбка чуть колыхалась вокруг ее хорошеньких ножек. Харрис колебался.

– Так вы даете мне слово? – спросил он.

– Да ради бога, – ответил Скорпион.

* * *

– Это был счастливый случай, – начал Харрис. – Хотите верьте, хотите нет, но это был именно счастливый случай! Как если бы у вас в кармане был единственный доллар, и вы поставили бы его и выиграли миллион.

– Где это было? – спросил Скорпион.

– В Мадриде. Конференция, полностью оплаченная НАТО и ее прихлебателями. Закусочная и девки. Но дело не в этом.

– А в чем?

– Отец. Назовем его Левой. Лев Николаевич. Но вам нужно знать контекст.

В 1966 году Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Леонид Брежнев. Брежнев был сыном русских родителей из Днепропетровской области и пользовался покровительством Никиты Хрущева – тоже русского, но родившегося вблизи украинских земель. Брежнев привел с собой несколько преданных ему влиятельных украинцев. Среди них был и несомненный агент КГБ, наш Лев Николаевич. Лева был полезен Брежневу в период, когда тот боролся за власть с Сусловым, Косыгиным и другими. И когда Брежнев сосредоточил в своих руках всю власть, Лева стал очень близок к нему. Жизнь была хороша.

В 1968 году Александр Дубчек начал в Чехословакии серию реформ, которая получила название «Пражская весна». Это поставило перед Советским Союзом большую проблему. Вспомните, 1968 год был годом больших волнений. Весеннее наступление во Вьетнаме и вызванные им студенческие протесты, убийство Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, демонстрации и протесты во всем мире, мятеж на съезде Демократической партии в Чикаго. В Политбюро ЦК КПСС возникли серьезные разногласия по вопросу того, что делать с Чехословакией. Боялись волны возмущений и реформ, которые могли бы привести к распаду Организации Варшавского договора (ОВД) и даже Советского Союза. Одни считали, что вмешиваться не следует, другие настаивали на политическом и экономическом давлении, а третьи – на полномасштабном военном вторжении в целях подавления реформ.

Главой КГБ был тогда Юрий Андропов. Он был членом ЦК и человеком с большими амбициями. Он представил ЦК разведданные, будто бы свидетельствующие, что реформы в Праге инициировало ЦРУ, что Дубчеком управляем мы и что мы планируем переворот, а НАТО готова вмешаться, чтобы поддержать Чехословакию и развалить ОВД.

Так ли это? – Харрис покачал головой. – На самом деле мы глубоко увязли во Вьетнаме. У нас были свои проблемы. Мы не имели никакого отношения ни к Дубчеку, ни к «Пражской весне», но Андропов имел в ЦК большинство, убежденное, что СССР стоит на пороге либо развала, либо ядерной войны, и что все это – заговор ЦРУ. Он настаивал на вторжении в Чехословакию. Подготовка к интервенции началась.

В августе 1968 года советские танки возглавили массовое вторжение стран Варшавского договора в Чехословакию. «Пражская весна» была задушена, реформы прерваны. Агенты КГБ арестовали тысячи реформаторов, многие из которых были убиты. Тысячи других были брошены в тюрьмы и подвергнуты пыткам. О многих из них с тех пор никто ничего не слышал. Дубчека доставили в Москву и вынудили подписать соглашение, фактически восстанавливающее в Чехословакии коммунизм советского образца.

Но тут была проблема. Некие внутренние документы КГБ, так называемые «калугинские бумаги», неопровержимо доказывали, что ЦРУ не имело никакого отношения к «Пражской весне», что НАТО не планировала вторжения, а все «разведданные» Андропов сфабриковал. Догадываетесь, кто был шефом Калугина в КГБ и располагал этими документами?

– Конечно, – сказал Скорпион.

– Правильно, Лева, – сказал Харрис, сделав глоток. – Теперь проблема возникла у Андропова. Советский Союз уже вторгся в Чехословакию и широко осуждался на Западе. Андропов не мог допустить, чтобы ЦК узнал, что он сознательно обманул его. С Калугиным, который жил в Вашингтоне, все было просто. Через несколько дней его тело выловили из Потомака. Но Лева был не просто должностным лицом, как Калугин. У него были друзья. А проблема была не только у Андропова, но и у Брежнева. Ни тот, ни другой не могли допустить, чтобы сведения из этих бумаг попали в руки их соперников в Политбюро ЦК.

– Кроме того, Лева был другом Брежнева, его корешем. Брежнев не раз качал сына Левы у себя на коленях. В те годы в России не просто избавлялись от человека, в ГУЛАГе исчезали целые семьи, и о них больше никогда не слышали. Но Брежнев не хотел такой судьбы для своего почти крестника. Парню было восемь лет, и он обожал своего отца. Поэтому, чтобы спасти и мальчика, и свои задницы, они пошли на соглашение. Леву отправили в ГУЛАГ, в штрафную колонию № 9 в Сибири, настолько секретную, что даже в КГБ многие офицеры не знали о ее существовании. Мать мальчика и остальные члены его семьи также исчезли в недрах ГУЛАГа. В те времена такое часто бывало. Но маленького мальчика, сына Левы, они отправили на Украину.

– Боже мой, это Горобец! – воскликнул Скорпион.

– Горобец, – подтвердил Харрис. – Даже тогда, когда уже давно не стало ни Брежнева, ни Андропова, ни Советского Союза, Горобец знал, что, если у него когда-нибудь возникнут хоть малейшие антироссийские настроения (хотя, откуда бы им взяться), его отца убьют.

Если бы в один прекрасный жаркий солнечный день некто, прогуливавшийся по Калле-де-Серрано, не вошел в американское посольство в Мадриде. Кто это был? Счастливый случай. Из тех, вероятность которых – одна миллионная. Из тех, на которые вы не ставите, потому что их не может быть. Тот самый мальчик, который успел вырасти и стать самым влиятельным лицом в партии «Свобода», если не во всей этой чертовой Украине. И он жаждал мщения.

– И вы поверили ему? – спросил Скорпион.

Харрис отмахнулся от этого предположения, как от мухи.

– Разумеется, нет. Вы не представляете себе, сколько трудов и времени понадобилось для того, чтобы выведать и проверить все, о чем я вам сейчас рассказываю. Два года. После того случая в Мадриде Рабинович дни и ночи работал над этим делом.

– Что заставило Горобца измениться? – спросил Скорпион.

– Вот с этим-то нам и надо было разобраться. Это оказалось настоящей одиссеей. За парнем следили и Брежнев, который стоял тогда во главе Советского Союза, и Андропов, ставший Генеральным секретарем ЦК после смерти Брежнева. Они ввели его в КГБ, а когда Украина стала независимой – в СБУ. Да, он был сыном Левы. У него не было ни отца, ни матери. Горобец, которого вы знаете, бесчеловечный Горобец – это творение КГБ. Это они создали его.

Проблема была в том, что он был достаточно взрослым, чтобы помнить своих родителей. И он все еще любил их. И эта его рана никогда не заживала. А тут еще выяснилось, что выжила его тетка, тетя Оксана.

– А что случилось два года назад, что побудило его явиться в посольство в Мадриде?

– Некто передал ему нечто. В киевском метро кто-то вложил это ему в руку и исчез, прежде чем Горобец успел обернуться. Это был крестик. Один из этих восьмиконечных крестов, вы их знаете. Я видел его. Маленькая серебряная вещица вот такого размера. – Харрис показал размер, расставив большой и указательный пальцы примерно на дюйм. – Дешевый. Такой можно купить на блошином рынке за доллар. Сначала он чуть не выбросил его. Но странный путь, каким этот крестик попал к нему, и некая тайна, стоящая за ним, несомненно касающаяся его родителей, побудили его сохранить крестик. В тот же вечер Горобец навестил свою тетку Оксану. Она к тому времени была уже старухой и жила в Доме престарелых. Она и рассказала ему все. Горобец понял, что все эти годы его отец был жив, а то, что некто передал ему крестик отца, означало, что теперь он умер.