Текст книги "Храм Фортуны II"

Автор книги: Эндрю Ходжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

При виде Сабина девушка удивленно встряхнула своими прекрасными волосами и улыбнулась.

– Трибун? – спросила она. – Так вот кто гостит на вилле цезаря. Это из-за тебя меня не хотели впускать?

Сабину показалось, что удивление ее деланное, но он так смутился, что тут же позабыл обо всем на свете.

– Я... Мы рады приветствовать тебя, достойная Эмилия, – пробормотал он. – Да, цезарь пригласил нас провести несколько дней на своей вилле, но не будем говорить об этом. Ты, наверное, устала с дороги? Я уже распорядился. Сейчас все будет готово...

– Благодарю, трибун, – с достоинством ответила девушка и повернулась к пухлому мужчине. – Болон, прикажи перенести вещи в мою комнату. – А ты, – это уже к рабыне, – проследи, чтобы ванна была приготовлена как положено. Все, идите.

И нетерпеливым взмахом руки она отпустила слуг. Те поспешили удалиться. Сабин, в свою очередь, кивком дал понять центуриону, что тот может вернуться на свой пост.

– Я провожу тебя, госпожа, – сказал он Эмилии все еще дрожавшим голосом. – Прошу, следуй за мной.

Девушка вдруг легонько коснулась его руки своими нежными пальцами. Трибун почувствовал себя так, словно его сердце пронзила огненная стрела. В голове у него все помутилось.

– Нам надо поговорить, – шепнула Эмилия. – Жди меня в саду ночью. Как это вы называете в армии? После третьей смены караула.

Сабин едва верил своим ушам. Она назначает ему свидание! Возможно ли это? О, Бога олимпийские!

– Я не лягу сегодня спать, – сказал он торопливо. – И все время буду в саду. Приходи, когда пожелаешь.

Девушка игриво улыбнулась и легко взлетела вверх по лестнице, на которой уже появился Болон, чтобы доложить, что все в порядке и комната готова принять достойную гостью.

Сабин еле помнил себя от счастья. О такой удаче он Даже мечтать не мог. Мысли путались, он был не в состоянии сосредоточиться на чем-либо. Сердце в ускоренном ритме отбивало секунды. Такие длинные и тягучие, просто бесконечные...

Но – хотели они этого или нет – каждая из них приближала миг сладостной встречи.

Сабин шлялся по саду, натыкаясь на деревья и глухо ругаясь себе под нос. Ну, когда же, когда?

И вот откуда-то ему на голову свалился этот несчастный пират со своими проблемами...

* * *

Вернувшись в сад, Сабин принялся прохаживаться по аллеям, делая вид, что изучает перемещения луны, которая то скрывалась за тучами, то вновь выглядывала, проливая на землю свой слабый мутный свет.

Прошло всего несколько минут и вдруг за его спиной послышался шелест ветвей, более резкий, чем тот, который вызывали порывы теплого шаловливого ветерка.

– Трибу-ун, – позвал нежный голосок из-за кустов. – Ты где? Отзовись, мой храбрый воин.

– Я здесь, – чуть не завопил во весь голос Сабин.

Ему чудом удалось сдержаться, и он резко повернулся навстречу голосу, жадно прорезая взглядом темноту.

Мелькнуло что-то белое, и вот рядом с ним выросла изящная женская фигурка.

Сабин провел по пересохшим губам не менее пересохшим языком. У него кружилась голова, ему казалось, что еще секунда и он рухнет на землю, потеряв сознание.

– Давно ждешь? – спросила Эмилия. – Что там был за шум? Я не хотела выходить, пока тут все не успокоится.

– Да так, ерунда, – ответил Сабин. – Забудь об этом, госпожа. Я очень рад тебя видеть...

Ему показалось, что он слишком вольно заговорил с достойной патрицианкой, но Эмилия тут же сама развеяла его сомнения.

– Оставь эту «госпожу», – с улыбкой сказала она. – Мы ведь не на Палатине. Сейчас здесь, в этом очаровательном саду, находятся только мужчина и женщина. Называй меня Эмилией. А я тебя буду называть Гаем. Ты не против, Гай?

Сабин хотел сказать, насколько он польщен, но слова застряли у него в горле и он лишь буркнул что-то нечленораздельное.

Девушка негромко рассмеялась своим серебристым голосом, видя его смущение, а потом положила ладонь ему на руку.

– Ну, успокойся, Гай. Я же не кусаюсь. Скажи лучше, что ты тут делаешь на этой вилле?

– Я... по приказу цезаря... – забормотал Сабин. – Мы должны... Ну я хочу сказать...

Несмотря на одурманивающее воздействие любви, он все же помнил о данной им клятве и теперь отчаянно пытался сказать что-нибудь нейтральное, дабы не обидеть недоверием Эмилию, но и не подвести цезаря.

Девушка сама пришла ему на помощь.

– А, понимаю, – сказала она грустно. – Дед собирается поручить тебе какое-то дело государственной важности.

Она вздохнула.

– Да, цезарь любит тайны. Мне будет жаль, если ты уедешь куда-нибудь далеко. Правда, Гай...

Видя, что она относится к нему как к хорошему другу... даже больше, чем другу... Сабин чуть расслабился и приободрился. Что ж, перед ним только женщина – очаровательная и обожаемая, конечно, но все же... Не стоит так дрожать.

– Прости, я не могу говорить об этом, гос... Эмилия, – сказал он, сладостно выговаривая дорогое имя. – Я дал слово, это не моя тайна. Поверь, я бы с удовольствием...

– Не надо, – засмеялась девушка. – Государственные дела вызывают у меня скуку. Давай лучше прогуляемся. Тут так хорошо. Оказывается, цезарь умеет выбирать себе виллы. Хотя, наверное, он просто конфисковал ее у кого-нибудь...

Такой поворот разговора Сабина тоже не устраивал – он не хотел обсуждать Тиберия, да еще и с его собственной внучкой.

Осторожно взяв девушку под руку, он повел ее по аллее в глубь сада, во весь объем легких вдыхая божественный аромат, который струился от ее волос и кожи.

– Как я рад, что ты оказалась здесь, – вырвалось у него. – Прости, тебе это может не понравиться, но я готов благословить колесо, которое так вовремя сломалось.

Эмилия захохотала и на миг коснулась его плеча своим.

– Ох, какой ты наивный, трибун. Да ничего у нас не ломалось. Просто, когда Домиция рассказала мне о том, что встретила тебя во дворце, я догадалась, что дед хочет поручить тебе какое-то дело. А зная его страсть к секретности, поняла, что до поры до времени тебя спрячут на одной из его вилл. Ну, а выяснить на какой именно, мне было не так уж трудно – слуги любят золото.

Сабин опешил.

– Ты хочешь сказать, – хрипло произнес он, – что приехала сюда специально, чтобы...

– Да, чтобы увидеть тебя, – просто ответила девушка. – Неужели ты еще не заметил, что понравился мне?

– О, Боги, – прошептал Сабин. – Я и мечтать об этом не мог.

– Скромность – хорошее качество, – со смехом ответила Эмилия, – Но всего должно быть в меру, не так ли?

– Да, но... – Сабин запнулся, вспомнив слова Светония. – Ведь я только простой всадник, а ты...

– А разве сердце выбирает? – тихо спросила Эмилия. – К тому же, у тебя есть все возможности сделать карьеру. Ведь выбился же в люди этот безродный Сеян.

Сабин скрипнул зубами, вспомнив, что на месте нынешнего префекта преторианцев мог быть и он.

– Но ты, кажется, уже просватана, – произнес он с горечью. – Мне говорили...

– Это только формальность, – махнула рукой Эмилия. – Все может измениться по прихоти деда или достойной Ливии. К сожалению, судьба девушки из приличной семьи в наше время зависит главным образом от политической и финансовой ситуации.

– Так ты не любишь Аппия Силана? – с надеждой спросил Сабин.

– Люблю? – презрительно фыркнула Эмилия. – А разве я нужна ему? Нет, совершенно не нужна. Ни я, ни даже мое тело. Просто, переспав с правнучкой Божественного Августа, он породнится с цезарской семьей и это для него главное. Как унизительно!

Сабин не знал, что сказать. Его сердце переполнила горячая волна чувств. Он готов был убить и Силана, и всех тех, которые могут покалечить жизнь Эмилии ради собственной выгоды.

– А вот ты меня действительно любишь, – тихо произнесла девушка. – Я сразу заметила. И один твой взгляд значит для меня гораздо больше, чем все подарки Силана и угрозы деда.

– Эмилия, – почти простонал трибун, резко поворачиваясь к ней: его сильные руки сжали хрупкие плечи девушки.

Они находились сейчас в глубине сада, скрытые от нежелательных свидетелей густой стеной деревьев.

Эмилия тоже положила ладони ему на плечи. Сабин почувствовал, как локон золотистых волос коснулся его лица, и ощутил порывистое движение груди под легкой столой.

Он снова впал в транс и перестал что-либо соображать. Сейчас для него существовала только она, его любимая. Все остальное потеряло всякое значение...

Девушка, судя по всему, находилась в подобном же состоянии. Она высоко подняла голову, ее горячие упругие губы жадно скользили по лицу Сабина, пока не нашли ею рот. Они слились в страстном сладостном поцелуе, крепко прижавшись телами друг к другу.

«Милая моя, единственная», – стучало в мозгу у трибуна; он весь словно горел, душу переполняло волшебное ощущение никогда не испытанного им ранее неземного блаженства.

Его ладони проникли под одежду Эмилии; нежно и вместе с тем властно они гладили, ласкали и сжимали податливое горячее тело.

Вдруг Сабин почувствовал, что девушка словно обмякла в его объятиях, ее ноги подкосились. Он осторожно опустился на колени, увлекая ее за собой на мягкую, прохладную, чуть влажную от росы траву, которая так приятно холодила охваченные любовным огнем тела.

Их губы снова соединились; слова уже не были нужны. Они теперь стали как одно целое, но оба страстно желали сблизиться еще больше, и сейчас же, немедленно...

Трибун порывисто приподнял Эмилию и бережно уложил ее на траву, потом наклонился над ней, одной рукой поддерживая за шею. Вторая скользнула вниз по бедру девушки, забирая с собой и так уже спущенную с плечей столу. Пальцы Сабина трепетно и чувственно изучали каждую точку на дорогом и желанном теле.

А через несколько секунд, не в силах больше сдерживаться, он с протяжным стоном подвинул Эмилию под себя и прижался к ней изо всех сил. Девушка, полузакрыв глаза и прерывисто дыша, крепко обнимала его руками за шею. Ее губы шептали что-то неразборчивое, а ноги сомкнулись вокруг бедер Сабина. И время словно остановилось для них...

* * *

– Уже светает, любимый, – услышал Сабин возле самого своего уха тихий голос Эмилии. – Как жаль, что нам пора расставаться.

– Но ведь будет и сегодняшняя ночь, – умоляюще сказал трибун. – Ты придешь?

В его глазах была надежда.

Девушка грустно качнула головой.

– Вряд ли, – сказала она. – Не забывай, что попасть сюда мне удалось, только применив обман. Если задержаться еще – пойдут слухи. Ты же не хочешь, чтобы твою любимую обсуждали на всех углах в Риме?

Сабин скрипнул зубами.

– Я убью каждого, кто посмеет...

Девушка поцелуем заставила его замолчать.

– Не надо, – сказала она. – Лучше сделай так, чтобы ты мог смело попросить у Тиберия моей руки. Ты же можешь, я знаю...

– Я сделаю все, что в моих силах, – страстно прошептал Сабин. – И даже больше. Клянусь, уже скоро я одену тебе на палец железное кольцо в храме Венеры.

Эмилия мечтательно улыбнулась.

– А я с радостью произнесу традиционные слова: «Где ты, Гай, там и я, твоя жена». И тогда мы будем вместе и нас никто и ничто уже не разлучит, правда?

Вместо ответа Сабин крепко прижал ее к себе.

– Но тебе придется очень тяжело, – задумчиво произнесла девушка. – Мой дед так просто меня не отдаст. Доблестному трибуну придется послужить ему как следует.

– Я готов, – просто сказал Сабин.

Эмилия села и начала одеваться. Трибун с обожанием смотрел на ее тело, которое исчезало под мягким материалом столы.

– Пора, – сказала Эмилия. – Я не хочу, чтобы меня кто-то заметил. Прощай, мой дорогой.

– Когда ты уезжаешь? – с тоской спросил Сабин. – Я приду тебя проводить.

– Хорошо. Но только веди себя достойно.

Они негромко рассмеялись.

Внезапно у ворот сада послышался какой-то шум, шаги, лязг металла и приглушенные голоса.

Девушка испуганно вздрогнула.

– О, Боги, – шепнула она. – Меня увидят...

– Это опять проклятые преторианцы, – сквозь зубы процедил Сабин. – Вот уж действительно сторожевые псы. Ладно, я пойду и задержу или отвлеку их, а ты беги вон по той аллее. Войдешь в дом боковым входом.

Эмилия порывисто обняла его за шею, быстро поцеловала в губы и легко, как нимфа, побежала по гравиевой дорожке сада.

Сабин, злой и недовольный, поднялся на ноги, поправил одежду и двинулся навстречу преторианцам, чувствуя, как голова его медленно кружится от упоения последним поцелуем.

– Кто там опять шумит? – раздраженно крикнул он. – Я же приказал вам. Центурион, ко мне!

Центурион сделал несколько шагов и выбросил руку в салюте.

– Прости, достойный Сабин, – сказал он. – Там прибыл курьер из Рима. Он привез письмо от цезаря, адресованное тебе и достойному Светонию Паулину. Это срочно.

Сабин вздохнул. Вот и настало время уезжать. Но тут же он вспомнил, что, выполнив задание цезаря, будет иметь шанс отвоевать свою ненаглядную Эмилию, и на лице его появилось решительное и непреклонное выражение. Он был готов на все.

– Хорошо, – коротко бросил трибун. – Проведите курьера в дом. Я пойду доложу достойному Паулину.

Он повернулся и твердым шагом двинулся по аллее к зданию виллы, которое уже освещали первые робкие лучи восходящего солнца.

Глава XXV
Плавание

В пятый день после майских ид того же года подготовка к вторжению на территорию германских племен была полностью завершена и огромная римская флотилия степенно и величаво двинулась вниз по Рену, чтобы пройти по намеченному главнокомандующим маршруту и нанести затем варварам разящий удар в самое сердце.

Лениво катила свои серые воды великая река, разделявшая два мира – эллинистическую цивилизацию и дикие кровожадные племена Восточной Европы, покачивая на волнах всевозможные суда и суденушки, которые Германику удалось собрать для перетранспортировки своей пятидесятитысячной армии к устью Эмиса.

Были тут старые списанные военные триремы, доставленные с побережья Галлии, где они несли необременительную службу, отпугивая своим некогда грозным видом местную пиратскую мелочь и дерзких британских корсаров, которые давно зарились на богатые земли римских провинций.

Были и неповоротливые грузовые плоскодонные баржи, способные принять на борт значительное количество людей. Но вот об элементарных удобствах там приходилось забыть начисто.

А рядом с этими громадами и между ними суетился целый сонм маленьких суденышек – унирем, рыбацких лодок и даже плотов, которые были частично собраны по речным портам, частично конфискованы у купцов и рыбаков, а частично специально построены для этого плавания.

В основном флотилия шла на веслах, лишь иногда поднимались паруса, если дул попутный ветер. Германик – в соответствии с древней латинской поговоркой: festina lente – спеши медленно – не собирался подгонять события. Он заявил своим офицерам, что сейчас главное: благополучно, без потерь достичь устья Эмиса – намеченной цели. А случится сие неделей раньше или позже – не имеет существенного значения. Лето еще впереди, и у армии будет достаточно времени.

Каждое судно было максимально загружено солдатами – римскими легионерами из восьми ренских легионов и союзниками – галльской пехотой и батавскими копейщиками и пращниками.

А кавалерия – в основном, разъезды лучников из Белгики и земли треверов – шли берегом, неся при этом еще и дозорную службу. Мало ли что? Ведь в любой момент из леса могли появиться варвары и забросать флотилию камнями и стрелами.

Посреди колонны кораблей находилась флагманская трирема Германика, на которой плыл главнокомандующий со своим штабом. Между нею и остальными судами постоянно курсировали маленькие легкие увертливые лодки, развозя приказы и распоряжения.

Педантичный и помнящий обо всем военачальник стремился постоянно держать ситуацию под контролем и каждую минуту точно знать, что происходит в его армии.

Пока все было в порядке – флотилия медленно, но неуклонно приближалась к устью Рена, где высланные вперед отряды землекопов под охраной солдат расширяли, чистили и углубляли два канала, прорытые много лет назад по приказу великого Друза – отца Германика.

Именно с помощью этих каналов предполагалось выйти в Северное море и вдоль фризского побережья добраться до Эмиса. Ну, а там уж можно будет наконец покинуть качающиеся под ногами палубы судов и ступить на твердую землю, чтобы повести боевые действия в римских традициях – на суше. И да помогут тогда варварам их лесные Боги.

Поскольку легионеры, да и галлы с батавами тоже, были неважными мореплавателями, то от них и требовалось только одно – сидеть спокойно и не мешать опытным морякам вести корабли.

На каждом судне находился свой шкипер и несколько его помощников, которые следили за рулем и парусами. Солдатам лишь приходилось иногда поработать веслами, что они, как правило, считали не очень-то почетным занятием для себя, хотя и не роптали, понимая ситуацию.

Ведь Германик, чтобы не перегружать и без того глубоко сидевшие в воде суда, приказал не брать рабов-гребцов и в напутственной речи перед погрузкой и выходом из порта попросил своих соратников-бойцов стерпеть это неудобство во имя общей великой цели.

А не было сейчас такой просьбы, которую бы солдаты не выполнили ради своего обожаемого командира.

– Сделаем! – со смехом ответили ветераны. – Чего уж там! Можно и погрести немного, лишь бы потом как следует накостылять дикарям.

– Слава Германику! – рявкнула вся армия, размахивая мечами и копьями. – Веди нас, а мы уж сделаем свое дело!

– Спасибо, соотечественники, – ответил тронутый до глубины души полководец. – Спасибо. Будьте уверены, я выполню свой долг. Мы ведь сейчас должны быть как одно целое, чтобы отсечь головы германской гидре. И я горжусь тем, что командую людьми, которые это понимают и готовы на все ради победы. Вперед и да помогут нам Бога!

Погрузка прошла очень быстро и организованно, и вот первые суда пустились в путь, вниз по широкому могучему Рену, а по дороге к ним приставали все новые и новые корабли из портов Конфлуэнта, Бингия, Бонны, Колонии, Ветеры...

Остававшиеся на месте солдаты – гарнизоны сторожевых фортов – выходили на берег и провожали своих товарищей приветственными криками и взмахами рук.

– Удачи, ребята! – прощались они.

– Ждем вас с победой!

– Да поможет вам Марс и Юпитер Статор!

– Счастливого плавания!

Настроение Германика, который мечтал отомстить за разгром легионов Квинтилия Вара и вернуть захваченные тогда врагом знамена, передалось всей армии. Каждый солдат и офицер, каждый конник и пехотинец знали, что от них требуется и готовы были выполнить свой долг до конца. Пожалуй, со времен победоносных походов великого Гая Юлия Цезаря не было в римских войсках такого боевого духа и энтузиазма.

* * *

Караван судов продвигался вниз по реке, все ближе подходя к устью Рена. Справа тянулась нескончаемая стена черного мрачного густого леса – места обитания варваров, а слева – все более редкие римские пограничные укрепления.

Старший трибун Пятого легиона Цетег Лабион – тридцатишестилетний мужчина со строгим худым лицом аскета – стоял у борта медлительной грузовой баржи, на которой он проделывал путь вместе с двумя когортами своих солдат, и задумчиво смотрел в воду.

Это был не первый боевой поход трибуна – он сражался в здешних местах еще под командованием Тиберия, нынешнего цезаря, но никогда еще у него не было такого настроения, как сейчас.

Германик действительно сумел сплотить армию, превратить ее в единый боеспособный организм, проникнутый осознанием общей задачи, готовый выполнить любой приказ командующего и сражаться с любым врагом до последней капли крови.

"Вот это войско, – невольно подумал Лабион. – Да скажи сейчас Германик хоть одно слово, солдаты тут же повернули бы на Рим, разогнали бы преторианцев и сделали его цезарем. Как же повезло Тиберию, что его пасынок родился таким благородным и преданным присяге и долгу. Уж сам он на месте нашего командира, наверное, недолго бы колебался.

Впрочем, это было бы невозможно – Тиберий никогда не пользовался в армии такой любовью и популярностью. Хотя полководец из него неплохой, надо признать... "

Но тут Лабион – дисциплинированный солдат – сообразил, что не его ума дело рассуждать о власти и претендентах на нее, а потому попытался отбросить несоответственные мысли и переключить свое внимание на что-нибудь другое.

Его привлек молодой парень-рулевой, который стоял на корме, уверенно манипулируя румпелем. Было ему лет двадцать, не больше, но весь его вид выдавал уже вполне опытного моряка. На юном безусом лице было написано полное спокойствие и уверенность, сильные руки крепко и вместе с тем бережно держали рычаг.

Судно шло строго по своему фарватеру, не мешая другим кораблям, не обгоняя их и не притирая бортами, что частенько случалось в такой большой колонне. Ведь действительно хороших мореходов Германику удалось собрать не очень много – капитаны торговых суденышек из приренских портов отнюдь не рвались в военную экспедицию, а многие кадровые офицеры и матросы из мизенской эскадры долго находились под следствием по делу о мятеже беглого раба Клемента и – хотя в конце концов была объявлена амнистия – не успели вовремя прибыть в Могонтиак.

Положение спасли – в какой-то степени – фризы.

Это племя обитало главным образом на побережье Северного моря, занимаясь рыболовством и меновой торговлей. Ведь его территория служила как бы буферной зоной между землями батавов – римских союзников и хауков – непримиримых врагов Вечного города.

В свое время Друз вторгся во владения фризов и заставил их покориться силе римского оружия. Он заключил договор, по которому те обязаны были платить дань, состоявшую из дубленых бычьих шкур, а также снабжать продовольствием гарнизоны близлежащих фортов на Рене. Но зато фризы были освобождены от повинности давать солдат для союзных когорт, как, например, их соседи батавы.

Условия договора устраивали обе стороны, и с тех пор фризы и римляне мирно уживались друг с другом. Правда, части племени пришлось оставить побережье и уйти в глубь суши – к лесам, озерам и равнинам – и тут заняться скотоводством, но от этого благосостояние варваров только повысилось.

И вот, когда Германик начал готовить свой грандиозный поход, он обратился к фризам за помощью и те не отказали. Им самим уже надоели воинственные и беспокойные хауки, которые частенько грабили и разоряли деревни своих миролюбивых соседей, а потому главный вождь фризов согласился предоставить римлянам своих лоцманов, которые должны были провести флотилию по лабиринту узких проливов, пронизывавших побережье.

Кроме того, вождь сообщил, что не будет препятствовать своим людям, если те захотят подняться вверх по Рену и помочь довести караван судов до устья реки.

И вот таким образом две сотни фризов – опытных моряков – появились в Могонтиаке, где казначей выплатил им авансом определенную сумму за услугу. Затем они – в качестве рулевых и шкиперов – разместились на самых крупных кораблях и принялись за работу.

И претензий к ним ни у кого не было – фризы знали свое дело и уверенно, грамотно вели римскую флотилию вниз по реке.

Одним из таких проводников и был молодой парень у румпеля, на которого обратил внимание старший трибун Пятого легиона Алода Цетег Лабион, восхищенный искусством, с которым тот обращался с рулем, и спокойствием, написанным на лице юного морехода.

Лабион, держась за борт, подошел ближе и приветливо кивнул парню, чуть улыбнувшись.

– Здорово ты работаешь. Где научился?

Юноша пожал плечами, не улыбнувшись в ответ.

– Мой отец – староста рыбаков в нашем селении. Я с детства ходил с ним в море.

Он помолчал немного и добавил с неожиданной горечью.

– И это он послал меня сюда, помогать вам.

Трибуна удивил тон ответа.

– А ты что, не любишь римлян? – спросил он.

Моряк снова пожал плечами, не глядя на Лабиона и ни на секунду не забывая о румпеле.

– Разве они мои жены или родители, чтобы я их любил? У вас своя жизнь, у нас – своя. Зачем мешать друг другу?

– Да кто же вам мешает? – искренне удивился трибун. – Римляне принесли вам закон и порядок, научили многим ремеслам, ввели в обращение деньги, защищают вас от врагов. И за все это вы должны отдать нам несколько бычьих шкур в год. Неужели так много?

Фриз упрямо смотрел себе под ноги.

– Много, – ответил он. – Дело не в шкурах. Вместе с ними вы забираете у нас свободу.

– Какую свободу? – взорвался трибун, уже изрядно выведенный из себя. – Свободу пробивать друг другу головы дубинками или свободу жить, как дикие звери в чаще? Неужели ты еще не понял, что такое цивилизация?

– Нам не нужна такая цивилизация, – бросил моряк и повернул руль, крепко упершись ногой в палубу.

– Вы посмотрите на него! – воскликнул Лабион, теперь, скорее, развеселенный юношеским максимализмом молодого фриза. – Всему миру она нужна, а вам нет? Оригинально...

Парень промолчал. Несколько солдат, привлеченных разговором, поднялись со своих мест и подошли ближе.

– Слава Богам, – продолжал Лабион, – что и у вас в племени далеко не все так думают. Ведь ваш вождь согласился помогать нам.

– Ну и что? – снова пожал плечами юноша. – Он был вынужден, к тому же – он боится римлян. Я бы на его месте предпочел договориться с нашими соотечественниками – германцами.

– Ого! – воскликнул трибун. – Смотри, какой смелый. Вот передам я эти слова вождю, тогда надерут тебе задницу старейшины.

– Пускай, – упрямо сказал моряк. – А я все равно буду думать по-своему. Всегда.

Легионеры, стоявшие вокруг, громко засмеялись. Но в их смехе сквозило и уважение к этому юноше, который с таким упорством отстаивает свои взгляды.

– Ну, ладно, – сказал наконец Лабион. – А как же тебя зовут, борец за свободу?

– Ганас, сын Батовира, – смело ответил юноша. – Мне нечего стыдиться своего имени.

– Пока – да, – произнес трибун, став вдруг очень серьезным. – Но смотри, чтобы этого не случилось в будущем. Ты молод сейчас, самоуверен и дерзок. Надеюсь, с годами это пройдет.

– А если не пройдет? – спросил фриз, поднимая голову и первый раз глядя в глаза Лабиону.

Римлянин невесело усмехнулся.

– Тогда, боюсь, нам еще предстоит с тобой встретиться в другой обстановке. С мечами в руках.

Моряк хотел что-то ответить, но передумал и снова опустил голову. Его руки судорожно сжали рычаг румпеля.

– Я понял тебя, трибун, – ответил он тихо.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Лабион и повернулся к своим легионерам. – Что у нас там с обедом, ребята? -

Солдаты радостно загомонили и двинулись на свои места, по которым дежурные уже разносили миски с дымящимся рыбным супом и ковриги твердого белого хлеба.

Суда римской флотилии все так же плавно и неторопливо скользили по мутной воде Рена, чуть покачиваясь на легких волнах.