Текст книги "Неприступный Роберт де Ниро"

Автор книги: Энди Дуган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Энди Дуган
Неприступный Роберт де Ниро

Пролог

Гаснет эмблема студии «Юнайтед Артистс» – буквы цвета голубой стали, с зазубренной заглавной «А», – и экран становится черным на пятнадцать секунд. Почти сразу же в темноте возникает, как будто издалека, музыка – соло на скрипке, смутно знакомая классическая мелодия.

Постепенно она становится все громче и яснее. На черном экране вспыхивают белые буквы: «Продукция компании Роберт Чартофф – Эрвин Винклер», – весьма скромная заставка по голливудским стандартам. За нею следует вторая, столь же простая: «Картина Мартина Скорсезе». Наконец появляется: «Роберт Де Ниро в фильме…» И снова – секунда полного мрака на экране, который затем вспыхивает черно-белой картинкой.

Это боксерский ринг перед боем. Вокруг плавают клубы дыма от множества дешевых сигар и сигарет. В левом углу боксер в облепившем его мокром от пота трико. Он боксирует с тенью, ни в кого не целясь, словно сосредоточенно вглядываясь внутрь себя… Камера ловит его изображение в «рамке» из натянутых канатов, так что он выглядит, подобно животному в клетке, загнанным между верхним и нижним канатом, а средний канат рассекает изображение пополам.

Звук все нарастает, и, наконец, мелодию можно узнать. Это интермеццо из «Cavalleria Rusticana» Масканьи. Когда к скрипичному соло присоединяются все струнные, появляются титры на красном фоне: «Бешеный бык». И это – единственный всплеск цвета на протяжении всего фильма.

Боксер продолжает свой бой с тенью. Томительное пение струн придает углубленной сосредоточенности его движений почти балетную грацию. Созвучия становятся все резче, он уже чуть ли не танцует на пуантах. Толпа вокруг ринга увлеченно следит за ним, но боксер не удостаивает зрителей ни единым взглядом. Он опускает голову и правое плечо, нанося серию ударов в солнечное сплетение воображаемого противника. Теперь боксер весь сжат до предела, и видна вся его мощь. В эту минуту осознаешь, что всякий, кто попадет под его удар, пролежит пластом не меньше недели. Экран на мгновение «слепнет» – это где-то в толпе щелкает вспышка невидимого фотографа. Боксер все это время работал спиной к камере; теперь он обращает к ней свое лицо.

Снова он встает на цыпочки, подпрыгивая на месте словно в беспредельной злобе. Потом вдруг делает несколько неестественно широких шагов вперед и валится на канаты, руки его больше не выстреливают удары, а судорожно прижаты к груди. Затем опять начинает двигаться, но осторожно, словно стараясь удержать в себе энергию. Все это время он ни разу не взглянул на толпу болельщиков. Своей отрешенностью боксер похож на марсианина. Он двигается вперед и назад по рингу, кулаки в перчатках сжаты, его сила полностью сконцентрирована, и кажется, что от него исходит поток энергии…

Мы снова видим его в том же углу ринга, что и вначале. Музыка смолкла, а боксер все еще наносит удары в пустоту. Конец сцены.

Пожалуй, публика так и воспринимает Роберта Де Ниро – как человека вне общества, вне системы, бросающего фантомные удары в лицо невидимому противнику.

1. Люди Гринвич Виллидж

Нельзя сказать, что Гринвич Виллидж – какой-то опасный район. Нет. Улицы здесь не слишком «плохие»… Особенно если сравнивать с другими частями Нью-Йорка.

Гринвич Виллидж – многоязыкое вместилище рас и народов, расположенное в самой южной оконечности Манхэттена. На протяжении многих десятилетий это излюбленный уголок для артистической богемы. Эдгар Аллан По, Натаниэль Готорн и Боб Дилан – это всего несколько имен из великого множества тех, кто искал и находил источник творческого вдохновения, сидя в здешних кафе и барах. Гринвич Виллидж раскинулся на запад, восток и юг вокруг Юнион-Сквер-Парк и разделен приблизительно пополам улицей Лафайет, там, где она переходит в Четвертую авеню. Ист Виллидж граничит с Маленькой Италией и Чайнатауном и, несмотря на предпринимаемые в последнее время попытки придать ему некоторый лоск, остается наименее приятным из двух частей Гринвич Виллидж. Зато Вест Виллидж – просто рай для богемы. Цены на недвижимость тут высоки, по улицам можно разгуливать спокойно, а в самой атмосфере чувствуется привкус свободы и приятной расслабленности.

Именно в Гринвич Виллидж направлялась в январе 1940 года двадцатичетырехлетняя студентка университета Беркли Вирджиния Эдмирал. Тогда район был совсем иной, чем ныне, – прежде всего, казался уединенным и был не так плотно застроен. Две коммуны, ныне расположенные к северу и к югу от Хьюстон-стрит, которая возникла в семидесятые годы в результате нашествия сюда «яппизированных» офисов, в те времена представляли собой индустриальный район с множеством заводов и фабрик. Целью Вирджинии было поступить в Школу изящных искусств Ганса Гофманна.

Родилась Вирджиния Эдмирал в Даллесе, штат Орегон, 4 февраля 1915 года, большую часть детства провела в Айове и в городке на границе Калифорнии и штата Вашингтон, на тихоокеанском побережье. Одаренная художница и хорошая студентка, в семнадцать лет она отказалась воспользоваться возможностью учиться в Париже… Зато в Беркли встретила друзей, у которых сформировалось свое собственное видение мира, таких, как поэт и художник-иллюстратор Роберт Дункан, поэтесса и художница Мэри Фабилли, ее сестра Лили, а также Полин Кэл, ставшая впоследствии авторитетным кинокритиком.

Студенческий кампус Беркли в тридцатые годы был невероятно политизирован. Испания в то время лежала в руинах гражданской войны, а Европа готовилась вступить во вторую мировую войну. Именно вокруг этих двух тем и накалялись политические страсти. Друзья Вирджинии из университетской Лиги Молодых Социалистов (ЛМС) были ярыми троцкистами, и потому, как вспоминала Вирджиния много лет спустя, «их мнения казались гласом вопиющего в пустыне, поскольку почти все остальные студенты являлись приверженцами сталинизма».

Подобно прочим студентам, они жили в клетушке на чердаке, где имелся мимеограф – примитивный печатный станок, который непрестанно выплевывал листовки с новостями пропаганды, чем вносил свою лепту в непримиримую идеологическую борьбу между молодыми социалистами и молодыми коммунистами. Молодые люди, сидя тесным кружком, слушали, как Дункан читает свои стихи, и, должно быть, представляли мир гораздо более простой и понятной штукой, чем это было на самом деле, – а на дворе стоял февраль 1938 года… Они жили, как счастливые бродяги, и наслаждались обществом друг друга. В статье, посвященной ретроспективному обзору иллюстраций Дункана, Вирджиния Эдмирал называет то время самым счастливым в жизни, тогда как ее мать смотрит на тот период значительно более скептически и описывает компанию дочери как общество восхищенных друг другом дурачков. «Впрочем, мне и самой казалось, что в этом что-то не так», – так признавалась позже и сама Вирджиния.

В 1939 году война в Европе уже готова была вот-вот разразиться, и Вирджиния с товарищами все больше времени проводила на митингах, раздавая напечатанные ими же листовки. Троцкисты формировали IV Интернационал и разделились затем на шахтманистов и ортодоксов. В то же время к ребятам из Берклианской ячейки ЛМС, мысли которых перекликались с идеями «новых левых» шестидесятых годов, относились свысока, их считали «поэтами и дилетантами, неспособными стать настоящими подпольными кадрами». К этому моменту Вирджиния Эдмирал получила степень бакалавра английской литературы и работала в «Федерал Артс Проджектс» в Окленде. Она решила, что теперь настало время поступить в школу Гофманна и одновременно работать официанткой в ресторане в Гринвич Виллидж, чтобы прокормиться.

Мать Вирджинии, преподаватель английского языка и латыни, была крайне встревожена стремлением дочери к такой непостоянной и ненадежной жизни. Она получила от Вирджинии обещание, что та будет жить в общежитии «Интернейшнл Хаус» и посещать Колледж искусств в округе Колумбия, чтобы получить степень магистра и иметь право преподавать историю искусства. С этой целью мать Вирджинии даже заняла денег у собственного отца, однако уже к концу первого семестра Вирджинии удалось с успехом истратить все деньги. В начале лета 1940 года Вирджиния поехала к Роберту Дункану в Вудсток, где он издавал свои собственные литературные журналы – примерно тем же они с Вирджинией занимались в Беркли. После визита к Дункану она полгода преподавала в летнем лагере в Мэйне.

После этого снова пришла пора обращать взоры в сторону Гринвич Виллидж.

Она быстро нашла отличную студию на Восточной Четырнадцатой улице. В огромные окна студии без помех вливался тускловатый северный свет, еще одним преимуществом являлся вид из окон на Юнион-сквер. Студия, возможно, была прекрасная, но в качестве жилища оставляла желать лучшего. Прежде всего, отсутствовала ванная, а квартирная плата составляла целых 30 долларов в месяц, гораздо больше, чем Вирджиния могла выкроить из своих средств. Ей удалось найти двух подруг для совместного проживания, а Роберт Дункан использовал эту квартирку как «перевалочный пункт» во время своих вояжей из Вудстока в Нью-Йорк.

Дункан с большой теплотой вспоминает Вирджинию и ее студию в своих записях того периода. В заметке, помещенной в 1941 году в журнале «Банкрофт поэтри аркив» («Архив нищей поэзии») незадолго перед войной, описана живая картинка:

«Перед нами студия Вирджинии. Мы – в сумраке над огнями Четырнадцатой улицы. Картины будто отступают внутрь стен, как сказочные зеркала наших грез – созревание во тьме невиданных сил. Это наше последнее занятие – словно проекция в сегодняшний день, в 1941 год, того рая в Беркли, где мы снова и снова изучали рисунки Вирджинии, Мэри, Лилиан, Сесил и или мои, и той золотой поры, когда я читал стихи Вирджинии и ее друзьям-студентам…»

К осени Гофманн предоставил Вирджинии место в своей школе, и она забросила все мысли о получении степени, полностью сосредоточившись на живописи. Однако тут в ее жизни появляется еще один интерес. Бывший студент школы, бросив учебу в Блэк Маунтин колледж, вернулся в школу Гофманна. Несколько месяцев они с Вирджинией прожили вместе в лофте[1]1
  Лофт – квартира на последнем этаже дома.


[Закрыть] на Восточной Четырнадцатой улице. Этого молодого человека звали Роберт Де Ниро.

Роберт Де Ниро-старший родился в 1922 году в Сиракьюзе, штат Нью-Йорк. Мать его была ирландка, отец – итальянец. Рос он преимущественно в ирландской среде. Уже с пяти лет он выказывал явные художественные способности и невероятную для малого ребенка целеустремленность в искусстве. Так что, когда в одиннадцать лет он стал посещать класс искусства при Университете Сиракьюз, ему вскоре выделили отдельную студию, где он мог заниматься живописью самостоятельно.

Тамошние учителя разглядели молодой расцветающий талант и всячески поощряли его, точно так же, как впоследствии и Гофманн, который считал его самым блестящим из своих студентов. Динамичный живописец с острым чувством цвета, Де Ниро часто вызывал ассоциации с фовистами, в частности с Матиссом.

Симпатичный парень с гривой волнистых волос, глубоко посаженными глазами, в которых, казалось, дышала сама душа, густыми низкими бровями и круто очерченной нижней челюстью, что выдавало в нем весьма целенаправленного юношу, – таков был Роберт Де Ниро. Он был невысок, около 175 сантиметров. Его вежливая манера беседы и несомненный шарм производили глубокое впечатление на всех, кто его знал. Внешнее обаяние усиливал внутренний огонь. Де Ниро сам создавал для себя высочайшие стандарты и являлся для себя самым суровым критиком. Современники вспоминают, как часто он переживал неудачи. И состояние фрустрации – невозможности достичь удовлетворения – могло вдруг найти выход в эмоциональном взрыве. Эти вспышки гнева были в основном направлены на собственные художественные промахи.

Один из друзей характеризует его поглощенность искусством как вопрос жизни и смерти. Его решимость создать искусство в чистой форме заставляла его снова и снова писать поверх уже готовой картины, в беспрестанных поисках если и не совершенства, то хотя бы частичного удовлетворения. В 1958 году влиятельный нью-йоркский журнал «АРТ-ньюс» опубликовал статью о Де Ниро, посвященную творческому процессу художника. Но этот процесс представлял собой поистине адские муки, так что журнал смог осветить лишь чуть более двух последних лет его творчества.

«…Однако из-за неизменного недовольства любой своей новой работой, – написано в каталоге его ретроспективной выставки 1995 года, спустя два года после смерти художника, – переписывания холста снова и снова, метания от холста к холсту, окончательная версия представляет собой лишь отражение его состояния фрустрации, поскольку каждая предыдущая версия подвергалась непрерывным метаморфозам до тех пор, пока, в конце концов, могла сохраниться одна лишь гуашь…»

Хотя он был современником, пусть несколько младшим по возрасту, таких абстрактных экспрессионистов, как Марк Ротко или Джексон Поллок, творения Роберта Де Ниро бесспорно приближались к настроениям и стилю европейских экспрессионистов. Он писал классические объекты – студийных моделей, кувшины и вазы, – а зачастую по фотографиям мест, где никогда не бывал. Его картины несут явственный отпечаток средиземноморского восприятия цвета и пространства. Его вполне заслуженно хвалили в сороковые и пятидесятые годы, но из-за своей неуступчивости в вопросах продажи картин в коллекции и галереи, а также возросшей в целом тенденциозности мира искусства, – по возвращении из Франции, в шестидесятые годы, он стал известен прежде всего как «художник для художников». Для знатоков он был признанным авторитетом, но, вне ограниченного круга поклонников, широкая публика его практически не знала. После его смерти в 1993 году среди бумаг был найден листок, на котором он сделал выписку из журнальной статьи о французском художнике Эжене Делакруа: «Живя так, как живу я, то есть своими ощущениями и своим сердцем, я должен искать наслаждения в живописи и оттуда извлекать и то, и другое».

Однако все это еще было далеко впереди, когда Роберт и Вирджиния встретились в школе Гофманна. В течение нескольких последующих лет оба они будут выставлять свои Работы в галерее Пегги Гуггенхайм «Искусство этого века», а Вирджиния продаст одно из своих полотен – «Композицию», в Музей современного искусства в Нью-Йорке, оказавшись первой из художников ее поколения, кому это удалось. Картина была куплена за 100 долларов, совсем небольшую сумму, но Пегги Гуггенхайм посоветовала Вирджинии не торговаться, поскольку картина уходит в музей и к тому же это у нее первая продажа.

Эдмирал и Де Ниро были странной парочкой: он – легко воспламеняющийся итало-ирландец, она – в высшей степени независимая интеллектуалка. Но подходили они друг другу или нет, в Провинстауне, или «Пи-Тауне», как обозначали это местечко студенты Гофманна, их считали блестящей парой. Они были в числе лучших студентов и привлекали к себе всеобщее внимание в той атмосфере, где художника могли либо возносить до небес, либо полностью игнорировать. Их соученики вспоминают некую незримую ауру грядущего величия вокруг этой пары, пользующейся уважением учителей и мастеров.

Однако, несмотря ни на что, все это не могло продлиться долго.

2. По утрам в Челси

В Америке вехи XX века определяются историческими местами настолько же, насколько и ее выдающимися людьми. Вашингтон времен Рональда Рейгана и политика этого президента характеризуют восьмидесятые годы, семидесятые годы – это апогей антивоенного движения и всеобщей политизированности, в шестидесятые главной приметой времени являлись пришедшие из Сан-Франциско мотивы: хиппи, любовь и наркотики. Но в первые годы после второй мировой войны американское общество обращало свои взоры прежде всего на Нью-Йорк, и в особенности – на Гринвич Виллидж.

Когда родился Роберт Де Ниро-младший, Америка вот уже два года как вступила в войну. И еще два года оставалось до того, как атомные бомбы упадут на Хиросиму и Нагасаки, установив тем самым неустойчивый мир и введя человечество в атомную эру и «холодную войну». Окончание войны прибавило активности и энергии Соединенным Штатам, которые уже однозначно готовились играть роль мирового полицейского. В те времена жить было страшно интересно, если ты американец. Кажется, тогда не было ничего такого, чего бы Америка не могла, и о чем не мог бы мечтать даже самый заурядный американец. Эта активная жизненная философия поколения, родившегося сразу после войны, обещала манящие перспективы для «сердитых молодых людей» или «шумных детей» («Baby Boomers»). Де Ниро родился двумя годами раньше и формально к этому поколению не принадлежал, но сложился он под влиянием тех же условий.

Роберту Де Ниро-старшему исполнилось всего девятнадцать, когда Америка вступила в войну. Под угрозой призыва в армию Роберт и Вирджиния Эдмирал решили пожениться в январе 1942 года. Их материальное положение было, мягко выражаясь, неутешительным. Эдмирал подрабатывала случайными машинописными работами для писателей, а летом в Провинстауне они собирали ягоды на продажу… Роберт короткое время работал на рыбозаводе. Они оба получали по 15 долларов в месяц от Хильды Ребей, директора небольшого Музея Гуггенхайма. Осенью 1942 года Ребей выдала Де Ниро черный костюм и устроила на работу в музей: от него требовалось по нескольку часов в день сидеть за конторкой и отвечать на вопросы визитеров. За это он получал 35 долларов в неделю. Это было примерно втрое больше того, на что они жили раньше, так что финансы их больше не тревожили. Де Ниро сговорился с Джексоном Поллоком и несколькими другими художниками, чтобы по очереди спать по ночам в музее для охраны картин.

В компаниях, где вращались Роберт и Вирджиния, о рождении детей никто и не задумывался, и тема эта была совершенно непопулярной. Однако в октябре 1942 года Вирджиния присматривала за своим новорожденным племянником и была очарована малышом. В ней проснулись материнские инстинкты, и 17 августа 1943 года у нее родился Роберт Де Ниро-младший.

К этому времени молодые супруги разыскали квартиру на последнем этаже трехэтажного дома на Бличер-стрит, 200, напротив кафе «Сан-Ремо», за невероятно скромную сумму в 22 доллара в месяц. Квартиру перегородили, и образовалось две большие студии и спальня. Умывались они в чане для белья на кухне и, поскольку в квартире не было центрального отопления, установили два мощных нагревателя, по одному в обе студии.

Отсутствие центрального отопления супруги сполна компенсировали тем, что обобщенно можно назвать «радостями жизни». Здесь вечно толпилась богема, и маленький Де Ниро часто ползал по полу между ногами знаменитых впоследствии представителей культурной и артистической элиты Нью-Йорка. Вечно были гости и постоянно – кофе, его даже иногда подавали в плошках для уксуса… В верхнем этаже на Бличер-стрит, 200, в 1943 году можно было запросто встретить художницу Марджори Макки, критика Клемента Гринберга и уж конечно Роберта Дункана.

Лишь только начав ходить, малыш Де Ниро выявил огромный запас энергии. В расположенном поблизости парке люди всегда с удивлением оборачивались, глядя на его кульбиты. В детском саду «Гринвич Хаус» он тоже показал себя невероятно подвижным и бесстрашным – он был самый маленький из тех, кто рискнул кататься с горки…

Однако, когда малышу исполнилось два года, все полетело вверх тормашками – его родители разошлись. Ни Роберт Де Ниро-старший, ни Вирджиния Эдмирал никогда не высказывались официально относительно своего разрыва, который, во всяком случае в первое время, был далеко не мирным… В лондонской газете «Обсервер» в 1977 году появилась статья, где цитируется анонимный источник, утверждающий, будто разрыв родителей Де Ниро произошел из-за вмешательства в их жизнь некоего психиатра, который сам был несостоявшимся художником. Это мало похоже на правду, поскольку упомянутый в статье психиатр был сторонником Фрейда, а значит, не в его правилах было оказывать давление на своих пациентов. Каковы бы ни были причины этого разрыва, Де Ниро и Эдмирал не желали их публичной огласки.

Несколько месяцев малыш прожил у дедушки и бабушки в Сиракьюзе, пока решался вопрос о передаче опеки над ребенком. Именно тогда его и крестили по католическому обряду, против желания родителей. Его отец оставил церковь в двенадцать лет, а мать, хоть и была пресвитерианкой по крещению, уже давно тоже стала атеисткой. Разрыв этой блестящей пары породил в тесном артистическом кружке своего рода скандал, конец которому положил лишь официальный развод в 1953 году. С учетом тогдашнего общественного климата (для женщины было почти невозможно подать на развод и выиграть иск, за исключением случаев супружеской измены) мы можем предположить, что в конце концов Де Ниро согласился на неофициальный развод по обоюдной договоренности, что позволяло исключить обвинения в супружеской измене.

Для Де Ниро-старшего живопись была всем. Ради искусства он шел на любые лишения и трудности. Он жил в палатке, работал на угольной барже, и даже прислуживал в ресторане – в том самом ресторане, где был официантом драматург Теннесси Уильямс… Само собой разумеется, вся материальная и моральная ответственность за сына ложилась на Вирджинию. Однако несколько лет спустя, получив 1000 долларов от Фонда Глории Вандербильт, Де Ниро отдал все Деньги своей бывшей жене. После их разрыва наступил период полного отчуждения родителей друг от друга, но Вирджиния и в это время не запрещала сыну общаться с отцом, скорее наоборот. Де Ниро-старший продолжал занимать студию в Гринвич Виллидж, и мог запросто дойти пешком до дома, где жил его сынишка.

Роберт проводил помногу часов, сидя на коленях у отца, писавшего за мольбертом и беспрестанно совершенствовавшего свои картины. Мальчик мог воочию наблюдать глубокую поглощенность человека творчеством… Память о часах, проведенных в студии отца, сохранится у Де Ниро навсегда.

Отец с сыном часто ходили по вечерам в кино. Именно отец приобщил юного Де Ниро к магическому очарованию Греты Гарбо, с которой в последующем его роднило фанатическое стремление к одиночеству. А Де Ниро-старший был безумно увлечен Гарбо. Бесспорно, многие его работы были навеяны этой блистательной кинозвездой в роли Анны Кристи. Будучи к тому же скульптором и поэтом, Де Ниро-старший выполнил несколько бюстов Гарбо в роли Кристи и писал о ней стихи. А Де Ниро-сын часто подчеркивал, что Гарбо была одной из тех актрис, чье творчество оказало огромное влияние на его собственную карьеру.

Вирджиния с сыном, проведя около года в неотапливаемой мансарде на Гудзон-стрит, 521, где остальные квартиры занимали ее друзья-художники, переезжают в относительно комфортабельную студию на верхнем этаже дома 219 по Западной Четырнадцатой улице. Тут были просторные уборные, центральное отопление, паркетные полы и большая спальня для Бобби, как его звали родители и вся округа. Однако эти хоромы обходились в целых 50 долларов в месяц!

Вирджинии Эдмирал необходимо было отложить все мысли о живописи и целиком заняться обеспечением своего ребенка и себя. Она работала в мастерской по изготовлению багетов для картин за 1 доллар 25 центов в час, что являлось в те времена минимальной официальной зарплатой. Потом она нашла работу в другой фирме, делающей те же багеты, но теперь уже за чуть более высокую плату – полтора доллара в час. Вирджиния бралась за все, что подворачивалось под руку. Она довольно успешно пробовала себя в качестве дизайнера швейных, а затем ювелирных изделий; временно поработала секретаршей; была помощником редактора в журналах «Андеруорлд Детектив» и «Детектив Уорлд», которые, казалось, доходили до грани безумия в публикациях триллеров… Тем временем маленький Бобби коротал часы в детском саду Гринвич Виллидж. В сущности, детский сад был большой подмогой: он финансировался правительственной программой поощрения труда женщин на оборонных предприятиях, и все удовольствие обходилось Вирджинии всего лишь в доллар с четвертью в неделю. Позже, в младших классах школы, Бобби иногда по «старой памяти» захаживал в свой детский сад, где его неизменно вспоминали как «чрезвычайно деятельного и творческого ребенка».

Очень скоро Вирджиния поняла, что ей надо найти способ зарабатывать надомной работой. Она стала выполнять машинописные работы и редакторскую правку для двух писателей-иностранцев – Ладисласа Фараго и Марии Пискатор, но чаще всего она печатала дипломы студентам Колумбийского университета и диссертации аспирантам. В известной степени это было неплохо, но работа носила непостоянный характер, и на нее нельзя было положиться. В конечном счете, она купила небольшой печатный станок и организовала собственное дело. Эта фирма, названная «Академией», действовала в квартире на Западной Четырнадцатой улице до 1957 года, когда Вирджиния переместила ее в офис за углом, на Седьмой авеню, 68. К тому времени это уже была полноценная компания со штатом в десять человек. Вероятно, основной причиной для такого перемещения был юный Де Ниро, которого выводил из себя постоянный стрекот пишущих машинок и грохот линотипов, так что он грозился выкинуть все это барахло в окошко. Политические пристрастия Вирджинии Эдмирал оставались незыблемыми, и одним из побочных занятий фирмы было издание памфлетов и листовок для социалистического движения. В 1964 году Вирджиния Эдмирал выехала из своей старой студии, оставив жить там сына. Де Ниро прожил в ней вплоть до начала семидесятых годов.

Хотя родители его расстались и потом развелись, Роберту удалось вырасти вполне нормальным ребенком. Рождество он проводил, к примеру, со своей матерью и ее родными, а уже на следующий день ехал со своим отцом в Сиракьюз к бабушке и дедушке. Точно так же летом он проводил месяца полтора в Сиракьюзе. Это продолжалось до тех пор, пока в пятнадцать лет Де Ниро не попрощался с отцом, который уплывал на пароходе во Францию, где решил поселиться. Прощальный ужин и расставание для них обоих были, вероятно, крайне болезненными моментами жизни…

Юный Де Ниро первоначально пошел в школу PS41 на Восточной Одиннадцатой улице. Окна школы выходили на Гринвич-авеню, и фасад старого здания был объединен с новым, так что и до сих пор его можно видеть со спортивной площадки. Де Ниро надо было пройти всего несколько кварталов до школы. Он был учеником не особо приметным. Хотя, по некоторым воспоминаниям, в детстве и отрочестве всегда ходил с книжкой, на самом деле он уделял книгам не так уж много времени. Он пристрастился к чтению дешевых сборников комиксов, которые, подобно телевидению в наши дни, оказывали дурное влияние на подрастающее поколение. Это были не те бледные заморыши, которыми являются комиксы в наше время, нет, тут вы могли «купить за полтинник 64 страницы в полном цвете». И юный Де Ниро увлеченно вживался в красочный мир приключений и ужасов. Безусловно, учителя с подозрением относились к его пристрастию, однако скорость его чтения заметно возросла в течение одного-единственного лета.

Одобряла или нет Вирджиния читательские интересы сына, неизвестно. Во всяком случае, она не предпринимала никаких действий по этому поводу. Вслед за своей матерью, Вирджиния целиком полагалась на теорию Джона Дьюи[2]2
  Джон Дьюи – американский педагог и теоретик педагогики, который разработал теорию «разрешительного воспитания».


[Закрыть]. Отсутствие дисциплины не испортило ребенка – юный Де Ниро был спокойным, непроказливым мальчиком. Хотя они с приятелями иногда развлекались бросанием из окна на улицу наполненных водой бумажных пакетов или беготней по эскалаторам в метро, в целом это был надежный паренек, которого не надо было даже просить убирать собственную комнату, что для подростка является почти невероятным…

Де Ниро покинул эту школу после шестого класса. В округе шла дурная слава о безобразиях и насилии в местной средней школе, куда предстояло бы перейти Роберту и его одноклассникам. Вместо этого он был отправлен в частную школу. Высшая школа Элизабет Эрвин на Чарльтон Роуд в Нью-Йорке слыла весьма передовым учебным заведением с очень либеральными взглядами.

Редчайшее изображение Де Ниро в этот период жизни можно найти в нью-йоркском журнале «Глэмор» («Шик»). Один фотограф, приятель друга Вирджинии, попросил снять ее сына для иллюстрации к статье о противостоянии государственных и частных школ. Хотя сам Де Ниро учился в частной школе, его изображение решено было подать как «образец» ученика из государственной школы. С этой странной фотографии на нас смотрит растрепанный мальчик в велосипедной куртке и джинсах. В тот момент ему было не больше тринадцати, но взгляд мальчика выражает понимание и уверенность в себе. Самое интересное, что уже на этом на снимке он смотрит на фотографа так же подозрительно, как и позже взрослый Де Ниро, который всегда сторонился вездесущих репортеров…

Время, проведенное Де Ниро в этой школе, не было отмечено особыми успехами. В школе витал дух либерализма, и в обстановке маккартизма, «охоты на ведьм», запуска первого советского спутника и начала «холодной войны» было ясно, что единственной защитой школы от обвинения в «розовой» окраске могут стать академические достижения. И школа старалась подготовить как можно больше своих учеников для колледжей «Лиги Плюща». Именно здесь Де Ниро столкнулся со своей первой проблемой в образовании. По иронии судьбы оказалось, что совершенства в учебе ему достичь нелегко – он тратил помногу часов на то, чтобы переписать свои задания без единой кляксы, это перекликалось с усилиями отца, снова и снова переделывающего свои творения… Трепетное отношение мальчика к своим школьным сочинениям было предвестником его упрямого стремления к совершенству, которое впоследствии сделало его великим актером. Однако в то время его старания не отвечали стандартам «Лиги Плюща», и после окончания восьмого класса ему посоветовали поступить в Школу музыки и искусства.

Де Ниро всю жизнь «воспитывал себя сам». Когда он стал проводить много времени вне дома, у него появились друзья в Маленькой Италии. Роберт никогда не слонялся по улицам как потерянный. Он слишком рано приобрел уверенность в себе и склонность к самопознанию, и потому всегда умел находить свое место в компании и активно участвовал в уличной жизни Гринвич Виллидж и Маленькой Италии. А в пятидесятые годы эти улицы были, пожалуй, самым волнующим местом на земле.

Вернулось с войны новое поколение американцев, обретшее новое видение мира. Это выразилось в колоссальном всплеске творческих сил – в литературе, музыке, театре и кинематографе. Гринвич Виллидж был в самом центре этих процессов. Сидящие в кафе в тридцатые – сороковые годы шумные компании, о которых обожали писать обозреватели типа Уолтера Винчелла, дали начало новому, энергичному культурному потоку. В пятидесятые годы Виллидж был плавильным котлом новой американской культуры. Тамошние шестиэтажки красного кирпича, опутанные арматурой пожарных лестниц, стали своего рода кузницей, где выковывался голос нового поколения. В 1956 году, когда Де Ниро был еще подростком, Аллен Гинсберг написал «Вопль», битниковскую поэму – призыв к новому народившемуся «племени». Гинсберг и его друзья-революционеры, вроде Джека Керуака, Нила Кэссиди и Уильяма Бэрроуза, собирали громкоголосые диспуты в кафе и барах Гринвич Виллидж уже за несколько лет до этого. То была эпоха Элвиса Пресли и Чарли Паркера, эпоха, в которой вполне мог проявить себя человек, выражающий устремления своего поколения. Боб Дилан был открытием Гринвич Виллидж. За два года до того Джоан Баэз, которая затем стала известна как «второй Дилан», тоже начинала карьеру в Гринвич Виллидж. Многоликий калейдоскоп звуков и взглядов денно и нощно сопровождал юного Де Ниро, который вбирал его, проходя по улицам Гринвич Виллидж.