Текст книги "Прозрение"

Автор книги: Эмма Драммонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

Внизу началось какое-то передвижение. Буры перестраивались, намереваясь снова захватить плато. Они наступали ярд за ярдом, несмотря на ожесточенный огонь англичан.

Алекс понял, что если не сделать что-то, чтобы помешать им, буры захватят их окоп. Если пули не остановят их, придется идти в штыки.

Необходимо сделать еще одну попытку остановить их. Он быстро передал команду по цепи своих солдат и приготовился встать, держа наготове штык. Когда он встал на ноги, его солдаты тоже поднялись и стали перебежками перебираться через открытый обстреливаемый участок.

Через несколько шагов он почувствовал, что в его раненую руку попала еще одна пуля, чуть пониже первой. Но он бежал и бежал вперед, под градом пуль, не чувствуя под собой ног, почти не помня себя, и тут увидел, как по склону холма рассыпались неизвестно откуда взявшиеся люди. Он поднял ружье, но не успел нажать на курок.

Земля перед ним вспучилась, разлетелась на сотни осколков за тучей пыли, и страшный толчок в живот повалил его на спину.

Как странно тихо стало вдруг. Алекс открыл глаза: ничто не изменилось в окружавшем его аду, но стояла такая же тишина, как ночью, когда войска поднимались на вершину. Раненые валились наземь, беззвучно раскрывая рты, и в абсолютной тишине взметались вверх камни и земля от взрывов.

Пока это продолжалось, Алекс не шевелился. Но через некоторое время, сначала как будто издалека, а потом в полную силу до него стали доноситься звуки. Он перевернулся на живот, и тут же что-то врезалось в землю в футе от него. Какой-то стрелок приметил его. Алекс снова попытался отползти, но его как будто раскаленным ножом полоснуло по ноге, и что-то липкое и мокрое заструилось по ней. Он попытался отползти в третий раз, но еще одна пуля попала в землю прямо между его вытянутых рук.

Он в отчаянии окинул взглядом поле боя и заметил слева от себя окоп. Помедлив немного, он решился, вскочил и побежал, петляя, к этому окопу, и все силы ада устремились на него.

С его головы слетела каска, пуля распорола левый рукав, и еще одна попала в цель – он понял это по мучительной режущей боли в бедре. Эта пуля засела глубоко. Но он уже добежал до окопа и, скатившись в него, зажал рану рукой.

Некоторое время он лежал и стонал, пытаясь справиться с пульсирующей болью, которая пронзала все его тело с ног до головы. Потом он приподнялся и взглянул на рану. Все стало понятно с первого взгляда. Кровь струилась с пугающей быстротой, ее нужно было срочно остановить. Он быстро сорвал портянки с лежавшего рядом убитого солдата и крепко обмотал грубой тканью свою ногу. Это отняло у него много сил, и он внезапно почувствовал головокружение. Некоторое время он лежал в полузабытьи, пока не ощутил, как солнце жжет его обнаженную, ничем не прикрытую голову. Он вспомнил, как их предупреждали об опасности солнечного удара, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Две открытые раны в обеих руках были загрязнены и болели так, как будто сверлили ножом, его мучила нестерпимая жажда. Если бы только ему удалось доползти до… Нет, они тут же подстрелят его. Никому не удастся вырваться отсюда живым.

Солнце поднялось в зенит, и ему стало совсем плохо. Пот заливал глаза, скапливался над верхней губой. Слизнув его языком, он почувствовал его солоноватый привкус. Желание пить превратилось в навязчивую идею. Он просил пить, но из горла вырывался только хрип. Адский грохот боя все громче и громче звучал в его голове, и он зажал уши руками. Но шум в голове не утих. Со стоном он попытался лечь на бок, но лежать на раненой руке не смог, и ему пришлось снова лечь на спину, лицом к палящему солнцу.

И вдруг какие-то люди, показавшиеся ему великанами, стали пробегать над его окопом, вырастая длинными коричневыми тенями на фоне ослепительного, блестящего как медь неба. Они перепрыгивали через его окоп, не замечая, что он лежит на его дне. Они кричали, как безумные. Вдруг один из них очутился на земле всего в нескольких футах от Алекса, он уставился прямо на Алекса, в то время как кровь хлестала из дыры возле его правого глаза. Тут Алекс понял, что эта дыра когда-то была другим глазом этого человека. Человек протянул руку, но в тот же миг она превратилась в груду костей и бесформенное месиво.

– Ради Бога! Помогите! – прозвучала отчаянная мольба.

Солнце палило нещадно, лоб покрылся испариной, но тут же Алекс позабыл обо всем на свете, потому что сверху на него свалилось тело какого-то грузного человека, так больно ударив его по ногам, что Алекс закричал.

Через несколько секунд Алекс узнал того, кто упал на него. Это было тело майора, того самого, которого он еще пару часов назад искал, чтобы получить от него указания.

Теперь этот человек был мертв. Его голова была неестественно повернута набок, яркие голубые глаза уставились неподвижным взглядом на прекрасные горы Южной Африки, не видя ни их, ни мимоз, ни колючих алоэ, растущих на их склонах.

Когда через некоторое время на грудь Алекса упал еще один труп, он понял, что может умереть еще до конца боя. Он не мог пошевелиться. Он боялся, что сойдет с ума от палящего солнца или погибнет от жажды. Если его люди не возьмут Спайонкоп, он не выживет. Отчаяние заставило его искать кого-нибудь живого возле себя, он протянул руку в сторону человека, просившего его о помощи. Но было уже поздно.

Битва продолжалась. Солнце прошло зенит и стало клониться к закату. Каска мертвого майора немного защитила Алекса от ослепительных солнечных лучей, но все равно ему стало казаться, что он сходит с ума. Временами он забывался и погружался в забытье. То, что он видел, когда сознание возвращалось к нему, напоминало ему его рывок навстречу бурам всего несколько часов назад, когда он кинулся в бой, чтобы отбить их атаку. Плато вскоре было сплошь усеяно мертвыми телами, одетыми в хаки. Те, кого не прикончили пули буров, мучились от жары, жажды и боли от ран. Казалось, что бой идет совершенно стихийно, без всякого плана… Каждый сражался сам за себя, на своей собственной войне. Некоторые, подражая бурам, берегли свои жизни для грядущего боя; другие—их было слишком много – бросались вперед, чтобы заколоть штыками как можно больше врагов, прежде чем умереть самим. Некоторые офицеры отдавали губительные приказы, в то время как некоторые из их подчиненных пытались уклониться от выполнения их команд. В какой-то момент кто-то из англичан и кто-то из буров замахал белым носовым платком, не понимая, кто кого окружил.

Перед тем как он снова погрузился в забытье, Алекс успел подумать и подивиться упорству своих товарищей по оружию. В этом кипящем котле, окруженном неприступными скалами, они продолжали сражаться с врагом. Они гибли сотнями, но буры были так же далеки от победы, как и в начале боя.

К вечеру он начал бредить и кричать, чтобы ему дали воды. Ноги его пронзала острая боль, как будто изрезали ножами, в бреду ему казалось, что хирург уже ампутирует их. Он пытался протестовать, но язык распух и не поворачивался во рту, а глотка горела так же, как и раненые ноги.

И в то же время он был уверен, что битва за вершину все еще продолжается. Это казалось невероятным, но и после семи часов этой бойни англичане не сдавались. Но к грохоту от взрывов снарядов, к треску ружейной стрельбы, к сигналам горнов все явственнее примешивался трагический хор несчастья, состоящий из стонов и криков раненых, просящих пить. Их агония была еще страшнее и мучительнее от палящего солнца, нагревшего воздух до температуры свыше ста градусов по Фаренгейту.

Снова над его головой пронеслись великаны в огромных сапогах. Алекс от страха зажмурился. Он не знал, что еще ему предстояло сейчас вынести и сможет ли он вынести это. Что-то тяжелое свалилось на него, обливая его кровью и придавливая к земле. У него не было сил крикнуть, и позвать на помощь.

Но вот где-то рядом послышались чьи-то шаги.

«Сейчас с меня снимут эти мертвые тела, сейчас мне перевяжут раны, сейчас мне в рот вольют прохладной воды», – с надеждой подумал он. Но ничего подобного не произошло – несмотря на его стоны и крики о помощи, люди прошли мимо.

А может быть, это вообще просто представилось ему в его полузабытьи, потому что сразу после того, как солдаты прошли мимо, перед его взором встал заброшенный сарай на чьей-то ферме. Рядом с этим сараем стояла почему-то Хетта. Те же самые солдаты, которые не услышали призывов Алекса о помощи, быстро направились к Хетте и потащили ее к сараю, срывая с нее одежду жадными руками.

Он пытался догнать их, но они связали ему руки и ноги и бросили в тележку для сена, которая использовалась еще во времена его детства у отца на ферме.

Они положили его на тележку и доставили к отцу. Отец смотрел на него суровым немигающим взглядом, но Алексу не было страшно.

Он посмотрел в глаза отцу и начал ему рассказывать все – всю правду, и тогда высокая фигура отца развалилась прямо на глазах, и упала. На месте одного глаза зияла дыра. Алексу стало страшно, он потянулся за утешением к Хетте, но на ее месте теперь стояла высокая бледная девушка, ее кожа была холодна, как мрамор, когда он прикоснулся к ней.

Он повернулся, чтобы уйти, но кто-то преградил ему путь. Это был пожилой солдат, а позади него стояла местная девушка.

«Ну, мы еще посмотрим, кто победит, мистер Рассел, еще посмотрим… У вас не может быть ничего общего с голландской девушкой. Она – враг!»

Он попытался драться, чтобы добраться до Хетты. Она ждала, чтобы он пришел за ней. Он должен подойти к ней, пока они не убили ее в сарае.

Этот кошмар продолжался еще долгое время, он пробирался к ней долгими лабиринтами своей воспаленной фантазии.

И вдруг призраки исчезли, и Алекс ощутил на лице прохладу ночного ветра. Было темно, и шум боя затих.

Прямо над ним мерцали мириады звезд, щедро разбросанные по небу рукой Божественного Сеятеля. Он не мог понять, где он, пока странные звуки вокруг него не стали слышны все громче и громче, сливаясь в жуткий хор. Может быть, он уже в аду вместе с другими проклятыми грешниками?

Он долгое время лежал в окопе, веря в это до тех пор, пока не смог различить отдельные слова, долетавшие до его слуха.

«Воды… Помогите… Помогите мне, ради всего святого… Дайте же, дайте мне что-нибудь, ради Бога… Помогите мне, помогите… Воды… Воды… Это ты, Джек? Доктора!.. Доктора, скорее, я погибаю… Воды, пожалуйста, дайте мне воды… Не волнуйся, Мэри… Не могу больше, нет сил терпеть эту боль… Воды… Ну дайте же хоть что-нибудь, не могу больше терпеть…»

И тут все внезапно вспомнилось ему – и ночное восхождение, и пули, и стоны, и крики наступавших, и раны, и жара, и нестерпимая боль. Он вспомнил злосчастную вершину Спайонкоп и своих товарищей, которые сотнями погибли тут в этот день.

Ему казалось, что его душа отстранилась от тела, и он лежал, глядя на ночное небо и яркие звезды, которые блистали высоко над ним, чувствуя себя тем восьмилетним мальчиком, каким он был когда-то давным-давно в ту далекую ночь.

Теперь он был один, совершенно один. Армия ушла. На Спайонкопе остались лишь мертвые и умирающие.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В течение целой недели две англичанки, которые жили на окраине Ледисмита в маленьком белом бунгало, убеждали друг друга, что ничего на свете не сможет заставить их есть конину. К концу недели обе сдались. Странно, что ежедневно перенося муки голода, видя смерть и болезни, терпя жару и разруху, Джудит не пролила ни слезинки до того самого дня, когда ей все-таки пришлось попробовать конину. Она заперлась в своей комнате и дала волю безудержным рыданиям. Ей казалось верхом падения то, что она вынуждена питаться мясом этих прекрасных созданий, которых отстреливали теперь каждый день. Но перед лицом голода выбора не было.

Самых крепких кавалерийских лошадей берегли до последнего, но в гарнизоне совсем не было для них корма, и лошадей ждала та же участь, что и людей, – смерть от истощения. Тем не менее какая-то трава все же оставалась на пригородных пастбищах, и лошадки свободно паслись на этой жалкой траве, подъедая все, что могли найти.

Бедные животные понуро стояли группами, не понимая, почему с ними стали так плохо обращаться. Они неприкаянно бродили по окрестностям и после того, как местные жители прогоняли их от своих ворот, возвращались в сумерках к запертым воротам родного стойла в поисках привычного корма и ласки, которую привыкли получать от заботливых конюхов. Кавалеристы, высокие и сильные мужчины, часто не могли сдержать слез, когда им приходилось отмахиваться от печально ржущей лошадиной морды. Но они не могли ничего объяснить этим своим старым и преданным друзьям. А лошади, которые служили человеку всю жизнь, на этот раз спасали множество человеческих жизней в Ледисмите. Один молодой и изобретательный лейтенант сконструировал в железнодорожном депо аппарат, который молол лошадиное мясо, превращая его во вкусный и питательный экстракт, немедленно получивший название «Кервель». И только этот продукт был единственным спасением весь тот жуткий февраль, когда казалось, что уже не осталось никакой надежды.

Восьмого февраля на солнце блеснул сигнал гелиографа, несущий весть об освобождении Мейфикинга, а через восемь дней поступило ликующее сообщение о том, что прорвана осада Кимберли. Вся Британия ликовала, но для жителей осажденного Ледисмита это было последним доказательством того, что о них забыли. О подкреплении Баллера старались не упоминать, эта тема была под запретом, так же как и разговоры о любой еде, кроме конины. Если кто-нибудь из военных заговаривал о разнообразных блюдах или о какой-либо выпивке, кроме воды из реки Клип-Ривер, его немедленно выбрасывали из палатки, заставив перед этим заплатить штраф в общую копилку. Впрочем, в палатках было не лучше, чем снаружи, из-за жары, которая была еще более мучительной и душной под парусиной палатки, а мухи кишели всюду. Но чувство вины было мучительнее жары и заставляло провинившегося сожалеть о своем проступке. Упоминание о бутерброде с мясом и о стакане холодного пива среди голодающих мужчин было равносильно предательству.

Все больше в мыслях осажденных зрела перспектива сдачи города. Лошади будут съедены, кончатся и боеприпасы, износится амуниция. Мулы и быки, на которых возили поклажу, падали замертво прямо посреди улицы от голода и изнеможения.

Солдаты ходили в рваной униформе и дырявых сапогах, которые падали с ног. Запасов медикаментов хватило бы еще только на две недели. Город приходил в запустение и упадок, его обитатели были похожи на привидения – отощавшие, с ввалившимися глазами. У всех было такое ощущение, что их предали.

Через некоторое время прошел слух, что Баллер переменил свои планы и повернул к Блумфонштейну, сочтя, что их город не стоит того, чтобы рисковать жизнью солдат.

Еще через некоторое время до горожан дошла весть о страшной битве при Спайонкопе, унесшей более тысячи жизней соотечественников. Но эта битва не дала англичанам никакого преимущества, и вся оставшаяся колонна отступила назад, за Тугелу.

Пятого февраля британская армия овладела соседней со Спайонкопом горой – Ваан Кранц. Но три дня спустя Баллеру снова пришлось отступить и опять переправлять своих людей назад, за Тугелу. И больше о них ничего не было слышно.

Джудит посмотрела на календарь. Все дни 1900 года были для нее похожи один на другой, но все же она считала их. Сегодня был сотый день осады. Сто дней прошло с тех пор, как последний поезд ушел на Дурбан и все контакты с остальным миром были прерваны. Но маленький мирок Ледисмита научил ее гораздо большему, чем весь остальной большой мир за всю ее предыдущую жизнь.

Иногда она выходила на улицу и стояла, смотря на высокие горы, которыми был со всех сторон окружен город. Она думала о том, как она будет жить, когда снова сможет перейти по ту сторону.

Все последние недели она только иногда вспоминала о матери. Если только… когда… она вернется в Англию, она вряд ли сможет жить под одной крышей с такой эгоистичной, пустой женщиной, какой была ее мать… Но что ей остается делать?

Незамужняя женщина не могла существовать самостоятельно, не боясь прослыть женщиной легкого поведения. Профессия сестры милосердия с недавних пор стала пользоваться уважением в обществе, но она считала себя непригодной для этого занятия.

Конечно, еще оставались уроки музыки. Она вполне могла бы зарабатывать ими на жизнь. Но ей не хотелось зависеть от жен влиятельных бизнесменов, которые приводили бы к ней своих тупых детей, требуя, чтобы она сделала из них гениев.

Кроме того, уроки музыки не давали ей того удовлетворения в жизни, какого она хотела. Они не могли помочь ей избавиться от тягостных мыслей о том, что она сама отказалась от самого дорогого, что было в ее жизни.

Она откинулась назад в кресле и закрыла глаза. Перед ее взором встала та сцена в библиотеке Холлворта. Алекс наклонился над ее рукой и посмотрел на нее таким взглядом, который она, по своей невинности, не смогла тогда понять.

Если бы он теперь снова посмотрел на нее так, о, она бы смогла понять, что означает этот взгляд!

Медленно протянув руку к кожаной шкатулке, которая стояла на столе, она открыла ее и взяла в руки лежавший на бархатной подушечке солитер. Ей нравилась его чистая красота, нравилась так же сильно, как и тогда, когда она выбирала это кольцо. Но это было всего-навсего кольцо – бездушный символ богатства.

Как могла она оказаться настолько бесчувственной, чтобы не понять, что у нее нет никаких прав на этого человека, – на человека, который находился под постоянным бременем своего происхождения, чести и долга? Как могла она быть такой себялюбивой и инфантильной?

Когда сэр Четсворт пришел тогда к ней, предлагая в мужья своего сына, как она не могла понять и распознать унижения, которое содержалось в этом предложении?

Сейчас ей казалось, что она знает гораздо больше о человеческой гордости, страсти и страдании. Она стала понимать, что наделала тогда своим согласием.

Все эти дни она постоянно мучила себя бесконечными воспоминаниями. Она жила в страхе перед мыслью о том, что все может оказаться слишком поздно.

С тех пор, когда тем вечером Нейл сказал ей, что Алекс бежал из плена и присоединился к армии Баллера, она жила в страхе за него, понимая, что он в любую минуту может быть убит. С тех пор, как узнала об этом, Джудит с особенным вниманием прислушивалась к каждому сообщению о происходящих сражениях.

За это время произошло несколько страшных, кровавых боев и в любом из этих сражений Алекс мог найти свою смерть. Эта мысль была ужасна, невыносима для Джудит.

Она узнала, что недавно произошла страшная битва при Спайонкопе. Это было до того, как Баллер с армией вынужден был отступить назад за Тугелу. Неужели Алекс попал в число погибших?

Но узнать об этом здесь не было никакой возможности. Список погибших отсылался в Англию, он не попадал в осажденные города. Он мог быть убит уже несколько недель назад, его могла убить пуля или разорвать на куски снаряд, в то время как она играла на фортепьяно какую-нибудь сонату… И одиночество, наверное, поселилось в нем навечно. На какое-то время он нашел утешение у маленькой девушки с темными косами, но превратности войны положили конец их любви. Она уронила кольцо на стол и вышла на веранду. Она стала вглядываться в холмы, занятые бурами, ожидая увидеть какие-либо признаки движения. Так много раз за день делали все горожане. Потому что освобождение, если оно придет, должно было прийти с этих холмов.

Сегодня не было заметно ничего необычного. По-прежнему время от времени появлялись дымки от выстрелов, но уже не такие частые, как раньше, – буры были уверены, что гарнизон англичан и так погибнет от голода, – и иногда бунгало зловеще сотрясалось от падения случайного снаряда.

Она отогнала рукой надоедливых мух и отвернулась. Если бы Богу было угодно, чтобы она сейчас снова встретилась с Алексом, то она бы повела себя совсем по-другому. Где бы она ни встретила его, и что бы ни произошло, она молила только об одном – чтобы Господь послал ей случай протянуть Алексу руку помощи.

Конечно, надежда на то, что он примет эту помощь, была безнадежно мала, но тогда она хотя бы смогла сказать ему «прощай» и тем самым облегчить свою совесть. Но если он никогда не вернется, если то их прощание было последним, как сможет она жить в мире с самой собой?

В течение последующих трех дней Джудит обнаружила какое-то оживление на холмах, хотя никто в Ледисмите не смел поверить своим глазам и ушам. С аванпостов докладывали о движении в лагерях буров и о концентрации войск на холмах у Тугелы. Может быть, Баллер со своей колонной пытается прорваться снова! Да, похоже, Баллер снова форсировал реку. Об этом свидетельствовали и треск ружейной стрельбы, и клубы дыма над холмами.

Атмосфера в самом городе в этот день была накаленной. Оптимизм стал гораздо сдержаннее, хотя все взоры по-прежнему были прикованы к долине, где должны были вот-вот появиться освободительные войска. Люди боялись сказать что-нибудь лишнее из страха прогневать провидение неосторожно брошенным словом.

Никто не заикался даже о том, что в этот день на Ледисмит не обрушилось ни одного снаряда. Уж не летели ли эти снаряды в британских солдат по ту сторону гор?

Об этом думали все, но никто вслух не задавал этого вопроса. Но подспудно зрело убеждение, что, если освобождение не придет сейчас, оно не наступит никогда. Все в Ледисмите втайне лелеяли надежду, которая так часто разбивалась прежде. Если Баллер не придет, или если он придет сюда, но его войска будут разгромлены снова, или если буры предпримут попытку занять город до его прихода – всему конец. Не будем говорить об этом, не будем искать взглядом марширующие войска освободителей, не позволим себе расслабиться ни на одну минуту! Нужно лишь молиться, чтобы этого не произошло.

Джудит сидела на веранде в тщетной надежде дождаться хоть какого-либо ветерка со стороны гор, когда кто-то высокий вошел в калитку и направился по тропинке к дому. Она обернулась и невольно удивилась, увидев рядом с собой полковника Роулингса-Тернера. Она все никак не могла привыкнуть к тому, что теперь он не ездит на лошади, а ходит пешком.

Он выглядел похудевшим и измученным, как большинство осажденных. Но по-прежнему был подтянут, не теряя своей военной выправки, которая делала его таким заметным среди гражданских обитателей Ледисмита.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, мисс Берли, – сказал он, заметив, что она встает ему навстречу. – Я просто проходил мимо и решил осведомиться, как себя чувствует ваша тетушка.

– Спасибо, полковник, – ответила Джудит. – Это очень любезно с вашей стороны.

Она все же встала и машинально поправила прядь волос, как всегда это делала во время разговора.

– Идти куда-то в такую жару – это уже подвиг, – сказала она, улыбнувшись. – Тете Пэн будет очень приятна ваша забота и внимание.

Он снял тропический шлем и бережно зажал его под мышкой. Джудит заметила капли пота, стекавшие у него по лбу, перерезанному покрасневшей от плотного шлема морщиной. Это придавало ему неожиданно беззащитный вид, и Джудит тепло улыбнулась.

– Вы так были заботливы к нам все то время, что мы находимся в Южной Африке. Я никогда не смогу вас отблагодарить за вашу заботу, – сказала она.

Он пригладил усы двумя быстрыми движениями пальцев. Эту привычку она и раньше замечала у него.

– Моя дорогая леди, любой бы на моем месте поступил точно так же. И вы это прекрасно знаете. Я ничего такого особенного для вас не сделал. – Он прокашлялся и продолжил: – Мне представляется, что, напротив, мы все должны благодарить именно вас за то, что вы в такое трудное время поддерживали наш дух. Я уверен, что ваш талант пианистки оказался как нельзя более кстати.

Он слегка замялся.

– Единственно, чего я боюсь, – продолжил он спустя несколько секунд, – так это того, что это подорвало ваши силы. Вы выглядите совсем неважно, дорогая моя. Наверно, вам надо бы отдохнуть…

Она покачала головой.

– Да нет, не сейчас, – ответила она. – В моей комнате слишком жарко. А здесь, может быть, я дождусь какого-нибудь ветерка.

Он кивнул.

– Так как же миссис Девенпорт? – после паузы повторил свой вопрос полковник.

– Ей значительно лучше, – с готовностью ответила Джудит. – Странная штука – жизнь, правда? Отсутствие пищи, которое всех нас так ослабляет, пошло ей на пользу.

– Каким же образом? – удивился полковник.

– А она стала больше отдыхать, – пояснила Джудит. – Поскольку сил для передвижений у нее нет, еды мало, ей приходится больше лежать. И в результате ей стало значительно лучше. Сегодня она смогла пройти из одного угла комнаты в другой без моей помощи.

– Поразительно! – воскликнул полковник и закрутил оба уса.

– Да, – улыбнулась Джудит. Какое-то время они молчали, а потом Джудит решилась задать ему главный вопрос:

– Есть ли какая-либо вероятность того, что осада будет прорвана? Боюсь, что это улучшение в ее здоровье ненадолго, она может очень ослабеть.

Неожиданно он отечески погладил ее по плечу.

– Так вот, – улыбаясь, сказал он. – Главная причина моего визита как раз в этом и состоит. Мы получили хорошие вести по гелиографу. Очень хорошие вести. Завтра здесь будет армия Баллера.

– Когда? – не веря своим ушам, переспросила Джудит. – Повторите, пожалуйста.

– Завтра вечером.

От волнения у нее перехватило дыхание. Завтра вечером! Ее руки нервно теребили ткань юбки.

Что, если завтра, когда колонна Баллера войдет в город, Алекса не будет вместе с ними? Как она сможет пережить эту потерю, это состояние постоянной пустоты вокруг себя?

Мечты о свободе, которую сулит прорыв блокады, и о всех тех прекрасных вещах, которые придут вместе с ней: о хорошей еде и питье, о свежей одежде и ароматном мыле—померкли при мысли о том, что Алекс, может быть, лежит в земле где-то далеко в горах…

К горлу подступил комок.

– А это… точно? – спросила она. – Ведь столько раз уже говорили…

– Они находятся менее чем в десяти милях отсюда, – ответил полковник. – Они наконец взяли под контроль горы за Тугелой. На этот раз сомнений быть не может – завтра они будут здесь.

Когда он зашел внутрь для того, чтобы сообщить новости миссис Девенпорт, Джудит не пошла за ним в бунгало. Она осталась сидеть на веранде. Ей необходимо было некоторое время побыть одной, чтобы собраться с мыслями. Завтра вечером! Уже завтра вечером! Казалось, что ждать этого момента придется еще целую вечность!

Она подошла к краю веранды, чтобы взглянуть на главную улицу. Она ехала на лошади рядом с ним по этой улице, и тогда она была его невестой. Сейчас она не имела никаких прав на него. Что же такое произошло с ней за это время? Почему она так изменилась? Любая другая молодая женщина была бы счастлива иметь такого преданного друга, как Нейл Форрестер, а она… А она не могла забыть тот вечер в розовом саду в Холлворте; и его каштановые волосы в лучах солнца; и то, как он преследовал ее на лестнице; и его поцелуи, больше похожие на месть, чем на ласку…

Уму непостижимо, почему в то время, как один предлагает ей свою заботу и нежную улыбку, от которой может взволнованно забиться не одно девичье сердце, ее неудержимо тянет к другому, и она не может забыть эти зеленые глаза, глядящие на нее с таким презрением, и рот, который никогда не улыбнется ей, и силу, направленную лишь на то, чтобы побольнее ударить ее? Почему даже после того, как он ясно дал ей понять, какого он мнения о ней, она не может выбросить его из своего сердца?

Она закрыла глаза, чтобы сдержать непрошеные слезы, и тут снова услышала голос полковника: «Они находятся менее чем в десяти милях отсюда».

Было бесполезно отрицать это: когда колонна войдет в город, она будет искать в ее рядах только одно лицо. И если не найдет его, то для нее эта осада будет продолжаться вечно.

Немного успокоившись, Джудит направилась в гостиную. Дверь была приоткрыта. То, что она увидела, заставило ее замереть в удивлении на пороге: полковник Роулингс-Тернер стоял рядом с креслом тети Пэн и поглаживал ее руку. В его глазах было нечто большее, чем просто забота джентльмена о немолодой леди.

– Успокойтесь же, успокойтесь, моя дорогая леди, – огорченным тоном говорил полковник. – Если бы я знал, что вас это известие так расстроит, то, поверьте, я бы никогда вам его не сообщил. Но все равно оно быстро облетит город, поэтому я и решил вам сообщить…

Миссис Девенпорт подняла глаза, полные слез, и посмотрела на него.

– Простите меня, – сказала она. – Я не настолько глупа. Я просто не смогла поверить, что завтра этот кошмар кончится. Так много людей погибло, столько несчастных солдат и офицеров…

Она замолчала, вытирая платком лицо.

– Вы все – такие… такие герои, – сдерживая рыдание, произнесла она. – Я даже не понимаю, как вам удавалось поддерживать наш дух в течение этих долгих ужасных недель. Не представляю…

Полковник издал горловой звук, нечто среднее между кашлем и смехом.

– Да нет же, – сказал он. – Совсем нет, что вы такое говорите… Я боюсь, что бывал с вами резок… Я бывал иногда несдержан. С моей стороны это просто непростительно. Да, просто непростительно!

Миссис Девенпорт улыбнулась сквозь слезы.

– Ерунда! – сказала она. – Я прекрасно понимаю ваши трудности и рада, что могла хоть немного облегчить вашу жизнь, помогая разрешить какие-то проблемы. Мы же все должны помогать друг другу. Она вытерла слезы и, спрятав носовой платок в рукав, продолжила: – А я не знаю, что бы я делала без ваших визитов. Тому, кто привык все делать сам, очень трудно отвыкать от этой привычки и полагаться на помощь других.

Прежде чем изумленная Джудит смогла прийти в себя, бравый полковник горячо схватил тетю за руку и нежно положил ее руку в свою ладонь. Затем он осторожно опустился в кресло рядом с ней.

– Простите мне, что я говорю это, – прерывающимся от волнения голосом начал он. – Но мне часто казалось, что вам не следует все делать самой. Любой женщине нужен кто-то, на кого она может положиться, на чьи плечи она может возложить заботу о себе, кто-то, кто может защитить ее. Миссис Девенпорт… Пэнси… Вы были одинокой слишком долго.

– Да, – ответила она тихо. – Да, это так. Полковник легко обнял ее за плечи, и она положила голову ему на плечо.

– Дорогая моя, – тихо продолжал полковник. – Мы оба пережили своих спутников жизни. А наши дети уже давно вылетели из гнезда. Мы остались одни.

Он вздохнул.

– Моя дорогая бедная жена так часто на долгое время оставалась одна, пока я служил в разных отдаленных гарнизонах, – продолжал он. – Я ее очень любил, и с тех пор, как она покинула этот мир, мне очень одиноко. Я думаю, что после того, как эта заваруха кончится, мне перед отставкой предоставят какую-нибудь спокойную бумажную работу, а потом я уйду в отставку. – Он внимательно посмотрел на миссис Девенпорт и проникновенно произнес: