Текст книги "Прозрение"

Автор книги: Эмма Драммонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Урожай был собран. Народились три бычка. Жизнь на ферме вошла в привычное русло. Семья воссоединилась, и хотя у каждого из ее членов осталось на душе что-то невысказанное, это только сближало их в поисках утешения. Франц работал без устали, и его худое лицо светилось вновь обретенным чувством удовлетворения, но иногда он не решался взять в руки ружье, а временами застывал за работой, в задумчивости отстранившись от окружающего мира.

Упа все так же бранил своего внука, разыгрывая роль патриарха, но уже не так сердито – скорее устало. Не раз Хетта и Франц ловили на себе его взгляд. Каждый вечер старик мучил их чтением отрывков из Библии. Он часто говорил о знамениях свыше и видел Божью волю даже в мелких событиях повседневной жизни. И ни разу не вспоминал об англичанах.

Вся семья Хетты снова собралась вместе. Теперь, с возвращением Франца, ей стало легче справляться с работой. На смену осени идет зима, и Хетта станет на год старше. В двадцать лет нужно серьезно готовиться к замужеству. В один прекрасный день приедет Пит и объявит Упе, что хочет жениться на ней. Ему наверняка не терпится это сделать, а родные Хетты выполнят его требования. При одной мысли об этом она приходила в смятение. Как часто смотрела она на дорогу, идущую из Ледисмита!

Франц сказал, что война закончилась. Англичане обосновались в Ледисмите, а буры разъехались по домам. Если Алекс жив, он приедет за ней. Если же никто не придет по этой дороге, она поймет, что он пропал. Но сколько придется ей ждать, прежде чем исчезнет последняя надежда?

Дни складывались в недели, и она все сильнее тосковала по нему и говорила себе, что только воинский долг мог помешать ему сделать то, чего он хотел больше всего. Все что угодно могло задержать его, все что угодно, только не самое страшное – ей даже думать об этом не хотелось. Франц говорил, что в этих людях есть что-то, чего он и сам не понимает. Было ли это в Алексе? Она не могла забыть тот полдень на кукурузном поле: с того дня ее тело наполнилось особым знанием. Он придет… и потребует то, что принадлежит ему.

Каждая частица ее маленького мирка была ей бесконечно знакома. Ей нравилось проводить ласковой рукой по атласной поверхности полированного дерева, нравилось прижиматься щекой к теплым бокам коров во время дойки. Повязывая фартук, она старалась потуже затянуть тесемки. Чувственное восприятие материального мира приносило ей облегчение.

По ночам тоска по Алексу становилась просто нестерпимой. Когда она распускала волосы, то делала это для него. Она представляла, как его руки блуждают среди темных прядей. Расстегнув платье и уронив на пол нижние юбки, она переступала через них навстречу призрачным объятиям. Потом ложилась в постель, молча говоря ему, что будет ждать его, будет ждать. А тело ее тем временем томилось в плену.

Когда же на южной дороге и в самом деле появился всадник, то это оказался не Алекс, а Пит Стеенкамп. Хетта заметила его из коровника и спряталась там, в то время как он спешился и направился к кузнице, где Упа подковывал лошадь. Было самое начало мая, и зимняя прохлада уже давала о себе знать по ночам и по утрам, но, несмотря на это, Хетте вдруг показалось, что в коровнике очень душно.

Что ей делать? У Упы с Питом был уговор: как только ферма будет достроена, Хетта станет женой Пита. Они надеялись, что и Франц к этому времени женится на хорошей женщине, но умному и тонкому Францу трудно было найти себе подходящую пару. Пит не станет ждать, она знала это по своему горькому опыту, и он с полным правом мог повести ее к алтарю.

Упа дал свое согласие еще два года назад, и она тогда не возражала. Стеенкампы были хорошими фермерами, у них было больше земли, чем у Майбургов, а Пит слыл сильным и решительным молодым человеком. Он стал еще более решительным, ей казалось, что даже чересчур, так что было боязно даже взглянуть на него. А потом она встретила Алекса. Но она не могла этим объяснить им свой отказ… Да они и не будут слушать никаких возражений от женщины, уже обещанной дедом кому-то в жены. Она долго стояла, прислонясь к перегородке, зная, что должна пойти и приготовить мужчинам поесть, но была не в силах двинуться с места.

Они вошли в дом в тот момент, когда она доставала из печи хлеб. И тут же стало совершенно ясно, что Пит приехал совсем по другому поводу, а не ради того, что так ее страшило. Он бросил на нее быстрый взгляд и коротко поздоровался. Все трое мужчин были чем-то взволнованы, особенно Франц, который, судя по всему, только что вернулся. Он ездил проверить скот.

– Я очень занят, – только и сказал он, входя следом за двумя другими. – Нам нужно наверстывать упущенное. Хозяйствам многих ферм нанесен урон. До зимы предстоит сделать очень многое. Да, я видел, как ты подъехал. Если у тебя ко мне действительно важное дело, так и нашел бы меня сам. – Он протянул Хетте ногу, чтобы она сняла сапог. – В такое время года нечего ждать, что мужчина оставит работу до заката.

– Ты бросил свою настоящую работу два месяца назад, – резко сказал Пит. Франц повернулся, держа вторую ногу на весу, а Пит продолжал: – Ты не единственный такой. Одно небольшое поражение – и вы все разбежались, словно газели при виде льва.

Хетта с такой силой стянула с брата второй сапог, что Франц чуть не упал.

– А не вы ли это были впереди, когда мы бежали? – Иногда бывает необходимо и отступить, но мудрый человек всегда знает, когда нужно остановиться. – Пит обошел вокруг стола и встал перед Францем. – Ты дезертировал из отряда.

– От отряда ничего не осталось. Все кончено, Пит. Мы вернулись туда, где больше всего нужны.

Кулак Пита обрушился на стол.

– Ты как никогда нужен отряду.

– Все кончено.

Франц выглядел измученным и несчастным.

– Еще ничего не кончено. Громче всего лев рычит, когда он ранен. Сам посуди: они удерживают Ледисмит, но сколько для этого нужно людей? Тысяча на каждую сотню наших. Они хоронят своих десятками. Их госпитали переполнены. А в Претории полным-полно их пленных.

Упа тяжело опустился на стул и, хмурясь, переводил взгляд с одного молодого человека на другого.

– Это так, Франц? Брат Хетты повернулся:

– Так было… но из Англии, из Индии, со всей империи прибывают все новые тысячи. И что значит одна тысяча, когда их пятьдесят… сто тысяч? – Он в отчаянии запустил руку в волосы: – Все кончено. Они накатились на нас как огромная волна. Она дошла сейчас до Претории, и их пленные освобождены. – Он взглянул на Пита. – Вчера я повстречал в Ландердорпе Коби Принслу. Даже он согласился, что теперь мы уже не можем остановить их. Для раненого льва они двигаются очень неплохо, не так ли?

– Красные мундиры в Претории? – переспросил Упа, будто не веря.

Франц пододвинул к себе стул и почти упал на него.

– Они больше не носят красные мундиры, – еще раз объяснил он, раздражаясь на старика, живущего в прошлом, – но сейчас их на полмиллиона больше, чем раньше. Война была ошибкой. Она забрала наших мужчин и ничего не дала взамен.

– Он говорит правду? – спросил у Пита Упа.

– Она дала нам возможность заявить о себе всему миру, показать, какими угнетателями являются англичане. И могу сказать, что мы никогда не были так сильны, как сейчас. Мы выставили их дураками. Могучий лев против хрупких газелей… но они увидят, какими мужественными могут быть газели. Девет и Деларет не успокоятся, пока на нашей земле не останется ни одного англичанина. Война окончилась только для слабаков. И Франц Майбург окажется среди них?

Франц покраснел от гнева:

– Слабак, говоришь? По-твоему, так можно назвать человека, оборонявшего Спайонкоп?

Пит подошел к нему и взял за плечи:

– Тогда ты был великолепен. И ты снова проявишь себя во всем блеске.

Хетта смотрела и слушала с таким вниманием, что забыла о сапогах Упы. Нетерпеливое похлопывание по голенищу заставило ее поспешить. Она опустилась на колени и взялась за его ногу. Все ее страхи насчет того, что Пит потребует ее руки, были забыты. Другой, более ужасный страх вытеснил их. Выходит, война не закончилась. Они снова хотят сражаться с англичанами и хотят забрать ее брата. Эта мысль причинила ей такую боль, что она не смогла промолчать.

– Франц выполнил свой долг. Он отомстил за нашего отца. Он нужен здесь, на ферме.

Ее мольба была обращена к деду, но тот по-прежнему хмуро смотрел на Франца.

– Три дня назад я вышел с ружьем пострелять зайцев и увидел льва. Большого льва. Его грива отливала красным в лучах вечернего солнца. Это был старый лев, его изгнали из прайда, и зайцы без всякого страха прыгали вокруг него. – Дед поднял голову и поглядел на Пита. – Из пасти у него текла слюна, он явно был голоден, но не смог бы поймать ни одного зайца. Я думаю, что это был тот красный лев, о котором ты говоришь, Пит Стеенкамп.

– Они больше не носят красные мундиры! – воскликнула Хетта, которой не понравились слова деда.

– Ты пристрелил его, чтобы он не мучился? Упа взглянул на Франца:

– Не мне решать за Господа.

Молодой человек вскочил со стула и в одних толстых носках прошелся по комнате.

– По воле Господа мы вернулись на нашу землю. И продолжать воевать – значит идти против Его воли. – Он протянул руку к Питу: – Что нам делать? Неужели ты не видишь того, что вижу я? Эти люди – они никогда не уйдут.

– Они никогда не уйдут, если мы будем сидеть сложа руки, – бросил Пит.

Франц взорвался:

– Что мы можем сделать? Даже если мы уничтожим их всех, на их место придет столько же других.

Пит подошел к Францу вплотную и посмотрел ему прямо в глаза:

– Даже у англичан силы не бесконечны. Ты сказал, что Господь велел тебе вернуться на ферму? А Деларею и Девету. Он сказал совсем другое. Он сказал, что англичане нуждаются в еде и отдыхе. Он сказал, что им необходимы боеприпасы и медикаменты. А кроме того, Он сказал, что англичане не выдерживают нашего солнца, замертво падают в вельде и им приходится всюду ходить большими отрядами. И эти слова подсказали им, что мы должны теперь делать.

Франц стоял молча, зная, что Пит не кончит, пока не выскажет все. Упа слушал со вниманием, забыв о все еще не снятом сапоге, положив ногу на колени Хетты. А она сидела, ощущая, как одна за другой рушатся ее мечты и надежды. В течение трех месяцев она все ждала, что ненависть утихнет и Алекс вернется.

– Что мы должны делать? – услышала она свой голос.

Все головы повернулись к ней.

Пит подошел и протянул ей руку, помогая подняться. Затем он медленно подвел ее к Францу и отчетливо и страстно заговорил, стоя очень близко от нее:

– Мы должны взрывать их поезда со снаряжением. Мы должны нападать на них по ночам, чтобы они боялись спать. Мы должны перебираться с места на место подобно газелям, чтобы они блуждали по вельду, пытаясь отыскать нас, и падали там в изнеможении. – Он дотронулся до Франца и посмотрел на него. – Вот что сказал им Господь… и мне Он сказал то же самое.

– Нет! – Франц казался решительным и разгневанным. – Ты услышал не тот голос. Сказано, что мы должны обосноваться и процветать на этой, данной нам земле. Мы не сможем достичь этого, если последуем за такими, как ты. Газель может сколько угодно скакать перед старым львом, но молодой лев поймает ее в мгновение ока.

Внезапным резким движением Пит отстранил Хетту и сказал:

– Ты позволишь англичанам уничтожить нас?

– Они нас не уничтожат, мы сами уничтожим себя. – Это была отчаянная попытка заставить слышать человека, ослепленного безумием. – Разве вы сможете взорвать все до единого боеприпасы и провизию? Разве вы сможете нападать каждую ночь и при этом сохранять бодрость? Разве Вы сможете бесконечно скитаться по вельду? Они не сдадутся, и мы пострадаем больше, чем они. Говорю тебе, все кончено.

Они были похожи на двух молодых оленей, готовящихся к смертельной схватке, когда они стоят, выставив рога и роя копытом землю.

– Я корнет ландердорпского отряда. Мы продолжаем борьбу, – бросил вызов Пит.

– Я больше не состою в отряде.

– Ты единственный. – Рога сцепились. – Все покинули свои дома в ответ на мой призыв.

– А я не покину. – Они взглянули друг другу в глаза. – Я не заставлю старика и девушку выполнять свою работу.

– Он стар, но опытен. Девушка полна сил. Они справятся.

– Эта усадьба моя по праву наследования. Рога сцепились снова.

– Они убили твоего отца за то, что он защищал ее. Пытаясь обороняться, Франц сказал:

– У него был сын. А у меня еще нет. Нападавший отступил, но тут же предпринял новую атаку:

– И хорошо. Он не смог бы гордиться своим отцом.

– Я сделал все, что должен был сделать.

– Ты должен сделать больше.

– Это бесполезно. Мы не можем победить.

– Они не должны победить. Ты хочешь, чтобы это было на твоей совести?

Последний отчаянный удар рогов.

– А ты возьмешь на свою совесть новые смерти?

– Лучше это, чем гибель целого народа. – Они схватились намертво, и более сильный тащил проигравшего, бока побежденного вздымались. – Мы выезжаем сегодня вечером с фермы Гробелаара. Садись, поедим и отправимся в путь.

Пит указал на стул, на который присаживался до этого Франц. Тот невидящим взглядом уставился на стул, потом сел. Хетта увидела его лицо и разрыдалась.

– Нет… нет! – Она повернулась, подошла к деду и схватила его за руки: – Возвращение туда убьет его.

Взгляд старика остекленел.

– Господь говорил с ним. Вот что это значит. Спор закончился. Хетта переживала поражение так же молча, как и ее брат. Он съел все, что она подала, потом собрал вещи. Когда он уже уходил, на один короткий миг их глаза встретились, и он сказал ей одну очень странную вещь, но так, чтобы не слышали другие. Упа благословил его и ободряюще улыбнулся, но глаза его были влажны, когда, постояв на пороге, он вернулся в дом.

Еще долгое время, после того как всадники скрылись из виду, Хетта стояла в дверях. Пит сказал ей, что скоро появится здесь, чтобы укрыться и передохнуть, но не эти слова, а фраза брата наполнила ее сердце такой печалью. «Если у тебя когда-нибудь будут сыновья, помяни им меня добрым словом».

Ледисмит оправился от разрушений невероятно быстро. За считанные дни дома и магазины приняли свой прежний облик, сады были очищены, а потери в них восполнены новыми растениями. Ограды были заново выкрашены белой краской, причем расходовали ее в огромных количествах, ямы на дорогах засыпаны, в школах возобновились занятия, а на рынке не было недостатка в товарах. Мужское население города с надеждой на лучшее возвращалось к своим занятиям, женщины заполонили улицы, щеголяя новыми платьями и шалями, слухи и сплетни распространялись как и прежде. Поскольку численность гарнизона увеличилась на несколько тысяч военных, множились увлечения, романы и разбитые сердца. В глазах женщин Ледисмита эти мужчины были настоящими героями.

Сэр Рэдверс Баллер оставался на своем посту в продолжение двух месяцев, в то время как генерал Робертс, прибыв из Англии во главе крупных сил, совершал переход прямо на Блумфонштейн, тесня буров на север. Но уже сейчас было совершенно ясно, что небольшие отряды их солдат остались в Натале и были полны решимости досаждать врагу при каждом удобном случае. Понимая, какое огромное количество солдат зависит от складов с боеприпасами и продовольствием, которое к тому же нужно было доставлять по всей стране по железной дороге из Дурбана и Кейптауна, летучие диверсионные отряды сосредоточили свое внимание на железной дороге. Только таким образом они могли нанести англичанам наибольший урон.

Именно о железной дороге думала Джудит, идя по городу майским утром. Но не войска и снаряжение занимали ее мысли. Она получила письмо от своей матери, в котором та умоляла ее как можно скорее вернуться в Англию. Она сделалась совершенно больной, беспокоясь из-за осады. Кроме того, она пространно писала о тетке Джудит, вверившей себя заботам одного «лица», с которым так опрометчиво заключила союз, и о дочернем долге Джудит как о первейшем в ее жизни. Еще следовало мелодраматическое упоминание о разорванной помолвке, завершающееся советом поскорее уехать, пока ее репутации не нанесен непоправимый ущерб. Правда, не говорилось, каким образом этот ущерб мог быть нанесен.

Если бы она действительно считала, что миссис Берли срочно нуждается в ее присутствии, Джудит немедленно села бы на один из регулярно курсирующих пароходов. Но письмо лишь утвердило ее во мнении, что пожилая дама переживает один из приступов жалости к самой себе. И потом, Джудит вовсе не хотела уезжать. А решение ее тети остаться с полковником и пойти с ним под венец, как только позволит ее здоровье, делало присутствие Джудит в Ледисмите оправданным. Воображая, как армейский капеллан будет совершать церемонию, Джудит не могла не помечтать и о своем соединении с Алексом.

Она так глубоко задумалась, что чуть не столкнулась с каким-то человеком, только что вышедшим из магазина. Только его движение помогло избежать этого. Джудит отступила назад, пораженная, и почувствовала слабость, когда он взял ее за руки, чтобы поддержать.

– Алекс! Я думала о… – она смутилась. – Трудно привыкнуть к такому оживленному движению. Город так долго был тихим.

– Да, – согласился он, потом спросил: – Как ты, Джудит?

– Прекрасно.

– А тетя Пэн?

– Поправляется с каждым днем. Хотя ее левая нога, к сожалению, так никогда и не окрепнет.

– Как печально слышать это. Мне уже давно следовало навестить ее… но ведь ты знаешь, как это бывает.

Она внимательно посмотрела на него.

– Ты был очень занят. Тебе по-прежнему поручают все мыслимые и немыслимые задачи?

Он усмехнулся:

– Уже нет. У меня есть серьезная отговорка.

– Да уж конечно. Как твоя нога?

– Напряжение мышц спадает. Последние дни хожу с большей легкостью.

– Я рада.

Внезапно оказалось, что говорить больше не о чем. Но посланная свыше встреча не должна вот так пропасть. Ей представилась великолепная возможность самой, без участия тети и ее друзей-офицеров восстановить их отношения.

– Наш разговор напоминает медицинский бюллетень, – быстро произнесла она, – а мне хочется узнать и о многом другом. У тебя есть время?

– Ну… я…

– Я уверена, что ты можешь уделить мне пятнадцать минут. Нейлу это всегда удается, да и полковник серьезно занят. Когда я уходила, они с тетей Пэн пили чай. Просто удивительно, как часто теперь его обязанности приводят его к нашей двери.

Он улыбнулся ее словам, и словно солнце прорвалось сквозь зимние тучи. «Я так люблю его! Как он может не видеть этого?» С момента его появления в Ледисмите она виделась с ним довольно часто, но никогда вот так, наедине. Он больше не был таким агрессивным, на смену этому пришла осторожность. Но она знала: одно неверное слово – и он снова бросится в атаку.

– В лице тети Пэн наш доблестный полковник встретил себе достойную пару – решительную и живую леди, если не сказать больше, – заметил Алекс с улыбкой. – Офицеры подтрунивают над стариной полковником, – сказал он, – но, к его чести, он сносит все как мужчина.

– Как это жестоко с их стороны, – посетовала Джудит. Она была согласна обсуждать все что угодно, лишь бы удержать его. – Но так приятно сознавать, что они оба воспряли духом. И выглядят они гораздо лучше.

Его брови взметнулись.

– Опять медицинский бюллетень?

Она засмеялась, и тут же у нее перехватило дыхание.

– Прости. Обещаю больше не говорить ничего подобного.

Он окинул улицу равнодушным взглядом:

– И далеко ты идешь?

– В школу, – быстро солгала она, потому что сейчас это было самое удаленное от них место. И, не давая ему возможности передумать, она двинулась мимо магазинов по настилу улицы. – Она снова открыта, и я пообещала как-нибудь утром заглянуть туда.

Он не сделал попытки предложить ей руку, и они так и шли порознь – он лишь брал ее за локоть, помогая преодолеть ступеньки, потом отпускал руку.

– Где твоя лошадь? – спросила она.

– В конюшне. Мне предписано как можно больше ходить пешком. Сейчас, когда похолодало, это доставляет определенное удовольствие.

– Значит, велосипед все-таки не пришелся тебе по вкусу?

Это было сказано лукаво и с долей дерзости, но он бросил на нее такой взгляд, что она задохнулась.

– А что ты об этом знаешь?

– Только то, что и все, – последовал краткий ответ. – Подобные случаи неизбежно привлекают внимание, а ты прекрасно знаешь и сам, как быстро в этом городе рождаются слухи.

– Да, – он глубоко вздохнул. – Думаю, что мое мнение о велосипедах не изменится в лучшую сторону. Преодолеваешь небольшое расстояние за длительное время и затрачиваешь при этом максимум усилий.

– И максимум решительности, по моему мнению. Все были поражены, получив сообщение, что ты присоединился к прорывающему осаду отряду. Говорили, что почти невероятно, чтобы два человека смогли покрыть такое расстояние на велосипедах.

– Так и есть, – коротко сказал он. – Нам помогли. Они свернули за угол и остановились, чтобы пропустить проезжавшую повозку.

– Нейл что-то говорил о фермере-англичанине, который одолжил вам лошадей, дал еды и оружие. Какое счастье, что вы его встретили.

– Совершенно верно.

Он не отрывал взгляда от дороги перед ним.

Джудит говорила быстро, боясь, что любая пауза в разговоре послужит для него предлогом откланяться, сославшись на какое-нибудь поручение.

– Почему ты пошел на это, Алекс? Ведь ты всегда ненавидел армию… ремесло солдата?

Он по-прежнему глядел вдаль.

– Еще больше я ненавидел положение пленника.

– Тетя Пэн тоже так сказала.

– Да? Как хорошо она все понимает. Почувствовав прилив смелости, она продолжала:

– Нейл сказал, что ты принял участие в страшном сражении, где и получил эти ранения, из-за которых тебя хотели отправить домой. Ты ведешь себя не так, как человек, не желающий иметь ничего общего с армией, и не очень-то торопишься расстаться с ней.

Он ничего не сказал в ответ, только прищурился на солнце, словно и сам хотел найти разгадку. Внезапно она почувствовала, что он отдалился от нее. Она сделала еще одну попытку:

– Это действительно было так страшно, как рассказывает Нейл?

– Спайонкоп? Да.

Не сговариваясь, они остановились и на миг позабыли о полных суеты пыльных улицах. Джудит смотрела на его лицо и читала по нему все то, что он скрывал с того времени, как очнулся на горе в ту звездную ночь.

– Я никогда не смогу забыть этого. До того дня я не понимал внезапности смерти. Она врывается в разговор, который никогда не будет закончен, на одних лицах она оставляет улыбки, на других – недоумение. Взрыв снаряда в одно мгновение уносил жизни шести или семи человек—секунду назад они были полны жизни, секунду спустя они превращались в бесформенные куски мяса.

Он говорил с такой силой, что она почти ощущала его потрясение. Черты лица Алекса стали еще резче, с тех пор как она увидела его въезжающим в город с отрядом, снявшим осаду. Этот человек вырвался из своей внутренней тюрьмы, и Джудит страстно хотела разделить с ним его свободу.

– Но я не подозревал и о медлительности смерти, – продолжил он. Казалось, он забыл, кто она такая. – Некоторые лежали там весь день и всю ночь, пока она, смилостивившись наконец, не отпускала их. – Он все больше погружался в свои мысли. – Жизнь становится немыслимо дорогой, когда ее вот-вот должны у тебя забрать… фальшь исчезает, остается истина. Мне посчастливилось – другие поняли это слишком поздно. – В этот момент он вернулся с далекой горы и снова стал тем человеком, что стоял перед Джудит. Он нахмурился сильнее: – После Спайонкопа никто не сможет, вернувшись в Англию, зажить прежней жизнью. Он никогда не освободится от этих воспоминаний.

Зачарованная человеком, раскрывшимся перед ней, Джудит и сама потеряла ощущение времени, пока мимо не проехала группа всадников, взметнув пыль, от которой запершило в горле. Она закашлялась, и Алекс, увидев неподалеку под деревьями скамейку, отвел ее туда – в тень, на чистый воздух.

– Прошу прощения, – сказала она, поднимая глаза с выступившими от кашля слезами, – мне следовало бы привыкнуть к подобному после всех событий.

Он казался озабоченным.

– Я совершенно бездумно разговорился о таких вещах в неподходящем месте. Извини меня, Джудит.

– Не нужно извиняться, – мягко сказала она. – Я сама попросила, если ты помнишь.

– Да, конечно. – Он поставил на сиденье обутую в ботинок ногу, оперся на нее, снял каску и отер лоб тыльной стороной руки. – Я сказал, что похолодало? В Англии мы назвали бы это чертовски жарким днем. – Он задумчиво посмотрел на Джудит. – Дома сейчас весна.

– И в Ричмонде по берегам реки сирень стоит вся в цвету. Кажется, что прошло так много времени, с тех пор как я видела их.

– Времени прошло много, – он снова нахмурился. – Тебе следует вернуться, Джудит. За тетей Пэн присмотрит полковник. Теперь тебя здесь больше ничего не держит.

Как давят тяжелые башмаки первые застенчивые подснежники, так его слова смяли нежный цвет ее надежд, начавший пробиваться во время их разговора этим утром. А ведь она жила верой…

– Женщину нельзя подвергать испытаниям, через которые прошла ты, – продолжал он. – Особенно такую, как ты.

– Тетя Пэн выдержала еще и серьезную болезнь, – произнесла она непослушными губами.

– Тетя Пэн другая. – Он сосредоточенно рассматривал подкладку каски. – Я не ожидал тогда встретить тебя. Когда я уезжал, ты заказала билет до Англии. Я не знал, что ты осталась.

– Почему тебя это так удивляет? Я поняла, где ты, потому что остаток твоего полка был здесь.

Она слышала холодок в своем голосе, но была бессильна что-либо сделать.

– Я и представить себе не мог, что человек может измениться до неузнаваемости за такое короткое время. Я испытал потрясение, когда понял, кто ты.

– Прости. С моей стороны было глупо падать в обморок тебе на руки. Ты мог подумать, что я слаба духом.

Он быстро поднял голову.

– Нет… вовсе нет. Я просто разозлился. Осада – это не прогулка. Женщины не должны воевать.

Преодолевая горечь, она постаралась улыбнуться:

– Ты говоришь как Нейл.

Он улыбнулся ей странной печальной улыбкой.

– Боже сохрани! – Выпрямившись, он снял ногу с сиденья и надел каску. – Он оказал тебе огромную поддержку в самое тяжелое время. Если ты помнишь, я всегда говорил о нем как об исключительно надежном человеке.

– Да, говорил, – слабо отозвалась она.

Он протянул руку, и ей ничего не оставалось, как взяться за нее. Они находились все еще в полумиле от школы, и она пожалела, что не выбрала место поближе. Теперь каждая минута, проведенная с ним, казалась насмешкой над ее надеждами и мечтами. Он только что с беспощадной ясностью дал понять, что ей нет места в его жизни… и ни малейшей надежды. Ей остается лишь сохранить достоинство и не показать, какой удар он нанес ей. После всего, что он перенес, цепляющаяся за него женщина—последнее, чего он заслуживает.

– Наверное, я скоро закажу билет, – сказала она насколько могла спокойно. – Поскольку война, очевидно, закончилась, скоро на пароходах не будет свободного места – войска начнут возвращаться домой. Ты сможешь вернуться в Англию через несколько месяцев после меня.

– Я не собираюсь возвращаться, – сказал он. – После подписания мирного соглашения я собираюсь уволиться из полка и обосноваться в Южной Африке.

– Обосноваться? – как громом пораженная повторила она.

– Мы с Хеттой поженимся, и я найду работу на железной дороге. Эта профессия всегда привлекала меня… да и здесь мне нравится. А в Англии меня ничего не ждет.

Джудит продолжала идти только потому, что ее ноги двигались в заданном ритме и он поддерживал ее за локоть. Нет, он не разрушил ее надежды, он просто втоптал ее в землю, откуда ей никогда не подняться.

Тем не менее, когда они подошли к школе, она высоко держала голову, попрощалась с ним и произнесла приличествующую случаю фразу, пригласив навестить ее, когда ему будет угодно.

– Спасибо, – сказал он, – но это может быть не скоро. Завтра мы ведем в Гленко состав с оружием. Буры нападают на поезда со снаряжением и боеприпасами. Мы должны выяснить, можно ли положить этому конец.

Он откланялся и пошел прочь, слегка прихрамывая. Она отвернулась, глядя на горы и чувствуя, что никакое, даже самое далекое путешествие не поможет ей забыть эту минуту.

Состав с оружием готовился к отправке, и на железнодорожной станции царила суета. К прибывшим из Дурбана вагонам цепляли дополнительные, и мужчины, срывая голоса, кричали, стараясь перекрыть шипение пара и лязг металла. Рядом с поездом солдаты из роты легкой пехоты и «Даунширских стрелков» получали последние приказы, прежде чем забраться в бронированные вагоны. Это были два обычных вагона, обшитые котельным железом, с прорезями для винтовок.

Алекс посмотрел на своих людей. На их лицах не было видно радости, и он посочувствовал им. Платформы были далеко не идеальны. Возможности для стрельбы из узких прорезей были ограничены, особенно против всадников, перемещающихся быстро и свободно, а отсутствие крыши отдавало их во власть солнца и дождей… и стрелков-буров, которые могли затаиться на склонах гор.

Когда поезд двинулся, все они чуть не попадали с ног.

Алекс удержался и, прислонясь к стенке в углу вагона, глядел сквозь небольшую щель, а мысли его были далеко. Близость потных мужчин в военной форме, скученных на маленьком пространстве, пробудила образы и звуки, которые всегда будут с ним. Ему не нужно было закрывать глаза, чтобы оказаться в их власти. Они без предупреждения охватывали его и отказывались покинуть, пока что-либо не нарушало поток воспоминаний. Поначалу он боролся с ними, но по мере выздоровления увидел всю бесчеловечность Спайонкопа другими глазами. Воспоминания о пережитых страданиях сделали его более терпимым, легкость, с которой прерывалась жизнь, научила его ценить ее и не тратить бездумно.

В тот день он увидел человеческую жизнь во всех ее проявлениях—героизм и трусость, порыв и страх, инстинкт самосохранения и самопожертвование. Там, на плато, он узнал, что он, Алекс Рассел, за человек. Он беспокойно поежился от поднявшейся изнутри злости—злости на впустую прожитые годы: отец подверг его наказанию, которого он не заслуживал. Дни, когда старик лишил его всех прав, заставили его испытать жесточайшую нужду. Он знал, что никогда не сможет ни простить, ни забыть.

Все права вернулись к нему, а Спайонкоп дал больше, чем иные получают за всю жизнь. Отчаянная необходимость начать все заново поддержала его в тот страшный час, когда он почувствовал на себе дыхание вечности, лежа под звездами в окружении мертвецов. Та ночь настолько укрепила его дух, что он смог бороться за свою жизнь. Когда наутро пришли санитары с носилками, их встретил заново рожденный Алекс Рассел, нашедший в себе силы двинуть рукой, чтобы привлечь их внимание. И они поняли, что он остался жив под грудой тел.