Текст книги "Прозрение"
Автор книги: Эмма Драммонд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)
– А мы как раз именно это и сделали.
– Нет, это Пит. Мы в этом не участвовали. Этого не следовало делать.
– Иногда мне кажется, что он слишком уж необуздан.
– А зачем ты пошел с ним? – воскликнул обожающий героя Ян, но на него не обратили внимания.
– Это из-за английского офицера. Он хочет этого, потому что на прошлой неделе встретил его в Ландердорпе. Тот увел у него женщину. Теперь он хочет убить его.
– Это его право.
– Да, это его право.
– Когда он отомстит за Иоханнеса Майбурга, его дикость пройдет.
– Возможно. Но я думаю, тут нечто большее.
– Он не может убить всех англичан.
– Он попробует.
Они засмеялись, обстановка разрядилась, и к ним вернулась их бравада. Они вскочили и начали переодеваться в хаки. Вернулся Пит, одобрил их внешний вид и сказал, что пора отправляться. Им нужно затаиться в горах, пока в два часа ночи не сменится охрана. Они с бахвальством собрали седельные сумки, набитые взрывчаткой, и вышли, даже не взглянув на девушку, которая тихо стояла в углу.
Хетта едва ли заметила их отъезд. После пяти месяцев абсолютной пустоты глубоко внутри нее шевельнулась боль. Английский офицер. Алекс снова в Ландердорпе! Когда отряд скрылся из виду, она подошла к двери и застыла, глядя на конюшню, где стояла, высунув наружу голову, ее лошадь. Наконец она повернулась и пошла, села в кресло-качалку, приведя его в движение, оттолкнувшись непослушными ногами.
Ночные дежурства всегда изнурительны. Человек должен быть особенно бдительным, в то время как сил у него меньше всего. Атака ранним утром обостряет силы нападающих, но не тех, кто охраняет, в течение долгих часов всматриваясь в темноту. Бороться со сном трудно.
У Алекса же появлялось много времени на размышления. Ландердорп пробуждал у него мучительные воспоминания. Он знал, что полковник Роулингз-Тернер отослал его сюда по двум причинам: показать, что он доверяет подчиненному, о котором говорили, что он был любовником бурской девушки из этого района, и заставить Алекса уничтожить мучающие его призраки, встретив их лицом к лицу.
Первые несколько дней он не мог совладать с собой и постоянно смотрел в сторону ущелья Чертов Прыжок, и вид каждой женщины, идущей по улице или едущей в фургоне, запряженном волами, заставлял его пульс учащаться. Он ничего бы не сделал, если бы она появилась, но все равно надеялся хотя бы увидеть ее, надеялся, что выглядеть она будет, как до всей этой трагедии. Он знал, что все кончено, что им нечего сказать друг другу. В этом смысле он одолел этот призрак.
Но полковник не взял в расчет глубину любви, связавшей его и Хетту. Из-за этой-то любви он никогда не забудет ее. Из-за нее он не мог понять, почему она освободила деда. Она должна была знать, что скорее всего предпримет старик. Из-за нее он не мог поверить, что она хотела, чтобы погиб капитан, спящий в ее доме. Желание узнать, что же на самом деле произошло тем утром, после того как она покинула его объятия, никогда не пройдет. Здесь, в Ландердорпе, он еще чаще задавался этим вопросом, зная, что ответ лежит в вельде за ущельем Чертов Прыжок, в четырех часах езды, и зная, что никогда не сможет туда поехать.
Не находя покоя, он встал и подошел к окну комнаты над станционной конторой. Отсюда было хорошо видно все охраняемое пространство и освещаемые фонарями запасные пути. Он обратился мыслями к своим прямым обязанностям.
Через некоторое время его взгляд уловил движение справа. Из тени около станционных ворот появились с полдюжины солдат. Он нахмурился, пытаясь сообразить, кто бы это мог быть, затем позвал через открытое окно:
– Что вы тут делаете? Высокий чистый голос ответил:
– Охрана возвращается с поста, сэр.
Алекс вынул часы. Он удивился, увидев, что еще только половина третьего. Эта ночь кажется длинной. Он смотрел, как солдаты скрываются за паровозным депо. Они выглядели очень неопрятно: форма измята и сидит плохо, и шагали, как новобранцы. Он сделал несколько шагов и сверился с расписанием дежурств, потом, снова нахмурясь, уставился в стену. Все они испытанные солдаты, чтобы позволить себе выглядеть, будто спали прямо в одежде… и кто это говорил с ним таким юношеским голосом с великолепным оксфордским выговором?
С нарастающим чувством беспокойства он сбежал вниз, где дежурили капрал и три стрелка. Они только что заступили и еще не вышли на территорию. Что-то не понравилось ему в тех людях, но он не мог понять, что именно, пока не начал задавать вопросы капралу.
– Разве в расписании дежурств произошли изменения, о которых мне не сообщили? Вы проходили мимо наружной охраны, когда… Понял! – воскликнул он. – У них каски не даунширцев! Боже, куда они пошли?
В два прыжка он был у двери, и здесь его опасения стали реальностью. Он лишь мельком увидел выскользнувшего из тени мужчину, но сразу узнал его. У «английского солдата» была густая черная борода и лицо, которое он уже видел сквозь рейки стойла и с сеновала в коровнике Хетты.
Повернувшись, он закричал:
– Капрал, сигнал тревоги! Буры в английской форме на станции! Примкнуть штыки и постараться их использовать. Ради Бога, стреляйте, только если уверены, что это не наши люди. – Он кивнул двум другим: – Вы идете со мной. Они направились к запасным путям. Капрал, как только придет подкрепление, пошлите его туда.
И с этими словами он бросился вперед, на ходу вынимая револьвер. Едва прозвучал сигнал тревоги, раздались выстрелы. В одну секунду пули буров разнесли лампы, и территория станции погрузилась в непроглядную тьму. Алекс не остановился, его мысль работала четко.
Снова увидев это лицо, вспомнив короткую и грубую сцену в сенном сарае, он внезапно понял, кто надругался над Джудит… и почему. Но хотя гнев захлестывал разум, он приказал себе пока забыть о личной мести.
На запасном пути стоял состав с самыми различными грузами, сформированный для Северного Наталя и задержавшийся из-за поврежденного дальше по ветке пути. Он представлял собой заманчивую добычу для скитающегося отряда буров, а охрана, которую мог обеспечить столь немногочисленный гарнизон, была далеко не достаточна. Нападающие в форме цвета хаки легко справятся с ней.
Его глаза постепенно привыкали к темноте. Он дал знак двум стрелкам замедлить движение и проявлять больше осторожности. Позади них и справа раздавались взрывы и треск перестрелки. Алекс предположил, что буры нарочно затеяли стычки по всему Ландердорпу, чтобы не дать гарнизону сконцентрировать свои силы в одном месте. Прыгающий желтый свет от горящего склада вырвал из темноты перед ними очертания состава.
В нем было восемнадцать вагонов, все загружены: мешки с письмами и посылки, большие партии обуви, одеял и медикаментов, а также палатки, фураж, легкие полевые орудия и всевозможные боеприпасы. Починки путей ждали и лошади – пополнение для кавалерии. Потеря поезда обойдется слишком дорого.
Они пошли шагом, и Алекс поставил двух своих людей за деревьями, а сам собирался оценить ситуацию. Как он и подозревал, охранявшие сам поезд были схвачены и убиты… одурачены формой английских солдат. Их тела лежали рядом с путями. В слабом неверном свете, идущем от горящих строений, было видно, что между вагонами снуют люди и закладывают в каждый из них брикеты взрывчатки. Шнуры вот-вот будут зажжены, и если подкрепление не появится немедленно, будет поздно… а Алекс знал, что все его подчиненные заняты перестрелками в других местах.
Быстро приняв решение, Алекс приказал одному из стрелков забраться на дерево. Это был отличный снайпер, способный уложить любого, кто появится поблизости. Велев другому взять на себя левый край состава, он повернул направо и стал пробираться к последнему вагону.
Ему были видны движущиеся огоньки, и он понимал, что все зависит от времени. Шнуры загорались один за другим, и взрывы последуют в том же порядке вдоль всего ряда вагонов, с обоих концов.
Понимая, что одинаково важно не дать им поджечь все шнуры и самому погасить уже горевшие, он начал стрелять на бегу. Он поразил одного из них в тот момент, когда тот закладывал взрывчатку, и увидел, что он упал. Другого он ранил в ногу, и он покатился с насыпи.
Бросок через открытое место, земля, вскипевшая от пуль, вонзившихся вокруг него, – и он у первого шнура, который сгорел уже до половины. Он выхватил из-за раздвижных дверей брусок взрывчатки, легко затоптал огонь и побежал от вагона к вагону, сознавая бег времени и усилившийся ружейный огонь.
Буры не были дураками и скоро поняли, что происходит. Отставив все другие приказы, они направили оружие на оба конца состава. Стрелка убили сразу—в него попали четыре пули, еще одна ударилась о каску Алекса, и тут же он почувствовал, как другая пуля обожгла шею и по спине потекла кровь. Еще один бур был снят стрелком на дереве. Алекс остался один. Из-за необходимости держаться укрытия он больше не мог двигаться быстро, а шнуры горели с убийственной скоростью.
В этот момент он увидел своего личного противника ярдах в двадцати впереди. Он закладывал взрывчатку в вагон, где, Алекс знал, находятся снаряды для дальнобойных орудий. Если они взорвутся, вместе с ними взлетит на воздух и вся станция. Решать надо было быстро. Показаться – значило быть убитым, поэтому он решил сыграть по их правилам.
Он негромко позвал по-голландски:
– Пит, меня придавило. Помоги мне!
Мужчина поджег шнур, оставил свое занятие и посмотрел вдоль состава в сторону Алекса. Оставаясь в тени, чтобы видна была только форма хаки, он снова позвал:
– Я здесь. Помоги мне!
Сработало. Пит Стеенкамп побежал на звук голоса. Алекс поднял револьвер. Долгое мгновение они смотрели друг на друга как мужчины и как враги. Алекс все прочел в этом лице: решимость, страдание, непреклонность. Но он увидел и безумную ненависть, фанатизм и презрение. Потом светлые глаза застыли в шоке, начал кривиться рот, палец потянулся к курку. Но Пит встретился с человеком, умеющим обращаться с оружием не хуже его самого. Он осел на землю, не выпустив из своей винтовки ни пули.
Алекс смотрел на него – бесформенную кучу в свете выстрелов, гремевших вокруг. Он сделал это не из-за Джудит, понял он, не из-за Хетты… даже не из-за Спайонкопа. Он сделал это из-за формы английского солдата, которая была на нем.
Но времени на такую роскошь, как раздумья, не было. Один лишь взгляд напомнил ему, что шнур на вагоне со снарядами горит очень быстро. Маленький пляшущий огонек неуклонно подбирался к аккуратным цилиндрикам. Покинув укрытие, он бросился туда, но не пробежал и десяти ярдов, как в спину ему ударила пуля, бросив его на землю и причинив боль, какой он не испытал и при Спайонкопе. Не в состоянии остановиться, он катался по земле, надеясь унять жгучую боль в груди.
Движения только причиняли вред. Он лег на бок и сделал вдох, чтобы побороть желание закричать. Зарево на небе напомнило ему о безжалостном солнце, сжигавшем его, когда он лежал на плато восемь месяцев назад. Все повторяется снова, как осязаемый кошмар.
Он почти полностью поверил, что вернулось прошлое, услышав рядом с собой стоны, как и тогда. Слегка повернув голову, он увидел рядом с поездом лежавшего лицом вниз солдата – одного из охраны, которую захватили врасплох и застрелили. Он не был мертв, как думал Алекс, хотя под ним натекла целая лужа крови. Он не был мертв—рука конвульсивно двигалась по земле. Может быть, и остальные живы!
В отчаянии он поднял голову и посмотрел на вагон со снарядами. От шнура осталось несколько дюймов, все пропало. Медленно, усилием воли, которой он в себе и не подозревал, Алекс заставил себя встать на колени, потом сесть на корточки и, содрогаясь от боли, подняться.
Покачиваясь, он двинулся вперед, пот заливал глаза. Шнуру осталось догореть два дюйма. Спотыкаясь и шатаясь, он думал только о том, что должен успеть. Перед глазами у него все плясало и расплывалось. Дважды он падал, но муки тела уже перешли в муки разума, потому что он думал о том, что произойдет, если он не загасит вовремя шнур. Такой маленький огонек… он не может позволить ему превратиться в ревущее пламя катастрофы.
Последний дюйм до связки динамита, он не успеет развязать ее. Повалившись на стену вагона со вздохом, похожим на всхлип, он зажал огонек между ладонями и плотно сжал их. Дикая боль прострелила руку, но он стиснул зубы и держался до тех пор, пока не уверился, что огонь погас.
Он не почувствовал радости или облегчения, только смертельную усталость, которая грозила новым падением на землю. Чтобы предотвратить это, он потянулся обожженной рукой к ручке вагонной двери. В этот момент у соседнего вагона раздался грохот, поднялась волна слепящего света, и взрывной волной его бросило на спину. Чернота, полная и беспредельная, поглотила его.
Солнце зашло уже давно, огонь в кухонном очаге почти догорел. Час перед полночью. В кресле-качалке сидела только оболочка девушки, ее дух вернулся в летний день, когда она услышала веселый голос и подняла глаза на мужчину, который был потрясен, благоговел, но обратился к ней. Этот призыв и покорил ее с самого начала.
Невидящим взглядом смотря на угли, она вспомнила, как солнце освещало его волосы, когда он скакал, чтобы встретиться с ней на их обычном месте рядом с ущельем Чертов Прыжок. Она снова видела выражение радости на его лице. Он уважал ограничения, которые она наложила на их встречи и их отношения, пока она сама не приехала к нему однажды утром, поняв, что хочет большего.
И снова она видела, как он идет с женщиной, которая не имеет на него никаких прав, и она знала, какую боль он испытывает, уходя… и ее собственная боль при виде того, как он уходит.
Потом воспоминания понеслись бурной чередой – все оттенки страсти и боли. Она слышала его голос, с запинкой произносящий голландские слова, видела его потрясенный взгляд. Опять перед ней встал коровник и его руки, схватившиеся за планки перегородки, потом появилась его фигура в свете лампы, которую она держала. Он был промокший и измученный… мужчина из вельда… и она знала, что он навсегда ее мужчина.
Возродившаяся внутри нее прошедшая жизнь отозвалась во всем ее теле любовью к Алексу. В воспоминании она увидела его стоящим у нее на кухне.
«Я ждал, пока он заснет. И вот я здесь, но у меня нет нужных слов».
«Ты – враг!»
«Враг делает так… а так… а так?»
– Алекс!
С протяжным мучительным криком она вскочила с кресла, выбежала из дома, оставив дверь открытой, и вывела свою лошадь из конюшни. Нет времени седлать… времени нет ни на что. До Ландердорпа скакать долго, очень долго, а нападение начнется в два часа.
Лошадь вихрем мчалась по вельду, но все равно недостаточно быстро для девушки у нее на спине и для мужчины в Ландердорпе, который так много раз спрашивал себя: «почему?».
Она знала, что уже слишком поздно, когда выезжала из усадьбы, но красное сияние в небе не заставило ее повернуть назад. Она продолжала скачку, ее душа разрывалась от слов… ее слов… «Поклянись, что ты не был с ней». И его хриплый голос – «Клянусь… клянусь!»
Ночной холод пронизывал ее насквозь, но она не сознавала этого. Она мчалась словно движимая неподвластным ей порывом. Со всех сторон неслись звуки вельда, но ее уши были глухи к ним. Она горела всем тем, что когда-либо было между ними, она слышала только его слова, все слова, сказанные с их первой встречи. Алекс, о Алекс!
У входа в ущелье Хетта соскользнула с лошади и, подобрав юбку, начала карабкаться на скалу, возвышающуюся над Чертовым Прыжком. Из-под ног у нее летели камни и разбивались внизу, руки горели от царапин. Дыхание рвалось из горла, как рыдания, но глаза ее были сухи.
Все выше и выше забиралась она, не чувствуя ни усталости, ни страха, пока не достигла самой высокой точки над ущельем. Она встала, уронив руки и выпустив юбку, которая надулась от ветра. Она смотрела на Ландердорп, такой близкий отсюда. Она стояла неподвижно, будто мертвая, почти не дыша.
Дым немного рассеялся, и она увидела маленькую железнодорожную станцию, освещаемую всполохами ружейного огня. Она различила треск перестрелки. Потом, вслед за вспышкой, которая осветила вагоны на запасных путях, до нее донесся глухой удар. Она схватилась руками за горло и закрыла глаза.
– Прости меня, – прошептала она, не вполне понимая, кому это говорит.
Она повернулась, зная, что должна сделать. Ветер вельда задул сильнее. Ей показалось, что она находится в преддверии ада. Во мраке ночи не было видно края скалы, ничего, что могло бы подсказать, когда очередной шаг приведет в пустоту. Вокруг только чернота и шепот тех, кто также стоял здесь до нее. Она стояла и слушала, чувствуя свое родство с проклятыми.
Она вспомнила свои же слова: «Чернокожие верили, что это место заколдовано. Если человеком овладевали злые духи, они заставляли его творить зло. Притаившиеся в засаде убивали его копьями. Если он был невиновен, боги помогали ему благополучно приземлиться, когда он прыгал в ущелье».
Она одержима злыми духами, в этом нет сомнения. Ее собственный народ отвернулся от нее, души Упы и Франца отреклись от нее. Пит назвал ее шлюхой, предательницей. Ей ничего не остается, как карабкаться задом наперед и встретиться с поджидающими ее копьями.
Она стояла неподвижно и слышала отзвук его голоса из давнего-давнего дня.
«Это не выбор, это—гибель. Если человек ступил в ущелье Чертов Прыжок, он погиб, что бы ни случилось».
«Как печально это звучит».
«Так и есть».
Она повернулась и начала восхождение.
ЭПИЛОГ
Молодой лейтенант, который привел свою группу к усадьбе Майбургов, прибыл из Англии недавно, но он читал о событиях, разыгравшихся здесь ранее в этом году. Конечно, он не одобрял гибели английского солдата, но сжигать жилые дома, по его мнению, – это варварство. Старший офицер, пославший его сюда, сделал это, чтобы познакомить новичка с реалиями на редкость жестокой войны.
Солдаты, составлявшие группу, которая должна была сжечь дом, воевали уже давно. Закаленные в боях, они считали, что бурская девушка—владелица усадьбы—получит по заслугам, отправившись в лагерь к другим женщинам. Женские языки способны нанести гораздо более серьезные раны, чем любое оружие.
Был день в начале декабря, и жара стояла ощутимая. Мужчины ехали вяло и кляли солнце, так часто бывшее их врагом при самых разных обстоятельствах. Они хотели бы вернуться домой, на милый остров, где их ждали пышущие здоровьем жены и розовощекие детишки. Они начинали с чувства терпимости по отношению к врагу, но теперь буры были мертвы и уже не могли оказать никакого сопротивления.
Если бы полгода назад они признали поражение, каждый их этих людей был бы счастлив пожать им руки. А теперь, хоть и не одобряя этого, они вели ту же грязную игру в этой нелепой войне. Эти придурки, потрясающие Библией, верят в закон «око за око», так пусть и получают.
До усадьбы было далеко, а когда солдаты подъехали ближе, лейтенант приказал им двигаться с осторожностью. Все казалось тихим, но они могли легко попасть в засаду, подготовленную отрядом, обычно использовавшим эту усадьбу. Они увидели крепкий дом, выстроенный на манер голландских, с особым вниманием к деталям. Хозяйственные постройки тоже были каменные и вместе с домом составляли приятную картину, не в пример ветхим строениям, которые они видели в вельде.
Все было неподвижно, только слегка волновалось кукурузное поле да проскакивали какие-то маленькие зверьки. Люди не могли не отметить, что эта страна, которую они так часто ругали, была исполнена дикой, живой красоты, а усадьба, подобная этой, могла бы стать раем на земле, не будь она так удалена от цивилизации.
Предосторожности не понадобилось. Они въехали во двор и поняли, что место брошено. И только старый туземец копал какую-то грядку. Он сказал, что должен оставаться рядом с хозяином, и указал на могилу в тени деревьев. Остальные ушли.
Они стали над ним подшучивать, как делали со всякими, кого не понимали, но он продолжал копать и не обратил внимания на то, что они вошли в дом.
Теперь, когда они добрались до места, момент начала поджога оказался трудным. Все помещения были убраны и сверкали чистотой, топчаны-кровати были застелены. Занавески, казалось, только что были выстираны, у очага лежали дрова. На крючке висело пальто, под ним стояли новые сапоги. Из кармана пальто торчала трубка.
Хетта Майбург ушла, как сказал туземец. Они ничего не понимали. Какой смысл вложила женщина в свои действия, когда вымыла все от пола до потолка, зная, что его сожгут? Они почувствовали себя неловко: их предстоящее дело предстало перед ними в еще более неприглядном свете, чем раньше.
Внезапно решение принял капрал. Он повернулся к офицеру и спросил, можно ли начинать. Юноша выглядел бледным, но рассеянно кивнул.
Мебель занялась быстро, и вид огня придал людям решимости, которой им недоставало. Чувство, что отсутствующая девушка долго обдумывала свой последний удар, когда, готовя дом к сожжению, мыла и чистила его, было подавлено ощущением творимого возмездия. Скоро они уже обрывали занавески, выбивали прикладами стекла, срывали со стен полки. Некоторые безуспешно пытались разломать кресло-качалку, но оно было сделано настолько прочно, что они бросили его в огонь целиком и издали победный клич, когда языки пламени начали лизать его. Все, что можно было донести, летело в потрескивающую груду—оказалось, что Хетта Майбург ничего не взяла с собой.
Скоро солдатам пришлось оставить дом. Некоторое время они стояли, созерцая почерневшие от дыма каменные стены. Потом кто-то побежал с горящим куском дерева к коровнику и ткнул в сложенное сено. Громко треща, пламя побежало по сухой траве, поднялось выше, стало лизать потолок, а затем принялось за бочки с яблоками. Крыша провалилась, выбросив сноп искр, которые опустились на крыши хижин для работников, и скоро они уже яростно полыхали.
Их и в самом деле охватило безумие. Несколько человек вскочили на лошадей и принялись убивать скот, закалывая несчастных животных штыками. Лейтенант приказывал им остановиться, но они даже не слышали его. Кукурузное поле было вытоптано. Пламя не смогло одолеть зеленеющие посевы и превратилось в густой вонючий дым, повисший над полями. С оставшимися курами было быстро покончено, и теперь они свисали с седел и ждали возвращения солдат к себе.
Очень быстро невероятно широкое небо оказалось затянутым дымом. От дома, выстроенного с таким трудом и старанием, остались почерневшие руины, окруженные грудами темной золы. Красота, завораживающая людей, превратилась в обвиняющую пустыню.
Они пришли в себя быстро. Оргия разрушения еще одним грузом легла им на душу. Не сговариваясь, солдаты сели на лошадей и приготовились ехать. Они говорили себе, что виновата жара и эта страна, которая так влияет на людей, что заставляет их делать то, что они делают. Они проехали мимо старого слуги, который так и копал что-то рядом с могилой Иоханнеса Майбурга.
Декабрь этого года разительно отличался от прошлогоднего. Жара, дожди, мухи, пыль – все было то же в Ледисмите, но по улицам можно было ходить, не опасаясь, что начнут падать снаряды, было вдоволь пищи и воды. Никто не напрягал глаза, чтобы различить вспышку гелиографа, и не прислушивался к шуму боя с прорывающимися к городу освободителями.
В госпитале было много больных и раненых, но он не был переполнен и не было нужды в медикаментах. В нем царила атмосфера чистоты и порядка, а стерильная чистота коридора вызывала у Джудит желание идти по нему на цыпочках.
Медсестра улыбнулась ей, когда она подошла к двери Алекса.
– Пациент будет счастлив. Он спрашивал о вас весь этот час.
Джудит улыбнулась в ответ:
– Он знает, что я каждый день прихожу в одно и то же время.
– Нетерпеливому человеку кажется, что два часа никогда не наступят. Вот увидите—лейтенант Рассел ждет вас у окна.
– Как он? – быстро спросила Джудит. Сестра развела руками:
– Он сильный человек. Раны затягиваются быстро, насколько это возможно. Что до остального – кто знает? По-разному бывает. Зависит от силы характера человека… и от тех, кто рядом.
– Я понимаю, – тихо сказала Джудит.
Она вошла в палату и молча закрыла за собой дверь. Его кресло действительно стояло у окна, где хоть чуть-чуть ощущалось движение ветерка. Какое-то время она не двигалась. Просто стояла и смотрела на него, собираясь с духом. Когда она почувствовала себя готовой, она нарочно громко переступила, и он быстро повернулся.
– Привет, Алекс. Рада, что ты встаешь. Как ужасно жарко сегодня в помещении, – начала она.
Его лицо осветилось.
– Джудит! Спасибо, что пришла.
– Не за что, – ответила она, рассмеявшись. – Могу сказать, что и сама рада иногда вырваться на волю. С тех поп как тетя Пэн стала миссис Роулингс-Тернер, она говорит только про «полк Реджинальда». Можешь себе представить, как жестоко они спорят.
Он слабо улыбнулся.
– Идеальная пара.
– Думаю, да. Они выглядят очень счастливыми.
– Я рад. Она слишком долго оставалась вдовой. Джудит, глубоко вздохнув, сказала:
– Жизнь забавна, не правда ли? Она приехала в Южную Африку, чтобы выдать замуж меня.
– И попала в свою же западню, – закончил он за нее. – Она всегда слишком вмешивалась в твою жизнь. С полковником это у нее не получилось. – Он беспокойно поерзал на стуле. – Какие последние слухи в городе?
Разочарованная его ответом, она резко сказала:
– Я не собираю сплетни. – Затем немного успокоилась и продолжила: – Тем не менее я расскажу о трех событиях, которые будут тебе интересны. Сегодня утром Нейл отправился в Дурбан. Он отплывает на плавучем госпитале в пятницу. Тебе от него письмо. Он сказал… – она чуть запнулась, – он сказал, что, в конце концов, полк не пострадал от присутствия шалопаев.
Алекс расплылся в широкой улыбке:
– Он далеко пойдет, этот мальчик. Что еще?
Неуверенная в его реакции она подошла к теме осторожно:
– Мы – очень отдаленные родственники, так, Алекс? Я имею в виду наши семьи…
– Ну да, – пробормотал он. – И что?
– Я… я подумала, что сэру Четсворту следовало бы узнать новости откуда-то еще, кроме официальных сообщений, поэтому я написала ему. Оказалось, что он был очень благодарен мне за заботу, судя по его ответу. Там есть письмо и для тебя.
Она смотрела, как меняется выражение его лица, думала о своей любви и хотела только одного: подобрать ключ к замкнутой душе Алекса.
– Ты хочешь узнать, о чем он пишет?
– Нет, – последовал твердый ответ. – Слишком поздно. Меня с ним связывало только чувство вины, и я наконец от него избавился. У него были причины поступить так, как он поступил, но я никогда не прощу его за то, что он сделал меня таким глубоко несчастным. Оставим его с его мечтами о Майлзе.
Джудит была потрясена. Он никогда прежде не говорил так открыто о своем отце, и она почувствовала, что он искренен. Она убрала в сумочку нераспечатанное письмо, поняв, что ей еще предстоит услышать всю историю целиком и понять ее.
– А третье? – спросил он, вторгаясь в ее мысли. – Ты сказала, что у тебя три сообщения.
– Да.
В самый решительный момент она вдруг растерялась. До сегодняшнего дня Алекс казался покорившимся, но сейчас она снова почувствовала в его тоне ожесточенность, напомнившую ей о днях их помолвки.
– Итак?
– В усадьбу Майбургов посылали солдат, и они сожгли ее… уничтожили все.
Он был сражен, она поняла это по тому, как он вцепился в подлокотники, по стиснутым челюстям.
– Когда они прибыли, усадьба была брошена. Она… она, должно быть, догадалась, что им придется это сделать. Я подумала, что ты захочешь знать. – Он кивнул, но ничего не сказал, и она продолжала: – Это лучше, чем попасть в лагерь, Алекс.
– Да, – тихо сказал он. – Думаю, это убило бы ее. – И после долгой паузы: – Спасибо, Джудит. Ты очень хороший друг.
Именно такого поворота она и хотела, но все равно ей пришлось собрать всю свою волю.
– Я хочу быть тебе больше чем другом, Алекс. Мы… мы понимаем друг друга, мы привыкли к обществу друг друга. Все последние недели мы разговариваем о вещах, о которых никто другой и слышать не сможет. И теперь как никогда раньше мы должны объединить наши силы. – Она нервно сглотнула. – Твое кольцо все еще у меня.
– Я уже говорил тебе, чтобы ты вернула его моему отцу, – напряженно сказал он.
– Я… я бы лучше надела его на палец.
Он неожиданно резко, с гневом в голосе ответил:
– О нет, Джудит, мне не нужно благородных самопожертвований.
– Это не будет жертвой, Алекс.
– Разумеется, будет, – отрезал он. – Ты свяжешь себя со слепым человеком. Уверяю тебя, в этом нет необходимости. Я очень быстро осваиваю шрифт Брайля, а когда мне позволят вставать с этого проклятого кресла, я буду очень неплохо ходить. Двери в Холлворте широкие, лестницы пологие, удобные, благодарение Богу. Я найму человека, чтобы он мне помогал, возможно солдата, демобилизовавшегося из полка по состоянию здоровья. Я принял это решение как раз сегодня утром и все распланировал. Я вложу деньги в железную дорогу, стану членом совета директоров одной из компаний. Мне всегда этого хотелось. Очень жаль, что приходится оставить полк… но в глубине души я никогда не был солдатом.
Она закрыла глаза от приступа острой печали. Она думала о том, что он получит крест ордена Виктории за свой подвиг в Ландердорпе, спасший жизни многим людям и лишивший его зрения. Когда она открыла глаза, он все еще рассказывал о своих планах на будущее, с ожесточением обрушивая на нее поток слов.
Перебивая его, она воскликнула:
– Если уж говорить о жертвах, то и ты принесешь свою, Алекс. У меня нет возможности выйти замуж. Кто захочет жениться на женщине, которую…
– Хватит, – резко оборвал он. – Я, кажется, ясно дал тебе понять, что прошлое должно быть забыто. Надеюсь, ты не думаешь, что я отказываюсь от своих слов, что в моих планах нет для тебя места. Я не оставлю тебя, пока ты будешь во мне нуждаться. Но наступит время, и ты почувствуешь себя увереннее, забудешь все, что здесь с тобой случилось. В Англии у тебя появятся новые друзья, твоя жизнь будет свободна от страха. Ты встретишь кого-то, кому, так же как и мне, будет безразлична твоя прежняя жизнь. В Англии…
Слегка выгоревшие на солнце и прикрывающие шею волосы, густые ресницы полуприкрыты, крепкие плечи сердито распрямлены – он снова был похож на того мужчину в розовом саду дивным июньским вечером, какие бывают в Англии. С тех пор прошла целая вечность. Возмущенный и сопротивляющийся жених!
Тогда она нашла убежище в своей гордости. Ради них обоих она не должна повторить этой ошибки.
Встав рядом с креслом на колени, она дотронулась до его руки, и он замолчал на полуслове, удивленный ее близостью.
– Не надо бороться со мной Алекс. Ты достаточно долго это делал.
