Текст книги "Огонь, Вода и Медные Порталы (СИ)"
Автор книги: Эмилия Герт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Глава 16
Иван обошел избушку в поисках листьев лопуха или мать-и-мачехи. Нету! Видимо, в прошлый раз поблизости все вырвал. Приловчился заворачивать в большие листья готовые рулоны бинтов. «Ну, да ладно. Вглубь леса не пойду, тренировка скоро. Упакую то, что есть», – подумал Иван, взял большую кожаную заплечную сумку и стал складывать в неё бинты, тонкие кожаные ремни для остановки крови и снадобья для обработки ран, интуитивно отдавая предпочтения лекарствам по принципу аптечки. Баул получился довольно увесистый и объемный. Иван закинул его на плечо, плотно прикрыл дверь в избушку, и пошел по тропе в сторону усадьбы.
Далёкий гулкий звон колокола донесся тревожным эхом. Иван прибавил шагу: «Что там могло случиться? Пожар, что ли?». Вышел из леса – дыма не видно. Поднялся по склону холма, напрямую заходя в усадьбу с тыла, со стороны казарм и увидел, как в распахнутые настежь ворота парами выезжают дружинники. «Человек сто!», – навскидку прикинул Иван. – «Куда это они? Караульные, должно быть, только что сменились, вон, едят ребята. А эти куда?».
– Что случилось? – отвлёк он вопросом седлающего коня верзилу.
– За рекой враг стоит. Дозорный с границы прискакал с вестью, – поведал дюжий молодец, звеня кольчугой. – Олег повёл свой отряд – стариков – на бой. Остальные сейчас следом будем выдвигаться.
– Я с вами! – крикнул ему Иван, уже направляясь в сторону конюшен. Вошел в стойло к коню, на котором выезжал в последние дни. Вывел коня и оседлал. Снял с плеча рюкзак-аптечку и стал прикреплять её к седлу.
«Надо бы еще хотя бы одну такую аптечку», – подумал. – «А лучше пять».
– Иван! – услышал за спиной знакомый голос. Обернулся. Волхв стоял, опираясь старческой рукой на свой корявый посох и грозно смотрел на парня. – Ты куда это собрался, Иван? – в голосе старца слышалась тревога. – Ты не можешь ехать с ними!
– Еще как могу! – усмехнулся парень и продолжил прикреплять сумку.
– Ты не можешь, Иван! У тебя другая задача здесь! Другая миссия! – голос и взгляд старца звенели сталью.
Иван обернулся к волхву с не менее грозным и решительным видом, но произнес спокойно, исключительно из уважения к старцу:
– Вот чего я точно не могу, Огневед, так это в тереме сидеть, когда враг у ворот стоит! – вступил в стремя и вскочил в седло. – Пойми меня. Сейчас моя помощь там ребятам нужна. Я помню всё, Огневед, что ты говорил о моей миссии. Я вернусь, и мы проведём обряд, а сейчас я ухожу с дружиной, – и тронул поводья, направляя коня из ворот вслед удаляющимся всадникам, оставив старика в глубокой задумчивости.
За воротами толпились люди, и свои, и мимо проходящие ротозеи. Иван проехал мимо них, не всматриваясь в лица, когда девичий вскрик дёрнул его за какую-то внутреннюю струну:
– Ванечка!
Иван замер, но не остановился, решив, что ему показалось. Душа рванулась навстречу девичьему голосу из его снов, отозвалась на этот голос радостно. Показалось, конечно. Не может здесь быть девушки, которая бы так знакомо звала его по имени.
– Ва-а-аня! – громче и как-то отчаянно крикнула девушка.
Иван натянул поводья и обернулся. Конь затанцевал на месте.
Светловолосая девушка в голубом сарафане со всех ног бежала к нему по пыльной дороге. У Ивана не осталось никаких сомнений. Это была именно она. Та девушка. Из его снов.
Но как? Ведь этого не может быть! Откуда она здесь?
Иван спешился, одной рукой удерживая коня под уздцы.
Девушка обхватила его, смеясь и плача, прижалась мокрой щекой к его груди:
– Ванечка! Родной мой! Как же я по тебе соскучилась! – зашептала она жарко, обнимая его. – Наконец-то я нашла тебя!
Волосы её щекотали ему подбородок и пахли какими-то нежными цветами и травами. Иван поднял её лицо, всмотрелся в него, запоминая и, словно вспоминая, её родные черты, вытер ей слёзы и поцеловал. Она радостно ответила на его поцелуй, и это было во сто крат лучше, чем во сне.
Через долгую и слишком короткую минуту Иван снова вскочил в седло и ускакал, догоняя отряд.
* * *
Любогнева вытянула шею и даже привстала в бричке, рискуя вывалиться наружу, лишь бы получше рассмотреть то, что происходило у княжеских ворот.
Сквозь толпу собравшихся зевак, конные дружинники выезжали парами из отворённых ворот и удалялись, издалека напоминая длинную извилистую цепочку, в сторону речного брода.
– Это чегой-то там, а? – вслед за барыней полюбопытствовала Авдотья.
Приблизившись к воротам, Деян натянул поводья, останавливая бричку. Спрыгнул на землю и подхватил Любогневу, помогая спуститься. Авдотье тоже помог и, отпуская, плотоядно подмигнул, пользуясь повышенным любопытством молодой барыни к толпе, задержал в объятьях дольше положенного времени. Служанка, принимая игру, улыбнулась ему в ответ, блеснув глазами, но то, что происходило у ворот, было в разы интереснее, потому, легко отпихнув Деяна, тронулась за Любогневой.
Тётку Лукерью Любогнева узнала сразу, несмотря на то, что видела в последний раз постаревшую сестру отца довольно давно. Лукерья была намного старше отца Любогневы и, учитывая, что сама Любогнева была у отца ребёнком поздним, разница в возрасте с тёткой у неё сложилась значительная. Осторожно лавируя между гомонящими и жестикулирующими людьми, Любогнева приблизилась к нужной ей женщине.
– Доброго здоровьечка, тётушка! – медовым голоском пропела тётке почти прямо в ухо.
– Ой! Любогнева?! – Лукерья от неожиданности всплеснула руками, и во все глаза воззрилась на невесть откуда взявшуюся повзрослевшую племянницу. – Ты как тут?! – пошарила по толпе глазами в поисках брата. – Одна что ли?! – опешила, не найдя объект поиска.
– С прислугой и охраной, – томно махнула рукой в неизвестном направлении Любогнева. – Тебя проведать решила, вот и пожаловала в гости, – обняла тётку. – Примешь?
– Конечно! – заверила пожилая женщина, обрадовавшись родной кровиночке. – Уж, на улице не оставлю!
– А что это у вас тут? – разглядывая всадников, полюбопытствовала племянница.
– Басурманам опять смирно не сидится, – вздохнула тётка. – Ищут смерти своей, вот и припёрлись под самые наши границы. Всё бы им грабить, да наживы искать! – поправила платок. – Поехали размяться наши добры молодцы. Уж покажут лиходеям, где раки зимуют! Отобьют охоту на наши-то земли зариться!
– Ванечка! – раздалось где-то совсем рядом, и светло-русая девчонка, расталкивая локтями толпу, ринулась вслед за одним из отставших всадников. Парень ускакал, не обернувшись. – Ва-а-аня!
Молодец остановился, обернулся. Узнал девушку, спешился. Девчонка неслась к нему со всех ног. Обхватила, как в последний раз. Парень тоже обнял её.
– Ой, Настюшка! – схватилась за голову Лукерья. – Да куда ж ты, милая?! Ой, упустила девку! Достанется мне от Олега! – качала головой женщина, сокрушаясь.
– А кто это? – сощурив чёрные глаза, Любогнева завистливо разглядывала ладную девичью фигурку, которую симпатичный рослый парень при всех обнимал и прижимал к себе, как самое дорогое сокровище. Усмехнулась снисходительно над деревенской дурочкой, бегающей за парнем.
– И когда только сладить-то успели?! – недоумевала Лукерья. – Ох, молодежь! Как быстро-то у них всё! Это помощница моя – Настя, – пояснила племяннице. – А парень-то – княжича нашего сродственник – Иван. Ох, девка! – задохнулась от ужаса женщина, когда Иван поцеловал Настю. – Что творят! Что творят, а?!
Любогнева с дикой силой сдавила тёткину руку, (тётка аж вскрикнула, забыв о Насте и непонимающе взглянув на племянницу!), моментально и навечно возненавидев русоволосую девчонку.
– Вот ведь поганка! – заголосила, некрасиво кривя лицо, Любогнева. – Ни стыда, ни совести! Правда, тётушка? – взглянула на Лукерью, ища поддержки. – Ни жена, ни невеста, а туда же!
– Любогнева, уймись! Ты чего?! – пристрожила племянницу Лукерья. – Не знаем мы, жена она ему, али невеста! Может все и так, да мы не знаем просто.
Скулы Любогневы заострились, так крепко она сжала зубы. Тонкие губы побелели, сомкнувшись в плотную линию. Лента от косы, попавшая в изнеженные, сжатые до побелевших костяшек, пальцы, едва не хрустнула.
Еще недавно взиравшая на Настю со снисходительным высокомерием Любогнева поменялась в лице и уставилась на влюблённую пару уже совершенно другим, пронзительным ненавидящим взглядом. Голова её постепенно склонилась, челюсти она отпустила, отчего щёки надулись, тонкие губы поджались еще сильнее, и вся она как-то нахохлилась, отчего стала похожа на обиженную злобную ворону. Да как же это?! Выходит, она ради него сюда ехала, а он уже какую-то… мымру прилюдно обнимает да целует?! Да кто она такая-то?! Уж точно не ей, Любогневе, чета! Одета простенько! Ни украшений достойных, ни наряда баского! Сама бегом за парнем бегает! Вот умора-то! Авдотька и та на смех поднимет!
Настя вернулась к воротам и пошла мимо людей, никого не замечая и не видя. Слёзы застилали ей глаза. Она старалась их держать, но выходило совсем плохо. Они сами катились горячими солёными дорожками. Ни единого всхлипа. Настя вытерла мокрые дорожки на щеках ладонями.
– Ну что ты, милая? – добросердечная Лукерья, чувствуя свою ответственность за порученную ей девушку, встретила её и обняла. – Не плачь, Настюша! Вернётся Иван! Пойдем, кваску попьем. Любогнева, и ты пойдём! – обернулась Лукерья к племяннице. – Нечего у ворот ртом мух ловить!
Лукерья привела девушек в свою горницу, усадила на лавку под окном и налила обеим по большой берестяной кружке квасу.
– Пойду княжича проведаю, а вы пока признакомьтесь, девоньки, глядишь, подружитесь, – вышла из горницы нянька.
– Об кого это ты там тёрлась? – ласковый голос Любогневы не сумел обмануть Настю, заметившую какой ревнивой злобой и неприкрытым любопытством блеснули глаза новой знакомой. И, то ли Настю покоробила сама форма вопроса, то ли неискренняя интонация вибрирующего голоса подвела Любогневу, но отчего-то эта девушка не вызвала у Насти ни симпатии, ни желания довериться и открыться. Скорее напротив, всё поведение и манеры племянницы Лукерьи кричали о том, что с этой особой нужно быть предельно осторожной.
Вот только Насте в этот момент было абсолютно всё равно до чужой злобы, тут со своими чувствами справиться бы. Сердце её рвалось на части от радости, что она нашла своего Ванечку, а глаза хотели плакать, оттого, что сразу пришлось его отпустить. К этой гремучей смеси чувств примешивалась тревога за него, ведь поехал он в район боевых действий и, хоть и обещал вернуться непременно, легче от этого не становилось. Но что поделать, он же мужчина – защитник, тем более – врач. Его помощь понадобится воинам, и хорошо, что Ванечка сумеет им помочь.
Находиться в одном помещении с навязчивой, любопытной девицей и её липкими вопросами Насте не хотелось. Хотелось на свежий воздух, пройтись и подумать о Ванечке, о том, как сильно она его любит, какой он стал загорелый, похудевший и возмужавший, о его сильных руках, крепко прижавших её к себе, о том, как он обрадовался, увидев её, Настю.
Квас в кружке закончился, слёзы высохли, и чем больше Настя думала об Иване, тем сильнее и настойчивее в её душе разгоралось солнышко её любви и радости оттого, что мытарства её закончились. Ванечка здесь, она нашла его и скоро он вернётся, живой и невредимый. Настя уже не могла справиться с глупой, счастливой улыбкой, то и дело сама собой наплывающей на лицо, поэтому, не ответив на дурацкий вопрос не спускавшей с неё глаз Любогневы, вышла в сени и, спустившись с крыльца, свернула за терем, пошла в тенистый сумрак под плодовыми деревьями вдоль забора. Присела на лавочку под одним из окон.
– Авдотька! – голос из открытого окна звучал отдаленно, но показался вполне знакомым. – Разузнай, где живет княжий родич Иван, с кем знается, что ест-пьёт?
– Да уж это могли и не говорить, барынька, чай, не дурочка, сама все понимаю, – смешливый девичий голос был не знаком.
– Поговори мне! – прикрикнула барынька. – И вот еще. Про Настьку эту тоже всё разузнай. Кто такая? Откуда? Давно ли с Иваном крутит? Серьезно, али просто постель греет?
Ответа не последовало. Настя собралась встать и уйти дальше по тропе, когда из окна над самой головой раздалось полное ненависти:
– Ты у меня еще попляшешь! – берестяная кружка с силой грохнула о широкий деревянный подоконник.
Глава 17
Любогнева обернулась от окна и осмотрела чистенькую тёткину комнатку. Да, невелика. Ей, Любогневе, если она желает здесь остаться, придётся скакать по хлипкой берёзовой лесенке под потолок и спать на полатях. Вряд ли ей удастся загнать на полати престарелую тётку, отвоевав у неё место на лежанке за шторкой. Хотя, если тётка всё время нянчит малолетнего князя, то, скорее всего, и ночует где-то подле него.
Решительно шагнув к двери, девушка открыла двери в сени: «На той-то стороне терема горница, чай, побогаче да попросторнее будет!», – подумала завистливо, осматривая дверь в помещение напротив. Оглядела, расположенную в сенях, печную топку, тремя стенами печи разом обогревающую несколько комнат, в том числе и тёткину. «Хитро!» – подумала, возвращаясь взглядом к двери в помещение напротив. Прислушалась. – «А что же там-то? Никого не слыхать».
Любогнева прошла по длинному полутёмному коридору сеней и потянула на себя, так заинтересовавшую её, дверь на другую половину терема.
– А-ах! – ахнула, задохнувшись от переполнивших грудь эмоций. – Вот это я понимаю – горница! Три красных окна! – огляделась, оборачиваясь вокруг себя. Высокие потолки, крытые коврами широкие лавки, дубовый резной стол, изразцовая печь. – Вольно ж ему дрова-то жечь! Кто же тут живёт?
Взгляд её зацепился за большой овальный предмет на стене, в медной раме и отливающий серебром. Как завороженная, Любогнева приблизилась к зеркалу и, поймав свое отражение, взвизгнула и отскочила в сторону. Любопытство, всё же, оказалось сильнее, и, узнав в отражении себя, девушка посмотрела в зеркало уже смелее.
«Батюшка сказывал, что есть такая штука, где видишь своё отражение, чище, чем в самоваре али в озере. Видно, это она и есть», – остановилась, оглядывая себя, Любогнева. – «Хороша!», – оглаживая шёлк сарафана и поправляя кокошник и бусы, блестя глазами, любовалась собой девушка, вертясь перед зеркалом так и этак.
– Экая роскошь! – оглаживая хрупкую зеркальную поверхность, бормотала, захлёбываясь эмоциями. – Вот бы батюшка купил бы и мне такую штуку! Я бы целыми днями от неё не отходила бы!
– Любогнева! – издали донёсся до Любогневы голос тётки. Ах! Дверь-то в горницу она прикрыть не догадалась, оставила нараспашку! Сейчас тётка сообразит, что тут кто-то есть. Выскользнуть незамеченной уже не удастся. В следующее мгновение тётка уже нарисовалась на пороге горницы. Увидев племянницу перед зеркалом, строго свела брови, насупилась. – Ты чего сюда припёрлась-то, Любогнева? – выдала грозно и возмущенно. – Пойдём отседова! – велела строго, махнув рукой на выход. – Подобру-поздорову. Пока не заприметил никто, – Лукерья подталкивала племянницу в бок, выпихивая почти что силой. – Это княжеские покои! Не смей сюда ходить! Не то и меня на улицу отправят по твоей милости! Я тут живу аки барыня! Не в сенях живу, горенку мне воевода пожаловал! А это, мила моя, дорогого стоит! – гордясь своими заслугами, с достоинством поведала Лукерья.
– Пф! – фыркнула Любогнева насмешливо. Она открыла было рот, чтобы рассказать тётке, как ничтожны её заслуги, раз живёт она в той маленькой комнатке, а не в этой просторной горнице, но памятуя о том, что ей нужно здесь остаться жить, сдержалась в последний момент. Если наговорить тётке гадостей в первый же день, то она, чего доброго, отправит Любогневу обратно в отчий дом, а этого ей никак нельзя делать. У неё, Любогневы, другие планы на эту жизнь. Вот только Иван уехал вместе с отрядом на битву, досада! Попусту время уходит! Ну, да станем надеяться, что он вернётся живым и здоровым! Вот тогда и поглядим на него. А пока нужно тётку отвлечь заботами насущными. – Время уж обедать, тётушка. Чай, обедом-то меня накормите?
– Накормлю ужо! – тётка всё ещё сердилась на любопытную племянницу, поставившую под угрозу её порядочность и благополучие, но смягчилась заметно. – Как раз и искала тебя, чтобы спросить, пойдешь ли обедать? А Настя-то где? – выйдя на крыльцо, заозиралась Лукерья.
– Нешто я ей нянька? – злобно фыркнула Любогнева. – Усвистала куда-то твоя Настя. Нового жениха искать, наверное. Старый-то отвалился.
Лукерья вздохнула, не найдя глазами Насти во дворе:
– Не мели чушь, Любогнева! Ох, и злыдня же ты! Вся в мать-покойницу! Ну, вся в мать! Эх! – снова вздохнула, качая головой. – Ну, вернётся Настюха, сама пойдет есть. Пошли в стряпную избу, отыщем чего съестного, – предложила племяннице.
Любогнева снова тихонько возмущенно фыркнула, но пошла за тёткой, в очередной раз напомнив себе, что здесь у неё есть дела поважнее, а потому гордыню свою она в состоянии пока поумерить и поесть то, чем будут потчевать.
В стряпной избе дородная кухарка им предложила по миске щей и по куску блинной кулебяки, ибо она все утро спешно собирала провизию отряду с собой, не до разносолов было. Лукерья поблагодарила за то, что есть. Любогнева, принимая тарелку со щами, скорчила прокисшую рожицу, но съела всё до крошки. Голод – не тётка. И почему она, собираясь в поездку, не прихватила с собой из отчего дома пару копченых окороков, да жареных гусей? Да потому, что думала о другом! Ей и в голову не пришло, что на княжеском дворе её станут голодом морить!
– Сейчас сходим к волхву нашему – Огневеду, поставим тебя на довольствие, Любогнева, – доедая кулебяку, вещала тётка Лукерья. – Только надо будет тебя делом занять. Так-то, без дела, без пользы тобой приносимой, никто кормить тебя не станет, чай, не барыня.
Любогнева чуть не подавилась травяным чаем. «Какие ж тут у них порядки-то дикие, ей-Богу! Встать бы сейчас да вернуться домой, к нянькам да мамкам! Ага, и оставить Ивана на радость Настьке?! Ну, уж нет! Не на ту напали!», – Любогнева раздраженно пыхтела, допивая чай, но перечить тётке не осмелилась.
Огневеда они нашли в его тереме. Судя по оставленной на столе посуде, он тоже только что закончил трапезу.
Лукерья уважительно поклонилась сидящему на лавке старцу, пихая в спину племянницу, отчего та, вместо того, чтобы догадаться, чего от неё хотят, и согнуть спину, каждый раз недоумённо отмахивалась от тётки и делала шаг вперед.
– Здрав будь, Огневед! – приветствовала тётка волхва.
– И тебе здравствовать, Лукерья! – кивнул ей старик. – С чем пожаловала?
– Да вот, племянница ко мне приехала, погостить, – начала рассказ тётка. – Так хочет помочь, чем может, чтобы без дела не мыкаться да даром княжеский хлеб не есть, – снова подпихивая племянницу в бок, и явно ожидая от неё каких-то слов или действий, продолжила Лукерья, отчего Любогнева возмущенно вытаращилась на неё, готовая сейчас же опровергнуть тёткины слова о своей готовности помогать.
Огневед выслушал Лукерью, посмотрел пронзительным ясным взглядом на племянницу и молвил:
– Ну что ж, коли сильно хочет помочь, отказать не могу. Смотри, девица, вон там, на лавке гора стираной ветоши, – указал рукой в сторону лавки под окном. – Бери ножницы, режь её на повязки для ран, да скручивай трубочкой, – перевёл взгляд на Любогневу. Любогнева стояла столбом, выражая полное недоумение и замешательство: «Они что, серьезно? Они, в самом деле, решили, что я буду что-то подобное делать?». – Что, мудрено? – усмехнулся старец и поднялся. – Ну, пойдём, учить буду.
* * *
Лукерья оставила племянницу на попечение Огневеда и отправилась на свой пост – к спящему княжичу. По дороге присматривалась к встречным, спешащим по своим делам, людям: не мелькнёт ли где Настя? «Не осталась бы голодной девка», – по-матерински переживала Лукерья.
Тяжко, с остановками и передышками, поднявшись на высокое крыльцо, вошла в горницу к княжичу и увидела свою пропажу. Настя сидела у постели малыша и с нежностью поправляла, укрывавший его, тонкий шерстяной плед. Окно в горнице было открыто.
Лукерья всплеснула руками:
– Окошко-то зачем открыла, Настюша? Протянет княжича!
– Не продует, тётя Лукерья! Сквозняка нет, окно далеко. А свежий воздух малышу нужен, как и нам с Вами. Душно в комнате-то! – мягко, но убедительно парировала Настя. – Вы не подумайте только, что я Вас учить взялась, – добавила мягче, – вовсе нет. Просто по опыту знаю, что парить ребенка не стоит. Одеяло тёплое с него тоже убрала. Вы уж простите, ладно? Ему жарко, он вспотел весь. Вот этого вязаного достаточно будет, – и улыбнулась, не нашедшей, что ей возразить, пожилой женщине.
Лукерья вздохнула, отчего-то легко приняв тот факт, что Настя точно лучше неё знает, как будет малышу полезнее и, вспомнив, о чем думала минуту назад, отправила девушку в стряпную избу:
– Скажи, что помощница моя, мол, Олег велел, – напутствовала Настю, выпроваживая на обед. Через минуту в дверь не то постучали, не то поскрёблись. Лукерья подняла голову от вязания. – Чего, вернулась, Настюшка?
Дверь приоткрылась и в горницу заглянула пышногрудая, улыбчивая девица. Позыркала по комнате большими круглыми глазами и, видимо, не найдя того, кого высматривала, натолкнулась взглядом на Лукерью и заметно смутилась:
– Ой… здрас-сьте! – выдавила девица растерянно и хихикнула.
– И тебе не хворать, девонька! – отозвалась Лукерья, ожидая объяснений, чего девушке понадобилось.
– А барынька-то наша где? Любогнева? – поинтересовалась девушка, плавно переместившись внутрь комнаты.
– Барынька твоя делом занята. А ты кто ей будешь? – снова, не переставая быстро шевелить спицами, подняла глаза от вязания Лукерья.
– Так Авдотья я, – представилась девушка. – Прислуга ейная. А там, на конюшне еще Деян – конюх наш. Я это, чего спросить-то хотела… Я спать-то могу и здеся, в сенях на лавке… А вот без еды никак не смогу. Нам бы еды какой раздобыть где…
Лукерья задумалась. А ведь и правда, Любогнева обмолвилась, что с ней прислуга приехала, но потом напрочь о своих людях забыла. Хороша хозяйка! И она, Лукерья, тоже этот момент совсем из внимания выпустила.
– Авдотья, – Лукерья взглянула на девушку, – чтобы остаться здесь, тебе придется работать в прачечной, али в стряпной избе, уж куда пошлют. И конюху вашему придется работать на конюшне. А ежели решите домой вернуться, так воля ваша.
Авдотья хлопала круглыми глазами, но впечатления глупой не производила.
– Тут уж как барынька скажет, – нашлась девушка и снова улыбнулась.
– Идите с Деяном в стряпную избу, скажите с Лукерьиной племянницей приехали в гости, – научила Лукерья, как быть. – У реки три бани, воды натаскайте к вечеру да дров.
Девушка расцвела улыбкой, кивнула:
– Благодарствуйте! – и выскочила из комнаты, только коса взметнулась за ней синей лентой.
* * *
Массивные пружинные ножницы давили на тонкие нежные пальцы нещадно, и Любогнева больше времени дула на налившуюся от опостылевшего металла мозоль, чем резала, брезгливо придерживая двумя пальцами, хоть и стираные, но всё же чьи-то старые портянки.
Она уже люто ненавидела и этого старика, увлеченно смешивающего на столе сухие травы, и весь этот, пропахший зельями и каким-то диким зверем, терем.
Любогневе вспомнились висевшие у батюшки на чердаке свежевыделанные медвежьи да лисьи шкуры. Вот те также на версту воняли псиной.
Любогнева устала и измучилась. Никогда еще ей не приходилось делать что-то настолько отвратительное и неприятное. Будь они все неладны, старик, тётка и их княжеские правила!
Девушка вскрикнула от боли, когда натёртая на ладони водянистая мозоль лопнула. Тяжелые ножницы грохнулись об пол с металлическим лязгом. Туда им и дорога! Любогнева хотела пнуть их изящным кожаным сапожком, но, поймав, направленный на неё, внимательный взгляд волхва, осеклась и, приложив немалые усилия, всё же сдержалась.
Старец отложил травы, поднялся и подошел к молчаливо негодующей помощнице. Взял за руку, развернув к себе ладонь с небольшой ранкой, затем перевёл взгляд на перекошенное злобой лицо девушки.
– Ступай за мной, Любогнева, – старец направился в примыкающую к горнице комнатку. – Эта рана – не рана. Сейчас помажем, дунем, и всё пройдёт.
Любогнева, сцепив зубы, поминутно напоминая себе, зачем она здесь, последовала за ним.
Небольшое помещение было сплошь заставлено этажерками и полками с зельями в стеклянных и керамических сосудах различной величины и цвета и благоухало так, что вздохнуть здесь было нечем.
Огневед снял с полки низкую пузатую банку тёмного стекла, пальцем зачерпнул из неё немного мази и нанёс на ранку, нянчащей руку, Любогневы. Подул, как маленькой и произнёс добрым голосом:
– Ну, вот уже и не болит, – посмотрел на девушку лукаво. У Любогневы опущенные книзу углы губ ушли еще ниже. Подбородок поджался. – Кто твои родители, Любогнева? – спросил старик.
– Отец – в купеческой гильдии состоит уж десятый год, – по привычке задрав нос так, что сумела посмотреть на возвышавшегося над ней волхва сверху вниз, произнесла Любогнева. У Огневеда вокруг глаз побежали морщинки. – А мать свою я не помню.
Огневед задумался на мгновение, затем промолвил:
– А нет ли у твоего отца каких-то особенностей? Может быть, он взглядом лучины зажигает, али ветер нагнать умеет?
Любогнева вытаращилась на старика: «Что за чушь он несёт? Разве станет батюшка такими глупостями заниматься? Слыханое ли дело, глазами лучины зажигать?!».
– Вижу, что нет, – сам себе ответил Огневед на интересующий его вопрос.
– В разъездах он всё время, не до глупостей ему, – строго ответила Любогнева со всем достоинством, на какое была способна.
– А о матери тебе что-нибудь рассказывали? – снова полез с вопросами приставучий старик.
– Да вам-то что за дело такое? – вспылила рассерженная Любогнева. – Лучше б накормили нормально! Голодная весь день тут у вас спину гну!
– Сходи в стряпную, девонька, поешь, – провожая помощницу, Огневед пошёл через горницу. – Может и мне, старику, чего принесёшь?
Любогнева, донельзя возмущенная словами старца, резко развернулась и, уже напрочь забыв про зажившую ранку, широким шагом пошагала в сторону входной двери.
– Чай, не прислуга! Может, еще скажешь горшки за тобой выносить? – донеслось от двери вполголоса. – Сам сходишь, не развалишься, старый пень! – почти неразборчивое бухтение послышалось уже из сеней. – Чёрта с два я сюда еще вернусь! Держи карман шире! Поищи дураков!
Пыхтя от негодования, как холодный самовар, Любогнева вывалилась на крыльцо. На перилах, свесив хвост, примостился большой рыжий кот. Наглыми зелёными глазищами он уставился на Любогневу, отчего у неё по коже моментально прошёл озноб. Ей показалось, что кот что-то увидел в её глазах и понял о ней гораздо больше, чем мог бы рассказать.
– А ну, брысь отседова! Ишь, зенки выпучил! Я тебе! – гаркнула на кота Любогнева и подкрепила свою угрозу, топнув в сердцах каблуком по деревянному крыльцу. Напуганный кот, выпучив глазищи, вздыбился дугой, но насиженного места не покинул.
Любогнева, выпустив пар и почувствовав себя значительно лучше, спустилась с крыльца и павой поплыла в сторону стряпной избы.
Откушав ботвиньи и тушеного кролика с гороховой кашей, вспомнила, что где-то ведь здесь должны быть её слуги. Сидят, поди, голодные, холодные, хозяйку свою ожидаючи. Неплохо было бы и о них позаботиться. А всё тётка со своими дурацкими правилами! Как бы от них отделаться-то?
Любогнева поднялась в тётушкину горенку, никого там не застала, и пошла открывать в сенях двери все подряд. На третьей двери ей открылась картина настолько умиротворяющая и благостная, что Любогнева снова задохнулась от возмущения и ненависти: её родная тётка учила Настю вязать! Маленький княжич спал.
«Вот это работа, так работа!», – завистливо обвела глазами горницу Любогнева. – «Сами, значит, сидьмя весь день сидят – ничего не делают, а меня старому… пню в рабство сдали! Вона как! А еще тётка родная, называется!», – зыркнула на пожилую женщину, обиженно поджав губы. – «Так бы и я посидела у постели спящего-то княжича. Пусть бы Настька сама гнилые онучи резала да пылюку глотала!».
– Ну, что, девоньки, бегите ужнать! – щуря в подступающих сумерках глаза, оторвалась от вязания Лукерья.
– Я уже поела, – через губу выдала Любогнева. – Пойду на лавку выйду, воздухом подышу, – поднялась и, шурша шелковыми юбками, направилась в сени.
– Тётя Луша, Вам принести что-нибудь поесть или Вы сами пойдёте? – спросила Настя пожилую женщину.
– А принеси, Настенька, коли не трудно тебе, – отозвалась Лукерья, зажигая лучину.
* * *
Настя поела и, выходя из стряпной избы, на крыльце едва не запнулась о большого рыжего кота, подкатившегося ей под ноги. От неожиданности тарелка с ужином для Лукерьи едва не выскользнула из её рук. Старец, поднимавшийся Насте навстречу, подхватил тарелку, не дав ей свалиться на крыльцо. Настя, взмахнув свободными руками, на ногах всё же удержалась. Рыжий разбойник, как ни в чем не бывало, расхаживая туда и обратно, стал тереться об Настины ноги и подол сарафана.
– Котик! – Настя наклонилась и почесала лобастую рыжую голову за ушами. Разогнулась и, улыбнувшись седому старику, с интересом наблюдавшему за ней, приняла от него посудину. – Благодарю Вас за помощь, а то осталась бы тётя Луша без ужина! Можно, я угощу его кусочком мяса? – переведя взгляд на котика, поинтересовалась у старца.
– Не порть животину, девица! – твёрдо заявил старик, поднимая вверх седые кустистые брови. – Нельзя кота готовой людской пищей кормить! Кот должен промыслом жить, потому хищник! А Шишок – и подавно, ибо не просто кот, а крысобор!
Настя, внимая важному тону собеседника, прониклась и пообещала никогда больше не пытаться Шишка подкармливать.
– А ты, значит, новая помощница Лукерьи будешь? – хитро прищурившись, поинтересовался старец. Теперь они поменялись местами. Уже он стоял на верхних ступенях крыльца, а Настя внизу, собираясь бежать обратно в терем. Девушка кивнула:
– Меня Настей зовут, – и снова открыто улыбнулась.
– Огневед, – представился старик. – И как тебе? Не скучно занятие, за спящим дитятей приглядывать?
– Да, я еще и понять не успела толком. Будет скучно, найдем, чем себя занять, – еще раз улыбнулась и, попрощавшись, пошла поскорее к Лукерье, пока еда не остыла.
– Тётя Луша, а как давно Вы мальчика купали? – Настя погладила ребёнка по русым кудрям.
– Так другой уж месяц, еще когда сам бегал, – доедая кроличье рагу, поведала Лукерья.
– Понятно, – вздохнула Настя. – Может быть, выкупаем его? С травками какими-нибудь, с чередой?
– Я уж думала в баню его отнести, да помыть, но уж больно несподручно, одной-то, – объяснила нянька. – Да и далековато в баню-то. Тяжело ташшить.
