Текст книги "Суть дела"
Автор книги: Эмили Гиффин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– Нельзя сказать, что он перестал общаться. Просто он не... довел дело до конца...
– Это одно и то же. И ты это знаешь.
Молчание Джейсона пробуждает новую хрупкую надежду.
– Так что же случилось, по-твоему? Я недостаточно красива? – восклицает она, понимая, что это слова страдающего, разочарованного подростка. Вэлери отчаянно не хочется оказаться в той категории женщин, для которых мерилом самоуважения является наличие мужчины, на которого они возлагают свои надежды. И однако же именно к этому она стремится, продолжает упорствовать, задавая эти вопросы.
– Шутишь, что ли? Ты чертовски красива, – подбадривает ее Джейсон. – У тебя лицо. Тело. Весь комплект.
– Так в чем тогда дело? Думаешь, в сексе? Может, я ни на что не гожусь в постели? – спрашивает она, а сама вспоминает наслаждение на лице Ника, когда он входил в нее. Как он гладил ее потом по волосам. Целовал веки. Ласкал живот и бедра. Уснул, обнимая и прижимая к себе.
Прищелкнув языком, Джейсон продолжает:
– Дело обычно не в сексе, Вэл.
– Так в чем же? Я скучная? Слишком пессимистично смотрю на жизнь?.. Слишком большой багаж?
– Все не то. Дело не в тебе, Вэл. Дело в нем... Большинство парней сволочи. Что геи, что натуралы. Хэнк – бриллиант в куче мусора, – говорит Джейсон полным радости голосом, как всегда при упоминании о своем друге. Таким же был и ее голос всего несколько дней назад. – Но Ник... Ничего особенного.
– Он удивительно вел себя с Чарли, – не сдается Вэлери, и в голове у нее мелькают стоп-кадры. – У них установилось взаимопонимание. Связь. Это нельзя подделать.
– То, что он великолепный хирург, привязавшийся к лучшему в мире ребенку, еще не делает его подходящим для тебя. Но я могу понять, почему ты путаешь эти две вещи. Любой на твоем месте перепутал бы. Но этого его поступок выглядит еще хуже. Он как бы... воспользовался своим положением.
Вэлери вздыхает в знак согласия, хотя не может полностью поверить, что Ник столь ловкий и отвратительный манипулятор. Было бы легче, если бы ей удалось в это поверить. Тогда и с братом стало бы проще согласиться, согласиться, что отвергнута из-за недостатков Ника, а не своих собственных.
– На следующей неделе у Чарли назначен к нему визит. А на февраль запланирована еще одна операция, – говорит Вэлери, вспоминая, сколько раз уже смотрела в календарь, прикидывая, что скажет Нику, когда войдет в его кабинет. – Следует ли нам найти другого врача?
– Ведь он лучший, правильно? – спрашивает Джейсон.
– Да, – быстро отвечает она, и сердце ее разрывается, но верность, как ни странно, по-прежнему не исчезает. Вэлери вспоминает, как в течение еще многих месяцев после разрыва с Лайоном она продолжала превозносить его талант, у нее сохранилась одна из его картин – маленькое абстрактное полотно в бирюзовых и кремовых тонах, висящее в коридоре между ее комнатой и спальней Чарли. Удивительно, но Чарли им не интересовался, никогда как будто бы не замечал его. – Ник – лучший, – подтверждает она.
– Тогда пусть остается врачом Чарли, – позволяет Джейсон.
– Хорошо, – соглашается Вэлери, не представляя, что скажет сыну, как объяснит, почему Ник больше не навещает их, почему не стоит звонить ему из школы и вообще откуда бы то ни было. Почему они видятся с ним только в больнице или в его кабинете.
– Насколько виноватой мне следует себя чувствовать? – спрашивает она с мыслью о Чарли, о его словах в машине, что он хотел бы видеть Ника своим отцом.
– По поводу чего? По отношению к Тессе? – уточняет Джейсон.
Она замирает в кресле.
– Я говорила о Чарли. А не о жене Ника... И не скажешь ли ты мне, откуда тебе известно ее имя?
– Разве ты... не называла мне... ее имени? – запинается Джейсон.
– Нет, – абсолютно уверена Вэлери, – не называла.
– Должна была.
– Джейсон. Я знаю, что не называла. Я никогда не произносила ее имени вслух. Откуда ты знаешь, как ее зовут? – требует она.
– Ладно. Ладно... Ты уж приготовься... Оказывается, Хэнк – ее инструктор по теннису.
– Ты шутишь, – говорит Вэлери, утыкаясь лбом в свободную руку.
– Нет.
– Значит, Хэнк знает? О нас с Ником?
– Нет. Клянусь, я ему не говорил.
Она не совсем верит Джейсону, зная, что ее брат – открытая книга, даже когда не влюблен, но в данный момент ей, в сущности, наплевать, и она, онемев, слушает следующие объяснения брата.
– Она уже какое-то время берет у него уроки... Хэнк знал, что ее муж какой-то очень опытный хирург, но ничего не сопоставлял, пока на прошлой неделе она не упомянула об одном из пациентов ее мужа – ребенке, получившем ожог лица на дне рождения.
Сердце Вэлери бешено колотится.
– Что она сказала о Чарли?
– Ничего. Просто сказала, что Ник много работает... Хэнк спросил, что он за хирург, и она ответила, приведя Чарли как пример... Уродливый крохотный мир, а?
– Да. Но не так уж он плох, – отвечает она одной из любимых поговорок их отца.
– Совершенно верно, – снова улыбается Джейсон.
Она вздыхает, переваривая новые сведения о Тессе, рисуя себе праздную женщину, проводящую время в загородных клубах. Напичканную ботоксом гибкую блондинку, балующую себя дневными теннисными матчами, покупками у Неймана Маркуса, ленчами с шампанским в ресторанах, где столы накрыты белыми льняными скатертями.
– Значит, она играет в теннис? Как это хорошо для нее, – произносит Вэлери.
– Тебе тоже следует заняться теннисом. – Джейсон явно стремится сменить тему. – Хэнк сказал, что будет учить тебя бесплатно.
– Нет, спасибо.
– Почему нет?
– Мне же нужно работать, не так ли? Я не замужем за пластическим хирургом. Я лишь сплю с ним, когда его жены нет в городе.
Прочистив горло, Джейсон с укоризной произносит ее имя, мол, выше голову, сестренка.
– Что? – откликается Вэлери.
– Не позволяй этому событию озлобить тебя.
– Слишком поздно.
– Счастье – лучшая месть, знаешь ли. Просто будь счастлива. Это твой выбор.
– Быть счастливой, да? Как жена Ника? – резко отвечает Вэлери. – Хэнк не сказал тебе, насколько она счастлива?
Помедлив, Джейсон говорит:
– Вообще-то он сказал, что она очень милая. В облаках не витает.
– Отлично. Фантастика. – Чувство вины и угрызения совести, одолевавшие ее в субботу утром, сменяются сильной, удушающей ревностью. – Она еще и эффектная, наверное?
Вэлери вся подбирается, сообразив, что никакой ответ Джейсона ее не удовлетворит. Если жена Ника некрасивая, Вэлери почувствует себя использованной. Если Тесса эффектная, значит, она посредственность.
– Нет. Она не эффектная. Он сказал, что она привлекательная. Но ни в коей мере не эффектная.
Вэлери стонет, ее мутит, голова кружится.
– Просто запомни, Вэл, она замужем за обманщиком. Тебе следует пожалеть ее. А не ревновать к ней, – говорит Джейсон.
– Да, – соглашается Вэлери, стараясь убедить себя, что брат прав и ей лучше без Ника, вообще без мужчины. Ник для Тессы – скорее проблема, а не находка. Но она-то понимает: единственное, что изменилось с субботнего утра, – он перестал ей звонить. Она и раньше знала: он женат. Все это время знала, что у него есть жена. Но она хочет чего-то – кого-то, – кто не принадлежит ей и никогда, вероятно, принадлежать не будет. Вот и получает. Это именно то, чего она заслуживает.
Высморкавшись, Джейсон спрашивает, хватит ли у нее сил справиться. Вэлери отвечает утвердительно и отключается. Усилием воли заставляя себя сдерживать слезы, она разворачивает свое кресло и таращится на пятно от воды на потолке.
Через несколько секунд звонит телефон, на дисплее высвечивается «частный вызов». Вэлери отвечает, решив, что это Джейсон хочет вдогонку еще покритиковать Ника, донести какую-то мудрость по части отношений.
– Да? – произносит она.
– Привет, Вэл. Это я, – слышит она. У нее перехватывает дыхание, она понимает, что это по-прежнему ее самый любимый голос в мире.
В душе у нее борются гнев и облегчение, когда она отвечает:
– Здравствуй, Ник.
– Как твои дела?
– Все хорошо, – как можно быстрее и убедительнее отвечает Вэлери. Тон ее холоден, слишком холоден, чтобы означать равнодушие.
– Прости, что я не звонил...
– Ничего. Я понимаю, – говорит она, хотя ни то ни другое правдой не является.
– Я был в таком смятении... пытался разобраться в некоторых вещах...
– Тебе не нужно ничего объяснять. В этом действительно нет необходимости, – заверяет его Вэлери, надеясь, что он все равно это сделает.
– Вэл, – говорит он с мукой в голосе, которая несколько успокаивает Вэлери. – Могу я тебя увидеть? Мы можем где-нибудь встретиться? Мне нужно тебя увидеть. Поговорить с тобой.
Голова у Вэлери идет кругом. Она понимает, что следует ответить отказом. Она должна защитить сердце своего сына, если не заботится о своем. Сейчас Чарли привязан к Нику, пылко привязан, но если она продолжит с ним встречаться, будет только хуже, Ник снова может обмануть ее надежды. Ведь три дня без звонков от него тянутся как три недели. У нее все сжимается в груди, она готовится сказать ему, что это неудачная мысль, что ночь пятницы была ошибкой и что она не может позволить себе еще одной ошибки. Но Вэлери не может этого сделать, не может заставить себя обрубить все концы. Нет, она говорит, что как раз собиралась прогуляться по Коммону и не возражает против его компании.
– Где? Где мы встретимся?
– У Лягушачьего пруда, – как можно безразличнее произносит Вэлери, делая вид, что не связывает с этим выбором никаких надежд или чувств. За этим не стоит желание погулять с ним в ее любимом месте, вместе подышать холодным зимним воздухом. Она и не думает о том, как они берут туда с собой Чарли, чтобы покататься на коньках и выпить потом горячего шоколада. Это не ради яркого фона для воспоминания, которое, как надеется Вэлери, хочет создать Ник. Объяснение, подтверждение, обещание грядущего.
* * *
Через несколько минут, подправив макияж, проведя щеткой по волосам и предупредив секретаря о якобы запланированной встрече, Вэлери закутывается в тяжелое пальто – черное, длинное, с поясом – и шагает по не-приукрашенному центру города. Она минует магазины одежды и электроники, прачечные самообслуживания и винные погребки, бары и этнические рестораны, киоски, торгующие фалафелью, и продавцов жареных орехов. Постепенно кварталы становятся красивее, улицы – уже, и наконец, Вэлери попадает в исторический центр Бостона с булыжными мостовыми, вдали виднеется Южный вокзал, вырисовываясь на бесцветном небе. Вэлери продолжает свой путь в толпе людей, совершающих покупки к празднику, и бесцельно бродящих туристов. Она сворачивает на Франклин-стрит, с выстроившимися вдоль нее внушительными серыми зданиями. И все это время с залива порывами налетает пронизывающий ветер, отчего у Вэлери перехватывает дыхание.
На подходе к парку Коммон она видит печально известного бездомного старика – многие знают его под именем Руфус. Сколько Вэлери себя помнит, он всегда здесь и как будто бы не стареет, морщин на темной коже не больше, чем дюжину лет назад, волосы поседели только на висках. Она встречается с ним глазами и думает, как всегда, когда видит его холодными зимними месяцами: «Почему бы не перебраться во Флориду, Руфус?»
Он улыбается Вэлери, словно помнит по последней ее прогулке здесь, и начинает:
– Привет, дорогуша... Выглядишь сегодня здорово, дорогуша... Есть доллар? Ненужная мелочь?
Голос у него низкий, хриплый и странно успокаивающий. Вэлери останавливается и подает ему пятерку, а он, взяв деньги, говорит ей, что у нее красивые глаза.
Вэлери благодарит, предпочитая верить его искренности.
– Благослови Бог, – произносит старик, прикладывая к сердцу кулак.
Вэлери кивает, поворачивается и возобновляет движение. Ее остроносые черные сапожки не годятся для ходьбы, пальцы на ногах уже онемели, и холод лишает ее остатков оптимизма. Она шагает шире, двигаясь навстречу Нику и своей судьбе. Она предостерегает себя от излишнего драматизма, это всего лишь очередной парень, еще одна глава в ее серой любовной жизни. Она убеждает себя, что лучше знать, чем гадать, неведение – всегда худшая участь.
И вот она в Коммоне, приближается к Лягушачьему пруду, на котором полно катающихся на коньках, часть фигуристов делает это прекрасно, но большинство держатся неуверенно, и всем весело. Внезапно сквозь облака прорывается солнце, отражаясь ото льда. Вэлери забыла взять солнцезащитные очки и прикрывает глаза рукой, высматривая Ника вокруг пруда и даже на катке, словно он вполне мог взять да и надеть коньки, чтобы быстренько дать кружок по льду. Наконец она замечает его: он одет в темно-синее пальто, толстый серый шарф несколько раз обернут вокруг шеи. Прищурившись, он смотрит в сторону Вэлери, но та понимает, что Ник еще не видит ее. Целую минуту или дольше она рассматривает его, потом их взгляды встречаются. Лицо Ника проясняется без улыбки, и он начинает пробираться к ней, глядя под ноги и глубоко засунув руки в карманы.
Она ждет его, несколько раз меняя выражение лица и, наконец, сделав его как можно более непроницаемым. Вэлери понятия не имеет, на что рассчитывать, но точно знает, чего ожидать.
– Привет, Вэл, – говорит он, остановившись перед ней. У него яркие глаза – насколько могут быть яркими темные глаза, – однако Вэлери чувствует, что Ник пришел сюда, чтобы разбить ей сердце. И все равно она не сопротивляется, когда он ее обнимает. Прижавшись щекой к его широкому плечу, она здоровается, но внезапный порыв ветра уносит ее голос.
Наконец они отстраняются друг от друга, Ник смотрит ей в глаза и говорит:
– Я очень рад тебя видеть.
– Я тоже, – отвечает Вэлери, и в груди у нее все сжимается от близкого к страху предчувствия.
Ник плотно сжимает губы и достает из кармана длинную сигарету и спички. Вэлери и не знала, что он курит – голову бы дала на отсечение, что нет, – но она не спрашивает, новая ли это привычка или вернувшаяся старая. Ник чиркает спичкой, сняв перчатки, напоминая Вэлери, насколько умелы его руки.
– А для меня сигарета найдется? – спрашивает Вэлери, когда они трогаются с места.
– Прости. Это была последняя, – напряженно, прерывисто отвечает он и протягивает Вэлери свою сигарету.
– Да нет, не надо, – качает она головой, отказываясь. – Я пошутила. Я не курю... ну, если только выпью.
– Пойдем выпьем? – спрашивает Ник с коротким, нервным смешком.
Вэлери не отвечает, и он задает другой вопрос:
– Как Чарли?
– Отлично,– отвечает она, внутренне ощетинившись, воздерживаясь от каких-либо подробностей.
Ник кивает и затягивается сигаретой. Закрыв глаза, он втягивает дым, потом отворачивается. Он не выдыхает, а просто открывает рот, дым крутится над его головой и быстро рассеивается. Затем Ник оглядывается, бормочет что-то насчет скамейки. Вэлери качает головой и говорит, что предпочитает прогулку – сидеть слишком холодно.
Поэтому они идут вперед, огибая пруд, глядя на веселых конькобежцев, которые двигаются по кругу против часовой стрелки, сливаясь в яркое пятно.
– Ты умеешь кататься на коньках? – спрашивает Ник, их локти случайно соприкасаются.
Вэлери меняет шаг, отодвигается от Ника и отвечает:
– Да.
Затем вздыхает, давая понять, что она здесь не для болтовни. Когда они совершают полный круг вокруг катка, Ник снова нарушает молчание.
– Вэл. Наша ночь вместе... она была поразительной.
Она согласно кивает – это невозможно отрицать, она никогда не сможет это отрицать.
– Ты поразительная.
Вэлери чувствует нервное напряжение, горло у нее сжимается. Ей не нужны комплименты, настоящие или утешительные. Она понимает, к чему все идет, и хочет только итога.
– Спасибо, – снова благодарит она, а затем как можно невыразительнее говорит: – Ты тоже.
Ник внезапно останавливается и хватает Вэлери за руку.
– Мы можем где-нибудь поговорить? Где-то в помещении? – спрашивает он.
Ног Вэлери уже не чувствует, из носа начинает течь, поэтому она неохотно кивает и идет с ним в «Чеснат, 75», в паб на улице с тем же названием. Они находят кабинку в глубине зала, и, когда официантка подходит, чтобы принять их заказ, Вэлери говорит:
– Мне ничего не нужно.
И делает жест в сторону Ника.
Тот качает головой и вопреки ее решению заказывает им два сидра со специями.
– Просто скажи мне, Ник, – просит Вэлери, когда официантка уходит, – скажи мне, о чем ты думаешь.
– Я думаю о многом, – отвечает Ник, почесывая подбородок, покрытый многодневной щетиной.
– Например?
– Я с ума по тебе схожу.
Сердце Вэлери совершает скачок, когда он продолжает, наклонившись к ней через узкий стол и почти касаясь ее лица.
– Я люблю твой вид, твое тело, твой вкус. Я люблю звук твоего голоса и взгляд твоих глаза, когда ты смотришь на меня... Мне нравится, как ты ведешь себя с Чарли. Я люблю тебя такой, какая ты есть.
– Может, это чисто физическое? – спокойно интересуется Вэлери, делая вид, что нисколько не тронута его словами.
– Нет, – непреклонно качает он головой, – это не физическое влечение. Это не влюбленность. Ничего подобного. Я люблю тебя, Вэл. Это правда. И боюсь, это всегда будет правдой.
Теперь она знает ответ, слово «боюсь» выдало его. Он любит ее, но сожалеет об этом. Он хочет ее, но не может иметь. Это его решение. Вэлери чувствует, что внутри у нее все рушится, и в этот момент официантка возвращается с их сидром. Вэлери обхватывает руками теплую кружку, вдыхает густой яблочный аромат, а Ник продолжает, и похоже, что он говорит сам с собой.
– Я знаю минуту, когда это случилось. В тот вечер, когда мы пошли к Антонио и ты сказала, что у Чарли нет отца.
– Так вот почему? – произносит она, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, убрать из голоса малейшую нотку горечи. – Это спасательное мероприятие? Ты спас Чарли... и решил спасти меня?
– Я думал об этом, – говорит Ник, он не отрицает, и это придает его ответу большую достоверность. – Я думал об этом... так же как и спрашивал себя, а что у тебя, не просто ли влечение ко мне. – Он делает большой глоток и заканчивает: – Но я знаю, что это не так. В любом случае не совсем так.
– И для меня тоже, – говорит Вэлери, никогда еще так близко не подходившая к тому, чтобы признаться в любви к Нику. – Я в спасении не нуждаюсь.
– Я знаю, что ты не нуждаешься в спасении, Вэл. Ты ни в ком не нуждаешься... я не знаю человека сильнее тебя.
Вэлери натянуто улыбается, словно доказывая правоту его теории, хотя сама в нее не верит.
– Ты не знаешь, какая ты сильная, – говорит Ник, словно читая ее мысли. – И то, что ты думаешь, будто едва справляешься с жизнью... это так... это так... Не знаю, Вэл. И это я в тебе люблю. Ты одновременно сильная и уязвимая.
Наклонившись к Вэлери, он заправляет прядь волос ей за ухо.
Поежившись, Вэлери произносит:
– Но?
Она знает, что есть «но», что всегда бывает «но».
– Но... я не могу, – голос Ника прерывается, – я не могу это сделать...
– Хорошо, – говорит Вэлери, принимая это за его последнее слово, не видя необходимости в расшифровке, почему он не может это сделать.
– Не надо мне твоего «хорошо», Вэл. Не так просто сорваться с крючка.
– Нет никакого крючка.
– «Крючок» не в том смысле... я просто хотел сказать... я просто хотел сказать, что допустил ошибку, пойдя с тобой по этой дороге. Я думал, при таких моих чувствах к тебе наш поступок оправдан. И в отличие от других мужчин мой роман будет обоснован... Но затем Тесса вернулась домой из Нью-Йорка... и... я не смог поставить себя в это исключительное положение. Поставить нас. И нанести удар всем, кто меня окружает. Моим детям... Чарли...
– И своей жене, – заканчивает за него Вэлери.
Он печально кивает и говорит:
– И Тессе, да... Сейчас у нас не очень хорошие отношения. И я не знаю, что нас ждет в будущем... Но я ее уважаю. И по-прежнему глубоко за нее переживаю... И если я не готов выбросить все это, все эти годы, и дом, и семью, которую мы построили... если только я не готов сделать это прямо сейчас, – говорит он, постукивая по столу, – сегодня, в эту самую секунду, тогда я не могу быть с тобой. Это просто неправильно, как бы мне этого ни хотелось. Просто неправильно.
Прикусив губу, Вэлери кивает, слезы жгут ей глаза.
– Поверь мне, Вэл, я обдумал это со всех сторон. Я пытался найти способ сделать то, чего я хочу... а именно немедленно вернуться с тобой в твою постель... обнимать тебя, заниматься с тобой любовью... просто быть с тобой.
Вэлери сильнее прикусывает губу и дышит все чаще, в последней попытке удержаться от слез.
– Мне жаль, – продолжает Ник, – мне жаль, что я так с тобой поступил. Это было эгоистично и нечестно... И мне бы очень хотелось сказать... что, быть может, когда-нибудь мы будем вместе... может, когда-нибудь положение вещей изменится... но эти слова были бы таким же эгоистичным... пустым обещанием... способом держать тебя на привязи, пока я буду улаживать то, что натворил дома.
– Тебе следует это уладить, – вставляет Вэлери и спрашивает себя, действительно ли она так считает, а если нет, то зачем это говорит.
Ник кивает с мрачным и глубоко несчастным видом.
– Я попытаюсь.
– Это все, что ты можешь сделать, – говорит Вэлери, пытаясь представить себе, как это будет выглядеть. Гадая, будет ли он уже сегодня вечером заниматься любовью с женой. А может быть, уже занимался после той ночи.
– Есть другой врач? Другой врач, к которому мы можем обратиться? – Голос у нее ломается, но Вэлери не поддается. – Полагаю, для Чарли было бы неполезно продолжать видеться с тобой...
Ник согласно кивает, затем достает из кармана визитную карточку и подвигает ее к Вэлери.
Она смотрит на карточку, перед глазами у нее все расплывается, она едва слышит похвалы в адрес другого хирурга.
– Доктор Уолфенден – чудесный врач. Многому из того, что я умею, я научился у нее. Вы ее полюбите. Чарли ее полюбит.
Вэлери благодарит, сдерживая слезы.
Ник кивает, глаза у него тоже блестят.
Взяв карточку, Вэлери говорит:
– Мне пора.
Ник хватает ее за руку.
– Вэл. Подожди. Умоляю.
Она качает головой, говоря тем самым, что ему больше нечего ей сказать. Разговор окончен. Между ними все кончено.
– Прощай, Ник, – говорит Вэлери.
Затем встает и уходит прочь от него, возвращаясь в промозглую стужу.
ТЕССА:
глава тридцать седьмая
Проходят дни, и начинается отсчет времени до Рождества, а у меня такое ощущение, будто я застряла в дурном сне, наблюдая за собой со стороны, за тем, как взрывается брак при помощи всех избитых классических признаков депрессии. Я слишком много пью. Я с трудом засыпаю по ночам, но еще труднее мне выбраться утром из постели. Я не могу удовлетворить свой идущий из глубины, ненасытный голод, сколько бы успокаивающих углеводов ни съела. Мне одиноко, но я избегаю подруг, даже Кейт, и особенно Эйприл, которая оставила мне многочисленные сообщения. Я лгу своим родным, заваливая их болтовней о последних новостях, снимками детей на коленях у Санты и оживляя сообщения B«YouTube» комментариями типа «какая прелесть!» или «вам понравится!», всегда с восклицательными знаками, иногда со смайликами. Я уделяю повышенное внимание детям, с приклеенной неестественной улыбкой напевая без слов рождественские гимны и с диким энтузиазмом открывая окошечки на нашем рождественском календаре. Я лгу Нику, свернувшись калачиком у него под боком, надушившись его любимыми духами и притворяясь очень довольной очередным праздничным днем. А больше всего я лгу себе, убежденная, что своим притворством смогу изменить ход нашей жизни.
Но от нее я избавиться не могу. Не могу избавиться от одержимости той женщиной, которую никогда не видела. Я не уверена насчет подробностей. Не знаю, от нее ли то сообщение и был ли Ник с ней в ту ночь, когда я находилась в Нью-Йорке. Мне неизвестно, что именно видела на парковке Роми. Невинно это выглядело или нет. Занимался ли он с ней любовью, или целовал, или держал за руку, или просто страстно смотрел в глаза, думая обо всем вышеперечисленном. И рассказал ли он ей о наших проблемах или еще как-нибудь предал меня.
Но одно я знаю. Мой муж влюблен в Вэлери Андерсон, в единственную женщину, с которой он подружился, помимо меня. В женщину, ради которой он ушел с работы в середине рабочего дня, поехал в школу, куда я не один месяц просила его съездить, и шептался с ней на парковке на глазах у Роми и всего света, рискуя своей карьерой, репутацией и семьей. В женщину, с которой он познакомился в день нашей годовщины. Все это началось в звездную ночь, когда он впервые увидел ее лицо и лицо ее ребенка, которое он с тех пор вылечил и запомнил, а может, даже и полюбил. Я понимаю это, когда наблюдаю, как Ник открывает холодильник и таращится в него, словно вообще забыл, что там ищет. Я чувствую это, когда он притворяется спящим, услышав мой шепот в темноте. Я вижу, с каким унылым видом по вечерам он укрывает одеялами детей, словно размышляет, каково будет ему в разлуке с ними. Я осознаю это с той уверенностью, которая приходит вместе с неминуемой потерей того, что ты отчаянно хочешь сохранить. Я просто это знаю.
И затем в один холодный безоблачный день, за десять дней до Рождества, когда я уже больше не могу терпеть, входит Ник c выражением лица, которое говорит мне, что и он тоже на пределе. Лицо у него нервное, нос красный, dолосы разлохмачены ветром. Он дрожит, когда я подхожу к нему и разматываю его шарф.
– Где ты был? – спрашиваю я в надежде, что он покупал к Рождеству подарки детям. И мне.
– В Коммоне.
– Что ты там делал?
– Гулял.
– Один?
Он угрюмо качает головой.
– С кем ты был? – спрашиваю я, и внутри у меня все холодеет.
Он смотрит на меня, и я мысленно слышу ее имя в тот момент, когда Ник произносит его вслух:
– С Вэлери Андерсон, матерью Чарли.
Голос у него обрывается, взгляд стекленеет, словно Ник сейчас заплачет, и это приводит меня в ужас, потому что я никогда не видела своего мужа плачущим.
– О, – только и говорю я, или что-то в этом роде. Нечто односложное, указывающее, что я услышала ее имя и понимаю, о ком идет речь.
– Тесса, – произносит Ник, – мне нужно кое-что тебе сказать.
Я в страхе трясу головой. Я предполагаю, что ничего хорошего меня не ждет, я и так уже все знаю, но не хочу подтверждения, раз и навсегда. Затем он падает на одно колено, как в тот день, когда сделал мне предложение.
– Нет, – говорю я, когда он берет меня за руки и прижимает мои ладони к холодным щекам, – скажи, что ты этого не делал.
Он пристально, неподвижно смотрит на меня, потом кивает, движение его подбородка едва заметно.
– Нет, – повторяю я.
Он тянет меня за руки, заставляя опуститься на пол рядом с ним, и шепчет:
– Да, сделал.
– Это был просто поцелуй? – спрашиваю я, глядя ему в глаза.
Он шепчет:
– Нет, это был не просто поцелуй.
– Ты занимался с ней сексом? – спрашиваю я таким спокойным голосом, что пугаюсь сама и невольно задаюсь вопросом, а люблю ли я Ника. Любила ли вообще когда-нибудь. И есть ли у меня сердце. Потому что внутри меня ничего не ломается. Ничего не болит.
– Один раз. Всего один раз.
Но он мог с таким же успехом сказать и «десять», и «сто», и «тысячу». Это могло быть хоть каждую ночь со дня нашей свадьбы. А теперь на глазах у него выступают слезы, и он плачет. Он не плакал, когда в последний раз стоял передо мной, преклонив колено, и в день нашей свадьбы, и в тот день, когда я встала перед ним с пластмассовой указкой, показала на красные линии и сказала, что у нас будет ребенок. Впервые взяв на руки Руби и узнав, что у нас родится мальчик и у него будет сын, которого он всегда хотел, он тоже этого не делал.
А теперь он плачет. Из-за нее. Из-за Вэлери Андерсон.
Я вытираю слезу на его щеке, думая, зачем это делаю и не последнее ли это проявление нежности между нами.
– Прости меня, Тесса. Я так раскаиваюсь, – говорит он.
– Ты меня бросаешь? – спрашиваю я, словно советуюсь с ним, «говядину» или «рыбу» пометить на купоне.
– Нет. Я покончил с этим. Только что.
– Только что? Во время прогулки?
Он кивает:
– Да. Только что... Тесса... как бы я хотел, чтобы этого не было. Я взял бы это назад, если бы мог.
– Но ты не можешь, – произношу я, скорее для себя, чем для него.
– Знаю, – говорит он. – Знаю.
Я смотрю на него, голова у меня кружится, и я вспоминаю все моменты, когда на моих глазах разворачивались подобные сценарии. От неопытнейших девочек-подростков, убежденных, что никогда больше не полюбят, до седых, морщинистых женщин, у которых нет времени найти новую любовь. От обычных домохозяек до самых красивых и известных женщин мира. Передо мной возникает список, как будто подсознательно готовившийся к этому моменту: Рита Хейуорт, Жаклин Кеннеди, Миа Фэрроу, Джерри Холл, принцесса Диана, Кристи Бринкли, Ума Турмен, Дженнифер Анистон. Однако данный список меня не утешает, не дает уверенности, что поступок Ника не связан со мной, это не меня он отвергает, не все во мне.
Я вспоминаю о том теоретическом разговоре на тему «как ты поступишь?», обо всех случаях, когда он возникал, включая совсем недавний – с Роми и Эйприл, ведь к этому моменту, насколько мне известно, Ник мог уже с ней переспать. Что, если Ник так чудовищно со мной поступил? Как отреагирую я?
И сейчас я это узнаю; я снова наблюдаю за собой.
Я обнаруживаю, что не плачу. Не кричу. Не раскисаю, вообще не нервничаю. Я говорю негромко, думая о детях наверху, в игровой комнате, и представляя, как однажды они спросят меня об этом дне, и я прикидываю, что скажу им. Думаю о своей матери, потом об отце, затем снова о матери. О ссорах, которые я невольно слышала, и о ссорах, о которых так и не узнала. Затем я поднимаюсь, выпрямляюсь во весь рост и велю Нику уходить.
– Пожалуйста, – молит он.
Но это слово не смягчает меня, а лишь наполняет ненавистью. Ненависть придает мне сил. «Так не должно быть», – думаю я. Ненависть не должна придавать сил. Но именно это и происходит.
– Уходи, – говорю я.
И меня вдруг осеняет: уйти нужно мне, это я хочу покинуть этот дом и быть одна. Если я останусь, мои силы подведут меня. Я упаду в обморок на кухне и не смогу разогреть в микроволновке куриные наггетсы и высидеть вместе с детьми специальную рождественскую программу Чарли Брауна, просмотр которой я им пообещала. Вид Лайнуса, закутывающего тощее деревце в свое синее одеяло, окажется для меня нестерпимым.
– Убирайся немедленно, – повторяю я.
– Тесса...
– Сейчас же! Видеть тебя не могу!
Затем я делаю шаг назад, медленно отступаю, как будто слежу за своим врагом. Единственным врагом в своей жизни. Я смотрю, как он снова наматывает на шею шарф, и вспоминаю день, когда мы встретились в метро, день, когда я поняла, что брак с Райаном – милым, простым Райаном – ошибка. Ирония судьбы. Мое представление, будто Ник меня спас, это воспоминание пронзает меня вместе с чувством глубочайшего сожаления. Сожаления абсолютно обо всем, что было в нашей совместной жизни. О нашем первом свидании, дне нашей свадьбы, переезде в Бостон, о нашем доме и обо всем, что есть в нем, вплоть до самой пыльной банки чечевичного супа в глубине нашего буфета.
