Текст книги "Суть дела"

Автор книги: Эмили Гиффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Но уверенность пришла, когда Ник позвонил ей по пути домой, чтобы сказать «еще одну вещь». Это было по поводу Чарли, но все профессиональные предлоги были сведены на нет временем звонка, и разговор не закончился, когда одну вещь они обсудили. Нет, они продолжали говорить, пока он не остановился у своего дома полчаса спустя.

– Веселого Хеллоуина, – прошептал он в телефон.

– Веселого Хеллоуина, – прошептала она в ответ.

Затем заставила себя нажать на клавишу отбоя со смешанным чувством печали и вины, представляя дом Ника и трех человек в этом доме. Тем не менее в тот вечер она легла спать с надеждой, что утром он ей позвонит.

* * *

И он сделал это. А затем каждый следующий день за исключением тех, когда она звонила ему первая. Они всегда начинали разговор с обсуждения графта Чарли, или обезболивающих лекарств, или его настроения, но всегда заканчивали еще одной вещью и часто еще одной вещью после этого.

И вот, шесть дней спустя, телефон звонит снова.

– Ты где? – начинает он, больше уже не называясь.

– Здесь, – отвечает она, глядя на спящего Чарли. – В палате.

– Как он?

– Хорошо... спит... А ты где?

– В пяти минутах ходьбы, – говорит Ники и беседует с ней, пока она не слышит его голос в коридоре.

– Привет, – заканчивает он, появляясь из-за угла, опуская в карман блэкберри и широко улыбаясь, как после шутки, известной только им двоим.

– Привет! – отвечает Вэлери, чувствуя, что и сама улыбается, охваченная радостью.

Но после десяти минут легкой болтовни лицо Ника мрачнеет. Сначала Вэлери волнуется, все ли в порядке с графтом Чарли, но потом осознает: дело как раз в обратном, просто Чарли пора домой. Она вспоминает слова Ника о том, что новой коже потребуется около недели, чтобы прижиться, вспоминает, как он смотрел ей прямо в глаза, словно ручался за это. И все равно Вэлери испытывает потрясение и подавленность, как будто никогда не думала о приближении этой минуты.

– Сегодня? – спрашивает она с трепещущим от страха сердцем и со стыдом осознает, что не хочет ехать домой. Она говорит себе, что это только из-за места, в больнице надежнее, но в глубине души знает: дело не только в этом.

– Завтра, – отвечает Ник, и на лице его мелькает выражение, говорящее Вэлери, что и он чувствует то же. Но Ник быстро возвращается к медицинскому аспекту, рассказывает о ходе выздоровления Чарли и лечении, и излагает свой долгосрочный хирургический и ближайший план амбулаторного лечения, сыплет инструкциями и заверениями.

– Примерно через неделю он сможет пойти в школу. В идеале ему по-прежнему нужно носить маску около восемнадцати часов в день. Но изредка ее можно снимать... конечно, если только он не занимается спортом и подобными вещами... И спать он тоже должен в ней. Аналогичное и в отношении шины на руке.

Сглотнув подступивший к горлу комок, Вэлери кивает с вымученной улыбкой.

– Это прекрасно. Прекрасная новость, – говорит она, чувствуя себя, безусловно, плохой матерью, которая встретила подобное сообщение отнюдь не безграничной радостью.

– Я знаю, это страшно, – говорит Ник. – Но он готов.

– Понимаю, – откликается Вэлери и до боли закусывает губу.

– И ты тоже, – так убедительно говорит он, что Вэлери почти верит ему.

На следующий день, получая бумаги и собирая вещи, Вэлери вспоминает, как она в первый раз уходила из больницы с Чарли, когда ему было всего три дня от роду. Сейчас она испытывает то же чувство неминуемой неудачи, боится, что окажется несостоятельной, как только останется дома одна с ребенком. Смягчает ее волнение только ощутимое возбуждение Чарли, который носится по коридору, раздавая всем самодельные открытки, которые он разрисовывал прошлым вечером. Всем, кроме Ника, которого нигде не видно.

Вэлери все ждет его появления или хотя бы звонка и тянет время, как можно дольше подписывая бумаги и складывая свои вещи в тележку. В какой-то момент Вэлери даже спрашивает у Леты, почтенной, с негромким голосом сестры, которая была с ними с самого начала, можно ли им повидаться перед уходом с доктором Руссо.

– Он сегодня не работает, милая, – еще мягче, чем обычно, сообщает Лета, словно боится огорчить этой новостью Вэлери. – Распоряжение он подписал вчера вечером. – Она листает карту Чарли, как будто ищет какого-то утешения, и ослепительно улыбается, когда находит. – Но он хочет видеть вас через несколько дней, – говорит она. – Позвоните вот по этому номеру.

Сестра обводит на бланке номер Ника и передает карту Вэлери. Та в смущении берет документ и отворачивается, гадая, насколько же все написано у нее на лице, если все сестры знают о ее чувствах и о том, как они с Ником сблизились. Но, возможно, он так держится со всеми своими пациентами и их родственниками, и, вполне вероятно, за дружбу она приняла хорошо отработанное и прекрасно налаженное умение подойти к больному. Мысль о том, что он выполняет свою работу и они с Чарли не единственные в этом роде, наполняет Вэлери облегчением и разочарованием.

Вэлери застегивает «молнию» на последней спортивной сумке, пока Лета торопливо выходит, а затем возвращается с креслом на колесиках для Чарли, в котором он в последний раз проедет по коридорам больницы, и с долговязым больничным служащим по имени Горас, который это кресло повезет.

– Оно мне больше не нужно! – радостно кричит Чарли.

– Таково больничное правило, малыш, – говорит Лета.

Чарли в растерянности смотрит на нее.

– Все покидают нас таким образом, золотко, – объясняет сестра. – Поэтому запрыгивай давай. А Горас, может, и даст тебе покрутить колеса.

С радостным кличем Чарли залезает в кресло, а Вэлери оглядывает пустую комнату и в последний раз благодарит место, которое никогда не забудет.

Чарли не спрашивает о Нике до позднего вечера, когда уже лежит в своей кровати, развесив по стенам медового цвета свои поделки и открытки из больницы, окружив себя армией мягких игрушечных зверей и слушая Бетховена, негромко льющегося из айпода, установленного в док-станции.

– Я так и не отдал открытку доктору Нику! – внезапно восклицает он, садясь в постели. – Я с ним не попрощался.

– Мы увидимся с ним через несколько дней, – уговаривает его Вэлери, укладывая его на подушки и включая ночник.

– А мы можем ему позвонить? – Голос Чарли начинает дрожать.

– Не сейчас, милый. Слишком поздно.

– Пожалуйста, – хнычет он, снимая маску. – Я хочу пожелать ему спокойной ночи.

Вэлери знает, что должна ответить, знает и дюжиной разных способов может отвлечь сына от разговора о докторе Нике.

Но она достает из кармана телефон, который держала рядом весь день, и быстро набирает текст: «Мы дома. Все хорошо. Позвони, если можешь. Чарли хочет пожелать спокойной ночи».

Она отправляет сообщение, убеждая себе, что делает это ради своего ребенка. Она действительно делает это ради своего ребенка.

Через несколько секунд телефон звонит.

Вэлери вздрагивает.

– Это он! – говорит она, нажимает на клавишу разговора и прикладывает телефон к уху Чарли.

– Привет, доктор Ник, – говорит Чарли. – Мне не удалось с вами попрощаться.

Вэлери напрягает слух, чтобы расслышать его ответ.

– Нам нет необходимости прощаться, парень. Мы скоро увидимся.

– Когда? – спрашивает Чарли.

– Как насчет завтрашнего дня? Спроси у мамы, свободна ли она.

– Мы завтра свободны, мама?

– Да, – быстро отвечает Вэлери.

Ник говорит что-то еще, но она не может разобрать, и Чарли передает ей телефон.

– Он хочет с тобой поговорить, мама, – поясняет Чарли и, снова надев маску, зевает и закрывает глаза.

Вэлери берет телефон.

– Привет... Прости, что побеспокоила тебя... в выходной день... вечером...

– Прекрати, – говорит Ник. – Ты же знаешь, мне нравится, когда ты звонишь... Мне очень хотелось прийти сегодня... Я скучаю. Без вас обоих.

Вэлери выходит из комнаты, оставив дверь к Чарли приоткрытой, и шепчет в коридоре:

– Мы тоже по тебе скучаем.

В телефоне молчание и потрескивание, пока Вэлери идет к своей кровати.

– Сейчас не слишком поздно? – наконец спрашивает Ник.

– Сейчас? – недоумевает Вэлери.

– Я могу заехать на минутку? Взглянуть на него?

Вэлери закрывает глаза и достаточно долго переводит дыхание, чтобы сказать ему «да». Достаточно долго, чтобы сказать себе в сотый раз, что они друзья. Только друзья.

ТЕССА:

глава двадцать первая

В течение недель перед Днем благодарения я чувствую, что сползаю в неприятное состояние «праздники-дерьмо-и-мне-тоже-дерьмово». Начинается это утром в один из дней, когда я опаздываю забрать Руби из школы. Волосы у меня еще влажные, Фрэнки весь в крошках, но я пристегиваю сына к его автомобильному стульчику, ставлю свой мини-вэн на задний ход и прямиком въезжаю в дверь гаража – закрытую дверь гаража, – что выливается в повреждение стоимостью целых три тысячи долларов.

Позднее в тот же день, несомненно, желая меня утешить, Ларри, типичный татуированный усатый мастер по ремонту гаражных дверей, сообщает, что такое случается гораздо чаще, чем я себе представляю.

– И не поверите, – продолжает он с сильным бостонским акцентом, – чаще всего виноваты мужчины.

– Правда? – проявляю я снисходительную заинтересованность к этой банальности.

Ларри убежденно кивает и говорит:

– Думаю, это случается, так как мужчины более занятые, понимаете?

Я смотрю на него, не веря своим ушам, клокоча от ярости и сопротивляясь настойчивому желанию рассказать Ларри, сколько всего крутилось у меня в голове, когда я покидала утром дом, – гораздо больше, чем может быть в голове моего мужа, когда он выплывает из двери с термосом кофе и новым диском Джеффа Бэка. Насвистывая.

Помимо ощущения собственного идиотизма и сексистского замечания Ларри, больше всего в данном происшествии меня тревожит моя первая, непроизвольная реакция, когда я стояла в гараже, оценивая результаты столкновения, а именно: Ник меня убьет. Эти слова я слышала не раз, почти всегда от подруг, которые сидят дома с детьми, и они всегда действовали мне на нервы, как и сами эти женщины, пытающиеся скрывать от своих мужей покупки, опасаясь неприятностей. И меня всегда подмывало спросить: «Он твой отец или твой муж?»

Внесу ясность: страха перед Ником у меня не было, но я переживала, что он будет мною недоволен. Конечно, втайне он желает, чтобы его жена была немного собранней, но я не помню, чтобы когда-нибудь раньше у меня были подобные чувства.

Ник с пониманием отнесся к моей невнимательности, даже немного позабавился, но это не слишком меня утешило, поскольку не повлияло на лежащую под всем этим правду – расстановка сил между нами изменилась, и я стала превращаться в зависимую, ищущую одобрения жену, в человека, мне незнакомого, о чем и предупреждала меня моя мать.

Через несколько дней это чувство возвращается, когда Райан, мой бывший жених, находит меня в «Фейсбуке», «хочет добавить в друзья», и у меня закрадывается надежда таким образом заставить Ника ревновать; я хочу, чтобы он ревновал.

Вглядываясь в крохотное фото Райана в солнцезащитных очках на фоне мерцающего озера, я звоню Кейт и сообщаю ей эту новость.

– Я знала, он в конце концов с тобой свяжется, – говорит она, ссылаясь на наш спор некоторое время назад, в котором я утверждала, что мы никогда не будем с ним общаться. Во-первых, у меня хранилось категоричное письмо с этим обещанием. Во-вторых, никто из нашего круга друзей не имел от него никаких известий с момент встречи на пятый год после выпуска.

– Принять мне его предложение? – спрашиваю я.

– Черт, конечно. Неужели ты не хочешь посмотреть, чем он занимается? Женат ли?

– Пожалуй, хочу.

– И потом, ты не можешь проигнорировать предложение дружбы – это невежливо, – продолжает Кейт. – Тем более это ты его бросила...

– Значит, если бы он со мной порвал, я могла бы отклонить его предложение?

– Совершенно верно. Это все равно было бы грубовато, но ты была бы по-своему права, – решительно заявляет Кейт, знаток тонкостей общения в социальных сетях и тактики брошенных возлюбленных.

– Хорошо. Соглашаюсь, – произношу я; под ложечкой у меня сосет от любопытства и предвкушения, когда я щелкаю клавишей подтверждения, выхожу прямо на его страничку и читаю последнее сообщение, добавленное накануне вечером: «Райан возвращается домой на пароме, перечитает все в Мидлсексе».

Я молчу, думая о том, как странно окунуться в самую гущу чьей-то жизни, после того как целых десять лет понятия не имела, чем тот человек занимался.

– Ну как? Что ты видишь? – спрашивает Кейт.

– Подожди секунду, – прошу я, просматривая страничку и быстро узнавая, что живет он на Бейнбридж-Айленде, но работает в Сиэтле, отсюда и паром. Он по-прежнему преподает в средней школе английский язык. Женат на женщине по имени Анна Кордейро, у него одна собака – хаски по кличке Берни. Детей нет. В числе его интересов политика, туризм, велосипедные прогулки, фотография и Шекспир. Его любимая музыка: «Радиохед», «Сигур Рос», «Модест Маус», «Ньютрал Милк Хоутел» и «Клэп ёр хэндз сэй е». Книги: слишком много названий. Любимая цитата из Маргарет Мид: «Никогда не сомневайтесь, что небольшая группа умных, преданных своему делу людей может изменить мир». Особых сюрпризов нет. Я сообщаю основное Кейт. Та спрашивает:

– Как он выглядит?

– Все такой же. Только вот носит линзы, – говорю я, вспоминая, каким слепым он был без своих очков с толстыми стеклами. – Или операцию сделал.

– Не облысел?

– Нет.

– А его жена? Красивая или не очень? – допытывается Кейт, словно это ее бывшего мы выслеживаем в Интернете.

– Не знаю. Довольно красивая. Невысокая. Хорошие зубы.

– Блондинка? – предполагает Кейт.

– Нет. Похожа на латинку... или очень загорелая... Сейчас. Я скопирую.

Я посылаю Кейт три фотографии: на одной Райан и Анна рука об руку стоят на причале в красных флисовых куртках, собака, вытянувшись в струнку, замерла у их ног; на другой – Анна победоносно улыбается на горе с заснеженной вершиной; на третьей – Анна крупным планом, с выразительными красными губами, волосы собраны в гладкий низкий пучок.

Мгновение спустя Кейт открывает мое письмо и восклицает:

– Черт! Она же молодая. В дочки годится.

– Пожалуй, она действительно выглядит молодо, – говорю я, осознавая, что никогда, похоже, не сосредоточиваюсь на возрасте, по крайней мере у тех, кто моложе меня. Как будто я сама остановилась на тридцать первом году.

– Тебя это не волнует? – спрашивает Кейт. – Ты не ревнуешь? Может быть, что-нибудь чувствуешь?

Я улыбаюсь потоку ее вопросов и говорю, что ей нужно перейти на кофе без кофеина.

– Я перешла, – признается Кейт.

– Может, тебе завести рыбок? – дразню я подругу. – Считается, что они действуют успокаивающе.

Она смеется и снова спрашивает, не ревную ли я.

– Нет. Не ревную, – правдиво отвечаю я, продолжая просматривать восемьдесят семь фотографий Райана, Анны и их собаки, в большинстве своем идиллические кадры на природе. Более того, я говорю Кейт, что разглядываю их как снимки незнакомых людей, а не мужчины, за которого едва не вышла замуж. – Он выглядит по-настоящему счастливым. Я за него рада.

– Ты напишешь ему? – спрашивает Кейт.

– А следует ли?

– Строго говоря, должен он, раз это он захотел добавить тебя в список друзей... Но переступи через себя, прояви великодушие.

– Что мне написать?

– Что-нибудь общее.

– Например?

– Например... э... «Рада, что у тебя все хорошо, что ты по-прежнему преподаешь, любишь отдых на природе. Всего доброго, Тесс».

Я набираю эти предложения буквально и отправляю, чтобы не мучиться над формулировкой. И тут же моя фотография, где я позирую, появляется на его «стене». По сравнению с его претендующими на художественность снимками мое фото, на котором я застыла вместе с детьми рядом с рождественской елкой, кажется крайне неестественным, в нем нет ни живости, ни непосредственности, пойманных в фотографиях Райана.

– Порядок. Сделано, – говорю я, думая, что надо обязательно сменить фотографию в своем профиле. К сожалению, ничего величественного, с горными вершинами, у меня нет. – Разместила.

– Разместила? На его «стене»? – в ужасе восклицает Кейт.

– Как ты мне и сказала! – паникую я, гадая, какую ошибку я только что допустила.

– Нет! Нет! Я не говорила! Нужно было послать ему письмо по электронной почте. Частным образом. А не на его «стену»! Вдруг он не захочет, чтобы жена его увидела! Она может тебя запрезирать. Или огорчиться.

– Сомневаюсь. Она выглядит абсолютно счастливой.

– Ты же ничего о ней не знаешь.

– Ну так что, мне его удалить?

– Да! Немедленно... О, черт. Мне нужно ехать в парикмахерскую... но держи меня в курсе.

Я со смехом отключаюсь, завороженная последним снимком – черно-белой фотографией Анны, завернувшейся в большое одеяло у костра и с любовью глядящей в объектив. Я опять убеждаю себя, что не испытываю ревности, но не могу отрицать крохотного, неопределенного укола в груди, который повторяется несколько раз в течение дня, заставляя меня возвращаться в «Фейсбук» и снова и снова проверять страницу Райана. К пяти часам он еще не ответил на мое сообщение, но изменил последние сведения на: «Райан благодарит свою жену за предусмотрительность».

Гадая, в чем же заключалась предусмотрительность Анны, я возвращаюсь к фотографии у костра и наконец-то определяю природу возникшей ранее острой боли. Это не ревность, по крайней мере она никак не ассоциируется с Райаном и его женитьбой, а скорее тоска, связанная с Ником, с моим браком, с воспоминаниями о нашем знакомстве, о прошлом. Если и есть какое-то чувство, то это зависть к выражению полного удовлетворения на лице Анны; к тому, что скорее всего Райан вызвал у нее улыбку, он сделал снимок, потом перевел его в черно-белый вариант, а затем вывесил на «Фейсбуке»; зависть ко всему, чего никогда не будет в моем доме. Во всяком случае, теперь.

Уже совсем вечером, когда Райан наконец-то прислал мне ответное электронное письмо («Я тоже рад тебя видеть. Красивые дети. Ты все еще преподаешь?»), я рассказываю Нику о нашей переписке, надеясь получить удовлетворение от его реакции собственника. Или, возможно, услышать ностальгические слова о наших отношениях – ведь именно Райан свел нас вместе.

Но Ник качает головой и говорит:

– Стало быть, у этого парня есть страничка в «Фейсбуке».

Затем берет пульт и включает Си-эн-эн. Андерсон Купер дает ретроспективный сюжет о цунами, на экране мелькают ужасающие сцены разрушений.

– А чем плох «Фейсбук»? – с обидой больше за себя, чем за Райана, спрашиваю я.

– Ну, для начала, это абсолютно пустая трата времени, – отвечает Ник, чуть прибавляя громкость, чтобы послушать рассказ о трагедии британского туриста.

Тем самым он намекает, что у меня есть время, которое можно тратить впустую, тогда как он занятой хирург и у него есть дела поважнее.

– Ничего подобного, – говорю я. – Это отличный способ восстановить связь со старыми друзьями.

– Угу. Скажи это кому-нибудь... Нет, лучше скажи это как его там...

Затем Ник игриво мне подмигивает и снова устремляет взгляд на экран телевизора, безмятежный, как и в самом начале, когда я разорвала помолвку с другим человеком ради простой возможности быть с ним. Когда-то это больше всего мне в нем нравилось – его непоколебимая уверенность в себе, – но теперь это кажется разновидностью безразличия. И, притворяясь, что увлечена документальным фильмом не меньше Ника, я лихорадочно вспоминаю, как все было, как все начиналось.

«Привет, Ник. Это Тесса Тейлер. Из подземки».

Помню, как я писала эти слова, набираясь смелости позвонить ему, практикуясь на Кейт, меняя тон от грустного до страстного и бодрого.

– Повтори-ка, – требовала Кейт со своего излюбленного поста на моем диване-футоне – собственно, только тут и можно было сидеть с тех пор, как полтора месяца назад Райан съехал, прихватив с собой наш диван. – И без вопросительных интонаций на этот раз.

– Что? – спросила я, ладони у меня вспотели.

– Заканчивая предложения, ты как будто задаешь вопрос. Звучит так, словно ты не уверена, кто ты есть... Это Тесса Тейлер? Из подземки?

– Мне кажется, я не смогу этого сделать, – сказала я ей, расхаживая вдоль ширмы в азиатском стиле, отделявшей мою кровать от жилой зоны.

– Ты хочешь, чтобы он стал встречаться с кем-то другим? Или, чего доброго, вообще тебя забыл? – поинтересовалась Кейт, мастер брать на испуг. – Давай. Вопрос времени решает все.

Она извлекла из своей необъятной сумки пилочку для ногтей, бутылочку жидкости для снятия лака, несколько ватных шариков и принялась делать маникюр.

– Я не готова для отношений, – заметила я.

– А кто говорит про отношения? Может, у тебя просто разок в жизни будет классный секс. Неужели это так уж плохо?

– Разок в жизни? А откуда ты знаешь, что у нас с Райаном секс был не классный?

Кейт передернуло, как будто я говорила о ее брате, что было недалеко от истины, так как на протяжении почти всего времени нашего пребывания в колледже мы так и общались втроем.

– А что? Был классный?

Пожав плечами, я ответила:

– Сносный.

Подруга покачала головой, придавая ногтям форму, которую сама она называла «квадровальной».

– Ну а мы нацелены на что-нибудь к северу от сносного. Поэтому бери этот треклятый телефон и звони ему. Сейчас же.

Так я и сделала, набрав номер, указанный на его визитной карточке, и сделав глубокий вдох, пока шли звонки. Затем, услышав несомненно его «алло», я зачитала написанный мной текст, каким-то образом ухитрившись закончить все предложения точкой.

– Кто? – переспросил Ник.

– Э... Мы познакомились в метро, – сказала я, в полном замешательстве и уязвленная.

– Шучу, – сказал Ник. – Конечно, я вас помню. Как дела?

– У меня все хорошо, – ответила я, сожалея, что не попрактиковалась дальше трех предложений. Я посмотрела на Кейт, ища поддержки, и та подняла вверх большие пальцы и жестом показывая, чтобы я продолжала разговор. – А у вас как?

– Не могу пожаловаться... Так как прошел медовый месяц? – спросил он без тени веселости, хотя через несколько недель признался, что это была попытка сломать лед с помощью юмора, но что, едва эти слова слетели у него с языка, как он посчитал себя бесчувственным.

Я нервно рассмеялась и сообщила, что медового месяца не было, так как не было и свадьбы.

– О, – промолвил Ник и продолжил: – Мои соболезнования? Поздравления?

– Спасибо, – сказала я, ответив, видимо, на оба вопроса.

– Итак? Вы звоните просто поделиться новостью? – непринужденно спросил он. – Или пригласить на свидание?

– Поделиться новостью, – сказала я; его подшучивание придало мне смелости. – А насчет свидания – это зависит от вас.

Кейт подняла брови и усмехнулась, явно гордясь моим ответом.

– Ну тогда как насчет сегодняшнего вечера? Вы свободны?

– Да, – ответила я с дико бьющимся сердцем; с Райаном у меня никогда такого небывало, даже перед самым нашим первым разом.

– Вы вегетарианка? – спросил он.

– А что? Это является препятствие к сделке?

Ник рассмеялся.

– Нет... Просто я настроен на бургер и пиво.

– Мне подходит, – сказала я, думая, что ростки фасоли и тофу показались бы мне столь же привлекательными. С Ником Руссо меня устроит все.

– Хорошо. Встречаемся в «Бургер джойнт» в «Паркер меридиен»... Вы знаете это место?

– Нет, – ответила я, спрашивая себя, следовало мне это знать или нет... не изобличит ли это меня как домоседку, которой я была с Райаном и что поклялась изменить.

– Этот отель расположен на Пятьдесят шестой улице... между Шестой и Седьмой авеню, ближе к Шестой... Входите в вестибюль – и сразу между стойкой регистрации и стойкой менеджера имеется маленькая штора и табличка «БУРГЕР ДЖОЙНТ». Я буду там и подержу наш столик.

Я лихорадочно записала его указания на обороте своего текста, теперь уже потными и трясущимися руками. Затем спросила о времени встречи, он ответил – в восемь.

– Хорошо, – сказала я. – До скорой встречи.

Услышав ответ Ника, я по голосу поняла, что он улыбается:

– До скорой встречи, Тесса из подземки.

Я дала отбой, зажмурилась и легкомысленно, по-девчачьи заверещала.

Чертыхнувшись, Кейт изрекла:

– Иди, Тесса. То есть, строго говоря, ты должна была сказать об уже имеющихся планах. В следующий раз хотя бы зажми трубку и сделай вид, что смотришь свой календарь. И никогда не соглашайся на свидание в этот же день...

– Кейт! – воскликнула я, бросаясь к гардеробу. – У нас нет времени на урок по искусству свиданий. Мне нужно найти, в чем я пойду.

Кейт улыбнулась:

– Лифчик на поролоне, черные тонги, туфли на шпильках.

– С лифчиком на поролоне и тонгами согласна... Но мы идем в заведение, которое называется «Бургер джойнт». Я не очень уверена, что там уместны шпильки.

Кейт с мрачным видом проследовала за мной к гардеробу.

– «Бургер джойнт»? Господи, надеюсь, он не скупердяй. Да и вообще странное место для встречи с врачом.

– Он еще учится, – заметила я. – А бургеры я люблю.

– Что ж, если он настолько хорош, как ты говоришь... он сумеет с этим справиться.

– Да, он настолько хорош.

– В таком случае давай перейдем к делу, – заявила Кейт, перебирая мою одежду.

Через несколько часов я стояла в прохладном вестибюле «Паркер меридиен» в джинсах, черном открытом топе и расшитых бижутерией босоножках-шлепанцах. При других обстоятельствах столь затрапезный вид не встретил бы одобрения Кейт, но в этот вечер она дала добро, учитывая дрянную забегаловку и приглашение в последний момент.

Распаренная от поездки в душном такси, я обмахнулась рукой, вдохнув аромат новых духов, которые купила ранее в этот же день с мыслью о Нике, преисполненная решимости не тащить за собой в новую жизнь старые запахи. Затем нашла вход в ресторан, сделала глубокий вдох и театральным жестом распахнула драпировки, которые шли во всю высоту помещения и отделяли «Бургер джойнт» от вестибюля. И там стоял он, прямо передо мной, даже красивее, чем я помнила – его красота резко контрастировала с желтым освещением, виниловыми перегородками кабинок и случайными газетными вырезками на стенах, обшитых панелями под дерево.

Ник с улыбкой шагнул навстречу мне, потом посмотрел на мою левую руку и сказал:

– Кольца нет.

– Кольца нет, – подтвердила я, ничего не добавив, поскольку помнила предупреждение Кейт не говорить о Райане.

– Так вы мне больше нравитесь, – улыбаясь, проговорил Ник.

Я улыбнулась в ответ, проведя большим пальцем по лишившемуся кольца безымянному и чувствуя нарастающее внутреннее убеждение в правильности поступка. Затем он спросил меня, что я хочу к своему бургеру, и когда я сказала – только кетчуп, кивнул и указал на единственную свободную кабинку в углу.

– Займите ее для нас, пожалуйста. Или это сделают другие, и очень быстро.

Последовав его указаниям, я села за стол в кабинке, не сводя глаз со спины Ника и пытаясь решить, что же меня восхищает в нем больше – его умение взять инициативу в свои руки или идеально сидящие джинсы.

Через несколько минут он присоединился ко мне с двумя завернутыми в фольгу бургерами и кувшином пива. Наполнил два стакана, поднял свой и провозгласил:

– За лучший бургер, который вы когда-либо ели.

Я улыбнулась и подумала: «За лучшее первое свидание, которое когда-либо у меня было».

Затем Ник посерьезнел и сказал:

– Я рад, что вы позвонили... не надеялся увидеть вас... Я подумал, вы все же решились.

– Почему? – спросила я, слегка разочарованная тем, что у него было так мало веры в меня.

– Большинство людей решается.

Я кивнула, думая о своем брате, но не стала перетряхивать свое грязное белье на людях. Это было одно из многих правил Кейт: никаких упоминаний о разводе родителей, об изменах отца или намеков на неблагополучие семьи. Я мысленно пробежалась и по другим правилам: не спрашивать о его бывших девушках, не говорить о постдипломном курсе и работе, проявить интерес к нему, не допрашивая с пристрастием.

– Я вообще-то терпеть не могу ошибаться, – сказал Ник. Позже он подтрунивал надо мной, сказав, что официально предупредил меня о самом большом своем недостатке. – Но на сей раз я рад своей ошибке.

После трех часов разговоров, двух кувшинов пива и съеденного пополам шоколадного кекса Ник пошел проводить меня до станции метро «Колумбус серкус», спустился вместе со мной вниз до турникетов, где опустил два жетона и сделал мне знак идти первой.

– Куда мы едем? – прокричала я, перекрывая шум приближающегося поезда, – от хорошей порции пива я слегка опьянела.

– Никуда, – улыбнулся Ник. – Просто покатаемся в метро.

И мы покатались, сели в пустой вагон, поехали стоя, держась вместе за металлический поручень.

– Думаешь, это тот же самый? – спросил в какой-то момент Ник.

– Что – тот же самый?

– Тот же вагон? Тот же поручень? – пояснил он и сразу же наклонился ко мне, чтобы поцеловать в первый раз.

– Думаю, да, – ответила я, закрывая глаза и чувствуя прикосновение к моим губам его губ, мягких, уверенных, изумительных.

Позднее я позвонила Кейт с отчетом. Та подсчитала затраты этого вечера, назвав его до смешного дешевым свиданием, но тем не менее отнесла к успешным с романтической точки зрения.

– Думаю, это знак, – прошептала она в телефонную трубку.

– Знак чего? – спросила я, надеясь, что целовалась с мужчиной, за которого когда-нибудь выйду замуж.

– Грядущего классного секса, – засмеялась Кейт.

Я посмеялась вместе с ней, желая, чтобы мы обе оказались правы.

Не прошло и месяца, как наши ожидания оправдались. Кейт посчитала это чудом. В огромном городе я нашла парня одновременно заботливого и надежного и в то же время сексуального и великолепного в постели. Он действительно был лучшим во всем. Естественный здравомыслящий парень из Бостона, который любил бургеры, пиво и бейсбол. При этом он был проходящим практику хирургом с гарвардским образованием, непринужденно чувствовавшим себя в самых роскошных манхэттенских ресторанах. Он был красивым, не будучи тщеславным. Порядочным, но не осуждающим других. Уверенным в себе, но не высокомерным. Он делал именно то, что объявлял – без исключений, и все равно сохранял ореол тайны, постоянно подогревая мое любопытство, заставляя сомневаться. Его мало волновало мнение других людей, и при этом он, похоже, завоевывал уважение всех окружающих. Он держался с холодной отчужденностью и все-таки был страстным. И я сильно и быстро в него влюбилась, абсолютно уверенная, что наши чувства столь же одинаковы, сколь и подлинны.

Затем, через полгода, в разгар зимы Ник повел меня и нашу бургерную забегаловку. И после того как мы поели, выпили и повспоминали прошлое, он достал из кармана ключи и процарапал наши инициалы на покрытом граффити столике в углу. Умелые, аккуратные, глубокие линии, заявляющие о нашей любви. Я не могла представить себе более красивого жеста, пока час спустя, в пустом вагоне подземки, он не вынул из кармана кольцо и не сделал мне предложение, пообещав любить меня вечно.