Текст книги "Продажная верность (ЛП)"

Автор книги: Эмили Боуи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Болтовня небольшого, но оживленного ресторана просачивается в тишину задней комнаты, где сидим мы с братьями. Мы часто проводим здесь встречи, поскольку владелец – один из наших парней. Он капо, у которого есть рестораны по всему городу. Это мое любимое место, именно здесь мы решаем семейные проблемы. Здесь царит атмосфера итальянской семьи. Все дочери капо работают здесь официантками, а готовит в этом месте его мать. Большую часть дня она ругается по – итальянски, командуя кухонным персоналом. Никто не жалуется, потому что после работы на этой кухне они смогут устроиться куда угодно. Если, конечно, мы не внесем их в черный список.

Мы с братьями сидим за столом уже полчаса, когда открывается дверь и входят Ева и Джин. Мой взгляд устремляется на Джин, и я немедленно встаю. Джин неустойчиво стоит на каблуках, и Ева помогает ей удержаться на ногах. От них обеих исходит запах алкоголя.

– К чему ты принудила мою жену? – спрашиваю у Евы. Она вызывающе поднимает бровь и проходит мимо меня, толкая меня в плечо своим телом.

– Ты в порядке? – спрашиваю я Джин более мягким тоном. Она потирает виски.

– Кажется, у меня похмелье, – то, как она надувает свои идеальные губы, вызывает у меня желание вцепиться в них зубами. Даже с похмелья она выглядит очаровательно.

– У меня есть кое-что для тебя, – надеюсь, это вызовет улыбку на ее лице. Я достаю из кармана прямоугольную коробку и открываю ее для нее. Чувствую себя как ребенок на Рождество, волнение разгорается в каждом нерве, когда ее лицо перестает хмуриться.

– У тебя есть для меня подарок? – ее голос мягкий и приятный, она касается моей руки, – мне нравится, – она хватает меня за лицо и прижимается губами к моим. – Можешь надеть его на меня?

Я достаю из коробки тонкое, изящное жемчужное ожерелье, и она приподнимает волосы, обнажая шею. Я помещаю его на ложбинку ее шеи и застегиваю. Она поворачивается ко мне, ее лицо сияет.

– Что скажешь?

Украшение стильное и элегантное, жемчужины разбросаны на расстоянии около дюйма друг от друга и достаточно мелкие, чтобы не казаться вульгарными. Женщина в ювелирном магазине пыталась продать мне какое-то ожерелье за десять тысяч долларов, но я не думал, что оно подойдет моей жене. Ей было бы неприятно выставлять свое богатство напоказ.

– Оно меркнет по сравнению с тобой, – ее пальцы касаются ожерелья, и я наклоняюсь к ней, чтобы спросить, но так, чтобы никто не услышал. Она кладет свою теплую руку мне на бедро и наклоняется. – Ты начала пить на работе?

– Перестань миловаться и скажи, зачем я здесь, – требует Ева, наливая себе щедрую порцию вина.

Я откидываюсь на спинку стула и, прищурившись, смотрю на сестру. Я уже собираюсь спросить, нужен ли ей этот бокал, но к черту. Возможно, так будет легче справиться с ней, когда мы сообщим новости.

Я ослабляю галстук, который больше похож на петлю. Когда здесь стало так чертовски жарко?

– Насколько все плохо? – спрашивает Ева, замечая мой дискомфорт. Даже Джин заметила. Она ободряюще сжимает мою ногу.

– Джин… – я не знаю, как это приукрасить. Глаза Евы мечутся между мной и моей женой, а на лицах братьев появляются забавные ухмылки. Я хочу врезать им и стереть эти глупые ухмылки с их лиц. Я должен был позволить одному из них сделать это.

– Из-за нашего семейного бизнеса – начинаю я, и она замирает. Она всегда так делает, когда поднимаются подобные темы.

– Да, патент, – осторожно говорит она. Я на секунду замираю, потому что об этом я даже не думал. Она убирает руку, оставляя холодную пустоту.

– Нет. Это мафиозный бизнес.

Ее лицо бледнеет. У нас никогда не было настоящего разговора на тему «это – то, что я делаю». Я так привык не говорить о вещах, которые не следует обсуждать. Говорить вслух, что мы мафия, – относится к этой категории.

– Вы торгуете наркотиками? – спрашивает она. Ее голос такой низкий, что всем приходится наклониться, чтобы услышать ее. Она заметно сглатывает.

– Нет, – строго говорю я, удерживая ее взгляд. – Но у нас война с другой семьей, – я почесываю царапину на шее, – мы должны приставить охрану к вам с Евой.

Звук стула, грохнувшегося на пол, эхом разносится по комнате, когда Ева кричит: – Нет, черт возьми!

Я позволю одному из братьев разобраться с нашей сестрой. Мой главный приоритет – Джиневра. Я беру ее руки в свои и обнаруживаю, что они холоднее, чем обычно, и слегка дрожат.

– Я позабочусь о том, чтобы телохранители оставались у входа в твое офисное здание. Я знаю, что ты не захочешь, чтобы они мешали тебе работать.

– Работать? – спрашивает она.

– Мне нравится, что ты независима и строишь свою карьеру. Я не хочу отнимать это у тебя. Твоя работа – это часть тебя, которую я люблю.

Она кивает, но ее мысли, кажется, витают где-то в другом месте.

– Теперь вы с Евой сердца этой семьи. Это значит, что иногда у вас будет мишень на спине просто потому, что мы вас любим. Это несправедливо, но я всегда буду делать все, что в моих силах, чтобы вы были в безопасности.

Я каждый день притворяюсь, что иду на работу. Мне трудно рассказать Сорену о том, что произошло. Как я могу, когда он продолжает говорить, как ему нравится, что у меня есть карьера? И как мне сказать ему, что даже если бы я хотела сохранить работу, не могу этого сделать из-за того, кем являются он и мой брат.

Сегодняшний день ничем не отличается от других. Я хватаю свою сумочку и пытаюсь выскользнуть из дома, пока он принимает душ.

– Ты планируешь уйти и не поцеловать меня на прощание? – его низкий глубокий голос эхом отдается за моей спиной.

Я поворачиваюсь к нему лицом и вижу, что на нем только полотенце. Его волосы мокрые, а по телу все еще стекает вода. Я завороженно наблюдаю, как одна конкретная струйка стекает вниз по буграм его мышц, словно на американских горках, а грудь поднимается и опускается при прерывистом дыхании. Боже, мой муж потрясающе красив. Как будто он примчался из душа, чтобы проводить меня.

– Мои глаза здесь, жена, – его взгляд искрится весельем, когда он делает три длинных шага и встает передо мной. – Я так горжусь тобой, Джиневра. Твои амбиции и красота смертельно опасны, – он убирает мои волосы за плечи и пододвигается ближе. Я чувствую, как его твердый член упирается мне в живот. – Втайне мне нравится, что ты так упорно боролась, чтобы получить эту работу, и отказалась от помощи моей семьи. Твое упорство возбуждает меня.

Он целует меня так, словно я для него самое дорогое. Мое сердце учащается, и я надеюсь, что он не слышит, как громко оно бьется. Чувство вины поглощает меня, и я боюсь, что если задержусь еще хоть на секунду, он увидит меня насквозь.

Я отстраняюсь, разрывая наш поцелуй. Его большой палец проводит по моей нижней губе, и он смотрит на меня с любовью. Сорен Моретти любит меня. Я знаю, что он произнес эти слова, но никогда не думала, что увижу это в его глазах.

Воздух между нами наэлектризован. Если я не выйду за дверь, то окажусь голой, и в этот момент я не уверена, что не скажу ему правду.

Я быстро чмокаю его, прежде чем открыть дверь. Тепло его тела, прижатого к моему, остается на моей коже, отгоняя прохладу зимнего воздуха.

Я вхожу в свое старое офисное здание с колотящимся сердцем. Охранника на посту нет, и я забегаю в лифт, оставив сторожевых псов Сорена на первом этаже. Я могу подняться только на второй этаж, дальше потребуется карта доступа. Лифт останавливается, и я выхожу, направляясь к лестнице. Спешу вниз, выходя на улицу. Задняя дверь открывается в переулок, и я осматриваюсь. Охранников нет поблизости.

Свежий зимний воздух окутывает меня. Тепло Сорена давно ушло, и я пытаюсь согреть руки, держа их в кармане тонкого пальто. Откидываю воротник, чтобы прикрыть уши. Я наводила справки о том, во что вляпался Джуд. Ничего хорошего в этом нет, но мне и не нужно было особо копать, чтобы понять это.

Мое внимание привлекает вибрация телефона.

– Привет, Сиенна, – отвечаю я, направляясь к месту назначения.

– Как тебе семейная жизнь? – спрашивает она.

– Хорошо, – я вздыхаю, – на самом деле все идеально, когда есть только он и я. Но мне кажется, что внешний мир хочет разрушить то, что у нас есть.

– Что происходит? – я выхожу из переулка и ловлю на себе взгляд незнакомца, идущего мне навстречу. Мне становится жутко, и я опускаю взгляд на тротуар.

– Мне понадобится не меньше часа, чтобы ввести тебя в курс дела, – кажется неправильным говорить ей об этом раньше Сорена. Я останавливаюсь на углу улицы и смотрю на серое небо. На улице холодно, а солнце закрыто темными тучами.

Я боюсь реакции Сорена, когда скажу ему, что уволилась и что они попросили меня передавать им информацию. Мое сердце учащенно бьется, я не хочу разочаровывать его. Ему не нужен лишний стресс из-за меня, не тогда, когда его семья справляется с тем, чем они занимаются. Он приставил ко мне охрану, потому что у него нет времени убедиться, что со мной все в порядке.

– Ты в безопасности, да? – спрашивает она.

– Все хорошо. Позвоню тебе позже?

– Это один из тех случаев, когда я должна надавить на тебя? – Сиенна знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я сдерживаю свои эмоции.

– Нет, я обещаю. Я позвоню тебе позже, как только смогу рассказать больше.

Я оглядываюсь на улицу. Может, мне вернуться и притвориться больной? Отлично, теперь я чувствую себя виноватой за то, что потеряла телохранителей. Я должна рассказать Сорену сегодня вечером. Вот и все. Я не могу продолжать эту ложь. Она убивает меня изнутри.

Загорается зеленый свет. Мне следовало одеться потеплее. В двух кварталах отсюда есть кафе, где я могу согреться и выпить кофе.

У меня возникает желание оглянуться через плечо, чтобы проверить, не следят ли за мной. Не знаю, почему именно сегодня меня преследует это ощущение.

Ветер дует сильнее, и я ускоряю шаг, оглядываясь назад, не в силах больше выносить это чувство, но ничего необычного не происходит.

Когда я захожу в кофейню, тепло дарит приятное облегчение.

Сделав заказ, я присаживаюсь на маленький диванчик за столиком в углу. Теплая кружка согревает руки, и я достаю из чехла свой компьютер. Я хочу записать все, что собираюсь сказать Сорену. Если не смогу упорядочить свои мысли, озвучить их будет гораздо сложнее.

Я смотрю на чистую страницу, и пальцы так и чешутся набрать текст на пустом листе.

Дорогой Сорен…

Я стираю это.

Постукиваю ногой, нервозность будоражит все мое тело. Я не могу избавиться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает. Ноздри раздуваются, я делаю глубокий вдох, пытаясь сосредоточиться.

Я уволилась с работы, – печатаю, – я знаю, что тебе нравилось, что у меня есть работа, и я обещаю, что найду другую.

Мне не нужна просто работа. Удаляю последнюю часть про другую работу. Я справлюсь, но мне кажется, что это не должно быть сутью нашего разговора. Мне нужно сосредоточиться на расследовании и на том, что меня попросили стать информатором. А что, если он не поверит, что я им отказала?

Я резко закрываю крышку ноутбука. Это не помогает. Я смотрю на свой закрытый компьютер, стоящий на маленьком столике рядом с пустой кофейной кружкой.

Оглядываю маленькую кофейню. Здесь есть еще несколько человек, работающих за ноутбуками. Я пытаюсь понять, откуда берется эта тревожность во мне.

Должно быть, это мое воображение, потому что я чувствую себя виноватой. Я больше не могу выносить этого. Я должна поговорить с мужем. Приняв решение, собираю вещи, перекидывая компьютерную сумку через плечо.

Я выхожу обратно на холод. Ветер утих, но уши по-прежнему мерзнут из-за морозного воздуха. Я прикрываю их руками и иду, опустив голову, пытаясь не околеть.

Выпитый кофе неприятно саднит в желудке. Вот почему я предпочитаю энергетические напитки. Ускоряю шаг, не желая оставаться на улице дольше, чем необходимо.

Внезапно меня оглушают и толкают к большому зеленому металлическому контейнеру для мусора. Я роняю сумку, и воздух вырывается из моих легких.

Мужчина приставляет лезвие к моему горлу. Он смотрит мне в глаза, в которых ясно отражается ненависть. Его дыхание сбивчиво, оно бьет меня по лицу, а его предплечья вдавливаются в нижнюю часть моей шеи, пригвождая меня к месту.

Мне требуется секунда, чтобы узнать этого человека, но когда я, наконец, узнаю его, мое сердце замирает. От недостатка кислорода моей голове с каждой секундой становится все легче, но его клинок холодный и острый. Я не смею пошевелиться.

– В тебе нет ничего особенного, – усмехается отец Кариссы.

Я делаю небольшой глоток воздуха, и острие вонзается в меня.

Я умру и заслуживаю этого. Мне не следовало обманывать своих телохранителей. Это мое наказание.

Я борюсь со слезами, которые грозят пролиться. Я не хочу, чтобы этот человек видел мои слезы. Он не заслуживает моих слез.

– Я нашел свою дочь, и теперь она выйдет замуж за Сорена.

Мысль о том, что изменщица Карисса наложит свои лапы на Сорена, заставляет мой инстинкт борьбы или бегства восстать. Сердце начинает колотиться, и я делаю глоток воздуха – мое тело решает бороться.

– Только через мой труп, – с каждым словом я чувствую ожог от лезвия.

– Таков план, дорогая, – он улыбается мне, и я чувствую, как струйка крови стекает по моей шее. Вот и все. Я закрываю глаза, принимая свою судьбу.

– Убери руки от моей жены, – приказывает глубокий, убийственный голос Сорена.

Давление ножа исчезает, когда его отрывают от меня. Я открываю глаза и вижу, что двое моих охранников держат отца Кариссы, пока тот пытается бороться, а Сорен стоит передо мной.

– Мне очень жаль! – выпаливаю я.

Чувство вины, стыда и смущения сжимают мою грудную клетку. Давление в груди саднит сильнее, чем шея. Я обнимаю Сорена, и его сильные руки прижимают меня к себе. Наконец-то мне стало легче дышать, зная, что в его объятиях я в безопасности.

– Мне жаль, – повторяю я, и беззвучные слезы текут по моим щекам.

Он крепко прижимает меня к себе: – Уведите его. Никто не тронет его, пока я не приеду.

Руки Сорена скользят по моей шее, и рычание вырывается из его горла: – Я не знаю, отшлепать тебя или поцеловать. Ты напугала меня до смерти, когда мои люди сказали, что потеряли тебя. Я так волновался.

Он несет меня к входу в здание, даже когда я пытаюсь вырваться, чтобы идти самостоятельно.

Он отказывается отпускать меня, мы садимся на заднее сиденье машины, держа меня на коленях.

Я снова хочу попросить прощения, но он прижимает два пальца к моим губам: – Не говори. Я хочу, чтобы сначала тебя осмотрел врач.

Мы молчим. Он крепко прижимает меня к себе, словно боится, что я исчезну, но его лицо остается нечитаемым. Я не могу понять, о чем он думает.

Может, он уже знает о предложении Конрада? Может, он обдумывает, как избавиться от моего тела? Мафия ведь занимается подобными вещами, верно? Это не только в книгах и фильмах?

Доктор осматривает меня и перевязывает порез. Он не глубокий и не оставит шрама.

Как только за доктором закрывается дверь, Сорен смотрит на меня, его губы сжимаются в тонкую линию. Маска, которую он обычно надевает, чтобы скрыть свои эмоции, сползла, и я не уверена, что из этого ненавижу больше.

Не в силах выдержать его взгляд, я прохожу мимо него и включаю чайник, пытаясь занять себя, хватаю кружку с остатками чая, и жду. Я изучаю контейнеры с чаем, как будто выбор вкуса – самая важная вещь в мире.

Сорен тихий. Слишком тихий.

– Нам нужно поговорить, – начинает он, устрашающе спокойным голосом, садясь за кухонный островок.

Я стою к нему спиной, верчу кружку, пытаясь решить, как отреагировать.

– Я знаю, – заливаю чай кипятком, и он переливается через края.

Сорен обхватывает меня сзади, и я подпрыгиваю. Он поворачивает меня, наклоняя мое лицо, чтобы наши глаза снова встретились. Он знает, что я лгу. Я вижу, как разочарование омрачает черты его лица. Его руки перебирают мои волосы, когда остаюсь неподвижной.

– Я уволилась с работы, – выпаливаю я.

– Я знаю.

Что?

– Мои люди следили за тобой каждый день, когда ты делала вид, что уходишь на работу. Я пытался дождаться, когда ты сама мне расскажешь. Я не понимаю, почему ты решила, что должна держать это в секрете.

Я дрожу в его объятиях, и температура в комнате резко снижается. Как будто я стою голая на улице.

Сорен держит меня за предплечья, и его хватка становится крепкой, но нежной. В его глазах бушует темная буря, и я ненавижу себя за то, что являюсь причиной этого. Давление моей вины нарастает, меня переполняют паника и ужас, и я срываюсь.

– Я боялась тебе сказать, – мои плечи никнут в его объятиях. Улыбка подрагивает, пока я пытаюсь держаться, и от нее не остается и следа, когда я продолжаю: – Фирма расследует дело о наркоторговле, и они хотели, чтобы я стала информатором и предоставила им информацию о тебе и Джуде, – мой подбородок дрожит, слезы блестят в глазах, искажая мое зрение, пока я не чувствую, как они стекают по густым ресницам, согревая мои холодные щеки.

Тело Сорена заметно напрягается, челюсть сжимается, а его глаза не отрываются от моих.

– Они думают… – каждое слово с трудом проходит через мое горло, – они думают… – в моих легких не хватает кислорода, чтобы произнести все предложение на одном дыхании. Оно становится прерывистым, пока я борюсь за контроль над собственным телом. – Они думают, что я могла саботировать дело. Если бы я не ушла сама, они бы все равно меня уволили.

Морщины на его лице становятся все глубже, а челюсть снова сжимается, когда его коренные зубы скрежещут взад-вперед. Он ничего не говорит, и я жду, секунды делают воздух более густым, более неспокойным от напряжения.

Сорен гладит меня по щеке, и слезы капают на его пальцы. Я опускаю глаза, ненавидя положение, в котором оказалась. Как бы я хотела прочитать его мысли.

– Что я могу сделать, чтобы все наладилось?

Я перевожу взгляд на него, не ожидая такого ответа. В его глазах сквозит беспокойство, но обожание, которое я видела этим утром, все еще там. Он обнимает меня и гладит по спине.

– Просто обними меня. Мне так приятно наконец-то поговорить об этом, – мой голос срывается, и то, что Сорен обнимает, губит меня. Всхлип вырывается наружу. За ним вырывается еще один, превращаясь в рыдание. Я задыхаюсь, но не могу остановиться, а Сорен не перестает обнимать меня.

Моя мать ненавидит слезы. Даже на похоронах отца мне не разрешалось «закатывать сцену».

Я вжимаюсь лицом в его грудь, пытаясь спрятаться. В конце концов, мне удается перевести дыхание, и мои рыдания сменяются сопением. Тепло Сорена – единственное, что сдерживает дрожь в моем теле. Вся тяжесть с моих плеч снята. Жаль, что я так и не решилась рассказать ему об этом сразу.

Сорен моя опора. Он никогда не причинит мне боль.

Я вхожу в подвал стриптиз – клуба отца. Я хочу, чтобы это стало напоминанием для всех, включая моего отца, о том, что произойдет, если хоть как-то навредить моей жене.

– Мою машину взрывают, а вы, мальчики, месяцами отказываетесь принять ответные меры. Джиневра получает небольшую царапину, и мы разрываем связи с нашими союзниками, – ворчит отец.

Отец Кариссы сидит, привязанный к стулу, и ждет, когда я начну играть.

– Пожалуйста, не убивай меня, – умоляет он. Ножки стула стучат, когда он пытается освободиться. – Можешь забрать мои грузовые суда, – предлагает он.

– Я и так планирую их забрать.

– Я скажу тебе, где Карисса. Я нашел ее. Она в твоем распоряжении, делай с ней все, что захочешь.

– Что ты предлагаешь мне с ней делать? – спрашиваю я. Я хочу поиграть с ним, как кошка с мышкой.

– Ты можешь убить ее. Или отдать ее нескольким своим парням. Она может работать здесь, – отсутствие моей реакции заставляет его хвататься за соломинку.

– Я не трогаю женщин и детей. К счастью для нее. Она может быть свободной, если больше никогда не ступит на мою территорию, – я чешу затылок, – а что касается тебя… – позволяю словам повиснуть в воздухе.

– Я сделаю все, что ты захочешь, – его стул подпрыгивает и падает назад. Обычно мне не нравится мучить людей, но не в этот раз.

Я стою над ним, держа пистолет наготове, когда говорю: – У тебя есть жена.

Должно быть, он видит что-то в моих глазах, когда я произношу эти слова, потому что его лицо бледнеет, прежде чем успеваю продолжить.

– Я планирую посылать ей тебя по частям, по одной конечности за раз. Начиная с завтрашнего дня, – я собираюсь тянуть с этим так долго, как смогу.

Поднимаюсь по лестнице, моя семья следует за мной. Мы заходим в зал заседаний и занимаем места за столом.

– Конрад Каррингтон в отчаянии и обратился к Джин, чтобы получить информацию о наркобизнесе, в котором замешан Джуд, – ненавижу впутывать Джин в такого рода семейные дела. Я считал ее босса умным человеком. Он никогда раньше не пытался преследовать нас. Я навел на него справки. Ни на чьей зарплате он не состоит. Он чист, не продажный адвокат, как любой другой бездельник в этом городе.

– Джиневра выросла не в нашем мире. Ей нельзя доверять! – кричит отец, стуча кулаком по столу.

Я встаю, упираясь руками в стол и наклоняясь к нему: – Я никому не позволю проявлять неуважение к моей жене. Она верна!

Лицо отца краснеет, и он делает глоток из старого бокала, который ранее оставил на столе. Сейчас в нем в основном растаявший лед.

– Перестань думать своим членом, Сорен. Начни использовать голову. Ты же у нас такой рационально мыслящий.

Я приподнимаю бровь, призывая его продолжать. Он качает головой, ставя бокал на стол, но затыкается.

– Я собираюсь выпить еще, – Алессо встает и выходит за дверь, захлопнув ее за собой.

– Я спрошу только один раз, брат, – говорит Сайрус, – ты уверен, что Джиневра будет верна тебе, а не своему брату? Что, если ее заставят выбирать?

– Она не скажет ни слова. Я гарантирую это своей жизнью.

Сайрус кивает: – Я должен был спросить.

– Я знаю.

Джиневра всегда была преданна своей семье. Мне нравится думать, что я теперь вхожу в этот узкий круг. Так должно быть. У нас есть связь, которую я не могу объяснить. Она держит мое сердце в своей ладони. Конечно, она знает это.

В комнату возвращается Алессо.

– Сегодня вечером мы совершим нападение на Армато, – объявляет он.

Мне не нравится, что он прав. Но нам нужно ускорить процесс.

– Собирайте людей, – соглашается Сайрус, и Аттикус поднимает телефон, чтобы сделать звонок.

ДЖИНЕВРА

Один охранник стоит за дверью, мне сказали, что вокруг нашего дома еще десять. Одно знание того, что они там, служит дополнительным напоминанием о том, что мой муж член мафии, а значит, моя жизнь всегда будет в опасности.

Я помню, как Сиенна рассказывала об опасностях, которые таит в себе мотоклуб, в котором она выросла. Тогда это звучало для меня ужасающе, и я была счастлива, что не живу такой жизнью. Однажды спросила ее, как она относится к браку с представителями организованной преступности. Она ответила, что с того дня, как Макс Манчини посадил ее на Трон своей Одержимости, она никогда не чувствовала себя в большей безопасности. Я все пытаюсь понять, дарит ли мне Сорен чувство безопасности. Его охранники точно нет, и именно поэтому я заперта в этом доме.

Я откладываю книгу, которую держу в руках – не похоже, что читала что-то последние полчаса, – и смотрю на часы. Сорен опаздывает на час. Я спускаю ноги с дивана, снимаю плед с коленей и беру телефон.

Набираю номер мужа. Я даже не задаюсь вопросом, ответит ли он, потому что он всегда отвечает.

– Жена, – приветствует он дружелюбным тоном, но при этом тяжело дыша.

– Я просто хотела узнать, когда ты будешь дома… – я бесцельно хожу по дому, желая, чтобы кто-нибудь был здесь. Мне одиноко.

Скребущий шум ветра заставляет меня на секунду отодвинуть телефон от уха, а затем прислонить его обратно.

– Мне нужно уладить кое-какие дела, я вернусь домой так быстро, как только смогу. Как насчет того, чтобы где-нибудь поужинать вместе?

Я бросаю взгляд на часы, гадая, сколько времени ему еще понадобится.

– С удовольствием, – улыбка расплывается на моих губах, когда на заднем плане раздается выстрел.

– Сорен? – мой голос повышается, а сердце замирает, испугавшись того, что могло только что произойти.

– Скоро увидимся, – он сразу же завершает разговор, оставляя мое сердце рикошетом ударяться о ребра.

Беспокойство сковывает мои внутренности, пока я ошеломленно смотрю на телефон. Лучше бы Сорен вернулся ко мне домой. Что, если он ранен? Мое сердце бешено колотится. Пальцы дрожат, когда нажимаю на повторный набор номера. Но на этот раз он не отвечает.

Я расхаживаю перед диваном, пытаясь решить, кому позвонить. Единственный человек, который приходит мне на ум, – Джуд. Я набираю его номер, и, как и в прошлый раз, звонок попадает на голосовую почту. Я должна была догадаться, что он не возьмет трубку.

Только дойдя до двери, я понимаю, что понятия не имею, куда идти и что, черт возьми, собираюсь делать. Вызвать скорую? Плакать над телом мертвого мужа? Сорен умный человек, он не позволит себя убить. Я прикрываю рот рукой. Боже милостивый, что, если он мертв?

Я часами хожу по нашему дому, ковер, который когда-то ощущался пушистым, теперь кажется жестким и примятым. Я морщу нос от внезапно вспыхнувшей боли, когда на языке появляется металлический привкус. Отдергиваю большой палец ото рта и вижу, что он покраснел от того, что я его прикусила. Отгрызла кутикулу, и на ее месте образовалась уродливая впадинка.

Я снова звоню Джуду – без ответа – но я продолжаю, и каждые двадцать минут попеременно набираю то ему, то Сорену. Спустя два часа я отправила Сорену тысячу текстовых сообщений с одним и тем же вопросом. Он всегда отвечает. Всегда.

Мой желудок сжимается, и я чувствую, что меня сейчас вырвет.

Впервые за сегодняшний вечер я слышу звуки снаружи и бегу к двери, широко распахивая ее. Я обнаруживаю четырех охранников с оружием, направленным в темноту, но Сорена среди них нет.

– Где Сорен? – спрашиваю я. Никто не смотрит на меня. Они игнорируют мой вопрос, продолжая вглядываться в темноту.

Я выхожу на улицу, и, наконец, взгляд одного из охранников падает на меня: – Вернитесь в дом, миссис Моретти.

Я хочу наорать на них и сказать, что не пойду, пока не узнаю, где мой муж, но вид его крупнокалиберного пулемета заставляет меня передумать.

Возвращаюсь внутрь, прислушиваясь к любым звукам. Хорошим или плохим. Я жду, когда выстрелит это оружие. Что, если я следующая?

Запускаю пальцы в волосы, дергая за пряди. Я схожу с ума. Я не уверена, что смогу больше находиться в неведении.

Звук открываемой двери заставляет меня подскочить. Я хватаю со стойки нож, готовясь дать отпор незваному гостю, пока не вижу, что в дверь входит Сорен.

Его костюм помят, и он весь в брызгах крови. Я бросаю нож, прикрывая руками рот.

– Сорен? Как сильно ты ранен? – я бегу к нему.

Глажу его, задираю пиджак, чтобы найти рану, не думая о крови.

– Это не в меня стреляли, – он вздыхает.

Я беру его за руку, веду в ванную и включаю воду в раковине. Подставляю наши руки под холодную воду, смывая кровь с кожи.

Он ворчит, но не спорит. Дрожащими руками я стягиваю с него пиджак, и на его белой рубашке обнаруживаю еще больше красного. Одну за другой я расстегиваю пуговицы, обнажая его твердую грудь и шесть кубиков пресса, а затем снимаю рубашку с его широких плеч и бросаю на пол вместе с пиджаком.

– Я скучал по тебе, – шепчет он низким и хриплым голосом.

Я расстегиваю его ремень, и его руки опускаются по бокам.

– Я все время была здесь, – отвечаю я.

Сорен кладет руки мне на плечи и заставляет посмотреть в его глубокие темно-карие глаза: – Я люблю тебя. Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне все, правда?

Я закусываю губу: – Да, прости, что не рассказала тебе о своей работе, – я опускаю глаза, разрывая наш зрительный контакт.

Он приподнимает мой подбородок, возвращая мой взгляд к своему: – Не извиняйся. Все, о чем я прошу, – это дать мне шанс. Когда тебе больно, больно и мне. Я не привык к тому, что не знаю, как лучше поступить. Я идейный парень, который расхлебывает дерьмо своих братьев. Но когда дело касается тебя, я не знаю, что мне делать.

Сорен умеет всегда говорить правильные вещи. Он стягивает с себя боксеры, его член стоит, приветствуя меня, Сорен делает шаг под теплые струи, пар клубится над душевой, когда он отдергивает занавеску.

– Я винила тебя и брата в том, что мне пришлось бросить работу, – признаюсь я.

Вода стекает по его лицу, и он смахивает ее пальцами, делая небольшой шаг назад, чтобы открыть глаза.

– У меня такое чувство, что мой босс играл со мной с самого начала. Он знал, кто мой брат и что он твой лучший друг. Больно, когда я доверяю другим, а они делают что-то дерьмовое, например, используют меня.

– Твоему боссу не следовало тебя использовать. А Джуд должен был держать свой нос в чистоте.

Я поднимаю глаза на Сорена: – Это не вина Джуда, – пытаюсь защитить брата.

– Я люблю тебя. Ты поступила правильно по отношению к своему брату, – отвечает он.

Он проводит куском мыла по своему телу, привлекая мое внимание к небольшой ране на бедре. У меня чешутся руки провести по ней.

– Это царапина, я в порядке, – говорит он, когда замечает, на что я смотрю. Я наблюдаю, как он моет голову, прежде чем выключить воду. И передаю ему полотенце, когда он выходит.

– Хочешь, я постираю твою одежду? – спрашиваю я, глядя на всю эту кровь.

– Нет, я ее сожгу.

Я никогда не желала подобного разговора. Если Сорен не может уберечь себя, то сможет ли он обезопасить меня?

– Хочешь поговорить о том, что произошло сегодня вечером?

Он качает головой: – Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Мне не следовало возвращаться домой в таком виде, но, услышав твой голос, я понял, что должен увидеть тебя при первой же возможности, – если он ждет, что я откроюсь ему, ему следует сделать то же самое. Мне не нужны все подробности, но объяснить, почему мой муж пришел домой весь в крови, было бы неплохо.

Он целует меня в щеку: – Ложись спать. Я приду через несколько минут.

Я колеблюсь, не желая оставлять его, когда он выглядит таким грустным. Это не тот уверенный в себе Сорен, к которому я привыкла.

– Твои братья в порядке? – спрашиваю я.

Он кивает: – Да, семья в порядке.

– Хорошо, – я выхожу из ванной и направляюсь к нашей кровати.

Она слишком большая для одного человека, и одеяло холодное. Все, чего я хочу, чтобы Сорен пришел в постель и обнял меня. Думаю, это то, что нужно нам обоим.

Утром я просыпаюсь, обхватив его ногами и прижавшись лицом к его груди. Это мое любимое место. Мне тепло, я защищена, и я хочу, чтобы мы никогда не покидали эту комнату. Я поднимаю голову, пользуясь возможностью изучить своего мужа. Все еще не могу представить его или его братьев в роли мафиози. Возможно, за последние несколько десятилетий значение этого термина изменилось. Это не может быть похоже на гангстерский стиль, который изображают в фильмах.