Текст книги "Диспансер: Страсти и покаяния главного врача"

Автор книги: Эмиль Айзенштарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Однажды, в очень сильный мороз, в самую что ни на есть студеную зимнюю пору, нашему городу вдруг резко сократили подачу газа. Якобы кто-то вырубил на центральном пульте ради экономии топливных ресурсов. Наша газовая котельная замерла, затаилась, температура в зданиях быстро понизилась, и мое кровяное давление, наоборот, начало повышаться. Срочно мобилизовали все одеяла, пижамы, потом уже было на все наплевать и пошли в ход пальто, полушубки, полушалки. В палатах поставили электрические печки, но большие нагрузки вышибали предохранители, на жучках опасно коротил и дымил наш слабенький кабель, а из ледяных коридоров прямо на койки зловеще сочились острые сквозняки. Тогда я достал громадную печку на 25 киловатт, питающим проводом из коридора через открытую форточку нагло зацепили городской кабель прямо от столба и надавили кнопку «Пуск». Могучие каскады сразу же накалились докрасна, взревели лопасти вентиляторов. Горячий воздух ровно и сильно пошел по всему зданию. Ледниковый период закончился; помереть, слава Богу, никто не успел, а печка-спасительница получила прозвище «Ташкент». Далее, под прикрытием этого среднеазиатского солнца мы смонтировали мощную силовую проводку толстенным кабелем внутри здания и начали транжирить свои киловатты законно, а, главное, без риска замыкания и пожара. Теперь можно было оглянуться по сторонам.

«А как дела в поликлинике?» – подумал я и направил туда свои стопы. А там, в маленьком домике с корабельной верандой, в комнатах, где ладно так жили еще пасхальные бабушки, – там воцарились теперь Баба-Яга и Кащей Бессмертный. Согбенные застывшие тела, стылые глаза, зеленые сопельки смерзлись уже на верхней губе под самым носом, хриплые голоса, сухой надсадный кашель. Окоченелыми руками в перчатках все же записывают куда-то больных, которых не смотрят, что-то считают: кажный на своем рабочем месте… Только место почему-то стало Голгофой. А почему? В чем дело, черт возьми, тут же две веселые голландские печечки, аккуратные, жаркие, еще при царе Горохе построенные. А во дворе две тонны угля возле старой кочегарки после перехода на газ бесхозные лежат. Печки, правда, за ненадобностью шкафами задвинуты уже несколько лет: как пустили котельную, так и задвинули для экономии места. Так ведь шкаф отодвинуть – и все дела! Голгофа зачем? Или медузы они беспросветные? Кто работает здесь, покажите лицо?! Баруха. Чугунная баба с пудовой рукой. Недавно ее и мужа пытались ограбить на улице, так она сняла туфлю с ноги и била грабителей по лицу яростно и страшно, а муж ей помогал, бандиты бежали. Она еще серию анонимок на Людмилу Ивановну и на Пелагею Карповну сочинит, город и область на брови поставит, но этих, как она выражается, «проклятых акул» сожрет. Но на акулу своя акула найдется, в связи с чем еще скажут у нас в диспансере: «Волки от испуга скушали друг друга!».

А вот и совсем иная фигура: Александра Игнатьевна Лизина – защитница угнетенных и пролетариев диспансера. Страстный оратор, на собраниях всегда впереди. Это она предложила из столовой напротив возить обеды больным легковой машиной, чтобы повариха не натрудила руки, толкая по асфальту специальную тележку на резиновом ходу. Ну, да она – медстатистик, к тому ж в возрасте. Ладно…

Зато старшая сестра Оля Грекова – совсем молодая, деловая и себе на уме. Что-нибудь фундаментальное, важное всегда придумает. В рабочее время в кино обязательно сходит, но и вывернется гладко. Работу, однако, понимает, исполняет ее толково, с умом и знает, где что лежит, – безрукой ее никак не назовешь. Кто еще?

Лидия Афанасьевна Вязова. Это положительный герой производственного романа. На редкость добросовестна, исполнительна и аккуратна. И умеет себя вести: ни лишних слов, ни так называемых граней характера, жесты у нее деликатные, улыбка учтивая. Наша опытнейшая гинекологиня Софья Ароновна Бейлина (по прозвищу Аронка) из-за капризного своего характера и общей сварливости с медицинскими сестрами буквально не уживается, а с Лидией Афанасьевной жила душа в душу. Сама Вязова женщина пожилая, некрасивая, одинокая, а на финише вдруг нашла себе завидного жениха и, к нашему общему горю, а к ее собственному счастью, уехала с ним на крымское побережье, и теперь у самого синего моря в красивом доме живет себе средь чайных роз и сладких персиков.

Ее напарнице Аронке палец в рот не надо класть – она вся полыхает энергиями. Сама небольшая, толстенькая, мечется колобочком, но больных смотрит долго и нудно – разбирается; часами беседует с ними, истории пишет очень подробные чуть наивным разговорным языком, но женщину из зубов не выпустит, пока диагноз не поставит. Больных любит самоотверженно, сердцем, очень опытная. При том раздражительна, сестер гоняет, легко заводится и орет, как резаная. Свои интересы блюдет. Любит уходить в отпуск: в обычный трудовой, еще как пенсионер, еще как участник Отечественной войны и просто без сохранения содержания.

Следит за своим здоровьем, внимательно лечится, словом, себя соблюдает. Но и общественная жилка у нее пульсирует. В дни больших гинекологических операций, по случаю приезда консультантов и в табельные дни она, сопереживая и участвуя, приходит, обвешанная кастрюлями и судками. А там – маринованная рыба и заливное, жареная картошка с мясом, грибочки бывают в отдельном судке, паштет из печенки с приправами, и конфеты обязательно. Компанейская бабушка.

Следующий персонаж – Лариса Сергеевна Каманина – дама пожилая, стройная, высокая, с признаками былой чеканной красоты. По молодости она правой рукой ходила у могущественного в ту пору Акима Каспаровича Тарасова, и оттуда, от тех времен, идет ее прозвище – «Шахиня». Действительно, и в облике ее и в жесте есть что-то царственное, неуловимое, как дыхание. Она сдержанна, очень спокойна, хороший специалист, персонал ее любит, работает четко, аккуратно, добросовестно. Из тяжелых ситуаций выходит легко, не теряя равновесия, с иронической полуулыбкой. Вот и сейчас, завернутая в меха и платки, она, выдыхая морозный пар, сохраняет приветливое выражение на лице, но бронхиальные выхлопы и хрипы толчками сотрясают ее любезные уста.

И еще одна фигура в этом ледяном доме: санитарка – молодая крутожопая деваха, человек из народа. Такая в одиночку избу себе отстроит да сама и побелит, покрасит, еще парники замастырит, помидорчики ранние соберет и с ними через кордоны-заставы пробьется, от любых милицейских контролеров отбрешется, а на базаре на прилавке – как в родном дому. И торговаться будет весело, бедово, по станичному, и уступит вроде, а цену свою все равно возьмет.

– Эх, Манька, Манька! Ты-то чего сидишь? В холоде этом собачьем?

– Все сидят, и я сидю.

Вот оно – проклятье: любой в одиночку нашел бы выход, а все вместе стадо какое-то коченелое. Мессию ожидают. Ну, ладно. Я плечом на шкаф, он отъехал в сторону, старую пыль на полу прочертил. Печечка показалась тоже запорошенная, но чугунная дверка легко отворилась. Я туда бумажку, лучину, дровишки. Вспыхнуло все, аж загудело. Теперь угля ведерко со двора из мерзлой кучи наковырять – так пара же пустяков! И затрещало оно докрасна, заиграло по дымоходам. Стены в доме стали горячими. И пошла теплынь-благодать, окатила их снаружи – едва только щеки закрасила, а потом и глубже – в исподнее, за лифчики их индевелые, и под юбки им, в самую суть! Расстегнулись они, рассупонились, отсморкались они, откашлялись, оживели да и сконфузились: «Ох-хо-хо, да и что же мы… Ах-ах-ах, да и как же мы… САМИ НЕ ДОГАДАЛИСЬ?!»

Вот сюда, в эту самую точку, мы с Юрием Сергеевичем и метим, в это яблочко. Чтобы сами были обязаны хоть что-нибудь… хоть где-нибудь. В рамках своих возможностей, разумеется, пусть немножко, ну хоть чуточку от корыта к Небу их повернуть. Сами догадайтесь. Сами решайте. Сами выбирайте. Сами приходите. Сами…

Само обследование грудных желез у женщин – вот вам текст и рисунки, прямо из своего почтового ящика доставайте. Теперь не выбрасывайте, не комкайте, не в сортир бумажку, а на трельяж, под пудреницу! И каждый месяц становитесь перед зеркалом и щупайте, ради бога, свои груди пальцами и ладонями плашмя, и не раз, и не два, а всю свою жизнь. И если обнаружите на глаз или в зеркале изменение привычной формы груди или нащупаете какое-либо уплотнение – идите сразу к нам без направления и без записи, открывайте дверь и заходите – там разберемся. А некие куртуазные дамочки, пожалуй, и закривятся, и плечиком отрицательно поведут:

– Да пошел бы ты, – они подумают, а то и скажут, – еще под пудреницей такой дряни не лежало, и вообще я не хочу, и, как бы, даже стесняюсь…

И такое вот настроение вспыхивает иной раз в аудитории, и я это сразу вижу по лицам, и шепоток через зубы хоть и не слышу, но чувствую. Тогда я вытаскиваю конверт из кармана и говорю:

– Это письмо написала мне одна девочка. Ей восемь лет. Она учится в первом классе, живет в другом городе, и приезжает сюда двумя электричками навестить больную маму. У девочки пальцы измазаны чернильной пастой, у нее худенькие ножки, и, прежде чем зайти в палату, Она поправляет поясок под платьем, чтобы подтянуть нитяные чулочки. Она несет передачу. Это бумажный кулек, и в нем ириски из школьного буфета. У мамы запущенный рак грудной железы. Спасти маму нельзя. Девочка не знает, как меня спросить, она прислала письмо. Сейчас я пущу письмо по рядам. Смотрите: листок из тетрадки, буквы неровные, заваливаются. Смотрите!

ДЯДЯ ДОКТОР!

СПАСИ МОЮ ДОРОГУЮ МАМОЧКУ, И Я ТОГДА БУДУ СЧАСТЛИВАЯ.

ТАНЯ.

Смотрите! Смотрите сами свои грудные железы, приходите к нам сами. Сами следите за собой и сами принимайте решения. Это – само диспансеризация.

Здесь, в моем кабинете, после работы и после домашних котлет, свойской редиски и чая, здесь мы с Юрием Сергеевичем разрабатываем методику самоконтроля, составляем «Календарь Вашего здоровья»:

ТРЕВОЖНЫЕ СИМПТОМЫ (СИГНАЛЫ):

1. Любое кровотечение, не вызванное травмой

Да – немедленно обращайтесь к онкологу или хирургу.

2.В любой части тела появилась опухоль

Да – немедленно обращайтесь к онкологу.

3. Быстрое увеличение живота

Да – немедленно обращайтесь к терапевту.

4. На коже имеется плотная черная родинка

Да – немедленно обращайся к онкологу.

5. Интенсивные боли в любой части тела

Да – немедленно обращайтесь к хирургу.

6. Стойкие головные боли

Да – немедленно обращайтесь к терапевту или невропатологу.

7. Изменение цвета кожи (желтуха) и другие изменения цвета

Да – немедленно обращайтесь к терапевту.

8.Появление на коже сыпи, эрозий, язвочек, уплотнений

Да – немедленно обращайтесь к терапевту или специалисту по кожным болезням.

9. Отеки на теле и конечностях

Да – немедленно обращайтесь к терапевту.

10. Потеря веса (беспричинная) свыше 5 кг.

Да – немедленно обращайтесь к терапевту или онкологу. Да – немедленно обращайтесь к онкологу или ЛОР-врачу

11. Одышка в покое

Да – немедленно обращайтесь к терапевту.

12. Высокая температура тела (свыше 38)

Да – немедленно обращайтесь к терапевту.

13. Стойкая потеря аппетита

Да – немедленно обращайтесь к терапевту или онкологу.

14. Боли за грудиной

Да – немедленно обращайтесь к терапевту или кардиологу

15. Стойкий кашель

Да – немедленно обращайтесь к терапевту или онкологу.

16. Затруднение при глотании

Да – немедленно обращайтесь к терапевту.

17. Любые изменения Вашего организма, не указанные в этой анкете

– Да – немедленно обращайтесь к врачу.

Внимание! Воскресенье – это день Вашего здоровья! Если Вы обнаружите любые нарушения Вашего здоровья, неприятные Вам, немедленно обращайтесь к врачу! Если Вам нужно срочно измерить артериальное давление, посчитать пульс и др., обращайтесь в кабинет до врачебного приема или фельдшерский пункт. Каждой женщине не реже одного раза в год нужно посетить смотровой кабинет.

Карта самоконтроля Вашего здоровья

Уважаемый (ая)–

Мы обращаемся к Вам с призывом и предложением принять личное участие в очень важном общенародном и государственном деле. Речь идет о сохранении Вашего здоровья, которое представляет огромную ценность не только для Вас, но и для всего нашего общества в целом. С этой целью в нашей стране организуется массовая всеобщая диспансеризация населения, и Ваше личное участие в этом деле заключается в постоянном самонаблюдении и самоконтроле своего здоровья.

Технически это несложно. Вам необходимо лишь один раз в неделю, желательно по воскресеньям, аккуратно заполнять эту, специально разработанную для Вас, карту самоконтроля, которая по существу является календарем Вашего здоровья. Внимательно прочитайте этот календарь. Против каждого вопроса стоит слово «Да». Подчеркните слово «Да», если указанный симптом действительно имеет место.

Обратите внимание, что целый ряд вопросов набран красным шрифтом. Красный цвет – сигнал тревоги. Если у Вас проявился тревожный симптом (сигнал), Вы должны немедленно обратиться к тому специалисту, который указан в графе тревожного симптома, например: если Вы обнаружили у себя любую опухоль на теле или плотную черную родинку на коже, немедленно обращайтесь к онкологу. Если у Вас появились боли за грудиной, немедленно обращайтесь к терапевту и т. д. Календарь Вашего здоровья, аккуратно заполненный, является направлением и пропуском к соответствующему специалисту даже без предварительной записи. Кроме того, Вам нужно в день Вашего здоровья, т. е. в воскресенье, посчитать пульс (количество пульсовых ударов в минуту) и записать полученную цифру в соответствующую графу календаря. Вы также должны осмотреть свои кожные покровы и подчеркнуть слово «Да», если имеется сыпь или другие изменения цвета кожи и т. д.

Дело в том, что даже серьезные заболевания необязательно начинаются остро, бурно и драматично. Нередко тяжелая и сложная патология подкрадывается исподволь в виде незначительных расстройств здоровья или других проявлений, которые при помощи этой анкеты Вы сможете своевременно выявить и вовремя обратиться к врачу.

В самом деле, о любых расстройствах своего здоровья Вы узнаете первым, значит, Вы первым и должны отреагировать на эти симптомы (сигналы). А для того, чтобы Ваша реакция была грамотной и целенаправленной, Вам предлагается изложенная здесь методика самоконтроля и самонаблюдения. Таким образом, Вы являетесь стражем собственного здоровья.

Один раз в год Вы должны посетить поликлинику своего района (здравпункт или фельдшерский пункт) и произвести все необходимые исследования, которые Вам порекомендуют медицинские работники.

Наблюдение за собственным здоровьем естественно и необходимо, а здоровье детей должны охранять их родители, аккуратно заполняя соответствующие карты (календари), составленные с учетом возраста ребенка. Если человек в силу каких-либо причин не в состоянии лично контролировать свое здоровье при помощи предложенной карты, то эта обязанность ложится на родственников, друзей и знакомых.

Аккуратно заполняйте карту Вашего здоровья!

Относитесь внимательно и бережно к своему здоровью!

Итак, мы пригласили Вас. А Вы скажете:

– Сам этот факт приглашения еще ни о чем не говорит, интересно знать, КУДА меня приглашают? Я, например, не пойду к доктору, которому не доверяю, да еще просто так без крайней нужды, на всякий случай… Я бы хотел «по доверчивости собственного рассудка» попасть к хорошему специалисту, которого сам выберу для себя. А мы скажем:

– Ладно. Приходите на «Открытый прием» в институт – два раза в месяц: первая и третья суббота. Здесь сидят самые сильные специалисты, хорошие и разные. Выбирайте…

Прием начинается утром в девять часов, а заканчивается после ухода последнего пациента.

Объявление

Уважаемые товарищи! В целях приближения квалифицированной медицинской помощи населению ученые научно-исследовательского онкологического института организуют «Дни открытого приема». В этот день Вы можете попасть на прием к высококвалифицированному специалисту, ученому без направления и предварительной записи. Вас будут консультировать хирурги, терапевты, гинекологи, урологи и врачи других специальностей.

«День открытого приема» проводится в поликлинике института в первую и третью субботу каждого месяца. Прием не ограничен во времени и продолжается до тех пор, пока все явившиеся на прием не будут приняты.

Итак, возможности мы Вам предоставили. Не за ручку Вас повели, не маршруты обязательные назначили, куда Вы, может, и не хотите, а предоставили Вам возможность, если желаете – «по доверчивости собственного рассудка».

Пожалуйста! Просим!

Пациенты пришли, люди откликнулись, но не на наш зов, а на собственную боль и тревогу. На зов никто не придет, не обольщайтесь, говорю я своим коллегам. Здоровые люди к врачу не идут. И слава Богу, иначе бы нас захлестнуло. Происходит само отбор тех, кто пришел, и само отсев тех, кто не явился. Ничего не надо регулировать: откройте путь, уберите заслонки и семафоры! В больнице они не нужны. А вместо циркуляров – цветы. Еще – улыбка, внимание и реальная помощь, самое главное.

Участвует в «Открытом приеме» и Ройтер, опять железный Ройтер с вечной полуулыбкой. Он доволен, кажется, в восторге, его потрясают высокие показатели: на этом приеме выявляемость рака в двести раз выше обычных профосмотров (сто львов сто). Но полное отсутствие семафоров все же ему не с руки, он пытается что-то подкорректировать, упорядочить.

– Почему у одних врачей больных много, а другие без дела сидят? Это неправильно (несправедливо!?). Нужно вмешаться нам, эти толпы распределить поровну… Талончики… Запись… Регистратура… Или проще – пусть дежурный администратор, как регулировщик, сам эти толпы рассортирует.

– Но тогда не будет свободного приема, – говорит Юрий Сергеевич, – тогда пациенты пойдут не по доверчивости собственного рассудка, а по твоей – ройтеровской воле. А прекратится свобода, чудак ты Ройтер, исчезнут и потрясающие тебя показатели. Эти вещи связаны. Они так завязаны…

Ройтер начинает понимать, но потом снова съезжает в любимую свою колею:

– На «Открытый прием» вход свободный, но только первичным больным, нельзя принимать тех, кому диагноз уже

поставлен, тем более, кто уже лечится.

– Почему?

– Да потому, что все они хлынут (опять хлынут!) и сорвут нам работу. И, главное, показатели наши станут хуже: соотношение первичных раков к общему числу принятых уменьшится.

– Да плюнь ты на показатели, отвяжись ты от них! Не для показателей открытый прием, а для людей. Первичный больной… вторичный… Рыбе все равно, на каком масле жариться – на сливочном, на подсолнечном… Ей-то, рыбе, один черт! Раз человек приезжает сюда издалека, значит, ему нужно сюда. А кому не нужно – не приедет, само отсев.

– Мало ли кому что нужно!

– А вот эти проклятые слова, Ройтер, уста человеческие (а врачебные тем более!) не должны выговаривать: «Мало ли кому что…». Вас много, а я один… Не моего района… Не мое дело… Но разве не комедия, Ройтер, что это я говорю тебе – работяге, натруженному до упора? Или это трагедия? Ты же рабочая лошадь. Не от лени же тебя заносит, не от желания выкрутиться, увернуться от работы. Бескорыстно в свой выходной день приходишь ты на «Открытый прием» два раза в месяц. А будет нужно – и десять раз придешь, и ночь будешь сидеть, зачем тебе личное время?

Нет, не от лени тебя заносит, Ройтер. Комедия с тобой? Трагедия у тебя? В чем дело? Куда заносит? Откуда несет? Ах, ответы на эти вопросы уходят черт знает куда, в те стародавние или даже старо древние времена, когда только что (первым еще изданием!) вышла сия фраза, столь поразившая твое воображение: «И если не я, то кто же…».

Впрочем, на такой глубине мы легко можем заблудиться, запутаться.

Пожалуй, вынырнем на поверхность. Ройтер спрашивает:

– Почему твоя заведующая безобразничает, почему она

такая безграмотная?

Я отвечаю:

– Она не клиницист, она организатор здавоохранения… представитель, так сказать, лженауки…

– А-а-а-ах! – кричит кто-то сбоку – жалобно, мучительно, как ребенка ударили. Это молодая сестричка, воспитанница, носительница его мудрости и морали. Я оборачиваюсь.

На лице ее ужас, растерянность, негодование, руки молитвенно сложены, зрачки расширены. Она шепчет:

–Разве так можно… Как же это… Как же…

Но я слышу:

– Изыди, сатана… Чур меня… Изыди…

Ройтер посылает ей мягкую, но и чуть снисходительную свою полуулыбку, которая означает: «Прелестное дитя, но все ж – дитя…»

Он оборачивается ко мне, уголки его губ чуть передвигаются, изменяя позицию и затаенный смысл: с этаким ли ей вепрем тягаться? Пожалуй, это сделаю я сам, как маэстро… Вслух он говорит:

– Ладно, времени сейчас мало, а вот на днях приезжай, и я, так и быть, прочитаю тебе небольшую лекцию по организации здравоохранения.

– И я тебе кое-что прочитаю, – говорю я, – может, даже сумею тебя переубедить.

– Никогда! Никогда! – кричит, сбоку юная послушница.

Она снова подымает глаза и руки к потолку, к небу, к своей чудотворной иконе, которую мне никогда не осквернить:

– Никогда! Никогда! Никогда вам не переубедить моего учителя!

Это верно. Его не переубедить. Меня – тоже. Не первый раз мы читаем друг другу свои маленькие лекции. У Ройтера железные аргументы. Моя позиция смехотворна, потому что я сам организатор здравоохранения и по должности и по натуре. По мнению Ройтера, я всю жизнь только и занимаюсь этой самой организацией, и он, как старый специалист, всю мою жизнь в этом плане проследил и отмерил.

– Ничего подобного! – кричу я. – Никогда я этим не занимался!

– Занимался, занимался, – усмехается Ройтер, любезно загоняя в угол, – и документы остались. Ты ведь не только этим занимался, но еще и описывал свои занятия в соответствующих журнальчиках, потомству, так сказать, на память. Так мы узнали, – продолжает Ройтер, – о записи медицинской документации на магнитную пленку, о массовых само обследованиях анкетами, о диспансеризации больных гастритом на фоне кислородной терапии.

– Но ведь это никакого отношения не имеет к организации здравоохранения. Спроси хоть Юрия Сергеевича, он тебе скажет.

– Да вы вместе с Юрием Сергеевичем, который мне что-то скажет, и сделали этот «Открытый прием», и показатели твои нелюбимые выросли в двести раз. Еще вы дали идею и метод самоконтроля, и само диспансеризацию, и красочный «Календарь Вашего здоровья», и памятки, и кинофильмы, и не смешите меня!

Дальше Ройтер кормит уже с ложечки:

– Вот эта женщина-красавица, что у тебя в прихожей, в коридорчике?

– Какая женщина?

–Ну, на стене у входа нарисована, которую пьяный электрик в губы целовал.

– Зачем она тебе?

– Я спрашиваю – как она называется?

– Ну, фреска.

– Так вот, запомни: эта фреска – тоже организация здравоохранения.

Все эти аргументы Ройтера я знаю давно, запомнил, могу записать. Мне интересно их запомнить. А он мои возражения не помнит, каждый раз слушает заново, как не знает. У этих людей манера такая: чужое не слушать, отбрасывать, словно нету его. Иной раз и поймет на миг, уловит, но тут же забудет – искренне, и снова он свеж и невинен.

Тысячу раз я говорил ему, что фреску можно сделать не только на больничной стене, но и на вокзале, в публичном доме или в монастыре. Монастырские стены так даже пестрят этими фресками, густо засеяны, однако никто не утверждает, что это организация монастыроведения. И другие наши модели к этой лженауке отношения не имеют.

Организация здравоохранения – не фреска и не открытый прием. Это специальная дисциплина, которая основана на статистике, а врачевание статистике не подлежит. Десять больше одного, но не лучше и не хуже одного… Все зависит от конкретных и тонких обстоятельств, которые и определяют самую суть дела. Но чтобы понять конкретное и тонкое, нужно самому быть тонким специалистом-врачевателем. А считать до десяти хоть и удобно, зато и бессмысленно, это каждый дурак умеет, любой чиновник.

– Позволь, позволь, – возражает Ройтер, – а как же нам планировать тогда? Например, число коек планируется в зависимости от населения региона, заболеваемости, вообще от статистики. Иначе как?

– Койки, уважаемый Ройтер, тоже нельзя планировать от статистики, а нужно их планировать, имея в виду личность профессионала. Появился, скажем, Илизаров в безвестном Кургане, и стал этот Курган ортопедической столицей мира.

Сколько же коек требуется для мировой столицы? Не просчитайтесь: сколько больных приедет.

– И что из того?

– А из того следует, что коли хочешь ты, уважаемый Ройтер, планировать, то хирургическую службу имей там, где сильный хирург.

– Почему?

– Нужна точка отсчета, понимаешь? Сидоренко – точка отсчета. Илизаров – точка отсчета. Это сверху. А снизу – сам пациент, человек страждущий, от него отсчет, само обследование, самоконтроль, само диспансеризация. И синтез обоих направлений: открытый прием! У вас своя компания, у нас – своя.

Впрочем, организация здравоохранения – это не только направление работ, но и стереотип мысли.

Наших гинекологов при защите категорий экзаменовали дотошно и строго. Спрашивали номера и даты рождения всех приказов и распоряжений по Союзу, по Республике, по области, по городу. На вопрос – зачем это – председатель комиссии ответил: «А нам не нужны узкие специалисты-гинекологи, скажем, или хирурги, а нужны ИНТЕЛЛИГЕНТЫ ШИРОКОГО ПРОФИЛЯ…»

И усилия не пропали даром. Интеллигентов таких уже немало. Это только воды по колено, а интеллигентов знаешь сколько? И вот приезжают такие с характерным широким профилем в онкологический институт с целью проверить изобретательство и рационализацию. А тут у одного Сидоренко около сотни авторских свидетельств. Еще уйма их по институту. Еще картотеки, фототеки, патентоведение. Заявки тучами… Наглядность… Отчетность… У них восторг и слезинки живые, горячие по щеке. Они говорят:

– Вы бы могли получать премии. Почему не подаете?

– Да нам это не надо.

– А напрасно.

– А не надо.

– А напрасно…

А в заключение:

– У вас, конечно, все чудесно, восторг и даже вот слезы, но прогремите вы в приказе Министра и строгий вам выговор, если и не под суд вас…

– А?!

– Да, у вас все прекрасно с 1982 года, но до этого директор ваш был участником в сорока рационализациях. А директор не имеет права (выговор!), а ему еще выплатили деньги (под суд!)…

– Но я же тогда НЕ БЫЛ директором. Я директор с 1982 года. За что же меня наказывать?

– Так мало ли что. Сейчас именно вы директор, с вас и спрос.

– Так спрос за сейчас, я же директор СЕЙЧАС, а тогда я не был директором.

– А мы так работать не можем. Мы приезжаем раз в семь лет. Вот мы приехали, а директор, к примеру, только месяц в должности. Так что, все прошлое уже не существует? И спросить не с кого? В момент нашего приезда вы директор, с вас и спрос.

– Тогда разделите акт во времени: напишите, что раньше было плохо, а с моим приходом стало хорошо.

– А не получится, потому что в нашу стандартную форму-бланк такое не влезает. У нас четкие графы, вопросы по вертикали, по горизонтали, и там нет такой графы, что кто-то ушел, кто-то пришел, кто-то за что-то не отвечает. Ерунда какая-то.

– Ну, так не пользуйтесь этой формой. Напишите свободно или сделайте другую форму.

– А мы форму не делаем, нам ее сверху дают, уже готовую, менять ее нельзя.

– Но вы же ЛЮДИ, не автоматы. Вы же мне в глаза смотрите. Вы-то знаете, что я не виноват. Вы мне столько прекрасного сказали, восторги мне и цветы. А убивать меня за что? И еще: вы же в наш цветущий изобретательский сад бросаете камни, ворота нам – дегтем. Это же вред, у людей – разочарование, апатия, цинизм, распад. И вы знаете, что приносите вред ДЕЛУ, убиваете того, от которого в восторге. Ну посмотрите мне в глаза.

– А что делать?

–Так не пишите об этом вообще, если выхода в этих графах нет.

– Значит, мы должны утаить вскрытые недостатки? Но этого нам СОВЕСТЬ не позволяет.

И уехали на берег в один стилизованный ресторанчик, а там уже все подготовлено и лодочки прогулочные у причала… Интеллигенты подкрепились, проехали по реке. Они сделались мягче, и улицы нашего города стали немного шире…

В общем, с Ройтером можно спорить всю ночь или всю жизнь. Это лишь отдельные сполохи, фрагменты. Каждый остается при своем. Он продолжает свое дело, я – свое. Кстати, что у меня там?

Я опять ищу человека, чтобы место занять. И снова хорошие люди, которых к себе хочу взять, не идут: укоренились на своих рабочих местах, а голь перекатная, шантрапа непостоянная – те сами норовят, да не нужны они мне! Осторожно ищу, чтобы саранча не налетела, тихо поиск веду через своих, доверительно: человек – точка отсчета… Так выхожу на Аллу Григорьевну Минкину. Гинеколог. Пенсионерка. Но хочет трудиться. Работала в онкологии, нашу специфику знает, человек очень порядочный – это все говорят. Лицо открытое, улыбка добрая, голос мягкий, разумная речь. Мы ее берем. Она вписывается бесподобно. Оперировать ей тяжело по возрасту, по здоровью. Однако она берет палаты с тяжелыми больными, которых лечит консервативно. Ее природная ласка, улыбка здесь особенно к месту. И все ее любят. Она – как Христос в облике женском, добро излучает. И оказывается, не только больным, но и нам самим в этой мясорубке ее улыбка нужна. Особенно, когда тревоги ползут, по коронарам пошаривают. Бывает же так, события, люди, клыки и дыхания густеют, прессуются… Береги шею, глаза! Тут и сам согнешься, скрутишься – не то овцой ошалелой, не то волком ощеренным. А улыбнется она – и опять в человеки возвращаешься. И в работе она всегда делит с тобой беду, не в стороне стоит.

Помню, после операции в малом тазу моча у больной не пошла. Страшное подозрение – перерезали мочеточник или перевязали? Остались на ночь у постели больной. С ног валимся. На катетер смотрим, как на икону чудотворную – хоть бы капля какая! Но сухо. Молчит катетер, и сердца наши в тоске и отчаянии. Алла Григорьевна с нами, домой не пошла, покормила нас даже насильно. Улыбалась нам, смотрела в глаза и повторяла уверенно: «Все будет хорошо, все хорошо, вот увидите!». В какой-то момент она призадумалась («я хорошенько подумала», – скажет она потом), пробормотала что-то, покряхтела и вдруг сказала: «Катетер не засорен ли? Давайте переменим!». Мы это сделали тотчас же и… пошла моча! Мы танцуем вокруг этой кровати, потом целуемся, и слезы наши смешиваются.

– Я же говорила, – воклицает Алла Григорьевна, – я же говорила! – И хохочет вместе с нами. С нею легко и даже весело.

Постепенно она берет на себя еще одну миссию – дипломатическую: улаживает конфликты внутри и снаружи. Агрессивных, злобных как-то обезоруживает, покоряет евангельскими своими методами. Сначала это происходит стихийно, а потом я сам поручаю ей подобные миссии, и она сразу же облегчает мою судьбу, отсекая меня от склок и заварушек.