Текст книги "После конца (ЛП)"

Автор книги: Эми Плам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Глава 27

ДЖУНО

Когда мы пересекаем дорогу из Вашингтона в Орегон, По на заднем сидении начинает вертеться. Он похлопывает крыльями, а затем и вовсе впадает в панику, начинает биться в окно, рвать на себе перья и истошно кричать, будто его душат.

Майлс, закрывая руками лицо, отпускает руль, и машину резко разворачивает. В нескольких дюймах от моего окна проносятся огромные колеса проезжающего мимо грузовика, и я кричу: – Майлс! Грузовик!

Он, чертыхаясь, выкручивает руль и уворачивается от оглушительно сигналящего грузовика.

– Позади кто-нибудь есть? – орет Майлс.

– Нет, – кричу я в ответ.

Майлс съеживается, уклоняясь от ударов крыльями, и выруливает на обочину. Я перелезаю на заднее сидение к По, не без усилия, хватаю его, складываю крылья и изо всех сил прижимаю к груди. Его сердце бешено колотится под моими пальцами. Я пытаюсь его успокоить, закрыв глаза и замедлив собственное сердцебиение, но безуспешно. Не в силах больше барахтаться, он закатывает глаза.

Что-то заставляет его вырываться из машины. Я пытаюсь сконцентрироваться и соединиться с Йарой, но тщетно. Я мысленно прошу: «Пожалуйста», вынимаю из-под рубашки опал, и тесно прижимаю его к птице. Ничего. Через минуту По опять начинает вырываться и тут… это происходит, на губах и пальцах чувствуется покалывание, и связь устанавливается.

– Спасибо, – шепчу я, в то время как все мое сознание наполняется эмоциями По. Страхом. Одержимостью. Через секунду я вспоминаю уроки отца Кеная о дикой природе, и понимаю, что это за чувство. Вороны обладают способностью запоминать места, где прячут еду. И у По возникло всепоглощающее ощущение, что его запасы нашла другая птица. Так отчаянно он рвался лететь на их защиту.

Я могу только догадываться, кто морочит его маленькую птичью голову, и стараюсь нарисовать в воображении место, куда стремится улететь По. Я вижу ту самую поляну, откуда Уит выпускал ворона с запиской для меня. Видимо, он потерял след и вернулся, чтобы дождаться птицу и составить четкое представление о том, где я нахожусь. В груди разгорается пламя злости.

Я все еще не могу понять действия Уита. И все же, из всей общины только я до сих пор на свободе, а он хочет помочь этим мерзавцам и меня поймать. «Только через мой труп», – думаю я. Вопрос в том, дойдет ли до этого, если я буду сопротивляться. Только я вот не собираюсь это проверять и не дам Уиту ни единого шанса меня найти.

По чувствует мой гнев и наша хрупкая связь обрывается. Он машет крыльями, вырываясь из моей хватки, а я вытягиваю из-под него футболку и пеленаю его ей, как матери нашей общины пеленали своих вертящихся малышей. Не в силах больше пошевелиться, он, наконец, сдается. Разок вздрагивает, закрывает свои дикие глаза и, кажется, засыпает. Я перекладываю его на пол и сооружаю вокруг что-то наподобие гнезда из оставшегося грязного белья.

Майлс, сжав губы, смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я перелезаю на переднее сидение и пристегиваюсь.

– Он в порядке, – говорю я, но вместо того, чтобы ехать, он глушит мотор.

– Почему у птицы случился приступ паники? – он немного повышает голос.

– Уит пытался заставить его вернуться и рассказать где мы, – говорю я, но, заметив, как подергивается его правая бровь, исправляюсь, – то есть, Уит собирался считать его воспоминания, чтобы увидеть, куда мы направились.

Майлс кивает, но бровь все еще подергивается.

– Значит, ты сделала из моей футболки смирительную рубашку.

– Это называется пеленать, – говорю я, – я спеленала его, чтобы успокоить.

– Потому что так делают приближенные к Йаре, – Майлс заканчивает фразу зловещим голосом, изгибая губы в язвительной улыбке, и у меня возникает непреодолимое желание чем-нибудьего треснуть.

– Нет, так делают, когда дети ведут себя беспокойно. Поу нас ворон, так что я просто распространила данный метод на другой вид. И это сработало. А ты бы что сделал?

– Опустил бы стекло, – говорит Майлс, – и выпустил бы ворона, пока он окончательно не изгадил мне заднее сидение.

Он указывает на пару белых пятен на обшивке и выглядит при этом слегка расстроенным.

Я закатываю глаза и вытягиваю атлас.

– Нужно съехать с главной дороги. Когда Уит поймет, что По не вернется, он пустится за нами в погоню. И если мы двигались в правильном направлении – навстречу моей общине – то это один из очевидных маршрутов.

Я провожу пальцем по карте и нахожу развилку, где от автомагистрали ответвляются две небольшие дороги, одна из которых ведет вдоль озера и снова соединяется с крупной дорогой вблизи штата Айдахо.

В поле зрения появляется дорожный знак, и я, сверившись с картой, рассчитываю расстояние до поворота.

– Проедем еще шестьдесят миль и съезжаем с дороги, – говорю я и жду.

Майлс, вздыхая, заводит машину. Придется рассказать ему еще больше. Нужно, чтобы он понял, что происходит, а иначе… «А иначе что?» – звучит голос в голове. Он может оставить меня одну. А он мне по-прежнему нужен, – думаю я, проклиная то обстоятельство, что по какой-то причине для спасения своей общины мне необходима помощь этого мальчишки.

Глава 28

МАЙЛС

– А ну отдай мои часы, зараза ты пернатая! – я гоняюсь за вороном по лесной поляне, черт знает где посреди Орегона, в то время как бывшая приспешница культа промытых мозгов, сидит и медитирует у костра. Похоже, сумасшествие заразно, потому что, наконец, оно и до меня добралось. Вот и приехали.

– Они блестят, – подает голос Джуно, выходя из своего транса. – Вороны любят блестящие вещи.

– Зачем ты вообще его выпустила из машины, если он может улететь обратно к Уиту?

– Уит им уже не управляет. Оноставил попытки до него добраться, поэтому сейчас он неопасен.

Я прекращаю гоняться за вороном и в упор подхожу к Джуно. – Куда. Мы. Направляемся, – цежу я, сжав зубы так плотно, что аж говорить неудобно.

– Как я уже сказала, я пытаюсь это выяснить, – невозмутимо отвечает она.

Я сверлю ее взглядом:

– Три дня, Джуно. Это сумасшедшее путешествие длится уже третий день. И если ты сейчас же не скажешь, куда мы едем, я сваливаю. Уезжаю. Я оставлю вас с вороном здесь, а сам вернусь в Калифорнию, и тебе придется искать другого водителя. Который не противизо дня в день спать на земле, и есть невинных диких животных с подачи душевнобольной хиппи.

– Невинных диких животных? – растерянно повторяет Джуно.

– Вчера мы ужинали жареной ящерицей. Которая, вместе с кроликом, съеденным в горах, составляет уже двух ни в чем неповинных диких зверушек, которых мне пришлось схомячить за последние 24 часа. Кто следующий? Бэмби? Почему бы нам не съесть кого-нибудь далеко не невинного и жутко раздражающего? Если что, я за пернатую кошелку.

– Если не хочешь, чтобы По таскал твои вещи – не нужно оставлять их где попало, – вступается она за ворона.

– Да не оставлял я их! Они лежали в сумке! – рычу я и поворачиваюсь к своей сумке, лежащей рядом с палаткой, ее содержимое валяется вокруг на земле.

– Я тебя прибью! – замахиваюсь я в сторону птицы, которая тут же хлопает крыльями и забирается на ветку повыше, чтобы я не достал.

– В таком случае, уезжай. Вперед! – восклицает Джуно. Она разворачивается и уходит с лагерной стоянки, разбитой на лужайке, на каменистый берег озера. Усевшись на плоский валун и подтянув колени к подбородку, она смотрит на воду. Я делаю глубокий вдох, и гнев стихает, особенно, когда я вспоминаю, какой она была прошлой ночью в палатке.

Джуно выглядела на свой возраст – такое редкое явление. Она казалась беззащитной, даже несмотря на то, что всю ночь ее рука покоилась всего в паре дюймов от заряженного арбалета. И еще она была какой-то расстроенной.

Она снова говорила во сне, но в этот раз, кажется, речь шла обо мне. «Я знаю. Я не могу ему доверять» – повторяла она несколько раз. А затем прошептала, – «Но кто еще у меня остался?»

И тогда я впервые почувствовал угрызения совести из-за того, что делаю. Ведь теперь, когда очевидно, что уговорить Джуно поехать со мной в Калифорнию не удастся, мне остается только караулить ее, пока не свяжусь с отцом. И я решил, что не буду больше сопровождать ее в этой безумной миссии и, как только мы доберемся до города, тут же позвоню отцу.

Но она верит, что я собираюсь ей помочь. Она верит, что ее семья была похищена и наши поиски посвящены их спасению. Она верит, что у нее есть какие-то сверхспособности.

Согласен, у нее не все дома, но это не дает мне права водить ее за нос и притворяться другом, тогда как сам я собираюсь тупо передать ее отцу. Хотя я, вроде, и не притворялся особо. Чтобы в данной ситуации сохранить моральный облик, мне просто нужно избегать любых дружеских проявлений. Она в курсе, что я помогаю ей не просто так – сама говорила. Так что в моем поведении нет ничего плохого, если, конечно, я не буду врать. Или жульничать. Все довольны, всем весело.

Но касаемовоображаемых суперспособностей: весь сегодняшний день она чудила, как могла. Беседовала с птицей. Прижимала ожерелье к земле и разговаривала с ней. Прыгала по камням и смотрела на волны, не переставая шевелить губами. После каждой такой попытки она огорченно ворчала сквозь зубы, но опять принималась за свое.

Она даже не пыталась приготовить сегодня что-нибудь на обед, так что мне пришлось самому разогревать тушенку с бобами, которая оказалась не настолько плоха, как я ожидал. Я и ей оставил поесть, но она скормила все ворону. А сейчас уже почти вечер и, похоже, ужину тоже не суждено случиться, если я чего-нибудь не предприму по этому поводу.

Какое-то время я выжидаю, надеясь, что она сама внезапно вспомнит о вечерней трапезе и быстренько сообразит что-нибудь из купленных припасов. Я усиленно сосредоточиваюсь. Ужин, Джуно. Вспомни об ужине. Черт, если она может прочесть вороньи мозги, то и мои, наверное, тоже.

Конечно же, это не срабатывает. Я перехожу к прямому подходу – спускаюсь вниз к берегу и сажусь рядом с ней на скалу. Она не шевелится, просто продолжает сидеть, положив голову на колени, и смотрит куда-то на воду.

– Ты в порядке? – спрашиваю я спустя минуту-другую.

– Нет, – отвечает она.

– Это из-за того что, я назвал тебя душевнобольной хиппи?

Она устраивает подбородок на коленях и мотает головой, мол, нет.

– Для меня это не новость. Мы уже установили, что ты считаешь меня неуравновешенной. Что, в твоем случае, я рассматриваю как комплимент.

Уголок ее губ едва приподнимается. И есть в ней что-то такое, от чего мое сердце начинает биться быстрее. Да что же это со мной? Не, ну я по-любому подхватил от нее шизу.

Она вздыхает и снова становится серьезной.

– Я останусь здесь, пока не получу знак, куда мне дальше идти. Но я же не удерживаю тебя в плену. Ты можешь уйти в любой момент.

– Несмотря на мои угрозы, я бы не оставил тебя одну посреди дремучего леса, – возражаю я.

– Ведь мне бы не удалось выбраться отсюда живой без твоих уникальных навыков выживания, – добавляет она, стараясь не рассмеяться. – Хорошо. Спасибо за признание, что не оставишь меня в беде. Но ты мог бы высадить меня в следующем городе, – продолжает она.

Я молчу.

– Фрэнки был прав. Я тебе нужна, не так ли? – спрашивает Джуно. Я чувствую себя загнанным в угол и пожимаю плечами. Она не пытается давить на меня и снова смотрит на воду.

– Если тебе так не нравятся ящерицы, отчего тогда ты слопал их целых три штуки? – бормочет она, и я не могу удержаться от смеха. Она одаривает меня слабой улыбкой, но затем вздыхает и на ее лице отражается усталость.

– Ты так и не поела, – говорю я. – И хотя ты едва ли перекинулась со мной парой словечек за целый день, я не мог не заметить твоих продолжительных бесед с неодушевленными предметами всех видов. А когда они тебе так и не отвечают, у тебя такой вид, словно ты хочешь их разнести в пух и прах.

– Звучит по-идиотски, верно? – спрашивает она.

Я киваю.

– Звучит по-идиотски… и выглядит тоже. Почему бы тебе просто не смириться с поставленным тобой же диагнозом «душевнобольная» и оставить меня в покое?

– Потому что видок у тебя на редкость кислый. А друзья не позволяют друзьям раскисать. – Я сказал так, зная, что она не ответит. Она никогда не отвечает.

– Значит, ты мой друг? – спрашивает она недоверчиво.

Вот блин. И кто меня за язык тянул? Я пожимаю плечами и разглядываю воду.

– Ну, я бы не сказал, что прямо лучший друг и все такое, но на деле не так уж и сильно меня бесят твои причуды. Особенно прямо сейчас.

Она почти улыбается. И сердце – опять за свое – крутит сальто в груди. «Нет, Майлс. Только не это», – призываю я сам себя.

Она заводит разговор:

– Расскажи мне о себе. Не обязательно что-то важное.

Я наклоняюсь и подбираю с земли камешек. Верчу его в руках, чувствую его гладкость, вращаю в голубоватом полуночном воздухе, наблюдая, как он переливается. И затем бросаю как можно дальше в воду, а, дождавшись всплеска, поворачиваюсь к ней и говорю:

– Меня исключили из школы за несколько месяцев до выпуска.

– За что?

– За списывание на тесте, – признаюсь я, – помимо всего прочего.

– За что еще?

– За протаскивание в школу алкоголя и травки.

– Травки?

– Наркотиков.

– О. – Она колеблется секунду, но затем спрашивает:

– Так зачем ты списывал? Разве ты не учил?

– В том-то и дело. Мне не было необходимости списывать. Я выучил, и я знал все ответы. Не знаю, зачем я это сделал.

Я пытаюсь вспомнить и не могу. Да это и не важно. Такая ерунда, я проделывал это миллион раз.

– Наверное, просто чтобы проверить, сойдет ли мне это с рук. Ради острых ощущений.

– И ты еще меня считаешь странной? – удивляется Джуно. Я пожимаю плечами и подбираю еще один камешек.

Джуно опять проводит рукой по своим торчащим волосам. Затем делает долгий выдох и при этом становится похожей на сдувающийся шарик.

– Наверное, не важно, что я скажу, ты все равно не поверишь, – она ерзает и поворачивается ко мне лицом, – в 1984, в начале Третьей Мировой Войны, мои родители с несколькими друзьями покинули Америку и поселились в глуши Аляски.

– Третьей мировой не было, – замечаю я.

И тут же встречаюсь с ее недовольным взглядом.

– Так ты будешь слушать или нет?

Я поудобнее облокачиваюсь на камень и готовлюсь слушать.

Глава 29

ДЖУНО

В конце моего рассказа Майлс совершенно ошеломлен. Рот раскрыт, приподнятые брови застыли в немом вопросе. Наконец, он снова обретает дар речи и спрашивает:

– А сейчас?

– А сейчас что-то происходит с моими способностями. Со вчерашнего дня, я едва могу Читать. И уж точно не могу колдовать. Я даже с По ничего не могу поделать, хотя между нами уже была установлена связь.

– А мне покажешь эти свои подручные средства? – спрашивает он, и я осознаю, что пока говорила, он отбросил все свои насмешливо-скептические замашки и был искренним. Может, он и не верит всему, что я говорю, зато не сомневается, что я говорю только то, во что верю сама.

Уит научил меня читать язык тела – распознавать, как люди непроизвольно выражают свои чувства и мысли через жесты и выражение лица. Впервые Майлс сдал свою оборонную позицию и сделал первый шаг к тому, чтобы мне поверить.

И я, отвечая взаимностью, демонстрирую ему содержимое своего рюкзака. Он наблюдает, как я вытягиваю порошок слюды, камни, травы, мех и кости животных и расспрашивает, что для чего используется. Странно, но у меня такое чувство, будто, показывая ему все это, я предаю свой народ…раскрываю их тайну. И я, на всякий случай, даю нарочно туманные объяснения.

И не достаю драгоценные камни и золотые слитки. Уит настойчиво рекомендовал всегда прятать их от посторонних глаз. И, несмотря на то, что он предатель, совет его вполне уместен. Фрэнки предупреждал, что Майлсу не стоит доверять. Не хватало еще, чтобы мальчик из большого города удрал с машиной, деньгами и золотом, а я окончательно осталась ни с чем.

Я смотрю, как он изучает мешочек с толченым корнем боярышника, нюхает его и морщит нос.

– Ты таскаешь за собой уйму…вещей, – говорит, наконец, Майлс.

– Знаю, – отвечаю я, – Уит использовал все это для разных целей. А мне, в принципе, большая часть без надобности. Я применяю опал для всего, кроме Чтения огня. Но когда Уит рядом, пускаю в ход и остальное, чтобы его порадовать.

– С чего бы ему от этого радоваться? – спрашивает Майлс.

Мне неловко говорить об этом.

– Я Читаю лучше Уита. Он обучил меня всему, что знал о Чтении, а Колдовство я постигаю своими силами. Именно он обнаружил связь человека с Йарой и старался открыть разные способы соединения для разных ситуаций. Но у меня складывается впечатление, что он ошибается, и эти фетиши только все усложняют, хотя я бы никогда не посмела признаться в этом.

Я верчу в руках кроличью лапку и касаюсь пушистым талисманом своей щеки.

– Значит, Уит все это замутил? – спрашивает он.

– Да, хотя многое он почерпнул из обрядов различных мировых культур, особенно восточных, таких как буддизм и индуизм, что были особо популярными в Америке в шестидесятых. Я читала, что католики, чтобы сосредоточиться, используют четки или иконы, а буддисты – шарики молитве*, мандалы*, или свечи. Мне кажется, эти предметы, – я киваю на свою кучу, – для Уита выполняют то же назначение. Вот только, я начала подозревать, что сами по себе они не слишком значимы. Кажется, решающую роль играют намерения и сила воли человека.

(*Буддийские шарики молитве – традиционный инструмент молитвы используемый в различных формах. Они подобны другим шарики молитве, используемым в различных вероисповеданиях мира; этот инструмент известен так же, как буддийские четки. Состоит из определенного количества бусин-шариков, обычно из стекла, собранных на нить.

* Ма́ндала – сакральное схематическое изображение либо конструкция, используемая в буддийских и индуистских религиозных практиках. Прим. Редактора)

– Тогда почему ты продолжаешь использовать порошок слюды и свой опал?

– То, что у меня есть собственная теория, еще не значит, что я буду ее проверять, – говорю я, – это только размышления. Тем более, моя связь с Йарой с каждым днем слабеет. И я не рискнула бы в данный момент менять правила.

Вдруг я осознаю, что во время всего разговора гладила опал и прижимала его к груди, чтобы убедиться, что он на месте – связующее звено с коллективным подсознанием сверхорганизма. С Йарой.

Я чувствую, что пора уже сменить тему разговора, лезу в рюкзак и достаю книгу по движению Гейи. Перелистываю в конец, вынимаю фото, которое ношу при себе с того дня, как покинула Денали, и протягиваю Майлсу со словами:

– Это – мои родители.

– Старая фотка? – спрашивает он, приглядываясь.

– Меня еще и на свете не было, – подтверждаю я.

Пока Майлс разглядывает фотографию, я замечаю, что он несколько изменился. В нем появилась мягкость, которой раньше не было. И я понимаю, что все потому, что он полностью расслабился. Выглядит он по-настоящему милым.

И снова я позволяю себе посмотреть на него глазами Ном. «Заценить», – как сказала бы она. – Он красив утонченной, холеной красотой, а не той приземленной, грубоватой, как Кинай. Черты его лица – скулы, подбородок, орлиный нос – четкие и гладкие, будто вылеплены скульптором из глины.

Он смотрит то на меня, то на фотографию, сравнивая мое лицо с лицами родителей. И пока его озерно-зеленые глаза скользят по моим чертам, что-то внутри меня переворачивается. Это волнующее чувство появлялось у меня и раньше, когда утром я выходила из юрты и наблюдала красоту горы Денали, возвышающейся над нашим поселением. И не смотря на то, что я выросла там и видела ее каждый день, меня всегда покоряло ее великолепие.

Я думаю, это оно. Это знакомое волнение внутри. Майлс прекрасен. Неосознанно я прижимаю ладонь к груди, так же как я делала это каждое утро, не давая чувствам выплеснуться.

Предводитель обязан быть сильным. Чувства не должны влиять на поступки – напомнила я себе. Вскоре я должна стать Мудрецом общины. У меня были обязательства. У меня есть обязательства.

Это осознание выводит меня из задумчивости. Моя цель – найти и спасти моих людей. Я встаю, не могу позволить себе отвлекаться от важнейших вещей в моей жизни. Безопасность моей общины зависит от того, что я делаю, чтобы найти их. А не от траты времени на разговоры с парнем, которого, как он и сам признает, выгнали из школы по глупости.

Майлс воспринимает то, что я встала, как сигнал к завершению сеанса "скажи-покажи" и тоже поднимается на ноги. Он возвращает мне фотографию и говорит:

– Ты похожа на свою маму.

– Спасибо. Все говорят, что мы бы выглядели с ней как близнецы, если бы она не умерла, когда мне было пять, – спокойно отвечаю я, вкладывая фото в книгу.

Майлс колеблется, а затем говорит:

– Сожалею.

– Это было давно. И я ее практически не помню. Меня вырастили папа и община. И с того времени, как мама умерла, Уит был моим наставником.

– И как, интересно, твой папа выглядит сейчас, в свои пятьдесят?

Я смеюсь.

– Ему пятьдесят восемь. И он выглядит точь-в-точь как на фотографии.

– За исключением, наверное, седых волос и морщин, – добавляет Майлс.

– Нет. Мой отец близок с Йарой. Он не постарел ни на день с того времени, как был сделан этот снимок, – настаиваю я.

Майлс прищуривается.

– Ну да, конечно, – проговаривает он сквозь зубы. И мгновенно между нами вновь возносится стена. Он не поверил ни единому моему слову. Я рада, что не вдавалась в подробности о Йаре и не открылась ему.

– Мы вообще собираемся сегодня ужинать? – спрашивает он, хотя очевидно, что он имеет в виду «когда ты уже что-нибудь мне приготовишь?».

– У меня нет аппетита, – говорю и понимаю, что умираю с голоду. – Если хочешь есть, приготовь сам. По крайней мере, это гарантирует, что тебе не придется, есть ящерицу. – Мимо воли в моем голосе прозвучит холод.

Он кисло качает головой, будто жалея, что слушал меня последние полчаса. Ворча, он направляется к машине искать еду в багажнике.

И не важно, что он думает, будто я лгу. Я знаю, что это правда. Гуляя по Сиэтлу я видела больных стариков, это заставило меня задуматься. Кажется, что моя жизнь на Аляске была утопией. После того, как Обряд единения с Йарой завершен, никто не стареет. Никто не умирает, разве что в результате несчастного случая, как моя мама или старец, на которого напал медведь. Здесь, во внешнем мире, все оторваны от Йары. Они могут стареть, болеть и умирать. А что, если наша особенная связь с Йарой и стала причиной исчезновения моей общины? Что, если кто-то хочет ей завладеть? Но как они вообще о нас узнали? Мы скрывались десятилетиями.

Я думаю, это Уит. Все сводится к нему. Все еще сложно поверить, что он спланировал похищение моей общины. Но может быть, он рассказал о нас, когда был во внешнем мире. Может он невольно предал нас.