Текст книги "Белая Роза (ЛП)"

Автор книги: Эми Эвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Я сажусь так быстро, что у меня голова кружится. Мерцающий свет освещает лицо Лили, когда она появляется через отверстие в полу. Она поднимается на чердак, неся поднос с двумя маленькими баночками, стаканом воды, толстой белой свечой и – мой желудок стонет – накрытой тарелкой, от которой исходит слабый запах еды.

– Привет, – шепчет она, ставя поднос на пол. Я практически падаю с дивана в сторону еды. Лили принесла мне несколько ломтиков жаркое, утопающего в густом коричневом соусе, и холодный вареный картофель. Я не хочу браться за приборы и быстро запихиваю еду в рот.

– Когда ты в последний раз ела? – спрашивает она.

– Я не знаю, – отвечаю я с набитым картошкой ртом.

Лили позволяет мне есть в тишине, пока тарелка не становится чистой. Я испускаю непроизвольный вздох и откидываюсь на диван.

– Спасибо, – бормочу я, делая гигантский глоток воды.

Лили отодвигает поднос. – Я принесла это для твоего лица, – говорит она, откручивая крышки баночек с кремом. Одну из них она размазывает по моей щеке, создавая приятное, охлаждающее ощущение в зоне синяка. Ледяная мазь. Я помню, когда Кора, фрейлина герцогини, использовала ее, после того, как герцогиня ударила меня в первый раз. Вторая пахнет резко, антисептиком, и Лили мажет ее на порез на губе. Немного щиплет.

– Ну вот, – говорит она. – Этот синяк должен пройти завтра.

Она закручивает крышки на банках, накрывает пустую тарелку и отталкивает поднос. Затем она садится на колени и смотрит на меня широко раскрытыми голубыми глазами.

– Итак, – говорит она тоном, который я так хорошо знаю – тот, который я слышала бесчисленное количество раз, когда прибывал новый выпуск Ежедневных новостей Жемчужины, выставлялись номера лотов или какие-либо особенно примечательные сплетни достигали ее ушей. – Что случилось?

Я так наелась и устала, что больше не могу врать. Я рассказываю ей все – почти все. Я не упоминаю Люсьена по имени, только намекаю, что кто-то внутри Жемчужины помог мне сбежать, и я не говорю ей, куда я иду (я сама понятия не имею). Я рассказываю ей о Рейвен, и как я помогла ей, вместо того, чтобы самой воспользоваться сывороткой. Лили практически плачет, когда я говорю ей, что я была куплена герцогиней. – Дом Основателей? О, Вайолет!

А потом я рассказываю ей об Эше.

– Тсс! – шиплю я, когда она поднимает визг.

– Ты суррогат? – шепчет Лили. – Но… Но они говорят, что он изнасиловал тебя, Вайолет.

– Это ложь, – категорически заявляю я.

– Но ты… Я имею в виду, у тебя не было…

Я киваю.

Лили ахает, прижимая руки к груди. – Это как… это как… Самый запретный роман. Это лучше, чем у Курфюрста и Курфюрстины!

Я улыбаюсь тому, как просто это звучит. – Я расскажу тебе об этом позже, – говорю я. После всей этой еды так трудно держать глаза открытыми. – Где мы?

– 34, Бейкер-стрит. Это не самая лучшая часть Банка, но здесь красивее, чем в Болоте, правда? Некоторые люди называют этот район Дешевыми Улочками, – говорит Лили, возмущенно сопя. – Но я считаю, что здесь очень приятно.

– С кем ты живешь? – интересуюсь я. – Они хорошие?

– О, они милые, – говорит она с энтузиазмом. – Рид и Калипер Хейбердэш. Калипер – чудесная хозяйка, она довольно взрослая, ей почти тридцать, и они с Ридом уже давно пытались накопить на суррогата. Она не может иметь детей. – Лицо Лили мрачнеет. – Не так, как королевская семья – с ее телом что-то не так. Она очень грустит по этому поводу. – Затем она оживляется. – Я продалась за девять тысяч семьсот диамантов. Можешь себе представить? Сколько ты стоила?

Я смущаюсь. – Я не помню. – Я не хочу говорить о цене моего тела. Неважно, продали ли меня за шесть миллионов или шестьсот диамантов. Есть кое-что более важное, что ей нужно знать.

– Лили, – говорю я, – ты не можешь забеременеть.

Она выглядит обиженной на мгновение, а потом смеется. – Конечно могу! Какую глупость ты говоришь. Это то, ради чего мы здесь, не так ли?

– Нет, я имею в виду … – Я хватаю ее за запястье и крепко сжимаю. – Не позволяй им оплодотворить тебя.

– Вайолет, ты делаешь мне больно, – гооврит она, вырывая руку из моей хватки.

– Лили. – Я начинаю снова, встревожившись, что не подумала об этом раньше, возмутившись тем, что мой аппетит и истощение затмили все остальное. – Если ты забеременеешь, то умрешь. Вот почему суррогаты никогда не возвращаются домой – роды убивают нас.

Она смотрит на меня на минуту. – Нет, – говорит она, покачав головой. – Это невозможно. Калипер не сделала бы этого. Она заботится обо мне. Она уже сказала мне, что хочет, чтобы я осталась с ними после рождения ребенка.

– Она лжет, – поспешно говорю я.

Лили становится очень спокойной, и я могу с уверенностью сказать, что причинила ей боль.

– Калипер не солгала бы мне, – говорит она. – Не о чем-то подобном.

– Я… мне жаль, но это правда. Я видела морг, где покоятся мертвые суррогаты. Мне сказал кое-кто, кто знает.

Что-то оседает в выражении Лили, какая-то странная смесь принятия и решимости.

– Это не имеет значения, – говорит она. – Вчера я ходила к доктору.

– Но ты еще не знаешь, верно? – спрашиваю я.

Она заправляет прядь волос за мое ухо. – Ты выглядишь изнуренной. Поспи. Я вернусь завтра, когда все уйдут.

– Скажи мне.

Она прикусывает губу и кивает.

Лили беременна. Лили умрет.

– Нет, – задыхаюсь я. – Нет, нет, нет…

– Ш-ш-ш, – шепчет она. – Все в порядке, Вайолет. Все в порядке.

– Нет! – Я кричу, затем понижаю голос, пока не разбудила кого-нибудь. – Нет, это определенно не в порядке. Ничего хорошего в этом нет. Ты не можешь… Ты не можешь…

Лили берет обе мои руки в свои и крепко их держит. – Послушай меня. Я хочу этого. Я счастлива.

– Ты умрешь, – поспешно говорю я.

– Ты не знаешь этого наверняка. Но… – Она жестом показывает на лестницу, на дом внизу. – Мне нравится здесь. Я люблю их. И они хотят этого ребенка. И, в отличие от вас с Рейвен, я всегда хотела родить ребенка.

– Это не твой ребенок, – говорю я.

Лили вздыхает. – Нет, – говорит она. – Не мой. Но эти люди стали моей семьей. Ты же знаешь. Как это важно для меня. Какими были мои родители. Она сжимает мне руку. – Разве не ты рассказывала мне, насколько важно иметь возможность выбирать? Как сама решила быть с компаньоном, даже если это было опасно? Как ты помогла Рейвен на свой страх и риск? Разве мне не позволен такой же выбор? Разве я не могу быть такой же свободной, как ты? Выбирать то, что я хочу. Выбор – это свобода, Вайолет.

Я качаю головой. – Ты не так все понимаешь. Ты не можешь выбрать смерть.

Но Лили улыбается, как будто мы вернулись в Инкубатор и готовимся ко сну. – Ты должна поспать. У тебя был долгий день.

Я хочу продолжить спор, но еда в моем животе заставляет мои веки опуститься против моей воли. Я забираюсь обратно на диван и опускаю голову на провисшую подушку. – Ты никому не скажешь, что я здесь, да?

Лили целует меня в висок, совсем как я поцеловала Аннабель, прежде чем покинула ее в последний раз. Ее потеря, которая все это время находилась на заднем плане, пока мы были в крематоре, канализации и на рынке, снова дает о себе знать, она ноет и причиняет боль. Она пронизывает мою грудь и подпирает легкие к горлу.

– Нет, – бормочет Лили. – Я не скажу. Я так рада видеть тебя снова.

За моими веками подступают слезы. – Спокойной ночи, Лили, – хриплю я.

Она поднимает поднос и уходит, мягкий стук двери в полу говорит мне, что я одна.

Кажется, я продолжаю плакать, даже после того, как засыпаю.

Глава 8

БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ Я ПРОВОЖУ, СТАРАЯСЬ НЕ ходить взад-вперед по чердаку.

Трудно усидеть на месте. До меня доносятся приглушенные голоса, и в один момент я слышу нежные звуки скрипки.

Значит, эти люди позволяют Лили играть музыку. Это мило. Но независимо от того, какие они милые, и как хорошо относятся к моей подруге, они приговорили ее к смерти.

В какой-то момент под вечер голоса замолкают. В доме становится тихо. Я приподнимаюсь и выглядываю из окна-полумесяца. Я вижу пару, высокого мужчину в длинном плаще и женщину в белой шляпке, отходящих от дома 34 по Бейкер-стрит. На улице нет никого, кроме утомившегося молодого человека, выгуливающего шесть собак. Они скулят и лают, запутываясь в своих поводках. Я наблюдаю за ними, пока они не скрываются за углом.

Я иду обратно на диван и нащупываю аркан, дабы удостовериться, что он надежно спрятан волосах. Я вспоминаю о нашем вчерашнем разговоре. Что Люсьен подразумевает под ключом? И кто конкретно покажет мне ту самую силу, которой я должна обладать? Я тру глаза запястьями. Я устала от двусмысленности Люсьена, от того, что я лишь частично знаю о грядущем. Я доверяла ему. Теперь настало время ему доверять мне.

Звенит дверной звонок, и я подскакиваю. В ушах раздается сердцебиение. Кажется, я слышу, как открывается дверь, и голос Лили. Затем настает тишина. И она будто продолжается без конца.

Дверь моего чердака открывается, и я замираю, вцепившись в диванные подушки.

– 197? – Это не голос Лили. Это голос мужчины. Меня передергивает от упоминания моего номера.

Я подхожу к отверстию в полу и смотрю вниз. У человека, стоящего у подножия лестницы, седеющие волосы и очки в позолоченной оправе. Он с любопытством вглядывается в меня.

– Кто вы? – спрашиваю я.

– Меня послали за тобой, – говорит он.

В моей голове появляется голос Люсьена. Помни про ключ. – Покажите мне ключ, – требую я, радуясь тому, что говорю я увереннее, чем чувствую себя, так как понятия не имею, чего ожидать.

Я чувствую себя еще менее уверенной, когда он распахивает свое твидовое пальто и расстегивает рубашку. Он широко раздвигает ворот. В том месте, где ключица сходится с плечом, находится татуировка маленького костяного ключа.

– Я работаю на Общество Черного Ключа, – говорит он.

– Что такое Черный Ключ?

– Он не что. Черный Ключ – наш лидер.

Естественно, Люсьен воспользовался бы кодовым именем.

– Пойдем со мной, 197, – говорит мужчина. – У нас мало времени.

Я спускаюсь вниз по лестнице, пока он застегивает пальто.

– Больше не называйте меня так, – говорю я, пока мы спускаемся по ступеням к входной двери. – У меня есть имя. Вайолет Ластинг. – Мне порядком надоело, что меня называют кем угодно, но не тем, кем я являюсь. – Как вас зовут?

Человек поджимает губы. – Можешь звать меня Кобблером.

– Как долго вы – ой!

У подножия лестницы лежит тело Лили, сложенное пополам. – Что вы наделали? – Я бегу к ней, откидываю ее голову назад и едва не плачу от облегчения, когда чувствую ее дыхание на своей щеке.

– Она в порядке, – говорит Кобблер. – Через несколько минут она проснется. Мы должны идти.

– Что вы сделали с ней? – требую ответа я. – Она помогала мне.

Кобблер пожимает плечами. – Необходимая предосторожность.

Я встаю, моя кровь закипает.

– Сейчас не время расстраиваться из-за простой дозы снотворного, – говорит Кобблер. – Есть работа, которую нужно сделать. Он подбирает большой коричневый сверток у двери. – Неси это. Иди на два шага позади меня и опусти голову.

– Подожди. – Я так устала о того, что мне постоянно говорят, что делать, и я даже не знаю этого человека, и он, конечно, меня не знает. Поэтому я собираюсь сделать одну вещь, прежде чем я уйду с ним. Я наклоняюсь и сажаю тело Лили так, чтобы оно находилось в более удобном положении. Я беру ее за руку и сжимаю. – Спасибо, – говорю я ей. Затем я встаю, беру сверток и смотрю Кобблеру прямо в глаза. – Отлично. Идем.

Мы выходим за дверь, и я следую его инструкциям и остаюсь в нескольких шагах от него. Воздух холоднее, чем вчера, и я сжимаю зубы, чтобы они не стучали. Жаль, я не додумалась одолжить пальто у Лили.

Мы идем обратно через рынок Лэндинга; сегодня здесь спокойнее, чем вчера. Все еще разбросаны следы поисков Эша – сломанная корзина, растоптанная капуста. С фонарных столбов свешиваются наполовину оторванные объявления с лицом Эша и надписями РАЗЫСКИВАЕТСЯ. Две маленькие девочки играют, пока их мать торгуется за цену картошки. Когда мы проходим мимо, я слышу, как одна из девочек говорит другой: “Я вчера была суррогатом! Дай мне теперь поиграть за королевскую семью”.

В горле пересыхает. Дети Банка играют в подобные игры?

Я так отвлекаюсь, что почти теряю из виду Кобблера, когда он сворачивает на другую улицу. Я спешу его догнать.

Эта улица широкая и просторная, намного приятнее, чем улица, на которой живет Лили, поэтому я начинаю понимать, почему ее район называют Дешевыми Улочками. Хотя смешно думать, что в Банке может быть дешево. Между домами есть пространство, разделенное живыми изгородями или высокими кирпичными стенами, но не как те, что окружают дворцы в Жемчужине. Эти чистые, симпатичные и приветливые, не увенчаны злобными шипами. Многие из домов трех– и четырехэтажные, с широкими верандами и балконами, а некоторые даже с миниатюрными башенками, будто они пытаются походить на королевский дом.

И люди на этих улицах выглядят роскошнее – мужчины одеты в шляпы – котелки, длинные пальто и носят с собой трости с серебряными набалдашниками. Женщины носят яркие платья из бархата или шелка с меховыми накидками вокруг шеи и гладкие кожаные перчатки. Служанки, одетые в коричневое, плетутся за ними. Одна несет птичью клетку с ярко-зеленым попугаем внутри. Ее хозяйка видит Кобблера и останавливается.

– Я была на пути к твоему магазину, – говорит она. – Мне нужна новая пара туфель, которые подойдут к одеянию, которое я приобрела для Официального Приема.

– Конечно, миссис Фаерстоун, – говорит Кобблер. – Сейчас я занят доставкой. После я буду рад уделить вам внимание.

– Приходи прямо домой, – говорит миссис Фаерстоун. – Это спецзаказ. И не присылай своего ученика как в прошлый раз. Этот мальчишка ничего не умеет.

Плечи Кобблера напрягаются, но он кивает. – Как пожелаете.

Женщина промчалась мимо нас, ее служанка торопится следом.

– Она милашка, – бормочу я.

Кобблер одаривает меня холодным взглядом. – Она лучше, чем большинство.

– Поэтому вы работаете на… – Я вовремя останавливаю себя, прежде чем произнести имя Люсьена. – На него?

– Сейчас не время для вопросов, – говорит Кобблер. Я сжимаю коробку так сильно, что у меня костяшки белеют. Я устала это слышать.

Он уходит, и у меня не остается выбора, как только следовать за ним.

В конце концов, мы покидаем широкий бульвар с роскошными домами и сворачиваем на улицы поменьше. Мы проходим мимо театра с золотой афишей, гласящей “ДОЛГИЙ ПУТЬ НАЗАД: НОВАЯ ПЬЕСА ФОРРЕСТА ВЕЙЛА. ОСТАЛОСЬ ВСЕГО ДВА ПРЕДСТАВЛЕНИЯ!”, и ресторана с большими стеклянными окнами и покрытыми льняными скатертями столами.

Мы достигаем улицы, вымощенной грубым булыжником. Здания здесь большие и похожи на коробки, с металлическими навесами и грязными окнами с железными решетками на них. Под одним из навесов находится тележка, с которой двое мужчин стаскивают большие металлические плиты под надзором мясника в запятнанном белом фартуке. Он смотрит на бумаги у себя в руках.

– За фунт на четыре диаманта больше, чем в прошлом месяце, – говорит он сам себе. – Курфюрст совсем заигрался с этими новыми налогами?

Затем он осознает, что говорит вслух, и озабоченно оглядывается на мужчин, но они слишком заняты длинными ребрами, которые нужно загрузить на погрузочный док, чтобы заметить.

Кобблер останавливается перед небольшим складом с потрескавшейся зеленой краской и раздвижной железной дверью. – Здесь я покину тебя, – говорит он, забирая у меня из рук сверток. – Я очень надеюсь, что Черный Ключ был прав насчет тебя.

– Почему вы это делаете? – вырывается у меня. – Почему вы помогаете мне, помогаете… ему?

Кобблер отводит взгляд. – Они забрали моего сына, – говорит он. – Потому что он был большим и сильным. Он любил делать обувь, но они хотели, чтобы он был Ратником. Теперь он принадлежит им. – Наши глаза встречаются, и я вижу в них годы злобы, потери и отчаянной потребности в надежде. – Но их время истекло.

Никогда не задумывалась над тем, как Ратники становятся Ратниками. Я думала, что это добровольно? В этом городе хоть что-то добровольно?

– Мне жаль, – говорю я.

Он выглядит раздраженным. – Не нужно жалеть. Мне не нужна твоя жалость. Мне нужен мой сын. – Он распахивает дверь. – За тобой кто-нибудь придет. Не доверяй им, пока не увидишь ключ.

Без лишних слов, он разворачивается и уходит обратно, откуда мы пришли.

– Вайолет? – Голос Рейвен заставляет меня отвернуться от удаляющейся спины Кобблера. Я захожу на склад и задвигаю дверь.

Рейвен обхватывает меня руками, и я чувствую ее острые лопатки, пока обнимаю ее. Ее небольшой животик мягко давит на меня.

– Ты настоящая, правда? – шепчет она мне в ухо.

– Я настоящая, – шепчу я в ответ.

Она отстраняется и смотрит на меня. – Он сказал, что ты настоящая, что ты здесь и возвращаешься к нам, но я ему не поверила. Они лгали мне так часто; я не хочу, чтобы мне больше лгали.

Я гляжу позади нее, туда, где в целости и сохранности стоит Эш, улыбаясь мне. Я не хочу отпускать Рейвен, поэтому я протягиваю ему руку. Он берет ее.

– Ты сделала это, – говорит он с облегчением.

– Ты не доверял Люсьену? – усмехаясь, спрашиваю я.

– Спасти тебя? Нисколько. Привести тебя сюда? Без вариантов.

– Кто такой Люсьен? – спрашивает Рейвен. Ее лицо морщится от сосредоточения. – Он… он… – Она оглядывается на Эша.

– Я Эш, – спокойно напоминает он. У меня складывается впечатление, что она спрашивает это не в первый раз.

– Люсьен – фрейлина. Вы встречались в…. – Я почти произношу “морг”, но думаю, что использовать это слово будет неправильно. – В комнате с огнем, – заканчиваю я.

Рейвен моргает. – Да. Я помню огонь. Мы потушили его вместе. – Затем ее лицо бледнеет. – Но он сжег его. Он сжег его заживо. – Она держится руками за голову. – Нет, нет, нет…

– Рейвен, – говорю я, снова потянувшись к ней, но она отстраняется от меня и сворачивается клубком у дальней стены. Она обхватывает колени и начинает бормотать тоже самое, что я слышала от нее в морге, но теперь я разбираю слова.

– Я Рейвен Стирлинг, – говорит она. – Я сижу у стены. Я настоящая. Я сильнее, чем все это. – Она стучит костяшкой ее правого большого пальца по лбу три раза и повторяет мантру.

Я иду к ней, но Эш хватает меня рукой за талию. – Все в порядке, – шепчет он. – Она делает это время от времени. Лучше не трогать ее.

Мое тело тает от его прикосновений, и я отрываю взгляд от своей подруги, чтобы полностью сосредоточиться на его лице. Я дотрагиваюсь и пробегаю кончиками пальцев по гладкой коже в том месте, где был синяк.

– Гарнет привел меня в порядок, – говорит он. Он дотрагивается большим пальцем до уголка моего рта. – Тебя, видимо, тоже кто-то подлечил.

Я киваю. – Где Гарнет теперь?

Эш пожимает плечами. – Вернулся в Жемчужину, я думаю. Я вообще удивлен, что мы увидели его снова.

– Как ты сбежал? Там было так много Ратников…

Он смотрит на Рейвен. – Она нас спасла. Я не знаю, как. Это было совсем как в канализации, когда она нашла выход. Она… знает иногда. Она чувствует что-то. Прямо после свистка, она втянула меня в переулок, и там в земле была дверь. Она вела в подземный тоннель, соединенный с разными магазинами. Там было много мусора. И она точно знала, куда идти, где остановиться и где спрятаться. Мы оставались там внизу, пока не стемнело, затем она нашла выход, который был в пятидесяти ярдах от рынка Лэндинга. И потом я нашел путь сюда – адрес, который Гарнет дал нам. Думаю, удачно получилось, что я знал этот район. – Он улыбается. – Гарнет был впечатлен, что мы это сделали. Он-то вообще не помог.

– Что эта ужасная женщина сотворила с ней? – бормочу я. Мне в голове представляются полные руки и безжалостный взгляд Графини Камня.

– Я не знаю, но что бы это ни было… – Челюсть Эша напрягается. – Иногда она переносится куда-то. Она думает, что она где-то в другом месте. Там с ней происходят нехорошие вещи. Кто-то, кого зовут Кроу – думаю, что это ее брат или кто-то вроде этого – он постоянно горит заживо. И ты теряешь свои глаза – это худшее, что я слышал. И, думаю, что с ее матери снимают кожу. – Его передергивает. – Для нее это все реально.

Я не знаю, в чем заключается план Люсьена, но я сделаю все, чтобы удостовериться, что Графиня Камня получит по заслугам.

Железная дверь отодвигается. Я застываю при виде Ратника, маячащего в проеме, но успокаиваюсь, когда вижу, что это Гарнет.

– О, хорошо, что ты здесь, – говорит он мне, закрывая за собой дверь. – У нас проблема.

– Какие приятные новости, – говорит Эш.

– Что происходит? – спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает Гарнет. Он протягивает мне фляжку, и я жадно пью из нее, прежде чем передать Эшу. – Все поезда все еще отменены. Каждый дюйм Банка обыскивается Ратниками. Думаю, что это первый раз в жизни Люсьена, когда он действительно не знает, что делать.

– Так что, мы вынуждены оставаться здесь? Ждать на этом складе?

Гарнет пожимает плечами. – Я не вижу другого выхода.

– Но здесь небезопасно. Если они обыскивают каждый дюйм Банка, они обнаружат нас, в конце концов.

– Я не Люсьен, – говорит он. – У меня нет запасного плана для другого запасного плана.

– Тогда что ты здесь делаешь? – огрызаюсь я. – Если ты не хочешь помогать, тогда уходи!

Я не хотела кричать, выплескивать свое разочарование на Гарнета. Но я прямо сейчас хочу попасть туда, куда мы собираемся. Его бледное лицо наливается темно-красным румянцем.

– Ты считаешь, что я не хочу помогать? – спрашивает он. – Так чем я по-твоему занимался все это время? Вытаскивал тебя. Вытаскивал твоего бойфренда. Врал своей матери. Разбирался с Карнелиан. Во имя Курфюрста, я позволил одному из последователей Люсьена сделать мне тату! – Он распахивает рубашку, чтобы показать татуировку костяного ключа, такую же, как у Кобблера – на груди, прямо над сердцем.

Я потрясена. – А если твоя мать увидит ее?

Гарнет выглядит смущенным. – Она не увидит. И даже если увидит, она подумает, что это какой-нибудь глупый розыгрыш, или что я сделал это на спор. Она не воспримет это всерьез.

– Я была неправа на твой счет, – говорит Рейвен. Я не осознавала, что она слушала все это время. Она диким взглядом смотрит на Гарнета. – Ты не трус. – Ее взгляд становится стеклянным. Сосредоточенным на двух вещах одновременно, так бы я его назвала. – У тебя никогда не было настоящих друзей. Тебе просто нужно было за что-то бороться.

Возможно, впервые в жизни Гарнет принимает комплимент с некоторой неловкостью. – Конечно, – говорит он. – Как скажешь.

Рейвен продолжает глазеть. – Если ты признаешь, что тебе нужны люди, ты можешь их потерять. – Ее взгляд становится острее, возвращаясь к реальности. – Но потребность в людях может спасти твою жизнь.

– Нам нужно добраться до Фермы, – говорю я. Я доверяла Люсьену до этой поры, могу довериться и еще, если он говорит, что на Ферме будет безопасно. – Мы все часть этой группы… – Я вспоминаю слова Кобблера. – Общество Черного Ключа. Даже, если мы не помечены.

– Чего, прости? – спрашивает Эш.

Я поднимаю руку. – Я могу объяснить позже, или это стоит сделать Люсьену. В любом случае, давайте думать. Мы не можем здесь оставаться.

– У вас есть идеи? – спрашивает Гарнет. – Я весь во внимании.

Вообще-то, – говорит Эш, выступая вперед. – Думаю, что у меня есть.

Глава 9

– Я знаю этот округ, – продолжает Эш. – Лучше, чем любой из вас. И думаю, что есть один поезд, который может вывезти нас отсюда незамеченными.

– Где? – спрашиваю я. – Все поезда приостановлены.

– У мадам Кюрьо, – отвечает он. – И этот поезд никто не отменит.

Имя кажется смутно знакомым, и явно не является пустым звуком для Гарнета, потому что изумленно раскрывает рот. – Ты слетел с катушек?

– Что значит “у мадам Кюрьо”? – спрашиваю я.

– Это мой компаньонский дом, – объясняет Эш. – Она… ну, она была моей Госпожой. Я рассказывал тебе о ней, помнишь? Она приняла меня на работу.

И тут все встает на свои места. Именно эта женщина нашла Эша, когда он привел свою сестру Синдер в бесплатную лечебницу. Тогда Синдер диагностировали “черные легкие” – по этой причине Эш и стал компаньоном. Ставлю на то, что ты сводишь всех девушек с ума. Вот, что сказала ему Госпожа Кюрьо.

– Хм, и чем она там занимается?

Гарнет с отвращением фыркает.

– Она управляет домом, – говорит Эш. – Она контролирует компаньонов, наше образование и тренировки, и сводит нас с нашими клиентами.

Но розовый румянец, расползающийся по его шее, заставляет меня думать о том, что помимо этого есть что-то еще.

– Все компаньонские дома владеют личной железнодорожной станцией, – продолжает он, меняя тему. – Их поезда не отслеживаются в таком же режиме, как общественные. Возможно, если мы сможем попасть на этот поезд, мы доберемся до Фермы.

– Значит, мы должны прогуляться до твоего бывшего компаньонского дома и попросить воспользоваться поездом? – говорит Гарнет. – Я думал, они вас, ребята, хорошо обучают в этом месте. Это самая глупая идея, которую я, когда-либо слышал.

Эш бросает на него резкий взгляд. – На территорию можно попасть несколькими способами.

– Но Эш, – говорю я нерешительно, – ты хочешь сказать, что в поезде не будет никаких Ратников?

– Нет, скорее всего, будут, – говорит он. – Но это ничего не значит.

– И почему это? – спрашивает Гарнет.

– Потому что, – говорит Эш, – не все, кто работает в компаньонском доме, являются компаньонами. Многие из них попадают туда не по доброй воле.

– Что? Ты имеешь в виду, их похищают? – спрашиваю я. – Зачем?

– Мальчиков забирают, и там они учатся бою, фехтованию, драке на мечах, также занимаются ручным трудом – любой работой, которая покажется Госпоже подходящей. – Эша трудно представить дерущимся на мечах. – Девушек забирают для… – Эш прочищает горло, и румянец с шеи переходит на его щеки. – Для… тренировок. – Он сосредоточенно смотрит на Гарнета, избегая моих глаз.

Гарнет вскидывает бровь.

– Подожди, так… – начинаю я, но Эш обрывает меня.

– В поезде есть скрытые купе. Так они их и привозят. Именно так мы сможем выбраться.

Наступает длинная пауза. Я не могу не думать о всех тех девушках, похищенных и привезенных в компаньонский дом. Против их воли. Как и я, когда-то.

– И как мы вас, ребята, туда проведем? – спрашивает Гарнет.

– Мы вынуждены дождаться вечера, – отвечает Эш. – И нам понадобится какая-нибудь новая одежда…

ЭШ ДАЕТ ГАРНЕТУ СПИСОК НЕОБХОДИМЫХ ВЕЩЕЙ.

Делать нечего, осталось только ждать. Я сижу рядом с Рейвен – она так и не отошла от стены. Эш сидит на деревянном ящике рядом с входной дверью, погруженный в размышления.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я ее.

Рейвен смотрит на меня безжизненным взглядом. – Я больше не во дворце. Я давно так хорошо себя не чувствовала. – Она моргает. – Я тебя поблагодарила?

– За что? – спрашиваю я.

– За то, что спасла мне жизнь.

Я улыбаюсь. – Не переживай насчет этого.

Она переплетает наши пальцы – ее пальцы такие тонкие и хрупкие, и я боюсь, что, если я сожму их слишком сильно, они сломаются. – Спасибо, – шепчет она. Ее взгляд перемешается на живот. – Иногда я забываю, – говорит она, кладя руку на небольшой холмик, едва видный под платьем. – Раньше он болел все время.

– Когда это случилось? – спрашиваю я.

Рейвен закрывает глаза. – Я…. я не знаю. Однажды днем Эмиль, моя фрейлина, вышел на прогулку в сад. Я хотела посмотреть, послала ли ты еще один цветок, но ты ничего мне не послала. Затем я пошла к врачу. – Из-под ее века скатывается слеза. – Они заставили его расти так быстро. Он съедал меня изнутри. Мои кости болели и иссыхали, а он все рос и рос без остановки.

Это было всего три или четыре недели назад.

– Как? – шепчу я.

Она открывает глаза. – Они когда-либо применяли на тебе пистолет-стимулятор?

Я киваю. – Однажды.

Пистолет-стимулятор был создан, чтобы усиливать Заклинания против воли суррогата. Я помню ту всепоглощающую агонию, когда врач использовал его на мне, ослепляющую боль, толстые зеленые лианы, покрывающие медицинскую кровать, ползущие к потолку. Слова доктора Блайт эхом отдаются в моей голове с того дня, как я заставляла расти дуб.

Пистолет-стимулятор усиливает ваши способности, но он физически ослабляет организм. При чрезмерном использовании он может вызвать некоторые очень неприятные побочные эффекты.

Улыбка на лице Рейвен выглядит, словно крошечная трещина. – Доктор использовал его постоянно, особенно после того, как я забеременела. Три или четыре раза в день. Графине было все равно, сколько крови я потеряла, или сколько я кричала. Она просто хотела результатов. – Рейвен вздрагивает от воспоминаний. – Она получила то, что хотела. Он сказал… Он сказал, что прошло двенадцать недель? Четырнадцать? Я не помню. Я не хотела слушать.

– Значит, она пыталась заставить тебя быстрее родить ребенка, – говорю я. – Этого же Герцогиня хотела и от меня.

– Графине нравилось экспериментировать, – холодно говорит Рейвен. – Чтобы увидеть, что она может делать. Она хотела дергать за ниточки и обладать полной властью над моим разумом, моими воспоминаниями, Заклинаниями, всем.

– Из-за этого… – Я сглатываю комок в горле. – Из-за этого у тебя эти шрамы?

Рейвен одной рукой ощупывает череп. – Ей нравилось резать меня. Ей нравилось заставлять меня видеть вещи, которые не были реальными. – В глазах Рейвен что-то загорается – воспоминание о ее старой шалости. – Однако она не знала о голосах. Однажды они попробовали кое-что новое. Доктор думал, что это будет «интересный эксперимент». Они разрезали меня как-то по-другому, и посчитали, что это ничего не дало. Но именно тогда появились голоса.

– Подожди, ты слышишь голоса сейчас?

Я останавливаюсь, наблюдая за ней, задаваясь вопросом, навредит ли это ей или позволит получить дополнительную информацию. – Что же они говорят?

– Всевозможные вещи. Я могу слышать, когда кто-то напуган, и когда притворяются, что им нравится кто-то, но на самом деле они их ненавидят. Я знаю, когда кто-то лжет, и когда тайно влюблен. Голоса говорят мне. Они приходят и уходят. У Графини очень дурные мысли. О ее матери. О ее муже. О суррогатах.

Рейвен трет глаза.

– Похоже, графиня невольно дала тебе дополнительную способность или что-то вроде этого.

– Я знала, что блондин вернется, – продолжает она. – Мы ему нравимся. Он чувствует привязанность к нам. А еще… – Она смотрит на Эша, хмуря брови. – Эш, – наконец говорит она. – Это Эш, верно?

Я киваю.

– Он ненавидит себя, – говорит она.

В моем горле образуется ком. Я ничего не знаю о жизни Эша в компаньонском доме. Он никогда не делился этим со мной.

– Я не хочу быть таким человеком, Вайолет. – Лицо Рейвен смягчается, и она откидывает голову назад. – Эмиль был добр ко мне. Иногда он тайком приносил еду. И он часто провожал меня в сад, позволяя мне отправлять тебе сообщения. Но также он рассказал мне о некоторых вещах. Он сказал мне, что графиня покупает суррогатов каждый год. Ей не нужен наследник. Ее больше волнует то, на что мы способны. Сколько мы можем вынести. – Лицо ее становится печальным. – Вероятно, он думает, что я мертва.