Текст книги "Книга Айви (ЛП)"

Автор книги: Эми Энджел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Привет, – говорю я, пытаясь выпутаться из ее объятий.

Сьюзан отпускает меня и обнимает миссис Латтимер, которая тепло улыбается.

– Как я уже говорила, она высокая, – говорит миссис Латтимер, и они обе смотрят на

меня.

– Очень, – говорит Сьюзан. Она наклоняет голову и осматривает меня.

– Мне кажется, ей нужно что-то драматическое, – продолжает миссис Латтимер. – У нее

красивое тело для такого. Может, без бретелек? – она смотрит на Сьюзен для подтверждения.

– С бретельками, – встреваю я. Я буду подтягивать его всю ночь, а это мне не нужно.

Миссис Латтимер поднимает брови.

– Какие-то пожелания, Айви?

– Мне нравится фиолетовый цвет, – говорю я, пожимая плечами.

Миссис Латтимер кивает, как будто мои цветовые предпочтения нуждаются в ее

одобрении, но стоит на своем.

– Может быть лиловый, Сьюзан?

– Да, я думала об этом, – Сьюзан жестом зовет меня за собой и следует к вешалкам с

тканями. – Сними все, кроме нижнего белья, – говорит она как ни в чем не бывало, – И стой

здесь, – она ведет меня к зеркалу.

Я никогда не считала себя особо стеснительным человеком, но я не хочу стоять почти

голой перед матерью Бишопа. Меня это раздражает, и видимо миссис Латтимер это понимает,

потому что закатывает глаза.

– О, ради бога. Что мы там не видели?

Я снимаю ботинки, не говоря ни слова, расстегиваю штаны и снимаю их, а потом стягиваю

футболку. Мое нижнее белье выглядят очень темным на бледной коже. Я смотрю в зеркало и

понимаю, что мои щеки и шея покраснели.

Сьюзан поднимает палец, велев мне подождать, и исчезает в проходе. Я стараюсь не ерзать,

но миссис Латтимер смотрит на меня в зеркало, и ее взгляд заставляет меня нервничать. Я не могу

справится с чувством, что она размышляет, хороша ли я для ее сына. Наконец, возвращается

Сьюзен с длиной бледно-фиолетовой тканью в руках. Она прижимает ткань к моей груди, а

миссис Латтимер собирает мои волосы на затылке. – Я думаю, что это идеальный цвет для нее,

– говорит она.

– Я согласна, – говорит Сьюзан. – Может быть, длинная юбка и… – она сдвигает ткань

на одно плечо, – с одним открытым плечом?

– Откуда вы взяли этот материал? – спрашиваю я. Он богаче и мягче, чем домотканый

материал, который продается на рынке.

– Остался с довоенных времен, – говорит Сюзан. – Разве она не прекрасна? У нас есть

десятки разных тканей. Я ненавижу думать о том дне, когда она закончится.

– Она очень мягкая, – говорю я, потому что они обе смотрят на меня. Как только они

возвращаются к разговору о стиле одежды, я отключаюсь. Теперь я знаю, что я в безопасности от

бретелек, меня не волнует, что они придумают. Так что у меня уходит секунда, чтобы осознать,

что миссис Латтимер говорит со мной.

– Ты действительно красива, – говорит она, глядя на меня в зеркале.

Я? Я никогда не думала об этом. Я имею в виду, я знаю, что я не лишена

привлекательности. Но в моем доме красота не ценится. Никто никогда не делал комплименты

моей внешности, кроме слов Келли про мой рост. А отец в любом случае будет называть свою

дочь милой.

– Спасибо, – говорю я, а Сьюзен исчезает в проходе.

Миссис Латтимер смотрит на мое лицо в зеркале. Она отпускает мои волосы, и они

спадают на спину.

– У тебя волосы твоей матери. Они такие же, как у нее. Цвет свежего меда, – я не

понимаю, злиться ли она или это комплимент.

Я начинаю уставать от того, что меня постоянно сравнивают меня с мамой.

– Вы тоже знали мою мать? – спрашиваю я.

Миссис Латтимер улыбается, но невесело.

– Умная женщина всегда знает своих конкуренток.

Вот и ответ на вопрос. Ее сердце пело в день, когда они нашли мою мать, свисающкю с

дерева, потому что ее соперница, наконец, ушла.

– Вам не нравится, что я замужем за вашим сыном? – спрашиваю я.

Миссис Латтимер вздыхает.

– Мне не нравится то, что я смотрю на тебя, а вижу ее. Но что бы ты не думала, я

понимаю, что это не твоя вина, – она сжимает свое жемчужное ожерелье на шее. – Я хочу,

чтобы мой сын был счастлив. И если ты можешь сделать его счастливым, то все в порядке.

Я заметила, что мое счастье не считается. И я знаю, что если миссис Латтимер хотя бы

догадывалась о моих намерениях, она бы не колебалась ни секунды, чтобы уничтожить меня. Я

думаю, она очень безжалостная.

Сьюзан возвращается с коробкой с бисером, которую показывает миссис Латтимер. Они

немного спорят, что именно сделать с моими волосами.

– Поднять их вверх? – спрашивает Сьюзен, глядя на мою гриву.

– Нет, ей будет тяжело, – говорит миссис Латтимер. – Может, сделать укладку?

Я смотрю на нее в зеркало и думаю, что она немного смягчилась. Она смотрит на меня в

ответ и улыбается уголками губ.

– Держись, Айви, – говорит она. – Мы далеки от завершения.

Глава 18

С середины лета начинается долгий, медленный спуск в осень, моя жизнь приобрела новый

ритм. Я просыпаюсь рано и завтракаю с Бишопом перед работой. Вечером мы занимаемся

рутинными делами, вместе ужинаем, а потом Бишоп начинает чинить что-нибудь по дому. В

выходные дни, я люблю читать или просто наблюдаю за Бишопом.

Нам стало легче общаться друг с другом, чем в начале. Мы говорим о безопасных вещах —

моей работе, предстоящей зиме, о планах на празднование Дня рождения его отца. Мы не трогаем

друг друга. Но отсутствие контакта не дарит мне облегчения, на которое я надеялась.

Я знаю, что дни уходят. Мой отец дал мне время, как и обещал. Но он не может позволить

себе ждать вечно. Три месяца пройдут очень быстро. Всякий раз, когда я представляю Келли в

моей голове, я вижу ее, стоящую со скрещенными руками. «Поторопись, Айви.» словно говорит

она.

Когда я прохожу домой после работы, я чувствую вкусный запах, хочу есть, но не вижу

Бишопа, поэтому зову его.

– Я здесь, – отзывается он с веранды.

Я выхожу к нему и вижу сидящим на диване. Стол накрыт скатертью, а на нем ассортимент

их мясных блюд и сыров, свежих фруктов, нарезанных овощей и кусочками хлеба. А в середине

стоит подсвечник со свечами.

– Что это? – спрашиваю я.

– Решил устроить пикник, – говорит Бишоп. – Полу-крытый пикник, – уточняет он и

смеется.

Я улыбаюсь, снимаю туфли и сажусь напротив него на кресло. – Но сначала нужно

приготовить еду, – говорит он с ухмылкой.

Мы со смехом готовим маленькие сэндвичи с мясом и сыром. Бишоп толкает мне коробку

клубники, а я, хотя сначала отказываюсь, с радостью съедаю всю. Когда мы заканчиваем готовить

сэндвичи, я понимаю, что уже сыта.

– Ой, я объелась, – говорю я, откидываясь на спинку дивана.

– В этом и смысл пикников, – смеется Бишоп.

– Зачем свечи? – спрашиваю я с интересом

– Я подумал, что мы могли бы зажечь их и притвориться, что мы в летнем лагере.

Я не понимаю, шутит он или нет.

– Я никогда не была в летнем лагере.

– Никогда?

Я качаю головой. Мой отец не любил, когда мы с Келли далеко от него. Он боялся, что мы

выйдем из-под его контроля.

– Ну, теперь мы должны зажечь их, – говорит Бишоп. Он опускается на колени рядом со

столом и зажигает свечи: три широкие и маленькие и две высокие и тонкие. Когда они загораются,

он снова садиться напротив меня.

– Что вы обычно делали в лагерях? – я почему-то волнуюсь.

– Глупости, в основном. Ты знаешь… – он внезапно осекается. – А нет, ты не знаешь.

Я закатываю глаза.

– Ночью мы сидели у костра и рассказывали страшные истории. Иногда мы пытались

играть в бутылочку, но вожатым это не нравилось. Они пытались защитить нас от добрачной

связи, – теперь он закатил глаза.

Я не смотрю на него, когда задаю свой вопрос.

– Тебе нравился кто-то в лагере?

– Нет, – говорит Бишоп. – Я играл в бутылочку. Но там никогда не было конкретной

девушки, я просто надеялся на поцелуи, – он хмыкнул. Мы смотрим друг на друга и я знаю, я

должна задать еще один вопрос или сказать что-нибудь, чтобы нарушить молчание, но мое сердце

колотится в моем горле. – Но моя любимая игра «правда или действие», – говорит Бишоп, в

конце концов.

– Что это за игра? – спрашиваю я. Я делаю глоток из своего бокала.

– Ты никогда не играла в правду или действие? – Бишоп удивленно поднимает брови.

– Я никогда не играла в подобные игры, – я пожимаю плечами.

– Это легко, – говорит Бишоп. – Когда подходит твоя очередь, я спрашиваю тебя

«правда или действие?» и ты должна выбрать. Если ты выбираешь правду, то я задаю тебе вопрос,

на который ты должна ответить только честно. Если ты выбираешь действие, то ты должна

сделать то, что я скажу, иначе ты проиграешь, – он ухмыляется. – Хочешь поиграть?

Ой, это плохая идея, но из моего рта вылетает «да».

– Ладно, поехали, – Бишоп смотрит в потолок, словно рассматривает варианты. —

Правда.

Правда. Я могу что-нибудь спросить у него и, в теории, он должен сказать мне правду. Есть

миллион вещей, которые я хочу знать о нем. Мое желание узнать его побеждает все, даже здравый

смысл.

– Сколько девушек ты целовал, когда играл в бутылочку? – спрашиваю я и смеюсь, будто

это шутка. Но это не шутка.

– Не очень много, – улыбается он. – Мы говорим о настоящем поцелуе? Или чмоке?

– Настоящий поцелуй, – говорю я, хотя не знаю, что это такое, потому что я никогда не

целовалась.

Его лицо серьезно, он задумался.

– Я целовал трех девушек в своей жизни. Когда мне было тринадцать, в игре в бутылочку,

потом в четырнадцать, в лагере. С языком, – довольно добавляет он.

Я смеюсь, и на этот раз по-настоящему.

– С твоим или ее?

Бишоп усмехнулся.

– Я промолчу, – на его лице появилась огромная улыбка.

– Что? – хихикаю я.

Он все еще улыбается.

– Ничего.

– Ты не сказал про третий поцелуй, – напоминаю я.

– Это было два года назад. Прямо перед тем, как я должен был жениться на твоей сестре.

Это была девочка из школы. И было больше, чем один поцелуй.

– Было слишком много языка?

– Нет. Было гораздо лучше.

Я тут же понимаю, о чем он говорит, и стараюсь не краснеть.

– Тебе понравилось? – спрашиваю я и сразу хочу себя ударить.

Бишоп замялся лишь на мгновение.

– Не так, как мне нравишься ты, – тихо говорит он. У меня перехватывает дыхание.

– Бишоп…

– Ты должна была задать всего лишь один вопрос, а ты задала сто, – говорит он, меняя

тему. – Твоя очередь. Правда или действие?

– Правда, – ляпаю я.

Я настраиваю себя на вопрос, на который, скорее всего, я отвечу ложью. Я думала, он

спросит меня о моей семье, но внезапно он спрашивает о моем первом поцелуе.

Это легкий вопрос, но мне удивительно трудно заставить себя ответить.

– У меня его не было, – тихо говорю я и надеюсь, что он не видит мои порозовевшие

щеки.

Бишоп не смеяться и не дразнит меня. Он просто кивает.

– Это отсутствие возможности или отсутствие желания? – и что ответить? Что парень,

которого я хочу поцеловать, сидит напротив меня?

Бишоп открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но я его перебиваю.

– Один вопрос, помнишь? – напоминаю я. – Правда или действие?

– Я бы сказал действие, но я боюсь, что ты заставишь меня раздеться догола и бегать

вокруг, кудахтая, как курица или типа того.

Я поперхнулась водой и смеюсь.

– Такое было в твоем лагере?

Бишоп пожимает плечами.

– Довольно много раз. Нам было по тринадцать.

– Итак, значит, правда?

– Это, наверное, безопаснее.

Хах. Безопаснее. Я на секундочку думаю о том, что я хочу узнать. Есть так много вещей. Из

важного – что он действительно думает про браки по расчету, что он чувствует ко мне, что он

мечтает сделать в своей жизни, его любимый цвет, любимое блюдо, почему его волосы такие

мягкие… Глупые, бессмысленные вопросы.

– Каково это было: расти в твоем доме? – спрашиваю я, наконец.

– Одиноко, – говорит он без паузы. Мое сердце сжимается. Не потому, что мне его жаль,

а потому, что я понимаю. У меня есть сестра, но я была одинокой всю свою жизнь.

– Мой отец всегда была занят, а мать… – он проводит рукой по волосам. – Сложная. Я

думаю, она надеется, что я могу исправить то, что отсутствует между ней и моим отцом, но, увы…

– его голос затихает. – Я уверен, что она любит меня, но я никогда не чувствовал этого. Это ад

для ребенка. Постоянно пытаться заслужить любовь, а не просто иметь ее. Чтобы я не делал,

ничего не получалось. В конце концов, я просто перестал пытаться.

– Да, я понимаю, – говорю я. Я хочу, чтобы он научил меня так же. Переставать

пытаться. Потому что я устала добиваться любви отца.

Бишоп смотрит на меня, и что-то происходит между нами. Он закусывает нижнюю губу.

– Правда, – шепчу, потому что пришла моя очередь.

– Ты боялась меня в первую ночь? – спрашивает Бишоп, удивляя меня.

– Да, – нет смысла лгать.

Он едва заметно хмуриться.

– Я бы не… я бы не прикоснулся к тебе, Айви.

– Я знаю, – говорю я. – Теперь.

– Я не был готов, – говорит он. И теперь его очередь выглядеть неловким. – Просто

потому, что я парень, не значит… – он смотрит на пол. – Ты все еще боишься меня?

Я молчу.

– Нет, – говорю я. Это не совсем правда. Я больше не боюсь того, что он прикоснется ко

мне. Я боюсь, потому что я хочу этого.

В его глазах отражаются свечи, и я думаю, что сейчас он наклониться вперед. Воздух

накаливается, но он неподвижен.

– Я думаю, теперь моя очередь, – говорит он. Его голос глубокий. – Правда.

– Опять? – я пытаюсь улыбнуться, но у меня ничего не выйдет.

– Правда интересна, – говорит он. – Я не хочу танцевать танец маленьких утят.

– Почему ты выбрал меня, а не мою сестру? – боже, зачем я спросила это?

Бишоп улыбается.

– Я удивлен, что ты не спросила раньше.

Я скрещиваю руки на груди.

– Ну и?

– Моя мама – пару дней в неделю моя мама работает волонтером в больнице. Она

помогает везде, где может, – я раздражаюсь, он видит это и примирительно поднимает ладонь. —

Брала с собой меня. Это относиться к истории, я обещаю. Я наклоняю голову, и он улыбается.

– Я часто ходил с ней, когда бы младше. Однажды, когда мне было около четырнадцати, я

был там. Двери открылись, и я не мог понять, что происходит, но я слышал шум. Кто-то плакал,

кто-то кричал, звал доктора. Я оглянулся и увидел девушку примерно моего возраста с длинными,

темными волосами, молящую о помощи. И одна из медсестер похлопала меня по плечу и сказала:

«это девушка, на которой ты скоро женишься. Келли Вестфалл.»

Я чувствую боль в груди от его слов. Я ненавижу мысль, что он женится на моей сестре.

Она не хотела быть с ним. Она бы не поняла его. Она бы даже не попыталась.

Бишоп вытягивает одну ногу.

– Я помню, как смотрел на нее, пытаясь представить, мое будущее с ней. А затем она

шагнула в сторону, а за ней я увидел девушку помладше, с волнистыми медовыми волосами и

огромными серыми глазами, – он грустно улыбнулся. – Ее лицо было в потеках слез, а по ее

руке стекала кровь, – он перевел глаза на мой шрам на предплечье.

– Я? – выдыхаю я, но уже знаю ответ.

– Ты, – говорит Бишоп. Я боюсь посмотреть в его глаза. – Я не собираюсь лгать и

говорить, что это была любовь с первого взгляда, – продолжает он. – Но это было увлечение. Ты

была ранена. Ты была напугана. Но ты держалась. Глаза засверкали, когда ты сказала о собаке.

Твое лицо показало именно то, что ты чувствуешь. Как в день нашей свадьбы, когда ты

отшатнулась от меня, – он улыбнулся. – Со сжатыми кулаками, – Бишоп смотрит мне в глаза.

– Если мне было суждено жениться, я хотел, чтобы это было хотя бы по симпатии. Тебя легко

читать, Айви, но ты очень тяжелая книга. Вот почему я захотел тебя, а не твою сестру.

Мой желудок выворачивается наизнанку. Мое сердце разрывается. Я не могу дышать. Если

он сейчас прикоснется ко мне, я рассыплюсь на миллион кусочков. Или улечу к звездам.

– Ты очаровала меня тогда, – говорит Бишоп спокойно. – И ты до сих пор это делаешь.

Всю мою жизнь я ненавидела этот чертов шрам от укуса, он напоминал мне о боли и о

победе одновременно, а так же это напоминало мне о бесполезной борьбе, как сказал мне отец. Но

Бишоп видит в нем нечто совершенно другое. Доказательства моей силы. Источник очарования.

Он не осуждает мое безрассудство или мою неспособность скрывать мои чувства. Мои худшие

черты характера превращаются в мои силы.

– Действие, – шепчу я и не понимаю, как оказываюсь на его коленях. Мое лицо всего в

нескольких дюймах от его.

– Что ты делаешь? – тихо спрашивает он.

– Тише, – шепчу я. – Не отвлекай меня.

Его глаза сверкают от удовольствия.

– Я не сказал тебе, какое действие.

Я делаю глубокий вдох.

– Я сама придумала, – говорю я. А потом я его целую. Его губы мягче, чем я

представляла себе, а щетина над верхней губой более грубая. Сначала он не отвечает на поцелуй,

и я думаю, что я совершила огромную ошибку. Но как только я собираюсь отступить, он

поднимает руку и зарывается ее в мои волосы.

Это не нежный поцелуй, но и не настойчивый, но мне нравится. Мой первый поцелуй

просто идеален. Это словно его объятие, умноженное в тысячи раз. В моем животе бушует пожар.

Он горит, он хочет взорваться. Я даже не смущена.

Он опускает меня на пол и наваливается на меня сверху, а я поднимаю руки вверх и

зарываюсь в его волосы. Я целую его так отчаянно, словно это необходимо для жизни. Я

чувствую.

Он дышит так же тяжело, как и я, когда отстраняется. Я поднимаю руку и провожу по его

брови кончиком пальцев, а затем опускаю ее на его припухшие губы.

– Прости, – бормочет он. – О возможном переусердствовании языком. Видимо, я так и

не научился в лагере.

Я смеюсь и он тоже, опустив голову так, что его нос уткнулся в мою шею. Я глажу его

затылок, пропуская его короткие волосы сквозь пальцы.

– Не переусердствовал, – говорю я. – Я не эксперт, но мне понравилось, – он снова

смеется, вызывая мурашки на моем теле.

– Я хотела… я хотела этого очень долго, – я шепчу. – Поцеловать тебя, – это легче

сказать, когда он не смотрит на меня.

Он поднимает голову.

– Я тоже, – он снова целует меня, на этот раз мягче, нежнее. Одна его рука пробралась

под мою шею. – Я тоже, – шепчет он в мои губы.

Поцелуи словно отравляют мою кровь, вместо того, чтобы воспламенять ее. Но конечный

результат будет тот же. Он близко к моей груди, я обнимаю его ногами, но этого мало. Мыслей

нет. Есть только он.

Глава 19

Виктория не могла бы выбрать лучшего дня, чтобы дать мне отгул. Я была не в состоянии

сконцентрироваться все утро от усталости и мыслей о прошлой ночи на крыльце с Бишопом. Я

оказалась в кровати после полуночи, но уснуть не могла до самого утра: меня разрывало от

счастья.

По дороге домой, я решила заскочить в библиотеку Президента Латтимера, чтобы взять

новые книги. Я знаю, что сейчас в мэрии идет заседание Совета, поэтому я не беспокоюсь.

Я вхожу в привычный темный холл, закрываю за собой дверь и прислушиваюсь. Я ничего

не слышу. Шаг четвертый: найти коды. Я все откладывала этот шаг, но вот – я в пустом доме, в

котором кабинет Президента Латтимера. Мое сердце так быстро бьется, что я чувствую

головокружение. Я делаю шаг вперед и со вздохом двигаюсь по коридору. Я не знаю код, который

открывает офис, но, возможно, он такой же, как для входной двери. Я поднимаю руку, чтобы

попробовать, когда я слышу шарканье стульев изнутри и мужские голоса. Я прислушиваюсь.

Один из голосов похож на голос Бишопа. Я разворачиваюсь и на цыпочках бегу в библиотеку,

закрывая за собой дверь.

Я ничего не вижу, но я слышу, как открывается дверь, а затем незнакомый мужской голос.

– Ну, когда ты сделаешь своего отца дедом?

– Мы и трех месяцев не женаты, – Бишоп цедит сквозь зубы.

Мужчина смеется.

– Если я правильно помню, когда мне было восемнадцать лет, трех месяцев было

достаточно, – я слышу смех Президента. – Верно, Господин Президент?

– Я уверен, что они работают над этим, – говорит президент Латтимер.

Я слышу хлопающий звук, как будто кто-то ударил кого-то по спине. Я надеюсь, что

ударили не Бишопа: он ненавидит это.

Входная дверь закрывается. Они уже уехали? Я двигаюсь вперед, и снова слышу

президента Латтимера.

– Майк прав, – говорит он. Их голоса отходят от меня. – Твоя мама хочет внуков.

Пауза. Они остановились, я думаю.

– Ей всего шестнадцать, – говорит Бишоп. Кажется, он сердится.

– В этом и весь смысл. Чем моложе родители, тем лучше результат. Ты это знаешь. Мне и

твоей маме было по семнадцать, когда родился ты, – я почти слышу его улыбку. – И ты идеален.

Бишоп вздыхает.

– Я не идеален, папа.

Президент Латтимер хмыкает.

– Но я могу на тебя рассчитывать.

Я знаю, что Бишоп страдает под тяжестью ожиданий своего отца, так же как я с моим

отцом. Его отец считает, что он идеален. Мой отец считает, что я плохая. Бишопу постоянно

приходится жить в какой-то невозможном идеале. Мне приходится постоянно доказывать, что я

могу быть больше, чем разочарованием. Он так же устал, как и я?

Президент Латтимер понижает голос, и я должна подойти ближе к двери.

– Вы пытаетесь, не так ли? Все хорошо в этом плане? – он звучит немного смущенно, и я

улыбаюсь, но меня это бесит. Я хочу выйти и сказать ему, что это не его собачье дело.

– Все хорошо, – устало говорит Бишоп. – Но, возможно, мы не готовы к детям, – я

слышу, что входная дверь открылась. – Мы с Айви говорили об этом. Я прислушиваюсь к ней.

– Ну, конечно, – я думаю, что Президент Латтимер закатил глаза.

– Кроме того, – продолжает Бишоп. – Время еще есть.

– Меньше, чем ты думаешь, – Голос президента Латтимера печален. -Всегда меньше

времени, чем ты думаешь, Бишоп. Так что не теряй его.

Дверь закрывается, и шаги двигаются в мою сторону. Я прижимаюсь к стене, но шаги

проходят мимо, и я слышу еще один стук двери.Он вернулся в свой кабинет. Я выскользнула из

библиотеки в холл и бегу ко входной двери, прежде чем кто-нибудь появится.

Я бегу домой, чувствуя в венах адреналин. Я, наверное, смогла бы придумать оправдание,

если бы меня поймали в доме Президента Латтимера, но я все еще боюсь его.

В доме тихо, когда я возвращаюсь домой, и я думаю, что Бишоп ушел по своим делам. Но

слабый плеск воды со двора вытягивает меня на веранду. Бишоп стоит на коленях в траве и

стирает белье. Он снова влил много мыла, и пена переливается через бортики ванной, превращая

газон в заснеженное поле. Я наблюдала за ним несколько мгновений, а затем вышла на заднее

крыльцо. Сегодня прекрасный день, не такой жаркий, как обычно. В такие дни трудно поверить,

что мы почти разрушили мир не так давно.

– Ты много работаешь.

Он поднимает голову, продолжая работать руками. На его лице улыбка, а его щеки немного

покраснели. Я даю ему застенчивую улыбку и не понимаю, почему так нервничаю. Все выглядит

иначе после того, как мы поцеловались. Теперь я знаю, какой он на вкус. Мы больше, чем просто

соседи теперь. Больше, чем просто друзья.

– Ты рано, – говорит он.

– Сегодня был суд, и Виктория отпустила меня пораньше.

Он улыбается мне.

– Ну, давай, проведи свободное время с пользой.

Я снимаю туфли.

– Ты прополоскал белье?

– Да. Нужно просто повесить его, – он держит в руке мой лифчик, и я вырываю его из его

рук, а мои щеки порозовели. – Я пока постираю простыни, – говорит он со смешком.

– Хорошая идея, – я закатываю глаза.

Бишоп выжимает последнюю простынь, когда я подхожу к нему с прищепками. Мы

развешиваем белье, стоя друг напротив друга. Когда я разглаживаю простынь, я поднимаю голову

и смотрю Бишопу в глаза.

– Иди сюда, – говорит он, и напряжение в его голосе удивляет меня. Он смотрит на меня,

затаив дыхание.

Я протягиваю руку, он сжимает ее и тянет меня к себе. Я сразу обнимаю его за шею и

поднимаю за цыпочки. Поворот головы – и его губы на моих.

Мое тело дрожит как струна, когда Бишоп прижимает меня к себе. Он резко переходит к

моей шее, и я выдыхаю. Он ловит мой выдох, снова впиваясь в мои губы. Мне казалось, что

поцелуй днем будет немного менее напряженным, но это не так. Во мне снова пожар, и я думаю,

это потому, что мы постепенно узнаем друг друга.

Когда он отстраняется, я открываю глаза и смотрю в его. Бишоп гладит меня по скуле

большим пальцем и улыбается.

– Как насчет этой юбки? – шепчет он. – И твоего топа? Может быть, мы должны и их

постирать? Пока есть вода, – он опускает руки с моей спины на мои бедра.

Я хихикаю и упираюсь лбом в его грудь. Он дышит в мои волосы, и я понимаю, что я

счастлива, и он, кажется тоже. Так мы и стоим. Мальчик и девочка в объятиях друг друга между

простыней.

Глава 20

Он начал мне сниться. Но это не хорошие сны, где мы целуемся или смеемся. Сны, в

которых я пронзаю его грудь ножом или пускаю в его голову пулю. Все возможные вариации

этого ужаса. Я просыпаюсь с мокрыми щеками и колотящимся сердцем. В такие моменты, я

прислушиваюсь к его дыханию за стеной и понимаю, что не смогу убить его. Я скорее умру сама,

чем убью его. Но я не знаю, как его спасти.

Потребовалось не менее десятка примерок, Эрин Латтимер дышала мне в шею, но мое

платье на день рождения президента, наконец, готово. Я нервничаю из-за вечеринки по целому

ряду причин. Платье – лишь малая часть моего беспокойства. Я знаю, я буду там в роли невестки

президента, все будут смотреть, что я делаю и как я общаюсь с Бишопом. И мой отец с Келли

тоже там будут. Все ждут, чтобы я оступилась. Хотя мы не общались с той ночи, когда я узнала о

самоубийстве матери, им все еще нужен код от оружейного хранилища. До окончания срока

осталось несколько недель. И шумная вечеринка в доме президента – это, наверное, мой лучший

шанс найти ее.

В день вечеринки теплая, но дождливая погода. Я знаю, что вечеринка должна пройти на

задней террасе в доме Президента, но я не представляю, как это будет с такой погодой. Наверное,

ничего не поменяется. Эрин не захочет – она тот тип женщин, которые ожидают, что все

произойдет так, как они хотят, поэтому я не удивилась, когда ушли грозовые тучи и появилось

солнце во второй половине дня. Наверное, она умеет управлять погодой.

Бишоп исчезает из дома после обеда и почти сразу после этого, приходит женщина,

которую я никогда не встречала, чтобы помочь мне одеться и сделать мне прическу. Я бы

поспорила, но не стала. Я хочу выглядеть красиво, но я бы никогда не сказала это вслух.

Женщина, чье имя Лаура, не дает мне смотреть на себя, пока она не закончит. Но она

прислушивается ко мне, когда я говорю, что я не хочу, чтобы все мои волосы были наверху. Или,

по крайней мере, она прислушалась к тому, что сказала ей Эрин. Платье – произведение

искусства, и я не уверена, что подхожу ему. Но когда я надеваю его, Лаура хлопает в ладоши и

улыбается.

– Замечательно, – говорит она.

Она разворачивает меня к зеркалу и делает шаг назад. Я боялась, что не узнаю себя, но все

хорошо. Это я. Просто более элегантный вариант. Мои волосы блестят и волнами спадают мне на

плечи и спину. Но мое внимание захватывает платье. Он облегает мое тело больше, чем я думала,

но оно не обтягивает меня, об бедра и до колена спадает юбка. Мое правое плечо голое, а левое

покрыто сиреневой тканью. Я никогда не была в платье, которое было сделано специально для

меня. Это платье заставляет меня радоваться тому, что я высокая, на этот раз мне не стыдно за

мой рост. Сегодня я вижу красивую девушку в зеркале и надеюсь, что Бишоп тоже ее увидит.

Я даже не заметила, как Лаура покинула комнату, пока я не слышу ее голос из передней

части дома и глубокий голос Бишопа в ответ. Я отворачиваюсь от зеркала, не зная, что делать.

Остаться здесь? Выйти к нему навстречу? Я дышу слишком быстро и у меня вспотели ладони. Я

представляю себя невестой в день своей свадьбы, и от этого нервничаю еще сильнее.

Бишоп избавил меня от необходимости решать, что делать, когда появляется в дверях

спальни. Он останавливается, когда видит меня, и облокачивается на косяк двери одним плечом.

Его глаза осматривают меня сверху вниз. Он одет в черный костюм и белую рубашку, с

расстегнутым воротом. Без галстука. Я помню день, когда мы встретились, как я смотрела на него

и оценивала. Я поняла, что он был красив, но его красота не трогала меня. Теперь, когда я смотрю

на него, я просто вижу Бишопа.

И у него перехватило дыхание.

Он отталкивается от дверного проема и подходит ко мне. Бишоп кладет руки на мои плечи

и улыбается.

– Итак, это платье сшила портниха моей матери?

Я киваю. Он кивает в ответ.

– Напомни мне поблагодарить ее, – говорит он. Он перемещает руку на заднюю часть

моей шеи, наклоняется и целует меня прямо под ухом. – Ты красивая, – шепчет он, – но это

ничего нового.

– Ты тоже неплохо выглядишь, – говорю я и чувствую его улыбку на своей коже. Я

немного оттягиваю его воротник пальцем. – Без галстука?

Он поднимает голову и обнимает меня за талию.

– Ненавижу их, – говорит он с ухмылкой.

– Твоя мать разозлится.

– Она справится, – он притягивает меня к себе. – Или мы можем остаться здесь и

разозлить ее еще сильнее.

Я смеюсь, качая головой.

– Абсолютно нет.

Он вздыхает и поворачивается к двери.

– Ну, стоило попробовать, – вздыхает он, берет меня под руку, и я смеюсь.

Эрин сказала нам прийти пораньше, но мы, в конечном итоге, приходим одними из

последних.

Родители Бишопа приветствуют нас, когда мы оказываемся в доме. Президент обнимает

меня, целует в щеку и говорит, что я выгляжу сияюще. Эрин сдержанна, но я ловлю проблеск

одобрения в ее глазах, как она обнимает меня.

– Очень мило, – говорит она мне и поворачивается к сыну. – Вы опоздали, – говорит

она ему с поджатыми губами.

– Моя вина, – говорю я, прежде чем Бишоп сможет взять на себя вину. – Беда с платьем.

Эрин вежливо мне улыбается.

– Лучше поздно, чем никогда, я полагаю.

Бишоп ведет меня через коридор и выводит на заднюю террасу. На террасе, есть бар, и

Бишоп кивает в его сторону.

– Хочешь выпить?

– Конечно, – говорю я. Было бы неплохо сделать что-то с нервозностью. Я чувствую на

себе взгляды других гостей, все хотят видеть сына президента и дочь основателя. Мне больше

нравится, когда мы находимся в покое, внутри нашего маленького домика, вдали от посторонних

глаз.

– Я сейчас вернусь, – говорит Бишоп. Я смотрю, как он лавирует среди людей и начинаю

чувствовать себя еще неудобней. Люди улыбаются мне, шепчутся, а я пытаюсь найти отца и

сестру, которых я не вижу.

Бишоп стоит в очереди за напитками, и он оглядывается через плечо, его глаза находят

мои. Он дает мне небольшую, интимную улыбку, что греет мою кожу. Я не отворачиваюсь от

него, даже когда кто-то подходит ко мне.

– Вы двое похожи на голубков, – недовольно говорит Келли.

Я отрываю взгляд от Бишопа и смотрю на сестру. Она одета в желтое платье, которое

делает цвет ее лица землистым.

– Он не может оторвать от тебя глаз, – говорит она, оглядывая мое платье.

– Я думала, ты думаешь, что это хорошо, – говорю я с досадой.

– Я бы хотела так думать. Но ты тоже не можешь оторвать глаз от него.

Я отворачиваюсь от нее.

– Где папа?

Келли указывает своим полупустым фужером в дальнем угол лужайки.

– Вон там.

Я вижу отца, стоящего в профиль, среди группы мужчин, собравшихся вокруг высокого

стола, украшенного свечами. Он смеется, запрокинув голову.

– Ему нужен код от сейфа, – тихо говорит Келли.