Текст книги "Книга Айви (ЛП)"

Автор книги: Эми Энджел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Келли фыркает.

– У парня самоконтроль. Но я не думаю, что он сможет устоять… – говорит она.

– Прекрати, – говорю я, хмыкая.

– А он умен, – задумчиво говорит Келли говорит. – Он притворяется хорошим парнем.

Как дела? Ты получила его доверие?

– Прошло два дня.

– Я знаю, Айви. Но у нас нет такой роскоши, как время. У нас есть всего три месяца.

Время идет.

Три месяца. Я не знаю, много ли это или мало. Но это время я должна выполнить план

отца, в котором последний пункт – убийство Бишопа. За этим последует смерть Президента

Латтимера, и Келли сказала, что все началось и обратного пути нет. Я не знаю всех подробностей.

Мой отец думает, что будет безопаснее, если я буду знать не все. Но я знаю, что если я

облажаюсь, наш план развалиться, как карточный домик.

– Итак, ты делаешь то, что мы сказали тебе, чтобы заставить его доверять тебе? —

повторяет Келли.

– Я так думаю, – говорю я, наконец. – Я имею в виду, мы разговариваем, – я думаю о

нашем разговоре прошлой ночью. – Я сказала что-то негативное об его отце. Наверное, мне не

следовало этого делать.

– Боже мой, Айви, – говорит Келли, повысив голос. – Ты должна быть осторожной.

Сколько раз мы разговаривали об этом?

– Я не думаю, что он разозлился. Его это не расстроило.

Келли закатывает глаза.

– О, да, я уверена, ему плевать на все, что говорит его новоиспеченная жена, потому что у

него другие планы!

– Это не так, – говорю я, тоже повысив голос. – Я имею в виду, может быть. Но

кажется, что он просто хочет узнать меня.

– Конечно, он тоже притворяется! – говорит Келли так, будто я самый тупой человек в

мире. – Его заботит только его отец и сыновья, которых ты ему родишь. Ему плевать на тебя.

Я отвожу взгляд. Я знаю, что она говорит правду, но не чувствую это, по крайней мере, на

сто процентов.

– Помнишь, о чем мы говорили? Что они попытаются изменить свое мышление?

Поменять черное на белое? Попытаются заставить тебя верить, что он заботится о тебе лучше, чем

мы?

Я киваю. Я знаю, что она права. Я знаю, правда, знаю, что моя семья не приведет меня в

заблуждение и все, что они просят меня делать, – это для нашего блага. Я должна быть

достаточно сильной и не забывать их уроки. Больше всего на свете я хочу, чтобы они гордились

мной.

– Не позволяй ему обмануть тебя, – говорит Келли, и ее голос мягче сейчас. – Не

забывай, на что они способны, – она замолкает. – Помнишь, что они сделали с мамой?

Я закрываю глаза.

– Да, – говорю я, знакомый гнев течет по моим венам. Я не помню своей матери, только

несколько историй, которые рассказала Келли. Как она пела нам перед сном, что ее волосы всегда

пахли лавандой. Я так часто слышала эти рассказы, что они впились в корочку моего мозга. Но

все, что я знала о ней, не меняет того факта, что все было бы по-другому, будь она жива. Мой отец

бы улыбался, и был бы папой, а не учителем. Келли была бы менее отстраненной и более

радостной. В наших сердцах не хватает важной частички. Когда президент Латтимер убил мою

мать, он сделал больше, чем лишил ее жизни. Он лишил жизней и нас.

– Не забывай о нашей цели, Айви, – говорит Келли. – Не позволяй своей вспыльчивости

выдать тебя. Ты должна управлять ситуацией, а не противостоять ей. Так ты быстрее доберешься

до него, – она кладе руку мне на спину. – Помнишь собаку? – спрашивает она. Я киваю,

потому что я знаю, что она все равно расскажет мне историю. – Когда мы ходили на рынок, этот

тупой пес миссис Полсон был все время привязан к ее забору. И каждый раз он хотел набросится

на нас и лаял так, будто сошел с ума. Я сто раз говорила тебе игнорировать его. Я говорила тебе,

что я решу эту проблему. Но он сильно пугал тебя, когда мы проходили мимо, – Келли убирает

руку с моей спины и сжимает мою ладонь. – И в один прекрасный день, тебе надоело и ты пошла

на него, – она смеется, но в глазах ни капли веселья. – И что ты получила взамен? – она

поднимает мою руку вверх, показывая мне мои же белые, почти серебристые шрамы, на пальцах.

– А все потому, что ты поторопилась, – она опускает мою руку. – Кто победил в тот день,

Айви? Ты или собака?

Я опускаю голову.

– Собака.

– Но кто победил в конце? – спрашивает она. В ее глазах злобное торжество.

– Ты, – шепчу я, вспоминая утро следующего дня, когда я увидела пса мертвым. Его шею

обматывала его же цепь, а из приоткрытой пасти торчал черный язык.

– Не злись на него, Айви – говорит она, вставая. – Не порти наш план, – она

отряхивает свои шорты. – Нам не нужно выиграть несколько сражений. Нам нужно выиграть

войну.

Глава 5

Бишоп возвращается домой в пять, точно, как он сказал. Я не стала готовить ужин, потому

что я не была уверена, что он будет верен своему слову. Он нашел меня, развалившуюся на кресле

на веранде.

– Привет, – говорит он. – Как прошел твой день? – у него в небольшой мешок с

продуктами в одной руке. Я вижу прозрачный контейнер клубники.

– Скучно, – говорю я ему. Следует слишком долгая пауза. – Как твой?

Он пожимает плечами, поворачивается, чтобы поставить пакет на стол.

– Хорошо. Спокойно, – он садится на кресло напротив меня. – Ты слишком умна, чтобы

сидеть здесь весь день и смотреть на стены, – говорит он.

– Откуда ты знаешь, что я умна?

Он просто смотрит на меня. В такие моменты можно легко увидеть, что он был рожден,

чтобы стать лидером. У него лицо, которое запугивает. Он очень красивый, это почти страшно. У

него крепкая челюсть, чуть похожая на челюсть его отца, высокие скулы и ясные зеленые глаза

под прямыми черными бровями. Но он не ведет себя так, будто он страдает от своей собственной

красоты. Казалось, что ему вообще плевать на то, как он выглядит.

– Так, так… ага, – бубню я. – Я согласна. Мне нужно что-то делать, – большинство

жен не работают. Это не запрещено, но это не поощряется. Если везет, то сразу рождаются дети.

Некоторые работают учителями или медсестрами. Или торгуют на рынке, если не могут иметь

детей. Но все, что мы должны делать, – создавать уют в семье и продолжать род. Мой отец

всегда рассказывал истории о времени до войны. О женщинах-судьях, женщинах-врачах и даже о

женщинах-президентах. Не каждая женщина работала, некоторые сидели дома и вели хозяйство.

Но это было их решение. Тогда у женщин был выбор – когда и за кого выходить замуж и

выбирать свой путь. Это кажется несбыточной мечтой для меня.

– Ты могла бы работать в больнице, – говорит Бишоп. – Или в одной из школ. Им

всегда нужны учителя, я знаю, – я смотрю на него удивленно. Кажется, ему не наплевать на

меня. Или он просто искусный актер, о чем говорила мне Келли.

Шаг второй – найти вход в здание суда. Но нужно быть осторожной и ждать подходящего

момента. Но не ждать слишком долго. Даже не зная об этом, Бишоп дал мне то, что нужно.

– Как насчет работы в суде? – спрашиваю я. – Мне нравится идея работать с судьями, —

я пожимаю плечами, будто мне все равно. – Мне кажется это интересным.

– Ладно, – говорит Бишоп. – Я поговорю со своим отцом. Я думаю, он сможет дернуть

за ниточки.

Я ненавижу мысль о связи с Президентом Латтимером, но мне нужен доступ в здание суда.

Я улыбаюсь.

– Спасибо.

Мы сидим в тишине в течение минуты, слушаю шорох листьев дуба во дворе. Интересно,

мы когда-нибудь сможем нормально поговорить или хотя бы сделать тишину менее напряженной?

– Пошли, – говорит Бишоп, вставая.

Я тоже встаю.

– Куда мы идем?

– Увидишь.

Я смущаюсь, когда вижу, куда он направляется, мои шаги замедляются и я еле иду. Бишоп

останавливается возле забора дома его родителей. В вечернем свете, я замечаю, что вокруг его

изумрудных глаз более темная оболочка.

– Почему мы здесь? – спрашиваю я. Я засовываю руки в задние карманы. Я пытаюсь

сохранять спокойствие, пока мое сердце колотиться, как бешеное. – Нас не приглашали.

– Их нет дома, – говорит Бишоп. – Но они не будут против, – он толкает калитку, и она

распахивается. У меня нет иного выбора, кроме как следовать за ним.

Бишоп вводит код в кодовый замок на входной двери и впускает нас внутрь. В фойе

прохладно и тихо, наши шаги заглушил толстый ковер, который покрывал почти все широкое

пространство. В центре стоял богато украшенный круглый стол, с огромной композицией из

цветов в центре. Был приторный запах, похожий на запах гниющих растений. В неподвижном

воздухе, освещенном вечерним солнцем, висят маленькие пылинки.

– Что мы делаем? – шепотом спрашиваю я.

Бишоп улыбается.

– Ты можешь не шептать, – говорит он в полный голос.

Я смотрю на две широкие лестницы, ведущие наверх, которые уже купались в тени. Я не

могу представить, как Бишоп бегал по ним в детстве, топая ногами и радостно крича. В его сердце

наверняка пустота. Расти единственным ребенком нелегко.

– Сюда, – говорит Бишоп, указывая вправо от правой лестницы, и ведет меня по

коридору. Пока мы идем, я смотрю влево и замечаю чей-то кабинет. Благодаря приоткрытой

двери, я виду большой деревянный стол, пару стульев и печать президента в рамочке на стене. В

конце коридора, Бишоп толкает толстую дверь и включает в помещении свет.

Это библиотека. Книги заставляли три стены, от пола до потолка, а возле дальней стены

стояла лестница. Недалеко от нее стояли два кресла, а возле них – светильники. Я не хочу быть

впечатленной, я не хочу быть в восторге, но я ничего не могу поделать. У нас есть публичная

библиотека в городе, но там слишком много народу и слишком мало книг.

Часто, когда я брала почитать книгу, то перечитывала ее десятки раз, прежде чем вернуть.

Я очень хотела потеряться в написанной истории.

– Почему они все не в библиотеке? – спрашиваю я, разрываясь между гневом на

президента, который копит эти книги для себя, и благодарностью за то, что возможно я смогу

читать их.

Бишоп проводит рукой по корешкам книг.

– Он отдал много книг в библиотеку. Но он любит свою собственную коллекцию, – он

поворачивается ко мне. – Ты можешь брать любые книги на любое время. И можешь приходить

сюда без меня. Я напишу тебе код для двери. Мой отец не будет против, если ты будешь

приходить.

Я не могу представить себе, что я пришла сюда одна, гуляю по коридорам и провожу время

в этой комнате, зная, что президент Латтимер где-то в доме. Но код пригодится. И я не удивлена,

что Бишоп предложил его мне. Никто не беспокоится о безопасности президента. Большинство

людей счастливы иметь еду на столе, лекарства в больнице и мир за дверью. Никто не будет

ранить президента. Но все же, я не хочу оставаться с ним наедине.

– Тебе не нужно бояться его, – говорит Бишоп, сделав шаг ближе. – Он не монстр.

На языке вертится «ну, конечно», а в голове мигает предупреждение Келли. «Не нападай на

него». Поэтому я глотаю горящие слова и не отвечаю, притворяясь, что увлечена книгами передо

мной.

– Ты сказала, что любишь читать, – сказал Бишоп за моей спиной. Я даже не слышала его

шагов. – Я подумал, что это место может сделать тебя счастливой.

Я делаю глубокий вдох и поворачиваюсь к нему лицом, рукой держась за книжную полку.

Он стоит близко ко мне, достаточно близко, чтобы коснуться, но он держит руки по швам. Его

глаза бродят по моему лицу.

– Спасибо, – отвечаю я. Мои пальцы сжали края полки сильнее. Я пытаюсь вспомнить

слова Келли, «манипулировать, а не противостоять», но на практике это не так просто.

– Почему ты добр ко мне? – спрашиваю я. Я его не понимаю. Книги, клубника, работа,

он меня не трогает… Я запуталась.

Он хмурится.

– А почему бы и нет?

Я думаю о наших новых соседей, Дилане и Мередит, о его руке, сжимающей ее руку, об

угрозе в его голосе. Я думала, что Бишоп будет обращаться со мной так же, но нет, все наоборот.

Я пожимаю плечами, смотрю вниз, пытаясь ответить на его вопрос так, чтобы не

показаться злой.

– Просто… Большинство браков не такие, – я снова смотрю на него.

Он не отвечает, смотрит на меня, будто ждет, что я закончу мысль. Он облокачивается на

книжный шкаф и смотрит мне в глаза. Ему действительно интересно. Я не могу вспомнить

последний раз, когда кто-то действительно слушал меня. Обычно слушаю я.

– Когда парень добиваются девушку, он ведет себя приемлемо, а потом, когда девушка

становиться его, он начинает обращаться с ней, как захочет.

– Но этого нельзя сказать про каждый брак? – спрашивает Бишоп. – Все зависит от

людей и их воспитания не так ли? – он, кажется, искренне заинтересован в разговоре, старается

понять мою точку зрения.

– Ну, да, – говорю я. – У нас здесь… – осторожно начинаю я. – Большинство парней

не считают своих жен за людей, – я не скрываю горечи в голосе. – И все начинают смотреть на

тебя по другому, когда узнают, что ты замужем.

Бишоп смотрит на меня так пристально, что я начинаю краснеть.

– Очевидно, что я не могу говорить за всех, – говорит он, в конце концов. – Но я так не

думаю. Я считаю тебя равной себе.

Я стараюсь дышать. Улыбаюсь и смотрю на него из-под моих ресниц.

– Значит, ты тоже думаешь, что браки по расчету – не очень хороши?

– Я этого не говорил, – он сложил руки на груди. – Но это не наш выбор.

Я смеюсь.

– Говоришь как человек.

Он смотрит на меня снова, и я опускаю взгляд.

– Мне тоже это не по душе, Айви, – говорит он. – Никто не спрашивал меня, хочу ли я

жениться.

– Я знаю, – говорю я оборонительно, думая о том, что даже в обычных браках, парни

ведут себя по-свински. – Тебя это не беспокоит? – спрашиваю я. – Что все решили за нас?

Бишоп пожимает плечами, а я хочу кричать. Я не понимаю, как он может так спокойно

говорить об этом.

– Не вижу смысла злиться на то, чего не изменить.

– Я не думаю, что есть что-то, чего нельзя изменить, если люди хотят этого достаточно

сильно, – говорю я, хотя мой разум шепчет: осторожнее…осторожнее.

– Может быть, – говорит Бишоп. – Но мы уже женаты. Хотим ли мы этого или нет. Мы

должны научиться с этим жить. У нас нет другого выбора.

Я знаю, что есть другой выбор. Его смерть и правление моего отца.

– Ладно, – говорю я. – Я постараюсь, – даже для себя я звучу не так убедительно.

– Ладно, – говорит Бишоп, отталкивая от книжного шкафа. – Теперь, давай найдем тебе

что-нибудь почитать.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на кучу книг. Я не знаю, что я хочу прочитать, я

просто наслаждаюсь запахом и атмосферой.

– Как насчет этого? – спрашивает Бишоп. Он протягивает мне тонкую книгу в черной

кожаной обложке. – Ромео и Джульетта. Соперничающие семьи. До смерти влюбленные

подростки, – его лицо невозмутимо, но его глаза смеются.

– Очень смешно.

– Назови меня сумасшедшим, – говорит он. – Но это звучит очень интригующе.

Я поворачиваюсь спиной к книжному шкафу, прежде чем он сможет увидеть мою ухмылку.

Верный своему слову, Бишоп поговорил с отцом о моей работе в суде. Как я поняла,

сначала президент Латтимер выступил против этой идеи, но, видимо, Бишоп его убедил, потому

что я начну завтра. Я в спальне, пытаюсь выяснить, что надеть в свой первый рабочий день, когда

Бишоп зовет меня.

– Что? – спрашиваю я, проходя в гостиную. Он стоит там с кучей грязной одежды у ног.

– Что это?

– Я забыл про грязную одежду, – говорит Бишоп. – А она копится. И ее больше.

– Оу, – пристыжено говорю я. – Я не успела постирать. Я постираю в эти выходные.

– Я сделаю это, – говорит Бишоп, удивляя меня. Стирка – работа жены. – Просто

покажи мне, как, – он чешет затылок. – Я никогда не делал это раньше.

– Правда? – спрашиваю я, подняв брови. – Никогда? – большинство парней в моей

части города, по крайней мере, знают, как стирать одежду, даже если они редко делаю этого.

– Неа. В доме отца есть служанки.

Конечно, служанки. Он, наверное, никогда не делал то, что мы делаем ежедневно.

Испорченный сын президента. Я хочу разозлиться, но он пытается. И я помню, что сказала мне

Келли в парке: чтобы все получилось, нужно держать рот на замке.

Я смотрю на кучу одежды.

– Возьми стирку и жди меня снаружи.

Во дворе металлическое корыто. Я вытаскиваю из дома шланг и начинаю заполнять корыто

водой. Бишоп положил одежду на землю и взял пакет с мыльной пеной.

– Ладно, – говорю я, – высыпай немного в воду. Нужно вспенить воду, – Бишоп кивает

и высыпает половину пакета в корыто. – Нет! – кричу я. – Я сказала немного! Немного!

– Прости, – говорит Бишоп. – Что мне делать? Вытащить пену?

– Можно попробовать.

Он использует обе руки, чтобы зачерпнуть половину пены из воды и бросить ее на газон.

– Я не думаю, что это работает, – говорит он. – Я явно не предназначен для стирки.

– Хорошо, не волнуйся. Это, наверное, единственный раз, когда ты делаешь это.

Бишоп хмурится.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что я – жена, – медленно говорю я, – а ты – муж.

– Мне все равно, – говорит Бишоп. – Я имею в виду, у тебя теперь есть работа, верно?

Поэтому я должен помогать тебе по дому.

Я сажусь на корточки, пытаясь найти в его словах подвох.

– Ладно, – говорю я, наконец.

Бишоп кивает и снова поворачивается к корыту.

– Теперь я должен убрать отсюда излишки пены.

Неожиданно я хихикаю, и Бишоп смотрит на меня.

– Что? – спрашивает он.

– Ты выглядишь смешно, – говорю я. Его рукава закатаны, и он весь в воде и пене. Еще

один смешок вырывается из меня, и я прикрываю рот тыльной стороной ладони. – Извини,

выдыхаю я.

Он вытирает руки о свои шорты.

– Смейся, смейся, – говорит он, улыбаясь. – Что теперь?

– Теперь опусти туда несколько вещей. Две или три! – говорю я, когда он схватил всю

кучу. – Не все!

– Это будет длиться бесконечно, – бубнит он, бросая в воду две рубашки и пару брюк.

– Теперь бери стиральную доску, – я указываю на деревянную стиральную доску рядом с

корытом. – И стираешь одежду. Вот так, – я беру одну футболку и провожу ею по доске вверх и

вниз. – Потом ополаскиваешь ее чистой водой и вешаешь сушиться.

– Понял, – говорит Бишоп.

Я ополаскиваю футболку и вешаю ее на веревку. Когда я повернулась обратно, Бишоп

драил брюки так, будто хотел протереть в них дыру.

– Ты пытаешься сделать их чистыми, – говорю я ему. – А не порвать их.

Бишоп смотрит на меня. Его темные волосы падают на лоб, и он начинает смеяться, морща

нос. Это делает его моложе, беззаботнее. Мы смотрим друг на друга, и затем он продолжает

стирать штаны, на этот раз аккуратнее.

Я делаю глубокий вдох, игнорируя горящие щеки.

– Так лучше, – говорю я, идя в сторону дома. – Я буду отдыхать на веранде, а тебе

нужна практика.

Он бросает горсть пены в мою сторону, и я уворачиваюсь от нее с воплем. Когда я отошла

на безопасное расстоянии, я поняла, что это первый раз, когда я провела более пяти минут с ним и

не думала о плане. Это именно то, чего хотели мой отец и Келли – я вела себя естественно. Я

должна быть счастлива. Но я помню смех Бишопа, его морщинистый нос, тепло на своих щеках, и

не могу избавиться от ощущения, что я сделала что-то неправильно.

Глава 6

Здание суда стоит прямо напротив здания мэрии. Мои глаза скользят по мэрии, как я

поднимаюсь по ступенькам суда. Я уверена, что они разобрали сцену и поставили все стулья

обратно в хранилище до следующего года. Жизни десятков детей изменились, и доказательства

уже убрали.

Возле дверей в суд стоят двое охранников. Они в форме, и я вижу пистолеты в кобурах на

их бедрах. Редко можно увидеть пистолеты. Даже полицейским нельзя было их носить – у них

были дубинки, и они владели боевыми искусствами. Я напоминаю себе, что не стоит на них

смотреть. Я подхожу к стойке ресепшен, и чувствую, что натерла себе пятки.

Там толстый мужчина в очках, которые кажутся слишком маленькими для его лица. Он

смотрит на меня, когда я подхожу ближе.

– Здравствуйте, – говорю я. – Я должна встретиться с Викторией Джеймсон.

– А вы?.. – он растягивает слова.

– Айви Латтимер.

Я вижу на его лице удивление, а затем – притворную любезность. Почти тоже самое было

с лицом той продавщицы на рынке. Притворство. Я не хочу, чтобы люди боялись меня, потому

что я – Латтимер. Это даже не моя фамилия.

– Миссис Латтимер, – говорит он, вставая. – Я не знал, что вы придетее сюда сегодня.

Если бы я знал…

Я натянуто улыбаюсь.

– Мне нужно найти миссис Джеймсон.

Немного повозившись, он встает и указывает в сторону лестницы, говоря подняться на

третий этаж и повернуть налево.

Дверь в кабинет Виктории Джеймсон открыта, и я слышу голоса, доносящиеся изнутри. Я

останавливаюсь возле дверного проема и жду, чтобы кто-то заметил меня, не решаясь зайти. Там

были мужчина и женщина. Женщина, сидящая за столом, и мужчина, сидевший на стуле лицом к

ней.

– Нет, – говорит женщина, – она вышла из себя в прошлый раз. Но ее родители не

перестают кричать об этом. Президент Латтимер хочет, чтобы об этом позаботились.

– Ладно, – говорит мужчина. – Только одно предупреждение? – он наклоняется вперед.

– Если это не сработает, тогда мы обвиним их в нарушении порядка и… – он осекается, когда

замечает меня в дверях.

– Мы можем помочь вам? – приветливо спрашивает он.

– Айви? – спрашивает женщина. Я киваю. – Нормально, если я буду называть тебя

Айви?

– Конечно, – неужели хоть кто-то не будет называть меня миссис Латтимер.

Она подходит ко мне.

– Я Виктория Джеймсон, – говорит она и протягивает мне руку. – А это Джек Стюарт,

– говорит она, указывая на мужчину.

Когда мы все обмениваемся рукопожатиями, я оглядываю Викторию, у которой буду

учиться. Ей около тридцати, ее кожа цвета кофе с молоком, а ее волосы курчавые и не короткие.

На ее голове сидят очки и в ушах висят большие серьги-кольца. Она кажется дружелюбной.

– Мы можем продолжить этот разговор позже, – говорит Джек Виктории. Он кивает мне

головой и закрывает за собой дверь.

– Так, – говорит Виктория, снова садясь за стол и указывая на стул Джека. – Ты – жена

Бишопа.

– Да.

– И ты хочешь работать.

– Да.

Я жду от нее неодобрительный взгляд, но она улыбается.

– Я думаю, что это здорово! Я никогда не была поклонницей подгузников и соплей.

Особенно, когда тебе только шестнадцать.

– Я тоже, – говорю я, и она смеется. – А что насчет тебя? – спрашиваю я. – Как ты

здесь работаешь?

– Мой отец был судьей, – говорит Виктория. – Я выросла, желая бродить по этим залам.

– У тебя есть дети? – наверное, нет, если она работает здесь.

Виктория чуть хмурится и смотрит в окно.

– У меня никогда не было детей, – говорит она тихо. В ее голосе что-то большее, чем

грусть. Стыд, возможно? – Ладно, – говорит Виктория. – Я отвечаю за графики судей,

календари и документы. У нас с тобой будет много работы.

Я до сих пор не имею хорошего представления о том, что я буду делать, но это не важно. Я

помню охранников в дверях, пистолеты в кобурах, и знаю, что я в нужном месте. Мой отец будет

доволен.

В пятницу моей первой рабочей недели, я просыпаюсь рано и иду в душ, пока Бишоп

завтракает. Виктория попросила, чтобы я пришла в девять, чтобы мы могли попасть в судебный

зал, и я не хочу опоздать. Пока я одевалась, я слышу, что Бишоп вошел в ванную. Я жду, пока он

закончит, чтобы почистить зубы. Когда звук воды стих, я жду несколько минут и вхожу.

– Ой, извини, – говорю я, застывая в дверях. – Я думала, ты закончил.

Бишоп смотрит на меня, нижняя половина его лица покрыта пеной, а в руке у него бритва.

Он обернул пояс полотенцем, и я вижу его накаченные мышцы живота. Его темные волосы

зачесаны назад. Я заметила маленькую, бледно-коричневую родинку прямо под его ребрами. Я не

знаю, куда смотреть.

– Все нормально, – говорит он. – Здесь есть место.

Места на самом деле очень мало, но я прохожу вперед, когда он делает шаг в сторону,

чтобы дать мне место. Было очень тихо. В ванной пахнет мылом и мятой.

Я смотрю на свою зубную щетку и на раковину. Но после того как я вытираю рот и

выпрямляюсь, мой взгляд ловит взгляд Бишопа в зеркале. Мы смотрим друг на друга, и все мое

тело трепещет. Я стараюсь думать, что обычная жена делает в такой ситуации, но у меня не было

идей, учитывая то, что я выросла без матери. Прежде чем я успеваю передумать, я поворачиваюсь

и быстро целую его голое плечо.

– Спасибо, – говорю я ему. Мое сердце пытается выбраться из груди, а губы горят.

Я рискую взглянуть на Бишопа, думая о том, что может произойти дальше. Он мой муж, а

наши тела разделяет несколько полосок ткани. Сейчас может настать тот самый момент. Мое

дыхание учащается, и тут он смеется и вытирает с лица пену.

– Что? – спрашиваю я, чувствуя, что краснею щеки. – Почему ты смеешься?

Он выходит из ванной, и я следую за ним в спальню.

– Честное предупреждение, – говорит он. – Я собираюсь снять полотенце.

Я выхожу в гостиную. Слышу шуршание одежды, а затем выходит Бишоп, одетый в шорты

и футболку.

– Ты не ответил мне, – напоминаю я. – Что смешного?

Он проводит рукой по все еще влажным волосам.

– Не принимай это на свой счет, Айви, – говорит он. – Это не то, чего я хочу. И ты тоже

не должна.

Разочарование поглотило меня.

– Прости, что мы не можем быть, как все остальные, – говорю я. – Прости, что я не

всегда знаю, что нужно сделать или сказать в нужный момент!

Бишоп поднимает брови.

– Я не идеален.

– Ну, для нас, простых смертных, сложно быть правильными, – говорю я. – Я не могу

расстроиться, разозлиться или смутиться. Ты чувствуешь что-нибудь?

Он выдыхает и делает шаг ко мне. Я делаю шаг назад.

– Да, – говорит он тихо. – Я чувствую, – его зеленые глаза горят, а мои легкие

сжимаются от напряжения. – В этом и есть смысл, Айви. Я хочу, чтобы ты тоже чувствовала.

Я открываю и тут же закрываю рот, не зная, как реагировать.

– Забудь, – говорит Бишоп. Последнее, что я слышу, – стук входной двери.

Что вы наденете на ужин со своим врагом? Я стою посреди спальни и смотрю на гору своей

одежды, лежащей на кровати. Единственное платье, которое у меня есть, я надевала в день своей

свадьбы, и я не хочу надевать его снова. Одно скольжение материала по моей коже заставляет

меня поморщиться. Но почему-то я думаю, что миссис Латтимер не оценит, если я приду в шортах

и футболке. Я хочу свернуться калачиком с одной из книг, которые я позаимствовала из

библиотеки Президента Латтимера. Но я должна встретиться с семьей Бишопа – игнорирование

ни к чему хорошему не приведет.

Президент и миссис Латтимер пригласили нас на ужин вчера. Нам сказали быть там в

восемь, и Бишоп сказал, что они всегда ужинают поздно. Есть что-то тревожно-вычурное в этом.

Я, наконец, решилась на черную юбку, короткую, но свободную, черные балетки и светло-

фиолетовую майку. Я оставила волосы распущенными. Надеюсь, я выгляжу неплохо. Но у меня не

желания впечатлить их.

Бишоп ждет меня в гостиной. Он надел джинсы и черную рубашку, закатав рукава.

– Ты выглядишь хорошо, – говорит он мне.

– Спасибо, – отвечаю я. Мои глаза смотрят на его плечи, и я вспоминаю, как он выглядит

без одежды. Внизу живота стягивается узел. Я поднимаю голову и понимаю, что он смотрит на

меня.

– Прости за сегодняшнее утро, – говорит он. – Я не должен быть смеяться.

– И ты меня прости, – говорю я. – Я пытаюсь. Я просто…я не всегда знаю, что я должна

делать.

– Нет надо, Айви, – говорит он. – У меня нет списка вещей, которые ты должна делать.

А у меня есть. Мне кажется, он знает, что я притворяюсь. Или не знает, но мне от этого не

легче. Почему он не может вести себя, как обычный восемнадцатилетний? Как тот, кто примет

поцелуй от девушки? Вместо этого, Бишоп хочет искренности, которую я не могу ему дать.

Солнце начинает уходить за горизонт, когда мы идем по дороге.

– Как прошла твоя первая рабочая неделя? – спрашивает Бишоп.

– Хорошо. Я имею в виду, пока я не делаю ничего особенного. В основном, разбираю

бумаги. Но, зато мне не скучно.

– Я рад, – говорит он. – Я знаю, что дни могут быть длинными, если нечем заняться.

Он говорит о себе? Он уходит из дома каждое утро, но я не имею понятия, куда он ходит. И

почти каждый день он приходит с заходом солнца. Может быть, он ходит к реке, в то время как я в

суде. Он не говорил мне, и я не спрашивала.

По мере приближения к дому его родителей, мое сердце начинает колотиться в два раза

сильнее.

– Хочешь за что-то подержаться? – спрашивает Бишоп. Я не понимаю, о чем он говорит,

пока не смотрю вниз. Его рука – смуглая кожа, длинные пальцы – протянута мне. Мои глаза

смотрят на его лицо, и он улыбается. Мой первый инстинкт – сказать «нет», хотя это намного

естественнее, чем поцелуй в ванной. Но я никогда не держалась за руки с парнем, и поэтому я

нервничаю. Я знаю, что должна принять его руку; Келли хотела бы этого.

Я кладу мою руку на руку Бишопа, и он переплетает наши пальцы. Его теплая ладонь

согревает меня, и, кажется, сердце бьется спокойнее.

Он держит меня за руку всю дорогу до дома его родителей и отпускает, как только мы

ступили в дом. Когда к нам подошел Президент, я стараюсь сдержаться и не убежаь.

– Бишоп, Айви! – говорит Президент Латтимер. Он подходит к нам с вытянутыми

руками и обнимает нас, прежде чем я успеваю это понять. – Мы рады, что вы смогли

присоединиться к нам. Мы хотели, чтобы вы пришли раньше, но ты же знаешь свою мать, —

говорит он с ухмылкой Бишопу. – Она должна убедиться, что все идеально, – звучит, как

оправдание для меня.

Эрин Латтимер появляется за спиной мужа, с вымученной улыбкой на лице. Она одета в

красную юбку и блузку с длинными рукавами, слишком жаркой для сегодняшней погоды. Я

сомневаюсь, что она вообще знает, как потеть. Она напоминает мне кукол Барби, которые

всегда одинаковы – пластиковые и совершенные. Я знаю, что Эрин жила в моей стороне

города. Но она отличается утонченная элегантность, которой не было у женщин с которыми я

росла. Она похожа на царицу.

Она обнимает Бишопа, который целует ее в щеку, и просто кивает мне. Я рада, что она не

изображает любовь. Не то, что ее муж. Неприязнь – эмоция, которую я могу уважать.

Ужин подается в столовой. Стол слишком большой для нас четверых, но он полностью

заставлен. Латтимеры сидят друг напротив друга и предложили нам с Бишопом сделать также.

Но Бишоп берет стул и садится рядом со мной.

– Слишком большой стол, – говорит он своей матери. Я чувствую благодарность за этот

маленький акт неповиновения.

Миссис Латтимер не довольна изменением, но она не делает из этого проблему. Она лишь

кивает.

– Они все еще молодожены, в конце концов, – говорит Президент Латтимер с улыбкой. Я

сомневаюсь, что он знает, что Бишоп спит на диване каждую ночь.

Мы едим салат и теплый хлеб с розмарином и ведем светскую беседу. Я начинаю думать,

что смогу пережить этот вечер без потерь, когда президент Латтимер поворачивается ко мне с

улыбкой.

– Как твоя работа в суде?

– Мне нравится, – говорю я. – Я работаю с Викторией Джеймсон.

Президент Латтимер кивает.

– Я хорошо знаю Викторию и ее отца. Это займет тебя до тех пор, пока не пойдут дети.

Мое сердце замирает.

– Да, – говорю я.

Президент Латтимер разрезает свой кусок курицы.

– Ты изучаешь что-нибудь интересное?

Я делаю глоток ледяной воды.

– В основном, я занимаюсь практической работой, – говорю я осторожно. – Помогаю с