Текст книги "Книга Айви (ЛП)"

Автор книги: Эми Энджел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим Вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Эми Энджел

Книга Айви

Книга Айви – 1

Оригинальное название: Amy Engel «The Book of Ivy» 2014

Эми Энджел «Книга Айви» 2018

Переведено специально для группы:

https://vk.com/bookstrans

Любое копирование без ссылки

на переводчика ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Аннотация

После жестокой ядерной войны, Соединенные Штаты Америки были уничтожены. Небольшая

группа выживших в конечном итоге объединились, но после последовал конфликт между двумя

семьями. Семья Вестфалл проиграла, и власть захватили Латтимеры. Следующие пятьдесят лет,

мир и контроль поддерживался женитьбами дочерей проигравшей стороны на сыновьях

победившей.

В этом году моя очередь.

Меня зовут Айви Вестфалл, и моя миссия проста: убить сына Президента, чтобы вернуть семью

Вестфалл к власти.

Но Бишоп Латтимер либо очень умелый актер, либо он совсем не жестокий и не бессердечный, о

чем предупреждала меня моя семья. Может быть, он – единственный человек в этом мире, кто по-

настоящему понимает меня. Но я не могу спорить с судьбой. Я единственная, кто может

восстановить наследие Вестфаллов.

Поэтому Бишоп должен умереть. И я должна убить его.

Эми Энджел

Книга Айви

Глава 1

Никто больше не носит белые свадебные платья, белую ткань слишком трудно найти, да и

шить столько платьев будет проблематично. Даже в такой день, как сегодня, когда сын нашего

лидера станет одним из женихов. Видимо, и он не достаточно особенный, чтобы жениться на

девушке, одетой в белое.

– Стой, – говорит моя сестра из-за моей спины. Ее холодные пальцы вызывают мурашки

на моей спине, пока она пытается застегнуть молнию на моем светло-голубом платье. Сегодня

день моей свадьбы, а не ее, но она нервничает в сто раз сильнее. – Есть, – она застегивает

молнию. – Развернись.

Я медленно поворачиваюсь, приглаживая руками мягкий материал. Я не привыкла к

платьям. Мне не нравится, что я чувствую себя голой, и то, что я не могу дышать из-за плотного

лифа. Как будто читая мои мысли, глаза Келли перемещаются вниз.

– Твоя грудь больше моей, – говорит она с ухмылкой. – Но сомневаюсь, что он будет

жаловаться.

– Заткнись, – говорю я. Я не думала, что буду так нервничать. Я была готова к дню

свадьбы. Я готовилась к нему на протяжении последних двух лет. Но теперь, когда он настал, я не

могу остановить дрожь в пальцах. Я не знаю, смогу ли я сделать это, но я также знаю, что у меня

нет выбора.

Келли протягивает руку и заправляет выбившуюся прядь волос мне за ухо.

– Все будет хорошо, – говорит она твердо. – Да? Ты знаешь, что делать.

– Да, – говорю я, закатывая глаза.

Она смотрит на меня с поджатыми губами. Она злится, что я поеду на место, которое, по

праву, должно было принадлежать ей.

– Девочки! – кричит отец с первого этажа. – Время!

– Иди, – говорю я Келли. – Я сейчас спущусь.

Мне нужна одна минута тишины, последний шанс осмотреть комнату, которая никогда не

будет моей снова. Келли оставляет дверь приоткрытой, и я слышу нетерпеливый голос отца снизу.

На моей кровати видавший виды чемодан, с обломанными колесами. Я обхожу свою

кровать, понимая, что я больше никогда не посплю на ней, смотрю на зеркало, понимая, что

больше никогда не расчешу волосы перед ним. Я закрываю глаза, когда появились слезы, и делаю

глубокий вдох. Когда я открываю глаза снова – они сухие. Я выхожу из комнаты и не

оглядываюсь.

Свадебные церемонии проводятся во второе воскресенье мая. Иногда в эти дни идет дождь.

Но сегодня день спокойный, на ярко-голубом небе мягкие облака. Идеальный день, чтобы стать

женой. Но когда я иду в здание Мэрии, все на чем я могу сфокусировать внимание, – бешеные

удары моего сердца и капельки пота, стекающими между лопаток.

Мой отец и Келли идут по обе стороны от меня, будто боятся, что я сбегу. Я даже не

пытаюсь их разубедить. Задев своей рукой мою, отец берет сжимает мою ладонь. Он не делал

этого с тех пор, как я была маленькой, и я настолько пугаюсь, что запинаюсь на ровном месте, но

он помогает мне не упасть. Учитывая то, что это так редко случается, я рада его прикосновению.

Однако, он делает это не для того, чтобы успокоить меня. Когда твоя судьба предрешена, думать о

чувствах нет времени. Он

делает это для того, чтобы напомнить мне, что я должна быть сильной, и ему это удается.

Или, может, я просто себя обманываю.

– Мы гордимся тобой, – говорит он, сжав мою ладонь почти до боли. – У тебя все

получится.

– Я знаю, – отвечаю я, глядя впереди себя.

Здание Мэрии находится в конце квартала и я вижу других девушек и их родителей,

поднимающихся по ступеням. Они, наверное, нервничают, желая знать, выйдут ли они сегодня

замуж или вернутся домой. Меня тревожит другое. Я знаю, где я буду сегодня спать, и это точно

будет не моя постель.

Когда мы выходим на тротуар перед зданием Мэрии, люди начинают поворачиваться,

улыбаясь моему отцу и протягивая для пожатия руку. Несколько женщин улыбаются мне и

говорят, как хорошо я выгляжу.

– Улыбайся, – шепчет Келли мне на ухо. – Перестань хмуриться.

– Если это так просто, почему ты сама не попробуешь? – отвечаю я тихо, но все равно

вымученно улыбаюсь.

– Я бы с удовольствием, – говорит она. – Но мне не повезло. Теперь ты должна сделать

это за меня.

Значит, она все-таки завидует и злится, что у нее отобрали то, для чего она была рождена.

Я поворачиваю голову, ожидая увидеть холод в ее глазах, но она смотрит на меня почти с

нежностью, которую я так редко вижу.

Она – практически копия нашего отца, у нее его шоколадного цвета глаза и темно-

каштановые волосы. Мне всегда хотелось быть похожими на них, а не иметь эти белокурые

волосы и серые глаза, которые я унаследовала от нашей давно умершей матери. Но какими бы мы

ни были разными, глядя на Келли, я всегда видела более сильную, более дисциплинированную

версию себя.

Мы следуем за всеми невестами в здание Мэрии. Вокруг меня, все девушки одеты в платья

светлых оттенков, некоторые даже держат в руках небольшие букеты цветов, а большинство из

них, как и я, идут с пустыми руками. Нас собрали в одном из залов с установленной сценой,

закрытой тяжелым занавесом. Я знаю, что по другую сторону этого занавеса сейчас собираются

парни.

Потенциальные невесты сидят в первых рядах, а родственники женихов и невест позади. А

на сцене, как и всегда, сидят Президент Латтимер и его жена. Даже то, что их собственный сын

сейчас находится за занавесом, не меняет их статуса.

Перед тем, как занять свое место, отец последний раз сжимает мою руку, а Келли целует

меня в щеку.

– Удачи, – говорит она. Может, если бы моя мать была бы сейчас жива, она бы обняла

меня и дала бы мне дельный совет, вместо этой банальности.

Я сажусь на свободное место в первом ряду, избегая зрительного контакта с президентом

Латтимером и девушками, сидящими по обе стороны от меня. Я смотрю на занавес, когда девушка

рядом со мной касается моей руки.

– Возьми, – говорит она. – Возьми одну и передай дальше.

Я делаю, как она говорит, отдавая стопку программ девушка слева от меня. Одна и та же

программа, которую раздают каждый год. Только цвет бумаги и имена внутри меняются. В этом

году программа розовая, на обложке слова «Свадебная церемония», а под ними – сценарий этой

церемонии. На первых двух страницах – история нашей «нации». Лично я думаю, что смешно

называть город с населением меньше десяти тысяч человек, нацией, но моего мнения тут никто не

спрашивал.

В истории написано о войне, которая уничтожила мир, последовавшие за этим наводнения,

засухи и болезни, которые практически истребили нас. Но мы встали с колен, измотанные войной,

остались в живых и нашли друг друга в этом обширном, пустынном месте, чтобы начать заново.

Бла, бла, бла. Однако, наша новая жизнь тоже началась с конфликта и даже унесла

несколько жизней, пока две стороны не договорились о том, кто будет править. Победила сторона,

главой которой был отец нынешнего президента Латтимера. Однако, проигравшие, во главе с

моим дедом Сэмюэлом Вестфаллом, были прощены и приняты в ряды жителей.

Я читаю, едва сдерживая рвотный рефлекс. Именно поэтому мы организовываем свадьбы.

Те, кто проиграли, отдают своих шестнадцатилетних дочерей в жены сыновьям победителям. В

ноябре проходит вторая часть свадеб, где под серым зимним небом сыновья проигравших женятся

на дочерях победивших, но эти церемонии обычно более угрюмые, потому что их ненаглядных

дочерей заставляют выходить замуж за парней из низшего класса.

Организованные браки достаточно двояки. С одной стороны, практическая цель: люди не

живут так долго, как раньше, до войны. И наличие здорового потомства гораздо важнее. А с

другой стороны, все прагматично. Отец президента Латтимера был достаточно умен, чтобы

понимать, что мир длится только до тех пор, пока у проигравшей стороны все еще есть, что

терять. Выдавая замуж их дочерей за своих парней, он гарантировал, что проигравшие подумают

десять раз прежде, чем устраивать

восстание. Одно дело истребить врага, но совсем другое, когда у этого врага – ваша

дочерь, или когда человек, которого вы убиваете, является вашим собственным внуком. До сих

пор эта стратегия работаем, мы живем мирно уже два поколения.

В комнате жарко, даже при открытых дверях. Маленькая капелька пота стекает по моей

шее, и я вытираю ее, приподняв волосы. Келли сделала все возможное, чтобы они выглядели

прилично, но у меня густые и

непослушные волосы, и я не думаю, что ей удалось сделать то, что она на самом деле

хотела.

Девушка справа улыбается мне.

– Твоя прическа в порядке, – говорит она. – Очень красивая.

– Спасибо, – отвечаю я. На ее рыжей голове красуется венок из тусклых желтых розочек,

но листья на нем уже начинают вянуть от жары.

– Это мой второй год, – шепчет она. – Мой последний шанс.

Если тебе не подбирают пару на твои шестнадцать лет, тебя вносят в список еще раз на

следующий год. Это также происходит тогда, когда девушек больше, чем парней, или наоборот,

чтобы дать каждому шанс найти своего партнера. Если после двух попыток вам так и не

подобрали пару, вы можете выйти замуж за кого-то по своему выбору. Или, если вы женщина, вы

можете подать заявление на работу медсестрой или учителем. Все мужчины, и женатые и не

женатые, работают. Когда женщины замужем, они должны быть дома и рожать детей.

– Удачи, – говорю я девушке, хотя, по моему, остаться без пары не так уж и страшно.

Одно я знаю точно, мне это не грозит. Мое имя было добавлено в конверт сразу же после того, как

имя Келли оттуда вынули.

У остальных девушек в зале есть хотя бы возможность быть подходящей парой своему

мужу, после всех интервью и тестов на личность, которые они проходили.

– Спасибо, – говорит она. – А я тебя знаю. Мой отец когда-то познакомил меня с твоим.

Я не отвечаю, а перевожу свое внимание обратно на сцену, где занавес начинает

шевелиться. Сделав глубокий вдох носом, я медленно выдыхая через рот.

Со сцены к подиуму подходит мужчина. Он заметно нервничает, переводя свой взгляд от

аудитории к президенту Латтимеру и обратно.

– Дамы и господа, – говорит он. Его голос обрывается на последнем слоге, и по залу

полетели смешки. Мужчина прочищает горло и пытается снова. – Дамы и господа, мы собрались

здесь сегодня, чтобы отпраздновать свадебные церемонии молодых людей из Истглена и милых

дам из Вестсайда. Их союзы представляют собой лучшее, что может предложить наша маленькая

нация, а также символизируют мир, за который мы боролись и которого добились вместе.

Человек, произносящий речь, часто меняется, но речь остается такой же. Она грустная и в

то же самое время нелепая.

Рыжеволосая девушка рядом со мной сжимает руки так крепко, что ее суставы белеют, а

носок ее туфли начинает отстукивать нервный ритм по полу. Человек на подиуме махает кому-то

рукой за кулисами, и занавес медленно начинает двигаться в сторону. По залу раздается

металлический скрежет, от которого у меня сводит зубы. Те парни, которых видно первыми,

заметно нервничают. Они не могут стоять спокойно, качаются вперед-назад, засовывают руки в

карманы брюк и вынимают их оттуда. Низкий темноволосый мальчик, который выглядит больше

на двенадцать, чем на шестнадцать лет, пытается сдержать хихиканье и опускает подбородок на

грудь, но его плечи все еще прыгают от смеха. Я рада, что он не будет моим.

Они поставили того, кто будет моим, прямо в середине. Он выглядит старше остальных,

что имеет смысл, учитывая его возраст. В свои восемнадцать, он на два года старше всех

остальных, но я не уверена, что дело только в возрасте. Я не помню, чтобы он когда-то выглядел,

как мальчишка. Вокруг него всегда присутствует какое-то гравитационное поле. Он не

нервничает. И я не могу представить его, хихикающим над чем-то. Его холодный, безразличный и

слегка изумленный взгляд, направлен вперед. Он даже не смотрит в мою сторону.

Он должен был стоять здесь два года назад. Он был предназначен для Келли, но за день до

их церемонии мы получили уведомление, что он не будет принимать участие в свадебной

церемонии, пока ему не исполнится восемнадцать, и о том, что это замуж за него выйду я.

Наверное, такое поведение приемлемо, когда ты сын президента. В качестве утешительного приза,

они позволили Келли убрать свою кандидатуру из списка невест. Конечно же, она

воспользовалась этой возможностью, от которой я бы сейчас и сама не отказалась.

– О, боже мой, – восклицает рыжая девушка, переводя на меня свой взгляд. – Тебе так

повезло!

Я знаю, что она говорит это искренне, и пытаюсь улыбнуться, но мои губы отказываются

повиноваться. Человек на подиуме передает слово жене президента, миссис Эрин Латтимер. Она

из тех женщин со светло-каштановыми волосами и пышными формами, которые всегда

заставляют мужчин провожать их глазами, куда бы они ни пошли, но ее голос резок и даже

холоден.

– Как вы все знаете, – говорит она. – Я буду называть имя жениха, который будет

выходить вперед, а затем вскрою конверт с именем девушки, его будущей женой, – она

окидывает нас взглядом. – Как только ваше имя будет названо, пожалуйста, поднимайтесь на

сцену. Если по окончании церемонии ваше имя не назовут, это означает, что комитет решил, что

вы не подходите ни одному из молодых людей в этом году, – она одаривает нас мимолетной

улыбкой. – Конечно же, в этом нет ничего позорного.

Однако, все знают, что это не так. Никто никогда не говорит об этом, но все знают, что

если девушке не подбирают партнера, это полностью ее вина. Всегда виноваты девушки.

Первое имя – Люк Аллен. Он блондин, с россыпью веснушек на носу, похожих на

коричневый сахар. На мгновение его глаза широко раскрываются, когда миссис Латтимер

разрывает конверт с его именем и вытаскивает бежевого цвета карточку.

– Эмили Торн, – произносит она.

Я слышу шуршание позади себя и возбужденный шепот, и поворачиваю голову. Крошечная

девушка со светло-каштановымм волосами пробирается через девушек, сидящих в ее ряду. Она

слегка спотыкается, поднимаясь по лестнице на сцену, и Люк торопится вперед, чтобы взять ее за

руку. Некоторые из девушек позади вздыхают, будто это величайший романтический жест,

который они когда-либо видели, в то время

как я сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Люк и Эмили неловко стоят рядом, бросая

друг на друга взгляды, пока их не просят отойти к краю сцены, чтобы можно было объявить

следующую пару.

Спустя несколько часов остается только один конверт, не смотря на то, что в зале все еще

сидит много девушек, в том числе и рядом со мной. Рыжая девушка начинает плакать, когда

миссис Латтимер поднимает последний конверт. Мне хочется сказать ей, чтобы она радовалась,

что идет домой сегодня. И что теперь у нее есть шанс понять, что она на самом деле хочет от

жизни. Но я знаю, что она пропустит мои слова мимо ушей, поэтому я даже не пытаюсь.

Миссис Латтимер смотрит на своего мужа, который подходит к ней на подиум. Он очень

высокий мужчина, сразу видно откуда это у его сына. У него темные волосы с проседью на

висках. Его бледно-голубые глаза просматривают толпу и задерживаются на мне. Я начинаю

дрожать, но смотрю ему в глаза.

– Сегодня особенный день, – говорит он. – Даже более особенный, чем обычно.

Несколько лет назад, после войны, в нашем обществе шли разногласия по поводу того, как мы

должны восстановить нашу жизнь. В конце концов, обе стороны смогли прийти к соглашению.

Интересно, как он превратил войну в разногласие, а навязанное мнение в соглашение. Он

всегда умел мастерски подбирать слова и искажать истории, которые он нам рассказывает.

– Как вы все знаете, мой отец, Александр Латтимер, возглавлял группу, которая, в

конечном итоге, пришла к власти. Вы также знаете Сэмюэла Вестфалла, выступавшего против

него, но который со временем согласился с мнением моего отца.

Это ложь. Мой дедушка никогда не соглашался с Латтимером. Он хотел

демократию, чтобы люди могли голосовать и выражать свое мнение о своей жизни. Он

провел годы, помогая и управляя постоянно растущей группой выживших, пока они не нашли это

место. И затем все это было отобрано Александром Латтимером, который хотел династию для

себя и своих потомков.

Я не могу повернуть голову, чтобы найти моего отца или Келли в толпе. После всех этих

лет, они умеют скрывать свои эмоции, но я ясно увижу ярость в их глазах, и не могу позволить,

чтобы это было заметно и на моем лице.

– И сегодня, впервые в истории, мы организуем свадьбу между Латтимером и

Вестфаллом, – говорит президент с улыбкой. Она почти искренней, может, так и есть, но я также

знаю, что этот брак значит для него. И этому он сейчас рад – еще одна возможность укрепить его

власть. После моего отца больше не будет Вестфаллов. Президенту недостаточно, что на моем

отце закончится династия Вестфаллов, ему нужно сделать его детей Латтимерами. – До

недавнего момента, наши семьи не были особо успешными в рождении девочек, – продолжает

президент Латтимер. В толпе слышится смех, но я не могу заставить себя присоединиться, хотя и

знаю, что должна. Когда смех стихает, президент поднимает вверх конверт, чтобы все его видели.

– Сын президента и дочь основателя, – объявляет он.

Понятное дело, мой отец не основатель, это мой дед основал этот город, который забрал у

него Александр Латтимер и его приспешники. Однако, тогда была заключена договоренность о

том, что все преемники основателя будут носить этот титул, также, как и преемники Александра

Латтимера будут носить титул президента. Титул основателя абсолютно ничего не значит. У

основателя нет права слова, он всего лишь церемониальная фигура, чтобы показать, как хорошо

мы живем в мире и насколько хорошо работает наша система правления. Титул основателя похож

на красиво обернутый подарок, который пуст внутри. Они надеются, что мы будем рады красивой

обертке, и не заметим, что коробка пуста.

– Бишоп Латтимер, – произносит президент звонким голосом. Звук

разрывающейся бумаги конверта кажется таким же громким, как чей-то крик. Я чувствую

на себе сотни глаз и высоко поднимаю голову. Президент Латтимер достает бумагу из конверта и

улыбается мне. Он называет мое имя, Айви Вестфалл, но из-за звона в ушах и стука моего сердца,

я совсем его не слышу.

Я делаю глубокий вдох и поднимаюсь на ноги, пытаясь найти в себе мужество. Мои

каблуки стучат по плиточному полу, когда я направляюсь к лестнице. Позади меня, толпа хлопает

и кричит, в этом хаосе даже слышно несколько свистков. Когда я начинаю подниматься по

лестнице, президент Латтимер тянется вперед и берет меня за локоть.

– Айви, – говорит он. – Мы рады, что ты присоединяешься к нашей семье, – в его

взгляде я вижу теплоту. Но его взгляд должен быть ледяным и безразличным, чтобы

соответствовать его внешности.

– Спасибо, – отвечаю я ровным голосом, который совсем не похож на мой собственный.

– Я тоже рада.

Как только я оказываюсь на сцене, другие пары еще ближе подходят к краю, чтобы я

смогла пробраться к центру, где меня ждет Бишоп Латтимер. Я пристально смотрю на него. Он

выше, чем я думала, но я тоже не маленькая, так что, на этот раз мой рост – это благословение. Я

бы не хотела, чтобы этот парень затмевал меня. Я и так чувствую себя бессильной.

У него темные волосы, как у его отца, хотя вблизи, среди темно-каштановых прядей я вижу

более светлые, будто он проводит много времени на свежем воздухе под солнцем. Вполне

возможно, что так и есть, учитывая то, что я слышала о нем на протяжении многих лет: он больше

предпочитает быть на улице, так что ему отцу приходиться заставлять его присутствовать на

собраниях совета, и что его чаще всего можно встретить на реке.

Глаза Бишопа ясные, светло-зеленого цвета и они изучают меня очень пристально, от чего

мой желудок сводит. Его взгляд не враждебный и не приветствующий, а какой-то оценивающий,

будто я проблема, и он думает, как ее решить. Он не двигается мне навстречу, но, когда я

приближаюсь, чтобы протянуть руку, как меня учили, он берет ее в свою. Его теплые и сильные

пальцы сжимают ее, отчего у меня перехватывает дыхание. Он пытается быть любезным?

Успокоить меня? Я не знаю, потому что, когда я смотрю на него, его взгляд направлен на

министра, ожидающего в стороне.

– Давайте начнем, – говорит президент Латтимер.

Все на сцене занимают правильное положение – встают напротив своего предполагаемого

супруга, а мы с Бишопом остаемся в центре. Бишоп берет мою другую руку в свою и мы стоим

лицом к лицу.

Я хочу закричать, что это неправильно, что я не знаю этого парня. Мы ни разу в жизни не

разговаривали. Он не знает, что мой любимый цвет фиолетовый, или что я все еще скучаю по

матери, которую я не помню, или что сейчас я просто в ужасе. Я кидаю панический взгляд в зал,

но вижу только улыбающиеся лица, смотрящие на меня. Это делает все хуже, потому что я вижу,

что все идут на поводу у этого фарса. Я знаю, что никто не кричит или не пытается помешать

своему ребенку выйти замуж за незнакомца.

Наше послушание – самое сильное оружие президента Латтимера. И, в конце концов, я

такая же, как и все остальные. Я открываю рот, когда все остальные делают это, повторяю слова,

которые я даже не слышу из-за более громких голосов вокруг меня. Я говорю себе, что ничто из

этого не имеет значения. Мне нужно пройти этот путь, и я это сделаю. Я надеваю простое золотое

кольцо моего отца на палец Бишопа, и он делает то же самое со мной. Мне непривычно

чувствовать кольцо на пальце. Когда министр объявляет нас мужем и женой, Бишоп не пытается

меня поцеловать, даже в щеку, и за это я благодарна. Я не думаю, что смогла бы выдержать это.

Это было бы нападением, а не выражением симпатии. Но пары вокруг нас обнимаются и

радуются, большинство из них не испытывают никаких проблем и целуются, будто знают друг

друга гораздо дольше часа. Будут ли эти девушки такими счастливыми через несколько месяцев,

когда их животы вырастут, а они сами поймут, что обязаны спать рядом с этим парнем, которого

они едва знают, до конца жизни.

Для них эта церемония для того, чтобы сохранить мир и уважить традицию, которая

стабилизировала наше общество более двух поколений. Однако, в отличие от них я знаю,

насколько хрупок этот мир, который держится на очень тонких ниточках, которые начинают

рваться уже сейчас.

Я отличаюсь от этих девушек вокруг меня, потому моя миссия не просто выйти замуж за

Бишопа Латтимера. Моя миссия не сделать его счастливым и нарожать ему детей.

Моя миссия – убить его.

Глава 2

После церемонии все направляются в подвал мэрии, где у стен расставлены длинные

столы, с чашами ярко-розового фруктового пунша, выставленные рядом с одним большим

свадебным тортом. Всем невестам и женихам едва достанется по маленькому кусочку, но для

меня одна только мысль о сладком креме, прилипающим к моим зубам, вызывает тошноту.

Родители Бишопа поздравляют нас, как только мы входим в зал. Его отец обнимает меня и

целует в щеку. Я стараюсь не кривиться, но моя улыбка совершенно не естественна. Его мать не

настолько демонстративна, она кладет руку мне на плечо и практически сразу ее убирает.

– Веди себя с ним хорошо, – говорит она мне, не скрывая угрозы в голосе.

– Мам, – говорит Бишоп, кидая ей острый взгляд. Он кладет свою руку мне на поясницу

и уводит подальше от своих родителей. – Где твоя семья? – спрашивает он, наклоняясь ко мне,

чтобы я лучше его слышала.

Это первые слова, которые он сказал мне, за исключением наших обетов, которые на самом

деле не считаются, хотя если бы мы жили в другом мире, они были бы намного важнее всего

остального.

Я указываю в дальний угол комнаты, где стоят мои отец и Келли, которая прислонилась к

стене.

– Пойдем поздороваемся, – говорит Бишоп, и я удивленно смотрю на него. Наши семьи

притворяются, что ладят, мы все время улыбаемся и жмем друг другу руки, но на самом деле не

выносим друг друга. Но сейчас его голос звучит абсолютно нормально, а его глаза полны

искренности. Он хороший актер. Мне нужно быть осторожной с ним.

Когда мы приближаемся, Келли с улыбкой на лице отталкивается от стены и встает рядом с

отцом. Мой отец тоже улыбается, но его улыбка более сдержана и совсем не отражается в его

глазах.

– Папа, – говорю я, – думаю, вы знакомы, – я не могу заставить себя назвать Бишопа

своим мужем. – Это мой отец, Джастин Вастфалл.

Они пожимают друг другу руки.

– Рад видеть вас снова, сэр, – говорит Бишоп. Он смотрит на отце и не моргает. Мой отец

не пугает Бишопа, как остальных людей.

– Взаимно, Бишоп, – отвечает мой отец, хлопая его по плечу. – Это моя старшая дочь,

Келли.

– Папа, я уверена, что он знает, кто я такая, – усмехается Келли. – Он же почти женился

на мне два года назад, – добавляет она, смотря на Бишопа из-под опущенных ресниц.

Я не совсем уверена в том, что она делает: то ли флиртует с ним, то ли просто хочет

напомнить о том, что его обязательство было прежде всего перед ней. В чем я точно уверена, она

хочет быть той, кто лишит его жизни, но она была лишена этого шанса. И это еще одна причина,

по которой она никогда его не простит. Я опускаю взгляд, надеясь, что он не чувствует это

напряжение между нами.

– Я помню, – просто отвечает он ей и улыбается, обнажая прямые белые зубы. Улыбка

будущего президента. – Но приятно, наконец, познакомиться.

Мы делаем круг по комнате, принимая поздравления от незнакомцев. Я смотрю на других

невест, у большинства которых сияют глаза и широкие улыбки на лицах. Они не отходят от своих

новых мужей, гордо хвастаясь ими и радуясь любому вниманию к себе. Беспокоятся ли они о том,

что будет позже? Я не сомневаюсь, что большинство этих девушек никогда не видели своих

мужей до сегодняшнего дня. Как они могут так широко улыбаться? Как они могут быть так

уверены в собственном счастье?

– Ты готова идти? – спрашивает меня Бишоп. – Я не думаю, что выдержу еще одно

рукопожатие.

Я готова. Часть меня желает убить его прямо здесь и сейчас. Просто схватить нож со стола

и, игнорируя все продуманные шаги, пырнуть его в грудь.

– Да, – отвечаю я. – Мне нужно попрощаться со своей семьей.

Бишоп кивает, и я облегченно вздыхаю, когда он не следует за мной. Я хочу побыть

наедине с семьей в последний раз.

– Ну, – говорю я, снова приближаясь к отцу и Келли. – Вот и все.

– Ты сможешь сделать это, – говорит Келли, сжимая мои пальцы до боли в костях. – Он

достаточно симпатичен и даже мил, – ее ухмылка опровергает ее же слова. – Переживи

сегодняшний день, а завтра будет легче. Я обещаю.

Но как она может мне это обещать? Не ей нужно сейчас идти в чужой дом с незнакомым

парнем и позволить ему…

Мой отец смотрит мне в глаза.

– Помни про наш план, – говорит он едва слышно. – И помни, что я тебя люблю.

Я не сомневаюсь в его любви, но разъяренная часть меня все же задает вопросы: с чем

связана эта любовь? С моим послушанием, моей помощью, моим успехом? Будет ли он все еще

меня любить, если я провалю эту миссию?

Я киваю, поджав губы, потому что не уверена, что еще могу сказать.

Бишоп и я – одни из первых пар, направляющихся к выходу, и парни постарше свистят и

кричат несуразицу нам вслед.

– Уходите так рано?

– Не можешь больше ждать, да, Бишоп?

– Кто-то очень хочет посмотреть что там под этим платьем.

Мои щеки горят от этих слов и мне ужасно хочется развернуться, спуститься обратно вниз

и ответить им. И Бишопу тоже, просто за то, что он участвует во всем этом. Я спотыкаюсь на

ступеньке, и Бишоп придерживает меня рукой за локоть.

– Игнорируй их, – говорит он сухо, – они идиоты.

Может, так и есть, но не думаю, что они говорят неправду. Ему уже восемнадцать, и

сегодня ночью должна произойти его брачная ночь. Сомневаюсь, что он ведет меня домой, чтобы

поиграть в шашки. Мое сердце так сильно бьется, будто пытается выскочить из груди. В

миллионный раз я мечтаю о том, чтобы на моем месте сейчас была Келли.

В ряду чемоданов на улице перед зданием Мэрии, я показываю на свой, и Бишоп с

легкостью его поднимает.

– Только один? – спрашивает он.

– Да, – говорю я, – на нашей стороне города не так много всего, – не удержавшись,

добавляю я, хотя Келли предупреждала меня не провоцировать его, но мне сложно сейчас

бороться с моими инстинктами.

– Ты знаешь, что это была инициатива твоего деда – держать две стороны раздельно, да?

– говорит он тихо.

Келли говорила мне, что нет смысла притворяться, что наши семьи хорошо ладят, он это и

сам знает, но мне всё же придется скрывать настоящую глубину нашей ненависти. Это как по

канату ходить без сетки внизу: каждый шаг – огромный риск.

– Сначала, да, – наконец, отвечаю я. – Но это не был далеко идущий план. Он просто

хотел успокоить обе стороны. Он не хотел, чтобы это продолжалось так долго.

Каждый год мой отец встречается с президентом Латтимером и предлагает отказаться от

организованных браков и объединить обе стороны. Его предложения вполне разумны, он не

просит демократического правления, зная, что этого точно не произойдет. И каждый год

президент Латтимер улыбается, кивает и абсолютно ничего не меняет.

– Какая разница? – спрашивает Бишоп. – Это один и тот же город. Вы же не в тюрьме

живете.

Ему легко говорить, он вырос, имея все лучшее, он с самого рождения был избранным. Он

смог спокойно поменять мою сестру на меня, о чем тут говорить?

– Это не всегда кажется одним городом, – говорю я ему, потому что это единственное,

что я могу сказать.

Он прав в том, что между его стороной города и той стороной, на которой выросла я, нет

особых отличий. Вещественные отличия еле видны – немного больше тени, дома немного

больше и стоят немного дальше от тротуаров, улицы на несколько футов шире. Все различия