Текст книги "Книга Айви (ЛП)"

Автор книги: Эми Энджел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

организационными моментами, – делаю паузу. – Виктория сказала, что на следующей неделе

мы сможем работать с заключенными.

Миссис Латтимер охает.

– Я не уверена, что это уместно, Айви. Не для тебя.

– Почему нет? – кто-нибудь, заткните меня.

– Ты всего лишь девочка, – говорит миссис Латтимер. – Некоторые вещи являются

слишком взрослыми для тебя.

Я сосредотачиваюсь на своей тарелке. Закрой рот, говорю я себе. Просто заткнись. Но я не

могу, поэтому до боли прикусывая язык. Если я смогу выполнить план моего отца, это будет чудо.

– Думаю, что если я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж против своей воли, то и

достаточно взрослая, чтобы работать там, где хочу, – говорю я, поднимая глаза.

Длинная пауза молчания. Вилка миссис Латтимер падает на тарелку.

– Как ты смеешь, – говорит она, широко раскрыв глаза. – Как смеешь…

– Эрин, – говорит Президент Латтимер спокойным голосом. – Айви имеет право на

собственное мнение. Особенно здесь, за нашим обеденным столом, – я смотрю на него. – Я

призываю к дискуссии, – говорит он мне без всяких ироний.

– Пока это в рамках ваших убеждений, верно? – спрашиваю я. Я опускаю вилку, чтобы

никто не увидел, что мои руки дрожат. – На улицах люди не могут говорить о демократии.

Президент Латтимер поднимает брови.

– Твой дед поддерживал демократию, Айви. И он проиграл. Он проиграл потому, что у

него не было достаточно сторонников.

– Нет, он проиграл, потому что ваш отец первым получил оружие, – мне нужно

замолчать. Я делаю глубокий вдох, приводя себя в порядок. Рука Бишопа лежит на столе рядом со

мной. Его мизинец дотрагивается до моего. Я смотрю на него и не понимаю, что он пытается

сделать: поощрить меня или остановить.

– Что случиться, если давать людям решать, какое правительство они хотят? —

спрашиваю я. – Чего вы боитесь? – это слова моего отца.

– Людям нужна определенность, – говорит Президент Латтимер. – Им нужен мир. У нас

было достаточно войн.

– Люди за забором тоже вызывают волнения? – спрашиваю я.

– Люди за забором делали ужасные вещи. Наказание соответствует преступлению, —

встревает миссис Латтимер.

– Может быть, некоторых из них, – соглашаюсь я. – Но не все из них убийцы.

Некоторые люди просто воруют. Зачем оставлять их умирать? – миссис Латтимер открывает рот,

собираясь заговорить, но я останавливаю ее. – А что заставляет девушек вступать в брак, не

позволяя им самим решать, что делать со своим счастьем?

– Нашим приоритетом является не личное счастье, Айви, – говорит Президент Латтимер.

– Мы все еще пытаемся выжить, увеличивая наше население. Мы пытаемся сделать их жизни

лучше.

Я подавляю смех.

– Так вы знаете, что лучше для каждого человека в Вестфалле?

– Да, – говорит миссис Латтимер. – Он знает, – она сердито смотрит на меня.

– Ты знаешь, – говорить мне Президент Латтимер. – Ты напоминаешь мне свою мать.

Конечно, ты похожа на нее. Она тоже была… слишком страстной.

– Что? – шепотом спрашиваю я, но в моей голове я слышу крики. – Вы знали мою

маму?

– Да, – его улыбка печальна. – Я хорошо ее знал.

У меня так много вопросов, что они образуют комок в горле. Я хочу кричать на него,

царапать еще щеки и спрашивать, как

может он говорить о ней таким нежным голосом, если он сам убил ее? Но я беру себя в

руки. Если он сможет рассказать мне о моей матери, то я готова выслушать.

– Откуда вы ее знали? – спрашиваю я.

Ножки стула скребут по полу, заставляя меня вздрогнуть.

– Хватит с меня этого, – говорит миссис Латтимер, вставая и бросая салфетку на стол. —

Я приняла тот факт, что она вышла замуж за моего сына, но я не потерплю того, что она приходит

к нам в дом и изрыгает бред своего отца, – она указывает на меня. Я не…

– Достаточно, – говорит Бишоп. Он не повышает голоса, но его в нем угроза.

Миссис Латтимер смотрит на сына, ее губы задрожали.

– Две недели? – шипит она. – Столько времени потребовалось, чтобы она настроила

тебя против нас?

– Никто не против тебя, мама, – устало говорит Бишоп. У меня чувство, что он говорит

это не в первый раз. Неужели он провел свое детство, постоянно доказывая преданность

собственной матери?

– Эрин, пожалуйста, – говорит президент Латтимер. – Сядь. Не нужно устраивать сцен.

Но миссис Латтимер не собирается успокаиваться.

– Я не единственная, кто совершил преступление, – она смотрит на меня. Она

поворачивается и выходит из комнаты, ее каблуки стучат по полу.

– Извините, – говорит Президент Латтимер. Он следует за ней, и мы с Бишопом остаемся

одни. Я смотрю на свою тарелку. Свечи в центре стола мерцают и светятся, отбрасывая тени на

мои руки. Единственный звук – это тиканье старинных часов в коридоре.

– Мне жаль, – говорю я. И мне действительно жаль. Жаль, что не смогла сдержать рот на

замке. Жаль, что я не та девушка, в которой нуждаются моя сестра и отец.

– Не нужно извиняться, – говорит Бишоп. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.

– Я говорил тебе, что хочу, чтобы ты была самой собой. И это подразумевает твое мнение. Каким

бы оно ни было.

Я киваю.

– Был один человек на нашей стороне города. Он жил за несколько домов от нас, – я

понятия не имею, зачем я говорю ему это. – Пару зим назад его сын заболел. И в больнице ему не

дали лекарство.

– В медицине есть протоколы, – говорит Бишоп. – Они не просто раздают лекарства, —

он говорит, как его отец. Я убираю руку со стола.

– Я знаю это. Но сыну этого человека было очень больно, он умирал. Но они все равно

вписали его имя в конец списка. Так что, мой сосед украл какое-то лекарство, спас жизнь своего

сына. И твой отец выгнал его за забор. Он замерз до смерти, – я пристально смотрю на Бишопа.

– Это – справедливость твоего отца. Такие поступки.

Бишоп смотрит на меня.

– Что ты хочешь, чтобы я сказал, Айви? – спрашивает он, наконец. – Что я согласен с

тем, что сделал мой отец? Какой ответ ты хочешь?

– Я не жду конкретного ответа, – говорю я. – Я хочу знать, что ты думаешь.

– Я думаю, – говорит Бишоп, – что мы можем любить наши семьи, не доверяя всему,

что они говорят нам, – он произносит эти слова, как ни в чем не бывало. – Я думаю, что иногда

все не так просто, как думают наши отцы.

Глава 7

На моей тумбочке куча новых книг, но ни одна из них не помогает мне отвлечься. Мне не

спится, и я ненавижу себя за это, потому что завтра у меня рабочий день. Наконец, я сдаюсь и

поднимаюсь с кровати. В прихожей и гостиной темно, и я на цыпочках прохожу на кухню и

наливаю стакан воды. Я пробираюсь в спальню, когда Бишоп садится на диване.

– Не спится? – спрашивает он.

– Нет, – говорю я. – И тебе?

В комнате темно, но свет луны помогает мне видеть его. Он кивает.

– Я просто захотела воды, – говорю я.

– Да, – он улыбается. – Я вижу это.

Он запускает руку в волосы. Его белая футболка светится в тусклом свете.

– Хочешь посидеть со мной, пока пьешь?

– Ладно, – говорю я, подходя к стулу, но он сгибает ноги в коленях, освобождая место

для меня на краю дивана. – Спасибо, – говорю я, садясь на диван, поджав ноги.

– Это странно, не так ли? – говорит Бишоп, нарушая тишину.

– Что?

Он обводит рукой комнату.

– Это. Мы. Пару недель назад мы были просто подростками, живущими с родителями, и

теперь мы здесь.

– Да, – говорю я. – Очень странно.

Я чувствую, что он смотрит на меня. Я поворачиваю голову и смотрю на него.

– Помнишь день, когда мы пошли ко мне домой, – говорит он, – и взяли книги из

библиотеки моего отца?

– Да. А что?

– Ты была права, Айви, – говорит он тихо. – Это беспокоит меня. Они не считаются с

нами.

Я боюсь дышать. Он доверяет мне, открылся именно так, как того хотели отец и Келли.

– Почему ты не сказал мне тогда?

Бишоп вздыхает.

– Я не… я не собираюсь быть парнем, которому плевать на все, что происходит. Это не я.

Я смирился, но мне не плевать.

– Ладно, – говорю я.

– Это не значит, что у меня нет чувств, – говорит он.

Я делаю глоток воды.

– Я не должна была говорить, что ты ничего не чувствуешь. Это не справедливо, —

извиняюсь я.

– Я понимаю, почему ты так думаешь, – говорит Бишоп. – Но это не правда, – он

делает паузу. – Я хочу большего. Я не хочу быть только твоим мужем.

– Например? – спрашиваю я.

– Ничего, что сейчас важно, – он отводит взгляд. – Это то, что у нас есть сейчас. Эта

жизнь. Мы. Этот дом, – он опускает руку вниз. – Этот диван.

Мое сердце уходит в пятки. Все это было прелюдией, чтобы затащить меня в постель? Я

начинаю корить себя за то, что села на этот дурацкий диван.

– Расслабься, Айви, – говорит он и улыбается. – Я ни на что не намекаю.

Но когда-нибудь это случится. Наши отношения не всегда будут такими, вряд ли он

захочет спать на диване всю жизнь. Я не уверена, что он будет спрашивать, хочу ли я этого. Но

это ради отца.

– Ну, я пойду спать. Утром на работу, – я встаю и ставлю стакан на журнальный столик.

Голос Бишопа останавливает меня прежде, чем я вышла в коридор.

– Ты сказала мне, что ты пытаешься, помнишь?

Я смотрю на него.

– Да, – говорю я осторожно.

– Я тоже.

– Я знаю, – говорю я, наблюдая за тем, как его глаза блестят в лунном свете. Я

поворачиваюсь и иду обратно в постель.

Я стараюсь не нервничать, когда Виктория ведет меня в подвал здания. Мне страшно. Но я

не отступлю, помня слова миссис Латтимер. Я ей докажу.

– Что мы будет делать? – спрашиваю Викторию, пытаясь догнать ее. Хотя я выше ее, она

ходит быстро.

– Здесь заключенные, которых уже осудили, – говорит она мне. —

Нам нужна окончательная информация от них. О их ближайших родственниках и тому

подобное. Их уже опрашивали, но мы должны дважды проверить, прежде чем…

– Прежде чем мы их выгонят, – говорю я.

– Да, – говорит она, косясь на меня. – Я знаю, что тебе трудно понять это, зная твоего

отца.

Она говорит это без злобы в голосе, но я настораживаюсь.

– Ну, он не любит выгонять людей, – говорю я, подбирая каждое слово с осторожностью.

Не секрет, что мой отец против способов наказания Вестфалла. Вся моя семья против. Но мой

отец осторожен. Он верен нашим убеждениям, но он ведет себя тихо.

Виктория открывает дверь в конце коридора.

– Но у него есть лучшее решение? – спрашивает она, поднимая брови. Она не дает мне

возможности ответить, проходя внутрь.

Мы в небольшом зале. Напротив есть дверь с окошком, а возле нее стоит охранник.

– Привет, Дэвид, – говорит Виктория. – Мы здесь, чтобы взять заключительное

интервью.

– Мы готовы, – говорит Дэвид. Он едва смотрит в мою сторону. – Они сказали мне, что

ты будешь с утра, так что я уже позвал первого. Лэйрд, Марк.

Виктория протягивает мне руку, и я перебираю стопку папок в руках, чтобы найти нужную.

Я привыкла к эффективности Виктории, которая иногда может граничить с хамством.

– Ладно, – говорит она мне. – В этот раз, смотри и учись. Ты будешь делать это сама

совсем скоро.

– Я буду здесь, – говорит Дэвид.

Виктория кивает и открывает дверь. Там маленькая комната, в которой едва хватает места

для трех складных стульев. Один прикручен к полу.

Я не могу сказать, чего я ожидала, но парень, сидящий на этом стуле выглядит ненамного

старше меня. Я бы предположила, что он младше Бишопа, но я смотрю в файл в руках Виктории и

вижу, что ему двадцать два.

Он улыбается нам и машет свободной рукой, другая была в наручниках.

– Привет. Я уж начал думать, что вы забыли обо мне.

У него светлые волосы и большие голубые глаза. Его щеки красные, как спелые яблоки. Он

напоминает мне куклу, с которыми мы с сестрой играли в детстве. Он привлекателен.

Виктория садится на стул напротив него, и я сажусь рядом.

– Марк, – говорит Виктория. – Полагаю, ты знаешь, почему ты здесь.

– Вам нужно все проверить все, прежде чем меня выгонят.

– Да, – Виктория что-то записывает в файле. Она спрашивает у него о его семье и о всем,

что было в папке.

– У меня… У меня будет шанс попрощаться с моей семьей? – спрашивает он.

– Да, – говорит Виктория. – Мы сообщим тебе, когда.

Марк кивает.

– Я хочу поговорить с кем-нибудь, – говорит он. – Хоть с кем-нибудь, я могу

объяснить…

– Вас осудили, мистер Лэрд, – говорит Виктория. – И судья признал вас виновным. Тут

нечего обсуждать.

– Но Вы не можете просто выгнать меня! – говорит он, повышая голос. Все мое тело

напрягается, но Виктория по-прежнему невозмутима. Она, наверное, слышала эти мольбы и

игнорировала их каждый раз, когда входила в эту комнату. Мысль об этом заставляет меня хотеть

блевать.

– Если вы успокоитесь, – говорит она, – я пройду процедуру твоего освобождения с

тобой.

– Освобождения? – его голос срывается и он истерично смеется. – Это не

освобождение. Это смертный приговор.

– Хорошо, – говорит Виктория, закрывая папку. – Если ты не понимаешь, значит, мы

закончили. Попробуем еще раз завтра.

Она идет в сторону двери. Я иду за ней, но Марк наклоняется вперед и хватает мое

запястье.

– Пожалуйста, – говорит он. – Пожалуйста, помогите мне.

Я вырываю руку и смотрю на него. Я знаю, что должна отреагировать на боль в его голосе,

но что-то плавает в глубине его глаз – расчетливое лукавство, от которого мурашки по коже.

Виктория держит открытой дверь и я выхожу, учащенно дыша.

– Все хорошо? – спрашивает Дэвид.

– Он схватил ее, – говорит Виктория. – Но все в порядке, да?

Я киваю, скрестив руки на груди. Дэвид идет в комнату к Марку, а Виктория начинает идти

вперед.

– Давайте немного отдохнем, – говорит она.

– Он был прав, – говорю я. Она поворачивается и смотрит на меня. – Ты играла в слова

с ним. Это смертный приговор.

Виктория смотрит на меня, облизывает губы и снова подходит ко мне.

– Нет, я не играла, – говорит она. – Он будет жив, когда мы его отпустим. И если он

хотя бы наполовину умен так, как он думает, он сможет выяснить, как остаться в живых.

Я качаю головой.

– Ты знаешь, что это неправда. Он умрет там. Никто не заслуживает…

– Ты знаешь, что он сделал? – спрашивает Виктория. Ее голос тихий, но твердый. – Он

изнасиловал девятилетнюю девочку. Вырезал свое имя на ее животе, чтобы оставить ей

напоминание об этом на всю жизнь.

У меня переворачивается желудок, и к горлу подкатывает желчь. Я отворачиваюсь и

смотрю на свою руку, которую он трогал. Я хочу вымыть кожу горячей водой. Я не позволяю себе

думать о маленькой девочке, которая никогда не сможет сделать то же самое.

Виктория наклоняется ближе.

– Что ты предлагаешь с ним делать, Айви? Мы должны его отпустить? Держать его здесь

вечно, кормить его в течение зимы, когда мы сами едва можем прокормить себя? Давать ему

лекарства, которые могли бы помочь детям? – она пихает папку Марка Лэйрда мне в грудь. Я

беру ее онемевшими пальцами. – Лично я думаю, что он заслуживает еще худшего.

Я иду домой злая и даже не знаю, почему. Мой отец никогда не говорил, что люди за

забором совершили ужасные вещи. И Виктория права – Марк заслуживает худшего. Но я все

равно чувствую себя обманутой отцом. «Мы можем любить наши семьи, не доверяя всему, что

они говорят нам». Слова Бишопа всплывают в моей голове и я понимаю, что он прав.

Бишоп находится в кухне, когда я вхожу в дом, и готовит котлеты из фарша.

– Привет, – говорит он, и я бросаю свою сумку на диван. – Как пленные?

Я стою в дверях кухни, так же, как и на второй день после нашей свадьбы. С тех пор мало

что изменилось. Мы не спим вместе, но делимся секретами. Я больше не так неуверенна в себе.

Потому что теперь, Бишоп – часть моей жизни, и я привыкла к нему. Он интересуется моей

жизнью.

– Ужасно, – говорю я. – Мы встретились с одним, кого выгоняют. Парень, который

обидел маленькую девочку, – я не могу произнести это ужасное слово. – Но он умолял меня

спасти его.

Бишоп фыркает.

– Ну, естественно, он умолял.

– Это все, что ты хочешь сказать? Тебя не волнует, что происходит с людьми?

Бишоп поворачивает кран с водой и намыливает руки.

– С этим парнем? – говорит он. – Не очень. Почему волнуешься ты? – он выключает

воду и берет полотенце.

Я выдыхаю.

– Я не знаю. Я не имею в виду именно его. Но мы не можем выгонять людей каждый раз,

когда они делают что-то неправильно. Это…варварство.

– Посмотри вокруг, Айви. Мир в котором мы живем – варварство. Мы просто должны

научиться жить с этим, – он кидает полотенце на прилавок. – С помощью гамбургеров на гриле

и симпатичными домиками. И какова альтернатива? Было бы лучше убивать их на электрическом

стуле, как раньше?

Я закатываю глаза.

– Теперь ты похож на Викторию.

– У Виктории хорошая точка зрения, – Бишоп делает шаг ко мне. – Прошлой зимой мы

потеряли более двухсот человек, Айви. Двести. Ты бы предпочла сохранить жизнь сегодняшнему

парню?

– Это несправедливый вопрос, и ты это знаешь! Не все, кого выгнали, сделали то же

самое, что и он. Некоторые люди воруют хлеб на рынке или отказываются выходить замуж. Я не

думаю, что кормление этих людей – это пустая трата ресурсов.

– Ладно, – говорит Бишоп. – А как насчет убийц и насильников? Что нам делать с

ними? Ты хочешь оставлять их безнаказанными? – его лицо так же спокойно.

– Что ты такое говоришь? – я хочу, чтобы он повысил голос, чтобы я тоже могла

накричать на него в ответ.

Бишоп остается невозмутимым.

– Нужно применять меры, Айви. Не важно, как жестоки эти меры.

– Легко говорить, сын Президента, – фыркаю я. – Ты когда-нибудь задумывался об этом

до меня, или ты целыми днями плескался в реке, позволяя другим людям беспокоятся о

справедливости, и о том, что правильно?

Его глаза сверкают, но лицо все так же без эмоций.

– Ты не должна беспокоиться о будущем, неважно, что ты думаешь, – он отталкивается

от прилавка. – По крайней мере, мой отец не говорит мне, во что верить.

Я резко разворачиваюсь и иду в спальню, хлопая дверью напоследок. Я направляюсь к

кровати и со всей силы бью подушку.

Глава 8

Я прячусь в туалетной кабинке в подвале здания суда, а на часах шесть. Обычно я ухожу в

пять, но я знаю, что Дэвид дежурит до шести, и хочу выяснить, где они хранят оружие. Третий

этап – выяснить, где держат оружие. Моему отцу необходимо знать это, но он больше

рассчитывает на физическую силу. Он всегда говорил, что он не хочет, чтобы кто-то пострадал.

После вчерашней ссоры с Бишопом, из-за который я не могла уснуть полночи, я

проснулась полная решимости сделать шаг вперед к цели моего отца. Я не позволю Бишопу сбить

меня с толку. Келли всегда говорит, что есть семья и есть все остальные. Мой отец – семья. А

Бишоп – все остальные.

Я слышу, как хлопнула дверь и тяжелые шаги в коридоре. Я встаю с унитаза и

приоткрываю дверь. Дэвид сворачивает за угол конце коридора, и я следую за ним на цыпочках

босиком, держа босоножки в руке.

Я с опаской заглядываю за угол и вижу, что Дэвид набирает цифры на клавиатуре,

установленной в стене. После этого, он открывает дверь рядом с клавиатурой и заходит внутрь, но

он не закрывает дверь. Я слышу его голос и голос другого человека из комнаты.

– Слава Богу, что сегодня пятница, да? – говорит неизвестный человек. Он, кажется,

старше, его голос грубый.

– И не говори, – говорит Дэвид. – Следующая неделя будет долгой.

– Изгнание?

– В среду.

Старший человек цокает языком. Критикует? Я слышу шелест и лязг металла,

сопровождаемый тяжелым стуком. Дэвид снял свою кобуру. Мой пульс учащается, а на лбу

выступают капли пота. В руках у меня папка – моя страховка на случай, если меня поймают.

– Распишись, – говорит неизвестный мужчина.

Я слышу скрип пера на бумаге и понимаю, что должна уходить, но мне нужно больше

информации. Я не понимаю, что это за жужжащий звук. Затаив дыхание, я выглядываю из-за угла

еще сильнее. Они оба стоят ко мне спиной перед открытым встроенным сейфом. Оттуда, где я

стою, я вижу ряды орудий, от пола до потолка. Там пистолеты и большие пушки. На любой вкус.

Ружья, и даже несколько автоматов. В наши дни оружие – это просто теория для большинства

людей, а не реальность, поэтому они мало что о них знают. Но мой отец научил нас определять

основные виды оружия. И хотя я никогда не стреляла из пистолета, но могу с легкостью

представить его в своих руках.

Я разворачиваюсь и иду обратно по коридору. Когда я повернула за угол, я надеваю

босоножки и закрываю глаза, пытаясь запомнить все в мельчайших деталях.

– Эй, миссис Латтимер, – говорит Дэвид, прямо за моим плечом. – Что вы здесь

делаете?

Я попрыгиваю от испуга и оборачиваюсь.

– О, привет, Дэвид, – говорю я, положив руку на грудь и чувствуя бешеное

сердцебиение. – Я должна отнести эту папку в хранилище, но я заблудилась, – улыбаюсь я.

Он кивает головой на папку.

– Какой номер дела? – я говорю ему номер. – Ее нужно отнести в Комнату Записей B,

– говорит он. – Я могу отнести. Технически, только охранники могут войти туда. В следующий

раз просто дайте нам знать, и мы будем рады помочь.

– Спасибо, – говорю я и протягиваю ему папку. – Простите, что не следовала

протоколу. До сих пор учусь.

– Нет проблем, – говорит Дэвид.

– Теперь вы можете указать мне направление к лестнице? В противном случае, я буду

бродить здесь несколько дней.

Дэвид улыбается и кивает вперед.

– Она там.

– Спасибо. Проведи выходные с пользой, – я практически бегу к лестнице и только там

решаюсь отдышаться. Есть одно преимущество в том, что я теперь Латтимер – очень легко

обманывать людей. Они думают, что если я изменила фамилию, значит, я такая же, как и они. Как

будто несколько недель могут изменить мышление.

Я быстро иду к рынку, чтобы успеть до закрытия. Здесь меньше народу, чем в прошлый

раз, но я теперь еще больше на виду. Все смотрят на меня, и это раздражает.

Человек со специями уже начинает собираться, но я хватаю со стола банку какого-то

варенья и показываю ее ему.

– Я хочу купить ее.

Он смотрит на меня.

– Три чека.

У нас больше нет наличных, после войны. Людям платят чеками. Женщинам, которые не

работают, а это подавляющее большинство женщин в западном крае, и детям выдается

ежемесячное пособие.

– Ладно, – я достаю из сумки три чека и кидаю из на прилавок.

– Вам нужен мешок?

– Нет, – я кладу банку в сумку.

– Что-нибудь еще? – спрашивает человек.

Я гляжу вокруг. Никого нет поблизости.

– Скажите ей, что я нашла, где оно хранится, – тихо говорю я и ухожу, не оборачиваясь.

Я чувствую эйфорию, пока иду домой. Я представляю лицо Келли, когда мое сообщение

будет доставлено. Это ничего не значит для продавца специй, но это многое значит для Келли.

Она расскажет моему отцу, и они оба будут довольны, что я смогла.

Но чем ближе я дохожу до дома, тем быстрее эйфория исчезает. Потому что доказывая

себе, своему отцу, что я могу достичь цели, я забыла про Бишопа. Я узнала, где храниться оружие,

а это значит, что отец стал на один шаг ближе к убийству Президента и Бишопа. Я верю в моего

отца. Но я начинаю понимать, что есть разница между позволением кому-то умереть и убить кого-

то своими руками.

Гостиная и кухня пусты, когда я возвращаюсь домой, а на газу стоит кастрюля с куриным

бульоном. Дверь на веранду открыта, и я вижу Бишопа, сидевшего на одном из плетеных диванах.

– Привет, – говорю я. Я кладу свою сумку на пол и сажусь напротив него, скрестив ноги.

Бишоп поднимает на меня взгляд.

– Тяжелый день? – спрашивает он.

– Да.

– Два подряд.

Я киваю. Я балансирую на грани слез, но я не могу сказать причину. У меня вдруг

появилось яростное желание сказать человеку, что я пошутила, чтобы он не передавал сообщение

Келли.

– Мне жаль, что мы поругались, – говорю я. – Прошлой ночью.

Бишоп поднимает брови и слегка улыбается. Так же он улыбнулся Келли в день свадьбы.

Это настоящий Бишоп: меньше совершенства, больше тепла.

– Это не ссора. Мы же не подрались, – он улыбается, но в его глазах грусть. Я

вспоминаю его мать, и думаю, что он рос в холоде. – Но я сожалею о том, что я сказал о твоем

отце.

– Я не полная идиотка, – говорю я. – Я думаю об альтернативах, если все изменится в

западном крае.

Бишоп спускает ноги с дивана и садится лицом ко мне.

– Я никогда, ни на секунду, не считал тебя идиоткой, Айви.

– Ты тоже слушаешь своего отца, не так ли? – спрашиваю я.

Бишоп смотрит вниз на свои сложенные руки, потом опять на меня.

– Иногда. Я думаю, что это из-за того, кто мы… сын президента и дочь основателя… —

он закатывает глаза, заставляя меня улыбаться. – Это вдвойне важно, чтобы мы имели свое

мнение. Мы не наши родители. Мы не должны соглашаться со всем, что они говорят.

– А что, если я согласна с отцом? – спрашиваю я, потому что мне кажется, что я должна

подтвердить веру в своего отца.

– Тогда отлично, – говорит Бишоп. – Но я думаю, что легко попасть в ловушку, думая о

том, чьи мы дети. Мы по-прежнему вольны выбирать, кем мы хотим быть.

– Правда? – спрашиваю я. – Потому что я не смогла ничего выбрать, – всю свою жизнь

мой отец и Келли решали за меня все. Любое несогласие с моей стороны было воспринято как

нелояльность. Отец решил, что я выйду за Бишопа и определил этим всю мою жизнь.

Бишоп принимает мой сарказм как должное.

– Ну, очевидно, множество вещей вне нашего контроля, – он крутит на пальце

обручальное кольцо. – Но никто не может контролировать то, кем мы становимся.

– А кем ты хочешь стать? – с интересом спрашиваю я, но мой голос звучит так, будто я

насмехаюсь. Я чешу ногу, пытаясь скрыть свое смущение.

Бишоп смотрит на меня.

– Кем-то честным. Кем-то, кто поступает правильно. Тем, кто следит за своим сердцем,

даже если он разочаровывает людей, – он делает паузу. – Кем-то храбрым.

Мальчик, который не хочет лгать, женился на девушке, которая не может сказать правду.

Если Бог существует, то у него странное чувство юмора.

– А что насчет тебя? – спрашивает Бишоп. – Кем хочет быть Айви Вестфалл-Латтимер?

Это все ново для меня. Взад и вперед, давать и брать. Я подозреваю, что это ловушка, но

Келли не предупредила меня о его поддельном (или все же искреннем?) интересе. Это страшно и

захватывающе одновременно.

– Я не знаю, – говорю я тихо. У меня болит горло. – У меня никогда не было шанса

подумать об этом.

– Ну, теперь ты можешь, – говорит он просто. Будто это так легко. Может, для него. Он

встает и протягивает мне руку. – Давай поужинаем. И завтра займемся чем-нибудь веселым.

Я кладу свою руку в его и позволяю ему поднять меня на ноги.

Глава 9

– Суббота – это день для сна, – информирую я Бишопа в восемь часов утра, пока он

делает бутерброды на кухне.

– Сон для слабаков, – весело отвечает он.

– Что мы будем делать сегодня? Это включает в себя дневной сон?

Бишоп смеется.

– Нет, – говорит он. – И тебе будет не до сна. Поверь мне.

Он достает из холодильника два кувшина с водой и кладет их в свой рюкзак, вместе с

бутербродами, парой яблок и печеньем с рынка. – Готова? – спрашивает он.

– Как никогда, – говорю я с многострадальным вздохом, что заставляет его улыбнуться.

– Ты надела купальник? – спрашивает он, кивая на мои майку и шорты.

– Да, – я не обращаю внимания на жар в щеках. Смешно стыдиться такого простого

вопроса.

– Хорошо, – он накидывает рюкзак на плечи. – Пойдем.

Я следую за ним через входную дверь и, как только мы оказываемся на улице, дверь

соседей открывается, и выходит Дилан.

– Привет, Дилан, – говорю я. Бишоп смотрит на него.

Дилан пересекает лужайку и подходит к забору, протягивая руку.

– Привет, Бишоп, – фальшиво-приветливо говорит он. – Не знаю, помнишь ли ты меня,

мы ходили в одну школу.

– Освежи мою память, – говорит Бишоп, пожимая его руку.

– Дилан Кокс, – за его спиной открывается дверь, и выходит Мередит. Я резко выдыхаю,

и Бишоп удивленно смотрит на меня. Ее левый глаз почернел, и она сама хромает.

Я подскакиваю к забору.

– Мередит, – говорю я. – С тобой все в порядке? Что случилось? – я уже знаю, что

случилось. Мои ладони сжимаются в кулаки.

Она смотрит на своего мужа, а затем на меня.

– О, – она хрипло смеется. – Я такая неуклюжая. Я упала с подвальной лестницы и

ударилась лицом о перила.

Дилан подходит к ней и обнимает за плечи.

– Она пошла туда ночью без света. Вы можете в это поверить?

– Так глупо, – говорит Мередит. Она не поднимает глаз.

– Вы должны были дать нам знать, – говорит Бишоп. – Мы бы помогли

– Мы справились, – говорит Дилан. Мы все стоим минуту и неловко молчим. Я хочу,

чтобы Мередит дала мне знак, чтобы я вмешалась, но она смотрит вниз.

– Ну, было приятно с вами познакомиться, – говорит Бишоп, ровным голосом.

– Мне тоже, – говорит Дилан, хотя он, кажется, раздражен, потому что Бишоп его не

помнит. Я надеюсь, что Мередит не пострадает из-за этого.

Мы с Бишопом идем в тишине в северную часть города, где Главная дорога становиться

щебнем. Солнце уже высоко в небе, и пот стекает по моей шее. Еще июнь, но так влажно, что у

меня чувство, что я дышу через мокрую тряпку.

Бишоп сходит с гравийной дороги и идет в самую гущу деревьев. Я стараюсь не думать о

клещах, когда мы пробираемся через кусты. Деревья скрыли нас от солнца, и я наконец вдохнула

полной грудью. Я все жду, когда Бишоп начнет говорить о Мередит, но он молчит.

– Он сделал это с ней, – говорю я.

Он не останавливается.

– Я знаю.

Его отсутствие реакции только подогревает мое раздражение.

– Вот это я имела в виду, когда говорила, что не люблю браки по расчету. Он думает, что

он владеет ей.

– Это не зависит от брака. Это зависит от степени дерьмовости парня.

Я кривлю лицо.

– Все-таки, кто-то должен что-то сделать, чтобы помочь ей. Потому что законы твоего

отца связывают ей руки, – у нее легкого пути к разводу. Брак может быть расторгнут только в

случае, если обе стороны подписывают совместное заявление, и Президент Латтимер его одобрит,

но я слышала, что такое редко случается. Даже тогда, когда заинтересованные стороны – личные

друзья Президента Латтимера. – Что-то подсказывает мне, что Дилан не согласится отказаться от

своего брака, – мы начинаем идти вверх и я останавливаюсь, чтобы отдышаться. – Он, наконец,

получил свою собственную боксерскую грушу, которая готовит ему ужин и спит с ним.

Бишоп останавливается прямо передо мной. Он снимает рюкзак с плеч и открывает его.

– Мы можем не делать это прямо сейчас? – спрашивает он. Он протягивает мне кувшин с

водой.

– Не делать что?

– Спорить.

Я делаю глоток воды и немного проливаю на себя.

– Мы не спорим, – говорю я. – Мы просто не молчим.

Бишоп улыбается и качает головой.

– На данный момент, я считаю молчание благословением.

Я передаю кувшин ему. Он подносит его ко рту и делает глоток. Я смотрю на его

загорелую шею и вижу блеск пота. Я резко отвожу глаза.

Он убирает кувшин в рюкзак, и мы продолжаем путь. Я вздыхаю и отгоняю мушек возле

своего лица.

– Сколько еще идти?

– Недолго, – говорит он. Он даже не запыхался.

– Ты ведешь меня в какой-то дурацкий клуб, где ты общаешься с друзьями? Мне придется

выучить супер-секретное рукопожатие, чтобы попасть внутрь?

Он фыркает и усмехается.

– У меня нет друзей. Я сын Президента, помнишь? У меня подхалимы.

– Вау, – говорю я. – Необычные слова.