Текст книги "Найди меня в поднебесье (СИ)"

Автор книги: Эльвира Малявина

Вождь, который борется за неотвратимо гибнущий, старый, бесконечно прекрасный мир.

"Кто виноват, что этот мир на грани? В чем правда? Стоит ли целый мир одной-единственной жизни простого, ничем не выдающегося человека? Имею ли я право сражаться за свою жизнь, зная, сколько от нее зависит? Я даже рада, что мне не приходится отвечать на такие вопросы. Пусть правители размышляют о судьбах мира. Я буду делать только то, во что безоговорочно верю сама".

– Я – землянка, Гирмэн. Я мало прожила в Халлетлове, но мне хватило, чтобы полюбить этот мир. У меня нет сейчас времени и желания размышлять и философствовать о приемлемости жертвоприношения. Я отправлюсь с тобой на Гору! Я пойду под твой нож! Если моя кровь подарит жизнь Халлетлову – я буду знать, что погибаю не зря. И я прошу тебя, дай Арэнкину умереть так, так он заслуживает, так, как он мечтает! Если не можешь подарить ему жизнь… Подари достойную смерть! И тогда я не усомнюсь ни на миг, тогда я отдам все силы и всю волю, что есть в моей крови.

 
Вождь поднялся, прошелся немного.
 

– Да, – сказал он. – Считай договор заключенным. Это был мой приговор, в моей власти его подправить. Я подарю ему смерть на выбор, обещаю. Слово нага. Через три дня я приду за тобой. Приготовься.

– Гирмэн!

– Что-то еще?

– Дай мне увидеться с ним.

– Нет. Этого я не сделаю.

– Прошу тебя! Во имя того, что нас связывало в иной жизни! – Елена произнесла то, что обещала себе никогда не вспоминать. – Дай мне увидеться с Арэнкином еще раз!

– Нет, Елена. Это лишнее. Можешь идти. Помни – через три дня.

 
В тренировочном дворе назревал бунт.
 

– Я не желаю тренироваться!

– Кандидат Кусинг! Отставить разговоры!

– Не отставлю! – храбро выкрикнул вазашек. – Я хочу, чтобы меня продолжил обучать Арэнкин!

– Прекратить! – рявкнула Мейетола.

– Он лучший из наставников! – не унимался Кусинг. – Это несправедливо!

– Закрой пасть, крысеныш, и прими стойку!

– Я не крысеныш! Что сказал бы господин Шахига?! Без него все пошло не так! А теперь еще…

– Как ты смеешь обсуждать то, что тебя не касается?

– Это касается меня! Арэнкин – наш наставник! И я уверен, что он обвинен несправедливо!

– Он совершил преступление, которое карается смертью по закону.

– Чушь! И вы это знаете, госпожа Мейетола! Иначе не стали бы со мной разговаривать!

– Достаточно! Обучение в ваших, а не в наших интересах! Ты отсюда вылетишь и не успеешь пискнуть.

– И пусть! И выгоняйте меня! Выгоняйте!

Кусинг швырнул мечик на песок, развернулся и умчался со двора. Мейетола, закусив губу, смотрела ему вслед.

 
К следующей тренировке нагини решилась действовать.
 

– Кандидат Фануй, задержись!

 
Парень поставил меч на место и подошел к наставнице.
 

– Арэнкин рассказывал мне, как он впервые увидел тебя. Долго ты с бандитами дела имел?

 
Фануй замешкался.
 

– Не тяни мышь за хвост! Отвечай честно!

– Ну имел, – неохотно протянул Фануй. – А что?

– Воровать умеешь? – в лоб спросила Мейетола.

 
Фануй отвел глаза.
 

– Не понимаю, к чему…

– Отвечать на вопрос!

– Бывало! – с вызовом ответил Фануй. – Разное бывало!

– Тогда мне нужна твоя помощь.

Фануй крался тенью вдоль тюремного коридора, стараясь не звякать ключами. Мейетола, гибкая, незаметная, как настоящая змея, скользила за ним.

– Госпожа Мейетола?

– Что тебе?

– А что вам будет за это?

– Какая тебе разница? Тебе ничего не грозит, я обещала! А мне голову оторвут… Ничего, новая вырастет, как всегда. Что пугаешься, в переносном смысле, естественно!

"Улетайте в Чинияангу! – думала она. – Прочный, устойчивый мир. Там живут наги, они дадут укрытие. Сенгиды уже роют когтями землю, оружие готово. Брат, только не будь упрямым, прислушайся ко мне. За Елену я уверена, Кусинг найдет ее, приведет к морю. Она полетит с тобой, пусть в меня последний крысеныш плюнет, если я ошибаюсь!"

Преодолев бесчисленные коридоры, кандидат и его наставница добрались до нужной камеры. Мейетола бросила взгляд сквозь решетку и застонала.

 
Камера была пуста.
Нагини точно знала дату казни, точно знала также, что наг, попавший в эту камеру, обречен находиться здесь до последнего часа – и никаких других возможностей. Она поняла, что опоздала.
 

– Наставница, идемте! Держите мою руку! Вдруг все обойдется, не может не обойтись!

 
Но Мейетола сползла вниз по стене и зарыдала второй раз в жизни.
 
 
 
 
Арэнкин измерял шагами камеру. Четыре шага в одну сторону. Три – в другую. Наги не держали элитных тюрем и не имели понятия о благородных заточенных. Перед ликом закона равны все. Последний ли воришка, брат ли самого Вождя – всех, в случае преступления, ждала подобная наиобыкновеннейшая камера без окон и с решетчатой дверью. Арэнкин размеренно вышагивал, чтобы не уснуть, решив отдыхать только в том случае, если он провалится в беспамятство. Бежать из скальных тюрем невозможно. За всю свою жизнь Арэнкин не помнил ни единого случая помилования. Наги славились безукоризненным почитанием законов.
Он боролся со страхом так, как только мог. Он бросил все душевные силы на эту борьбу. Он шаг за шагом внушал себе, переживал заранее назначенный рассвет.
Шаг. Стражник отворяет дверь, его проводят по тесному коридору.
Еще шаг. Его препровождают в покои, где он должен облачиться в одежды уходящего на Заокраины.
Хорошо. Держись. Шаг. Его выводят на площадь перед Скальным замком. Гирмэн сам читает приговор.
Он не смотрит ни на кого. Он не должен видеть Мейетолу. Не должен видеть Охэнзи. Он не должен не то что, смотреть, но даже помнить о существовании Елены.
Нет! Нельзя об этом думать. Моя жизнь кончена. Я больше не смогу принимать участие в ее судьбе. Нет смысла думать о том, что ее ждет.
Дальше. Я не стану ни с кем прощаться. Я не стану ничего говорить.
Шаг. Его последний полет. И вот они, врата перед древним кладбищем нагов. Врата, через которые можно пройти лишь однажды. За ними серый сумрак и тишина. Медленный вечный снег, который падает с неба даже, если по ту сторону врат светит солнце. Уже от врат видны серые статуи, увенчанные снежными коронами, превращенные в сугробы. Но снег то и дело тает на них…
Держись, Арэнкин. Ты выдержишь. Ты достойно пройдешь этот путь. Ты ни разу не опустишь голову, ты не ускоришь свое дыхание, ты не произнесешь ни слова. Ты не станешь просить другой казни, как делали многие. Поклянись в этом себе и будь ты проклят!
Теплые струйки защекотали предплечье. Арэнкин открыл глаза. Оказывается, он в кровь разбил руку о каменную стену.
Что дальше? Он идет меж заокраинными статуями по пояс в снегу вперед, вперед, вперед… Он будет идти, пока останутся силы. А сил много, даже слишком. Сколько он станет сражаться с судьбой? День? Неделю? Месяц? Или, может, лучше закрыть глаза сразу, упасть на колени и отдаться на волю древним богам нагов? Проникнуться ощущением того, как замедляется течение мыслей, как сердце бьется все неохотней, как камень сковывает каждое последующее движение…
Остановись! Об этом нельзя думать, иначе твой последний путь превратится в несмываемый позор.
Арэнкин опустился на каменный пол и спрятал лицо в ладонях. Его никто не мог видеть. Скальные тюрьмы не нуждались в патрулях.
 
 
Шаги. Гулкие шаги эхом отражаются от каменных стен. Арэнкин закусил губы. Кровь потекла по подбородку. Держись, нежить тебя задери!
Но никто не торопится открывать дверь, не слышно отточенной речи стражника перед выводом на казнь.
 

– Ты все еще хочешь смерти, брат?

Арэнкин знал обряд жертвоприношения от и до. Он знал каждый шаг, каждое слово, ценность и назначение каждого мгновения. Он наизусть знал слова, записанные в свитках Витенега. Он обладал жизненной энергией, свойственной далеко не всем нагам.

– Ты умрешь той смертью, которую выберешь. Сделай то, что я прошу, и я пересмотрю приговор.

 
Арэнкин молчал. Он не смотрел на брата.
 

– Иногда приходится жертвовать. Не ради себя, не ради чьей-то прихоти. Во благо всего мира. Брат, облачные моря возникают все чаще и чаще. Мы уже с трудом держим все границы, нам приходится привлекать муспельхов и птицелюдов. Мир на краю. Мы пытаемся удержать то, что разваливается под нашими руками. Одна жертва – и все встанет на свои места. Одна жизнь – и мир обретет равновесие. Одно сердце – и Халлетлов вновь будет крепко связан с Землей. Разве эта девушка недостойна стать той, кто возьмет на себя великое дело? Ее живительная кровь напитает этот мир, она останется здесь, она останется с тобой. Я не желаю твоей смерти, брат. Я всегда любил тебя, я обязан тебе жизнью. Но я не тот, кто имеет право ставить чувства превыше всего.

 
Гробовая тишина стояла в камере, уже похожей на склеп.
 

– Что ж, – сказал Гирмэн после некоторого молчания. – В любом случае, обряд будет проведен. Может, не так гладко, как если бы это сделал ты, но, уверен, не менее действенно. Елена дала свое согласие после того, как узнала всю правду, которую ты от нее скрывал. Мне жаль, брат.

Еще до того, как шаги Вождя начали стихать, Арэнкина вновь захлестнула волна тошнотворного страха, смывая все то, что он внушал себе несколько дней. Он боролся с собой еще одно мгновение. Бесполезно.

– Стой!

 
Шаги резко смолкли.
 

– Я согласен, Вождь.

 
Гирмэн вернулся, тронул рукой решетку.
 

– Да. Не скажу, что был уверен, но очень рассчитывал на это. Завтра на рассвете твою камеру откроют. Лети к Горе, я буду тебя ждать.

– Хорошо, брат.

– Я верю тебе. Несмотря на твой характер, верил всегда. И все же, Арэнкин, я желаю, чтобы ты принес мне клятву. Я должен быть уверен абсолютно.

 
Арэнкин поднял на брата глаза.
 

– Чем мне поклясться, чтобы ты поверил?

– Мне достаточно обычной клятвы нагов.

– Огима-Гирмэн, Вождь народа нагов, клянусь выполнить твое повеление принести в жертву землянина во благо Халлетлова. Пусть меня в неурочный час постигнет проклятие нагов, и сердце мое окажется навечно погребенным заживо, если я нарушу свою клятву…

 
Глава 4.
 
 
Сенгиды наотрез отказались лететь дальше. Они хлопали крыльями, пятились, визжали. Всадники уступили животным и спешились.
Гора Халлетлова похожа на земную, как искаженное отражение в озере, как зарисовка авангардного художника. Точь-в-точь такая же по форме, нагромождение валунов, скрепленных землей. Земная гора сплошь покрыта зеленью, буйный лес расстилается у ее подножия. Здесь царит запустение и молчание. Серый, бурый и песочный цвет разбавляет почву, дочерна выжженную давними событиями. Бесцветное небо, затянутое вечной пеленой, льнет к вершине.
Гирмэн провел Елену к подножию по извилистому пути, наступая лишь на определенные камни, по незаметной человеческому глазу тропке, по-змеиному нащупывая путь. Один раз Елена оступилась, и пальцы спружинили о плотный воздух, который давил на них со всех сторон.
У подножия Горы они остановились. Елена задрала голову, встряхнула волосами и обратилась к Гирмэну:
 

– Мне кажется, это достойный маршрут для моего последнего восхождения! Что скажешь, а? Помню, ты был авторитетом в этой области!

Вождь нагов не ответил. Глаза Елены горели веселым, отчаянным до болезненности огнем.

Они начали подниматься. Камни под ногами были горячими по сравнению с воздухом. Гора жила изнутри, питалась неведомой энергией. Она похожа на живое существо, закованное в камень, ждущее пробуждения. Елена наклонилась и подняла превосходное, до зеркального блеска отшлифованное каменное тесло. Таких предметов здесь много, самых разных по форме, возрасту и назначению.

Подъем оказался крутым, тяжелым. Гора пропускала чужаков неохотно. Последний валун Елена преодолела почти ползком. Тут же поднялась на ноги и огляделась.

Невысокая Гора точно парила над миром. Елена была готова поклясться, что отсюда можно различить густые кроны Лесного Чертога, золотистые поля жунов, всполохи огня на западе, уловить влекущее дыхание Севера… Она была уверена, что, если долго вглядываться, то можно будет различить Чаньуня, который напевает незатейливую песенку, растапливая баню. Фануя и Кусинга, что яростно рубятся на мечах. Лагдиана, который неотвратимо настигает оленя со своим луком. Весь мир лежал перед ней на ладони.

На вершине Горы широкое строгое кольцо образуют несколько вытянутых валунов. В каждом из них узнается один из представителей народов этого мира. В центре круга лежит плита с небольшим отверстием в середине. Сквозь него видно бездонное синее небо. А если всматриваться очень долго и пристально, то на миг можно разглядеть крошечный зеленый островок. Над плитой стоит большой плоский скол, похожий на надгробие.

Елена несколько раз вздохнула, легко, свободно, глубоко. Еще раз посмотрела на Север, швырнула с вершины каменное тесло.

 
"По крайней мере, этот мир стоит того, чтобы за него погибнуть!"
Она обернулась к Гирмэну.
 

– Ну что, мой дорогой земной друг! Убивай!

Стемнело окончательно. Но свет шел изнутри Горы, от самих камней, красновато-оранжевый. Гора чувствовала грядущее пробуждение. Елена расплела волосы, расчесала их пальцами. Гирмэн с закрытыми глазами сидел, приникнув лбом к каменному сколу.

…После пробуждения Горы, у ее подножия станут нести службу стражи с луками в руках, с волчьей кровью в сердце. И упаси боги чужака без особого разрешения подойти близко…

Народившаяся луна достигла зенита. Тонкая полоса серебряного света смешалась с багровыми отблесками. И в этот свет ступил черноволосый наг, обнаженный до пояса, безоружный. Лишь в руке он держал прекрасный, матово поблескивающий, идеально сработанный до последнего скола обсидиановый нож.

Елена невольно отпрянула, Вождь нагов поддержал ее за плечи. Она инстиктивно попыталась заглянуть в глаза Арэнкина – и встретила прямой, спокойный и собранный взгляд. Он идеально знал свое дело.

Страх, сомнения, страсть, уверенность – все померкло, слилось, превратилось в мутный водоворот, в котором тяжело билась полная обреченность. Пол-мгновения ей хотелось закричать, сопротивляться, не давать согласия. Но она не закричала. Страшная усталость сдавила сердце. Пусть будет, что должно, только быстрей – наверное, вдоволь веселятся сейчас Демиурги, чьи планы, похоже, воплотились в действие.

Наг молча указал на плиту. Она молча повиновалась, подошла. Наг жестом велел ей раздеться. Елена спокойно расстегнула плащ, сняла платье и бросила к его ногам. На один миг она не справилась с собой, единственный раз сердце стукнуло чуть быстрей, чем положено, она рванулась что-то сказать, но Арэнкин прервал сразу:

– Я говорил: ты можешь мне не верить.

 
Больше никто не произносил лишних слов.
Она опустилась на колени, прижалась спиной, руками, головой к каменному сколу. Гирмэн сомкнул пальцы на ее плечах.
Арэнкин заговорил. Его голос был неузнаваем, то тихий, монотонный, плавный напев, то вдруг быстрая, пронзительная, яростная речь. Он прошел по кругу, по очереди дотрагиваясь до каждой окаменевшей статуи. Затем подошел к Елене и сделал легкий надрез на ее руке. Собрал в ладонь струйку крови и еще раз обошел статуи, кропя кровью каждую. Он двигался, как во сне, плавно, размеренно, неспешно, с полузакрытыми глазами.
Неожиданно Гора легко дрогнула. Елена дернулась, но Гирмэн крепко удерживал ее. Арэнкин бросил на плиту несколько тонких пластов бересты и высек искру. Полыхнуло пламя, он руками подтолкнул горящие листы, и они, кружась, полетели в отверстие, вниз, к Земле.
Он легко коснулся ножом еще не до конца зажившей раны на своей груди. Тронул кровью губы Елены, ее грудь и живот. Опустился на колени перед плитой и продолжил говорить на незнакомом языке, который вряд ли помнит хоть один человек, живущий на Земле.
Гора дрогнула еще несколько раз, валуны-статуи покрылись красноватыми прожилками, засветились изнутри.
Это действо почти завораживало, Елена ни о чем не думала, даже страх отступил куда-то в глубину. Все происходящее вернулось из глубочайшей древности, из безымянного времени, когда людей не было еще и в задумке у Демиургов.
Сама Жизнь билась под оживающими камнями, жизнь сверкала в глазах нага, которые сейчас казались такими же черными, как и окружающая ночь. Все это казалось чем-то непоколебимым, центром, осью мироздания. Елена вжалась в камень, расслабила мышцы, попыталась отдаться, слиться с легкой дрожью камней, с ритмичным, тихим голосом нага.
Он смешал на камне кровь – ее и свою – и начертил знаки, пришедшие из того же безвременья. И кивнул Гирмэну. Вождь чуть отпустил ее плечи, но оставался рядом с ней.
Арэнкин приблизился, ножом наметил легкую полосу под грудью Елены. Она, не отрываясь, смотрела в его лицо. Она пообещала себе, что будет смотреть до конца. Арэнкин замахнулся черной обсидиановой молнией.
Она не выдержала и зажмурилась.
Он нанес удар.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Сильный удар в плечо отбросил Елену в сторону, она скатилась с камня, набрав полный рот горячей земли.
Молния вулканического стекла прошла выше намеченного и ударила Вождя точно в горло. Освещенное красноватым светом тело обмякло, распласталось по камню. Арэнкин сделал несколько уверенных резких движений и извлек из груди брата трепещущее, исходящее паром сердце.
Багровая жизнь легла в отверстие камня, сделанное точно по размеру. Капли крови срывались вниз и исчезали в надземной тьме.
Арэнкин отшвырнул нож и дважды свистнул в небо. Камни дрожали, покрывались трещинами, каменные статуи с каждым мигом становились теплее, они оживали, приобретали цвет, движение.
Елена кинулась к нагу, закуталась в плащ. Бросила взгляд на окровавленное тело, на лицо Вождя нагов, сорок лет бывшего землянином, впитавшего энергию Земли. Бледное, усталое, умиротворенное лицо, с человеческими, широко и удивленно раскрытыми глазами, до боли знакомое. И самое обыкновенное.
Там таких миллионы.
Арэнкин крепко прижимал к себе Елену, ее плащ пропитался жертвенной кровью.
Живое сердце билось в камне, передавало биение Горе, пульс уходил в воздух, достигал земной поверхности.
 

– Слушай меня! – Арэнкин взял в окровавленные ладони лицо Елены. – Сенгид унесет тебя к землям жунов. Ты сильная, поблуждаешь по лесам, придумаешь себе историю. Скроешься в любом селении. Больше тебя никто не станет искать, сейчас все уверены, что ты мертва. Забудь, что ты землянка!

– А ты?

– Я улетаю из Халлетлова. Мне нельзя возвращаться на Север. Сейчас меня волен будет убить любой встречный. Смерть Гирмэна быстро раскроется, если я появлюсь! Я лечу в Чинияангу.

– Хорошо! – жестко сказала Елена. – Но только со мной!

– Нет! Я однажды совершал перелет между странами. Человеку такое не под силу!

– Человеку здесь многое не под силу! Но я еще жива!

– Это слишком опасно!

– Еще причины есть?

– Нет! – не раздумывая, сказал Арэнкин.

– Тогда вопрос решен!

Верные сенгиды откликнулись на зов Арэнкина, не предали, не побоялись пролететь сквозь жар и потусторонний страх, приняли всадников на спины. С высоты открылся вид на разноцветные пятна, что прорезались на вершине Горы – лазоревое оперение птицелюда, зеленое одеяние лучника, огненный шлейф муспельха, черный плащ нага, ярко-желтая накидка жуна, бурая шерсть вазашка, белесый доспех карлика… От каждого из них тянулась алая нить к выбивающему неистовый ритм человеческому сердцу.

 
Сто лет назад Арэнкин стал свидетелем гибели Горы.
Сорок лет назад он совершил жертвоприношение во имя возрождения Вождя, которому был безгранично предан.
Сейчас Вождь отдал собственную жизнь во благо мира. Добровольно или нет, но он не успел понять, что произошло. Так же, как сорок лет назад не успела понять девушка-медиум, что она делает в глухом склепе.
Арэнкин не думает об этом, не оглядывается на тело брата, не смотрит на Север, не знает, сколько он еще проживет. Долгожданная, безграничная до невыносимости свобода, к которой он столько стремился, мгновения, ради которых стоило жить, наступают и призывно влекут за собой.
"Делай то, во что веришь" – "Я верю в жизнь".
Арэнкин задыхается свистящим воздухом, смешанным с пеплом Горы, сенгид вырывается в свежие темные облака, несется, ведомый рукой нага, на юг, к обрыву. Второй сенгид не отстает, настигает, и вот они уже почти на краю мира, оставляют за спиной алое свечение пробужденной Горы, один шаг отделяет их от новой жизни.
Он хочет оглянуться, но не оглядывается, напротив, пригибается к холке сенгида, набирает высоту. Он подлетает ближе к Елене, они встречаются взглядами, она что-то выкрикивает, ее глаза полны ненормального, безумного счастья. Он неожиданно смеется в ответ и окончательно вырывается из воздуха Халлетлова. Счастье и свобода, наверное, впервые за всю невозможно долгую жизнь овладевают им полностью, без остатка.
Он почти не чувствует, как огненная стрела стража Горы обжигает левую лопатку, проходит насквозь и исчезает во тьме.
Отчаянный женский крик впервые с начала мироздания пронзает воздух межмирья, в ответ вопит сенгид, вновь потерявший всадника.
Елена сливается с летуном, становится с ним единым целым, над ней проносится еще одна стрела.
Стражи не промахиваются никогда. Они обязаны убить каждого, кто взойдет на Гору без разрешения. Стражам в вены вливается волчья кровь. Их невозможно обмануть.
Но есть вещи, которым ни один, даже самый жестокий и действенный закон, не в силах препятствовать. Она быстрее стрелы несется вниз, входит в пике, жар колотится в висках, в кончиках пальцев, никаких мыслей, только безнадежное отчаяние и отчаянная надежда. Второй сенгид первым теряет надежду и вовремя останавливается, хлопает крыльями в горестном плаче.
Сенгид с обезумевшей всадницей на спине на полном лету пронзает невидимую пленку, врезается в слои облаков, вспарывает чужую, непривычную, тяжелую атмосферу. Крик девушки глушится потоком воздуха, но в нем можно услышать странное имя на древнем, почти исчезнувшем языке… Воздух побеждает и срывает девушку со спины мифического, несуществующего создания.
Ветер удивлен, почему она сопротивляется – ведь она так хотела вернуться домой…
И, не в силах справиться уговорами, дает ей пощечину.
 
 
 
 
Глава 5.
 
 
Под небом летают летучие мыши,
  Размахи их крыльев свистяще-неслышны,
  И мыши садятся на сонные крыши.
  Бывает такое, бывает…

  В ночной тишине прострекочет кузнечик,
  Уходит во мглу умирающий вечер,
  Тихонько крадется безликая Вечность,
  А в ней никто не умирает.

  Уснувший малыш не пугается шума,
  Ведь крылья мышей совершенно бесшумны,
  В погоню за мышью помчаться решу я –
  Но быстро они улетают.

  По миру летают летучие мыши,
  И с каждою ночью все дальше и выше,
  И с каждой минутой все тише и тише
  С собой улететь предлагают…
 
 
 
 
 
 
 

– Вызывайте врача! Она сейчас очнется!