Текст книги "Революционное богатство"

Автор книги: Элвин Тоффлер

Соавторы: Хейди Тоффлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 42 страниц)

Глава 33 КОРРОЗИЯ ПРОВОДЯЩИХ ПУТЕЙ

Рождающийся мир еще наполовину похоронен под руинами мира разрушившегося… и никто не может сказать, что именно из старого… продолжит свое существование, а что окончательно скроется под развалинами.

Алексис де Токвиль

14 октября 2002 года в пригороде Вашингтона возле хозяйственного магазина Линда Франклин и ее муж Тед укладывали в багажник своей машины покупки. Раздался выстрел. Пуля снайпера, терроризировавшего округ уже в течение 22 дней, поразила Линду насмерть. Когда число жертв убийцы в окрестностях Вашингтона достигло девяти человек, в дело вступило главное полицейское агентство Америки – ФБР. Сведения, поступавшие по «горячей телефонной линии» в Федеральное бюро расследований, вручную вводились агентами в компьютерную базу данных под названием «Быстрый старт». Однако 67000 звонков едва не перегрузили систему.

Как оказалось, «Быстрый старт» был разработан потому, что автоматизированная система учета не позволяла, чтобы информация была доступна сотрудникам по всей стране. Хуже того, говорили, что было утеряно более 4000 документов, относившихся к расследованию дела Тимоти Маквея, который убил 168 человек, взорвав здание федерального офиса в Оклахома-Сити в 1995 году.

Убийство Франклин произошло через три месяца после того, как директор ФБР Роберт Мюллер предсказал, что реструктуризация информационной технологии агентства займет около двух лет. Это перевооружение было необходимо в силу того, что, как говорили эксперты ФБР, у большинства людей имелись более мощные компьютеры, чем у агентов ФБР. В 2005 году, когда выяснилось, что ФБР откладывает завершение проекта по апгрейду еще на четыре года, разразился политический скандал.

Как выяснилось, виноват в возникновении проблемы был предшественник Мюллера – Луис Фри. У Фри сложилась репутация человека, ненавидевшего компьютеры, и при его попустительстве агентство все больше и больше отставало от снайпера с ноутбуком в автомобиле, а в недрах самого агентства действовал компьютерный гений Роберт Ханссен, оказавшийся шпионом КГБ.

По иронии судьбы, Линда Франклин работала в ФБР, оценивая, в частности, угрозы в отношении его кибернетических сетей.

ФБР в Соединенных Штатах – больше, чем организация. Это институция, и она тоже находится в кризисе. Ее кризис, как и в случае других учреждений, уходит корнями в глубинные изменения, происходящие в тех способах, с помощью которых общество решает проблемы глубинных основ революционного богатства.

Время ФБР

Начнем с того, что в мире, где деловые транзакции (а также криминальные сделки) совершаются со все большей скоростью, реакция ФБР, как и прочих бюрократических учреждений, оказывается слишком замедленной. Когда в Хэмилтоне, штат Нью-Джерси, обнаружились споры сибирской язвы, вызвавшей смерть пятерых человек, ФБР понадобился целый год, чтобы проверить все почтовые ящики. Когда вирус Slammer, взявшись из неоткуда, поразил сотни тысяч компьютерных систем, ФБР потребовалось 13 часов, чтобы публично признать угрозу, хотя к тому времени частные антивирусные компании уже подняли тревогу. Чиновник Белого дома объяснил, что эксперты ФБР находились дома и трудно было привлечь «нужный персонал».

Все это, однако, касается не только ФБР, которое фактически ничем не отличается от других правительственных бюрократических учреждений, а во многих отношениях их превосходит. Предпринятые им меры в случае с убийцей-снайпером, например, затмеваются действиями американской службы иммиграции и натурализации, которая – через полгода после того, как два авиалайнера атаковали здания Всемирного торгового центра – выдала студенческие визы заведомо погибшим террористам Мохаммеду Атта и Марвану Аль-Шехи.

Между тем в 2005 году, комментируя реакцию своего агентства на кризис, чиновник Государственного департамента Марк Гроссман сетовал на то, что «принятие решений настолько ускорилось проволочками, что Госдепартамент действует слишком медленно, и если не изменить отношения к делу, нам придется сложить полномочия».

Сегодня повсюду обнаруживаются проволочки и неповоротливость бюрократии, безуспешно пытающейся не отстать от происходящего в геометрической прогрессии ускорения перемен. Этому способствуют многие могущественные, усиливающие друг друга факторы, в результате чего ситуация будет только ухудшаться.

Острая экономическая конкуренция, кумулятивная природа научных открытий, увеличивающееся число умов, стремящихся к инновациям, возможность мгновенной связи – это лишь часть тех факторов, которые настоятельно подталкивают находящиеся в переходном состоянии общества к реагированию в режиме реального времени, оставляя бюрократию, страдающую от «эффекта акселерации», далеко позади.

Хуже всего то, что нынешние стремительные перемены в экономике и обществе происходят неравномерно и по самой своей природе усиливают эффект десинхронизации. На уровне одной отдельно взятой фирмы, как уже отмечалось выше, когда один департамент начинает функционировать точно вовремя, другой оказывается вынужден подстраховаться и менять ритм работы, что приводит к десинхронизации в работе других отделов, не говоря уже об их поставщиках (и их поставщиках). Примерно то же самое происходит в правительственных агентствах, но нечто более существенное имеет место на более высоком уровне.

Во всех странах наблюдается временной разрыв между частным сектором и общественным – один развивается все быстрее и быстрее, другой отстает все больше и больше. Это ухудшает отношения между ними, поскольку компании и правительственные учреждения невольно вступают в противоречия друг с другом, ломают друг другу графики деятельности, мешают друг другу, заставляя понапрасну тратить время и деньги. Усиливается политическая враждебность. На бюрократию смотрят как на инертную, ленивую, коррумпированную систему. Бизнесменов клеймят за алчность. Политики становятся все более враждебными друг к другу.

Усиливается дисфункциональность учреждений, по крайней мере отчасти подпитываемая радикальными изменениями в нашем отношении к глубинной основе – времени.

Глобальное пространство

Однако время – лишь одна из глубинных основ, от которых зависят наши учреждения. Возрастающие несоответствия в нашем отношении ко времени идут в ногу с несоответствиями в отношении к пространству.

Сегодня компания может производить товар в одной стране, проводить бухгалтерские и офисные операции в другой, создавать компьютерные программы где-нибудь еще, открывать центры обслуживания клиентов опять-таки в новом месте, производить продажи по всему свету, проводить определенные финансовые операции для ухода от налогов на далеком острове в Карибском заливе и при этом номинально называться американской фирмой. Она также может быть японской, как «Сони», у которой 70 процентов акций в 2005 году принадлежали вкладчикам за пределами Японии. Такие организации, как «Гринпис» или «Оксфам», действуют соответственно в 40 и 70 странах.

Однако если предприятия частного сектора и общественные организации становятся все более глобальными, учреждения общественного сектора оперируют только на национальном или локальном уровне.

Короче говоря, чем быстрее коммуникационные сети связывают мир, тем в большей мере товары, услуги, персонал, идеи, преступность, болезни, загрязнение окружающей среды и терроризм пересекают национальные границы. Размывая традиционные понятия суверенности, эти явления пересиливают, обходят и обгоняют учреждения общественного сектора, предназначенные исключительно для местных или национальных целей.

Эти изменения в отношении к глубинной основе пространства усугубляют эффект десинхронизации. Неудивительно, что многие учреждения, созданные для неторопливых действий в мире до глобализации, не могут эффективно выполнять присущие им функции.

Тяжесть устаревшего

Опасность развала на организационном уровне приближается и благодаря изменениям в отношении к глубинной основе знания, и здесь опять управленцы и работники общественного сектора находятся в неблагоприятной ситуации.

Быстрые изменения сводят к минимуму наши познания, делая их устаревшими. Скорость, с которой устаревшее знание обновляется, заменяется и переформулируется, в частном секторе значительно выше, поскольку этот процесс стимулируется там конкуренцией, которая требует быстрой реакции и самой прогрессивной технологии.

Таким образом, к тому времени, как массив данных, информации и знаний, которые нужны работникам общественного сектора для полезной деятельности, наконец к ним поступает, он уже давно в полной мере используется игроками частного сектора.

Хуже того, бюрократические институты в обоих секторах расщепляют знание и его компоненты, «укладывая» и используя в различных «отсеках» или «дымоходах». С течением времени эти «дымоходы» разветвляются на все более узкие специализированные «трубы», разделенные непереводимыми границами. Это крайне затрудняет решение быстро сменяющих друг друга в повестке дня новых проблем, требующих для этого решения знания, выходящего за пределы искусственных ведомственных перегородок.

Вдобавок ко всему сказанному каждым «отсеком» ведает управленец, чья власть увеличивается за счет контроля над информацией, которой он не склонен делиться с другими.

Между тем сегодня, когда ломаются границы индустриальной эры, важные проблемы можно решить, только кооперируя усилия.

Нежелание делиться информацией внутри одной организации ничто по сравнению с тем нежеланием, которое проявляется по отношению к «чужакам». Так, ЦРУ и ФБР традиционно отказывались сотрудничать друг с другом, что и выяснилось после событий 11 сентября.

Местные полицейские не хотят делиться информацией с национальными полицейскими агентствами. Торговые организации, политические партии и даже – во все большей степени – ученые предпочитают не открывать карты, что иногда обходится очень дорого.

В результате мы наблюдаем разрушение связей, коррозию проводящих путей, поддерживающих единство наших институций индустриальной эры, вызванные взаимосвязанными переменами в нашем отношении к глубинным основам.

Каждое изменение имеет свои последствия, каждое увеличивает вероятность развала учреждений в одной стране за другой и на глобальном уровне в целом, но именно комбинация перемен во всех трех областях – времени, пространстве и знании – имеет наибольший шанс разрушить привычные нам институции и влечет нас, неподготовленных, в незнакомое новое экономическое и социальное завтра.

Привет, Комплексорама!

И если это звучит как название парка аттракционов, то потому, что завтра сулит нам острые ощущения, сюрпризы и – для тех, кто был воспитан в середине XX века – чувство нереальности.

Глава 34
КОМПЛЕКСОРАМА

Вы заметили, как в последнее время усложнился спорт? Когда-то любительский или даже профессиональный спорт играл относительно простую роль в современной экономике.

Сегодня мы видим, что все больше и больше возникает команд, лиг, правил, а отношения между командами и лигами становятся все более сложными. Более того, спорт оказывается вовлеченным повсюду – от проверок на наркотики до телевидения, политики, профсоюзов, гендерных конфликтов и городского планирования и вопросов интеллектуальной собственности.

Спорт, как и бизнес, все теснее связывается с промышленностью, новыми технологиями и публикой, формируя все более сложный комплекс постоянно меняющихся отношений.

Университет штата Огайо отмечает, что его выпускники теперь работают в «атлетике, профессиональном спорте, создании спортивного оборудования, организации спортивных туров, в мотоспорте, корпоративных спортивных организациях, спортивных медиа и индустрии развлечений».

Факультет инжиниринга университета Кейптауна в Южной Африке предлагает спецкурсы по «тестированию жесткости крикетных бит, лобового сопротивления велосипедных колес, аэродинамики шин для горных велосипедов и теплообмена мотоциклетных шлемов». Компания по созданию программного обеспечения объявляет об «усилении внимания к тому, что крупные спортивные события ставят в повестку дня сложные проблемы, связанные с графиком», которые могут решить выпускаемые ею программы.

Чем шире разнообразие и численность взаимодействующих компонентов в любой системе и чем быстрее идут в них перемены, тем сложнее становится сама система, и дело не ограничивается соккером и конькобежным спортом.

Каждая из трех великих систем богатства в истории – аграрная, индустриальная и основанная на знании – разнятся по уровню сложности. Сегодня мы переживаем исторический системный скачок к все большей и большей экономической и социальной сложности. Это воздействует на все – от бизнеса до политики, от воспитания детей до шопинга.

Мегамоллы наполняются все новыми и новыми видами кроссовок. В пиццу добавляются все более разнообразные ингредиенты. Воду можно купить с самыми разными вкусовыми добавками. Фармацевтика предлагает лекарства с учетом индивидуальных потребностей каждого больного.

Неудивительно, что все в нашей повседневной жизни делается более сложным и взаимозависимым, касается ли это выбора мобильного телефона, кредитной карточки или интернет-провайдера и даже того, как наши дети выбирают себе друзей.

В молодежной среде очень важен выбор цифрового сотового телефона – от этого зависит, в какие игры вы играете и к какой группе сверстников принадлежите. В свою очередь, социальная группа воздействует на выбор одежды, музыки и друзей.

По словам Джозефа Эпстайна, автора книги о снобизме, усложняются сами критерии, которыми пользуются снобы. Именно комбинация разнообразия и взаимозависимости делает нашу жизнь столь сложной.

Что знает Билл Гейтс

Одна из причин этого – избыточная сложность, навязываемая компанией покупателю, когда один предмет обладает слишком многими функциями: таким образом производитель надеется расширить рынок; таково наследие эры массового потребления.

В результате появляется сотовый телефон, который воспроизводит музыку, фотографирует, показывает видео, предлагает игры, служит ежедневником, определяет ваше местонахождение, служит хранилищем памяти и – если вам повезет – по которому можно звонить. В эту же категорию входит «фольксваген-пассат», обладающий 120 приспособлениями, в числе которых оказывается «бардачок»-холодильник, в котором можно хранить суши. Однако чем большим числом функций обладает товар, чем он дороже, тем сложнее им пользоваться. Поскольку далеко не всем покупателям нужны все эти функции, большинство оказываются жертвами избыточной сложности.

Сложность на индивидуальном уровне не идет ни в какое сравнение с тем, что имеет место в бизнесе, финансах, экономике и обществе. Билл Гейтс, который знает, о чем говорит, считает, что в Америке «сложность возрастает астрономически». В Германии Федеральная комиссия по финансовому надзору говорит о «растущей сложности банковских операций».

В швейцарском Базеле могущественный Банк по международным расчетам, устанавливающий новые правила для банков во всем мире, диктующий им, какие суммы должны быть в наличии для повседневных операций, предложил новый свод правил под названием «Базель-2». Эти правила могут фатально сказаться на самых крупных мировых банках, и правительства во всем мире пытаются препятствовать их принятию.

Эти правила столь сложны и запутанны, что, по словам банковского консультанта Эммануэля Питсилиса из компании «Мак-Кинси и K°», «никто не в состоянии на сто процентов разобраться в „Базеле-2“.

Конференция ООН по торговле и развитию создала подборку финансовых и деловых инструментов, используемых при прямых международных инвестициях и в сделках между многонациональными корпорациями. Предназначенный для „удобства и доступности“ пользователей, этот набор инструкций в 2005 году составил 14 томов.

Добро пожаловать в Комплексораму – новую повседневную реальность!

Помочь справиться со сложностями призваны компьютеры, но, согласно органу МТИ „Текнолоджи ревью“, программы превзошли порог доступности понимания. Почти невозможно разобраться в программе, если она содержит более нескольких сотен строчек кода, а сегодня софт десктопа содержит миллионы строк». Известная система «Виндоус» «Майкрософта» содержит 50 миллионов строк кода, а «Виста», другой продукт этой программы, еще больше.

Как говорит Рон С. Росс из Национального партнерства по защите информации, сложность IT-систем «превышает нашу способность защитить их», делая «сложность врагом безопасности номер один».

Мы сталкиваемся с возрастанием сложности во всех отраслях бизнеса, от маркетинга до начисления налогов. Налогов это касается особенно.

Институт Като в Вашингтоне сообщает, что американский налоговый кодекс за последние два десятилетия менялся не менее 7000 раз, на 74 процента увеличилось число его страниц. Сложность этой системы обходится американцам примерно в 6000000000 часов ежегодно, затрачиваемых на заполнение бланков, попытки разобраться в правилах, сбор и хранение данных о сделках.

По свидетельству «Ю-эс-эй тудей», и без того низкие процентные ставки по сберегательным вкладам в Америке падают еще и от сложности. Существует семь различных видов пенсионных счетов, а наниматели предлагают еще и свои, каждый с собственными правилами и ограничениями: «Некогда простая система разрослась в непроходимые дебри, и разобраться в ней способны только высокооплачиваемые бухгалтеры».

Как и следовало ожидать, Бюро трудовой статистики США сообщает, что число вакансий для бухгалтеров быстро увеличивается. Как отмечает одна из фирм по трудоустройству, растущий спрос в этой области отражает «увеличивающуюся сложность корпоративных сделок и рост управленческого аппарата».

Еще один показатель галопирующей сложности – увеличение субсубсубспециализации во многих отраслях. Полвека назад, до начала эпохи наукоемкой экономики, медицина делилась примерно на десять специальностей. Сегодня насчитывается более 220 категорий медиков, утверждает доктор Дэвид М. Лоуренс из медицинского центра фонда Кайзера. В 1970-х годах врачи должны были следить за сотней клинических исследований в год. Сегодня это число дошло до 10000.

12203 проблемы

За пределами США процесс усложнения идет медленнее, но и там он налицо. Агентство Евросоюза, занимающееся наукой и конструкторской деятельностью, говорит о «растущей сложности всех наших обществ», добавляя, что «способность компаний справиться с этой сложностью будет определяющим фактором для будущего инноваций в Европе».

Чиновник Отдела общественных реформ при премьер-министре Великобритании сообщает о том, что «государству предстоит решить более сложные личные и социальные проблемы» и что «достижение национальных целей улучшения образования, здравоохранения и прочего будет возможным лишь при условии преодоления этой сложности».

Карола Кампф из университета в Майнце в Германии описывает эскалацию сложности в высшем образовании. Он говорит об «увеличивающемся числе уровней в системе», умножении типов «корпоративных деятелей», сотрудничающих с университетами, усилении значимости неправительственных организаций и посредников, «растущем числе политических площадок, связанных с высшим образованием», и возникновении «разных способов координации».

Увеличивающаяся сложность системы высшего образования, как в Европе, так и повсюду, пустяк по сравнению с головокружительной сложностью систем здравоохранения, зависящих от быстрорастущих специализации, тестирования и форм лечения, усовершенствования оборудования, правительственного контроля, финансового и бухгалтерского учета, постоянно взаимодействующих с высокой скоростью.

Это всего лишь отдельные примеры. Кроме них, надо иметь в виду дополнительные сложности местных, национальных, а теперь и глобальных экологических ограничений, финансовых и трудовых законодательных актов, санитарного контроля, антитеррористических мер, переговоров о воде и прочих ресурсах и бесконечный список других взаимосвязанных функций, процессов и законов. А еще добавьте сюда сложности, вводимые десятками тысяч неправительственных организаций, каждая из которых привносит собственные дополнительные сложности.

Десять лет назад Союз международных ассоциаций в Брюсселе опубликовал двухтомную «Энциклопедию мировых проблем и человеческого потенциала». Этот амбициозный список насчитывал 12203 «мировые проблемы», каждая из которых соотносилась с «более общими, более специфичными, более острыми и более насущными». В книге содержалось 53825 статей и библиография из 4650 наименований. Но это было тогда.

Мы уходим от сравнительной простоты индустриальной эры с ее акцентом на единообразии, стандартизации и массовости. США не одиноки в порождении сложности. Достаточно вспомнить византийские сложности, навязываемые Евросоюзом в попытках «гармонизировать» буквально все – от образования до сыра. Только компьютерам под силу за всем этим уследить.

Как мы видим, изменения глубинных основ, которые создают революционное богатство и соответствующий образ жизни, базируются на беспрецедентной по уровню экономической и социальной сложности.

Сочетание акселерации, десинхронизации и глобализации вместе с лавинообразным увеличением нового знания одолевает наши заржавевшие институции и приближает нас к точке краха.

К счастью, из этой ситуации есть выход.