Текст книги "Столкновение в океане"

Автор книги: Элвин Москоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Капитан Каламаи признал частичную ответственность за столкновение, показал, что в плотном тумане, сократившем видимость до полумили, «Андреа Дориа» следовал почти полным ходом. На борту лайнера было принято уменьшать обычную скорость, равную 23,3 узла, снижением давления пара в котлах и доводить ее до 21,8 узла. Капитан согласился также, что снижение давления пара в котлах позволяло экономить топливо, но, вместе с тем, сокращало необходимую в экстренных случаях мощность, развиваемую им при заднем ходе. Сохранить полную мощность заднего хода можно было лишь поддерживая в котлах полное давление, но перекрыв сопла, по которым пар поступал в турбины. Однако это требовало повышенного расхода топлива и, следовательно, увеличивало стоимость эксплуатации судна. Капитан вызвал между тем изумление у присутствовавших на суде, признав, что расстояние для погашения инерции «Андреа Дориа» ему не известно. Он также сказал, что не знает, в пределах какого расстояния «Андреа Дориа» способен изменить курс на девяносто градусов. Эти данные во время ходовых испытаний судна в 1952 году, да и в дальнейшем, не проверялись.

Тем не менее стало уже совершенно очевидным, что, следуя со скоростью 21,8 узла, «Андреа Дориа» нарушил Правила для предупреждения столкновения судов в море, согласно которым в тумане судно должно было идти «умеренным ходом», или со скоростью, при которой его можно остановить в пределах расстояния, равного половине дальности видимости. Было подсчитано, что для полной остановки «Андреа Дориа» требовалось расстояние около двух миль. Половина дальности видимости в тот вечер равнялась четверти мили.

Много внимания при допросе капитана адвокат шведской компании уделил остойчивости «Андреа Дориа» и мерам, предпринятым для спасения судна после столкновения. Он утверждал, что в результате полученных при столкновении повреждений «Андреа Дориа» был в состоянии остаться на плаву. Адвокат хотел доказать, что никакой ответственности за потопление роскошного итальянского лайнера «Стокгольм» нести не может.

Но на вопросы об остойчивости своего судна капитан Каламаи отвечал только: «Не знаю» или «Не помню», проявив поразительную неосведомленность. Он сказал, что «Андреа Дориа» был судном, построенным в соответствии с международными нормами и должен был оставаться на плаву в случае полного или частичного затопления любых двух водонепроницаемых отсеков. Частичное затопление считается более серьезным, потому что вода, переливающаяся внутри корпуса судна, создает такую же угрозу опрокидывания, как равный ей по весу незакрепленный груз чугунных болванок, перекатывающихся от одного борта к противоположному.

Капитан признал, что ни разу после столкновения он не дал в машинное отделение никаких указаний о мерах, которые следует предпринять для спасения судна, несмотря на то, что находившийся там старший механик был всего лишь временным лицом, в связи с отпуском постоянного судового главного механика. Он согласился с Гейтом, что наиболее эффективным средством для выравнивания крена судна явилось бы заполнение топливных цистерн, расположенных по левому борту. Но он сказал, что по неизвестным ему причинам сделать это было невозможно.

Капитан признал также, что ему доложили относительно предпринятой машинной командой откачки воды из заполненных цистерн двойного дна с правого борта судна, в результате чего угроза опрокидывания, по крайней мере теоретически, увеличилась, поскольку вес нижней части судна уменьшился. Но никакого приказания прекратить откачку этой воды он не давал. Капитан Каламаи сказал, что предоставил механикам возможность принимать меры к спасению судна по своему усмотрению.

– Нельзя ли было в целях выравнивания судна накачать забортную воду в топливные цистерны, расположенные на левом повышенном борту? – спросили капитана.

– Это мне неизвестно, но, по-видимому, сильный крен на правый борт исключал возможность такой операции. Имелись признаки, которые говорили о том, что в результате крена судна на правый борт кингстоны для забора морской воды с левого борта оказались выше поверхности моря, – ответил капитан Каламаи. – На борту «Андреа Дориа» имелось свидетельство о безопасности, выданное капитаном порта Генуя, но оно пошло ко дну вместе с судном, – добавил он позже.

– Не содержало ли свидетельство каких-либо оговорок относительно непременной и немедленной балластировки топливных и водяных цистерн судна?

– В свидетельстве никаких упоминаний, никаких данных по этому поводу не было, – ответил капитан.

Гейт хотел добиться ответа на вопрос, почему «Андреа Дориа» сразу накренился на 18–19°, поэтому он спросил:

– «Италией лайн» не предоставила в ваше распоряжение информационные данные об остойчивости судна в аварийных условиях?

– Не помню, – ответил капитан.

Допросив капитана Каламаи относительно остойчивости судна, адвокат шведской компании предложил Ундервуду и итальянской компании Предоставить некоторые схемы и чертежи «Андреа Дориа», а также инструкцию по эксплуатации судна при различных условиях загрузки, переданную владельцам судна верфью «Ансальдо», где сооружалось судно. Ундервуд сказал, что выполнит данную просьбу, хотя, возможно, это будет равносильно переводу всего правления «Италией лайн» из Генуи в Нью-Йорк. Но он заявил протест по поводу требования Гейта допросить при разборе дела старшего механика «Андреа Дориа», утверждая, что последний в момент столкновения спал, а поэтому дать какие-либо показания, которые бы пролили свет на причину столкновения, не может. Его протест был отклонен судьей Уэлшем, который согласился с адвокатом «Стокгольма», что старший механик обязан рассказать, какие меры были приняты для спасения «Андреа Дориа» после столкновения.

Почти полных два дня Гейт допрашивал капитана по вопросам остойчивости, затем перешел к вопросам судовождения. Капитан Каламаи с готовностью согласился, что при первом появлении «Стокгольма» в поле видимости, то есть на расстоянии семнадцати миль, имелось еще достаточное время, да и глубины вокруг судна не препятствовали тому, чтобы изменить курс «Андреа Дориа» вправо и разойтись, как это обычно принято, левыми бортами.

– Совершенно верно, я бы мог изменить курс, – сказал он, – но я не находил это нужным, считая, что суда разойдутся зелеными огнями[7]7
  То есть правыми бортами. (Прим. автора).


[Закрыть].

Капитан настойчиво доказывал, что в период сближения судов с дистанции в семнадцать миль стоявший у радиолокатора второй штурман Франчини несколько раз доложил ему, что встречное судно следует параллельным курсом и пройдет по правому борту. Правда, точных курсовых углов Франчини не докладывал, но когда на расстоянии семнадцати миль курсовой угол оказался 4° и на расстоянии около трех с половиной миль – 14°, когда курс «Андреа Дориа» был изменен на 4° влево, он сказал об этом капитану. Отблеск огней другого судна был замечен капитаном Каламаи, когда оно находилось примерно в 1,1 мили и на 20–25° справа по борту.

На вопрос, ожидал ли он увидеть огни под таким курсовым углом, капитан ответил:

– Курсового угла я не определял, но я был настоль-ко уверен, что судно пройдет у нас по правому борту, что не обратил внимания на курсовой угол и не проверил его, когда увидел отблеск.

Намереваясь доказать, что произведенные на борту «Андреа Дориа» наблюдения, будто суда следовали параллельными встречными курсами и разошлись бы правыми бортами, не соответствовали действительности. Гейт подошел к свидетельскому креслу и вручил капитану блокнот из миллиметровой бумаги. Он попросил капитана сделать по памяти прокладку радиолокационных наблюдений, произведенных на борту итальянского лайнера.

Взяв миллиметровую бумагу, капитан посмотрел на нее и тихо произнес:

– Никогда раньше не видел, что это такое.

– Известно вам, как пользоваться подобной бумагой для прокладки? – спросил Гейт.

– Не совсем, потому что такой работой у меня обычно занимались штурманы, – сказал капитан Каламаи.

Ундервуд стал протестовать против принуждения капитана заниматься незнакомыми ему делами. Гейт настаивал, утверждая, что капитан «Андреа Дориа» обязан уметь правильно читать показания радиолокатора, уметь пользоваться этим прибором и проверять умение судоводительского состава.

Вопрос был передан на рассмотрение судьи Уэлша, который вынес решение в пользу адвоката шведской стороны.

В итоге капитан Каламаи сделал прокладку существенно важных расстояний и курсовых углов «Стокгольма» в период ведения за ним наблюдения перед столкновением в следующих точках: 17 миль и 4° правого борта, 5 миль и 15° правого борта и 1,1 мили и 22,5° правого борта.

Когда работа была закончена, Гейт спросил:

– Теперь я хочу задать вопрос. Не правда ли, что данные радиолокационных наблюдений – расстояния и курсовые углы, изложенные вами в рапорте правлению «Италией лайн», указывают, что в действительности «Стокгольм» находился не на параллельном «Андреа Дориа» курсе?

– Я снова заявляю протест, если не будет оговорено время, – сказал Ундервуд.

– Полагаю, он может отвечать, – заявил председательствовавший особый заседатель. – Продолжайте.

В зале наступила тишина, и наконец тихим взволнованным голосом капитан Каламаи ответил:

– Теперь мне это видно по планшету.

Прокладка маневрирования действительно показывала, что по данным радиолокационного наблюдения «Стокгольм» едва ли смог разойтись с «Андреа Дориа». Она свидетельствовала, что суда были на курсе, ведущем к столкновению.

Затем Гейт продемонстрировал еще одну прокладку, сделанную на основании устного показания капитана. В первоначальном письменном докладе «Италией лайн» капитан «Андреа Дориа» указал, что изменение курса на 4° было сделано, когда «Стокгольм» находился в пяти милях. Однако на устном допросе в суде он заявил, что хотя расстояние, как он помнил, было пять миль, но находившиеся вместе с ним на мостике Франчини и Джианнини говорили, что оно равно трем с половиной милям. Вторая прокладка также показала, что, несмотря на изменение курса «Андреа Дориа» на 4°, по-видимому, произведенное в целях увеличения расстояния между судами при расхождении, это расстояние заметно уменьшилось и судно фактически легло на курс, который вел к столкновению.

– Если бы в момент, когда вы увидели отблеск огней «Стокгольма» на курсовом угле 22,5° правого борта на расстоянии около 1,1 мили, второй штурман Франчини доложил вам, что, несмотря на изменение курса «Андреа Дориа» на 4°, расстояние, на котором должны разойтись суда, сократилось с восьми десятых до двух десятых мили, – задал вопрос Гейт, – допустили бы вы, чтобы лайнер по-прежнему шел вперед, не сбавляя скорости?

– Если бы я располагал такими данными, – ответил капитан Каламаи, – я бы немедленно застопорил машины, скомандовал полный ход назад и, возможно, взял бы курс правее, дав сигнал правого поворота.

В заключение капитан «Андреа Дориа» признал, что если бы второй штурман его судна делал прокладку радиолокационных наблюдений «Стокгольма», когда тот был на расстоянии трех с половиной или пяти миль, или если бы он продолжал следить за эхосигналом судна по радиолокатору, когда «Стокгольм» изменил курс вправо, находясь на расстоянии двух миль, то он не лишился бы своего судна.

Когда свидетельское место занял второй штурман Франчини, он показал, что не вел прокладки радиолокационных наблюдений, так как на «Андреа Дориа» делать это в открытом море не было принято. Сделав на планшете в основном ту же самую прокладку, что и капитан Каламаи, Франчини заявил, что если бы он поступил подобным образом в тот вечер, изменение курса «Стокгольма» вправо не осталось бы незамеченным.

– Ни разу в течение всего того вечера, пока я наблюдал за экраном радиолокатора, около которого нес вахту, у меня не возникало подозрения, что «Стокгольм» меняет свой курс, – сказал второй штурман. – Но после того, как я отошел от радиолокатора, прибор должен был отчетливо показать, что «Стокгольм» находился на курсе, ведущем к столкновению. Я оставил прибор, так как, – оправдывался он, – услышал, что капитан и Джианнини говорили между собой о появившихся огнях «Стокгольма». Определить маневр другого судна гораздо легче по визуальному наблюдению за его огнями, чем по показаниям радиолокатора, – в заключение пояснил Франчини.

– Прежде чем отойти от радиолокатора, пришло ли вам хоть раз в голову, что расстояние, на котором суда должны были разойтись, сокращалось? – спросил Гейт.

– Нет.

– Если бы велась прокладка…, вы бы тогда увидели, что расстояние, на котором суда должны были разойтись, сокращалось, не так ли?

– Да.

– Если бы вы доложили капитану, что расстояние, на котором должны были разойтись суда, сокращалось, что бы он, по-вашему, сделал?

– Не знаю, – сказал Франчини.

– Известно ли вам показание капитана о том, что если бы вы доложили ему относительно сокращения расстояния, на котором должны были разойтись суда, он бы застопорил машины, дал бы задний ход и изменил курс вправо?

– Да, сэр… он говорил мне, – ответил Франчини. Адвокат шведской компании подошел к свидетельскому креслу и указал на начерченную вторым штурманом «Андреа Дориа» Франчини радиолокационную прокладку, согласно которой курсы обоих судов сходились.

– Если бы в отсутствии на мостике капитана вы как вахтенный штурман у радиолокатора определили бы путем прокладки, что расстояние, на котором должны были разойтись суда, сокращалось, – спросил Гейт, – что бы вы тогда предприняли?

Франчини заколебался и пытался уклониться от ответа.

– Все зависело бы от обстоятельств, – сказал он. Адвокат шведской компании стал добиваться ответа на поставленный вопрос, и Франчини, несколько смутившись, в конце концов заявил:

– Я бы не желал отвечать, потому что тем самым я буду в конечном итоге подвергать критике действия своего командира. Что бы я не предпринял, я бы не хотел давать ответа, потому что этот маневр был совершен по приказу капитана.

Наступила напряженная тишина. Ундервуд, заложив руки за спину, расхаживал взад и вперед. Гейт обратился к Франчини, озиравшемуся вокруг в поисках поддержки:

– Мистер Франчини, я с уважением отношусь к вашему нежеланию подвергать критике действия капитана, но здесь все обязаны давать самые исчерпывающие ответы, и я очень прошу вас ответить на мой вопрос.

В отчаянии Франчини взглянул на Ундервуда:

– Обязан ли я отвечать? – спросил он. Адвокат итальянской компании резко ответил:

– Капитан Франчини, если вопрос вам ясен, то отвечайте.

– Мне кажется, – промолвил второй штурман, остановившись, чтобы перевести дыхание, – я бы отработал задний ход и изменил курс.

– Как бы вы изменили курс? – спросил Гейт.

– По-видимому, вправо, – последовал вынужденный ответ.

Но главный вопрос, какими бортами, правыми или левыми, были обращены друг к другу суда перед последними отчаянными поворотами, остался невыясненным. Он все еще являлся камнем преткновения, поскольку окончательно выяснить его оказалось невозможно. Обычно на морских судебных процессах большую роль играют судовые журналы, навигационные карты и курсограммы, представлявшие в распоряжение юристов и экспертов данные для восстановления истинной картины морского бедствия путем прокладки курсов обоих судов. Однако теперь, поскольку журналы «Андреа Дориа» пропали, установить истину было очень трудно.

Если взять навигационную карту района острова Нантакет и нанести на нее, как это было сделано третьим штурманом Карстенсом, курс «Стокгольма», следовавшего к плавучему маяку «Нантакет», а затем нанести на нее курс «Андреа Дориа», то окажется, что суда шли прямо, или почти прямо друг на друга. Проложенные линии показывали бы также, что суда следовали пересекающимися курсами, хотя разница между курсами составляла всего один или два градуса. Если суда находились в таком положении, то не исключена возможность, что радиолокаторы могли показать одно из них правее курсовой черты, а другое – левее.

Однако в результате прокладки на навигационной карте двух прямых линий можно в лучшем случае получить лишь приблизительное представление о месте и курсе обоих судов. Суда не идут по прямой линии. Они рыскают из стороны в сторону и отклоняются от курса под влиянием течений и ветров.

Источником наиболее достоверной информации для воспроизведения картины столкновения являются курсограммы обоих судов, подтвержденные показаниями судоводительского состава. Причем даже к самым, казалось бы, правдивым показаниям следует относиться критически, потому что люди по-разному оценивают происходящее, особенно если они потрясены катастрофой. Но курсографы, регистрирующие на протяжении всего плавания любое малейшее изменение курса судна, всегда объективны и допускают лишь обычные для механических приборов погрешности, которые можно учесть на основании показаний свидетелей.

Анализ курсограмм «Стокгольма» и «Андреа Дориа» для разбора дела был произведен Вильямом Грисуолдом – коммерческим директором морского отделения фирмы «Сперри Джироскоп компани», изготовившей курсографы, установленные на обоих судах. Именно он, оказавшись беспристрастным экспертом, расшифровал записи курсографов, тщательно стараясь избежать напрашивающихся выводов.

Курсограмма «Стокгольма», имея нормальные поправки в курсе и времени, в полном соответствии с судовыми часами и гирокомпасом, полностью подтверждала заявление на суде третьего штурмана Карстенс-Иоганнесена.

Она показала следующее.

20.00

Средний курс по курсограмме … 92°

Максимальное рыскание судна … 89–94°

Компасный курс согласно показаниям Карстенса … 90°

Примечания … Курс, которым судно следовало из Нью-Йорка.

21.40

Средний курс по курсограмме … 90°

Максимальное рыскание судна … 88–92°

Компасный курс согласно показаниям Карстенса … 87°

Примечания … Курс, на который легло судно по приказу капитана

22.10

Средний курс по курсограмме … 91°

Максимальное рыскание судна … 89–94°

Компасный курс согласно показаниям Карстенса … 89°

Примечания … Первое изменение курса на 2°, произведенное Карстенсом в целях компенсации воздействия течения.

22.40

Средний курс по курсограмме … 92°

Максимальное рыскание судна … 89–96°,5

Компасный курс согласно показаниям Карстенса … 91°

Примечания … Второе изменение курса на 2°, произведенное Карстенсом, как он полагал, около 23.00.

23.07

Средний курс по курсограмме … 94°,5 Выдерживался в течение 90 секунд

Примечания … Карстенс утверждал, что это была не перемена курса, а рыскание судна.

23.08

Средний курс по курсограмме … 119° Выдерживался в течение 2 минут

Примечания … После появления огней «Андреа Дориа» курс был фактически изменен на 25° вправо, а Карстенс считал, что курс изменился на 22°,5.

Показания курсограммы непосредственно перед столкновением были разобраны с точностью до долей минуты. Резкий скачок пера свидетельствовал об ударе при столкновении, которое согласно курсограмме произошло в 23 часа 11 минут. Это отличалось от времени, замеченного Карстенсом, на две минуты, так как он считал, что суда столкнулись в 23 часа 09 минут. Курсограмма говорила о следующем.

В 23 часа 06 минут 30 секунд «Стокгольм» изменил курс на 25° вправо и лег на курс 119°, по которому шел в течение двух минут (соответствует, по расчетам Карстенса, изменению курса на 22°, произведенному при появлении огней «Андреа Дориа»).

В 23 часа 08 минут 30 секунд «Стокгольм» снова стал резко менять курс вправо. Примерно около 23 часов 09 минут изменение курса составило 13°, и судно находилось на курсе 132°. В этот момент перо отклонилось, указывая на столкновение. Судно продолжало далее изменять курс вправо и в 23 часа 10 минут оказалось на курсе 150°.

В течение последующих двадцати секунд «Стокгольм» все еще резко уклонялся вправо, курс его изменился с 150 на 210°, то есть за одну треть минуты судно совершило разворот на 60°. Любое другое, равное по размерам «Стокгольму» судно не в состоянии сделать подобный поворот без воздействия посторонней силы, которой, по-видимому, и оказался итальянский лайнер.

С 23 часов 10 минут до 23 часов 11 минут 30 секунд «Стокгольм» повернул вправо еще на 18°, затем, оказавшись без управления, уклонялся влево, вправо, снова влево.

Более трудным оказалось проанализировать курсограмму «Андреа Дориа», таившую в себе загадку положения судов перед столкновением. Она не имела ярко выраженного характерного изгиба, указывающего точку столкновения, как курсограмма «Стокгольма». Окончательный вывод по поводу того, какими бортами, правыми или левыми, были обращены друг к другу суда перед столкновением, всецело зависел от результатов анализа курсограммы итальянского лайнера.

Сохранилась лишь часть курсограммы, охватывающая последние двенадцать часов перед столкновением.

Однако она содержала достаточно сведений, позволяющих восстановить ряд важных моментов, предшествовавших столкновению, хотя адвокаты шведской компании утверждали, будто невозможно доказать, что лишенная даты курсограмма действительно относится к последнему рейсу «Андреа Дориа». Курсограмма не соответствовала данным относительно времени и курса итальянского лайнера, которые приводились его капитаном и его вахтенными штурманами во время устного допроса. Но причина этого несоответствия была объяснена. Согласно показаниям капитана Каламаи и других лиц, при стоянке судна в Неаполе в пере прибора иссякли чернила. Второй штурман Бадано, заправляя перо и устанавливая вновь бумагу, нарушил синхронизацию курсограммы со средним гринвичским временем. За день до столкновения, когда судно шло курсом 267°, перо чертило по самому краю ленты, и первый штурман Онето передвинул его на 10° вперед, в сторону от края бумаги.

Несмотря на это, курсограмму можно было прочитать соответственно истинному ходу времени и событий, приняв за основу время 22 часа 20 минут, то есть когда «Андреа Дориа» находился на траверзе плавучего маяка «Нантакет».

Курсограмма показала, что в 21 час «Андреа Дориа» следовал с неизменным курсом (278° соответствует курсу 267° в показаниях капитана Каламаи); в 21 час 40 минут, изменив курс на 6° влево, судно легло на курс 272° (соответствует курсу 261°, которым шло судно на протяжении пятнадцати миль на подходе к плавучему маяку «Нантакет»); в 22 часа 20 минут судно повернуло вправо и легло на курс 279° (соответствует курсу 268°, которым оно следовало после прохода траверза плавучего маяка).

В 23 часа 05 минут на курсограмме отчетливо зафиксировано постепенное изменение курса на 4° влево, произведенное по приказу капитана Каламаи «право не ходить».

Спустя пять минут, в 23 часа 10 минут 30 секунд, «Андреа Дориа» начал круто разворачиваться влево. Повернувшись за три минуты на 110°, судно изменило курс с 275 на 165°. Согласно заключению фирмы «Сперри», поворот был довольно равномерным, так как итальянский лайнер развернулся на 55° в течение первой половины поворота и на 55° в течение остальных 90 секунд (поворот совершился за три минуты). В 23 часа 13 минут 30 секунд левый разворот был закончен. «Андреа Дориа» стал резко отклоняться вправо и лег на курс 173°, совершив в течение 13 минут поворот, равный почти половине окружности компаса.

Указанный левый разворот судна явился предметом противоречий. Судоводительский состав итальянского лайнера утверждал, что «Стокгольм» нанес удар примерно в 23 часа 10 минут, когда «Андреа Дориа» только начал свой крутой левый разворот и успел повернуться всего на 10 или 15°. Судоводители не согласились с заключением фирмы «Сперри», утверждавшей, что левый разворот носил равномерный характер и не содержал каких-либо признаков столкновения.

Шведская сторона утверждала, что столкновение произошло в конце трехминутного левого разворота «Андреа Дориа». Она заявляла, что «Стокгольм», врезавшись в борт шедшего полным ходом итальянского судна, помешал ему закончить левый поворот и развернул его вправо. Напрашивался неизбежный вывод, что если на протяжении трех минут перед столкновением «Андреа Дориа» совершал разворот влево, он должен был пересечь курс «Стокгольма», так как перед началом разворота он был обращен левым бортом к левому борту «Стокгольма». Если бы суда были обращены друг к другу правыми бортами и «Андреа Дориа» развернулся бы за три минуты влево, следуя со скоростью почти 22 узла, более тихоходный «Стокгольм» не смог бы настигнуть его. Основываясь на этом, можно утверждать, что оба судна стали менять курс за три минуты до столкновения, находясь на расстоянии около двух миль друг от друга, поскольку судно, меняющее курс, обычно, прежде чем начинает сказываться перекладка руля, проходит расстояние, равное двойной, тройной и более длине своего корпуса. Это могло служить объяснением, почему Карстенс не увидел начала поворота «Андреа Дориа» до ответа на телефонный звонок впередсмотрящего. По этой же причине капитан Каламаи, когда «Андреа Дориа» пошел на пересечение курса шведского лайнера, увидел «Стокгольм» справа.

На разборе дела Чарльз Гейт от имени шведской компании утверждал, что столкновение произошло в конце левого разворота «Андреа Дориа» в 23 часа 13 минут (время по курсограмме), поскольку итальянскому лайнеру, шедшему со скоростью 21,8 узла, потребовалось примерно 53 минуты, чтобы пройти 19,5 миль, отделявших место столкновения от плавучего маяка «Нантакет». Согласно показанию капитана Каламаи, «Андреа Дориа» был на траверзе плавучего маяка в 22 часа 20 минут. Пятидесяти трех минут хода со скоростью 21,8 узла было вполне достаточно, чтобы к моменту столкновения лайнер оказался в завершающей фазе трехминутного разворота.

Чрезвычайно важное значение имел тот факт, что капитан Каламаи еще перед столкновением изменил курс на 4°. Курсограмма совершенно ясно говорит, что поворот был совершен в 23 часа 05 минут, но возникает вопрос, находились ли в это время суда на расстоянии трех с половиной или пяти миль друг от друга. В письменном докладе по поводу столкновения, составленном по пути в Нью-Йорк на борту эсминца «Аллен», капитан Каламаи указал, что изменение курса было предпринято, когда «Стокгольм» находился на удалении пяти миль. Давая устные показания, капитан заявил, что, насколько помнил он лично, расстояние равнялось пяти милям, но Франчини и Джианнини утверждали, что оно составляло три с половиной мили. Поэтому капитан решил, что штурманы правы. Почему это так важно, видно из следующих арифметических расчетов.

Для того чтобы пройти три с половиной мили, «Андреа Дориа» потребовалось бы 5 минут 15 секунд, а для того, чтобы пройти пять миль – 7 минут 30 секунд. В первом случае, если ко времени 23 часа 05 минут, когда было произведено изменение курса, прибавить 5 минут 15 секунд, получится, что столкновение произошло примерно в 23 часа 10 минут, то есть когда лайнер только начал крутой левый разворот, как утверждали итальянцы. Если же расстояние было пять миль, то, прибавив 7 минут 30 секунд, получится, что столкновение произошло между 23 часами 12 минутами и 23 часами 13 минутами, когда «Андреа Дориа» заканчивал свой крутой поворот влево, как это утверждали шведы.

Руководствуясь приведенными фактами и версиями, любой человек, даже не имеющий никакого отношения к морю, а тем более моряк или морской эксперт, может понять, какими бортами, левыми или правыми, были обращены друг к другу суда перед столкновением. Но подобный вывод останется всего лишь личным мнением, потому что только суд обладает правом вынести окончательное, подлежащее выполнению решение по столь запутанному вопросу. Однако по настоящему делу, наиболее сложному в истории морского права и вместе с тем наиболее тщательно рассмотренному, никакого окончательного решения так и не выносилось и никогда не будет вынесено, потому что в январе 1957 года, как раз накануне допроса механиков «Андреа Дориа», стороны неожиданно пришли к соглашению, не прибегая к судебному процессу.