Текст книги "Деньги - не проблема"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Обычная плата – доллар с половиной? – Терри взял пять купюр и придвинул их ближе к стоявшему с другой стороны стола Лоренту. – Это за другое одолжение. Мне надо добраться до аэропорта.

– Поезжайте автобусом, – предложил Лорент. – Это обойдется куда дешевле.

– Я хотел вас попросить, – сказал Терри, – отвезти меня на «вольво». Потом вы вернетесь на нем назад и оставите у Шанталь или продадите его в Кигали, а деньги отдадите ей.

– Мне придется повторить вопрос, – сказал Лорент. – Почему вы хотите, чтобы все это сделал именно я?

– Потому, что вы – человек порядочный, – ответил Терри. – Может быть, вы на мой счет и сомневаетесь, но я на ваш – нет. Если я ошибся и вы возьмете деньги и машину себе, Шанталь останется ни с чем. Решать вам, старина. – Пусть поразмыслит. Уже у двери Терри оглянулся. – Я не задержусь. – Он помедлил, словно что-то припоминая, и спросил: – А куда подевались собаки? Я давно хотел узнать.

– Люди больше не хотят держать собак, – сказал Лорент. – Собаки сожрали слишком много трупов.

Единственная разница между пивной и баром – оба были из красного кирпича и с железными крышами – состояла в том, что хозяйка пивной сама варила свое банановое пиво – урвагва, – разливала его в пустые литровые бутылки из-под пива «Примус» и продавала с тростниковой трубочкой по цене от пяти до пятнадцати центов в зависимости от активности спроса.

Пивная предлагала и коммерческие сорта: «Примус», например, приготовляемый из сорго, и «Мюзиг». Терри изредка пил его. Он вошел в пивную, дыша через рот. Здесь разило перезрелыми бананами и по́том. Внутренность помещения с голыми кирпичными стенами напоминала тюремную камеру.

Бернард в своей зеленой рубашке и с ним его приятель сидели у стены за фанерным столиком и сосали тростниковые трубочки, опущенные в коричневые литровые бутыли с потертыми этикетками «Примус». Еще один парень сидел слева от Бернарда на табурете и раскачивался, свесив босые ноги. Четвертый как раз шел к столу из глубины помещения.

Терри подождал, когда он войдет в зал, – эти четверо были вместе в тот день на ярмарке. Все они сейчас пристально смотрели на него. Бернард что-то сказал им на киньяруанда. Хозяйки не было видно. Терри спросил, обращаясь к Бернарду:

– Не было ли новых видений?

– Я вам уже говорил на исповеди, – напомнил Бернард, – о том, что случится очень скоро. – Он не выпускал трубочку изо рта и прижимал бутылку к груди. – А здесь я не рассказываю о своих видениях.

– Не важно, – ответил Терри. – На ярмарке ты говорил всем, что видел меня, а я видел тебя. Ты имел в виду тот день, когда ворвался в церковь с мачете. Это твои слова: «Я видел его, а он меня». Так? Я видел, как ты зарубил четверых, и не остановил тебя. Теперь ты обещаешь, что все повторишь. Укоротишь кого-нибудь, чей рост тебя не устраивает, включая меня. Да? Ты ведь это говорил?

– Здесь я разговариваю только с друзьями, – сказал Бернард, по-прежнему не выпуская изо рта трубочку. – В нашей компании вы лишний. Зачем вы сюда пришли?

– Чтобы предложить тебе сдаться. Расскажи Лоренту Камвейя, что ты сделал в церкви.

Бернард усмехнулся.

– Вы никак спятили? – Он сказал своим приятелям что-то на киньяруанда, и те тоже заулыбались.

– В тот день они были вместе с тобой? – спросил Терри.

– И они, и многие другие. Мы выполняли наш долг. Мы называем это «Тугире гукора акази»: «Пора за работу». И мы ее сделали. Ступайте, вам нечего здесь делать.

– Только сперва наложу на тебя епитимью, – проговорил Терри.

Он выхватил из-под сутаны пистолет Шанталь и выстрелил в Бернарда. Бутылка, которую тот прижимал к груди, разлетелась вдребезги. Затем выстрелил в того парня, который сидел рядом между стеной и столом, – он как раз попытался вскочить на ноги. Затем в того, который раскачивался на табурете. И наконец, в того, который последним подошел к столу. За секунду до выстрела этот последний успел выхватить из-за пояса мачете. На солнце, светившем в распахнутую входную дверь, клинок ослепительно сверкнул, и Терри выстрелил еще раз.

Выстрелы гулким эхом прокатились по помещению. Терри поднял пистолет на вытянутой руке на уровень глаз – русский «Токарев» напоминал старую модель кольта сорок пятого калибра, такой же тяжелый и большой – и перекрестил им убитых. Сказав: «Покойтесь с миром, подонки», – он повернулся, вышел из пивной и встал у дороги.

Очень скоро из-за здания комендатуры выехал желтый «вольво».

Они стояли на кухне в доме священника, и Шанталь смотрела, как Лорент достает из глубоких карманов солдатских штанов разные предметы, а за окном быстро сгущались сумерки.

– Это ключи от «вольво», от дома и, я полагаю, от церкви. – Он положил их на кухонный стол. – Твой пистолет. Я могу достать тебе другой, в котором вдвое больше зарядов. Здесь осталось только две пули. – Он положил на стол «Токарев». – Четверых пятью пулями. Он хорошо сконцентрировался, этот твой священник. Понимал, что промахиваться не стоит.

– Как вы доложили?

– Неизвестный убийца.

– А если кто-то усомнится?

– Все свидетели мертвы. Как всегда. – Лорент опустил руку в нагрудный карман кителя. – Он просил передать тебе билет авиакомпании «Сабена». Я сказал ему, что даже бельгийский посол не летает рейсом этой компании. Я отвез твоего священника в Гома и свел его с одним человеком, командиром подразделения из Конго. Он доставит его в Момбасу. Оттуда он долетит до Найроби и потом на британском самолете до дома.

– Он мог поменять билеты, – сказала Шанталь.

– Он хотел, чтобы ты взяла их, получила за них деньги или слетала в Брюссель на выходные. Почему бы и нет?

– Он всегда отличался щедростью, – сказала Шанталь, – когда давал деньги на расходы.

– Он же священник, – заметил Лорент. – Они дают обеты подражать святым. Но может быть, он забыл их дать? Я всегда говорил, он не похож на остальных священников.

Шанталь вроде бы хотела что-то сказать, возможно, поделиться мнением, защитить своего священника, но нет – она только дернула шнур, чтобы зажечь свет, потом принесла непочатую бутылку «Джонни Уолкера» с черной, а не красной этикеткой, достала из холодильника лед. Когда она снова заговорила, священник исчез. Она спросила Лорента:

– Вы ужинали?

7

– Привет! Все настроены повеселиться? Ну что же, давайте послушаем. Никакой халтуры и самодеятельности. Юмор самой высшей пробы.

Конферансье комического шоу в бейсболке с огромным козырьком пользовался большим успехом. Сегодня вечером половина столиков большого зала с приглушенным освещением была заполнена, что совсем неплохо для открытия.

– Сейчас я имею удовольствие приветствовать возвращение во Дворец комедии Марка Рибли малышки, которая смешит так лихо, что я спросил себя: «Рич, почему такая потрясающая малышка, как Дебби, снисходит к нам со своим выступлением?» И в моем усталом мозгу молнией блеснул ответ: «Да потому, что она чудачка, паренек». Эта малютка быстро набирает популярность. Вы все еще с нами? Да? Итак. Смотрите и слушайте! Дебби Дьюи из Детройта!

Она появилась из двери посередине сцены в своем серо-зеленом тюремном наряде, рабочих башмаках до щиколотки и белых носочках. Ее костюм был встречен аплодисментами. Сейчас следовало бы указать на конферансье в бейсболке, который покидал сцену, и прокричать, перекрывая шум: «Ричи Барон! Да! Сейчас он кое-что услышит!»

Но она не стала кричать. Когда зал успокоился, она сказала:

– Привет. Да, я Дебби Дьюи. – И повернулась, демонстрируя себя в профиль. – Восемь – девять – пять. Три – два – девять. – И снова обратилась лицом к публике. – Это был мой номер в исправительной колонии, где я отбывала срок за вооруженное нападение при отягчающих обстоятельствах. Истинная правда. Я навещала маму во Флориде и натолкнулась на бывшего мужа… своим «бьюиком-ривьера».

Она замолчала, пережидая оживление в зале.

– Он был взят напрокат, но свое дело сделал.

Аудитория смехом подзадоривала ее продолжать. Но Дебби не слишком спешила.

– Я остановилась у светофора на Коллинз-авеню, в Майами, когда дорогу начал переходить Рэнди, мистер Великолепие, в солнечных очках и белой яхтсменке. Тут как раз передо мной загорелся зеленый. – Кое-кто засмеялся в радостном предвкушении. – Полицейскому, который меня арестовал, я сказала: «Я имела полное право ехать на зеленый». – Снова раздался смех, и она покачала головой. – Рэнди – это особый случай. Он казался этаким обаятельным, веселым, истинным духом свободы. Много вы знаете людей, у которых живет и свободно летает по дому летучая мышь? – Дебби вскинула плечи, втянула голову и замахала в воздухе руками. Затем подняла глаза, замерла в настороженной позе и снова встряхнула головой. – После того как летучая мышь вдруг пропала, я стала подозревать, что Рэнди – змея. Были и другие факты… Например, старая змеиная кожа, которая валялась на полу в ванной. Словом, когда я поняла, что летучей мыши больше нет с нами, я подумала: «Боже ты мой, он же сожрал ее».

Раздался сдержанный смех, но не настолько единодушный, как она рассчитывала.

– Но привычка линять – еще полбеды. – Дебби подождала, пока отсмеются те, кто знал другое значение этого слова. – Потом я узнала, что одновременно со мной у него есть еще одна жена, и это меня не слишком устроило. Как и то, что он пользовался моими кредитными карточками и, прежде чем сбежать, обобрал меня дочиста. Так что когда я увидела, как он переходит дорогу… я подумала, эх, полуторку бы мне. Груженную металлоломом. Чтобы сделать все как следует. Действовать лучше наверняка. Или повторить попытку – я потом над этим думала, – как только Рэнди избавится от гипса. Но меня осудили, приговорили, и я стала одной из шестисот леди, составлявших контингент женской исправительной колонии. За двойным забором с колючей проволокой.

Дебби приподняла край своей юбки, словно собралась присесть в реверансе.

– Это последняя тюремная модель. Вы можете себе представить шестьсот женщин, носящих одинаковые платья? Еще нам выдали джинсовый комплект – рубашку, пиджак и штаны с белым кантом. Можно носить пиджак с платьем, если нравится такое сочетание. Еще нам выдали белье и два безразмерных лифчика… Я не шучу. Чтобы лифчик хоть как-то держался, приходилось завязывать лямки узлом, и так до самого освобождения.

Дебби сунула руку за ворот платья, чтобы подтянуть лямки, и почувствовала, что аудитория на ее стороне. Особенно женская часть.

– Я хотела подложить что-нибудь в чашечки, но нам выдавали только по четыре пары носков. Платья все-таки были нескольких размеров – маленькие, средние, большие и экстра. – Она снова приподняла края юбки. – Это – маленькое. Я как-то сказала интенданту, славному такому парню: «Почему бы вам не выдавать побольше маленьких размеров, даже миниатюрных, а особо крупных женщин не селить в мужском блоке?» Как вы догадываетесь, крупные дамы любят устанавливать свои порядки. Например, может случиться такое…

Дебби запрокинула лицо, зажмурилась, начала гладить ладонями грудь и плечи.

– Представьте, что блаженствуете в душе… намыливаетесь с головы до ног хозяйственным мылом… Вода успокаивает, уносит весь негатив, и тут вы слышите голос: «М-м-м, до чего ты хорошенькая, с головы до ног». И вы моментально догадываетесь, что увидите перед собой, открыв глаза.

Дебби повернула голову и посмотрела вверх, словно глядя на человека ростом по меньшей мере футов семь.

– «Привет, Рубелла, как дела, девочка?» Рубелле приходилось напоминать о том, что она девочка. «Хочешь, угощу тебя коктейлем? У меня есть немного лака для волос, а у тебя не осталось, случайно, „сэвен-ап“?» Или: «Хочешь, чтобы я сделала тебе прическу? Дай мне дюжину шнурков для ботинок, и я наращу тебе волосы».

Дебби с робкой надеждой посмотрела вверх. Затем обвела зал серьезным взглядом.

– А если вы не смогли придумать, как отвлечь трехсотфунтовую сексуальную хищницу, вас поимеют. Буквально. Любым способом, каким вздумается Рубелле.

Кажется, у нее получалось, и она почувствовала себя более свободно. Публика смеялась и ждала продолжения.

– На самом деле пристают и насилуют не так уж часто. Знаете эти фильмы о женских тюрьмах, такие как «Шикарные девчонки в тюряге», где заключенные ходят в этаких хорошеньких костюмчиках? На самом деле ничего похожего. В женских тюрьмах образуются семейные группы. Старшие дамы, сидящие обычно за убийство, они – матери. Да, именно так. Роль отца берет на себя какая-нибудь мужеподобная аборигенша. Есть сестры и, так сказать, братья. И конечно же парочки. Даже в тюрьме любовь носится в воздухе. Если кто-то из цыпочек находил меня привлекательной, я говорила: «Я бы не прочь, милая, но должна признаться, что у меня положительная реакция на СПИД». И это действует до тех пор, пока какая-нибудь птичка не улыбнется в ответ и не скажет: «И у меня тоже, лапочка». Нет, моя главная проблема в тюрьме была… Как вы думаете какая?

– Жратва! – выкрикнул мужской голос.

– Жратва – это отдельный разговор, – отозвалась Дебби. – Но все же это не ужас номер один.

– Очереди, – произнес другой мужской голос.

Дебби с улыбкой поднесла ладонь к глазам и всмотрелась в аудиторию.

– Вы тоже побывали там? Вы знаете про очереди! И что делают с теми, кто пытается пролезть не в свой черед… Место в очереди можно купить, в столовой достаточно пары сигарет, – и она выходит, а ты занимаешь ее место, это в порядке вещей. Но если кто-то попытается пройти вперед просто так… Знаете, с той поры как я вернулась домой, я все свои покупки делаю ночью, чтобы не стоять в очереди. Если приходится покупать что-то днем, то я беру ровно столько предметов, чтобы пройти через экспресс-кассу, – не больше десяти. Я слежу, как впередистоящая женщина выгружает тележку, и считаю ее покупки. Если у нее их больше десяти, даже на одну, я прихожу в неистовство, уличаю ее громогласно, требую, чтобы ее поставили в очередь в обычную кассу. Я знаю свои права. Если эта нахалка взяла сверх положенного один «тик-так» или упаковочку «джуси фрут», она вылетит из очереди, даже если мне придется выпихнуть ее самой.

Дебби приняла вызывающую позу. Она на мгновение расслабилась, но тут же снова напряглась.

– А если какой-нибудь деловой тип пытается влезть впереди меня? Вы знаете, как это бывает: «Вы не против, если я пройду вперед, – у меня всего одна покупка». Против ли я? Да стоит ему только попытаться пролезть вперед, как я выхвачу заранее припасенную опасную бритву… Миг – и я снова в старой компании леди, обвиненная в новом нападении при отягчающих обстоятельствах. Хочу сказать – если вы не стояли в тюремных очередях, вы вообще в них не стояли! Но и это было не самое худшее. По крайней мере, для меня.

Дебби обвела комнату взглядом. Публика притихла в ожидании.

– Скажу вам, что кое-кто из моих соседок по спальне был осужден за убийство первой или второй степени: Бренда, Да Донна, Лакванда, Таниша, знакомая вам Рубелла, Шанника, Танника, Пам, две испорченные кимберлийки и Бобби Джо Ли, игравшая пару сезонов за «Дельфинов» Майами, пока не узнали, что она вообще-то женщина. С этими дамами не слишком приятно иметь дело, если только вы не за рулем «бьюика» с запертыми дверцами. Вот наступает вечер, пора смотреть телевизор. Угадайте, кто решает, что смотреть? Я или Рубелла, которая размером со вселенную? Я или домохозяйка из провинции, которая семь раз выстрелила в своего мужа и сказала полицейским, что приняла его за взломщика? В три часа дня он с кошелкой, полной покупок, вошел через кухонную дверь. – Дебби помедлила. – В тюрьме самым худшим для меня была комедийная программа, которую смотрели мои соседки по спальне каждый вечер по местному кабельному телевидению. Отгадайте, какую именно?

8

Переодевшись в джинсы и плащ, Дебби зашла в бар, расположенный в вестибюле. Ее тюремное платье и ботинки лежали в холщовой сумке. Одна увидела ожидавшего ее Фрэна и приготовилась услышать, что он скажет что-нибудь о ее выступлении – здорово или что-нибудь в этом роде. Но нет. Несмотря на то что это было ее первым выступлением за три года, Фрэн сказал:

– Вот, хочу познакомить тебя с моим братом.

От стойки бара к ней обернулся с бокалом ирландского виски в руке мужчина. Отец Терри Данн был одет в черную шерстяную парку с капюшоном. Он очень смахивал на средневекового монаха. Бородка на худощавом лице делала его немного похожим на Франциска Ассизского. Он начал прямо с того, что ей так хотелось услышать:

– Вы были ужасно… – он мило улыбнулся, – смешной, и ваша манера говорить превратила все в забавный эпизод.

– Это или срабатывает, или нет, – сказал Фрэн серьезно. – Тут требуется индивидуальность и природный юмор. Вы понимаете, о чем я? Мало просто проговорить смешной текст. Дебби, так это мой брат Терри.

Они обменялись взглядами и рукопожатиями, продолжая мило улыбаться. Она взглянула на Фрэна и снова посмотрела на священника.

– Вас не обязательно называть «святой отец»?

– Не обязательно, – ответил он.

Она не знала, что еще сказать. Ну как там Африка? Ей вдруг пришло в голову – видели ли они все ее выступление целиком?

– Я вас не заметила в зале перед выходом.

– Ты как раз начала, называла свой тюремный номер, а мы вошли и сели позади, – пояснил Фрэн.

Терри кивнул.

– Еще до того, как вы натолкнулись «бьюиком» на вашего бывшего супруга.

– «Бьюиком-ривьера», – уточнила Дебби.

Он снова улыбнулся.

– А вы не пробовали другие марки? Например, «додж-дайтона»?

– Тоже неплохо.

– А «кадиллак-эльдорадо»?

– «Кадиллак» был на повестке дня, но… кем я должна быть, чтобы иметь «кадиллак»? Я остановилась на «ривьере».

– Да, это прозвучало подходяще.

Фрэн, похожий на муравья в своем твидовом спортивном пиджаке и свитере, предложил:

– Пойдемте куда-нибудь, где можно поговорить и перекусить.

Дебби зажгла сигарету, Терри подхватил ее сумку. Фрэн начал рассказывать, как во Флориде забывает о еде с Мэри Пэт и девочками.

– Этот парень… – кивнул он на Терри, – с тех пор как вернулся, питается только арахисовой пастой. Черпает ее прямо ложкой из банки.

Это дало ей возможность задать вопрос: разве в Африке нет арахисовой пасты?

Фрэн вывел их из Дворца комедии на Четвертую авеню, по дороге рассказывая брату, как предложил Дебби, когда она выйдет на сцену, сделать вид, будто ужасно нервничает – так что, если выступление и не будет иметь успеха, ей, по крайней мере, посочувствуют за ее кураж.

– Дебби не нуждается в кураже, она – само хладнокровие, – заметил священник, крайне ее удивив.

Она передернула плечами.

– Что-то я замерзла… – И едва удержалась, чтобы не добавить: «До самой задницы». Но все-таки удержалась.

Священник, ссутулившийся в своей парке, сказал, что и он тоже замерз. Пришлось Фрэну напомнить им, что сейчас весна, пятнадцать градусов и очень даже тепло. На что Терри сказал:

– Ну, значит, мне нисколько не холодно. – И Дебби вдруг ощутила странную близость к нему и подумала: даже скажи она: «До самой задницы», – он все равно согласился бы с ней и, возможно, даже улыбнулся.

Они заняли столик в «Ле Панто». Фрэн, по-прежнему необычно оживленный, спросил официантку, не подают ли здесь банановое пиво, единственный сорт, который способен пить его вернувшийся из Африки брат. Дебби очень хотелось, чтобы он наконец перестал валять дурака.

Официантка, не выказав никакого интереса, ответила равнодушно, что такое здесь не держат. Дебби едва ее не расцеловала. Фрэн несколько успокоился, и Дебби заказала «Абсолют» со льдом, но он тут же снова возбудился, когда Терри сказал, что будет только «Джонни Уолкер», красный, если здесь держат шотландский виски. Фрэн начал уговаривать его поесть что-нибудь, кроме арахисовой пасты. Может быть, аперитив и какой-нибудь салат? Терри ответил, что не голоден. Фрэн принялся внимательно изучать меню, а Терри все так и сидел в своей парке.

Дебби решила, что он неважно выглядит. Может быть, он страдает какой-нибудь африканской болезнью, типа малярии? Ей понравились его глаза, их спокойное выражение. Она сказала ему:

– Я все пытаюсь вспомнить, где находится Руанда.

– В самом центре Африки, – ответил Фрэн, не отрываясь от меню. – Можно сказать, прямо на экваторе. Тамошним миссионерам приходится каждые пять лет приезжать домой – освежиться и поправить здоровье. – Он наконец поднял голову. – Если ты ничего не будешь, я тоже не буду. – Но тут официантка принесла им напитки, и он заказал салат «Цезарь» и рогалики.

Дебби спросила у него, глядя на Терри:

– Он всегда хотел стать священником?

Терри улыбнулся, а Фрэн ответил:

– Да, он еще ребенком грезил об этом поприще. Так же как ты хотела стать монахиней, когда училась в школе Святой Марии.

– Не надо, моя семья не бедствовала, я училась в академии Святого Сердца! – Дебби умирала от желания спросить Терри о том, как он занимался контрабандой сигарет, но стоило ей встретиться с ним взглядом, как она тушевалась. Она только поинтересовалась, к какому миссионерскому ордену он принадлежит. К миссии Святого Мартина, ответил Терри.

– В Детройте есть школа с таким названием, – заметил Фрэн. – Там учатся только негритята, но тут вряд ли какая-то связь.

– Только та, что сам Мартин был черным, – сказал Терри. – По линии матери. А отец его был испанским идальго. Они не состояли в браке, и долгое время отец не хотел иметь никаких дел с Мартином, потому что тот был мулат. Можно назвать его и южноафриканским американцем. Он жил в Лиме, в Перу в семнадцатом веке. А святым его объявили, потому что он заботился о больных и бедных. – Слушатели Терри никак это не прокомментировали, и он добавил: – Святой Мартин считается также покровителем парикмахеров.

– Дела давно минувших дней… – пробормотал Фрэн.

Дебби промолчала. Потом она как-нибудь полюбопытствует – почему парикмахеров? Она спросила, не случалось ли там с ним каких-нибудь смешных историй? И есть ли там комические шоу? Терри, по-видимому, задумался, а Фрэн возразил:

– Дебби, нелегко думать о смешном, когда людей убивают тысячами. Терри оказался там как раз в разгар геноцида.

– Я даже представить себе этого не могу, – содрогнулась Дебби. Она в самом деле мало что слышала о геноциде.

– Терри служил мессу, когда они ворвались в церковь, – сказал Фрэн. – Это зрелище всю жизнь будет стоять у него перед глазами.

Лицо Терри даже не дрогнуло. Она подумала, что так, наверное, смотрят святые… Темные волосы и бородка добавляли сходства, капюшон парки лежал на плечах, будто капюшон монашеской рясы. Хорошо бы он пояснил, о чем говорит Фрэн.

Но Терри заговорил о другом:

– Вы были удивительно смешная. Наверное, вы получаете удовольствие от выступления.

– В основном – да, – подтвердила Дебби.

– Откуда вы взяли эту летучую мышь?

– Исключительно из воздуха. Мне хотелось показать темную сущность Рэнди со смешной стороны. Если я понятно выражаюсь. Этакий зловещий красавчик с летающей по дому летучей мышью. Но люди не особенно смеялись.

– Я смеялся, – сказал Терри. – Но впрочем, я привык к летучим мышам. Они каждую ночь съедают тонны жуков. Еще мне понравилось про змеиную кожу на полу в ванной. И о привычке змея-Рэнди линять.

– Надо было убедиться, сработает ли это, – сказал Фрэн.

– Это тоже не очень-то сработало, – заметила Дебби. – Дошло только до некоторых. Возможно, если хочешь мрачно пошутить, надо с самого начала шутить в таком духе, а не вставлять шутку где-то посередине.

– Единственное, чего я не понял, – вступил в разговор Терри, – почему самым худшим была юмористическая передача. Сам я ничего такого не смотрю. Как она называется? «Уркель»?

– Уркель – это персонаж, – поправила Дебби. – А шоу называется «Дела семейные». Уркель – противный такой негритенок с гнусавым голосом. Дамы в нашей спальне смеялись над ним до слез. Но вы правы – это не срабатывает. Я, пожалуй, избавлюсь от Уркеля.

– Может быть, побольше поговорить о Рэнди?

– Может быть, но я так злюсь, когда о нем думаю, что это уже не смешно. Ему слишком мало досталось.

– То есть Рэнди существует на самом деле? И вы в самом деле на него наехали?

– «Фордом-эскорт». Но если сказать, что я натолкнулась на бывшего мужа «фордом», это точно не сработает. И на самом деле я на него не то чтобы натолкнулась.

– Она устроила на него засаду, – уточнил Фрэн, поглощая салат. – Подстерегла на большой дороге.

– Но вы должны понять, – продолжала Дебби, – он вытер об меня ноги, избавился от моей собаки, украл сбережения… Он единственный из мужчин, которых я знаю, кто выходил из ванной без журнала или газеты под мышкой, хотя проводил там часы. Наконец до меня дошло: он делал тщательный обыск – рылся в аптечке, в ящичках… Я припрятала некоторую сумму в укромном месте, потому что иначе быстро бы все потратила. Лучше бы я спрятала эти деньги в рулончик туалетной бумаги или в пакет с тампаксами. Мерзавец нашел эти тысячу двести долларов и потом врал: «Это не я». Как будто я могла забыть, где их хранила! В другой раз возвращаюсь домой – а собаки нет. «Где Камилла?» Рэнди в ответ: «Ой, наверное, сбежала». Это лхасо апсо – самая ленивая собака в мире, у которой было все – игрушки, лакомства! И она сбежит? Я знаю, что он сделал: увез ее подальше и выкинул из своей долбаной машины. Беспомощную маленькую собачку! – Дебби глотнула водки и, подняв глаза, встретила спокойный взгляд Терри. – Я сейчас просто расстроена. Обычно я так не выражаюсь.

– С каких это пор? – осведомился Фрэн.

Терри улыбнулся, словно нашел сказанное братом невесть каким забавным, и спросил, снова удивив ее:

– На какую сумму в общей сложности он вас обобрал?

– Он вовремя подсуетился, – ввернул Фрэн. – Я только-только уплатил ей комиссионные за одно успешно проведенное дело.

– Общая сумма, включая деньги, которые он брал взаймы, составила шестьдесят семь тысяч. Да еще машина и наличные, и это меньше чем за три месяца.

– И еще Камилла, – добавил Терри. – Она тоже чего-то стоит. – И посмотрел на нее невинным взглядом. Это что, сказано вроде как в шутку? А он продолжал: – Этот тип, наверное, очаровал вас в стельку. – И в этот миг он совсем не был похож на священника.

– Он смотрел вам в глаза ясными глазами и нагло врал, и ему хотелось верить, – повествовала Дебби. – Мы встретились на свадьбе в Оукленд-Хиллз, куда, как я потом узнала, его вовсе не приглашали. Он просто прочел в газете. Мы танцевали, пили шампанское. Потом он спросил, выходила ли я когда-нибудь в море. Я сказала, что пару раз плавала по озеру Сент-Клэр. Мы танцевали, и он прошептал мне на ухо: «Я собираюсь совершить кругосветное путешествие и хочу, чтобы ты отправилась со мной». Представьте еще, что у него голливудская внешность, ему тридцать с небольшим, он покрыт золотистым загаром с головы до ног и носит в ухе золотую сережку. И еще прическа как у Майкла Лэндона. Он сказал, что продает свой дом в Палм-Бич за восемь миллионов. Я уже готова была бежать в «Хансон» за матроской. Он рисовал мне на салфетке, как поплывет от Палм-Бич в Мексиканский залив, потом через Панамский канал на Таити и дальше, до Новой Каледонии…

– Вот только плыть ему было не на чем, – подвел итог Фрэн, собирая подливку рогаликом.

– У него была яхтсменка и фотография яхты, он сказал, что она стоит в гавани во Флориде и ее готовят для круиза. Под этим предлогом он и стал брать у меня деньги. Сначала это была пара тысяч, потом пять, потом десять – для приобретения навигационного снаряжения, радара, такелажа, потому что его деньги все вложены, и он до поры до времени не хочет их трогать.

– А чем он зарабатывал на жизнь? – спросил Терри.

– Охотой на дурочек, – отозвалась Дебби. – Мне до сих пор не верится, что я так попалась. Он сказал, что служил на «Меррил Линч», известном торговом судне, и я поверила. Потом решила проверить, да только было уже поздно. Но знаете, что еще меня погубило, кроме его прически и загара? Жадность. Он сказал, если у меня есть вклад, который приносит совсем небольшой процент и я хочу его увеличить… Он показал мне свои липовые акции на миллион, и я сказала, как идиотка: «У меня есть пятьдесят тысяч, и от них в самом деле мало толку». Я подписала эти бумаги и больше своих денежек не видела.

– Но потом вы встретились опять, – напомнил Терри. – На Коллинз-авеню?

– У вас хорошая память, – сказала Дебби. – Да, спустя пару месяцев. На выступлении я говорю, что это произошло, когда я навещала мать во Флориде, отчасти это так и есть. Она там лежит в клинике в Уэст-Палм с болезнью Альцгеймера. Она считает себя Энн Миллер. Говорит, что трудно танцевать в домашних тапочках, и я привезла ей свои старые балетные туфли.

– Ее состояние не слишком тяжелое?

– Она не так плоха, чтобы отказаться брать уроки.

– Ты переехала его на Ройял-Пойнсиана, – вспомнил Фрэн и, начисто вытерев тарелку половинкой рогалика, отправил его в рот.

– Если строго придерживаться деталей, – заметила Дебби. – Но Коллинз-авеню звучит лучше.

Фрэн встал из-за стола и сказал брату:

– Утром рано я уезжаю во Флориду. Я сейчас вернусь, и лучше нам здесь не засиживаться.

Дебби увидела, как он проследовал в сторону мужского туалета.

– Он на прошлой неделе был во Флориде.

– У девочек каникулы, – сказал Терри. – Мэри Пэт сидит с малышками, и Фрэн собирается присоединиться к ним на выходные. Но по-моему, он торопится домой только потому, что не наелся. Мэри Пэт держит в холодильнике запас блюд домашнего приготовления, и они очень даже ничего. Мэри Пэт профессиональная домохозяйка.

– Я никогда ее не встречала, – сказала Дебби. – Меня не приглашали в гости.

– Фрэн боится, что Мэри Пэт увидит в вас угрозу.

– Он так сказал? – полюбопытствовала Дебби.

– Я догадываюсь, поскольку знаю Фрэна. Я полагаю, он и сам хотел бы так считать.

– Но он никогда ничего не предпринимал в этом отношении.

– Не хочет рисковать, боится быть отвергнутым.

– Вы намекаете, что он ко мне неравнодушен?

– Это очень легко себе представить.

Он смотрел прямо ей в глаза, словно хотел сказать, что на месте Фрэна непременно испытывал бы что-то подобное. На мгновение ей сделалось не по себе.

– Правда? – спросила она тупо.

Он сказал, по-прежнему глядя ей в глаза:

– Я все думаю: когда вы сшибли Рэнди, вы все еще состояли в браке с ним?

– Мы не оформляли брак. Но когда я называю его своим мужем, все разведенные женщины в зале встают на мою сторону. Если я скажу, что наехала на бывшего любовника, это не произведет такого, знаете ли, эмоционального эффекта.

– Но вы жили вместе?

– Он жил у меня в Сомерсете. Сейчас я снова живу там. Фрэн снял мне квартиру. Это не звучит так, будто я содержанка?

– Только если бы на месте Фрэнсиса был кто-то другой, – заметил Терри. – Рэнди и правда положили в гипс с головы до ног?

С каким упорством он возвращается к Рэнди!

– Нет. Но протаранила я его не слабо.