Текст книги "Деньги - не проблема"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– После этого вы его видели?

– То есть навещал ли он меня в тюрьме?

– Ну да, вы ведь временно выпали из обращения. Я вот что подумал. В следующий раз, как его встретите, сделайте так, чтобы он наехал на вас, и потребуйте возмещения убытков на сумму шестьдесят семь тысяч. Думаю, раз вы работаете с Фрэном, таким опытным экспертом по всевозможным увечьям, то должны знать, как устроить подобный несчастный случай.

Священник сказал это не моргнув глазом. Он что, продолжает разыгрывать ее?

– Мы с Фрэном, – сказала Дебби, – ни разу не устраивали автомобильную аварию. И даже никого не нанимали для этого дела. – И добавила после крохотной паузы: – И еще я никогда не занималась контрабандой сигарет.

Он широко улыбнулся. И она поняла, что они могут поддразнивать друг друга и не воспринимать это слишком всерьез.

– Мы с вами не в исповедальне, святой отец, и я не каюсь перед вами в грехах, деловых и личных, – проговорила Дебби.

– А вы вообще ходите на исповедь?

– Сто лет не была.

– Если вдруг почувствуете необходимость – я никогда не назначаю больше десяти «Отче наш» и десяти «Богородиц».

– Неужели? – спросила она. – А там, в Руанде, у них грехи те же самые, что и у нас здесь?

– Вот вам самый типичный: «Благословите меня, отче, ибо я согрешил. Я украл чужую козу, и моя жена потушила ее с овощами». Но здесь не так уж много похитителей коз.

– А вы когда-нибудь ее пробовали?

– Козлятину? Там ничего другого практически и не едят.

– А как насчет адюльтера?

– Я ни разу не поддался искушению.

Лицо его оставалось невозмутимым, но видно было, что разговор его забавляет.

– Я имела в виду – многие ли там каются в этом грехе?

– Сплошь и рядом. Но я уверен, что этим грешит гораздо больше людей, помимо решивших покаяться.

– А им вы что назначали?

– Десять и десять, как обычно.

– А как насчет убийства?

– В нем мне сознался только один человек.

– И что вы назначили ему?

– С ним я хватил через край.

Она подождала немного, не объяснит ли он подробнее. Но он не объяснил, и Дебби спросила:

– Вы называете прихожан «сын мой»?

– Это бывает только в кино.

– Я так и думала. Теперь, когда вы вернулись домой… – Тут она увидела, что к столику приближается Фрэн. – Чем вы думаете заняться? Наверное, отдохнете некоторое время?

– Мне надо собрать некоторую сумму.

– Для вашей миссии?

Тут как раз Фрэн подошел к столику и спросил:

– Ты готов?

И Терри не успел ей ответить. Он сказал брату:

– Я – да, если ты готов, сын мой.

– Что за дерьмо ты несешь? – отозвался Фрэн.

На стоянке Терри взял ее за руку и снова сказал, что ему очень понравился ее номер и очень было приятно познакомиться, в общем, все то, что принято говорить. Когда Фрэн подошел к «лексусу» и нажал кнопку пульта, чтобы открыть дверь, Терри обратился к ней:

– Мне бы хотелось увидеть вас снова.

Голос у него был точь-в-точь как у подростка, спрашивающего телефончик. От того, что это говорил священник, ее охватило странное чувство. Она повернулась к Фрэну:

– Почему бы мне не отвезти твоего брата?

Она сказала это быстро, чтобы не успеть передумать.

– Он остановился у меня, – сказал Фрэн, несколько удивленный – помнится, он уже говорил ей об этом.

– Я знаю, где ты живешь, – отозвалась Дебби. – Хочется еще послушать об Африке.

9

В машине Терри сказал Дебби, что в действительности его не приглашали остановиться у Фрэна. Мэри Пэт беспокоилась, что он занесет в дом какую-нибудь болезнь, вроде холеры, или заразит глистами места общего пользования. Но раз Мэри Пэт с девочками в настоящее время во Флориде, а Фрэн собрался лететь к ним, это не имело значения.

– Вы чем-нибудь болели в Африке?

– Мы всегда кипятили воду и спали под москитными сетками, – ответил Терри, и перед его глазами мелькнуло гибкое тело Шанталь, – так что я почти уверен, что здоров. Глисты меня тоже волновали, но я ни разу ничего похожего не обнаружил.

Они сели в машину, Дебби завела мотор – «хонда-фран» была взята напрокат, – и тут заработало радио. Шерил Кроу запела, как встает солнце над бульваром Святой Моники. Дебби приглушила звук и спросила, слушал ли он музыку в Африке. Да, рок, конго-заирского производства, сказал он, пока Фрэн не прислал диски. Джо Кокер, Стили Дэн, Зигги Марли и «Мелоди Майкерс». Она спросила, любят ли туземцы регги, и он ответил, что никогда не думал о руандийцах как о туземцах, поскольку они носят одежду. Его экономка Шанталь носила модные юбки, яркую одежду. Потом Терри рассказал, как она потеряла руку ниже локтя во время геноцида. Как же тогда она убирала дом и готовила одной рукой? – удивилась Дебби. Она вполне справлялась, ответил Терри. Дебби поинтересовалась, привез ли он домой какие-нибудь сувениры на память. Только один – мачете, сказал он.

Терри догадывался, что она хочет поговорить вовсе не об Африке, но, может быть, Африка поможет подойти к этому разговору. До Блумфилд-Хиллз по Вудворд-авеню – пять миль. Терри заметил, что на этой трассе устраивались когда-то знаменитые Вудвордские гонки. Наверное, она их не застала, заметила Дебби. Терри сказал, что раньше они жили на восточной стороне, поэтому он редко бывал в этих местах. Они с Фрэном вместе ходили в епископальное училище, а до того – в школу при церкви «Богородица – Царица Мира». Они болтали в таком духе, а потом Дебби проговорила:

– В этой церкви отпевали вашу мать.

– Вы были на похоронах?

– Да, а потом заходила в дом, где вы жили в детстве. Я видела вашу сестру…

– Она говорила с вами?

– Она не закрывала рта. Называла вас безрассудным во всех отношениях. Рассказывала, как вы любили, когда она читала вам вслух. Вы предпочитали «Жития святых», особенно рассказы о мучениках.

– Святой Агате, – сказал Терри, – отрезали грудь, после чего бросили ее на раскаленные угли.

– Какая неприятность, – пробормотала Дебби. И он догадался, о чем она подумала.

– Зато она стала мученицей. Но чаще христианок отдавали на съедение львам.

– А многие из моих друзей – язычники, – отозвалась Дебби. – Поклоняются идолам. Вы смотрели «Жизнь Брайана»?

– Да, Монти Питон – «Благословенны сыровары». Что они пели в конце, когда их распинали?

– Не помню, но это было здорово.

Они проехали ярко освещенные ряды подержанных машин.

– Вы были алтарным мальчиком?

– И каждый день вставал в шесть часов, чтобы идти на мессу.

– Ваша сестра считает, что вы стали священником из-за этого.

– Правда, в восемь лет я заглядывался на задницу Кэри Беднарк.

Дебби немного помолчала.

– Но потом вы все равно поступили в семинарию.

– Да, в Калифорнии, – ответил Терри.

– Но вы не приняли рукоположение до тех пор, пока не уехали в Африку?

– Так получилось.

– Вы принесли обеты там?

Подразумевалось – бедности, послушания и целомудрия…

– Это обязательно для рукоположения, – пояснил Терри, пытаясь понять, куда она клонит.

– Наверное, – проговорила Дебби, – когда вы жили в африканской деревне, вам нетрудно было соблюдать их.

– Почему вы так думаете? – поинтересовался он.

– Ну, это бедная страна третьего мира… И никого, перед кем надо отчитываться…

Это объясняло легкость соблюдения только двух первых обетов.

Приготовившись услышать, как она справится с обетом целомудрия, Терри спросил:

– И что же?

Но Дебби, удивив его, уклонилась от темы и спросила:

– И теперь вам надо раздобыть денег для вашей миссии?

– Я затем и вернулся. Священник, чье место я занял, отец Тореки…

– Да, ваш дядя. Фрэн мне говорил.

– Он возвращался домой и объезжал приходы в Детройте и собирал деньги, читая проповеди во время воскресных служб. Я, пожалуй, с этим не справлюсь. Проповедник я неважный. Когда я читал проповеди, меня переводили, и на киньяруанда это всегда звучало лучше. У меня много фотографий детей, большинство из них сироты, и эти фотографии раздирают сердце. Но я толком не знаю, что с ними делать. Помню, в школе у нас в классе стояла банка с надписью: «Для детей-язычников», и мы бросали туда мелочь, оставшуюся от денег на завтраки.

– Наверное, за неделю набиралось долларов десять?

– Если бы.

– Сколько вы выручили за контрабанду сигарет?

Она все же спросила! Добралась до того, ради чего завела разговор об Африке. Подкралась к нему украдкой.

– Могу вам рассказать, – ответил Терри. – Деньги, которые мы сделали на сигаретах, не были сигаретными деньгами. Мы шесть-семь часов ехали на грузовике до Кентукки и возвращались с десятью тысячами упаковок. За упаковку выручали по три бакса, за одну поездку выходило тридцать тысяч. Это вам Фрэн рассказал?

– Он сказал, что вы невинная жертва.

– Это так, и он объяснил все прокурору. Я только сидел за рулем.

– Не зная, что участвуете в мошенничестве с налогами?

– А разве вы не скрываете доходы, не придумываете фиктивные расходы? Это тоже мошенничество.

– Должна сказать, я никогда не скрывала своих доходов, – объявила Дебби.

– А я никого не переезжал «бьюиком».

– «Ривьера».

Терри улыбнулся.

– Мы словно два жулика, разговорившиеся на тюремном дворе. Только я не мотал срок.

Они остановились у светофора на тринадцатом километре дороги, и он увидел, как она, повернувшись, внимательно взглянула на него. Едва ли не впервые.

– А Африка разве не в счет?

– Я поехал туда добровольно.

– На вас висело обвинение. И еще Фрэн считает, что вами руководило чувство вины. Вы не хотели, чтобы ваша матушка узнала, чем занимается ее алтарный мальчик.

– Он так вам сказал?

– Он сказал, что вы уехали, а братья Пиджонни сели в тюрьму, вот все, что я знаю.

– Все не совсем так. Их забрали до того, как я уехал.

– Вы приняли решение второпях?

– Я уже некоторое время подумывал, чтобы поехать туда, помочь дяде Тибору. Он был святым человеком.

– Вам лучше знать, святой отец.

Эта малышка Дебби, сидя в темном салоне, смотрела прямо на огни светофора и твердо знала, чего хочет.

– Я встретила на похоронах одного вашего друга.

Он сразу понял, о ком идет речь, и подсказал:

– У него плохие зубы, и он подходит вплотную к собеседнику?

– Ему и дыхание не помешало бы освежить, – заметила Дебби. – Как вы догадались?

– Вы к этому шли и вот пришли. Вы видели Джонни Пиджонни.

На этот раз она, глядя на него, улыбнулась:

– Он просто красавец.

– Хотите вставить его в свой номер?

– Я как раз над этим думаю.

Свет переключился, и они снова двинулись вперед. Дебби перестроилась на правую полосу и сказала после паузы:

– Он ждал, что вы приедете на похороны.

– Дики тоже был там?

– Он еще не вышел из тюрьмы. Джонни сказал, что ему не так повезло.

– Что еще он говорил?

– Он упомянул, что вы должны каждому из них по десять кусков.

– Упомянул как бы между прочим?

– Похоже, это крепко сидит у него в голове.

– Он считает, что я их надул?

– Да, он чувствует себя несколько обделенным. Главным образом он хотел знать, сохранились ли у вас еще эти деньги.

– С тех пор прошло пять лет. И почему он спрашивал об этом вас?

– Ему взбрело в голову, что я ваша подружка.

– Бросьте, разве он не в курсе, что я священник?

– Подружка прежних лет.

Сказав это, Дебби, не сводя глаз с дороги, свернула на улицу, вдоль которой тянулся ряд магазинчиков, и, остановившись около одного из них, открыла дверцу.

– Мне нужно купить сигарет.

– Подождите. Что еще за подружка?

– Та самая, с которой вы жили в Лос-Анджелесе, в то время как ваша мать считала, что вы учитесь в семинарии. Я вернусь сию минуту.

10

Он видел, как, войдя в лавку, Дебби заговорила с молодым арабом, стоявшим за прилавком. Парень засмеялся каким-то ее словам. Купив сигареты, она завоевала поклонника. Парень расскажет приятелям об этой прикольной, забавной блондиночке. Только он и знать не знает, насколько она хладнокровна. Она умеет подобраться украдкой: сначала заставляет признаться в уже известных ей вещах, о которых рассказал ей Фрэн, а потом возникает и Джонни Пиджонни, любитель пооткровенничать. Более того – он принял ее за девушку из Лос-Анджелеса, в чем она его конечно же не разубеждала.

И зачем только он рассказал как-то Джонни на пути из Кентукки про эту девушку!

Дебби прошла вдоль прилавка и скрылась в глубине магазина. Но вот она снова появилась. Араб, улыбаясь во весь рот, заворачивал ей покупку. Дебби что-то говорила ему, потом открыла пачку, и араб потянулся к ней с зажигалкой. Затем он отдал ей сверток. Терри не видел, что именно она купила, – продавец положил покупку в бумажный пакет.

Дебби учинила ему настоящий допрос в автомобиле, проявив живой интерес к его жизни, больший, чем простое любопытство. Но с какой целью? Следовало это выяснить.

Когда она вышла из лавки и села в машину, Терри сказал:

– Я понимаю, почему Джонни спросил про деньги.

– Ясное дело, – ответила Дебби. – Как-никак тридцать тысяч.

Она завела мотор, но, вместо того чтобы тронуться, откинулась на сиденье с сигаретой. Пакет она поставила рядом.

– Он думает, что я забрал их себе?

– Это действительно так?

– Могу вам рассказать, как все было, – предложил Терри. – Мы возвращались с товаром, выгружали его на складе, а на другой день являлись в одну контору в деловом центре, и там эта женщина, миссис Морако, с нами рассчитывалась. Она молча отсчитывала стодолларовые купюры, как правило старыми банкнотами, и мы складывали деньги в спортивные сумки, которые приносили с собой.

– Вы знали, кто заказывал товар?

– Я ни о чем не спрашивал. Первые две поездки прошли гладко. В последний раз поехали только мы вдвоем с Джонни. Дики приболел и остался дома. Я имею в виду в доме Джонни в Хамтрамке. Дики жил с Джонни, его женой Реджиной и их тремя детьми. Два пацаненка отчаянно ругались и делали что им вздумается, а пятнадцатилетняя Мерси усиленно готовилась стать проституткой.

– Только не говорите, что тут замешаны Мерси и дядя Дики, – заметила Дебби.

– Увы, вот только кто из них пострадавшая сторона? Дики утверждал, что Мерси то и дело демонстрировала ему свое юное тело. Как-то я заехал за Джонни на машине, и тут вышла Мерси в открытом купальнике. Она наклонилась к окну с таким видом, словно собиралась спросить – не желаю ли я развлечься. Реджина хотела, чтобы Дики убрался из их дома, но Джонни об этом и слышать не желал. Он говорил, что без Дики ему не с кем будет словом перекинуться. Они смотрели по телевизору спортивные программы и энергично их обсуждали.

– На поминках, – сказала Дебби, затягиваясь сигаретой, – он пригласил меня выпить с ним вместе.

– Что вы ему сказали?

– Мы встретились в кафе «Кадье». Я думала собрать там полезный материал. Но нет, одно название. Что же все-таки тогда произошло?

Терри пришлось напомнить себе, что эта милая девушка не только артистка эстрады. Она побывала в тюрьме. Ну и дымит она! Как паровоз! Он наполовину опустил стекло.

– Реджина вернулась домой с работы и застала Мерси и Дики в ванной. – Терри помедлил. – Так Джонни угощал вас выпивкой в «Кадье»? Кстати, это известное место.

– Он хотел, чтобы потом мы поехали в мотель.

– И что же?

– Я сказала ему, что я монахиня.

Возникла пауза. Терри не знал, шутит она или нет.

– Я справилась с ситуацией, Терри. Итак, Реджина застала Мерси и Дики в душе…

– Они были в ванной, за запертой дверью.

– Вода в душе бежала?

– Я не знаю, занимались они там чем-то или нет. Я был далеко. Реджина вызвала полицию. Они приехали как раз в тот момент, когда Дики пытался засунуть под кровать сотню сигаретных упаковок, из тех, что он сбывал сам. Мы с Джонни в это время возвращались домой, и вдруг по мобильному звонит Реджина. Говорит, в доме полиция, потому что Дики домогался собственной племянницы, и ни слова о том, что копы нашли сигареты, это ее ни с какой стороны не касалось. Мы приезжаем в Детройт, и Джонни, разумеется, направляется прямо домой. Он расстроен не меньше Реджины, потому что боится, что Дики придется выметаться. Я сказал ему, что не хочу подъезжать к дому, раз там полиция. И высадил его возле бара «Лили», поехал дальше, на склад, выгрузил товар и отогнал грузовик на место. А потом позвонил им домой. И Реджина сказала, что Дики и Джонни отвезли в муниципальную тюрьму, и, пока мы разговариваем, дом обыскивают. Тогда еще никто не мог сказать, будет ли дело слушаться в федеральном суде или суде штата. На другой день я получил у миссис Морако деньги…

– Вы рассказали ей, что произошло? – перебила его Дебби.

– Я посоветовал ей на какое-то время прикрыть лавочку и уехал из города.

– У вас был приготовлен загранпаспорт?

– Я говорил, что уже некоторое время собирался поехать в Африку. Но это не значит, что я планировал бегство.

Она пожала плечами, как будто эти подробности мало ее интересовали.

– Значит, Пиджонни раскололись?

– Они сдали меня. Прокурор несколько дней уговаривал их сделать добровольное признание. Они сказали, что я их нанял, что именно я всегда доставлял груз и получал деньги. О миссис Морако они решили промолчать. Узнав, во что я влип, Фрэн поговорил с прокурором, сказал, что это, должно быть, ошибка, поскольку я являюсь католическим священником и занимаюсь в Руанде миссионерской деятельностью. Прошло несколько недель, я оказался в Руанде в самый разгар геноцида. Погибли сотни тысяч людей. Собираются ли мне предъявить обвинение? Фрэн говорит, что мне ничто не грозит, но придется побеседовать с помощником прокурора Джералдом Подиллой у Фрэнка Мерфи, то есть в магистратуре. Нужно достать где-то черный костюм, жесткий белый воротничок и почистить ботинки.

– Как же это у вас нет костюма?

– Перед тем как уехать, я отдал его человеку, которому повезло меньше, чем мне. В судах всегда обращают внимание на одежду.

– Терри? – окликнула она.

– Да.

– Это все чушь.

Он смотрел, как Дебби затягивается и медленно выпускает струйку дыма прямо ему в лицо. Вместо того чтобы разогнать дым рукой, Терри просто прикрыл на миг глаза. Он уже знал, что последует дальше.

– Вы никакой не священник, ведь так?

Он услышал в темноте свой собственный голос:

– Нет, я не священник.

– Вы были им когда-нибудь?

– Нет.

– А в калифорнийской семинарии или где-нибудь еще учились?

Он понял, что допрос близится к концу.

– Нет.

– Правда, у вас стало легче на душе? – спросила Дебби.

Они двинулись дальше. Впереди замелькали габаритные огни машин. Терри испытывал облегчение – он хотел сказать ей об этом еще в ресторане и знал, что все равно рано или поздно скажет. Но только когда рядом не будет Фрэна. Фрэну следовало верить, что он священник. Дебби не захотела поверить – он это увидел, – так что с ней он сразу был самим собой, даже заговорив об исповеди, когда Фрэн вышел из-за столика. Это как раз было легко, потому что он говорил правду, и он тогда почти что открылся ей, устав играть роль. А потом расслабился и позволил ей сомневаться на свой счет и даже заронил в ее душе подозрения. Ей оставалось только собраться с духом и задать прямой вопрос. И она его задала.

Он в темноте проговорил доверительным тоном:

– Вы единственная, кто знает.

– А Фрэну вы не сказали?

– Пока он не кончил диалог с прокурором, я не могу сказать.

– И в Африке тоже никто не знал?

– Ни одна душа.

– И даже ваша однорукая экономка?

Она не забыла о Шанталь!

– И она не знала.

– Она жила у вас?

– Почти все время, что я там пробыл.

– Она хорошенькая?

– Могла бы завоевать титул «Мисс Руанда».

– Вы спали с ней?

Она спросила это, глядя прямо перед собой.

– Если вы беспокоитесь из-за СПИДа, он мне не грозил.

– Зачем мне беспокоиться о СПИДе?

– Я сказал: «Если…»

Дебби швырнула в окно сигарету.

– Она верила, что вы священник?

– Для нее это не имело значения.

– А почему из всех вы сказали только мне?

– Мне так захотелось.

– Да, но почему именно мне?

– Потому что мы мыслим похоже, – пояснил Терри.

– Я сразу это почувствовала, – пробормотала Дебби, покосившись на него.

– Когда я объясню, как все произошло, – сказал Терри, – вы поймете, что это просто забавно.

На перекрестке горел зеленый, и Дебби сразу повернула направо. Теперь по левую руку от них тянулись невысокие округлые холмы, а справа – заросли деревьев.

– Разве нам надо было свернуть здесь? – спросил Терри.

– Я подумала, что мы заедем ко мне. Хорошо?

Терри взял бумажный пакет, который она вынесла из магазина, и нащупал сигареты и бутылку знакомых очертаний, не круглую, а угловатую, как и положено для виски.

– Красная или черная?

– Красная.

– Вы знали, что я скажу, еще до того, как вошли в магазин?

– Да, но я должна была в этом убедиться.

– Вы что-то задумали и вам нужно мое благословение? Я угадал?

Она сказала:

– Терри, ты слишком хорош, чтобы быть настоящим.

11

Дебби позвонила Фрэну из кухни. Ей хорошо был виден Терри, который стоял у стеклянной балконной двери в гостиной и смотрел в темноту. Он повернулся и произнес:

– Столько пространства, и ничего не растет. Здесь можно было бы посадить целый акр кукурузы.

– Здесь трехуровневое поле для гольфа, – сказала Дебби. – Девять лунок.

Тут Фрэн взял трубку. Она говорила с ним меньше минуты, не спеша, но и не затягивая беседу. Когда она положила трубку, Терри вошел на кухню.

– Что он сказал?

– Он сказал: «Да?..» Я сказала, что отвезу тебя после того, как мы выпьем кофе, или ты останешься, если захочешь. Фрэн ответил: «Ты уверена, что у тебя там есть где разместиться?»

– Кому он не доверяет – тебе или мне?

– Поскольку он уверен, что ты дал обет безбрачия, и знает, что я уже давно не была предметом мужского восхищения, то, видимо, считает, что я попытаюсь тебя соблазнить.

– И мечтает оказаться здесь, на моем месте.

– Без комментариев, – откликнулась Дебби. – Нас с Фрэном связывают исключительно деловые отношения. Хочешь послушать, как мы стали работать вместе?

– Он говорил, что встретил тебя в окружном суде, где ты часто выступала свидетелем.

– Да, и он показался мне порядочным парнем. Дело было вот в чем: я видела, как носильщик в аэропорту уронил чемодан на ногу одной женщине, и привела ее к Фрэну. Он возбудил иск против Северо-Западной компании, тогда как раз все в Детройте ненавидели эту авиалинию. Они уплатили, и с тех пор мы дружим.

– Ты учишь людей, как надо хромать? – спросил Терри.

– Как это делать наиболее убедительно, – уточнила Дебби, приготовляя коктейль. На стойке на подносе лежали кусочки льда, стояли в ожидании «Джонни Уолкера» и «Абсолюта». – Но мы еще не разобрались с тобой. Скажи, почему твоя мать считала, что ты учишься в семинарии, когда ты был в Калифорнии?

– Потому что всю мою жизнь она уговаривала меня стать священником. Я все никак не мог понять – почему меня, а не Фрэна.

– У тебя такой проникновенный взгляд, – сказала Дебби. – Как у святого Франциска. Проникновенный и в то же время ускользающий. Думаю, она пыталась повлиять и на Фрэна, ты просто не замечал.

Они неторопливо потягивали свои коктейли.

– Возьмись моя мать за тебя, ты тоже могла бы сделаться кармелиткой, как сестра. Я не шучу. Она не оставляла меня в покое, даже когда я окончил школу и стал помогать отцу красить дома. Потом я бросил это дело и начал продавать страховки.

– Что скорее подошло бы Фрэну.

– Да. Мне это быстро опротивело.

– Контрабанда тоже не стала твоим призванием?

– Когда у меня больше не осталось друзей, которые соглашались приобрести страховой полис, я перебрался в Лос-Анджелес. Мама в каждое письмо вкладывала открытку религиозного содержания или молитву святому Антонию, помогающему обрести себя, или святому Иуде, главному святому по безнадежным ситуациям. Ну я и сказал ей: «Твоя взяла, поступаю в семинарию». И заказал почтовую бумагу с оттиском: «Миссия Святого Дисмаса».

– Это не тот, кого распяли вместе с Христом? – спросила Дебби.

– Он имел репутацию удачливого вора.

– Ты оказался смышленым парнишкой.

– Я считал себя гением! Письма маме я всегда подписывал так: «Твой во Христе, Терри».

– И все это время жил с девицей?

– Не все время. Джил Сильвер – она была здешней уроженкой, поэтому мы и познакомились, – сыграла в массовке в «Скрипаче на крыше» и вздумала стать актрисой.

– И стала?

Терри допил виски и налил новую порцию.

– Только после того, как увеличила размер груди. Но может быть, это было простым совпадением. Я убеждал ее, что маленькая грудь выглядит более стильно. Как-то она возвращается с проб и говорит: «Угадай, какая у меня новость! Мои новые сиськи добыли для меня роль». Может быть, все дело в этом. Месяц спустя она уже жила с режиссером.

– Дело скорее всего в этом, – проговорила Дебби. – Я сама подумываю о том, чтобы сделать подтяжку.

– Чего ради?

– Ради самоутверждения, а то зачем же еще?

– Джил получила роль стюардессы-наркоманки. Она колется в туалете и проливает кофе на пассажиров. Другую стюардессу играла настоящая звезда, не могу вспомнить ее имя.

– А ты чем занимался в это время?

– Страховками, ни в чем другом я не смыслил. Рассматривал иски. В основном это были пожары и оползни.

– А телесные повреждения?

– Изредка.

– Ты мог распознать, если они были сфабрикованы?

– Только если клиент начинал нервничать и предлагал мне войти в долю.

– И ты соглашался?

– Если сочувствовал парню.

– Значит, – констатировала Дебби, – сочувствие сказывалось на твоем заключении! Даже если ты помогал этому парню сжульничать.

– Можно взглянуть на это не как на взятку, а как на чаевые, – заметил Терри. – Клиент выигрывает процесс и готов отблагодарить. Это все равно как если выигрываешь в блек-джек. Ведь даешь же ты деньги банкомету, хотя бы он ничем тебе и не помог.

– Кажется, это называется область неопределенности, – бросила Дебби.

– Именно. Я как-то обратился к Фрэну по поводу одной такой ситуации. Он даже не стал ее обсуждать. Понимаешь, что я хочу сказать? Фрэн не любит риска.

– Фрэн сам и есть область неопределенности, – сказала Дебби. – Если только повреждение не стопроцентно доказанное, лучше ему не говорить. И он сам не станет спрашивать. Значит, он знал, что ты не учишься ни в какой семинарии?

– Не знала только мать.

– Но он считает тебя священником!

– Это из-за дяди Тибора. Дядя сказал матери, что я рукоположен.

– Он соврал ради тебя?

– Все было не так просто…

– Подожди. Сначала ты вернулся из Лос-Анджелеса…

– Это был безрадостный этап моей жизни, – признался Терри. – Я снова взялся помогать отцу. Я пил тогда… больше, чем обычно. У меня не было денег. Не было цели. Как-то вечером я сидел в «Лили» и слушал джаз – кажется, это были «Зомби Серверс», когда туда вошли братья Пиджонни.

– Твои закадычные друзья.

– Не скажу, чтобы мы так уж дружили. Вместе играли в школьной футбольной команде. Иногда даже дрались – они донимали Фрэна из-за его имени.

– В ресторане мне пришло в голову, что это имя должен был носить ты, – ввернула Дебби. – Я говорила, что ты мне напоминаешь святого Франциска?

– Ты хочешь сказать, что представляешь его таким, как я? Если бы меня назвали Фрэнсисом, я бы уже умер или стал инвалидом, потому что драться пришлось бы постоянно. Знаешь, что самое плохое в кулачном бою? Очень долго потом заживают руки.

– Значит, покончив с сигаретным бизнесом, ты уехал в Руанду с тридцатью тысячами или более того, – подвела итог Дебби.

– Ты хочешь знать, остались ли у меня эти деньги?

– В основном это интересовало Джонни. Я бы не хотела задолжать ему даже десять штук, не имея чем расплатиться.

– Я поговорю с Джонни. Не стоит тебе беспокоиться.

Она усомнилась про себя, что это будет так легко, и решила пойти дальше.

– Вернемся к дяде Тибору. Он сказал твоей матери, что ты стал священником…

– Знаешь, зачем я поехал туда? Не только потому, что никому в голову не пришло бы искать меня там. Я был очень привязан к Тибору. Я знал его с детства, он подолгу жил у нас. Мне хотелось чем-нибудь ему помочь: покрасить дом, подстричь газон, сделать что-то приятное. Но когда я приехал, он сказал: «Мне не нужен маляр. Или ты будешь служить мессу, или ты мне здесь ни к чему».

– Твоя мать сказала ему, что ты учился в семинарии, – догадалась Дебби.

– Да, и я не стал его разуверять. Ведь я с детства хорошо был знаком с литургией.

– Хотя и не силен в теологии.

– Какой от нее прок? Большинство людей там говорит только на киньяруанда, и очень мало кто немного знает французский. Тибор готов был немедленно рукоположить меня. У этого восьмидесятилетнего старика было больное сердце, он перенес несколько инфарктов и предчувствовал, что ему недолго осталось. Он сказал, что поговорит со знакомым епископом, чтобы меня посвятили в духовный сан. Я подумал, даже если епископ и произнесет надо мной положенные слова, это все же не сделает меня настоящим священником. Если я сам не пожелаю им стать. Ты понимаешь? Это будет только для проформы. Хотя все и станут считать меня священником.

– Вот еще одна область неопределенности!

– Но прежде чем это было устроено, с Тибором случился сердечный приступ, и я повез его в Кигали, в столицу. Я ему сказал: «Дядя Тибор, на всякий случай, может быть, вы напишете Маргарите, это моя мать, пока вы в состоянии, и сообщите ей, что я наконец-то священник. Это известие из ваших рук сделает ее счастливее. Напишите письмо, а я его отправлю сразу, как только меня посвятят».

– И он написал письмо, – догадалась Дебби.

– Да.

– И умер.

– Не сразу.

– Но письмо ты отправил сразу.

– Чтобы оно не затерялось.

– Ты поехал в Руанду и прожил там пять лет, чтобы отделаться от матери, – подвела итог Дебби.

– Я остался там не из-за нее.

Дебби открыла шкафчик и достала коробку печенья.

– Знаешь, на что это похоже? Ты ждал, пока она умрет, чтобы вернуться домой.

– Я не думал об этом.

Она вынула из холодильника сыр.

– Ты вернулся, но на похороны опоздал.

– Мне нужно было кое-что сделать перед отъездом.

Дебби положила нож рядом с сыром.

– Пять лет в африканской деревне…

– Фрэну требовалось время, чтобы обработать прокурора.

– Понимаю, но Руанда! Разве ты не мог поехать куда-то еще? Например, на юг Франции.

– Я там бывал, – сказал Терри. – Фрэну понравилось, что я занял место дяди Тибора. Семейная традиция и все такое. И еще больше это понравилось прокурору.

– Ты сказал, что выслушивал исповеди, – вспомнила Дебби, протягивая ему крекер с сыром. – Это правда?

– Один раз в неделю, – ответил он, откусывая кусочек.

– Неужели?

– Тебе рассказывают о грехах, ты велишь им не забывать о Боге и больше так не делать. И накладываешь епитимью.

– Тот парень, что украл козу, был на самом деле?

– Он уроженец Нундо.

– А убийца?

– О нем я тоже позаботился.

– Только не говори, что ты служил мессу.

Она смотрела, как он кладет на крекер ломтик сыра и отправляет все в рот.

– В первый раз… – Тут он остановился, чтобы прожевать и проглотить. – Я навещал Тибора в больнице. Некоторое время уже ходили слухи о возможном геноциде. И вот мы услышали по радио, что он начался. Так называемая милиция хуту, состоящая сплошь из головорезов, вооруженных «Калашниковыми», мачете, дубинками, убивает всех тутси подряд. Тибор велел мне ехать домой и собрать всех в церкви, и побыстрее, там они будут в безопасности.