Текст книги "Деньги - не проблема"

Автор книги: Элмор Джон Леонард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– За эти годы, – сказала Шанталь, – он и отец Тореки очень сблизились и начали активно переписываться. Никто не промывал Терри мозги. Просто отец Тореки научил мальчика быть таким же, каким был он сам, – заботиться о людях. – Лорент кивнул, поджав губы. – Отец Данн сказал, что это мать убедила его стать священником. Говорила, как она будет гордиться им, и все такое.

Лорент снова кивнул:

– Это понятно, за матерями такое водится.

– Его мать, – продолжала Шанталь, – каждое утро в течение всей жизни вставала в шесть часов и шла к мессе и причастию. Она и отца Данна привела в церковь – как только он подрос, стал служить алтарным мальчиком. Отец Данн говорил, что его мать была очень религиозной, каждый день молилась, чтобы он стал священником.

Лорент наблюдал, как экономка подносит свой бокал к губам, чтобы отпить виски, видимо обдумывая, что сказать дальше. Наступила пауза. Лорент нарушил ее:

– Вот он им и стал, когда вырос.

Он ждал, но экономка, видно, слишком глубоко ушла в свои мысли, поглаживая пальцами обрубок руки. Но вот она заговорила снова:

– Да, пришло время, и он поступил в семинарию в Калифорнии. Братство Святого Дисмаса. Я видела это название на его бумагах. Святой Дисмас был африканец, его распяли вместе с Господом. Не успел отец Данн приехать сюда, как недели через две здесь началась резня.

На этот раз задумался Лорент, осмысливая услышанное.

– Ты уверена, что он учился на священника?

– Он мне сам так сказал. – Лорент продолжал смотреть на нее молча, и она добавила: – Он мне не лжет, если вы подумали об этом. Ему просто незачем. Кто я ему? Я не причиню ему неприятностей, даже если бы и могла.

Интересно все же, какого рода отношения связывают священника и его экономку? Похоже, тут что-то большее, чем просто общая постель, если даже это и само по себе правда.

– Вы с ним беседуете? – спросил он.

– Разумеется.

– А мыслями своими он делится?

– Он говорит, я слушаю, – сказала Шанталь уклончиво.

– А ты даешь ему советы?

– Я стараюсь его защитить.

– От чего?

Она ответила помедлив:

– От его собственных мыслей.

– Я полагал, для этого у него есть «мистер Уолкер».

– Он пьет не потому, что он здесь. Он пьет ради удовольствия. Он объяснил мне, почему он не алкоголик, его никогда не тянет отведать бананового пива.

– Он говорил тебе, что у тебя красивые глаза?

– Он говорил, что в Руенджери недавно нашли изрубленные в куски трупы, на этот раз туристов, которые приехали взглянуть на горилл. Геноцид начинается снова.

– Они остановились в отеле «Мугабура» и пошли прогуляться, – сказал Лорент. – Ты права, они были просто туристы, гости. Это не то, что называют геноцидом.

– Но все начинается снова!

– Можно сказать, что по-прежнему имеют место случаи неоправданной жестокости.

– Как это ни называйте, – сказала Шанталь, – скоро все повторится здесь, в деревне.

– Откуда ты знаешь?

– Он мне сам сказал.

– А он откуда узнал?

– Ему сказали об этом на исповеди.

4

Брат Терри, Фрэнсис, служил адвокатом в Детройте, специализировался на оскорблениях действием. Он имел дело с врачами, крупными корпорациями и страховыми компаниями. Зиму и унылые весенние месяцы Фрэн любил проводить во Флориде – поиграть в гольф и присмотреть кое-какую недвижимость.

На этот раз, в первое утро после приезда, он сказал Мэри Пэт, что хочет взглянуть на территорию новой застройки, и поехал из Боса-Рейтон в Форт-Лодердейл, после чего, удалившись миль на тридцать от океана, достиг лесопильного завода, служившего исправительной колонией для женщин. Фрэн собирался повидать молодую женщину по имени Дебби Дьюи, у которой подходил к концу трехлетний срок исправительных работ, полученный ею за «вооруженное нападение с угрозой для жизни при отягчающих обстоятельствах».

До того как сесть в тюрьму, Дебби занималась изысканиями юридического характера, делала кое-какую работу и для Фрэна. Так, она проверяла потерпевших, которые обращались к Фрэну, выясняла, насколько правомерны были их притязания, а также их собственные действия, прежде чем с ними произошла неприятность. Проверяла также послужные списки врачей, которых обвиняли в постановке ошибочного диагноза и неправильном лечении.

На Дебби была серо-зеленая мешковатая тюремная форма, которую она ушила в боках и укоротила. Фрэн сказал, что она выглядит очень мило и что короткая стрижка ей весьма к лицу. Ее светлые волосы сейчас были каштановыми. Дебби провела пальцами по волосам и встряхнула головой, демонстрируя Фрэну их пышность. Она ответила, что ей тоже так больше нравится, и назвала стрижку «лесопильным каре». Они присели за пластмассовый столик во дворе для посетителей, огороженном двойным забором с колючей проволокой наверху. За соседними столиками сидели другие заключенные с родителями, мужьями, любовниками. Кое-кто из посетителей взял с собой детей, чтобы они повидались с мамочками.

– Как твои дела? – спросил он.

– Лишний вопрос. Мэри Пэт и девочки здесь с тобой?

– Они на квартире. Мэри Пэт проверяет, как горничные пылесосят, отодвигают ли мебель или нет. А девочки сидят и ждут. Черт, не помню, что именно сказал жене – то ли поехал посмотреть недвижимость, то ли поиграть в гольф. Если в гольф, то по пути назад надо заехать в клуб и переодеться. А если смотрел дом, то почему вернулся в другой одежде?

– Мне бы твои проблемы!

– Когда тебя освободят?

– Если не прирежу охранницу, то в следующую пятницу.

– Вернешься в Детройт?

– Наверное. Ты знаешь, что я придумала? Снова попытаюсь выступать. Надеюсь, мне поможет материал, который я собрала здесь, и накопленный опыт.

– Ты шутишь! Что за тюремный юмор? И что за материал?

Дебби встала из-за стола и приподняла юбку за края.

– Я выйду в этом самом платье, только размеров на пять больше. В белых носочках и этих говнодавах. Поговорю о тюремной моде. Потом пойдет кусочек о бесконечном стоянии в очередях. Еще о нападении в душе, например. Я вся голая, а эта сексуально озабоченная Рубелла тут как тут. В общем, серые тюремные будни.

– И о том, как ты пыталась убить Рэнди?

– Да, я упомяну об этом в самом начале, как причину, по которой оказалась здесь. – Снова усевшись на место, она спросила: – Как он, кстати, ничего нового не затевает?

– Ну, – протянул Фрэн, – вряд ли мы опять прочтем о нем в колонках светской хроники. – Она заинтересованно оживилась. – Жена с ним развелась и выставила его из дома.

Малышка Дебби выпрямилась, и глаза ее заблестели.

– Я так и думала. Когда?

– Да вот совсем недавно.

– Сколько они прожили, год?

– Побольше. Они составляли контракт, так что ее состояние останется почти целиком при ней. Рэнди получил отступные и ресторан.

– Все-таки ресторан достался ему! – На лице Дебби отразилось негодование.

– Да, в деловом районе Детройта, на Ларнид.

– Вот сукин сын. А почему ты мне об этом не говорил?

– Процесс завершился лишь пару дней назад.

– Я говорю о ресторане. Как он называется?

– «У Рэнди», разумеется. Он купил бар и вложил в него кучу денег – денег жены, конечно.

– Почему же ресторан оставили ему?

– Это было частью договоренности. И его жене не нравилось место. Так что ресторан переписали на его имя, но, полагаю, там есть и партнер. Так сообщают мои источники.

– Чего я не понимаю, так это того, что его жене понадобился целый год, чтобы убедиться, какая он подлая змея, – проговорила Дебби. – Это можно было понять в первый же раз, как он поменял кожу.

– А это ты используешь в своем номере?

– Собираюсь.

– Каким образом?

– Змеям свойственно линять. Я посмотрю, как лучше на этом сыграть. А яхту он тоже заграбастал, сукин сын?

– Яхты и клубы остались у его жены, и в Детройте и на побережье. Рэнди имеет право сохранить членство, если только сам станет оплачивать счета. Один мой приятель работает в той адвокатской конторе, которая его представляла. Поэтому я знаю в общих чертах о соглашении. Рэнди удовольствовался рестораном и парочкой миллионов, тут адвокаты и поставили точку. Но странно, что его бывшая жена, – продолжал Фрэн, – такая богатая и влиятельная дама, не проверила Рэнди вдоль и поперек прежде, чем выйти за него замуж.

– Ты его плохо знаешь, – пожала плечами Дебби. – Он врун, каких свет не видывал. Я разве ему не верила? Хотя по роду занятий имела дело с мошенниками.

– Я не хотел тебя расстраивать.

– Я и не расстроилась, просто все еще чувствую себя оплеванной. – Она оглянулась на соседний столик, где заплакал ребенок, и снова повернулась к Фрэну. Лицо ее было спокойным, голубые глаза смотрели холодно. – Ты заходил в ресторан?

– Заходил выпить. Там все как в мужском клубе. Мужчины в деловых костюмах, есть приезжие, парни из автомобильных компаний. – Фрэн помедлил. – Говорят, вечерами можно найти сладеньких цыпочек.

– Ах, так это клуб знакомств!

– Не совсем то, что ты подумала. Мне сказали, что дамочки там профи, высший сорт.

– Их работа, – хмыкнула Дебби, – ублажать минетом автомобильных воротил. Когда освобожусь, загляну туда, поздороваюсь с Рэнди. Я всегда подозревала, что он сутенер.

– Ты сама догадалась, – сказал Фрэн. – Я колебался, сказать тебе или нет.

– Не бойся, я глупостей не наделаю.

– Полагаю, нет, теперь, когда ты побывала здесь. Выйдешь на волю и начнешь с чистого листа. Да, вспомнил, мой брат скоро приедет из Африки.

– Ах ну да, он же священник.

– Если только совсем не отуземился. Он пишет исключительно о погоде и о том, чем там у них пахнет.

– Он приедет в отпуск?

– Да, впервые за пять лет. На нем все еще висит это обвинение в мошенничестве. Нам надо с этим разобраться.

– Он что – скрывал свои доходы?

– Я, кажется, рассказывал тебе.

– Нет, как и о ресторане.

Змей Рэнди по-прежнему занимал ее мысли.

– Я занимаюсь этим с самого его отъезда. Они уже почти согласны снять обвинение, но сначала хотят побеседовать с Терри, когда он приедет домой. Все сводится к его слову против свидетельства двух человек. Но поскольку Терри священник, а помощник прокурора, с которым я имею дело, убежденный католик…

– Фрэн, я так и не понимаю, о чем идет речь.

– Неужели? Готов поклясться, что говорил тебе. Терри и двух братьев Пиджонни обвиняют в незаконном провозе партии сигарет из Кентукки в Детройт, без уплаты госпошлины. Сразу после того, как их уличили, Терри уехал в Африку, а Пиджонни все сваливают на него, говорят, это была его идея и он скрылся вместе с их долей. Терри обвинили на основании их показаний, но к тому времени он уже был в Руанде.

– Значит, твой брат, священник, скрылся от правосудия? Я правильно поняла?

– Он ничего не знал о предъявленном ему обвинении. Он поехал помогать нашему дяде Тибору, который сорок лет был там миссионером. Тибор Тореки, я тебе рассказывал, как он гостил у нас.

– Не знаю, что и подумать, – пробормотала Дебби.

Фрэн помотал головой:

– Я не уточнил. Терри еще не был священником, когда впутался в это дело с сигаретами. Его рукоположили, только когда он приехал туда.

– Все равно, как может человек, собирающийся стать священником, заниматься контрабандой сигарет? – все еще в некотором замешательстве проговорила Дебби.

– Он просто вел грузовик. Он не знал, что в девяностых годах это было самым популярным правонарушением. В штате подняли пошлину до семидесяти пяти центов за пачку, но в закон это не внесли, так что на этом выгадывали многие. Риск был небольшим, никому это не вредило… – Он видел, что Дебби, опустив голову, обдумывает следующий вопрос, и постарался переключить ее на другое. – Когда он приедет, повидайся с ним. Вы с ним чем-то похожи, одинаково смотрите на некоторые вещи.

– Эти два брата, Пиджонни, – хорошее имечко! – сказала Дебби, – они были его приятелями?

– Вместе учились в школе.

– Это они придумали?

– Они попросили Терри сесть за руль.

– А теперь хотят все свалить на него и выйти чистенькими?

– Считается, что государство теряет в год сто пятьдесят миллионов из-за неплательщиков пошлин, так что братьям Пиджонни решили вкатить по всей строгости, чтобы другим неповадно было. От пяти до десяти. Джонни уже вышел.

– Джонни Пиджонни, час от часу не легче! – фыркнула Дебби. – Он прежде судился?

– Была какая-то мелочь, но к ответственности не привлекался.

– А Терри?

– Никогда не делал ничего противозаконного, хотя и был крутым пацаном. Но это в детстве, я тогда был этаким толстым коротышкой.

– Хочешь сказать, сейчас ты высокий и стройный?

– Зачем же грубить!

– В школе тебя, должно быть, дразнили.

– Придурки, они называли меня Жирнюга Фрэнсис, считали, что у меня девчачье имя. «Ах, Фрэнсис, где твои куколки?» Или обращались ко мне: «Фрэнни», этого я и вовсе терпеть не мог. Но если рядом был Терри, они и пикнуть не смели.

– Хорошо иметь старшего брата.

– Вообще-то он на два года младше, но всегда был отчаянным. Три года играл в футбольной команде колледжа, увлекался боксом, был не прочь померяться силами с ребятами постарше. Даже если его били, он не сдавался. – Фрэн представил Терри в белой сутане, и его лицо смягчилось. – Думаю, после пяти лет в Африке он сильно изменился. Я могу его и не узнать.

– Возможно, он стал святым, – проговорила Дебби.

Эта идея заставила Фрэна улыбнуться.

– Вот это я бы не взялся утверждать. А в общем-то – кто знает?

Десять женщин, семь из которых были черными, заняли скамьи перед телевизором в спальне блока «С» в ожидании любимого комедийного сериала. Дебби слезла с верхней койки и встала, загородив им экран.

– Что ей надо?

– Приготовила свой номер и хочет нас посмешить.

– Я над ним еще работаю, – сказала Дебби. – Он будет о том, каким образом меня надули на пятьдесят тысяч и я попала сюда.

– Это что – смешно?

– Это вы мне скажите.

– Пятьдесят тысяч? А ты откуда эти денежки стянула?

– Я их заработала.

– Проституцией?

– Не позорься. Дебби – адвокат, трахает людишек не в постели, а в суде.

– Я не адвокат, я занималась досудебными разбирательствами.

– На фиг тогда ты училась?

– Думала, что захочу стать практикующим юристом. – Дебби помолчала и, решив зайти с другой стороны, сказала: – Хочу вас кое о чем спросить. Как лучше всего раздобыть много денег не работая?

– Выиграть в лотерею.

– Найти богатого мужика.

– Ага, а потом терпеть его задницу в постели.

– А как насчет вооруженного ограбления? – поинтересовалась Дебби.

– Давай, если хочешь получить кайф.

– А из вас никто не грабил банк?

Женщины переглянулись.

– От кого-то я что-то слышала. Говорят, Розелла, из спальни «В». Знаешь ее? Говорят, Розелла задолжала пятьсот баксов адвокату. Пришла в банк с пистолетом своего парня и говорит кассирше: «Давай мне пятьсот долларов». Взяла и расплатилась с адвокатом.

– А ты сама что об этом думаешь, как лучше заработать? – спросила Дебби другая женщина.

– Я хочу приготовить эстрадный номер. Но хочу и отплатить парню, который надул меня.

Старшая из женщин, «матушка», осужденная на двадцать четыре года за то, что убила мужа чугунной сковородой, посоветовала:

– Наплюй на номер, детка, займись-ка лучше своим парнем. Что-то ты не сказала ничего смешного, пока стоишь тут.

На обратном пути к Мэри Пэт и детям Фрэн предавался сладким мечтам.

Вот Дебби выйдет из тюрьмы, а в Сомерсете у него для нее готова меблированная квартирка. Она и прежде жила там, всего в четырех милях от его дома в Блумфилд-Хиллз. Он поможет ей устроиться, может быть, покрасит стены, передвинет мебель, купит продуктов, вина. Они посидят, выпьют. Дебби расслабится. Конечно, она не будет против, ведь три года у нее не было мужчины. Она взглянет на него… по-особенному. Фрэн все ждал, когда она посмотрит на него так, с тех самых пор, как они познакомились и она стала с ним работать. Этот взгляд скажет ему, что она не против лечь с ним в постель, не за чем-то серьезным, а просто для удовольствия. А когда все произойдет, скажет: «Вау, как же это случилось?»

Когда-то давно он сказал Терри, что ни разу не знакомился в баре с девчонками, даже до свадьбы. А Терри спросил: «Ты не пробовал или просто не получалось?» Фрэн ответил, что не пробовал. Почему-то в баре он утрачивал всю свою самоуверенность, которой обладал в избытке в зале суда. Терри сказал ему тогда: «Ты застегнут на все пуговицы. Попробуй похудеть и некоторое время не ходи в парикмахерскую».

Терри ко всем проблемам подходил одинаково: если можно справиться – справляйся, а нельзя – просто наплюй.

5

Ночью Шанталь не расставалась с пистолетом. Это был русский «Токарев», полуавтоматический, который она купила на рынке на деньги Терри. Там продавались также и ручные гранаты, но их она боялась.

Этим вечером она принесла пистолет с собой и положила его на стол, на котором он скручивал косячки юби.

Она сказала ему, что здесь марихуану называют «эмиюби бвени», то есть «травка, которая горячит голову». Из всего этого он запомнил только слово «юби». Перед ужином они выкурили косячок. На ужин со вчерашнего дня оставалось немного тушеной козлятины – Терри всегда жаловался, что в ней много костей, – а теперь они собирались выкурить еще по одному, с бренди и кофе. На столе стояли кружки, кофейник и цитрусовая свеча.

Перед тем как начать курить, он непременно рассказывал ей забавные вещи, которых наслушался на исповеди. Или о своем брате-адвокате, о том, как он выколачивает деньги для своих клиентов. Или шутил, и она всегда смеялась вместе с ним, хотя и не понимала его шуток.

Но этим вечером Терри был странно серьезен. Он сказал, что сегодня до хрена жуков, он еще не видел столько долбаных жуков. Обычно он выражался так, когда бывал пьян: долбаные жуки, долбаный дождь. Он говорил иногда, что, когда включает в доме свет, кажется, будто стены шевелятся, что на обоях движется рисунок. В доме нет обоев, возразила она. Он сказал, что имеет в виду жуков. Их так много, что они напоминают рисунок на обоях. Стоит только включить свет, как они начинают копошиться.

Шанталь относилась к нему с терпением. Сегодня вечером то и дело в разговоре возникали паузы, и она терпеливо ждала.

На этот раз он удивил ее, сказав безо всякой связи:

– Некоторых, прежде чем убить, калечили. Калечили намеренно.

Последнее время он снова и снова заговаривал о геноциде.

– Да, они делали это намеренно, – согласилась Шанталь.

– Они отрубали ноги, ступни.

– И забирали обувь, – сказала Шанталь, – если она была. – Она решила, что он вспоминает пережитое тогда, в церкви. Очень давно он не возвращался к этой теме.

– Не помню, чтобы им удавалось сделать это одним ударом.

Это было сказано с удивившим ее равнодушием.

– Иногда удавалось.

– Тебе приходилось наблюдать?

Ей не нравилась, когда он говорил в такой манере, впрочем, вместе с его словечками это служило еще одним доказательством того, что он много выпил. Она ответила:

– Может хватить и одного удара. Но у них лезвия, должно быть, затупились или с самого начала были не наточены. Тот, кто ранил меня, – я тогда закрылась рукой от удара… – он схватил меня за руку, я пыталась вырваться, и он снова ударил. И я увидела, что он держит мою руку за кисть и разглядывает. Кажется, он удивился. Потом на его лице появилось другое выражение – ужаса, отвращения. Но не знаю: его просто ужаснуло увиденное или же то, что он только что сотворил…

– А если ты его опять встретишь?

– Надеюсь, этого никогда не случится.

– Ты можешь привлечь его к суду.

– Правда? И это вернет мне руку?

Терри закурил при свете свечи и, помолчав, проговорил:

– Те, кого убивали в церкви, стояли и ждали. Сгрудились в кучу и держались друг за друга. Хуту вытаскивали их в проход, и некоторые звали меня на помощь. Я тебе никогда не рассказывал, как они кричали: «Святой отец, ради Бога!..»

Ей очень не хотелось, чтобы он переводил разговор на себя.

– Знаешь, – сказала она, – по всей Руанде хуту отрезали у тутси ступни за то, что они выше ростом.

Но он снова заговорил о том, что произошло в церкви.

– Они стояли и позволяли себя убивать…

Ей хотелось его успокоить.

– Послушай! Раз у них не было оружия, они поняли, что им все равно суждено погибнуть. Я слышала, в Кигали некоторые даже платили хуту, чтобы те застрелили их вместо того, чтобы зарубить. Понимаешь? Они знали, что так или иначе умрут.

Но ее слова ничего для него не значили. Он сунул косяк в рот, но не затянулся и проговорил:

– Я ничего не сделал, чтобы им помочь. Пальцем долбаным не шевельнул. Я просто смотрел. Все это время, пока их убивали, я стоял и смотрел…

Он произнес это безо всякого выражения, и ей стало жутко.

– Но ты держал в руках Святые Дары, ты сам говорил. Ты ничего не мог поделать. Попытайся ты их остановить, они тут же убили бы и тебя. Им все равно, что ты священник.

Он поднес к губам юби и застыл так.

– Можно мне кое-что спросить? – Он замолчал, и она проговорила:

– Да. О чем?

– Как ты думаешь, от меня здесь есть какой-то прок?

Можно подумать, что сейчас он жалеет себя. Она сказала:

– Ты хочешь правду? Ты не делаешь всего, что мог бы делать. – И добавила: – Делай побольше. Говори с людьми о Боге, неси слово Божье. Делай все то, что полагается священнику. Служи мессу каждую субботу, как от тебя ждут.

– Ты и в самом деле веришь, – спросил он, глядя в ее освещенное пламенем свечи лицо, – что можно взять хлеб и превратить его в тело Христово?

Что стояло за этим вопросом? Она ответила:

– Конечно можно. Священник как раз и совершает это во время мессы. Он превращает хлеб и вино. Я верю в это, и все, кто приходят на мессу, тоже верят.

– Салли, мы верим только в то, во что хотим верить. – Иногда он называл ее так – Салли, от «асали», что означало «милая». – Хочешь знать, во что я верю? – спросил он.

– Да.

– Я приехал сюда, полный благих намерений. И в первую очередь мне хотелось выкрасить дом отца Тореки. По фотографиям, которые я рассматривал еще мальчишкой, было видно, что дом сильно в этом нуждается. Я это умею, иногда я помогал отцу, когда у него были крупные заказы, например на покраску двухэтажных коттеджей.

Зачем он рассказывает это ей? Или просто он выпил сегодня лишнее, и его мысли бессвязно блуждают?

– Мой отец всю свою жизнь красил дома. По меньшей мере лет сорок он простоял лицом к стене, водя по ней кистью, нюхая краску, потом затаскивал лестницу в фургон и перекуривал или подкреплялся водкой из горлышка. Когда я хотел бросить колледж, чтобы помогать ему, он сказал мне: «Лучше доучись, сынок, и устройся на нормальную работу. Ты слишком вострый, чтобы всю жизнь мочиться в банку из-под краски». Единственным его развлечением была оленья охота осенью, раз в году. К врачам он никогда не обращался и умер в шестьдесят три года. Фрэн, мой брат, сказал, что он умер, когда смотрел по телевизору «Львов». Не настоящих, а «Детройтских львов», профессиональную футбольную команду. Фрэн написал в письме, последнее впечатление отца в жизни – «Львы» ведут мяч через все поле и упускают его у самых ворот противника.

Ей показалось, что он улыбнулся, и она пытливо взглянула на него. Но возможно, ей это только показалось.

– Ты не знаешь моего брата, – проговорил Терри. – Он вовсе не хотел проявить неуважения.

Это с ней он разговаривает сейчас таким странно отрешенным голосом или с самим собой? Шанталь смотрела, как он затягивается юби. Это была последняя затяжка.

– Тебе лучше пойти прилечь.

– Скоро лягу.

– Ну а я пойду. – Она встала из-за стола, взяла русский пистолет и замешкалась, глядя на Терри. – Почему ты со мной так разговариваешь?

– Как?

– Неважно, – пробормотала она, уходя. Но услышала, как вдогонку ей прозвучало:

– А почему ты злишься?

Лежа в постели, Шанталь слышала, как он принимает душ, как чистит зубы в ванной, разделявшей две спальни. Перед тем как прийти к ней, он всегда чистил зубы, и в постели от него пахло мятой. Раз в неделю он приносил с собой две пилюли ларриума от малярии, и они запивали их водой из одного стакана. Пилюли вызывали галлюцинации, и наутро они рассказывали друг другу свои причудливые сновидения.

Сегодня он скользнул под сетку и неподвижно вытянулся с ней рядом, предоставляя ей решать, что будет дальше. Она спросила:

– Ты сказал, что приехал сюда, чтобы выкрасить дом. Это что – единственная причина?

– Я действительно собирался это сделать.

– Почему же тогда не сделал?

Терри не ответил, а немного погодя произнес:

– Я хочу похоронить тех, кто лежит в церкви. То, что от них осталось.

– Да? – переспросила она. Но он снова замолчал. – Ты не можешь говорить об этом со мной? – спросила она.

– Я пытаюсь.

Тогда она сказала:

– Дай мне шанс. – Это было одно из его выражений, которое она любила. Некоторое время она вслушивалась в ночные звуки, потом повернулась на бок и придвинулась к нему, настолько близко, чтобы видеть его лицо, чтобы положить ему на грудь обрубок руки. Если сейчас он возьмет его в ладони…

Он это сделал, взял загрубевший, зарубцевавшийся конец ее искалеченной руки и начал легонько поглаживать его пальцами. Она приподняла голову, и он подсунул под нее свою руку.

– Я знаю, почему у тебя не получается поговорить со мной.

И подождала, пока он спросит: «Почему?»

– Потому что ты собрался уезжать. И больше уже не вернешься.

Она подождала еще немного и, не дождавшись ответа, потянулась вперед и прижалась губами к его губам.

Утром Шанталь проснулась и, увидев сквозь москитную сетку солнце, снова закрыла глаза, чтобы прислушаться к звукам дома. Она знала, что он ушел, но все равно продолжала вслушиваться.

Иногда ночью он возвращался в свою спальню. Иногда просыпался прежде нее и ставил на плиту воду для кофе. Ей хотелось услышать, как он покашливает, прочищая горло. Она знала, даже если долго-долго его не увидит, но услышит в толпе это покашливание, то сразу узнает по нему Терри.

Иногда ей казалось, что он любит ее. Не только в постели, когда он утолял свою страсть, но и в другое время. Иногда, когда он внимательно смотрел на нее, она ждала, что он скажет ей об этом. А сама когда говорила ему о любви, то всегда улыбалась, чтобы его не испугать. После того как они впервые провели ночь вместе, у него был такой странный вид, что она сказала:

– Послушай, у меня уже были священники – из Руанды, из Франции. Тут для меня нет ничего нового. Ты думаешь, люди станут судачить, если мы будем спать вместе?

Она открыла глаза и повернула голову на подушке. Его не было. Тогда она придвинулась к своему краю кровати, собираясь встать. И, взглянув на прикроватный столик, увидела, что пистолет исчез.

6

Ему понадобилось три часа, чтобы проехать сотню миль из Арисимби до коммерческого банка и билетного агентства «Сабена» в Кигали, и три часа обратно. По таким дорогам, как в Руанде, ему не приходилось прежде ездить.

Если въехать в гору и оглядеться кругом, то повсюду можно было видеть одни только бесчисленные холмы, затянутые дымкой, ярко-зеленые холмы, возделанные, обработанные и засеянные под сенью банановых пальм. Вся эта страна, думал Терри, похожа на один гигантский огород.

Красные полоски на далеких холмах были не чем иным, как грунтовой дорогой, красные квадратики, усыпавшие склоны, – домами, строениями, церковью. Терри ехал по двухполосному шоссе, опустив все стекла на окнах старого «вольво» Тореки. Он ехал с ощущением, что сделал решительный шаг, крутой поворот в жизни.

На извилистом спуске он попал в пробку между грузовиками, груженными бананами, мешками с углем, везущими бригады рабочих. Уже много миль перед его глазами маячила желтая полуторка с надписью «Пиво „Примус“». Грузовики, люди на обочине, стоящие в ожидании автобуса и спешащие куда-то, женщины в цветастых платьях, с пластмассовыми ведрами и глиняными горшками на головах, мальчишки, толкающие тележки со сваленными в кучу пластмассовыми стульями, козы, щиплющие на обочине траву… Местные коровы с изящными рожками и жестким мясом успевали спариваться посреди всей кутерьмы… И никаких собак. Куда подевались собаки?

Придорожный щит призывал беречься от СПИДа. На рекламной вывеске кока-колы красовалась надпись: «Парикмахерский салон ИСИ». Люди как ни в чем не бывало выходили на проезжую часть дороги, и он то и дело нажимал клаксон, чего никогда не делал дома.

Перевалив, наконец, вершину, он спустился к Арисимби, которая раскинулась внизу по обе стороны дороги. Базарная площадь с палатками, дальше комендатура, а еще дальше, посреди бесконечных огородов, красные кирпичные строения: бар, пивная, здание, где размещалась комендатура Лорента, водокачка, дом угольщика, дом Томаса, торговца кукурузой, – все это напоминало красно-зеленое лоскутное одеяло, которое растянулось до белой церкви и укрытого деревьями дома священника.

Терри поставил «вольво» перед комендатурой и вошел внутрь.

Лорент Камвейя в отутюженном кителе поднял голову от единственного в комнате стола и встал со словами:

– Святой отец, я к вашим услугам.

Терри симпатизировал Лоренту, и ему хотелось думать, что тот говорит искренне.

– Вы знаете, где можно найти Бернарда?

Лорент на секунду замер. Потом повернулся вполоборота к окну с распахнутыми тяжелыми деревянными ставнями, откуда открывался вид на деревенскую улицу.

– Видите белый цветок над дверью пивной? – спросил он. – Сегодня день бананового пива, значит, он там со своими дружками. А скажите, зачем он вам?

– Есть к нему разговор, – сказал Терри. – Может быть, удастся заставить его явиться с повинной.

– Хотите убедить Бернарда Нуикизи сознаться в убийстве?

– Хочу спасти его бессмертную душу.

– Вы серьезно?

– Я попытаюсь. Вы очень заняты сейчас? – спросил Терри. – У меня к вам еще дело.

– Пожалуйста… – Лорент сделал приглашающий жест над столом, на котором не было ничего, кроме доски с зажимом и нескольких бумажек на ней. Кирпичные стены конторы были так же пусты, как стол. Пол покрывал плетеный коврик. Комната всегда выглядела временным пристанищем. Лорент с любопытством наблюдал, как Терри сунул руку в карман своей белой сутаны и достал франки, десять пятитысячных купюр, новеньких, с изображенными на ними народными танцами, и положил деньги на стол.

– Здесь пятьдесят тысяч франков, – проговорил Терри. – Сделайте мне одолжение. На половину суммы наймите рабочих, чтобы они вырыли на церковном дворе могилы. Сорок семь могил.

– У вас есть разрешение бургомистра?

– Плевать на бургомистра, это частное владение, государство тут ни при чем.

Лорент колебался.

– Почему вы обратились ко мне? Вы сами можете все организовать.

– Я уезжаю. Возвращаюсь домой.

– Навсегда?

– Не знаю. Самолет сегодня вечером.

– На ваше место назначен кто-то другой?

– Это не мое дело, спросите епископа.

– Но вы по-прежнему останетесь священником?

Терри помешкал.

– Почему вы спрашиваете?

– Вы не похожи на остальных священников. Я говорю это как комплимент. – Лорент сделал паузу, еще надеясь, что Терри ответит на его вопрос. Но он не ответил, и тогда Лорент сказал: – Двадцать пять тысяч на то, чтобы выкопать могилы, – это очень щедро.