Текст книги "Дверь в мансарду"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 23

В пятницу вечером Макклуры в сопровождении Терри Ринга отправились в шикарный ресторан в районе во сточных пятидесятых улиц и заказали обед, от которого по выражению Терри, «и не пахло Ист-Сайдом».

Они страшно изнервничались за неделю и большую часть времени обедали молча или довольствовались односложными репликами. Доктор Макклур выглядел утомленным, а Эва – предельно усталой.

– Вот что вам теперь нужно, – наконец сказал Терри. – Хорошенько отдохнуть. Переменить обстановку. Устроить себе каникулы. Забыть обо всей этой канители. И сейчас вы сможете обвенчаться с вашим парнем с Парк-авеню.

– А разве Эва вам ничего не говорила? – удивился доктор Макклур. – Она вернула Скотту обручальное кольцо!

– Нет, не говорила! – Терри отбросил в сторону вилку и уставился на девушку. – Как же это вышло? А? – растерянно произнес он и посмотрел на нее еще пристальнее.

Эва покраснела:

– Это была ошибка. Вот и все.

– Ну надо же, – пробормотал Терри. – Отличная новость, то есть, я имел в виду, очень скверная.

Он опять схватил вилку и с таким ожесточением набросился на филе, что доктор Макклур поднес салфетку к губам, желая скрыть улыбку.

– А почему сюда не пришел мистер Квин? – торопливо спросила Эва, чтобы переменить тему.

– У него, кажется, разболелась голова или что-то еще, – ответил Терри и опять отбросил вилку, к ужасу стоявшего рядом официанта. – Послушайте, красавица моя. Как насчет вас и меня… – Он снова взял вилку. – А, ладно, забудьте.

– По-моему, – произнес доктор Макклур и поднялся, – вам обоим лучше пообедать без меня и выяснить все, что наболело. Я пойду.

– Нет! – воскликнула Эва. – Не уходи, папа!

– Но мне действительно пора, – заспешил доктор. – Думаю, вы меня простите. Сегодня вечером мне нужно повидаться с мистером Квином. Я еще не успел толком поблагодарить его за все, что он для нас сделал.

– Тогда я тоже к нему пойду, – заявила Эва, собираясь встать из-за стола. – Я обязана ему больше, чем кому-либо.

– Нет, вы останетесь, – зарычал на нее Терри, схватив девушку за руку. – Хорошо, док, топайте. Я доставлю ее в целости и сохранности.

– Папа, – всплакнула Эва.

Но доктор Макклур лишь покачал головой, улыбнулся и вышел из зала.

– Знаете, – взволнованно начал Терри, перегнувшись к ней через стол. – Я, конечно, ничего собой не представляю. И сам это понимаю. Но если вы…

– Бедный папа, – посетовала Эва. – Он просто ужасно выглядит. Из-за этого напряжения и тревоги он постарел лет на десять, если не больше. А сегодня вид у него еще хуже, чем вчера. Он…

– Он отличный парень, – с неподдельной теплотой отозвался Терри. – И как я заметил, ведет себя тактично. Мы с ним поладим. Эва, вы…

– А я за него побаиваюсь, – нахмурилась она, разломив вилкой отбивную. – Теперь он с головой уйдет в работу у себя в институте и станет проводить там дни и ночи, как одержимый. Уж я-то его знаю. Ему и правда надо куда-нибудь поехать.

– Ему, вам и мне тоже! – воскликнул Терри. – Мы можем отправиться все вместе.

– Почему? Что вы хотите этим сказать? – спросила Эва, широко раскрыв глаза.

– Я хочу сказать, что мы… вы… Послушайте… – Терри наклонился к ней ближе. – Первым делом я отправляюсь на Парк-авеню и как следует накостыляю этому гаду, который от вас сбежал!

– Терри.

– Ну ладно, ладно. Никуда я не пойду, если вы так скажете, – пробурчал Терри. Его загорелое лицо болезненно искривилось, он тяжело вздохнул и снова наклонился к ней. – Эва, я хочу сказать, что вы и я…

– Пардон, – прошептал решительный голос. Они оглянулись. Это был старший официант.

– Pardon, pardon, monsieur, mais vois faites trop du bruit.[4]4
  Извините, месье, но вы слишком громко разговариваете (фр.).


[Закрыть]

– Xa! – равнодушно откликнулся Терри.

– Месье, будьте так любезны!

– Убирайся отсюда, Лафайет, – произнес Терри, крепко взяв Эву за руку. – Знаете, дорогая, я хотел сказать, что…

– Он говорит, – перебила его Эва и немного отодвинулась, – что вы чересчур расшумелись…

– И если месье не утихомирится, – уже более уверенно добавил старший официант, – я попрошу его покинуть зал!

Терри посмотрел на него, а потом спокойно обратился к Эве:

– Оставайтесь здесь, на месте. – Он поднялся, широко расставил ноги и смерил галльского джентльмена презрительным взглядом. – Если я вас правильно понял, вы сказали, что я слишком раскричался в вашей забегаловке. Что я не в меру «bruit»?

Старший официант попятился.

– Филипп! Антуан!

К нему подбежали два крепко сбитых, смуглых гарсона.

– Проводите мадемуазель и месье…

– Ну, держись, Антуан! – пригрозил Терри.

В зале повисла тишина. Посетители ресторана с ужасом смотрели на них. Эва почувствовала, что ее бросает то в жар, то в холод. Она была готова спрятаться под стол от стыда.

– Пожалуйста, Терри, – прошептала она. – Не забывайте, где вы находитесь… Прошу вас, не надо.

– Ну как, Антуан? – занервничал старший официант.

Смуглый кулак Антуана замахнулся на Терри. Тот немного пригнулся, а Эва закрыла глаза. Она знала, что сейчас в ресторане произойдет драка. Настоящая потасовка. В роскошном, дорогом ресторане. О чем он думает? Завтра в газетах появятся заметки о скандале. Последняя капля, переполнившая чашу…

– Я сказал: держись, – услышала она голос Терри. И его тон был таким странным, что Эва быстро открыла глаза. Терри перехватил руку Антуана и почти умоляюще поглядел на него. Загорелое лицо молодого человека покрылось потом. – Послушай, Антуан, – произнес он, облизав губы, – ты когда-нибудь был влюблен?

Антуан вздохнул и повернулся к старшему официанту.

Тот был белый как мел. И дрожащим голосом поинтересовался:

– Может быть, месье себя неважно чувствует? Может быть, нам надо позвать врача?..

– Любовь. Любовь, – настойчиво повторял Терри. – Ты знаешь, что такое любовь? Знаешь? Амур? Китчи-ку. Л-ю-б-о-в-ь!

– Он сумасшедший, – пробормотал Антуан и осторожно отпрянул назад.

– Да, конечно, я сумасшедший! – заорал Терри, размахивая длинными руками. – Я и впрямь рехнулся и пытаюсь подыскать слова, чтобы сделать предложение любимой девушке, а он еще говорит, будто я слишком расшумелся!

«Теперь мне понятно, какие муки испытывала Жанна д'Арк, стоя в горящем костре», – подумала Эва. Ее щеки пылали. Еще ни разу в жизни она не была так унижена. Ресторан гудел от выкриков. Все хохотали. Даже старший официант с облегчением улыбнулся.

– Вы болван! – тяжело дыша, выпалила Эва и вскочила с места. – После всего, что мне пришлось пережить…

Она бросилась бежать, со всех сторон сопровождаемая взрывами смеха. Это напоминало ночной кошмар. Да как он мог?.. Это какой-то, какой-то…

Но девушка успела добежать лишь до резинового коврика у входа. Там ее ждал неизвестно откуда взявшийся Терри.

– Послушайте, детка, – хрипло проговорил он. – Выходите за меня замуж и поскорее избавьте меня от этой жуткой тоски. Мы будем счастливейшей парой на свете!

– О, Терри! – всхлипнула Эва и крепко обняла его. – Я так счастлива. А вы такой дурак. Но я все равно вас очень люблю.

Сзади них послышались восторженные возгласы «ура!». Они столкнулись в дверях ресторана с целой толпой, а старший официант галантно поклонился им.

– Вив ля Франс! – негромко воскликнул Терри и поцеловал Эву.

* * *

Доктор Макклур позвонил в дверь. Ему открыл Джуна, который сначала удивился, потом рассердился и под конец отнесся к его визиту по-философски. Джуна уже успел привыкнуть к гостям, появлявшимся в их доме в вечерние часы со шляпой в руках.

– Здравствуйте, – неторопливо приветствовал доктора Эллери, привстав с кресла, у камина. – Входите, пожалуйста.

– Я вас долго не задержу, – начал доктор Макклур. – Знаете, я еще не поблагодарил вас как следует и, конечно…

– А, вы об этом? – Эллери явно смутился. – Садитесь, доктор. Папа в управлении, подчищает последние детали и, кажется, готов удовлетворить любопытствующих репортеров. Так что я сейчас совсем один, и мне немного не по себе.

– Терри сказал, что вам нездоровится, – заметил доктор и взял предложенную хозяином дома сигарету. – Полагаю, это естественная реакция на все случившееся. Но вы блестяще обосновали дело – рационально и убедительно. А вид у вас и правда неважный. Как вы себя чувствуете, скажите мне откровенно?

– Скверно. Но меня поразило, что и вы тоже сдали за последние дни.

– А, я-то! – Доктор пожал плечами, продолжая курить. – Что же, я ведь тоже человек. И хотя люди с годами обычно черствеют, есть вещи, которые трогают каждого. Например, тревога за близкого человека, если он оказался в опасности. А я очень люблю Эву. Затем потрясение, связанное с Эстер. Узнать, что она жива, лишь для того, чтобы вскоре увидеть ее мертвой и навсегда потерять… И еще Карен, – негромко добавил он.

Эллери кивнул, поглядев в темный очаг камина. Доктор вздохнул и поднялся.

– Мне трудно выразить словами, как я вам благодарен…

– Садитесь, доктор.

Доктор Макклур с недоумением посмотрел на него.

– Я должен с вами поговорить.

Большие руки доктора по-прежнему были опущены, а в сжатых пальцах дымилась сигарета.

– Что-нибудь случилось, мистер Квин?

– Да.

Доктор Макклур сел, и в чертах его грубо высеченного лица снова можно было уловить беспокойство.

Эллери встал с кресла, подошел к каминной полке.

– Сегодня я весь день до вечера размышлял, почти не вставая с этого кресла… Да, доктор, кое-что случилось.

– Существенное?

– В высшей степени.

– Если вы имеете в виду, – медленно начал доктор, – что Карен не покончила жизнь самоубийством, а…

– О нет, она покончила с собой, и на этот счет не может быть никаких сомнений, – произнес Эллери, покосившись на сабли, крест-накрест висящие над камином. – Тут все ясно.

– Тогда что же вы подразумеваете? – Доктор в очередной раз вскочил с места. – Не хотите ли вы сказать, будто Эва… все же совершила…

Эллери обернулся к нему:

– В этом деле есть ряд аспектов, доктор, которые мы пока не затрагивали. Во всяком случае, его нельзя считать законченным. Оно, конечно, закончилось для полиции и для моего отца. Но этого недостаточно. Я должен решить тяжелейшую проблему, самую трудную в моей практике. И, откровенно говоря, не знаю, что мне делать.

Доктор изумленно откинулся на спинку стула.

– Но если Эва не виновна, а Карен действительно покончила жизнь самоубийством, я отказываюсь что-либо понять…

– Я рад, что вы ко мне пришли. Очевидно, в человеческих отношениях есть какие-то нематериальные связи. – Эллери снял пенсне и с рассеянным видом принялся протирать стекла. – Ваш визит поможет мне решить кое-какие возникшие осложнения. У вас есть время, доктор?

– Да, конечно. Сколько вам понадобится. – Он с тревогой посмотрел на Квина-младшего.

Эллери направился на кухню.

– Джуна! – позвал он слугу, и тот выскочил как чертик из табакерки. – Ты не хочешь сходить в кино?

– Не знаю, – с сомнением отозвался Джуна. – Я тут, поблизости, уже все фильмы пересмотрел.

– Уверен, ты найдешь что-нибудь новенькое.

Эллери дал слуге денег. Джуна пристально посмотрел на него. Их взгляды встретились.

Затем Джуна сказал:

– Наверное, что-нибудь найдется. – Он быстро подошел к вешалке, взял шляпу и вышел из дому.

– Видите ли, – начал Эллери, как только за слугой захлопнулась дверь, – моя дилемма довольно необычна. Должен ли я сообщить отцу все, что мне известно, или нет? Он об этом не знает. А поскольку в деле есть один очень деликатный момент, то привычные методы здесь не подходят и я вынужден попросить вас о помощи.

– Но чем я могу помочь вам, Квин? Вы хотите сказать, что это как-то связано с Эвой?

Эллери сел и не спеша закурил сигарету.

– Лучше я начну с самого начала. И в результате анализа мы примем окончательное решение. Предупреждаю, это будет нестандартное решение. И принять его предстоит отнюдь не мне. Вся ответственность ляжет на вас. А я последую вашему совету. И тогда мы посмотрим, как нам быть: считать ли дело официально закрытым и присоединиться к мнению полиции или снова открыть его завтра – настоящим взрывом, который потрясет весь Нью-Йорк?

Доктор Макклур побледнел, тем не менее уверенно ответил:

– Я уже пережил столько потрясений, что, наверное, сумею выдержать еще одно. Продолжайте, Квин.

* * *

Эллери достал из кармана халата сложенный лист бумаги. Доктор терпеливо ждал, пока Эллери разворачивал его.

– У меня здесь отцовская копия предсмертной записки вашей снохи Эстер, которую нашли в Филадельфии, – пояснил Эллери.

– Да? – без выражения откликнулся доктор.

– Оригинал, конечно, остался у отца. Позвольте мне сразу заверить вас, что в отношении авторства этой записки нет никаких сомнений. Почерк тщательно исследовали и установили, что записку написала Эстер. А теперь, конечно, – продолжил Эллери изменившимся и каким-то отчужденным голосом, – после окончательно подтвержденного самоубийства Карен Лейт мы должны по-новому интерпретировать содержание этого письма. Раньше мы считали, что Эстер называла себя убийцей, связывая ее слова с гибелью Карен. То есть нам сказали, будто она призналась в содеянном преступлении – убийстве сестры. Но если Карен покончила жизнь самоубийством, то Эстер никак не могла ее убить. Она не могла бы ее убить даже в том случае, если бы Карен и не покончила с собой, поскольку Эстер не стало за два дня до смерти сестры. Речь не идет и о том, что Эстер взяла на себя чью-то вину за гибель Карен, ведь, как я уже сказал, Карен была жива, когда Эстер писала эти строки.

– Бесспорно, ее слова относились к смерти моего брата, а не Карен, – кивнул доктор. – Очевидно, Эстер до последней минуты продолжала считать себя убийцей Флойда.

– Да. Несомненно, это так. Ее старая мания. И сейчас она стала существенной и способной подсказать нам точный ответ на одно из наиболее загадочных обстоятельств этого дела. А именно: какой властью обладала Карен, почему она сумела подчинить себе Эстер и могла так безбожно и фантастически эксплуатировать родную сестру. Ведь Эстер даже согласилась на роль живого трупа.

Доктор сдвинул брови:

– Я не понимаю…

– Вся суть здесь в крайне изощренной, коварной и поразительно злобной психологии, – заявил Эллери. – Вы сами как-то сказали, что семнадцать лет назад вас изумила глубина отчаяния Эстер и ее твердая уверенность в совершенном преступлении. Она настойчиво, вопреки фактам, утверждала, что сознательно выстрелила в своего мужа, вашего брата, и убила его. Но причина ее одержимости сразу станет понятна, если я нарисую вам портрет умной и бессовестной женщины, пристально следившей за выздоровлением Эстер. Да, я говорю о Карен. Она контролировала каждый шаг своей сестры, постоянно нашептывала ей, что та убила вашего брата по злому умыслу. Иными словами, Карен сумела ее хорошо обработать, и в конце концов бедная Эстер и впрямь поверила, что убила своего мужа.

Доктор вздохнул и поглядел на него.

– И этот психологический нажим все объясняет, – печально произнес Эллери. – Он объясняет, почему Эстер так стремилась избавиться от своего ребенка и отправила его за океан. Ее ранимая и мягкая натура не могла смириться со страшной мыслью: когда-нибудь ее дочь узнает, что является дочерью убийцы. Вы же говорили мне, как Эстер убеждала вас удочерить Эву, забрать ее с собой в Штаты и воспитать в неведении о ее настоящих родителях.

– Да, это верно, – пробормотал доктор. – Карен ее всячески поддерживала.

– Конечно. По всей вероятности, этот план возник у Карен, а не у Эстер. Карен была чрезвычайно лживой и изворотливой. Тут сомневаться не приходится. Разработать столь коварный план и осуществить его могла только интриганка без стыда и совести. Она знала, как талантлива Эстер, а сама никакими способностями не обладала. Но Карен к тому же была на редкость тщеславна. И потому подогревала уверенность Эстер в том, что бедняжка убила вашего брата Флойда. Немудрено, что потрясенная гибелью мужа, эмоционально неуравновешенная Эстер легко сделалась жертвой тщеславия Карен и оказалась у нее под каблуком. Почему Карен так поступила? Зачем ей это было нужно? Дело не в одном тщеславии. Должно быть, сыграла свою роль и неразделенная страсть. Я думаю, Карен Лейт любила вашего брата Флойда. И по-моему, ей хотелось, чтобы Эстер страдала, покорив сердце мужчины, любви которого добивалась она сама.

Доктор недоверчиво покачал головой. Эллери заглянул в записку и прочел:

– «Твоя мать – чудовище, – обращается Эстер к Эве в этой предсмертной записке. – И слава богу, что у этого чудовища хватило человечности скрыть от тебя свой постыдный секрет». Что могут означать ее слова? Да лишь одно: Эстер во всем подчинялась Карен ради Эвы и ее счастья. А для Карен Эва стала сильнейшим орудием шантажа. Карен сумела внушить Эстер, что если Эва когда-нибудь узнает о семейной трагедии и об убитом ее матерью отце, то жизнь девочки будет погублена. И Эстер согласилась. Она поняла, что Эва не должна об этом знать.

Очень трудно представить себе, что Карен хладнокровно спланировала мнимое «самоубийство» Эстер в Японии, а та снова безропотно подчинилась и приняла активное участие в этом спектакле. Однако мы сможем легче понять случившееся, уяснив дальнейшие планы Карен. Она почувствовала, – ей нужно вернуться на родину, в Штаты, чтобы удовлетворить свои амбиции и одержать победу, собрав щедрый урожай литературных наград с помощью таланта Эстер. И тогда нам удастся разрешить еще одну психологическую проблему: Карен доставляла истинное наслаждение мысль о том, что теперь Эва живет в одном городе с нею и Эстер. Она знала, что ее сестра станет страдать еще сильнее, находясь рядом с дочерью и не смея показаться ей на глаза. Это тоже было частью жестокого и мстительного плана Карен. Она всегда могла заставить Эстер молчать и повиноваться, угрожая рассказать Эве о том, кто ее мать и что она сделала!

Доктор Макклур судорожно сжал волосатые руки.

– Ну и ведьма, – сухо и как-то отчужденно проговорил он. – Настоящий дьявол.

– Или, по крайней мере, дьяволица, – кивнул Эллери. – Но я еще не подошел к самой интересной части рассказа. Вот, слушайте. – Он прочел другой отрывок предсмертной записки Эстер: – «…ведь Вы единственный, кто мог бы спасти жизнь моей сестры». – Эллери громко повторил: – «…кто мог бы спасти жизнь моей сестры»! Откуда Эстер знала, что ее сестра обречена на скорую смерть, если она сама умерла на двое суток раньше Карен?

Он быстро встал с кресла и принялся взволнованно расхаживать по комнате.

– Эстер могло быть известно о смерти сестры лишь в том случае, если она знала о намерении Карен покончить жизнь самоубийством. Но как могла Эстер заранее знать, что Карен уже спланировала свое самоубийство? Да только если Карен сама сказала ей об этом. «Я понимаю, что это должно случиться, – пишет она, – и бессильна предотвратить подобный исход».

…И тогда Эстер предпринимает отчаянный шаг. Она не хочет оставаться в доме после смерти Карен. Не хочет, чтобы ее там обнаружили. Не хочет даже умирать в этом доме, потому что в любом случае после смерти Карен Эве придется узнать – ее «чудовище» мать жила там все годы как пленница. И Эстер в панике бежит из дома, бежит из Нью-Йорка, чтобы покончить жизнь самоубийством в другом городе, под чужим именем. Вот каков смысл ее фразы: «Поэтому я сделала то, что в моем абсолютно беспомощном состоянии просто обязана сделать».

– Ясно, – устало отозвался доктор.

– Вам ясно, доктор? А почему Карен покончила с собой? – Эллери наклонился к доктору. – Почему? Ведь у нее было в жизни все: слава, богатство, предстоящее замужество. Отчего же она покончила с собой?

Доктор озадаченно посмотрел на него:

– Вы же сами сказали, что, должно быть, ее замучили угрызения совести.

– Вы так думаете? Разве женщина вроде Карен Лейт способна на раскаяние? Отчего же она тогда не призналась во всем перед самоубийством? Раскаяние означает пробуждение, возрождение человеческой совести. Оно вызывает стремление искупить вину, отплатить за причиненное зло. А разве Карен Лейт перед смертью призналась всем и каждому, что долгие годы мошенничала и присваивала себе чужие труды? Разве она изменила завещание, чтобы возместить Эстер все, что принадлежало той по праву? Сделала ли она хоть что-нибудь, свойственное раскаявшейся женщине в этих, особых обстоятельствах? Нет. Она умерла, как и жила, сохранив тайну. Нет, доктор, это не раскаяние.

А каков тон письма Эстер? – воскликнул Эллери. – Разве это письмо женщины, которой родная сестра только что призналась в преступлениях против нее? Что имела в виду Эстер, написав «Наши пути снова скрещиваются» и «В нашей бессмысленной судьбе…»? Не улавливаются ли здесь нотки симпатии к Карен? И даже если Эстер была ангелом, могла ли она с симпатией написать о Карен, зная, как та семнадцать лет лгала о ее убийстве мужа, зная о том, как преступно эксплуатировала ее, пуская в ход угрозы и шантаж? Нет, доктор, Карен покончила с собой вовсе не из-за угрызения совести и желания искупить зло, причиненное Эстер. Карен покончила с собой, не сказав сестре ни слова правды обо всем, что она с нею сделала. Карен покончила с собой совсем по иной причине, не имеющей никакого отношения к Эстер. Однако сестре была известна эта причина, и потому она с симпатией написала о Карен в своей записке и молила Бога о милосердии к душам их обеих.

– Вы меня смущаете, – проговорил доктор и провел рукой по лбу. – Я ничего не понимаю.

– Тогда, быть может, я помогу вам понять. – Эллери снова взял записку. – «Если бы только Вы тогда не уехали…» Это относится к вам, доктор. «Если бы только Вы взяли ее с собой. Потому что Вы единственный, кто мог бы спасти жизнь моей сестры». Теперь вам стало яснее?

– Эстер полагала, – вздохнул доктор, – что, если бы я не уехал в отпуск в Европу или забрал бы с собой Карен, она не покончила бы с собой.

– Но почему, – вкрадчиво осведомился Эллери, – она пишет, что вы единственный, кто мог бы спасти Карен?

– Ну, – нахмурился доктор, – влияние жениха. Я был единственным, кого любила Карен.

– Однако отчего Эстер написала, что с вашим отъездом исчезла последняя опора Карен, ее последняя надежда?

Доктор пристально и напряженно посмотрел на него ясными, голубыми глазами.

– Я отвечу вам, доктор, – неторопливо произнес Эллери, – эта комната – могила, и я могу говорить не стесняясь. Я готов высказать вам все, что не дает мне покоя, признаться вам в чудовищном и не покидающем меня подозрении. Оно мучает меня весь этот вечер.

– Что вы имеете в виду? – спросил доктор Макклур, судорожно схватившись за ручку кресла.

– Я имею в виду, доктор, что вы убили Карен Лейт.