Текст книги "Две возможности"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Вторник, 2 мая

Рима и Кен поженились после приемных часов Кена, в гостиной Берли Пендлтона, с Эллери и сияющей миссис Пендлтон в качестве свидетелей.

– Хороший признак, – усмехнулся Кен, когда они возвращались к его автомобилю. – Берли использует свою жену как свидетеля только в тех редких случаях, когда она трезвая. Так что у нас отличный старт, миссис Уиншип.

– Благослови Боже их обоих и всех остальных! – Рима висела на руке мужа, словно опасаясь, что он исчезнет.

– Садитесь, Эллери.

– Спасибо, нет, – улыбнулся Эллери. – Всему есть предел – я достаточно мозолил вам глаза. Отправляйтесь по вашим делам, а я займусь своими. «Архив» я уведомлю, так что можете не задерживаться в городе.

– О, Эллери…

– Никаких «о, Эллери». Я даже не желаю знать, куда вы поедете.

– К водопаду Дерки.

– Только на ночь, но мы думали, что вы, по крайней мере, будете с нами на свадебном ужине.

– «Ужасный шум воды в ушах моих»,[68]68
  У. Шекспир. «Король Ричард III», акт 1, сцена 4.


[Закрыть] как говорил поэт, и я лишился слуха. Да благословит Бог ваш союз, и пусть никто из вас не пожалеет о нем. А теперь убирайтесь, покуда я не раскис и не разревелся.

– Мы вернемся утром! – крикнул Кен, когда автомобиль тронулся.

Эллери стоял у ворот дома мирового судьи, покуда выхлопы колесницы Гименея[69]69
  Гименей – в греческой мифологии бог брака.


[Закрыть] не смешались с туманной дымкой, окутывающей холмы.

Он зашагал по 16-му шоссе, держа руки в карманах и спрашивая себя, что чувствуют счастливые люди. Рима почти онемела от радости. Кен был счастлив не менее, но по-мужски старался контролировать свои эмоции. Миссис Пендлтон, очевидно, была счастлива в предвкушении распития одной из бутылок, которые она, как говорили, прятала в кустарнике. В отношении Берли Пендлтона Эллери не испытывал подобной уверенности – это был суровый янки шотландского происхождения, но он, по крайней мере, делал счастливыми других. Жизнь продолжалась и в Райтсвилле, и вокруг него – люди рождались, умирали, женились, работали, пили, ссорились, и каждый выполнял какую-то функцию.

И только он сам был таким же бесполезным, как аппендикс.

Эллери не заметил, как оказался у «Придорожной таверны» Гаса Олсена. Она находилась ярдах в ста от дома Берли Пендлтона, и оба считали это соседство весьма выгодным для себя.

Эллери вошел внутрь.

Таверна была переполнена людьми, зашедшими выпить пива или виски перед возвращением домой с фабрики или из офиса. Все казались довольными собой, кроме мужчины, сидящего за столиком в одиночестве и явно страдающего. Эллери подошел к нему и сказал:

– Я в отчаянии из-за того, что здесь негде приземлиться. Разрешите присесть за ваш столик или мне придется драться с вами из-за него?

– Садитесь и будьте прокляты, – воинственно отозвался мужчина, глядя на Эллери из-под шляпы, которая выглядела так, будто на нее наступил слон. Эллери узнал рыжего Фрэнсиса О'Бэннона. – Мы с вами где-то встречались? Не отвечайте – меня это не интересует.

– Спасибо. – Эллери сел. Фрэнсис казался совсем другим человеком. Розовые пластмассовые очки болтались на одном ухе, еще недавно чистый галстук оскверняли пятна от виски, а взгляд был подобен пламени в печи, с которой сняли заслонку. От него словно исходили пары мужества и решимости. – Что произошло, старина? Не поладили с Мальвиной?

– Слушайте, вы…

– Моя фамилия Квин.

– Квин так Квин. Выпейте.

Эллери налил себе виски в один из бесчисленных стаканов, стоящих на столе.

– Ваше здоровье.

– Взаимно. Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Квин. Так что насчет вас и Мальвины?

– Упоминая здесь имя этой стервы, Квин, вы оскорбляете респектабельное бистро. Эта серебристая, вертящая задом гурия[70]70
  Гурия – в исламе дева, услаждающая праведников в раю.


[Закрыть] – настоящий Гитлер! У нее совесть букмекера, душонка рекламного агента, честолюбие тифозной вши и сердце мороженой рыбы! Эта бабенка не поддается никакому анализу, мистер Квин! Она покупает за девяносто пять тысяч дом на Скайтоп-роуд, обставляет его еще за пятьдесят тысяч, а спит в комнатушке с побеленными стенами, где нет ничего, кроме больничной койки и стула с прямой спинкой! У нее коллекция грампластинок с записями классической музыки стоимостью в десять тысяч долларов и проигрыватель ценой в две с половиной тысячи, а она слушает на нем Бозо, Бабара, Кристофера Робина[71]71
  Клоун Бозо, слон Бабар, мальчик Кристофер Робин (из сказки Алана Милна «Винни-Пух и другие») – персонажи детских историй, записанных на грампластинки.


[Закрыть] и Фрэнка Лютера, исполняющего песенки матушки Гусыни.[72]72
  Матушка Гусыня – фольклорный персонаж, под именем которого издавались сборники детских стихов, песен и считалок.


[Закрыть] При этом она ненавидит детей. Любопытное противоречие, а?

– Может быть, мисс Прентис потеряла ребенка? Она была когда-нибудь замужем?

– Трижды. Первым ее мужем был миллионер, разбогатевший на свиной тушенке, лет около семидесяти, вторым – балетный танцор, а третьим – тип из высшего общества, который носил корсет и разгуливал по замку своих предков в японском кимоно и с хлыстом для верховой езды. Возможно, вам это кажется интересным, но я – примитивная душа. В один прекрасный день я размозжу ей голову о печатный станок.

– Лучше выругайте ее как следует. Это менее кровожадно.

– Каждый сходит с ума по-своему, мистер Грин, – холодно произнес Фрэнсис.

– Почему вы не бросите работу, если для вас это так невыносимо?

– А вам что до того?

– Я пытаюсь принести пользу там, где в этом есть нужда. Держу пари, О'Бэннон, что если вы когда-нибудь бывали на Гарвард-сквер, то лишь для того, чтобы добыть какую-нибудь пикантную историю из жизни студентов для «Американ уикли». К чему весь этот новоанглийский маскарад?

– Смотрите-ка, этот парень разоблачил меня! Вы в самом деле хотите знать?

– У нас впереди целый вечер.

– Вы мне не поверите.

– Я специалист в области фантазии. Испытайте меня.

– Тогда слушайте, Брин, или как вас там. Я впервые увидел эту чертову Прентис на одной из последних президентских пресс-конференций. Она буквально ослепила меня. Никогда не встречал таких великолепных женщин, да еще с таким неприступным видом. Мол, не тронь меня, деревенщина, – я не для таких, как ты! Все, что мне удалось узнать, – это что она находится там, рассчитывая получить должность. Ну, Финн, я стал бегать вокруг нее, как собачонка. Но какой-то инстинкт предупреждал меня: «О'Бэннон, не позволяй этому куску замороженного «Шанеля» подцепить тебя на крючок!» Поэтому я вернулся в Нью-Йорк, где в то время подчищал материалы за заведующим репортажем, и вскоре прочитал там статью о леди-издателе, которая купила газету в каком-то заштатном городишке в Новой Англии и вытворяет с ней всякие сумасбродства. Представляете, Свин, девушку моей мечты звали Мальвина Прентис! Я навел кое-какие справки у безработных коллег и узнал, что Мальвине нужен ассистент с большим журналистским опытом. Но беда была в том, что многие парни не возражали похоронить себя в глуши на год-другой по личным причинам. А кандидатом на успех мог стать только потомок первых поселенцев и – я цитирую – «с солидным гарвардским прошлым». Очевидно, ей нужен был журналист, которого крестили в Чарлз-Ривер[73]73
  Чарлз-Ривер – река в штате Массачусетс.


[Закрыть] и который обтачивал первые зубы на серебряном сервизе с Копли-Плаза.[74]74
  Копли-Плаза – площадь в Бостоне.


[Закрыть] Ну, я не зря ношу фамилию О'Бэннон. У каждого ирландца в Америке есть по крайней мере один кузен в Бостоне, а моего тоже зовут Фрэнсис О'Бэннон. Он белоручка с изысканными манерами и степенью магистра искусств Гарварда, хотя и содержит баню на Ривер-Бич. Поэтому я провел с ним пару недель, освежив воспоминания о палате общин, Скотланд-Ярде и Энн Рэдклифф,[75]75
  Рэдклифф, Энн (1764–1823) – английская писательница, автор «готических» романов.


[Закрыть] а после этого еще неделю в Кембридже,[76]76
  Кембридж – город в штате Массачусетс, где находится Гарвардский университет.


[Закрыть] изучая язык и странные обычаи туземцев и купив эти дурацкие очки за двадцать долларов, и, наконец, посетил мавзолей на Гарвард-сквер в четыре утра, чтобы приобрести одежду у бывшего студента, которому она больше не требовалась. Потом я потихоньку приехал в Райтсвилл с дипломом моего кузена Фрэнсиса и поддельной рекомендацией от ректора Конанта.[77]77
  Конант, Джеймс Брайант (1893–1978) – ректор Гарвардского университета с 1933 г.


[Закрыть] В результате я своего добился. Но вопрос в том, – с горечью добавил О'Бэннон, вновь наполняя стакан, – кто от этого выиграл, а кто проиграл. Секс – третья нога человечества. Его следует отменить вместе с фальшивыми зубами, мятными чипсами и унаследованными состояниями… Вижу, ваши глаза загорелись.

– Не только мои, но и Мальвины, если вас это интересует, – заметил Эллери.

Фрэнсис резко выпрямился, как будто ему выстрелили в спину.

– Где она? – с тревогой осведомился он.

– Стоит в дверях, обозревая помещение.

– Ну и черт с ней!

– Она приближается.

– Я пошлю ее подальше!

– Эге! – протянул Эллери. – Она увидела меня.

О'Бэннон повернулся к стене, втянув голову в плечи.

– Отвлеките ее, ради бога! Поднимите вашу задницу! – Его пальцы судорожно поправляли галстук.

– Слишком поздно.

Фрэнсис вскочил на ноги.

– Вы думали, что вам удалось меня напоить, верно? – с презрением крикнул он, тыча указательным пальцем в Эллери. – Так знайте, что большую часть выпивки, которую вы мне наливали, я тайком вылил на пол!.. О, здравствуйте, мисс Прентис…

– Спек! – Прозвище прозвучало как снежинка, упавшая на кусок льда. – Вам известно, сколько времени я вас разыскиваю? Вы пьяны!

– Мисс Прентис, этот негодяй позвонил мне и назначил встречу в этом низкопробном кабаке под благовидным предлогом, который я уже позабыл! Он поил меня бурбоном и задавал коварные вопросы. Конечно, теперь вы будете это отрицать – вы, как вас там…

– Квин, – сказал Эллери. – Не желаете присоединиться к нам, мисс Прентис?

– Благодарю вас. – Мальвина села рядом с вытянувшимся по стойке «смирно» Фрэнсисом, с любопытством глядя на него. – Садитесь, Спек. И поправьте шляпу, а то у вас нелепый вид. Не знала, что вам не чуждо что-то человеческое. – О'Бэннон сел, что-то бормоча себе под нос. – Но почему вы выбрали именно Спека, Квин? Не слишком спортивно с вашей стороны. Там, откуда я прибыла, мы не общаемся с подобными людьми.

Сердце Эллери болело за Фрэнсиса.

– Думаю, вы недооцениваете О'Бэннона, мисс Прентис. Он ничего не выдал.

– А что ему было выдавать? Должно быть, вы дошли до отчаяния, если ищете ключи к разгадке у сотрудников «Архива».

– Именно это я ему и сказал, мисс Прентис!

– Заткнитесь, Спек. – Мальвина рассмеялась. – Я изучала ваши подвиги, Эллери. Это ваша четвертая неудача в Райтсвилле, так как, судя по всему, вы опять собираетесь сесть в лужу.

– А я как раз так не думаю, мисс Прентис, – возразил Эллери с таинственной улыбкой. Смех Мальвины напомнил ему Отиса Холдерфилда, и ему пришло в голову, что поскольку в Райтсвилле печатное слово обладает магическим действием, превращая слух в факт, то веселость адвоката уменьшится, если он прочитает в «Архиве» о грозящей ему судьбе.

Мальвина Прентис нахмурилась. Фрэнсис выглядел заинтригованным.

– Вы что-то выяснили?

– Имя следующего кандидата.

– Выкладывайте скорее!

– Вы говорите как менеджер его избирательной кампании, – сердито сказал О'Бэннон.

– Вы мне льстите, – промолвил Эллери. – Как бы то ни было, я начал различать определенную закономерность. Мак-Кэби оказался богатым человеком, а Харт, напротив, бедным. Богач, бедняк… Том Эндерсон был известен как городской нищий, а Ник Жакар – как городской вор.

– Богач, бедняк, нищий, вор… – пробормотал Фрэнсис и внезапно уставился на Эллери. – Богач, бедняк, нищий, вор, доктор… Доктор Додд!

– Адвокат, – быстро подсказала мисс Прентис. – Спек…

– О нет! – простонал О'Бэннон. – Нет, мисс Прентис!

– Вы сами вспомнили считалку. Что еще это может означать?

– Нельзя печатать подобные вещи!

– Почему?

– Над нами будут смеяться от Мэна до Нижней Калифорнии!

– Квин не смеется.

– Еще бы! Ведь он сам это выдумал!

– Не я, – возразил Эллери. – Подумайте об этом с точки зрения сумасшедшего, и все покажется разумным.

– Вы в своих книгах вечно сочиняете подобный бред!

– Этот бред я не сочинял.

Мальвина Прентис барабанила по столу серебряными коготками.

– Ведь это именно та связь, которую мы искали, Спек. Не важно, имеет она смысл или нет. По-моему, имеет, но не в том дело. Завтра утром… нет, сегодня вечером вы поедете в Бостон в моем «кадиллаке» и проследите источник этой считалки или игры. Привезите все книги, где о ней что-либо говорится. Вы достаточно протрезвели, чтобы выехать вечером?

– Право же, мисс Прентис! – оскорбленно воскликнул Фрэнсис.

Женщина в серебряном поднялась:

– Ваша догадка весьма проницательна, мистер Квин. Мое предложение насчет колонки остается в силе. Выбор за вами.

Эллери покачал головой:

– Не хочу надевать себе жернов на шею, мисс Прентис. Между прочим, Рима Эндерсон и Кеннет Уиншип сегодня поженились у мирового судьи Берли Пендлтона. Они уехали на медовый месяц сроком в одну ночь, и не спрашивайте меня куда.

Мальвина казалась удивленной, но ограничилась замечанием:

– Наша девушка-птица добилась своего, не так ли? Поторапливайтесь, Спек. – И она зашагала к выходу.

– Спасибо, что не испортили мне игру, дружище, – прошептал О'Бэннон, с трудом вставая. Воровато оглядевшись, он потянулся к бутылке, но, решив не рисковать, крикнул: – Иду, мисс Прентис! – и поспешил следом за ней.

Эллери посмотрел на бутылку Фрэнсиса и, придя к выводу, что здесь все равно больше нечем заняться, протянул к ней руку.

Суббота, 13 мая

О'Бэннон исчез, Рима и Кен вернулись, Мальвина Прентис ловко поработала на первой полосе «Архива», О'Бэннон приехал из Бостона, а Эллери кипел на майском солнце, как чайник на плите, или прятался в темных уголках дома Доддов, стараясь не слышать голосов молодоженов. Рима напоминала ему птицу, недавно нашедшую себе пару и занятую устройством гнезда. Она бегала по магазинам, срывала занавески, меняла портьеры, дипломатично вносила изменения в рутинную работу миссис Фаулер и Эсси Пингарн, принимала пациентов, печатала медицинские карты, отвечала на телефонные звонки, перевозила из хижины свои книги, училась водить машину на старом, но верном «паккарде» Кена, заявляла, что собирается сама переклеить обои во всем доме, и проводила часы в магазине Уитби, изучая образцы, разбирала гардероб мужа, называя его позорным, а ночью сваливалась в постель, усталая, но жизнерадостная. Кен постоянно насвистывал, когда молчал проигрыватель, подаренный молодоженам Эллери. Остальное время дом наполняла музыка Моцарта, Гайдна и Баха, совершенная красота которой словно насмехалась над неразрешимыми задачами, копошившимися у Эллери в голове. Иногда музыка выгоняла его в сад с мотыгой или распылителем яда для насекомых, но это пробуждало видение образа Гарри Тойфела, а вслед за ним и маленького Отиса Холдерфилда, так что садоводство не приносило облегчения.

«Архив» процитировал смертоносную считалку, и О'Бэннон был отмщен. От мусорных куч Лоу-Виллидж до шикарных домов на Холме все смеялись, распевая «Богач, бедняк…». Считалка стала гордостью Райтсвилла, и крутые бизнесмены вспоминали ее на совещаниях, когда наступало время для шутки. Флойд Лайкаминг переложил мелодию считалки для своего оркестра, который впервые исполнил ее на танцевальном вечере в райтсвиллской школе. На следующий день мелодию распевал весь город, а спустя неделю она стала гвоздем выступления оркестра по местному радио.

Передовица «Архива» напоминала, несмотря на возражения О'Бэннона, что Рим, невзирая на веселье, все-таки сгорел. На сверкающих доспехах Мальвины появилось пятно: она позволила раздражению вовлечь себя в борьбу с ветряными мельницами. Смех приводил ее в ярость, и заголовок «Кто адвокат?» упрямо появлялся в каждом номере. Даже залы окружного суда прореагировали на общую атмосферу, и судья Лайзендер Ньюболд впервые на памяти завсегдатаев процессов сострил, когда защитник не явился к началу утреннего заседания: «Cherchez l’avocat[78]78
  Ищите адвоката (фр.).


[Закрыть]».

«Архив» монотонно сообщал, что прокурор Шалански и шеф полиции Дейкин отказываются делать какие-либо комментарии. Но однажды Эсси Пингарн позвала к телефону Эллери, и он услышал в трубке сердитый голос Дейкина.

– Полагаю, это ваша работа, мистер Квин. Кто же этот адвокат, который намечен в качестве следующей жертвы?

– Думаю, Отис Холдерфилд, – скромно ответил Эллери. – Может, он хоть вас послушает, Дейкин. А если он откажется соблюдать осторожность, приставьте к нему охрану.

– У меня нет времени, сил и средств, чтобы играть в игрушки, мистер Квин, – огрызнулся Дейкин. – Мне приходится охранять десять тысяч душ, составляющих население города. Кроме того, Отис приходил ко мне и рассказал о вашем разговоре. Он винит вас в этой истории. Его она не рассмешила, и меня тоже.

– Рад слышать, что он больше не находит это забавным.

– Мистер Квин, я принял решение и могу сразу сообщить его вам.

– Какое решение?

– Ваш «Богач, бедняк» переполнил чашу. Я больше не в состоянии заниматься этой чушью, так что на меня не рассчитывайте. – И шеф Дейкин сердито швырнул трубку на рычаг.

Эллери поплелся к себе.

* * *

После полудня в субботу 13 мая Эллери сидел в гостиной в одиночестве, вяло листая «Стихи матушки Гусыни», которые накануне взял в библиотеке Карнеги. Кен отправился по вызовам; Рима ушла в лавку Логана делать еженедельный заказ – к этой ее инициативе миссис Фаулер никак не могла привыкнуть, и Эллери слышал, как она сердито гремит в кухне кастрюлями; Эсси чистила ковры где-то наверху. Внезапно хлопнула входная дверь, и Эллери, подняв взгляд, увидел задохнувшуюся Риму.

– Отис Холдерфилд…

Пока Эллери в спешке надевал пальто и шляпу, Рима сообщила все, что знала. Она стояла в очереди у мясного прилавка магазина Логана, когда услышала крики на улице. Люди отовсюду сбегались к «Грэнджон-блоку». Рима успела увидеть тело, распростертое на тротуаре перед ателье братьев Уолдо, прежде чем его заслонила толпа.

– Шофер такси сказал, что это адвокат Холдерфилд… Он выпал из окна…

Эллери обнаружил юго-восточный угол Вашингтон-стрит и Слоукем-стрит обнесенным канатами. По субботам в Хай-Виллидж кипела жизнь, и несколько сотен людей навалились на полицейские кордоны. В дверях магазинов виднелись бледные лица, среди которых Эллери заметил одинаковые физиономии близнецов Уолдо. Полисмен высовывался из окна четвертого этажа «Грэнджон-блока», на котором виднелась надпись: «Отис Холдерфилд, адвокат». Под окном на тротуаре стояли вокруг прикрытого газетами тела шеф Дейкин, Мальвина Прентис, Фрэнсис О'Бэннон и несколько человек в униформе.

Эллери окликнул Дейкина, который велел полицейскому пропустить его.

Он приподнял одну из газет. Холдерфилд лежал весь скрюченный, как акробат. На нем не было пиджака, а сшитые на заказ брюки и шелковая рубашка больше не были безупречно чистыми – они были испачканы грязью и кровью.

Машина «Скорой помощи» из департамента добровольной пожарной охраны на углу Миникин-роуд и Линкольн-стрит остановилась у обочины в нескольких футах от тела.

Толпа молча наблюдала.

Когда Эллери выпрямился, шеф Дейкин мрачно произнес:

– Ну вот вам и адвокат, мистер Квин.

– Не просто адвокат, Дейкин. Адвокат Холдерфилд. Случилось то, что должно было случиться.

– Да-а…

Эллери обратил внимание на явную враждебность в голосе шефа полиции.

– Вы говорите так, будто вините в этом меня, – заметил он.

– Не то чтобы виню. Но когда людям вдалбливают в голову какую-то идею, они иногда осуществляют ее на практике.

– А-а, понимаю, – протянул Эллери.

– О нем позаботятся, – резко сказал Дейкин. – Пошли наверх. Шалански уже там с моими ребятами.

На столе лежали несколько открытых юридических книг и блокнот линованной желтой бумаги, исписанной почерком Холдерфилда. Шалански сказал, что адвокат работал над делом, по которому должен был выступать в суде на следующей неделе. Пиджак Холдерфилда висел на спинке стула, а на вешалке красовалась двадцатидолларовая шляпа.

– Холдерфилд отпустил свою секретаршу Флосси Бушмил около половины третьего, – сообщил прокурор. – По субботам она обычно уходит в час, но, по ее словам, сегодня нужно было разобрать большое количество писем. Холдерфилд вышел вместе с ней, и они закусили в баре Келтона, после чего она видела, как он пошел назад к «Грэнджон-блоку». Базз Конгресс говорит, что поднимал на лифте его одного.

– Баззу показалось, что Холдерфилд был в дурном настроении, – добавил Дейкин. – Флосси Бушмил это подтверждает. Они говорят, что после смерти доктора Додда он оставил свои обычные шуточки, а последнюю неделю был особенно мрачен.

– Базз видел, как Холдерфилд отпер дверь офиса и вошел. Больше никто не видел его живым.

– Кроме его убийцы, – вставила Мальвина Прентис.

– Это ничем не доказано, мисс Прентис, – мягко возразил Шалански. – Во время работы Холдерфилд встал из-за стола и подошел к окну, которое, кстати, было открыто. Для мая сегодня очень тепло, так что, возможно, ему просто захотелось подышать свежим воздухом, и он случайно выпал из окна…

– Или выбросился нарочно, – сказал Дейкин.

Но прокурор покачал головой:

– Сомневаюсь, Дейкин. Некоторые из писем, которые Холдерфилд диктовал сегодня утром, касались деловых встреч, назначенных на понедельник. Они написаны четким и уверенным языком, который никак не свидетельствует, что у их автора была мысль о самоубийстве. Нет, это несчастный случай. Не в первый раз человек в теплый день высовывается из окна, внезапно чувствует головокружение и падает вниз.

– Или его выталкивают, – улыбнулась мисс Прентис.

Прокурор поднял глаза к потолку и отошел к окну.

– Вы говорили с другими арендаторами офисов? – спросил Эллери.

– Разумеется, – фыркнул Дейкин. – Они не пользуются особыми привилегиями. Но никто не видел, чтобы кто-нибудь входил в дом или выходил из него после пяти.

– Даже если кто-то вошел и вышел, – заметил Фрэнсис О'Бэннон, – неужели лавочники его бы заметили? Или они в разгар торговли – между пятью и шестью вечера – грелись на солнышке на тротуаре?

– Неплохо подмечено, Спек, – одобрила Мальвина. – Вы отлично знаете, джентльмены, что это может быть убийством. Преступник мог войти в дом с Вашингтон, Слоукем или Райт-стрит или через боковой вход на Грэнджон-элли и выйти тем же путем.

Шалански отвернулся от окна:

– Я предпочел бы более конкретные доказательства, мисс Прентис.

– Читайте «Архив», – заявила она. – «Богач, бедняк, нищий, вор, доктор, адвокат…»

– «…индейский вождь», – закончил прокурор с широкой улыбкой. – Дейкин, в Райтсвилле имеются краснокожие? Потому что, согласно мисс Прентис – и мистеру Квину, не так ли? – некий Гайавата[79]79
  Гайавата – герой поэмы Генри Лонгфелло (1807–1882) «Песнь о Гайавате», основанной на индейском фольклоре.


[Закрыть] должен стать следующей жертвой убийцы-призрака.

– Есть в городе индейцы? – спросил Эллери.

– Нет! – рявкнул Дейкин.

– Я имею в виду не обязательно личностей в лоскутных штанах и с перьями в волосах, – пояснил Эллери. – Тут подойдет и отдаленная связь. Например, некто с индейской кровью в жилах, происходящий – заранее извиняюсь – от вождя.

– Насколько я знаю, мистер Квин, – серьезно ответил Шалански, прежде чем Дейкин успел взорваться снова, – никто в Райтсвилле не подходит под эту категорию. Как бы то ни было, можете справиться у Долорес Эйкин из библиотеки Карнеги. Она знает генеалогию всего города, как свои пять пальцев.

– Отметьте это, Спек, – велела издательница.

– Я уже спрашивал мисс Эйкин на прошлой неделе, – отозвался Фрэнсис. – Никаких индейских вождей.

– Какое отношение имеет вся эта чушь к Отису Холдерфилду? – свирепо осведомился шеф полиции. – С меня довольно, мистер Шалански! Если вы тоже…

– Одну минуту, – прервал Эллери. – Что касается смерти Отиса Холдерфилда, джентльмены, то можете возмущаться сколько угодно, но вам никуда не деться от того факта, что, согласно считалке, следующей жертвой должен был стать адвокат и что так оно и вышло. Причем не просто адвокат, а адвокат, погрязший по свою круглую физиономию в деле Мак-Кэби-Харт-Эндерсон-Жакар-Додд. Вы не можете смеяться над этим и игнорировать это. Да, Холдерфилд мог случайно выпасть из окна или выброситься сам, внезапно решив покончить с собой. Но его также мог столкнуть некто, незаметно вошедший в дом. И из этих трех теорий последняя поддерживается нашей злополучной считалкой. Не просите у меня объяснений – я торчу в Райтсвилле, чтобы найти их. Думаю, ваши присяжные, мистер Шалански, смогут только вынести вердикт о смерти в результате несчастного случая. Закон, как правило, отвергает подобные фантастические версии. Но я прошу вас – и вас, Дейкин, – неофициально помнить о ней, имея в виду и последнюю возможность.

– Какую еще последнюю возможность? – буркнул Дейкин.

– Если в Райтсвилле нет индейцев, то в считалке остается лишь один персонаж…

– Еще один? – воскликнул Шалански.

– Не в этом варианте. Но детские стишки и считалки часто существуют в двух версиях. – Все тот же дуализм, подумал Эллери. – Одна из них звучит: «Богач, бедняк, нищий, вор, доктор, адвокат, индейский вождь», а другая – «Богач, бедняк, нищий, вор, доктор, адвокат…»

– «…торговец-шеф» – закончил О'Бэннон.

– Совершенно верно.

Дейкин издал возглас отчаяния, а Шалански развел руками.

– Говоря откровенно, – продолжал Эллери, – если бы я был одним из ведущих торговцев этого города, то не слишком хорошо бы спал по ночам. Но тут есть еще один неприятный момент. Ни в одной из предыдущих смертей не был замешан какой бы то ни было «торговец-шеф». Так что мы не только не можем предотвратить последнюю смерть, но даже не в состоянии догадаться, кого она должна настигнуть. Советую вам, мисс Прентис, – добавил Эллери, обращаясь к серебристой леди, – в интересах душевного равновесия жителей Райтсвилла не сообщать об этом в вашей газете.

* * *

Вечером, шагая по Аппер-Керлинг-стрит под молодой листвой, Эллери обнаружил группу обитателей Хай-Виллидж на дорожке перед домом, который он искал. Здесь собрались и мужчины, и женщины, причем некоторые из мужчин были пьяны. Эллери не понравились их молчаливые настороженные взгляды, и он быстро прошел мимо.

Это был ветхий дом с нуждавшимися в краске стенами, который внутри имел столь же убогий вид. «Если бы обстоятельства сложились иначе, скорее всего, он бы его продал, – подумал Эллери, шагнув в тусклый подъезд, – а теперь дом избавился от него».

Войдя в маленькую гостиную, он застал там Дейкина и Гарри Тойфела. На Тойфеле был поношенный серый свитер, застегнутый на жилистой шее, как будто ему было холодно.

– Проверяю всех служащих Холдерфилда, – проворчал шеф полиции. – Похоже, смерть Отиса опечалила многих в городе. Он не оставил почти ничего, кроме долгов.

– Вот как? – Когда Тойфел повернулся, Эллери остановил его: – Не уходите, Тойфел. Я пришел повидать вас.

Садовник остановился.

– Дом дважды заложен, так что его машину конфискуют, а если всего, что здесь есть, хватит на двести долларов, то я готов их съесть. На его счете сто шестьдесят четыре доллара – ни сбережений, ни ценных бумаг, ни страховки. Конечно, ему должен был поступить определенный доход с состояния Додда, но пройдут месяцы, прежде чем подведут баланс с его долгами, а оставшегося не хватит даже на надгробие. Только братьям Уолдо он был должен больше тысячи долларов за пошив одежды.

– Vanitas, vanitas,[80]80
  Суета, суета (лат.).


[Закрыть] а, Тойфел? – промолвил Эллери.

– Живи глупцом и умрешь нищим, – отозвался Гарри Тойфел. – Живи нищим и умрешь глупцом. Конец все равно один. Вокруг нас полно богачей, и каждый может этим воспользоваться.

– Так думал Ник Жакар, – сухо заметил Дейкин. – А по-своему и Отис Холдерфилд. Значит, Гарри, вы не припоминаете никаких слов или поступков Холдерфилда, которые могли бы объяснить его смерть?

Тойфел обнажил десны, и Эллери показалось, что он смеется.

– Не более чем другие смерти.

– Какие? – осведомился Дейкин, просматривая бумаги.

– Дока Додда, Ника Жакара, Тома Эндерсона, мистера Харта, мистера Мак-Кэби.

– Вы тоже думаете, что они связаны друг с другом?

– Может быть.

– Каким образом?

– Не знаю, – ответил Тойфел. – Возможно, через меня.

– Через вас? – Дейкин поднялся. – Что вы имеете в виду?

Тойфел пожал плечами:

– Я работал или собирался работать у них всех, и все они умерли. Теперь говорят, что я – Иона. В другое время меня наверняка бы вываляли в дегте и перьях. – Он сделал паузу. – Пожалуй, на этот раз мне будет нелегко найти работу.

Дейкин задумался над этим, потом решительно закрыл шкаф.

– Я прослежу, чтобы вам не досаждали, Гарри. Конечно, из этого дома вам придется убраться. К ночи или завтра здесь будут люди шерифа.

– Вам есть где жить, Тойфел? – спросил Эллери.

– Что-нибудь найду.

– Поэтому я и пришел сюда. Рима просила меня напомнить вам, что вы можете воспользоваться хижиной Эндерсона.

– Поблагодарите ее. Возможно, я так и сделаю.

Он проводил их к выходу.

– Лучше заприте дверь, Гарри, – посоветовал Дейкин.

– Незачем, сэр.

– Снаружи собралась неприятная компания.

– Я такой же, как они, мистер Дейкин. Не хуже и не лучше. Поэтому не собираюсь ни убегать, ни запираться.

Он зашаркал по темному коридору, прежде чем дверь закрылась.

Дейкин что-то сказал одному из своих людей, и спустя несколько минут толпа у дома начала расходиться. Двое мужчин стояли в лиловой тени крыльца, пока улица не опустела. В доме позади них погас свет.

– Суровый дядя, – наконец усмехнулся Дейкин.

– Таким был Том Пейн, – отозвался Эллери. – Нет, спасибо, Дейкин, я пойду пешком. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – холодно ответил Дейкин.