Текст книги "Игрок на другой стороне"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 8
САМОБЛОКИРОВАНИЕ

Наступило время, когда инспектор Ричард Квин из Главного полицейского управления Нью-Йорка в очередной раз почувствовал хорошо знакомые ему признаки приближения кризиса. Благодаря долгой практике он знал, как сохранить нужное и потихоньку избавиться от остального. Но он также знал, что одна лишняя капля может переполнить вместилище оскорбленных отцовских чувств, и они с ревом хлынут наружу.

Вернувшись домой однажды вечером, инспектор не обнаружил Эллери, с улыбкой (или с нахмуренным лицом) приветствующего его и подносящего ему виски с содовой, дабы прополоскать рот от асфальтовой пыли Сентр-стрит.

Старик ощутил болезненный укол разочарования. Пнув ногой дверь прихожей и спрятав ключи, он по-воробьиному склонил голову набок, прислушиваясь, ибо, как ни странно, надеялся, что находится в квартире один. Это означало бы, что Эллери нашел для себя какое-то интересное занятие. Однако из кабинета сына послышался шелест газеты, и предчувствия инспектора перешли из первого уровня во второй.

Третий уровень относился к области надежд на превращение бородавчатой лягушки в прекрасную принцессу или шести центов в семьсот восемьдесят пять долларов. В соответствии с нынешним состоянием Эллери третьим уровнем предчувствий являлось ожидание услышать стук его пишущей машинки, позволяющий унестись прочь из мира Сентр-стрит и газетных статей в мир межпланетных пространств царства Чистого Разума. Этот звук означал бы появление на свет новой оригинальной идеи – например, еще неиспользованного варианта убийства в запертой комнате или преступления с таким глубоко скрытым мотивом, что до него мог добраться только всевидящий логический ум Эллери. Такой сюжет мог бы удовлетворить и критиков, и автора, и, разумеется, инспектора. Реализация третьего уровня предчувствий означала бы создание Книги Книг, описывающей совершенное преступление. Старику это доставило бы несказанную радость, хотя он понимал, что его надежда нереальна.

Однако полная тишина, горький запах переваренного кофе и голубоватый дым от большого количества выкуренных сигарет, свидетельствующих о неудаче, сокрушили основы третьего уровня, и плечи инспектора поникли под тяжким грузом разочарований.

Старый джентльмен прошел через гостиную к двери кабинета Эллери и остановился, глядя на фигуру за письменным столом, уныло склонившуюся над безмолвной пишущей машинкой. В этой позе инспектор заставал сына уже целую неделю и, возможно, будет заставать еще неопределенное количество дней. Эллери оторвал потускневшие глаза от газеты и, не поворачивая головы, произнес усталым голосом:

– Привет, папа. Что-нибудь произошло сегодня в городе? – Этим он словно давал понять, что здесь, как обычно, не произошло ничего.

«Что же сегодня случилось?.. – начал припоминать инспектор. – Ах да, водитель хлебного грузовика на глазах у одиннадцатилетнего сына прострелил жене голову из ружья 12-го калибра. Двое хороших полисменов оказались в критическом состоянии после того, как были зверски избиты в трущобном квартале при попытке задержать торговца наркотиками. Девочка-подросток успела так устать от жизни, что наглоталась бензина, а когда ее везли в больницу, машина «Скорой помощи» врезалась в такси. В результате погибли оба водителя, врач и пассажир – только несчастный ребенок остался жив. Поймали тридцатилетнего капитана, которого я знал с тех пор, когда полицейские конюшни пахли лошадьми, а не карболовой кислотой – он запустил руку в кассу. Могут эти проблемы заинтересовать тебя, сын?»

– Ничего не произошло, – ответил инспектор.

– Черт! – выругался Эллери. – А я надеялся…

Наступил момент, когда шлюзы треснули – инспектор не мог больше сдерживаться.

– Ты надеялся! – рявкнул он. И тут потоки воды хлынули наружу с оглушительным грохотом. – Надеялся, что я принесу тебе подарок, маленький мальчик? Шоколадную конфетку прямо с Сентр-стрит?

Непривычная агрессивность, прозвучавшая в голосе отца, заставила Эллери повернуться и подняться.

– Значит, ты в состоянии оторвать задницу от стула? – рявкнул инспектор. – И чем ты занимался весь день?

– Я…

– Ты используешь пишущую машинку для чего-нибудь еще, кроме того, чтобы опираться на нее локтями? Сколько чашек кофе ты сегодня выпил? Сколько сигарет выкурил? Неужели не чувствуешь, какая вонь стоит в комнате? Хоть бы проветривал ее иногда! Здесь как в проверочной камере Контроля за загрязнением воздуха! Что с тобой происходит, Эллери?

– Ну, – начал Эллери, – я…

– Ты же знаешь, как вечерами я всегда жду возвращения домой! А вместо того чтобы встретить меня как следует, ты рассчитываешь, что я принесу тебе готовенький сюжет для книги!

Эллери усмехнулся:

– Отлично, папа! А я сначала подумал, что ты говоришь серьезно.

– Серьезно? – переспросил инспектор. Сняв и отшвырнув пальто, он подбежал к письменному столу и склонился вперед, выпятив подбородок, так что Эллери мог разглядеть каждый волосок в его седых усах. – Я покажу вам, насколько я серьезен, мистер Квин! Я хочу, чтобы вы немедленно убрались отсюда!

– Что? – удивился Эллери.

– Убирайся! Иди куда угодно и сделай что-нибудь! Ты называешь себя писателем? Отлично! Тогда вообрази, чем может заняться человеческое существо, уходи отсюда и займись этим! И поскорее, Эллери, а то я за себя не ручаюсь!

Выплеснув запасы отцовского беспокойства, инспектор подобрал пальто и вышел из кабинета, продолжая что-то бормотать себе под нос. Эллери, наблюдавший за ним с круглыми глазами и открытым ртом – короче говоря, с лицом идиота, страдающего аденоидами, – почесал небритую щеку и снова сел, постепенно обретая осмысленное выражение лица.

* * *

Спустя сутки инспектор Ричард Квин из Главного полицейского управления, держа на одной руке пальто и сжимая в другой ключи, снова стоял в дверях кабинета сына, глядя сквозь голубоватый дым на его безвольно обмякшую фигуру и небритые щеки. Эллери, казалось, спал.

Инспектор вздохнул. У него прошел еще один рабочий день, а у Эллери…

– По-прежнему работаешь как проклятый, сынок? – с усмешкой осведомился старик.

Однако с этого момента все пошло по-другому. Приподняв веки, Эллери вскочил со стула.

– Я нашел это, папа! – крикнул он.

Инспектор отступил на шаг, словно то, что нашел его сын, было заразным.

– Что именно? – спросил он.

Эллери ткнул в его сторону длинным указательным пальцем.

– Вчера вечером ты был прав, папа, и в то же время не прав. А я оказался не прав во всех отношениях. Мне казалось, что я должен ждать, пока что-нибудь произойдет, а потом начать писать. Но это профессиональная слепота! Все, что от меня требовалось, – это понять, почему я не могу писать. И сегодня я это понял!

– Вот как? – осторожно осведомился инспектор.

– Моя беда в том, – заявил Эллери, забирая у отца пальто и шляпу и усаживая его в кресло у камина, – что у меня одновременное мышление.

– В самом деле?

– Конечно! Я всегда писал о делах, над которыми в то время работал или которыми занимался ты, – короче говоря, о чем-то реальном. Но времена меняются, старина!

Эллери шагал взад-вперед и потирал руки. Он напоминал бойскаута, добывающего огонь. Затем он поднял наконец пальто и шляпу инспектора, которые до этого бросил на ковер.

– Можешь называть это законом Эллери! От одной книги до следующей… Да что я говорю? От одного до другого они меняются так быстро, что не успеваешь это заметить. Ты понимаешь мою мысль, папа?

– Нет, – ответил инспектор.

– Ну, смотри! – воскликнул Эллери. – Что происходит с лифтерами?

– С кем? – недоуменно переспросил его отец.

– С лифтерами. Я скажу тебе, что с ними происходит. Они исчезают – вот и все. Или возьми театр. Посмотри, во что превратились спектакли. Десятисекундные сцены. Реплики состоят из существительных и прилагательных, глаголы отсутствуют. Актеры передвигают декорации, а рабочие сцены – играют. Некоторые из персонажей бродят среди публики. Ни занавеса, ни огней рампы, ничего от вчерашнего театра! Все другое, неожиданное и намеренно мистифицирующее – не в смысле загадки, которую нужно разгадать, а в том смысле, что, придя домой и засыпая в постели, ты продолжаешь ломать голову над тем, что все это означало. Господи, да взять хотя бы твое пальто! – Эллери вывернул пальто наизнанку и отыскал ярлычок. – Вот! Дакрон и орлон с подкладкой из нейлона! Держу пари, папа, ты думал, что носишь пальто из овчины, а оно изготовлено из угля, воды и воздуха! – Громко расхохотавшись, Эллери отнес пальто и шляпу инспектора в прихожую и оттуда крикнул: – Нет-нет, папа, оставайся на месте. Я сам все приготовлю!

– Что? – простонал инспектор.

– Выпивку.

Эллери побежал на кухню. Инспектор устало откинулся в кресле. Он вздрогнул и открыл глаза, когда его сын пронесся мимо него к бару в углу.

– Да, сэр, меня подвело одновременное мышление, – продолжал Эллери, вынимая из ниши стальной молоток для льда и тут же ударив им по большому пальцу. – Черт! – Он более тщательно нацелился на обернутые в полотно кубики льда. – Не хочу говорить высокопарно, папа, но иногда я чувствовал, что образую в некотором роде естественное равновесие…

– Что-что?

– Ну, что я существовал потому, что существовали преступники определенного рода. Я делал свое дело, потому что такой преступник делал свое. Он был… – Эллери помедлил, – он был игроком на другой стороне.

– На другой стороне? – Инспектор облизнул губы, наблюдая за сыном, хлопочущим возле бара.

– Да. Я утратил способность писать, потому что игрока на другой стороне больше не существует. – Эллери прищурился, глядя на бутылочную этикетку. – Время смело его прочь и меня вместе с ним. Я имею в виду, прежнего меня. Ты понимаешь, о чем я?

– Нет, – буркнул инспектор, – но продолжай.

– Закон, на страже которого ты стоишь, папа, теперь располагает арсеналом средств, достойным любого чародея. Одна пылинка – и тебе известны вес, рост, привычки и образование преступника. Полицейская наука сегодня занята тем, что делает необычное обычным – широко внедряет моментальную связь, электронные приборы для подслушивания, консультации светил психиатрии, картотеки с отпечатками пальцев людей, еще не совершивших никакого преступления… – Он протянул отцу стакан с долгожданной выпивкой, которую тот проглотил залпом. – Даже на телевидении все чудеса совершаются при помощи дозиметров, полиграфов и тому подобных приборов, которые умудряются правильно использовать. – Эллери опустился на диван со стаканом в руке. – Какой же шанс остается мне с моими старомодными чудесами? В реальном мире все стало настолько чудесным, что для них уже нет места. Я не могу быть умнее бинарного компьютера или обыграть в шахматы электронного противника. Твое здоровье!

Он выпил, и старик выпил тоже, не сводя обеспокоенного взгляда с лица сына.

Эллери поставил стакан на кофейный столик.

– Но теперь, зная причину творческого истощения, я также знаю, что с этим делать.

– Знаешь?

– Да.

– И что же?

– Я больше не буду заниматься делами – ни моими, ни твоими, ничьими. С расследованием преступлений покончено. Теперь я буду черпать сюжеты для книг только отсюда. – Он постучал по своему лбу. – Это должно быть нечто совершенно новое – не знаю, что именно, но оно придет.

– Значит, – промолвил старик после небольшой паузы, – больше никаких дел?

– Никаких.

– Скверно.

Эллери умолк, пытаясь поймать ускользнувшую мысль.

Подняв глаза, он увидел, что отец смотрит на него очень странно. Эллери против воли начал чувствовать себя как человек, который за прошедшие четверть часа пересек мутный поток, шагая по скользким камням.

– Скверно? – повторил Эллери. – Ты сказал – скверно, папа?

– Да, я сказал именно это.

Эллери пожевал нижнюю губу.

– Папа?

– Ну?

– В чем дело?

– О чем ты?

– Черт возьми! – взорвался Эллери. – Вчера вечером ты пилил меня за то, что я поджидаю какое-нибудь происшествие, чтобы начать писать снова. Знаешь, почему ты сорвал на мне свое плохое настроение? Потому что чувствовал себя виноватым, так как не принес домой рассказа об очередном загадочном преступлении! А сегодня, когда я заявил, что отказываюсь от расследований как от основы моих романов, ты вдруг стал скромным и застенчивым. Я ведь плод твоих чресел, папа, и я голодаю! Сознавайся, какую пищу ты принес для меня из города?

Внезапно оба расхохотались. Смех длился недолго, но он достиг того, чего не удалось словам. Инспектор полез в боковой карман.

– Вчера вечером убили одного человека. Убийца неизвестен, как, впрочем, и все остальное.

– Ну?

– Вот это пришло ему по почте перед тем, как его прикончили.

Инспектор вытащил из кармана какой-то предмет и бросил его на стол перед Эллери. Наклонившись вперед и слегка сдвинув брови, Эллери уставился на предложенный ему для обследования предмет.

Это была пятисторонняя белая карточка странной формы, на которой, очевидно при помощи черной штемпельной подушечки, была отпечатана заглавная буква «J».

– Это первая, – сообщил инспектор.

Глава 9
ГАМБИТ Y ПРИНЯТ

– Никогда не видел ничего подобного, – продолжал инспектор Квин. – Я имею в виду этот дом. Там все расположено с такой аккуратностью, как инструменты хирурга перед операцией. Стул в углу, очевидно, устанавливали с помощью треугольника. Большая картина висит в самом центре стены, а по бокам – две маленькие на абсолютно одинаковом от нее расстоянии. В каждом углу ковра неприкрытые кусочки пола отмерены с математической точностью. Исключение составляет только комната секретаря – я не имею в виду, что там беспорядок, но она, по крайней мере, выглядит обитаемой, в отличие от остальных помещений. Ну, ты сам все это увидишь…

Эллери молча рассматривал карточку.

– Зато хозяин и повелитель всего этого великолепия выглядел ужасно, – сообщил старик. – Мне приходилось видеть бедствия, постигшие полквартала, но это было менее кошмарное зрелище, чем тот внутренний двор. Очевидно, это и навело меня на мысль, что дело не совсем обычное – в твоем духе, Эллери. Хозяин лежал в шезлонге, снаружи, возле его безукоризненной столовой. Труп без головы – ее разнесло на мелкие кусочки. Кто-то сбросил на нее двухсотфунтовую гранитную глыбу с башни высотой в сорок футов.

– Ты говоришь о Роберте Йорке из Йорк-Сквера? – внезапно осведомился Эллери.

– Откуда ты знаешь? Ах да, из газет… Да, именно о нем.

Эллери повертел в руках белую карточку.

– Что означает эта буква «J»?

– Спроси что-нибудь полегче, сынок. Во всем Йорк-Сквере нет никаких Джонов, Джеков, Джимов, Джоан и Джонатанов, равно как и Джонсонов, Джексонов или Джимсонов.[12]12
  Имена и фамилии, начинающиеся с буквы «J».


[Закрыть]

Эллери положил карточку на кофейный столик, не сводя с нее глаз.

– Продолжай. Это не мог быть несчастный случай?

– Нет, если только кто-то случайно не отбил всю известку вокруг камня, случайно не сделал в бетоне трещину и так же случайно не подмел всю пыль. Вели находился там с рассвета, а я прибыл чуть позже. Избавиться от пыли после того, как камень столкнули, ни у кого не было времени. Значит, это сделали заранее – возможно, за несколько дней или даже недель. Следовательно, это преднамеренное убийство.

– Но каким образом гранитную глыбу сбросили с башни?

– Сильным толчком. Камень ведь не висел на волоске, Эллери. Это была солидная глыба на плоском основании. Даже без известки она могла бы простоять еще сто лет на одном месте.

– Значит, убийце оставалось только дождаться, когда Роберт Йорк окажется внизу?

– Это и есть самое любопытное. Роберт Йорк «оказывался» там внизу каждый погожий вечер с пятнадцатого мая по первое октября в половине восьмого плюс-минус десять секунд – слышишь, десять секунд! – и оставался там ровно до половины девятого. В дождливые или холодные вечера он лежал на кушетке в своем кабинете. Но так или иначе всегда ложился вздремнуть ровно на час после обеда.

– И все в Йорк-Сквере, конечно, об этом знали?

– Не только в Йорк-Сквере, но и за его пределами, так что отследить всех знавших это не представляется возможным. Роберту Йорку нравилось хвастаться своими устойчивыми привычками и пунктуальностью, в том числе тем, что он может засыпать и просыпаться в точно установленное время.

– Человек-будильник, – усмехнулся Эллери. – Кто имел доступ на башню, папа?

– Все, – проворчал старик. – Наружная дверь ведет прямо на башенную лестницу; есть и внутренняя дверь в нижнем холле между комнатами и кухней.

– Двери держались запертыми?

– Только наружная, но замок там доисторический, и его можно было легко откусить передними зубами.

– Кто был в доме, когда свалилась глыба?

– Никого. Слуга находился в гараже – сливал масло из автомобиля.

– И ничего не видел и не слышал?

– Говорит, что нет. Может быть, так оно и есть. Гараж расположен довольно далеко от террасы, а звук от удара глыбы… ну, естественно, получился приглушенным…

Эллери скорчил гримасу.

– Кто готовил Йорку обед?

– Приходящая экономка, которую зовут миссис Шривер. Она подавала ему обед без четверти семь, потом уносила посуду на кухню и уходила домой.

– Даже не помыв посуду? А, понятно – чтобы не беспокоить хозяина во время вечернего сна.

– Совершенно верно.

Эллери потянул свою нижнюю губу.

– Ты спрашивал у кого-нибудь, насколько крепко спал Йорк?

– А как ты думаешь? Все утверждают, что его нельзя было разбудить, даже поливая из брандспойта, пока он сам не решал проснуться.

Эллери нахмурился.

– Тогда почему экономка не мыла посуду, опасаясь разбудить его величество?

– Я спрашивал ее об этом. Миссис Шривер объяснила, что это вошло у нее в привычку с тех пор, как она начала там работать три года назад и узнала о послеобеденном сне Роберта Йорка. И после этого уже не меняла распорядка.

– Эта миссис Шривер, наверное, большая и сильная женщина?

Инспектор усмехнулся:

– Маленькая и сильная женщина.

Эллери помолчал, глядя в пространство.

– А что собой представляет слуга? – поинтересовался он.

– Уолт? Превосходный кандидат в подозреваемые. В тот день он торчал на башне, подстригая плющ. Говорит, что не обратил внимания на известку под глыбой. Охотно этому верю. Трещины там тонкие и глубокие, под другими глыбами известка тоже не видна. Конечно, Уолт мог столкнуть глыбу, а потом спуститься в гараж. Но это мог сделать кто угодно.

– Кто обнаружил обезглавленный труп? – спросил Эллери.

– Его секретарь – молодой парень по имени Томас Арчер. Он, кажется, приводит в порядок коллекцию марок Йорка – вечером у него было много работы.

– Арчер обедал с Йорком?

– Нет. Раньше он всегда так делал, но миссис Шривер говорит, что в последнее время он обычно питался не дома.

– А в тот вечер?

– В доме Майры Йорк – в юго-восточном углу Йорк-Сквера.

– Почему?

– У Майры есть платная компаньонка, девушка по имени Энн Дру, которая, очевидно, нравится молодому Арчеру. Он обедал с ней на кухне Майры Йорк – сама Майра в это время спала наверху.

– Значит, девушка подтверждает алиби Арчера?

– Они подтверждают алиби друг друга, – поморщился старик, – что мне совсем не нравится. Кстати, сынок, если эта Энн Дру не разгорячит тебе кровь…

– А другие обитатели Йорк-Сквера? – прервал отца Эллери.

– Ну, кузина Эмили говорит, что она сидела дома одна и писала письма. Кузен Персивал также утверждает, что был один у себя и опохмелялся.

– И у слуг такое же несокрушимое алиби?

Старик мрачно кивнул:

– Любой из них мог это сделать.

– Даже абсолютно посторонний, – задумчиво произнес Эллери.

– Теоретически – да. Но я не думаю, что это работа случайного прохожего. Посторонние не станут шататься вокруг Йорк-Сквера часами или даже днями, чтобы улучить время и расковырять известку на одной из башен.

Эллери снова уставился на букву «J» на карточке.

– Газеты сообщают, что смерть Роберта Йорка прибавит каждому из его кузенов примерно по миллиону, когда наступит срок получения наследства. Кстати, когда он наступит?

– Согласно завещанию, через шесть месяцев. Все наследники получают равные доли от состояния Роберта Йорка.

– Старая дурацкая тонтина,[13]13
  Тонтина (по имени итальянского банкира XVII в. Лоренцо Тонти) – финансовое соглашение, участники которого вносят одинаковые вклады, а объединенный капитал достается пережившему остальных.


[Закрыть] – с отвращением проговорил Эллери. – Ты говоришь о завещании Натаниэла Йорка-старшего?

– Да. По завещанию Роберта все его деньги также переходят в общее состояние семьи. Конечно, в сравнении со всей суммой это не так уж много, хотя для нас с тобой было бы настоящим богатством.

Оба немного помолчали.

– Эмили Йорк – аскетичная особа, не так ли? – поинтересовался Эллери. – А Майра – инвалид? Не могу себе представить, чтобы одна из них занялась уменьшением количества наследников. Таким образом, остается Персивал.

Лицо инспектора отразило явную надежду.

– Между нами говоря, сынок, я не возражал бы против такого исхода. Этот тип похож на какой-то мерзкий прыщ!

– Понятно. Но что могло заставить даже такое ничтожество, как Персивал, когда ему вскоре предстоит получить три миллиона долларов, захотеть четвертый?

– Ты что, смеешься?

– Я имею в виду, так захотеть, чтобы совершить убийство.

– Прекрати, Эллери! Сейчас ты начнешь утверждать, что детей приносят аисты. Кроме того, я не сбрасываю со счета обеих кузин.

– По-твоему, Эмили или Майра могли столкнуть двухсотфунтовую каменную глыбу?

– Они могли удалить известку, а остальное поручить какому-нибудь мускулистому парню, заплатив ему.

– На это что-нибудь указывает?

– Дай мне время, – проворчал инспектор. – Но поговорим о мотиве. Возьмем Эмили. Она и в самом деле аскет – аскетичная миллионерша, своего рода фанатичка. Эмили пользуется двумя комнатами своего замка, работает в Доме социальной службы, живет в основном на собственный заработок и жертвует большую часть своего дохода на благотворительные цели. Думаю, что она строит такие же планы и относительно ожидаемых миллионов. Эмили – необычная старая дева, и если произошло что-то, изменяющее каким-то образом распределение этих миллионов, то я не уверен, что она к этому непричастна.

– А Майра? – спросил Эллери.

– Майра выглядит безобидной, – медленно ответил старик. – Может быть, она такая и есть. Майра – немного чокнутая… Она рассеянная, непредсказуемая… – Он покачал головой. – Сам увидишь, Эллери.

– Я еще не знаю… – начал Эллери.

– Да, конечно. Извини, – поспешно перебил его отец. – Я хотел сказать, если ты присоединишься ко мне в охоте на этого убийцу, то увидишь все сам.

Эллери усмехнулся:

– Есть еще кто-нибудь, кто чувствовал бы себя лучше в этом мире без Роберта Йорка?

Старик пожал плечами:

– Насколько мне известно, его никто не любил, но никто и не ненавидел. Молодой Арчер, секретарь Роберта, говорил мне, что его хозяин всегда старался быть справедливым. В меру своих способностей, конечно, которые, по-моему, кроме Арчера, немногие оценивали высоко.

– А что собой представляет Арчер?

– Толковый парень, но с книжным складом ума. Мы интересовались им из-за коллекции марок Роберта Йорка, которую он приводит в порядок. Эмили и Персивал велели ему продолжать этим заниматься, так как коллекция переходит в общее состояние вместе с остальным личным имуществом Роберта…

– Постой! – внезапно остановил инспектора Эллери. – Должно быть, я думал о чем-то другом, когда ты некоторое время назад упомянул об этой коллекции… Ведь Роберт Йорк был одним из самых известных филателистов Нью-Йорка – его коллекция, несомненно, представляет немалую ценность, к которой этот Том Арчер имеет свободный доступ…

– Разумеется, – усмехнулся инспектор. – Он мог засунуть какую-нибудь невзрачную на вид марку в старый конверт и заполучить таким образом восемь-десять тысяч. Потому мы за ним и наблюдаем. Хотя это маловероятно. Такой человек, как Роберт Йорк, который вел учет даже пристежным воротничкам, – представь, Роберт до сих пор их использовал! – не станет разбрасывать редкие марки, как конфетти. Его душеприказчики – кстати, банкиры – имеют список всех марок, когда-либо купленных или проданных Робертом.

– А Арчер выигрывает что-нибудь со смертью Роберта Йорка?

– Насколько я знаю, нет. Ему повысили жалованье примерно неделю назад, когда Роберт официально поручил ему вести дела по содержанию Йорк-Сквера – разумеется, с согласия остальных. Эмили и Персивал, да и Майра, насколько она может соображать, хотят, чтобы Арчер продолжал этим заниматься. Он кажется способным парнем и вроде счастлив на своей работе.

– Счастлив?

– Ты имеешь в виду убийство Роберта? Нет, оно его потрясло. По-моему, Роберт нравился ему больше, чем всем остальным, с кем мы говорили.

– Ладно, продолжай за ним наблюдать, – вздохнул Эллери. – Кто у нас остался? Ах да, Уолт – мастер на все руки. Что ты скажешь о нем?

– Этот тип говорит только тогда, когда к нему обращаются; может выполнять любую ручную работу и, возможно, не так туп, как кажется. Он делает в Йорк-Сквере все, кроме того, чем занимается экономка.

– Ты имеешь в виду эту… как ее?.. миссис Шривер?

Инспектор кивнул.

– Она помогает компаньонке Майры Йорк – Энн Дру – делать генеральную уборку раз в неделю, дважды в неделю приводит в порядок жилище Персивала, каждый день готовила и убирала у Роберта… Ни миссис Шривер, ни Уолт вроде бы ничего не приобрели в связи со смертью Роберта…

– Остается девушка.

– Да, девушка! – Лицо старика прояснилось. – Когда ты ее увидишь, Эл…

– Не надейся подобраться ко мне таким образом, – фыркнул Эллери. Он снова посмотрел на карточку и внезапно поднял взгляд. – Постой-ка! У меня и впрямь заржавели мозги. Когда ты показал мне эту карточку, ты сказал что-то насчет того, что она была первой?

– Сказал, – кивнул инспектор.

Эллери уставился на него.

– Ты имеешь в виду, что была и вторая!

– Разве я не упомянул о ней? – невинно осведомился старик. Пошарив в другом кармане, он извлек оттуда еще одну пятиугольную белую карточку и аккуратно положил ее перед сыном.

На карточке была отпечатана буква «H».