Текст книги "Игрок на другой стороне"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Эллери Квин
«Игрок на другой стороне»

Часть первая
НЕПРАВИЛЬНЫЙ ДЕБЮТ[1]1
  В названиях глав использованы шахматные термины. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]

Глава 1
ГАМБИТ Y

Он писал следующее:

«Дорогой Уолт!

Ты знаешь, кто я такой.

Ты не знаешь, что тебе это известно.

Ты будешь это знать.

Я пишу это, дабы сообщить, что мне-то ведомо, кто ты в действительности. Я знаю опытность твоих рук, знаю, чего стоит твое послушание, знаю, откуда ты явился, что делаешь, о чем думаешь и чего хочешь, знаю твою великую судьбу.

Ты нравишься мне.

».

Уолт стоял на коленях; солнце играло на его спине; острые бронзовые буквы «ТА» отпечатались на его правой штанине, а «РК» – на левой. Он смотрел на свои руки, чья опытность была известна кому-то еще (кому?). Сейчас они приводили в порядок траву вокруг бронзовой мемориальной доски.

Большой и указательный пальцы левой руки нащупали узкую ложбинку, три остальных пальца прижимали срезанные травинки, пока правая рука ловко орудовала серпом, делая края чистыми и опрятными. Знал ли кто-нибудь, что Уолт сам изготовил этот серп с его восхитительными изгибами? Кто мог восхищаться инструментом, кроме его создателя? Было ли этого достаточно?

Очевидно, было. Уолт приподнялся с зубчатых насечек мемориальной доски и опустился на колени под словами «В ПАМЯТЬ», так что маленькая буква «о» оказалась между коленями. Было достаточно знать, что он отлично выполнял свою работу. Настолько отлично, что существование Уолта в Йорк-Сквере с его четырьмя причудливыми замками и уединенным парком казалось подобным заделанной, а потому невидимой трещине в цементе.

Конечно, возможно, что Уолт втайне желал стать известным и прославленным, хотя он и не мог припомнить подобных желаний. Годами он удовлетворялся внутренним ощущением превосходства, спокойный и терпеливый, как куколка. Но теперь…

«Мне-то ведомо, кто ты в действительности… Ты нравишься мне».

Это внушало беспокойство.

Если бы Уолт когда-нибудь читал Бернарда Шоу[2]2
  Шоу, Джордж Бернард (1856–1950) – английский писатель.


[Закрыть] (чего он не делал), то его могла бы удовлетворить фраза: «Когда ты узнаешь что-то, то сначала нередко чувствуешь, как будто что-то потерял». Она придала бы определенность этому беспокойству, странному и тревожному, и успокоила бы тем, что не он один его испытывает. Уолт не сознавал, насколько отчаянно он нуждался в том, чтобы кто-нибудь сказал ему: «Ты нравишься мне».

А теперь, когда эти слова произнесены, он не знал, что с ними делать.

На его опытные руки легла тень. Уолт не поднял глаз – в этом не было необходимости. Он мог увидеть только Роберта Йорка, в черной шляпе, костюме серо-стального цвета, старомодном жилете и сером однотонном галстуке, в очках без оправы на строгом, точно пустая казарменная кровать, лице.

– Доброе утро, Уолт, – вежливо поздоровался Роберт Йорк.

– Доброе утро, мистер Роберт.

Было без семи минут десять – их встречи здесь всегда происходили в это время.

У Йорк-Сквера как будто никогда не было молодости; его небольшой парк, обшарпанные стены маленьких замков, каждый из которых имел сторожевую башню, наверняка выглядели такими же древними, когда каменщики отложили свои мастерки, закончив строительство. Роберт Йорк являл собой во плоти то же самое, что Йорк-Сквер – в камне. Думая о нем как о ребенке, вы представили бы его себе в уменьшенных масштабах, но в тех же черной шляпе, серо-стальном костюме, сером галстуке, старомодном жилете и очках без оправы, из-за которых его лицо с кожей, натянутой как на барабане, казалось при утреннем солнце безглазым. Заставлять Роберта Йорка жить в одном из четырех замков Йорк-Сквера было все равно что заставлять человека ходить на двух ногах, а приказывать ему поддерживать традиции Йорков – все равно что приказывать траве в парке вырастать зеленой. Роберт Йорк и Йорк-Сквер с его парком и замками походили друг на друга старомодностью, предсказуемостью. Пока Уолт аккуратно работал над поросшими травой краями мемориальной доски, Роберт Йорк столь же аккуратно совершал утреннюю прогулку по парку.

Уолт приводил в порядок траву с правой стороны доски. Конечно, не все Йорки были такими. Например, мисс Майра…

Она была моложе Роберта – ей исполнилось сорок четыре. У нее имелся секрет, о котором не упоминали Йорки, но о нем догадывался каждый, кто замечал ее мягкие рассеянные глаза и слегка изогнутые уголки рта. У мисс Майры была секретарша-компаньонка – добрая и красивая девушка по имени Энн Дру, которая прогуливалась с ней сейчас в дальнем конце парка. Поддерживая мисс Майру под руку, Энн Дру старалась приспособиться к ее быстрым неуверенным шажкам.

Крепко сжимая обеими руками маленькую ладошку девушки, мисс Майра каждые десять шагов улыбалась ей, словно говоря: «Я сделала это!» В ответ Энн Дру шептала ей на ухо какие-то поощрения. Уолту нравились и мисс Майра, и девушка, насколько ему вообще кто-то мог нравиться. Когда с Энн Дру заговаривали, она, казалось, сразу же переставала думать о своем и слушала обратившегося к ней. Уолт не сомневался, что больше никто на такое не способен. А мисс Майра Йорк была настолько безобидной, что ее болезнь не имела никакого значения.

Некоторое время Уолт наблюдал за двумя женщинами. Он не кивнул им и не махнул рукой, так как никогда не делал ничего подобного. Потом вернулся к своей работе. Закончив приводить в порядок дерн вокруг доски, он стряхнул землю с коленей, отступил назад и посмотрел на надпись:

«В ПАМЯТЬ

о ЖИВОМ НАТАНИЭЛЕ ЙОРКЕ-МЛАДШЕМ,

родившемся 20 апреля 1924 г.»

«Как и я», – подумал Уолт.

– Уолт?

Он испугался, однако сработал постоянный рефлекс, препятствующий внешним проявлениям страха, удивления и других эмоций. Уолт медленно повернулся. Сзади стояла Эмили Йорк.

Единственное сходство между членами семейства Йорк заключалось в том, что ни один из них не походил на другого. Эмили Йорк была моложе Майры, но выглядела старше. Крепко сложенная, с редкими волосами, выпуклыми голубыми глазами, воинственной складкой рта и натруженными руками, Эмили, вынужденная, подобно своим кузенам, жить в замке, выражала протест против этой ситуации, занимая самую маленькую из комнат для горничных и обставив ее наподобие монашеской кельи ордена траппистов.[3]3
  Трапписты – католический монашеский орден, отличающийся особой строгостью устава.


[Закрыть] Она настояла на том, что будет существовать на собственный заработок, который не превышал заработка работниц, живущих на четвертом этаже дома без лифта. В то время как остальные Йорки наслаждались помощью: Роберт – секретаря-ассистента, Майра – компаньонки, Персивал – уходящей на ночь экономки, которую он делил с Робертом, – Эмили гордилась тем, что может сама себя обслуживать. Тем не менее, постоянные заботы угнетали ее, так как ей то и дело приходилось наклоняться, словно туберозе.

– Отлично, Уолт, – одобрила мисс Эмили, кивнув в сторону обработанной доски. – Вы заботитесь об этом месте, как будто оно принадлежит вам.

Уолт кивнул.

– У меня плохо закрывается мусорное ведро, – продолжала мисс Эмили. – Мне приходится класть на крышку три светских альманаха и словарь, чтобы удерживать его закрытым, и каждый раз поднимать их, когда я хочу что-нибудь выбросить.

– Да, мисс Эмили.

– Оно должно закрываться плотно, чтобы не было мух и микробов. – Мисс Эмили сделала паузу. – Если бы я могла починить крышку сама, то давно бы это сделала.

Уолт сунул руку в левый карман брюк и нащупал ключи.

– Да, мисс Эмили.

– Заранее благодарю вас, Уолт, – промолвила Эмили Йорк.

Без всякого выражения Уолт наблюдал, как Эмили шагает в сторону метро. Затем он подобрал инструменты и отправился чинить мусорное ведро.

* * *

Он снова писал:

«Дорогой Уолт!

Ты столько времени провел в одиночестве, что сам не знаешь, как много хорошего сделал. Я не имею в виду изготовленные тобой вещи, какими бы прекрасными они ни были. Я знаю (а знаешь ли ты?), что ты никому никогда не сказал «сэр». Я знаю, что в своей работе ты добиваешься не просто хороших, а отличных результатов и что ты ремонтируешь мусорное ведро с такой же тщательностью, с какой ремонтировал бы ювелирное изделие.

Не слишком ли хороши подобные качества для той работы, которую тебе приходится выполнять? Очевидно, нет, потому что ты относился бы к любой работе точно так же. Должен ли ты заняться другой работой? Да, должен, и ты ею займешься.

Ты долгое время оставался терпеливым, и был прав. Ты ведь знаешь (не так ли?), что тебе уготована великая судьба и тебя ожидает важная роль в новой жизни, полной блеска и славы.

Люди не создают свою судьбу, а только выполняют предназначенное им. Перед тобой открыта дорога, и ты должен идти по ней. (Впрочем, ты уже это делаешь, следуя прекрасным свойствам своего характера.)

Вскоре тебе будет поручена великая миссия, и ты примешь ее и доведешь до конца. Заверяю тебя, что после этого мир станет лучше.

Написав тебе первое письмо три дня назад, я внимательно наблюдал за тобой. С каждой минутой меня все больше удовлетворяло то, что я избрал именно тебя своим орудием. Вскоре я снова напишу тебе и дам точные указания относительно первой из великих задач, которые я предназначил для тебя.

А пока что пусть никто не знает о том, что твоя судьба наконец явилась к тебе. Уничтожь это и все остальные письма от меня. Сделай это, и ты будешь счастлив.

».

Это письмо, как и предыдущее, было отпечатано на машинке без единой ошибки, на листе школьной бумаги с бледно-голубыми горизонтальными линиями. Дата и обратный адрес отсутствовали. А пришло оно в обычном почтовом конверте, на котором было написано: «Уолту. Йорк-Сквер. Нью-Йорк, штат Нью-Йорк».

Глава 2
ПОЗИЦИИ

– Как поживает твой? – осведомилась Энн Дру.

Юный Том Арчер пожал плечами. У него были печальные, серьезные глаза и такой же печальный, серьезный голос.

– Счастлив, когда думает о своем «Боскоуэне», и мрачен, когда вспоминает про поддельные «два пеноа». – Он усмехнулся. – А как твоя?

– По-прежнему, – ответила девушка. – А что такое «Боскоуэн» и «два пеноа»?

– «Боскоуэн», – торжественно пояснил Том Арчер, – это почтовая марка временного использования, выпущенная в 1846 году почтмейстером из Боскоуэна в Нью-Гэмпшире. Она бледно-голубая и с номиналом в пять центов, но стоит не меньше твоего, а может, и моего годового жалованья. У сэра Роберта из Йорка есть одна такая.

– И он, естественно, счастлив по этому поводу. А что это за «пеноа», которые его огорчают?

Арчер рассмеялся, блеснув отличными зубами.

– «Пеноа» – это голубая почтовая марка, выпущенная в 1848 году на острове Маврикий с изображением головы королевы Виктории и номиналом в два пенса. На одной из гравировальных досок не заметили ошибку, и в слове «пенса» вместо буквы «с» оказалось «о». В тот год было выпущено несколько копий с ошибкой – они отличаются друг от друга различными оттенками голубого цвета, а также плотностью бумаги. Эти марки очень ценные – особенно хорошие отпечатки, – но больше других ценятся самые ранние выпуски синего цвета на плотной желтоватой бумаге. Они стоят дороже «Боскоуэна».

– Продолжай, – попросила Энн, искусно притворяясь заинтересованной.

– Я это и делаю, – ответил юный Арчер. – Пару лет назад Роберт из Йорка напал на след одной из ранних «пеноа». Это оказался великолепный экземпляр, подлинность которого не вызывала сомнений, и сэр Роберт заплатил за него бешеную цену. А позже выяснилось, что ему всучили подделку. Таким же образом одурачили многих почтенных джентльменов. Конечно, он получил деньги назад, но ему нужны не деньги, а подлинный ранний «пеноа», о котором он все еще тоскует.

– Почему?

– Почему? – сурово переспросил Арчер. – Потому что у каждого есть своя недостижимая мечта, даже у людей с одиннадцатью миллионами долларов. Сэр Роберт мечтает заполучить по одному экземпляру каждой из десяти самых ценных марок. Шесть у него уже есть, но все ему никогда не собрать.

– Почему?

– Потому что одну из них – самую редкую марку в мире, знаменитую «Британскую Гвиану номер 13», – мистер Йорк едва ли заполучит в свои жадные маленькие лапки. На свете сохранился только один ее экземпляр.

– Как много ты знаешь! – воскликнула мисс Дру.

– Совсем не так уж много, – откровенно признался Арчер, снова блеснув зубами. – Вот мистер Йорк действительно знает много, что бы ты о нем ни думала. А у меня просто цепкий ум, и, повертевшись почти два года около сэра Роберта, я, естественно, начал разбираться в его увлечениях.

– Неужели тебе нравится годами вертеться около опытного филателиста? – невинно осведомилась мисс Дру.

– Значит, тебя интересуют мои основные принципы?

– О, дорогой, я не хотела…

– Хотела, и не думай это отрицать. Тебе незачем извиняться – это абсолютно естественное любопытство, и я очень рад, что в Йорк-Сквере есть хоть что-то нормальное. Два года назад я и в самом деле хотел получать деньги за то, чтобы вертеться рядом с кем-нибудь, кто что-то знает. Я ведь один из вечных школяров. После колледжа продолжил образование, получил степень магистра и стал работать над докторской диссертацией.

– Я этого не знала, – промолвила девушка.

– А я это и не афишировал, так как не получил докторской степени и вряд ли когда-нибудь получу. Мне хотелось стать доктором философии, но, слава богу, до меня добралась армия.

– Слава богу? – переспросила девушка, так как он произнес эти слова без гнева и иронии.

– По двум причинам, – отозвался Том Арчер. – Во-первых, старая шутка о хирургах, которых сажают управлять танком, так и осталась шуткой. В наши дни армия тратит немало сил, чтобы определить, на что ты способен. Но им не понадобилось много времени, чтобы в отношении меня вынести вердикт: бесполезен. – Он усмехнулся. – Сугубо академическое прошлое, философский склад ума, который нельзя использовать ни в службе информации, ни в разведке. Если бы не армия, я никогда этого не узнал бы и продолжал бы грызть гранит науки всю оставшуюся жизнь.

– А вторая причина?

– Армия научила меня, как поступать человеку с квалификацией «бесполезен». Делай, что тебе говорят, не более и не менее того, никогда не лезь на рожон, и армия позаботится о тебе, не позволив вступить в контакт с реальностью. А что хорошо для армии, – продолжал философ Арчер, – то подходит и для всей жизни. Вечный студент, получающий степень за степенью, может отлично прожить в мире иллюзий.

– Но у него нет армии, которая его кормит, – заметила Энн Дру.

– У меня был дядя, который оставил мне годовой доход. Не такой, чтобы на него шикарно питаться, но, по крайней мере, он позволяет мне не рыться в мусорных ведрах. Что до остального, то я продолжаю получать стипендию. Словом, мне удалось узнать, что я бесполезен и что армия – самая лучшая школа. Ты, конечно, думаешь, что служить у Роберта Йорка секретарем, ассистентом и клерком по филателистическим вопросам – не значит жить в реальном мире, верно?

– Пожалуй, да.

– Ну так теперь я тоже это знаю, – заявил Том Арчер. – А до армии не знал.

– Но если ты теперь это знаешь, – промолвила Энн Дру, – то почему не займешься чем-нибудь другим? Я не должна была спрашивать об этом, но ты сам сказал…

– Возможно, я так и сделаю, причем скорее, чем думаю. Я могу преподавать, хотя мне не хочется этим заниматься. На западе есть школа, где учат обращаться с экскаватором, – я мог бы податься туда… Забавно, как я разболтался, – внезапно усмехнулся молодой человек. – Давай теперь поговорим о тебе.

– Нет!

– Нет?

– Это… не так интересно, – с трудом произнесла Энн Дру.

– Давай попробуем. Ты уже около пяти месяцев заботишься о бедной Майре Йорк…

– Которая очень счастлива, несмотря на твои прилагательные.

Том вскинул голову.

– А я-то думал, мы условились, что лучше жить в реальном мире!

– Только не для Майры Йорк, – возразила Энн Дру.

– Ловко, – заметил Том Арчер. – Я хочу поговорить о тебе, а ты постоянно переводишь разговор на других. Ладно, я скажу о тебе сам. Ты смышленая и очень хорошенькая девушка. Тебя где-то откопала наша любезная, склонная к благотворительности Эмили Йорк, и с тех пор ты стала в некотором роде бездомной.

– Мне это не нравится, – заметила Энн, кисло улыбнувшись.

– Кое-кто из моих лучших друзей тоже бездомные. Временно.

– По-моему, ты мне тоже не очень нравишься.

– О, только не пытайся не любить меня – это еще никому не удавалось. – Том сделал паузу и быстро кивнул. – Ты ведь совсем меня не понимаешь, верно?

– Вовсе нет, – возразила Энн. – Мой отец был очень похож на тебя.

– Это хорошее предзнаменование, – усмехнулся Том. – Доктор Фрейд[4]4
  Фрейд, Зигмунд (1856–1939) – австрийский психолог, основатель психоанализа.


[Закрыть] утверждает, что… – И тут даже при тусклом свете он увидел, что сейчас не время для шуток. – Прости. Что-нибудь не так?

– Он умер, – промолвила девушка. Последовала длительная пауза, во время которой Энн словно перелистывала невидимую книгу.

– Папа обладал блестящим умом, – наконец заговорила она, – но он был абсолютно непрактичным и… ну, просто не мог справиться с обстоятельствами. Я заботилась о нем как могла. А после его смерти мне стало не о ком заботиться, кроме себя… – На сей раз паузу, казалось, заполнили непроизнесенные слова, потому что девушка продолжила, как будто не переставала говорить: – Мисс Эмили нашла меня и привела сюда.

– И тебе здесь нравится, – закончил Арчер.

Энн посмотрела на дом Персивала Йорка, затем на три таких же здания рядом.

– Мне нравится жить рядом с большими деньгами. Нравится чувство, что здесь ничего не изменится и никому не грозит нужда… – Она вздрогнула. – Прости. Я не должна была так говорить. Получилось, будто я завидую…

– Я очень рад, – отозвался Том, и девушка почувствовала, что он впервые говорит по-настоящему серьезно. – Все эти люди: бедная мисс Майра, делающая добро мисс Эмили (а она и впрямь делает добро – я это не отрицаю), сэр Роберт с его драгоценными кусочками бумаги и этот Персивал… – последнее имя он произнес как ругательство, не добавляя к нему никаких прилагательных, – представляют собой лабораторные образцы имущих. Мы, неимущие, склонны им завидовать, а почему бы и нет? Ведь трудно заставить себя чувствовать, что они заслужили то, что имеют, когда мы отлично знаем, что все это заслуживаем мы, а не они.

Энн засмеялась, чего ее собеседник не мог добиться, будучи несерьезным.

– Это звучит почти что разумно… О боже!

Восклицание было вызвано такси, остановившимся перед маленьким замком Персивала Йорка. Из него вылез Персивал, который, заплатив шоферу, помог сойти на тротуар роскошной блондинке. Автомобиль двинулся дальше, и в тусклом свете Энн и Том увидели женские икры, испытывающие на прочность обтягивающий их нейлон, каблуки, слишком высокие для скорости, навязанной Персивалом их обладательнице, пальто из черной синтетики, слишком блестящей, чтобы сойти за подлинный каракуль, и, наконец, копну волос, казалось сошедших с прядильной машины.

– Ты считаешь, – осведомилась Энн, и в ее голосе послышались язвительные нотки, – что заслуживаешь все, что имеет он?

– Моя скромность, – ответил Том Арчер, глядя вслед платиновой блондинке, которая вошла в замок в сопровождении его хозяина, – удерживает меня от уверенности, что я заслужил эту часть его владений. Должен заметить, Энн Дру, что ты злая, как кошка.

– Верно, – согласилась Энн. – Это иногда освежает, не так ли? Ай!

Ее пальцы впились в предплечье Арчера.

– Боже! – прошептал молодой человек. – Сколько времени он здесь находится?

– Кто? Где? – Мягкий испуганный голос девушки пробудил и в нем чувство страха.

– Да это же… – И Арчер рявкнул: – Уолт! Какого дьявола вы здесь делаете?

– Мистер Роберт послал меня за вами, – откликнулся Уолт бесцветным голосом.

– А мистер Йорк сказал, что ему нужно?

– Нет, просто велел найти вас, так как ему попались «Сибеки».

– Ему попались «Сибеки»! – простонал Арчер. – Передайте ему, что я сейчас приду.

Энн отпустила его руку и полезла в сумочку.

– Подождите. – Уолт остановился. – Я была на почте перед самым закрытием, и мне передали вот это для вас. – Она протянула письмо.

Уолт молча взял его и, держа обеими руками, зашагал в сторону замка Роберта Йорка. У него была странная походка – не шаркающая, потому что он шел бесшумно, и не раскачивающаяся, так как он держался прямо, а скользящая, словно его ноги двигались по рельсам.

– Ползет, как змея, – буркнул Арчер.

– И сколько же он здесь торчал?

– Понятия не имею.

– Может быть, недолго. – Энн глубоко дышала, как будто ей некоторое время приходилось сдерживать дыхание. – И он не змея.

– Во всяком случае, похож на нее.

– Чем?

– Не знаю, – огрызнулся Арчер. – Похож, и все тут!

– Дело в его глазах, – промолвила девушка. – Заметил, какие они круглые? Это создает иллюзию глупости.

– Иллюзия тут ни при чем. Мозги у него в запястьях, а нервы – в руках. Никогда не видел, чтобы этот зомби сердился, боялся или волновался. – Помолчав, Том Арчер добавил более мягко: – Неужели мы должны столько времени говорить об Уолте?

– Конечно нет, – согласилась Энн Дру. – Что такое «Сибеки»?

– О господи, «Сибеки»! У меня нет времени рассказывать тебе эту печальную историю – меня ждет сэр Роберт. Запомни этот исторический момент, девочка! Ты ведь знаешь, что сэру Роберту звонят из военно-морской обсерватории узнать, который час, и что даже звезды сверяют с ним свой курс?

– Я знаю, что он очень пунктуален, – осторожно ответила Энн.

– Мы начинаем и кончаем работу всегда в строго определенное время. А сейчас Роберт Йорк впервые вызывает меня после работы! Значит, это и в самом деле «Сибеки».

Дружески махнув рукой, Том Арчер поспешил на другую сторону улицы к замку Роберта Йорка.

Энн Дру постояла, глядя ему вслед, потом качнула головой. Возможно, это означало удивление.