Текст книги "Последний удар"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8
Шестой вечер: понедельник, 30 декабря 1929 года
В которой с преподобным мистером Гардинером происходит нецерковное приключение, «Дом Фримена» шатается, а молодой Джон идет спать с кнутом

В понедельник утром мистер Гардинер спускался по лестнице с таким же тяжелым сердцем, как его походка. Начиная с ночи перед Рождеством, старый священник спал плохо, но его усталость в основном была душевной. События в доме Крейга вызывали у него растущие дурные предчувствия, и каждую ночь в постели он горячо молился о том, чтобы каким-то чудом они получили веселое и безобидное объяснение. Мертвеца в библиотеке он решительно изгнал из своих мыслей. Уладить это дело мог только Господь Бог, а мистер Гардинер в глубине души понимал, что ему нечего рассчитывать на Второе пришествие.

Усматривая в своей озадаченности некий грех, по крайней мере нетвердость в вере, мистер Гардинер решил этим утром умерщвлять плоть и отказаться от завтрака. Избегая столовой, откуда доносились голоса, старый джентльмен пересек гостиную и потихоньку вошел в библиотеку. Он решил написать длинное послание епископу. Такие действия епископ самолично рекомендовал отставным священникам в часы испытаний и сомнений, ибо разве не сказано в Евангелии от Иоанна, глава 10, стих 11: «Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец»?

Поэтому мистер Гардинер сел за стол, открыл письменный несессер, который прихватил с собой, отвинтил колпачок авторучки, – сколько проповедей вышло из-под этого затупившегося пера! – помолился об указаниях свыше и начал писать.

Как долго он писал, мистер Гардинер сам не знал. Он смутно ощущал, что люди проходят через гостиную, но потом осознал, что шаги, голоса и смех давно прекратились. Должно быть, все вышли из дома или разошлись по своим комнатам, подумал старый джентльмен и начал читать написанное, беззвучно шевеля губами.

В этот момент из гостиной до него донеслись два голоса. Они не были громкими – мистер Гардинер едва ли бы их услышал, если бы не мертвая тишина. Один голос принадлежал маленькому человечку с большой, наполовину лысой головой – мистеру Фримену, издателю, а другой – Джону. Разговор казался деловым и, судя по приглушенным голосам, конфиденциальным. Мистер Гардинер хотел подойти к двери и дать знать о своем присутствии, но побоялся смутить беседующих, особенно робкого мистера Фримена. Он решил оставаться на месте, не пытаясь удерживаться от естественных движений, но и не привлекая к себе внимание. Возможно, один из них увидит его через дверной проем.

Но внезапно мистера Гардинера обуяла горячая надежда, что этого не произойдет. Ибо деловой разговор начал приобретать зловещее звучание.

Джон вел себя скверно. Он стал напоминать, что издательская фирма «Дом Фримена» была основана его, Джона Себастьяна, отцом и Артуром Крейгом и что, хотя Артур Крейг по своей воле продал фирму «Себастьян и Крейг» после безвременной кончины Джона Себастьяна-старшего, Джон, его сын, давно считал эту продажу пятном на памяти отца и годами думал о том, как «исправить содеянное». Сейчас он, кажется, понял, как это можно сделать. 6 января 1930 года он, Джон, вступает во владение отцовским капиталом, будет обладать миллионами и сможет выкупить назад издательский дом.

Все это было сказано насмешливым тоном, который очень не понравился мистеру Гардинеру.

Голос мистера Фримена звучал неуверенно, как будто он надеялся, что молодой человек просто шутит. Но его тон издателю тоже явно не нравился.

Последовала пауза, словно мистер Фримен размышлял, а Джон ждал. Затем мистер Гардинер услышал, как старший собеседник промолвил с нервным смешком:

– На какой-то момент, Джон, я подумал, что ты говоришь серьезно.

– И были абсолютно правы.

Во время очередной интерлюдии мистер Гардинер пытался забыть слова и то, как они были произнесены. Но это ему не удалось.

– Я... я не знаю, что сказать, Джон, – послышался голос мистера Фримена. – Если это серьезное предложение «Дому Фримена», я тронут, тем более что ты руководствуешься сыновними чувствами. Но «Дом Фримена» не продается.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Конечно, уверен! – ответил уязвленный издатель. – Что за вопрос?

– Мистер Фримен, мне нужно это издательство, и вы продадите мне его или контрольный пакет акций, что практически то же самое. Я не собираюсь вас грабить и заплачу за предприятие столько, сколько оно стоит. Но вы должны понять, что выбора у вас нет. Выбирать буду я.

– Джон, ты либо морочишь мне голову, либо... либо тяжело болен, – беспомощно произнес бедный мистер Фримен. – Но если ты говоришь серьезно, я отвечу так же. К первоначальной продаже издательства я не имел никакого отношения. Она явилась результатом трагической гибели твоего отца и, насколько я понимаю, чувства Крейга, что он не сможет продолжать бизнес в одиночку. С тех пор фирма не раз переходила из рук в руки. Я всего лишь теперешний ее владелец, но вложил в нее много труда, Джон, сделав ее, возможно, лучшим из небольших издательств Нью-Йорка. А теперь ты заявляешь, что хочешь отобрать ее у меня. Я мог бы спросить, по какому праву, но не собираюсь этого делать. Я только задам тебе прямой вопрос и хочу получить на него прямой ответ без всяких детских уверток. Ты сказал, что у меня нет выбора. Каким же образом ты намерен заставить меня продать издательство?

Голос мистера Фримена становился все тверже, и мистер Гардинер ощутил желание крикнуть «Браво!». Но он продолжал сидеть за столом, напрягая слух.

– С помощью вашего отца, – сказал Джон Себастьян.

– Моего отца? – ошеломленно переспросил издатель.

– Я бы хотел, чтобы вы проявили благоразумие, – печально промолвил молодой голос. – Мне это нравится не больше вашего. Не вынуждайте меня прибегать к подобным мерам, мистер Фримен.

Из гостиной донеслось бессвязное бормотание, а затем удар кулаком по подлокотнику кресла.

– Какая... какая наглость! При чем тут мой отец? Зачем тебе втягивать больного старика, которого ты даже не знаешь, в этот кошмар?

– Он стар, не так ли? Уже за семьдесят... Ладно, мистер Фримен, вы сами напросились. Когда я решил выкупить издательство, то знал, что мне придется подыскать аргументы посильнее денег. Говоря откровенно, я начал наводить справки и, так как не смог раскопать ничего о вас лично, занялся вашей семьей. Ваш отец – иммигрант в этой стране, не так ли?

– Ну и что? – отозвался мистер Фримен.

Сердце мистера Гардинера обливалось за него кровью.

– Ортодоксальный еврей из Германии, покинувший страну еще при кайзере под вымышленным именем, так как у него были серьезные неприятности с тогдашним имперским правительством.

– Кто вам это рассказал? – прошипел издатель. – Какой иуда?

– Полагаю, он опасался, что его здесь не примут, и дал ложные показания американским иммиграционным властям, а потом боялся обращаться с просьбой о предоставлении гражданства. Ваш отец все еще германский подданный, и, если привлечь к этому внимание иммиграционных служб, его запросто могут депортировать в Германию, несмотря на возраст.

– Это невозможно! – в ужасе воскликнул мистер Фримен. – Ему семьдесят четыре года! Это было бы равнозначно смертному приговору! Говорю вам, они никогда этого не сделают!

– Предпочитаете рискнуть или продать мне «Дом Фримена»? – вежливо осведомился Джон Себастьян.

Последовала долгая пауза.

Затем мистер Гардинер услышал дрожащий голос издателя:

– Я предоставлю тебе партнерство, и ступай к дьяволу со своими деньгами.

– Но я не хочу партнерства, мистер Фримен. Мне нужно издательство моего отца.

– Это невыносимо! Ты безумец... параноик... Нет, я на это не соглашусь!

– Подумайте как следует, мистер Фримен. Время у вас есть. Вы пробудете здесь минимум еще неделю...

– Еще неделю? – Фримен дико расхохотался. – По-твоему, после этого я смогу остаться здесь даже на час? Я немедленно уезжаю!

– Боюсь, у лейтенанта Луриа свое мнение на этот счет. Вы забыли, что здесь произошло убийство и что вам запрещено покидать дом, как одному из подозреваемых?

Мистер Гардинер услышал, как Джон вышел из гостиной.

Он представил себе сидящего там издателя, уставившегося вслед питомцу хозяина дома, беспомощно стискивая руки, с гневом и страхом в душе. Мистер Гардинер был готов заплакать.

Вскоре он услышал негромкие шаги бедняги, покидающего комнату.

* * *

Мистер Гардинер нашел Расти в старом каретном сарае. Она прижималась к Джону на пыльном переднем сиденье древних саней, жадно внимая молодому монстру, читающему стихи. Оба сидели спиной к старому джентльмену, который, таким образом, мог какое-то время оставаться незамеченным. Стихи представляли собой весьма изысканную любовную лирику, и по самодовольному тону, которым Джон читал их, мистер Гардинер понял, что они принадлежат его перу. Расти, которую священник видел в профиль, жадно впитывала стихи, приоткрыв рот.

Мистер Гардинер собрался с духом и кашлянул. Ему пришлось повторить кашель, чтобы его услышали.

– О, мистер Гардинер! – воскликнула Расти, тряхнув рыжей шевелюрой. – Послушайте стихи Джона! Они великолепны!

– Привет, ваше преподобие, – кратко поздоровался Джон.

– Значит, я помешал. Прошу прощения. – Тем не менее, мистер Гардинер не двинулся с места.

– Насколько я понимаю, мое присутствие нежелательно, – сказал Джон.

– Я проявил небрежность, – объяснил нисколько не смущенный мистер Гардинер. – Учитывая близость свадьбы, мне следовало побеседовать с Расти. Конечно, если ты предпочитаешь, чтобы я это отложил...

– Проклятие! Ладно, только поскорее. – Джон спрыгнул с саней и вышел.

– Не обращайте внимания на Джона, – смущенно засмеялась Расти. – Вы ведь знаете, в каком напряжении он пребывает последние дни. Хотите сесть рядом со мной?

Мистер Гардинер проворно забрался в сани, взял Расти за руку и улыбнулся ей.

– Вот мы наконец наедине, дорогая, как сказал паук мухе. – Это была его стандартная острота в подобных ситуациях. Затем его большой нос напрягся у ноздрей, когда он приготовился сказать то, что собирался.

В этот момент Расти слегка вздрогнула от обуревающей ее радости.

– О, мистер Гардинер, я так полна счастья, что могу лопнуть! Даже то, что здесь произошло, не может этого испортить.

Священник молчал. В Первой книге Царств, глава 2, стих 25, сказано: «Если согрешит человек против человека, то помолятся о нем Богу», но в Евангелии от Матфея, глава 7, стих 1, говорится: «Не судите, да не судимы будете».

– Ты очень любишь Джона? – с беспокойством спросил мистер Гардинер.

– О да!

– А Джон любит тебя?

Расти засмеялась:

– Пусть только попробует не любить!

Но мистер Гардинер не улыбнулся.

– Значит, дорогая моя, ты не сомневаешься ни в себе, ни в нем?

Расти заколебалась, и у мистера Гардинера появилась надежда. Но она задумчиво промолвила:

– Пожалуй, нет. Признаюсь, что последние дни я беспокоилась. Джон иногда вел себя... ну... как другой человек. Но во всем виновата эта неразбериха. Его нельзя винить. Он чувствует свою ответственность, пригласив всех сюда... а тут убийство и эти жуткие рождественские посылки.

– Расти. – Старый священник прочистил горло. – Предположим, ты бы открыла, что Джон не таков, каким ты его считаешь. Ты все равно вышла бы за него?

– Вы очень милый. – Расти сжала его руку. – Но я не могу ответить на такой вопрос, мистер Гардинер. Это нереально. Джон не может быть не таким, каким я его знаю. Тогда он не был бы моим Джоном. Не могу себе представить, чтобы я за него не вышла.

Мистер Гардинер поцеловал ее в лоб.

– В таком случае мы больше не будем говорить об этом, – сказал он.

* * *

«Не будем говорить с тобой, бедное дитя, – думал мистер Гардинер, идя назад к дому. – Но я не могу так это оставить».

Старый джентльмен искал Оливетт Браун, не в надежде, а из чувства долга. Он хорошо знал мать Расти – каменистый, почти бесплодный виноградник, в котором безуспешно трудился много лет. Мистер Гардинер давно оставил попытки изгнать из нее одержимость спиритуалистическим вздором, не имеющим ничего общего с подлинной духовностью. Ему часто казалось, что Оливетт Браун не верит и в половину той чепухи, которую сама же проповедует. Для мистера Гардинера это было еще большим грехом, чем пристрастие к магии. Почтенная дама представлялась ему сосудом, не только лишенным милосердия, но и полным лицемерия.

Он обнаружил ее в кухне гадающей миссис Дженсен на чайных листьях.

– Оливетт, – резко сказал мистер Гардинер, – я бы очень хотел поговорить с вами наедине.

– А я как раз собиралась помочь Мейбл с постелями. – Миссис Дженсен поспешно удалилась.

Мистер Гардинер сел по другую сторону стола с фарфоровой крышкой.

– Собираетесь снова распекать меня? – кокетливо осведомилась миссис Браун.

– Нет. Я собираюсь спросить, что вы думаете о вашем будущем зяте.

– О Джоне? – оживилась миссис Браун. – Такой милый мальчик! Я так счастлива за мою Расти!

– Предположим, Оливетт, – продолжал мистер Гардинер, – вы бы обнаружили, что Джон не такой, каким кажется. Были бы вы по-прежнему счастливы за вашу Расти?

– Ну конечно! Вы ведь не считаете меня настолько глупой, чтобы верить, будто период любовного сюсюканья может длиться долго? Я помню мистера Брауна... – Мать Расти фыркнула при этом воспоминании. – Разумеется, Джон не такой, каким кажется. Как и любой мужчина, когда он ухаживает за девушкой.

– Предположим, – настаивал мистер Гардинер, – вы бы узнали, что он бесчестен.

– Чушь, – отмахнулась миссис Браун. – В каких делах Джон может быть бесчестным? Безусловно, не в материальных, а если в каких-то других, то я не настолько мудра, чтобы судить его.

«Не судите», – с тоской подумал мистер Гардинер. Потом он вспомнил о способности дьявола искажать Писание и выпрямился.

– Я не вчера родилась, – продолжала миссис Браун, – да и вы тоже, несмотря на все ваше простодушие. В мужчине меня ничто бы не удивило. Но Джон молод, красив, очарователен, талантлив и скоро станет очень богатым, поэтому, мистер Гардинер, что бы вы ни говорили, я бы предпочла этого не слышать. Думаю, я бы умерла, если бы этот брак не состоялся.

– Неужели вы не страшитесь зла, Оливетт? – Мистер Гардинер со вздохом поднялся и отправился на поиски Артура Крейга, который с самого начала был его единственной реальной надеждой.

* * *

– Вы уверены, мистер Гардинер, что все правильно поняли? – допытывался Крейг.

– Абсолютно уверен, мистер Крейг.

– Но это так не похоже на Джона! Конечно, он часто говорил о своем отце и об издательстве, но я никогда не слышал, чтобы он выражал желание вернуть его.

– Могу лишь передать вам то, что слышал я.

– Шантажировать Дэна Фримена... – Крейг потянул себя за бороду. – Не могу в это поверить!

Мистер Гардинер встал.

– Понимаю и искренне сожалею. Но я считал своим долгом...

– Нет-нет, пожалуйста, сядьте. – Крепкие пальцы Крейга схватили священника за руку. – Мальчик, которого я вырастил... считал, что знаю вдоль и поперек... в чьей порядочности мог бы поклясться... Как мне обратиться к нему с такими обвинениями, мистер Гардинер? Что сказать?

– «Ибо от избытка сердца говорят уста его»[61]61
  Евангелие от Луки, 6:45.


[Закрыть], – процитировал мистер Гардинер. – Скажите то, что думаете. Мальчик любит и уважает вас. Он должен вас выслушать.

– Вы думаете? Знаю ли я его по-настоящему? Последние дни мне иногда казалось... – Крейг внезапно поднялся и обратился к огню в камине: – Я пытался поддерживать хоть какое-то равновесие среди... не знаю чего. Чего-то ужасного. – Он повернулся, и сердце мистера Гардинера сжалось от сострадания. – Что происходит в моем доме? – крикнул бородач. – Что мне делать? Как с этим справиться?

Мистер Гардинер коснулся его плеча.

– В последний вечер Своей земной жизни, как рассказывает Марк, Иисус поднялся «на гору Елеонскую... в селение, называемое Гефсимания... и начал ужасаться и тосковать»[62]62
  Евангелие от Марка, 14:26, 32, 33.


[Закрыть]. Гефсимания – арамейское слово, означающее «масличный пресс», и там сердце Иисуса, как оливы, давшие имя этому месту, было терзаемо и давимо. Но он нашел в себе силы сказать: «Но не чего Я хочу, а чего Ты»[63]63
  Евангелие от Марка, 14:36.


[Закрыть]. – Старый священник улыбнулся. – Я знаю, что это звучит старомодно, мистер Крейг, но имейте веру, и вы узрите путь ваш.

Однако, покинув Артура Крейга, мистер Гардинер перестал улыбаться. Он думал о том, что полстолетия проповедовал веру с удручающе малым результатом. Старый джентльмен не сомневался, что истинная вера творит чудеса, но она встречалась так редко! А в этой проблеме решающую роль могло сыграть время.

Мистер Гардинер тяжко вздохнул. Иногда необходимо воздавать кесарю то, что не является кесаревым[64]64
  В Евангелии рассказывается, как фарисеи, пытаясь поймать Иисуса на слове, спросили, позволительно ли давать подать кесарю. Иисус потребовал показать динарий, которым платится подать, и спросил, чьи на нем изображение и надпись. Получив в ответ: «Кесаря», Он сказал «Итак, отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу» (Евангели от Матфея, 22:15-22).


[Закрыть]. Он нашел Эллери и рассказал ему об ультиматуме Джона мистеру Фримену.

Эллери внимательно выслушал.

– Благодарю вас, мистер Гардинер. Я рад, что вы сообщили мне это. Все начинает соответствовать. По крайней мере один фрагмент...

– Соответствовать чему, мистер Квин? – Священник был озадачен выражением радости, почти что алчности на лице Эллери.

– Я еще не уверен. Пока я больше ничего не скажу.

Ошеломленный мистер Гардинер удалился в свою комнату.

* * *

Миссис Дженсен подала обед рано.

– В понедельник вечером мистер Крейг любит слушать радио – что происходит с Рокси и так далее. По правде говоря, я бы сама хотела послушать. – В ее комнате стоял старый детекторный приемник, который она постоянно разбирала и собирала снова.

Поэтому в половине восьмого все собрались в гостиной, покорно слушая по радио «Рокси и его банду». В половине девятого Крейг переключил радио на другой канал, где передавали «Эй и Пи Джипсиз».

– Надеюсь, ты не возражаешь, Мариус. Я знаю, что это вполне традиционная музыка, но мне она нравится.

– А что плохого в традиционности, дядя Артур? – осведомилась Эллен. – Они играют произведения знакомые всем, и играют превосходно. Не понимаю, почему нужно извиняться, если тебе нравится то же, что и множеству других людей, даже если кучка снобов смотрит на тебя с усмешкой. – И она метнула презрительный взгляд в сторону Эллери.

– Вы имеете в виду меня, наставник? – отозвался Эллери.

– После этого, – вмешался Мариус, – кому может хватить тщеславия отказаться слушать этот schmaltz[65]65
  Буквально – жир, сало (нем., идиш). В переносном смысле – сентиментальная, слащавая музыка.


[Закрыть]?

Вечер был не из лучших. Во всем ощущалось скрытое напряжение. К Мариусу вернулось дурное расположение духа, Джон казался рассеянным, Валентина – недовольной, доктор Дарк – угрюмым, миссис Браун – ворчливой, мистер Гардинер – расстроенным, Крейг – подавленным, Эллен – раздражительной, Расти – беспокойной, а Фримен – бестелесным духом, плавающим в едком эфире на какой-то другой планете.

В одиннадцать кто-то включил новости, посреди которых Фримен поднялся и сказал:

– Везде ничего, кроме неприятностей. Прошу прощения, но я пойду спать. – И он вышел.

Остальные обсуждали новости – «алкогольный» патруль береговой охраны США убил трех контрабандистов и захватил их судно с грузом на миллион долларов; в Индии Махатма Ганди призывал к «гражданскому неповиновению» британской администрации, – когда издатель появился вновь и сообщил:

– Я только что нашел это в моей комнате.

Он продемонстрировал маленький рождественский пакет в красно-зеленой фольге с позолоченной лентой и открыткой с Санта-Клаусом.

Эллери взял его у Фримена.

– Адресовано, разумеется, тебе, Джон. Ты позволишь?

Джон засмеялся. Мистеру Гардинеру почудились в этом смехе злые издевательские нотки, которые он слышал утром из тех же уст. Странный мальчик, подумал он. Слишком многогранный...

Бледный издатель вовсе не смотрел на Джона. Он сел в стороне от остальных, внимательно наблюдая за ними.

Артур Крейг жевал прядь своей бороды, бросая беглые взгляды на своего подопечного, словно видел его первый раз в подлинном свете. Потом он взял себя в руки и выпрямился, глядя, как Эллери вскрывает пакет.

Внутри, на предмете в красной папиросной бумаге, лежала белая карточка с отпечатанным текстом. Эллери вынул ее из коробки и лишенным эмоций голосом прочитал стишок:

На шестой же вечер Святок

Шлет любовь твоя в подарок

Кожаный плетеный к н у т.

В него немалый вложен труд.

Маленький кнут из плотной кожи со сравнительно длинной плетью выглядел зловеще. Кнут для лилипутов...

– Это миниатюрная копия настоящего кнута, – сказала Расти, обследуя его, – но не знаю какого. Возможно, бычий кнут, но не типа южноафриканского шамбока. Может быть, он южноамериканского происхождения.

– Бычий или человечий? – громко спросил Дэн З. Фримен.

Расти казалась озадаченной.

– О чем вы, мистер Фримен?

– Я просто подумал, что мой день рождения 3 марта и, судя по вашему зодиакальному подарку, попадает под знак Рыб, – сказал издатель. – Вы наш астролог, миссис Браун, освежите мою память. Какова традиционная интерпретация знака Рыб?

Мать Расти с подозрением уставилась на него.

– Это символ уз.

– Рабства, – с улыбкой кивнул Фримен. – До сегодняшнего утра я не верил во влияние созвездий. – И он посмотрел в упор на Джона Себастьяна. Но Джон грыз большой палец, уставясь в пол.

– Еще один?

Все с облегчением повернулись. В дверях холла стоял сержант Дивоу.

Эллери молча забрал у Расти миниатюрный кнут и вручил его полицейскому вместе с белой карточкой. Сержант поскреб подбородок и вышел. Вскоре они услышали, как Дивоу звонит по телефону. Вернувшись, сержант передал кнут и карточку Эллери.

– Лейтенант сказал, чтобы вы за ними присматривали, мистер Квин.

– Нет, думаю, этот подарок Джон хотел бы хранить у себя. – Эллери сделал паузу. – Что скажешь, Джон?

Джон взял кнут и стал вертеть его в руках.

– Да, – промолвил Дэн З. Фримен, все еще держась на заднем плане. – Это выглядит вполне естественно.

– Естественно? – Молодой поэт впервые посмотрел на издателя. – Что вы имеете в виду, мистер Фримен?

– Только не говори мне, что у тебя очередной приступ амнезии, – сказал Фримен.

– Не знаю, о чем вы. – Глаза Джона сверкнули. – Я иду спать.

– Джон... – начала Расти.

Но он быстро поцеловал ее и вышел. Только теперь Эллери осознал, что еще не обследовал оборотную сторону карточки, и перевернул ее. Но другая сторона была пуста.