Текст книги "Последний удар"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Слава богу! – сказала миссис Холл и предалась материнским обязанностям с бодростью, побудившей доктора весело напевать себе под нос, когда он трясся в своих санях по дорогам Нижнего Уэстчестера.

Доктор зарегистрировал роды в мэрии Маунт-Кидрона, предусмотрительно дождавшись, пока он не помог появиться на свет еще семи младенцам в городе и в окрестностях. Делающий записи клерк был глух и наполовину слеп. За свой сорокапятилетний стаж он внес столько новорожденных в увесистый гроссбух, что перестал запоминать какие-либо подробности.

– Теперь мы защищены, – сообщил жене доктор Холл.

– От чего, Корнелиус?

Он пожал плечами.

– Кто знает?

* * *

Это произошло в том году, когда родился Эллери Квин и ровно за четверть века до того, как он согласился посетить необычную рождественскую вечеринку в Олдервуде, Штат Нью-Йорк.

Книга вторая
«ТАЙНА ИСЧЕЗНУВШЕЙ ШЛЯПЫ»[3]3
  Первый роман Эллери Квина.


[Закрыть] ЭЛЛЕРИ КВИНА

Эта «проблема дедукции» представляет двух новых детективов – отца и сына Квинов. Один – добродушный любитель нюхать табак, другой – книжный червь.

Оба довольно симпатичны, хотя их диалоги несколько вычурны... Несмотря на незначительные дефекты... эта работа покажется добросовестной тем, кто любит «честные» детективные истории.

«Субботнее литературное обозрение», 12 октября 1929 г.

Глава 2
Вторник, 24 декабря 1929 года
В которой Эллери прибывает на рождественские каникулы в сельском Уэстчестере, а Джон Себастьян намекает на грядущие события

О том, как молод был Эллери, можно судить по тому факту, что он всерьез воспринимал рецензии на его книгу. От хвалебных он раздувался, а от ругательных съеживался. Отзывы о «Тайне исчезнувшей шляпы» в целом были обнадеживающими, но ложка дегтя в «Субботнем литературном обозрении» ранила его достаточно глубоко. Признание всего лишь добросовестности уязвляло, фраза про «книжного червя» терзала душу, а обвинение в вычурности просто возмущало. В первенце молодого автора всегда столько простодушной невинности, что ругать его – преступление против самой природы.

Но все это было в прошлом. Книгу опубликовали в середине августа, а рецензии – в середине октября, так что к середине декабря Эллери успел о них забыть. В те дни он обладал свойственной молодости эластичной уверенностью в своих силах, которая могла растягиваться и напрягаться, но никогда не лопалась, поэтому он принял приглашение Артура Б. Крейга погостить от Рождества до начала Нового года – посланное задолго до Дня благодарения[4]4
  День благодарения – праздник в память первых колонистов Массачусетса, отмечаемый в США в последний четверг ноября.


[Закрыть] – без всякого удивления, как если бы он уже был признанным автором. Эллери бы сильно расстроился, поняв, что его пригласили скорее как «персонаж», чем как свежую литературную знаменитость, но, к счастью, он об этом никогда не узнал.

С Артуром Б. Крейгом его связывал только Джон Себастьян – подопечный Крейга и знакомый Эллери. Молодой Себастьян проживал в квартире в Гринвич-Виллидж, и Эллери познакомился с ним на тамошних званых вечерах – литературных и художественных. Присущая обоим дерзость помогла им сблизиться. Себастьян был поэтом-любителем, обладавшим колоссальным обаянием и, как подозревал Эллери, некоторым талантом. Не вполне относясь к «потерянному поколению» Ф. Скотта Фицджеральда, он принадлежал к байроническому типу с пронизывающим взглядом и длинными волосами, тогда модному среди нью-йоркской богемы. Себастьян всегда говорил о своем богатом опекуне с циничной привязанностью и насмешливой покровительственностью, которые молодежь приберегает для снисходительных к ним лиц пожилого возраста.

Артур Бенджамин Крейг был типографом по профессии и подлинным художником в оформлении и производстве прекрасных книг, возвысившим свое ремесло до статуса искусства. Помимо связи Крейга с молодым Себастьяном и того, что его типография печатает престижные книги, выпускаемые издателем Эллери Дэном З. Фрименом, Эллери ничего о нем не знал.

Эллери принял приглашение Крейга, подчиняясь импульсу, но перед Рождеством ему пришло в голову, что он оставляет отца в одиночестве на праздники. Эллери предложил отправить Крейгу свои извинения и сожаления, но инспектор Квин не пожелал и слышать о сыновнем жертвоприношении.

– В деле об убийстве Арнольда Ротстайна появился новый след, так что до Нового года я буду занят, – заверил он Эллери. – Поезжай в Олдервуд и развлекайся, сынок. Только поосторожнее с самогоном.

– Судя по словам Джона, – усмехнулся Эллери, – там с большей вероятностью можно рассчитывать на шампанское высшего качества и отборный скотч.

Вид у инспектора был скептический.

– Газеты предсказывают снежное Рождество, – с беспокойством сказал он. – Когда ты выезжаешь?

– Во вторник после полудня.

– В понедельник обещают снегопад, а во вторник – метель. Может, тебе лучше поехать поездом?

– Старина «дюзи» никогда еще меня не подводил. – «Дюзенберг» Эллери был не модным патрицианским таун-кабриолетом, а открытой моделью 1924 года, изрядно потрепанной ста тридцатью тысячами миль пробега, но Эллери был привязан к нему, как к старой, но все еще годной к службе верховой лошади. – Кроме того, папа, я купил набор новых цепей «Уид Америкен». Так что с нами все будет в порядке.

В соответствии с прогнозом метель началась рано утром во вторник, 24 декабря. К полудню, когда Эллери отправился в путь, улицы покрывала белая пелена.

В гараже на Западной Восемьдесят седьмой улице ему установили верх и боковые занавески, так что он был защищен от снега, но даже старая енотовая шуба и меховые наушники не спасали от сильного северо-восточного ветра, который дул сквозь занавески, как будто они были сделаны из марли. К тому времени, когда Эллери добрался до парковой дороги на границе округа Уэстчестер, он чувствовал себя как сибирский мамонт, замурованный в ледяной глыбе. Ему пришлось остановиться у закусочной в Маунт-Кидроне, где он тайком добавил в чашку кофе бренди из своей серебряной фляжки. В Мамаронеке и Уайт-Плейнсе Эллери останавливался снова, чтобы погреться, а когда он пересек Уайт-Плейнс и поехал на северо-запад по дороге в Олдервуд, фляжка опустела. В Олдервуд он прибыл в приятном нейтральном состоянии полульда-полупламени.

Расположенный в сорока милях от Нью-Йорка, Олдервуд представлял собой зеленый город, состоящий из скромного вида жилых построек с населением в шесть тысяч человек и маленького делового района с заснеженными лампочками рождественской иллюминации на главной улице и поблескивающими от мороза витринами магазинов, в которых виднелись Санта-Клаусы. Дом Крейга, как выяснил Эллери, находился на северной окраине, и он обнаружил его после долгих поисков, включающих всего две поездки по проселочным дорогам, которые вели в никуда.

Дом оказался неуклюжим сооружением, расползающимся в разные стороны, с двумя этажами и мансардой настолько широкой, что она выглядела насаженной на гигантский пик. Эллери узнал в нем героический образец треугольной американской деревянной архитектуры 80-х годов прошлого века. Выходящие на дорогу два огромных эркера, один над другим, на темной боковой стене придавали зданию современный вид. Вход находился под прямым углом от дороги, предваряясь большим открытым крыльцом с грубыми каменными колоннами. Весь монстр буквально зарос кустарником, словно Старый мореход[5]5
  Персонаж поэмы английского поэта Сэмюэла Тейлора Колриджа (1772–1834) «Сказание о Старом мореходе».


[Закрыть] с голуэйской[6]6
  Голуэй – графство на западе Ирландии.


[Закрыть] бородой, поднятый на гребень волны заснеженных лужаек.

Возможно, в этом было повинно приятное тепло, вызванное бренди, но Эллери, ведя «дюзенберг» по подъездной аллее, испытывал странное чувство, будто он едет в карете к особняку в елизаветинской Англии. Эллери бы не удивился, если бы его приветствовали лакеи в герцогских ливреях и париках и хозяин в отделанных кружевами камзоле и панталонах. Он уже представлял себе огромные поленья в очаге, каменные полы с тростниковыми циновками, огромных собак, рвущих на части оленину, и, конечно, разнообразные пунши в оловянных кружках.

Эллери даже начал насвистывать «Зеленые рукава»[7]7
  «Зеленые рукава» – популярная английская песня XVI в.


[Закрыть].

Когда он затормозил у крыльца, то увидел там высокую стройную фигуру Джона Себастьяна и нечто среднее между президентом Гувером и Генрихом VIII – человека-гору с квадратным бородатым лицом, курящего трубку и приветливо улыбающегося.

– Ты все-таки приехал! – воскликнул молодой Себастьян, прыгая в снег и хватая Эллери за руку. – Не беспокойся насчет багажа и машины. Артур, это Эллери Квин, истребитель драконов и великий ум. А его отец – настоящий живой полицейский инспектор.

– И добродушный любитель нюхать табак, не забывай об этом, – слегка заплетающимся языком отозвался Эллери. – Мистер Крейг, я польщен, признателен, обледенен и раздавлен, – добавил он, потирая правую руку.

Пожатие Артура Крейга соответствовало его габаритам и не было ослаблено шестьюдесятью тремя годами. Светлые волосы и борода были по-прежнему густыми, а темные глаза на массивном лице – такими же живыми, как у его подопечного, но в них светились терпение и великодушие, отсутствующие, по мнению Эллери, у Джона и, коли на то пошло, у Генриха VIII.

– Истинный образ отца, – серьезно сказал Джон. – Эта рука ставила меня на место с тех пор, когда я еще ходил в коротких штанишках.

– Боюсь, с сомнительным результатом, – усмехнулся Крейг. – Добро пожаловать, мистер Квин. Не знаю, почему вы чувствуете себя польщенным и признательным, но обледенение мы быстро устраним. Фелтон, позаботьтесь о чемодане и автомобиле мистера Квина. – Мускулистый слуга в черном костюме и галстуке-бабочке скользнул к машине. – Пунши уже на огне.

Их действительно подали в оловянных кружках. Эллери не удивился, оказавшись в огромном «феодальном» зале с дубовыми панелями, балками на потолке, обитыми медью ларями и камином от пола до потолка.

– Чудесное место для рождественских каникул, Джон, – с энтузиазмом заметил он, следуя за Фелтоном наверх в компании друга и ароматной оловянной кружки. – Я почти слышу, как сэр Эндрю Эгьючик кричит сэру Тоби: «Устроим мы какой-нибудь праздник?»

– А старый Белч кричит в ответ: «Что же другого нам делать? Разве мы не рождены под Тельцом?»[8]8
  Шекспир У. «Двенадцатая ночь, или Как вам угодно». Перевод М.Лозинского.


[Закрыть]

– Я – Близнецы.

– Цитируя старую нудную леди, с которой ты скоро познакомишься, «по звездам их узнаете их»[9]9
  Перифраз слов Христа из Нагорной проповеди: «По плодам их узнаете их» (Евангелие от Матфея, 7:16).


[Закрыть]. – Себастьян обнял Эллери за плечи. – Честно, я рад тебя видеть, ищейка! Вечеринка будет клевая!

– Только, пожалуйста, никаких убийств!

– Черт возьми, придется изменить повестку дня! Вот твоя обитель, Эллери. Если что нужно, звони Фелтону. Когда распакуешь вещи, сразу спускайся. А пока что хочу кое-что тебе презентовать.

– Сейчас? Не рановато ли?

– Презентовать в смысле представить. «Кое-что» зовут Расти Браун, которую я больше не могу от тебя скрывать.

– Расти Браун? Звучит как бейсболист.

– Боже упаси. Мы ведь добрые друзья, верно? Так что руки прочь, Эллери. Comprends?[10]10
  Понятно? (фр.)


[Закрыть]

– Я что, похож на бабника?

– В том, что касается моих чувств к мисс Браун, любое существо в брюках является бабником, пока оно не докажет обратное. – Джон Себастьян просунул темноволосую голову в дверь. – Между прочим, не заблудись по дороге вниз. В старом особняке более тридцати комнат в разных крыльях, половиной из которых никогда не пользовались. В детстве у меня здесь было больше тайников, чем у братьев Джеймс[11]11
  Джеймс, Джесси (1847–1882) и его брат Генри – легендарные бандиты Дикого Запада.


[Закрыть]. Если ты потеряешься в одном из них, мы можем не найти тебя до самого Крещения. Поторопись, хорошо?

* * *

Эллери легко понял, что имел в виду Джон Себастьян. Расти Браун обладала тем, что английская писательница Элинор Глин именовала «это» вкупе с достаточным количеством блеска и энергии, изящной округлой фигуркой, детским личиком, ямочками на щеках и огненно-рыжими волосами, коротко подстриженными по последней моде. Ее одежду отличала изящная небрежность, а в ушах поблескивали бросающиеся в глаза серьги, очевидно, из сварной стали. Она удивительно походила на Клару Боу[12]12
  Боу, Клара (1905–1965) – американская актриса.


[Закрыть], но ее зеленые глаза смотрели прямо, а твердое рукопожатие сразу понравилось Эллери. Расти была талантливым дизайнером костюмных украшений, тканей, обоев и тому подобного. Ей было не более двадцати четырех лет, как и ее жениху, но она уже открыла магазин на Мэдисон-авеню, и «Творения Расти Браун» начинали упоминаться в «Нью-Йоркер» в разделе «Разговоры в городе», пользуясь популярностью у обитателей Парк-авеню.

– Значит, вы тот самый подающий надежды автор, которого так расхваливал нам Джон, – сказала Расти. Голос у нее был четкий и ясный, как ее глаза. – Он даже заставил меня прочитать вашу книгу.

– Такому гамбиту я так и не научился противостоять, – отозвался Эллери. – Возникает естественный вопрос: понравилась ли она вам?

– Мне она показалась ужасно умной.

– Похоже, я замечаю червоточину в плоде.

– Ну, может быть, слишком умной. – Расти продемонстрировала свои простодушные ямочки. – Можно сказать, не по годам.

– Следи за этой девушкой, Эллери, – с обожанием произнес Джон. – Она умеет пускать кровь.

– Я уже кровоточу, – простонал Эллери.

– Быть молодым – не преступление, мистер Квин, – заметила Расти. – Преступление – показывать это.

– Я практически гемофилик, – сказал Эллери. – А эта достопочтенная леди – мать мисс Браун?

Миссис Браун выглядела как Расти в кривом зеркале парка аттракционов – с хитрыми зелеными глазами, плохими зубами и некогда рыжими, а ныне розовато-серыми волосами. От нее, как от Медузы[13]13
  Медуза – в греческой мифологии одна из сестер-горгон, чей взгляд обращал в камень.


[Закрыть], исходила почти ощутимая аура напряженности. Эллери сразу же определил в ней женщину, помешанную на чем-то до фанатизма. Она оказалась ревностной поклонницей астрологии и оккультизма, а также медиумом-любителем. Звали ее Оливетт.

– Ваш знак – Близнецы, не так ли, мистер Квин? – тут же осведомилась миссис Браун.

– Вы правы.

– Разумеется. Близнецы управляют интеллектом, а Джон говорит, что вы до ужаса интеллектуальны.

– Мама хотя и медиум, но не брезгует предварительной информацией, – сухо сказала Расти. – Дорогой, можно мне еще пунша?

– А эта молодая леди, мистер Квин, – представил Артур Крейг, – моя племянница Эллен, приехавшая из Уэлсли на каникулы. – Его лапа погладила маленькую изящную ручку. – Эллен, Джон и «Эй-Би-Си пресс» – три моих стимула к существованию. Я отметил их все моими выходными данными.

– Это издание поистине роскошно, мистер Крейг, – заметил Эллери. – Вы вырастили и эту очаровательную особу?

– Отец Эллен умер вскоре после ее рождения – он был моим единственным братом. Естественно, Эллен и ее мать переехали ко мне. У Марши было слабое здоровье, и она не могла одна воспитывать ребенка. Потом Марша тоже умерла, а я заменил Эллен отца и мать.

– Единственная в мире бородатая мать. – Эллен Крейг потянула дядю за бороду. – И уникальная во всех прочих отношениях. Вы намерены смотреть на меня свысока, мистер Квин, из-за того, что я все еще не получила диплом?

– Моя восторженная характеристика обусловлена фактами, мисс Крейг. Когда Уэлсли с сожалением расстанется с вами?

– В июне.

– Я буду там, – галантно заявил мистер Квин.

Эллен засмеялась. У нее был очень приятный смех – женственный, музыкальный и искренний. Это была высокая светловолосая девушка с тонким угловатым личиком. Эллери быстро понял, что в мисс Крейг таится немало сокровищ, и почувствовал охоту к раскопкам.

Поэтому, когда Расти и Джон отошли высматривать других ожидаемых гостей, а Крейг добродушно позволил миссис Браун увести себя для чтения гороскопа, Эллери осведомился:

– Вы не возражаете остаться в моем обществе, мисс Крейг?

– Открою вам секрет, мистер Квин. Я безнадежно влюблена в вас с тех пор, как прочла вашу книгу.

– Слава богу, что вы не считаете меня не по годам умным. – Эллери с тревогой добавил: – Вам уже исполнился двадцать один год?

Эллен рассмеялась.

– В апреле будет двадцать два.

– Тогда давайте отыщем уютное местечко у камина или еще где-нибудь, – с энтузиазмом предложил мистер Квин, – и продолжим эту увлекательную беседу.

* * *

Большой зеленый «Мармон-8» с трудом ехал по главной улице Олдервуда сквозь усиливающийся снегопад. На шинах не было цепей, а девушка за рулем вела машину крайне небрежно, заставляя своего спутника дергаться на краю сиденья.

– Ради бога, Валентина, следи за дорогой!

– Сочиняй свою симфоническую поэму, Мариус, – отозвалась девушка. – Я довезу тебя целым и невредимым.

– Самое лучшее, что ты можешь сделать, – это остановиться у гаража и надеть цепи.

– Расслабься, мы почти приехали.

Валентина Уоррен была капризной и страстной девицей, имеющей за плечами груз в виде больших театральных ролей в летнем репертуаре и маленьких – на Бродвее. Тайком она копировала внешность и манеру Джоан Крофорд и фильм «Неукротимая»[14]14
  Крофорд, Джоан (1904–1977) – американская актриса. Фильм «Неукротимая» с ее участием вышел в 1929 г.


[Закрыть] смотрела пять раз. Перебраться в Голливуд было для нее крестовым походом, а стать знаменитой кинозвездой – Святым Граалем[15]15
  Святой Грааль – согласно средневековой легенде, чаша, из которой Христос пил на Тайной вечере, и куда Иосиф Аримафейский собрал последние капли Его крови; объект поисков Рыцарей Круглого Стола.


[Закрыть].

Для поездки Валентина надела наимоднейшее (согласно журналу «Вог») зимнее спортивное облачение – лыжный костюм, состоящий из обшитых галуном норвежских брюк, ярко-зеленой фуфайки из шелковистого сукна и берета такого же цвета. Поверх она надела тяжелое зеленое пальто-пелерину с меховыми манжетами и воротником. Валентина предпочитала зеленый цвет, так как в сочетании с ее золотистыми волосами и белым, как мел, лицом он придавал ей облик героини греческой трагедии (какой она ее себе представляла). Чтобы рассердить Валентину, было достаточно назвать ее «забавной», поскольку серьезность была для нее идентична славе.

Если эпическая мрачность не была присуща мисс Уоррен, она до краев наполняла Мариуса Карло – молодого человека испано-итальянского происхождения с примесью ирландской крови, с душой столь же темной и шероховатой, как его кожа. Романтичный и впечатлительный, страдающий от своих физических недостатков, он был склонен к самоуничижению и говорил о себе с сарказмом.

Карло был весьма одаренным композитором, хотя и не обладавшим яркой индивидуальностью: в его музыке ощущалось воздействие Стравинского и Хиндемита. Недавно он попал под влияние австрийского модерниста Арнольда Шёнберга и начал сочинять лаконичную атональную музыку в его стиле, которую никто не желал слушать, кроме восторженной клики поэтов, художников и музыкантов из Гринвич-Виллидж, прилепившейся к нему, как плесень. На хлеб насущный Карло зарабатывал игрой на альте в симфоническом оркестре Вальтера Дамроша, чью игру вся страна слушала по Эн-би-си каждую субботу в девять вечера. Это был его крест, и, получив приглашение провести рождественские каникулы в Олдервуде, он ухватился за эту возможность и сообщил в канцелярию оркестра Дамроша, что заболел двухсторонней пневмонией.

– Пусть играют своего чертова Чайковского без меня, – заявил Карло друзьям, добавив с надеждой: – Может быть, меня уволят.

Карло родился с плоскостопием обеих ног и до сих пор был вынужден носить в обуви тяжелые супинаторы, затруднявшие походку, особенно при спешке.

– Мариус Краб – это я, – с горечью признавал он.

Валентина благополучно преодолела обледенелую главную улицу и повернула «мармон» к северной окраине города.

– Не знаешь, Мариус, что там готовится? – внезапно спросила она.

– Где именно?

– В доме, куда мы едем? Что там будет за сборище?

– Откуда мне знать? Дни, когда я пользовался доверием Джона, канули в песках времени.

– Не строй из себя Эдипа[16]16
  Эдип – в греческой мифологии царь Фив, сам того не подозревая, убивший отца и женившийся на собственной матери.


[Закрыть]. Ты знаешь, что я имею в виду. Джон что-то готовит, но что?

– Спроси у него. – Мариус уставился на заснеженную дорогу. – Надеюсь, пойло там сносное.

– Он делал какие-то таинственные намеки, – задумчиво промолвила Валентина. – На что-то важное, что должно произойти после Нового года. Интересно, что это?

Молодой человек показал зубы в подобии усмешки.

– Может, тебе лучше не знать.

– О чем ты?

– Помедленнее, черт возьми!

– Ладно. Мариус, что тебе известно?

– Ты видела Расти в последние недели?

Актриса казалась удивленной.

– Последний раз мы виделись перед Днем благодарения.

– Плутовка вся сверкает, особенно безымянный палец левой руки.

– Они помолвлены?! – воскликнула Валентина.

– По их словам, это символ дружбы. Безделушка в четыре карата.

– Думаешь, что когда мы туда доберемся...

– С Джоном возможно все, даже брак. – Мариус пожал плечами. – Кисмет[17]17
  Судьба (перс.).


[Закрыть]. Чему быть, того не миновать.

– Перестань. Я этому не верю.

– Вот как?

Валентина сверкнула на своего спутника фиолетовыми глазами, потом вновь перевела взгляд на дорогу.

– Этого можно избежать, – тихо произнесла она. – Знаешь, Мариус, ты мог бы помочь мне. Мы могли бы помочь друг другу.

Карло сердито посмотрел на нее и неожиданно рассмеялся:

– Вот стерва! Ты обо всем догадалась. Я и не думал, что это заметно.

– Ты согласен, Мариус?

Несколько секунд Карло молчал, затем пробормотал:

– Почему бы и нет? – И он поглубже закутался в пальто и шарф.

* * *

– Метель продолжается, – сообщил Эллери, когда он и Эллен остановились в прихожей, стряхивая снег с ботинок.

– И становится все темнее и холоднее, – добавила Эллен. – Чудесное начало для Рождества!

– Присаживайтесь к огню, – пригласил их Крейг. – Эллен, у тебя замерзли руки.

– Зато посмотри на огонь в ее глазах, – усмехнулся Джон Себастьян. Он исполнял обязанности бармена в отсутствие Фелтона, который поехал на железнодорожную станцию в «пирлессе» Крейга. – Выпьешь коктейль, сестренка?

– С удовольствием!

– А ты, Эллери?

– Конечно. Скольких еще гостей вы ожидаете?

– Четверых. Еще коктейль, Мариус?

– Спасибо, – отозвался Мариус Карло.

– Я за них не волнуюсь, – сказал Крейг. – Дэн Фримен и Роланд Пейн ведут машину по очереди, а «линкольн» Дэна проедет где угодно и при любой погоде. Сэм Дарк живет в другом конце Олдервуда. А если мистер Гардинер едет поездом...

– Надеюсь, поезда из Нью-Йорка еще курсируют, – промолвила Расти. – Будет жаль, если славный старикан пропустит вечеринку, верно, дорогой?

– Я бы перерезал себе горло. – Джон проиллюстрировал намерение указательным пальцем. – Выпьешь, Вэл?

– Не сейчас. – Валентина повернулась к Расти. – Зачем вам священник? Вы двое что-то замышляете?

Расти засмеялась.

– Всему свое время, ребята, – сказал Джон. – Дайка я тебе подолью, Эллери...

– Достаточно... Мистер Крейг, вы сказали, что ждете мистера Фримена? Дэна З. Фримена?

– Да, мистер Квин.

– «Буду... возвещать все чудеса Твои»[18]18
  Псалтырь, 9:2.


[Закрыть]. Как вам удалось уговорить Фримена приехать на каникулы? Он один из самых нелюдимых типов, каких я когда-либо встречал. Дело в том, что он мой издатель.

– Знаю, – улыбнулся Крейг.

– Тогда хоть у двоих найдется что-то общее, – буркнул Мариус Карло, глядя в стакан. – Вы можете пожаловаться Фримену на скверную рекламу вашей книги, Квин, а он – рассказать вам, как быстро расходятся по-настоящему хорошие книги в его списке.

– Право, Мариус... – обескураженно начал Эллери.

– Не возражайте ему, Эллери, – сказала Расти. – Мариус презирает все, что, по его мнению, не является высоким искусством.

– Особенно скверное искусство, – уточнил Мариус.

– И особенно если оно приносит деньги, – фыркнула Эллен.

– Заткнись, Мариус! – приказала Валентина. – Не верьте ни единому его слову, Эллери. Его просто гложет зависть. Он считает вашу книгу merveilleuse[19]19
  Чудесная (фр.).


[Закрыть].

– Думаю, нам лучше сменить тему, – весело сказал Эллери, при этом с интересом взглянув на Мариуса. – Могу я спросить, мистер Крейг, кто такой Роланд Пейн?

– Мой поверенный и старый друг. – Крейг тоже разглядывал молодого музыканта. – А Сэм Дарк был нашим семейным врачом с тех пор, как приехал в Олдервуд. А, миссис Браун! Мы ждали, что вы к нам присоединитесь.

– Я просматривала ваш гороскоп, мистер Крейг, – отозвалась мать Расти, – и, кажется, допустила маленькую ошибку. Положение Юпитера – восходящее.

– Очевидно, я должен испытать облегчение, – улыбнулся Крейг. – Мартини, миссис Браун?

– Обожаю мартини! Знаете, в можжевельнике таится колоссальный смысл. Никогда не срезайте куст можжевельника в Уэльсе – умрете через год.

– Выпейте джин, который в наши дни якобы делают из можжевельника, – сказал Джон, – и вы умрете гораздо быстрее.

– Он также лечит змеиные укусы и укрепляет глазной нерв, миссис Браун, – серьезно заметил Эллери.

– В самом деле, мистер Квин? Я этого не знала. Джон, кажется, Расти говорила, что ожидаются еще гости?

– Четверо, мамаша Браун.

– Ну, тогда нас будет двенадцать. Какое облегчение, Джон! Представь себе, что было бы, если бы ты пригласил еще одного! – Она глотнула мартини и вздрогнула – Эллери не мог определить, от напитка или от ужасного предположения.

– Двенадцать? – Мариус Карло протянул пустой стакан. – Вы не считаете слуг, мадам.

– Слуг? – рассеянно переспросила миссис Браун.

– Когда не считают слуг, наступает...

– ...революция. Мы об этом знаем, Мариус, – раздраженно прервала его Валентина. Она вскинула голову. – Ну, Джонни, выкладывай свой большой секрет.

Себастьян засмеялся.

– Во-первых, через две недели у меня день рождения – 6 января. Очень надеюсь, вы все погостите до тех пор.

– Почему?

– По четырем причинам. – Джон наслаждался своей тайной. – Сразу после полуночи 5 января в моей жизни должны произойти четыре важных события. – Он с усмешкой отмахнулся от дальнейших вопросов. – Подождите, пока прибудут остальные.

– Но я уже прибыл, – послышался в дверях высокий мужской голос. – Так что можно начинать праздник.

– Сэм! – Крейг радостно поспешил навстречу гостю. – Вижу, добрался благополучно. Мейбл, возьми вещи доктора Дарка. – Горничная Крейга, румяная ирландская девушка, поспешила к вновь прибывшему, который приветствовал ее, ущипнув за щеку. Хихикнув, Мейбл забрала у доктора Дарка меховую шапку, пальто и галоши и скрылась вместе с ними. – Кажется, Сэм, ты незнаком с миссис Браун...

Доктор Сэм Дарк был полным мужчиной, почти таким же крупным, как Артур Крейг, и даже еще шире. Его рыжеватые волосы торчали на голове, как гусарский кивер. Он бы выглядел нелепо, если бы не умные, проницательные глаза. На нем плохо был выглаженный костюм из голубого сержа; одна пуговица на манжете висела на нитке. Но его надежность и солидность понравились Эллери с первого взгляда.

– Ты договорился, что останешься на неделю? – спросил Крейг, когда доктор Дарк уселся у камина со стаканом в руке. – Ответ должен был быть утвердительным.

– Холлис и Бернстайн меня подменят, – кивнул толстый доктор. – Уже давным-давно я не наслаждался семейным Рождеством. Скажу тебе, как один старый холостяк другому, Артур, тебе повезло больше, чем мне. Эллен, Джон, я пью за связующий турникет... то есть жгут, и давайте не будем говорить глупости, что кровь гуще, чем вода! – Он сделал геркулесовский глоток.

– Вы не присутствовали при появлении Джона на свет, доктор? – До Эллери дошли слухи о какой-то интересной истории, связанной с рождением Джона Себастьяна.

– Нет, – ответил доктор Дарк. – Джон поступил ко мне, можно сказать, post uterum[20]20
  После рождения (лат.).


[Закрыть].

– В возрасте шести недель – не так ли, доктор Сэм?

– Семи, – поправил Крейг своего подопечного. – Понимаете, мистер Квин, родители Джона умерли в 1905 году с промежутком в несколько дней. Клер и Джон – Джона назвали в честь отца – возвращались на автомобиле из Нью-Йорка в Рай во время сильного снегопада и попали в катастрофу около Маунт-Кидрона. Авария спровоцировала преждевременные роды, и Клер умерла той же ночью. Джон скончался от полученных повреждений менее чем через неделю. Перед смертью он назначил меня опекуном ребенка – Джон-младший был их первенцем, и никаких родственников с отцовской или материнской стороны не осталось. Опытная няня, миссис Сэфайра, которую Джон-старший нанял после смерти Клер, прибыла к нам вместе с ребенком и больше нас не покидала. Она умерла в этом доме несколько лет назад. Мы вдвоем с Сэфи растили юного сорванца.

– С моей немалой помощью, – добавил доктор Сэм. – Мне много раз приходилось приезжать сюда среди ночи, когда Джонни косо смотрел на Сэфи или Артура.

– С немалой помощью всех. – Джон положил руку на плечо Крейга. – Сэфи, доктора Сэма, Эллен, когда она переехала к нам, но больше всего вот этой бородатой личности. Боюсь, Артур, я недостаточно красноречиво характеризую твои заслуги.

– Слушайте, слушайте! – воскликнул Мариус Карло, прежде чем Артур Крейг успел ответить. – Когда польются слезы, я сыграю «Сердца и цветы» на фортепиано, если оно настроено.

– Мариус не понимает сантиментов. – Расти тряхнула рыжей шевелюрой. – Понимаете, у него никогда не было ни отца, ни матери. Он вылупился из икринки в стоячем пруду. Верно, дорогой?

Мариус сердито сверкнул черными глазами, потом пожал плечами и поднял стакан.

– Кажется, мистер Крейг, вы и отец Джона были партнерами в бизнесе? – поспешно спросила Валентина.

– Да, издательская фирма «Себастьян и Крейг». Я занимался производственной частью. В издательском деле я плохо разбирался, поэтому после смерти Джона продал предприятие и вернулся к первоначальному ремеслу типографа.

– В ваших устах это звучит, как шаг вниз, мистер Крейг, – сказал Эллери. – Я предпочел бы владеть «Эй-Би-Си пресс», чем большинством других издательств. Вы не Дэну Фримену продали бизнес? Нет, он тогда был слишком молод.

Крейг кивнул:

– После 1905 года предприятие несколько раз меняло владельцев. Дэн купил его в начале двадцатых. А вот и он! Вместе с Роландом. Входите!

* * *

Издатель и адвокат являли собой странную пару.

Дэн З. Фримен был худощавым человеком лет сорока с желтоватым лицом, блестящими карими глазами и крупной головой, которая казалась еще больше из-за того, что волосы начинались где-то на макушке. Он выглядел смущенным предстоящим ему испытанием в виде знакомства с наполнявшими комнату посторонними людьми и пожал руку Эллери с жаром утопающего, хватающегося за ниспосланный Провидением обломок кораблекрушения. Эллери встречался с ним лишь однажды, когда Фримен принимал для публикации рукопись «Тайна исчезнувшей шляпы».

– Приятно видеть вас снова, Квин, – пробормотал Фримен, при первой возможности скользнув в кресло и затаившись там.

Роланд Пейн не мог затаиться при всем желании. Это был высокий румяный мужчина лет за пятьдесят, с красивой седой шевелюрой и постоянной, слегка рассеянной улыбкой политикана. Его густой баритон сделал бы честь актеру старой школы. Эллери слышал о нем от инспектора Квина, любившего похваляться, что знает всех адвокатов в Нью-Йорке. Пейн был осторожным и проницательным адвокатом, который, подобно самым надежным ценным бумагам, привлекал наиболее консервативную клиентуру. Несмотря на броскую внешность и голосовые данные, он редко выступал в суде. Основу его практики составляли работы с завещаниями и имуществом.

– Теперь, когда господа Пейн и Фримен здесь, – объявил Джон, – я готов сообщить о первых двух из четырех упомянутых мною событий космического масштаба. В качестве адвоката семейства Крейг, мистер Пейн, скажите, как изменится мой статус 6 января.

– На эту дату приходится твой двадцать пятый день рождения, – улыбаясь, ответил седовласый адвокат, – когда, по условиям последнего завещания твоего отца, Джона Себастьяна-старшего, ты вступаешь во владение основным капиталом, который с 1905 года хранился для тебя в виде трастового фонда. Уверен, Джон не станет возражать, если я добавлю, что это сделает его весьма обеспеченным молодым человеком.