Текст книги "И-е рус,олим"
Автор книги: Елизавета Михайличенко
Соавторы: Юрий Несис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)
Я получила не только право на отчуждение, но и способность юркнуть в оболочку, отгородиться и не думать, что срастешься с родным, а он оказывается чужим.
Но тоска по несостоявшемуся не стала глуше. Но обида на судьбу не стала меньше. Но обижаться на судьбу – глупо, а на себя – еще противнее, чем не обижаться. На себя можно злиться. И нужно. Но все время? Невозможно, нельзя. С собой надо учиться сосуществовать. Так же, как с чужим, чтобы стал своим. А я этому не научилась, нет. Я была занята. Я создавала оболочку, я отгораживалась от боли, отдалялась от сближения. И когда у меня все получилось, я осталась наедине с довольно неприятным существом. Оно плакало. Оно выло. Требовало комплиментов, утешений и шоколада. Я стала его приручать. У меня это плохо получается. У него это тоже плохо получается, у существа. Кроме того, мне плохо от того, что меня, кажется, все оставили в покое. На это я уж точно не рассчитывала. Но это меня не остановило. Я решила рассчитывать только на себя и тут же предала свою решимость. Ведь рожать ребенка от неживого, это как запускать руку в черную нору, чтобы нашарить там... да мало ли там что может быть, в черноте... А потом что делать?.. Кормить буду сама, так лучше для ребенка. То, что уже появилось чувство обладания чем-то живым – это да. Хорошо, что не надо будет ни с кем делиться ребенком. Мы с ним будем любить память о Лине. И спасибо ему, что не будет мешать.
Стук. В дверь. Стук в дверь, ночью, когда друзья уже не приходят, должен принадлежать врагам или внезапным обстоятельствам... Впрочем, есть еще Давид, живущий по каким-то своим, не 24-часовым суткам. Но он пользуется звонком...
– Привет, Белка! Че так долго не открывала? Все костяшки отбил, блин.
– Я пока услышала – со второго этажа, пока спустилась. Пока думала, между прочим, открывать или нет... Нормальные люди звонком, кстати, пользуются. А иногда даже предупреждают по телефону.
– Да мы хотели, но боялись разбудить.
– В смысле, если ты уже уснула... то чтобы хотя бы дольше поспала. О, мысль! Тебе надо интерком поставить, поняла?
– Ну вы и ужрались, мальчики. В честь чего?
– Мы?! Т-с-с-с... так положено. Мы... на охоте.
– На охоте?!
– Аха. На охоте. На пушного зверя... Не ссы, не на белку. Сначала Давид приперся ко мне, чтобы заказать капкан...
– Да хоть бы и на Белку. Мне теперь все равно. Я имя сменила.
– Хорошо хоть не пол, гы.
– Я теперь Рахель.
Давид тут же начал медитировать над новой информацией. А Кинолог замахал руками:
– Не-не-не, даже не проси. Нехрен. Белка – и все. Пусть тебя зовут Рахель, Аминодавка, Пи с горы, а погоняло у тебя будет – Белка. Нечего на старости лет... то есть, прости, конечно, но все один хрен – нечего!
– А давайте хоть сядем,– прервала я впавшего в пафос Кинолога,– я кофе сварю. Какой капкан, кстати?
Взгляд Кинолога сфокусировался на мне, он расплылся в почти счастливой улыбке:
– Вари, Белка, вари... Виртуальный капкан. Я отказал. И тогда мы пошли по следу.
Давид первым зашел в зал, скользнул проверяющим, неожиданно трезвым взглядом по стенам, где раньше висели портреты, а теперь – пейзажи, сел на диван. И стал уже всерьез озираться. И даже чуть ли не принюхиваться. Кинолог же развалился на подушках, которые я раскидала по всему залу в ненормальном количестве. Они напоминали рассыпанные леденцы из детства, и очень мне нравились. Кроме того, подушки пришлись по вкусу Суккоту – он предпочитал дрыхнуть на них, а не на диванах. Суккоту наше шумное трио не понравилось – он проснулся и, потягиваясь, вышел из угла, из-за своей подушечной груды. И уставился на Давида. Хотя это еще вопрос, кто на кого уставился, потому что Давид тоже пожирал кота прицеливающимся взглядом. Вообще, я бы на месте Давида поостереглась так пялиться, потому что в природе такой взгляд – всегда вызов. Да и на месте кота, пожалуй, тоже поостереглась бы. Суккот начал тихо утробно выть.
– Вот это экземпляр! – оценил Кинолог.– Ща Давиду в морду вцепится! Спорнем?
– Откуда он здесь?! – прокурорским тоном спросил Давид.
– Это Суккот. Иди к нам, Суккотик. Кис-кис-кис...
– Почему ты и его переименовала?!
– Кота?
– Кота.
– Этого?
– Этого.
Кинолог, за спиной Давида, многообещающе ухмыльнулся и подмигнул:
– Действительно, подследственная... Рахель бат Арье, она же Изабелла Львовна Мильштейн! Это ж вам не ворованная машина, чтобы перебивать номера на двигателе... Это... Кот. Переименовывая ворованное животное, вы наносите ему душевную травму... что усугубляет. Неблаговидный поступок. А-я-яй!
– Заткнись,– приказал Давид.– Белла, я тебя очень прошу... Почему ты изменила свое и его имя? А главное – что тебя заставило украсть у (C) Кота?
Ой, как неловко, если он прав. Нет, не может быть. Где я, а где (C).
– Так это что, Аллерген?
– Ты об этом меня спрашиваешь? – напряженно произнес Давид.– Белка, скажи мне, зачем ты все это сделала? Ты же не сама... Тебя кто-то на это подбил, правда? Или даже что-то... Что-то должно же было тебя заставить...
– Не виноватая я – он сам ко мне пришел,– я пыталась отшутиться, хоть и понимала, что с Давидом это бесполезно. Да он, кажется, меня и не слышал. Давид был похож на котенка, не видящего ничего в мире, кроме болтающегося перед его носом фантика. Хорошо, хоть Суккот оказался умнее и, не отводя взгляда, перестал выть. Но и не ушел, а настороженно застыл посреди зала.
– Белла... Впрочем, знаешь что? Пусть будет. Да, пусть. Рахель...– он словно пробовал еще не остывшее имя на вкус,– Рахель, только пожалуйста, не ври, ладно? Если бы это было так, как ты говоришь, ты бы не знала его имени. Почему ты хочешь от меня это скрыть? Это как-то связано с ребенком, да?
– Давид! Оставь хотя бы ребенка в покое! – меня просто взбесило, что мой еще не успевший родиться ребенок вовлекается в Давидов театр.– Я слышала от (C), что у них завелся кот Аллерген. Они много о нем рассказывали, я запомнила кличку. Она запоминающаяся. Особенно для аллергиков.
Давид плюхнулся обратно в кресло, наконец-то отвернулся от кота и сидел весь в кусках:
– Так это правда. Он сам. Круг замыкается, что ли. Ну Рахель -понятно, это из-за меня. А почему ты назвала Аллергена – Суккот? А, понимаю, он приблудился в Суккот.
Ну конечно. Просто не Давид, а праотец Иаков. Впрочем, Иаков обладал ими в обратном порядке – сначала Леей, потом Рахелью. Вот так сменишь имя из-за завихрений то ли судьбы, то ли мозгов, и тут же находится тот, кто себе этот подвиг присвоит. Ну и ладно, займемся котом:
– Суккот – это сокращение от сукин кот.
И тут Давид, как кот, чуть ли не в один прыжок перепрыгнул на диван и вцепился в Кинолога. Или не вцепился? Глазами-то он в него вцепился точно. Кинолог вздохнул:
– Че теперь?
– Ты знал!
– Слышь, Давид, а не пора ли и тебе переименоваться? В Джульбарса. Гы.
Давид оторопело отодвинулся от Кинолога. Задумался. Произнес:
– Ты знаешь больше, чем говоришь. Откуда?
Кинолог приоткрыл один глаз, указал им на полупустую бутылку и устало опустил веко. Давид раздосадованно повернулся ко мне:
– Несколько часов назад, когда мы начали пить у Кинолога, он произнес тост... Он сказал "за сукиного кота Аллергена"! А теперь придуряется. Ты поняла? Он сразу знал больше, чем хотел показать... Может, это ты ему что-то рассказала?.. Хотя... что ты могла рассказать... Извини, ладно... Значит, Аллерген появился у тебя в Суккот, а у (C) исчез в Судный день. Черт, что же он делал все это время?
Может, мне все-таки выпить?
– Он влез в окно сразу после Йом Кипура. Поздно вечером. По нахалке. У меня еще Лея была.
– Лея?!
– Ну да.
Давид вдруг сник:
– Она мне ничего не сказала.
– О чем?
– Об Аллергене. А ты что имела в виду?
– Я что-то имела в виду?
– У тебя такое лицо, как будто бы – да. А что, нет?
Да видел бы он какое у него самого сейчас лицо. Ой, как бы этот кот не сыграл роль платочка. Бедная Лея. Нашла от кого рожать. Мы обе нашли от кого.
– Давид, вообще-то, хотела тебя спросить... Только между нами, да?
Он протестующе отодвинул ладонью мои слова:
– Потом, Рахели, потом. Сначала ты ответь мне, почему Аллерген выбрал именно тебя. Почему он пришел к тебе?
– А почему вы среди ночи именно ко мне приперлись? Репутация у меня такая. Или карма. И вообще, если уж на то пошло, он пришел сначала не ко мне, а к Лее. Подлизался к ней, залез на колени. Потом Лея ушла, и он остался со мной. А если это действительно Аллерген, то я верну. Хоть и успела привязаться.
Давид тоскливо смотрит в ночное небо, хотя над нами еще два этажа:
– У тебя выпить есть? – таким тоном объявляют палачу последнее желание. Да что с ним сегодня!
– Из всех напитков,– ожил Кинолог,– важнейшими для нас являются... сорокоградусные, гы. А ты, Белка, стрелку на Лею не переводи. К самой по ночам коты... в окно лазят, а виновата, значится, подруга.
– Я знал, что он замкнет кольцо,– Давид не бормотал под нос, а говорил громко и внятно, но все равно, ощущение – что самому себе.– Но почему он выбрал для этого момент, когда здесь была Лея? Почему,– Давид все-таки сбился на бормотание,– почему вслед за Леей в этом доме появляются кошки... Ладно, дай какую-нибудь емкость.
– Ты че, из тазика решил пить? – обрадовался Кинолог.– Рюмки с чашкой тебе уже недостаточно? Уважаю!
Я устала. Я хотела спать. Я беременная, в конце-концов. Вот именно – в конце-концов. Взрослые люди, сидели втроем – я и двое моих первых мужчин... мужчины пьяные, прибитые пылью, из мальчиков, которым была нужна женщина они превратились в лиц мужского пола, которым нужна гейша. А гейша сегодня в декретном отпуске.
– Емкость – это я имел в виду сумку или даже мешок. Ящик можно. Для Кота.
– Топить пойдем, гы?
Давид нехорошо так покосился на Кинолога, но спокойно объяснил:
– Кота надо вернуть (C).
Я не выдержала:
– А в чем дело? Что за спешка? – мне перестало нравиться, когда в моем доме кто-то распоряжается. О, как интересно! Впервые я ощутила чувство дома. Это обнадеживало, даже настроение слегка подскочило. Прав был рав Кац, что мне надо сменить имя. Эмоции раскачиваются гораздо быстрее. Интересно, если бы его каббалистические расчеты указали на другое имя, я бы тоже его приняла? А Рахель – это конечно же я, мое. Это я украла домашних божков -нагрузила своего осла книгами; воспоминаниями; кассетами; разбиваемым морозным воздухом, когда выскакиваешь рано утром из парадного; чуждыми ивриту, но такими знакомыми именами; нежилым ветром метро; белыми ночами; уютным дребезжанием пустого трамвая; скрипом деревянной расшатанной дачной лестницы; мельтешением осенних фантиков; скулежом под закрытой родительской дверью...
В общем, сидели мы втроем, а получалось – по-одиночке. Я – о своем, о девичьем, Давид – о своем, о кошачьем, Кинолог – о своем, о киноложеском. Наконец, я очнулась и сказала Давиду достаточно резко, что он в это время суток мог бы уже расслабиться и не суетиться. Что кота я не собираюсь присваивать и отдам (C), если они того пожелают и, кстати, если вообще признают его своим. Суккот все это время достаточно сурово зыркал на нас из-за подушек – было очевидно, что Давид и его напрягал.
– Это – Кот (C). Зовут его Аллерген. Я его им подарил и могу утверждать, что это он,– сказал Давид спокойно.– Он меня узнал – видела же как Кот на меня таращился.
– Ты сам первый начал эти "гляделки"! – напомнила я. Он же и правда первый начал.
– Брось, Рахели. Для тебя это ничего не изменит. А я сделаю, что должен.
– Аркадий, не говори двусмысленно,– пробился сквозь алкогольный туман Кинолог и опустил веки.
– Ты же не повезешь им кота сейчас, правда? Ночь все-таки.
– А (C) в это время не спят. Я их в это время в Интернете наблюдаю. Если они не гуляют. Они называют это время "часом средних собак".
– Средних сук,– обиженно отозвался Кинолог.
– Они так структурируют время. Хочешь, докажу, что они не спят? Где у тебя комп?
– В спальне, я полагаю. Как ируканские ковры, гы,– вынырнул Кинолог.
Кажется, мы все-таки оказались на конвейерной ленте, медленно ползущей в направлении Давидовых представлений. И сойти с нее было можно, но не хотелось обижать Давида, да и вообще – ради чего, чтобы остаться на обочине? Так хоть едем. Поспешно уверив себя, что это – вполне неплохое лекарство от скуки, я слегка приободрилась от того, что еще могу поспешно себя в этом уверить. Значит, есть просветы в серой облачности последнего времени... нет, все-таки не "последнего времени" (это уже окончательный диагноз мирозданию), а субдепрессивного периода моих разборок с самой собой...
Кот
Похититель уставился на меня, а я – на него. Я давно ждал возможности как следует рассмотреть его раритетный софт, но окунулся слишком глубоко -яростная ненависть Моше ослепила меня, ударила. Я завыл, надеясь сбежать от нее, но и бежать не решался – она бы настигла. Нельзя поворачиваться хвостом к такой ненависти.
Когда вертикалки сметают осколки разбитой посуды, и они потом побрякивают, посверкивают в совке, так и века смели раздробленные софты в одну горстку, перемешали. И теперь мелкие кусочки этих софтов, ссыпанные из совка в Похитителя, несут в себе осколки памяти. Слишком острые осколки памяти.
Моше ненавидел котов, как может ненавидеть только диссидентствующий египтянин. Нет, сильнее – как египетский еврей. Нет, еще сильнее – так может ненавидеть котов только еврей, выращенный, как египтянин. Эта ненависть отсекла от воплощения благословенные времена Великого Египта с его бархатной кошачьей революцией, и не дала сынам Эсава вернуть украденное вертикалами первородство.
Еще во времена Древнего Царства стало ясно, что сыны Якова не способны на равные отношения с котами. Они видят в коте или бога, или животное, но только не равное существо. Еще во времена Древнего Царства стало ясно, что сыны Якова не достойны украденного Благословения. И все должно было стать на свои места. Сыны Якова поселились в Египте, сползая к тотальному рабству. А их хозяева считали себя рабами обожествляемых котов, сынов Эсава. Первородство, залежавшееся на скудном столе рабов, вот-вот должно было упасть нам в лапы.
Но пришел этот вертикал, Моше, и вымолил право на еще одну попытку осуществить Благословение. Он верил, что может обойтись без кошачьих и без двойственности сфинксов, но не было уже прежнего доверия к вертикалам. И пытаться осуществить Благословение он должен был с нами вместе. В Земле, текущей молоком и медом. Вертикалы стараются не замечать, что Земля Обетованная должна была прежде накормить молоком нас и лишь потом дать мед этим сладкоежкам.
И мы ушли с ними из благословенного Египта, где нас обожествляли, а мы обожествлялись. Потому что так было надо. А Моше нас терпел, вернее терпеливо ненавидел. И даже в своих книгах упомянул лишь, что с ними из Египта вышло множество "иноплеменников". А ведь в отличие от этих рабов, нам было что терять "кроме собственных цепей", дорогих!
Моше все время казалось, что его племя не отрицает нашу божественную сущность. Он просто выкипал от ненависти на медленном огне пустыни, как чайник со сломанным свистком на плите.
Моше делал все правильно. Но он не торопился. Он хотел выиграть время, выждать, когда рабская сущность его племени сменится дикой необузданностью кочевой жизни, когда пустыня выест из их софтов встроенные понятия, выжжет каленым воздухом желание найти дорогу обратно. А рабы не умеют ждать. И не умеют добывать ни пищу, ни свободу выбора. Изнуряющая жажда раба – быть послушным, сегодня, сейчас, видеть перед собой господина, а не представлять его абстрактные воплощения.
Моше ушел за божественными откровениями, а мы, дорогие, спокойно смотрели ему вослед, понимая что произойдет.
Моше слишком долго выторговывал права и привилегии для своих. Сорок дней и ночей сражался он, заикаясь, с Высшей справедливостью и проиграл. И ушел Моше с двумя скрижалями Завета: для вертикалов и для дорогих котов!
Чем дольше отсутствовал Моше, тем лучше относились к котам вертикалы, тем больше задабривали. И бока наши залоснились, и глаза наши очистились от голодного гноя, и походка наша уподобилась львиной. И вот вертикалы возжелали служить нам, и молиться на нас, и жертвоприносить нам, дорогим. Левиты робко прятали жирные глаза и ничего не замечали, сдавались без борьбы. И настал миг, когда Аарон, брат Моше, решился воплотить народные чаяния. Под нашими насмешливыми пристальными взглядами, он приказал вертикалам принести золотые кольца, которыми они украшали свои лысые уши. И отлил Аарон из ушных колец Золотого Кота. А золота было собрано столько, что получился Золотой Кот огромным, словно бык.
И тогда, чтобы прекратить бесконечный спор с заикой, Господь показал Моше, что творится в стане вертикалов и произнес: "Увидел я, что народ этот непреклонный! А теперь оставь меня. И воспылает мой гнев на них, и уничтожу я их, а от тебя произведу великий народ!" Так было предложено Моше стать новым Авраамом и родить сфинкса, который, в отличие от Ицхака, не даст себя обмануть и на этот раз передаст первородство в нужные лапы. Но выя у Моше была такая же жесткая, как и его посох, а его махровое котофобство не позволило оценить, насколько велика предлагаемая милость. Он бессовестно отказался от чести. От чести стать родоначальником нового народа. И поспешил в лагерь – исправлять непоправимое.
Лучше бы Золотого Кота исполнил Бецалель. Потому что неискусным литейщиком оказался Аарон. Тяжелый, величественно воздетый к небесам хвост отвалился при первых же ударах ликующих тимпанов. Так и лежал он золотым колоссом, и никто из вертикалов не смел приблизиться к нему, а мы не могли оттащить его в тайное место, и пришлось забросать его песком там же, где он рухнул. Сиамские коты до сих пор нагло утверждают, что их предком был этот бесхвостый Золотой Кот. Впрочем, особенность сиамских котов – не только бесхвостость, но и лживость, и голубоглазость. Отсюда и выражение "на голубом глазу", перехваченное вертикалами и до конца ими не понимаемое.
Уши Золотого Кота получились у горе-скульптора Аарона слишком большими и острыми, морда слишком вытянутой, лапы слишком тонкими. И вернувшийся Моше, вибрируя от ярости, обрушил на куцего Золотого Кота каменные скрижали, но Кот лишь отозвался на удар нутряным насмешливым эхом, а скрижали превратились в бессвязные обломки.
И тогда Моше, чтобы унизить Золотого Кота и совладать с котолюбием народа своего, сделал вид, что видит в Золотом Коте – Тельца. Так и записал. И подлость рабов тут же проявилась, ни один не посмел возразить и не смеет до сих пор. Хотя можно было бы уже сто раз понять, что вышел народ не из Индии со священными коровами, не из Малой Азии, где был культ Ваала, а из Древнего Египта, страны священных котов! Много веков правда о Золотом Коте призраком бродила среди избранных вертикалов, передавалась от отца к сыну. Сокрытие истины – это обычное вертикалье проявление. По своим искривленным представлениям, словно по лекалам, кроят они историю, а потом ходят в кособоко сшитых лоскутах с честными лысыми мордами и фанатичными взглядами... Еще в первом веке даже Иосиф Флавий, предатель и беспринципный карьерист, все же постеснялся писать про Золотого Тельца, а упоминать о Золотом Коте побоялся. Так и умолчал в своих "Иудейских древностях" об этом громком (эхо от него слышится до сих пор) событии.
А сегодня, даже если суждено кому-то из археологов отрыть тот самый золотой хвост, спрятанный нами от уничтожения, то его обязательно объявят какой-нибудь "уникальной золотой стеллой" или "загадочной золотой змеей".
А самого Золотого Кота Моше приказал переплавить и пригрозил напоить золотым расплавом всякого, видящего в коте что-то большее, чем мелкий домашний скот. А коты не могли отвести взгляд от раскаленного Золотого Кота, потевшего кровью в закатных лучах. И легенда о Красном Коте, конечно же, зародилась в момент гибели Золотого Кота.
Ну ничего. Прошли, причем безвозвратно, времена безответности, когда у вертикалов была монополия на информацию. Теперь неважно, могут ли твои конечности сжимать зубило или перо. Теперь важно, что ты можешь сообщить тем, кто готов слушать, а вернее смотреть в экран монитора. А уж нам есть что сообщить, есть что вложить в копилку общей исторической мысли. Да, пора сделать сайт. И пусть вытечет информация и течет молоком и медом по пространству Сети. Пора!
Белла – Лея
– Шалом. Можно пригласить доктора Белецки?.. Лея? Привет! Можешь говорить?
– Привет, Белла. Могу, дежурство тихое. Что не спишь? Ничего не случилось?
– Нет-нет, ничего. Все нормально. Вот Давид с Кинологом заходили...
– Пьяные?
– А то.
– Хорошо, что я машину у Давида взяла. Кинолог как спьяну водит?
– Лучше, чем шутит. Гы... Ты сама как?
– Слушай, Белка... Ты же не просто так звонишь среди ночи? Что тебе Давид наплел?
– Да ерунда. Наверное. Но просто я решила – вдруг тебе будет интересно... то есть даже полезно. Ты знаешь, Давид сказал, что Суккот... ну, помнишь тот рыжий кот, который к нам с тобой в форточку влез...
– А, ты его оставила?
– Да... он меня и не спрашивал. Кот не спрашивал. А Давид, кстати, был очень недоволен, что ты ему не рассказала про приход этого кота к нам с тобой. Представляешь? Но я даже не об этом. В общем, Давид сказал, что это – кот (C). Как тебе это?
– А они разве твои соседи?
– В том-то и дело. Совсем нет. Они за университетом живут.
– Вообще-то он того кота хорошо знает, он сам его (C) подарил. И у них часто бывает. Меня, правда, с собой не берет. Почему-то.
– Давид решил, что я кота у них украла. Представляешь?! Пытался вывести меня на чистую воду.
– А что, в детстве были прецеденты?
– Лея, милая, я не воровка, честное пионерское. Я не о себе рассказываю. Давид кота забрал. Я пыталась объяснить, что ни к чему это ночью, что я сама завтра позвоню (C). Нет же, унес.
– Куда? Ко мне?
– Не знаю. Наверное, все-таки, к себе. Или к (C), может быть он их будить ушел. Он еще у меня залез в Интернет, пытался вычислить – спят они или нет, да наткнулся на кота.
– Не поняла.
– Да вот я поэтому, собственно, и звоню. Ну взял кота. Ну ночью. Так это же Давид, дело житейское. Но оказалось, что этот кот, его, кстати, Аллерген зовут, есть еще и в Интернете.
– Кот (C)?
– Давид объяснил так. Да и мне он показал – действительно, на каких-то литературных сайтах есть какой-то тип по имени Аллерген, утверждающий, что он – кот. Он там довольно популярен. Стихи пишет, с народом общается.
– Так это (C) развлекаются!
– Вот и я так сразу сказала. А Давид посмотрел на меня, как на... Усмехнулся, знаешь, мудро так и сказал, что я – как Кинолог. Оказывается, ему то же самое Кинолог говорил. В общем, Давид как-то установил, что это не (C). Он в этом абсолютно уверен.
– Все может быть... А кто тогда?
– Вот поэтому я и решила тебе позвонить. Он как-то связывает этого Аллергена из Интернета с... котом. С тем самым, который к нам влез, представляешь?
– Не может быть!
– Нет, ты не пугайся, не в том смысле, что кот барабанит лапами по клавиатуре...
– А в каком?
– В каком-то более сложном. Я не стала уточнять. А тебе на всякий случай решила позвонить.
– Спасибо.
– Просто я как-то... сама испугалась, если честно.
– Не бойся... Нечего тут бояться. У всех свои особенности.
– Лея, вот я и говорю, что у Давида эти особенности как-то прогрессируют... Нет?
– Мне так не кажется. Давид всегда с недоверием относился к случайным совпадениям. Он привык размышлять над такими случаями, сопоставлять, проверять. Ему это интересно. Он просто не стесняется озвучивать те мысли, которые мы обычно проглатываем.
– То есть... То есть, он здоров?
– То есть, он не болен.
– Ты в этом уверена?
– На данный момент – да. У Давида нет сочетания симптомов, характерных для какой-либо болезни.
– М-да... Приятно слышать. Пойду и спокойно усну. Хотя нет, спокойно я спать уже давно не могу... Пойду-ка я посижу еще в Сети.
– Белка, пришли мне заодно линки на сайты с этим Аллергеном, ладно? Я тоже хочу посмотреть.
– Беседер. Да, а ультразвук повторно ты сделала? Все нормально? М или Ж?
– Да как сказать... Опять, знаешь, ничего толком не увидели. Сказали, что надо еще прийти.
– А чувствуешь себя хорошо?
– Ну... Сейчас вполне. А ты?
– Не очень. Но это мое обычное состояние.
Белла
Сидеть в Сети тут же расхотелось, но я уже пообещала переслать Лее ссылки на Аллергена. Откладывать это было вроде как нельзя, потому что некрасиво – я ведь сама позвонила ей среди ночи. Я малодушно поискала причины спихнуть обещанное на утро. Причины не находились, наоборот, я тут же представила, как вымотанная после дежурства Лея возвращается домой, кидается к компьютеру, чтобы успеть до прихода Давида убедиться, что он не нуждается в срочной помощи... А ссылок нет – я еще сплю и встану не скоро... Пришлось лезть в Сеть, хоть уже и наступил час "больших собак", как, судя по рассказам Давида, (C) называют это время.
Уже продвинутый юзер, а не ламер, я без проблем нашла в браузере Давидовы следы. Сначала я попала на сайт литературного конкурса Арт-ЛИТО, где у этого Аллергена была собственная гостевая. Я собиралась только послать Лее линк, но не удержалась, начала просматривать и втянулась. Действительно, все обращались к этому Аллергену, как к коту. У него должна была выйти книга в каком-то питерском издательстве, с чем его поздравляли и даже предлагали дать рекомендации для вступления в Союз писателей Израиля. Значит, этот Аллерген живет в Израиле. Тогда Давид, наверное, прав, что это не (C). Раз у него уже выходит книжка, то он появился раньше одноименного кота, это очевидно. И (C) могли просто назвать своего котенка в честь вот этого сетевого поэта Аллергена.
Потом на Аллергена напал некий Скат:
Скат: С логикой у парня проблемы. Трудности у него с логикой. Не писал бы лучше манифестов... А что ему писать? Стихи? Читаем стих кота Аллергена, посвященный Верочке:
"Хочешь, я прыгну к тебе на колени,
буду урчать, как живот.
Хочешь, усядусь чуть в отдалении -
скромный и ласковый кот."
Это замечательно, нет, правда. Урчание живота есть признак метеоризма. Знаешь, что такое метеоризм? Вижу, знаешь. А причиной метеоризма обычно бывают спазмы кишечника. Смекту пить надо, а не дамам желать такого. Рыцарь бледный, бля...
"Хочешь, тебе расскажу я о звуках,
скрытых от прочих людей.
Лишь почеши волосатое ухо,
нежась меж двух простыней."
Слушай, млекопитающий, с чего ты взял, что у Верочки волосатое ухо? Волосатое ухо!!! Аллес капут. Поэт!
"Много я слышал, но все эти звуки
лишь умножают печаль...
Я разодрал его шкуру и брюки,
чтоб вас не смогли обвенчать!"
Нет слов. Нетленка! Супер! Рыдал и плакал! В память о великой стихотворной удаче и отмечая редкую поэтическую находку (волосатое ухо), нарекаю кота Аллергена – котом Волосатое ухо. Да здравствует новый член союза писателей Израиля. Ура!
Не люблю я гостевые литературных сайтов. Именно вот из-за такого. Человек посвящает понравившейся даме нечто лирическое. И всегда из-за угла появляется некто с отрезком свинцовой трубы. И тут же вокруг собирается толпа зевак. К счастью для Аллергена, недостатка в друзьях у него не было:
Хамец: Мне кажется, уважаемая рыба-Скат слишком уплощенно, как и подобает рыбе такой формы, трактует столь неоднозначное многослойное и многосмысловое явление, как творчество Аллергена. А поэзию Аллергена можно сравнить с многослойным мясным пирогом, где слои "кошатины" перемежаются со слоями "человечины":)
Вот и в этом, посвященном Верочке стихотворении, очень тонко передается любовь кота к женщине, и возникающее робкое, не до конца осознанное желание плотской близости с ней. "Волосатое ухо"! Треугольное кошачье волосатое ухо! Конечно же, это эвфемизм. Причем, удивительно точный. И имеется в виду совсем другой сокровенный треугольник. Давайте посмотрим на этот образ снова:
"Лишь почеши волосатое ухо,
нежась меж двух простыней "
В высшей степени целомудренно и куртуазно Кот предлагает Женщине нечто истинно чувственное. Утонченный виртуальный секс, позволяющий преодолеть географические и биологические барьеры. Но все это так тонко, так целомудренно! Браво! А вот с соперником, увы, Аллерген расправляется примитивнее:
"Я разодрал его шкуру и брюки,
чтоб вас не смогли обвенчать!"
Конечно же ясно, что здесь мы видим трагедию влюбленного, не могущего влиять на события. Но это уже отработанный литературный сюжет, открытия здесь не происходит, а ведь именно в концовке стихотворения так хочется видеть нестандартный поворот.
Я, конечно, была за Аллергена. Зря я все-таки отдала Давиду Суккота -с ним на коленях все это читать было бы приятнее и прикольнее. Я встала сварить кофе, да в очередной раз свернула с полдороги – какого черта беременным нельзя его пить? Пришлось налить себе содовой. Впрочем, зачем кофе человеку, который уже влез в чужие разборки и выбрал за кого болеть? Решив идти спать, я тем не менее вернулась допивать воду к компу:
Фольклорист: Хочу добавить свои 5 коп. в обсуждение. Кот Аллерген, как всякое уличное существо, безусловно является носителем народного сознания. А в народном сознании ухо и 2зда являются как бы смежными органами. Все слышали про пресловутую 2зду с ушами. Ну это, положим, на поверхности. А вот поговорка: "... женщина любит ушами". Мы-то все здесь взрослые люди и знаем не понаслышке, каким именно органом женщины любят :) И, наконец, то, что замечают лишь профессионалы. В сказочной русской традиции Иван-дурак становился красавцем через, так сказать, "обратное рождение" – прохождение через ухо своего коня. Связь с пресловутым "треугольным волосатым ухом" очевидна.
Фольклорист меня поразил. Ну да. Очевидная вещь. Даже если это не так, то все равно здорово. Во всяком случае, я вспомнила насколько мучительно не могла в детстве представить – как это Иван-дурак лезет в ухо к Сивке-Бурке. Теперь хотя бы ясно почему он не мог в это ухо не лезть. Непростой народ тусовался в гостевой у этого Аллергена!
Шекспировед: Вообще-то, господа, связь "ухо-***да" давно отслежена в классической филологии. Хрестоматийный пример – убийство отца Гамлета. Клавдий не случайно умертвляет короля, влив ему в ухо яд. Шекспир подчеркивает этим, что первопричина – измена королевы. То есть, отца Гамлета убила отравленная ***да королевы-прелюбодейки.
Изощренный народ. А ведь то, что "волосатое ухо" это всего лишь волосатое кошачье ухо и ничего кроме уха никто даже не заикается – слишком очевидно и неинтересно. Жаль, нельзя пронаблюдать, как Давид это читает. Впрочем, некоторые и просто пристебывались:
Матадор: Что же вы, господа литераторы, все опошляете.
Вот я обычно, заколов быка, отрезаю его волосатое треугольное ухо и вручаю самой прекрасной женщине из числа зрительниц – традиция у нас, у матадоров, такая. А теперь выходит, что я ей вручаю пиzду, типа от нашего столика – вашему. Типа вечером я – тебе, я ночью ты – мне.
