Текст книги "Покровитель для оторвы (СИ)"
Автор книги: Елизавета Найт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава 14
Со всей дури луплю подушку на кровати.
Скидываю на пол куртку, следом летит свитер. На застежке лифчика мои пальцы замирают.
А что, если камеры в моей комнате есть?
Иначе откуда Дима узнал о заначке?
Скатываюсь с кровати, отгибаю край ковра. Вот он, белоснежный конверт. Внутри красно-оранжевая бумажка. Пять тысяч рублей одной купюрой.
Оглядываюсь.
Так и не придумав, куда бы их перепрятать, заваливаюсь спать.
Не переодеваясь и только скинув джинсы уже под одеялом.
Но сон не идет. Ворочаюсь с бока на бок.
Сквозь задернутые шторы на потолок наползают длинные тени. Шум столицы за окном напрягает. В довершение урчит голодный желудок.
Откидываю одеяло и прислушиваюсь.
В большой квартире тихо.
Интересно, все уже спят?
Я на ощупь натягиваю старые шорты и футболку и выскальзываю за дверь комнаты.
В квартире действительно тихо и темно.
Я словно вор крадусь по коридору. Сердце стучит у самого горла. Словно я реально иду воровать.
Замираю в коридоре, прижавшись к стене.
Из-под двери Диминого кабинета льется тусклый свет.
Он не спит. Работает?
Не важно. Главное, чтобы он меня не заметил.
На цыпочках осторожно продолжаю красться на кухню.
Не успеваю сделать шаг, как дверь распахивается и на пороге замирает Дима.
В его темной фигуре, подсвеченной тусклым светом лишь по контуру, чувствую опасность. Но не могу сдвинуться с места.
От него волнами исходит аура власти и глухой ярости. Он делает шаг ко мне, и я улавливаю нотки терпкого алкоголя.
Еще шаг. Замечаю, что он так и не переоделся. Темные брюки обрисовывают мощные ноги.
Осторожно поднимаю взгляд. Ворот светлой рубашки расстегнут, и я вижу, как в ямке у основания грудины бьется жилка.
Рукава небрежно закатаны, обнажая сильные руки.
– Екатерина, – звучит глухо и как-то обреченно. – Куда ты собралась?
– Поесть, – шепчу я.
Я как кролик перед удавом стою перед ним. Высокий, мощный, с тяжело вздымающейся грудью и горящими в темноте глазами он похож на демона из глупых женских романов.
Он прекрасен!
– Ты! – он подходит ко мне.
Совсем близко, почти вплотную. Мне некуда отходить, позади только стена.
Сквозь одежду ощущаю жар его тела. Меня с головой накрывает его запах, терпкий, пьянящий с нотками дорогого алкоголя.
Глубоко вздыхаю его снова и снова. Тело отвечает жаркой волной, прокатывающей по телу.
– Ты опять за свое? – он наклоняется и понижает голос.
– Нет, я правда поесть…
– Не ври мне! – глухой рык, и его ладони опускаются на стену с двух сторон от моей головы.
Попалась, птичка!
– Дима, я…
– Я уже не знаю, что с тобой делать, – говорит он, скользя взглядом по моему лицу. – Я пытался не замечать твоих проделок, смеяться над ними вместе с тобой, злиться и наказывать тебя. Но все без толку!
Сглатываю, подхваченная ураганом эмоций в темно-синих глазах.
– Ты непредсказуемая, взбалмошная…
– Я…
– Азартная, невоспитанная…
– Дима, я…
– Дикая… и такая желанная.
От удивления мои глаза округляются.
Едва слова слетают с его губ, я ощущаю его возросшую злость. Нет, это уже не просто злость!
Это ярость!
Он слегка отталкивается от стены, чтобы ударить с силой по ней кулаками.
– Я больше так не могу. Ты сводишь меня с ума. У меня нет сил каждый день, каждую минуту держать себя в руках, – зло выдыхает он.
– Дим, я… – я совсем не уверена в том, что сейчас скажу или должна сказать.
Но мне не суждено этого сделать.
Его ладонь соскальзывает со стены ко мне на волосы. Он перебирает шелковистые пряди между пальцами, не переставая смотреть в мои глаза. Его бешенный, затуманенный страстью и алкоголем взгляд ласкает мое лицо. Спускается на губы.
Тут же облизываю их и замечаю в полумраке, как вспыхивает его зрачок, поглощая светлую радужку.
– Ты – ведьма! – шепчет он, практически касаясь моих губ. – И я хочу тебя…
Сердце бешено стучит в груди. Кровь огненной волной несется по телу, замирая где-то между ног.
Он меня узнал. Узнал!
– Черт, – зло шепчет он, – как я хочу тебя…
Его губы касаются моих, вызывая взрыв напряжения внутри. Кровь огненной волной прокатывается по телу.
Ноги дрожат. И если бы Дима не придерживал меня, я бы точно упала.
Его поцелуй жадный, почти грубый сминает мое сопротивление.
Все мысли тут же вылетают из моей головы. Я просто замираю и распахиваю губы, стараясь напиться его поцелуем и насладиться его грубой лаской.
Куда подевалась моя хваленая собранность?
С этим мужчиной она вылетает в трубу, стоит ему посмотреть на меня.
Его язык настойчиво врывается внутрь, сметая слабое сопротивление, сильные руки шарят по моему телу, поднимая мятую футболку…
Словно удар тока по напряженным нервам бьет щелчок дверного замка.
В конце коридора, в прихожей вспыхивает яркий свет.
Следом раздается громкий цокот высоких каблуков Нелли Эдуардовны и звон цепочечного ремешка ее дорогой сумки от «Прада».
Мне хватает всего секунды, чтобы прийти в себя, выскользнуть из капкана мужских рук и почти бесшумно унестись обратно в свою комнату.
Едва межкомнатная дверь захлопывается за моей спиной, как я прижимаюсь к ней спиной и соскальзываю на пол.
Сердце бешено стучит почти у самого горла. Кровь пульсирует в висках.
Громко всхлипываю. Рыдания душат меня.
Напряжение меня не отпускает. И я, спрятав лицо между приведенных к груди коленей, рыдаю навзрыд.
Плачу и сама не уверена, почему.
Потому что Дима мог меня узнать, вспомнить ту нашу ночь? Тогда все пропало!
Или потому что он не узнал, а тянет его к «Кате»? От этого предположения снова что-то больно сжимается в груди.
Словно это… РЕВНОСТЬ!
Ревность?
Я ревную Диму к самой себе!
Но если я его ревную, значит я влю…
Нет! Не может быть!
Я не знаю! И не знаю, что мне дальше делать.
Не знаю как, но я отрубаюсь прямо на ковре у двери.
А утром просыпаюсь уже у себя в кровати.
Как это?
Распахиваю глаза и долго смотрю в потолок. Вдыхаю и улавливаю волнующий аромат, его аромат. Он остался на моей коже. Приподнимаюсь на локтях и оглядываю комнату. Ничего не изменилось, следов пребывания мужчины нет. Я одета в старую футболку и шорты.
Только собираюсь расслабиться и откинуться назад, как замечаю смятую подушку рядом.
Осторожно опускаюсь на нее и вдыхаю терпкий знакомый аромат.
Он был здесь. Ночью. Рядом со мной.
Перенес меня на кровать и остался сторожить мой сон.
Сердце заходится в груди.
Я ничего не понимаю… Ничего…
Подскакиваю от громкого стука в дверь.
– Екатерина, вас ждут на завтрак, – пищит с той стороны одна из горничных.
– Да… хорошо, – отвечаю ей и несусь в ванную.
Только взбучки от «бабули» мне не хватает.
Десять минут и я уже со всех ног несусь в столовую, натянув какой-то узкий и неудобный костюм от какого-то французского мужика.
Сам бы он походил по дому в свое барахле!
У двери столовой резко останавливаюсь, откидываю еще влажные волосы за спину и стараюсь успокоить дыхание.
– Заходи, Екатерина! – раздается из столовой властный голос моей «бабули».
Толкаю дверь и захожу.
– Когда ты уже перестанешь носиться по дому? – она делает маленький глоток кофе.
Затаив дыхание и стараясь не выдать себя, с тревогой обвожу взглядом просторную комнату.
Нелли Эдуардовна в великолепном светлом брючном костюме сидит во главе стола. Служанка подает ей тарелку, полную какой-то зелени и овощей.
Больше в столовой никого нет. Его нет.
– Сегодня вы с Димой нарушили все мыслимые и немыслимые правила, – отчитывает она меня.
А я вся сжимаюсь внутри. Да, мы с Димой уж точно нарушили… сотворили такое… но это было тогда, полгода назад. Вчера ничего не было.
Но то, что Дима сказал… Он явно был не в себе…
Неужели он ей все рассказал?
– Проспать завтрак! Да так, что мне пришлось вас будить! – она прерывает свою тираду и пытливо смотрит на меня. – Вы опять вчера поругались?
Ее ледяные голубые глаза видят меня насквозь. Удивительно, как она еще не прочитала во мне, что я самозванка?
– Ну можно и так сказать… – пытаюсь соскочить с темы.
– Не хочу знать, что это было, – она осторожно касается указательными пальцами висков. – Пообещай мне больше так не делать!
– Обещаю, – отвечаю с готовностью. Потому что любовь к Диме в мои планы не входит. Я и так уже слишком загостилась. Надо как-то поскорее линять!
Ход моих мыслей прерывает стук в дверь столовой. Дима?
– Да, – повелительно звучит голос «бабули».
В приоткрывшуюся дверь проскальзывает бледная горничная и семенит к хозяйке.
Ее руки дрожат, сжимая белоснежный конверт.
– Вот, – протягивает она и отходит на шаг назад, словно опасаясь удара.
– Что это? – идеальные брови «бабули» ползут вверх.
– Послание, – лепечет девушка.
В ответ она получает настолько надменный и уничтожающий взгляд, что снова пятится.
Нелли Эдуардовна быстро вскрывает конверт и достает сложенный вдвое лист.
Осторожно наблюдаю, как по строчкам скользит ее взгляд, как меняется выражение ее лица. Удивление сменяется гневом, а после отчаяньем.
– Он что? – восклицает она в середине письма.
– Ну и дурак, – такими словами она заканчивает чтение письма. Резко его сворачивает и запихивает в карман брюк.
Скрежет деревянных ножек по дорогой итальянской плитке, стук каблуков и вот в столовой я остаюсь одна.
Что же такого написал в своей записке Дима, что «бабуля» даже на меня забыла посмотреть?
Глава 15
Я совсем не уверена в том, что было в той записке.
Но несомненно одно. Дима уехал!
Куда?
Я не знаю. Да мне и плевать.
Пусть остается там подольше.
А вот «бабуля» стала просто невыносимой.
День грандиозного праздника, посвященного ее юбилею, приближается. И чем он ближе, тем она требовательнее и раздражительнее.
Последние несколько дней проходят в суете и постоянных спорах.
– Сегодня мы едем забирать твое платье, Екатерина, – заявляет она мне за завтраком.
– Мое платье? – я пытаюсь вспомнить, какое же «мы» выбрали для ее юбилея. И в голове у меня среди вороха различных тряпок, что я перемерила за последние несколько дней, вообще ничего не вырисовывается.
– Да, его должны были подогнать под твою фигуру.
А, да, было что-то такое.
– Еще у нас сегодня по плану туфли для тебя! – она делает маленький глоток кофе из практически кукольной чашечки.
– О, – закатываю глаза. – Лучше убейте меня сразу.
– Екатерина! – ее голос звенит от гнева.
– А я что? Вы пробовали найти туфли на каблуке на тридцать четвертый размер?
– Нет.
– А я пробовала. Не однократно! – без запинки произношу любимое ее выражение. – И повторяю, убейте меня сразу.
– Екатерина, ты меня недооцениваешь, – отрезает «бабуля».
И остаток завтрака проходит в молчании.
Да, я ее недооценила и очень сильно.
Начали с одного из напыщенных магазинов с одеждой. Где продавщицы сначала оценивают твой внешний вид и только потом решают, стоит с тобой разговаривать или нет.
– Великолепно, – Нелли Эдуардовна обходит меня, оценивающе оглядывая мою фигуру в безумно дорогом платье.
Теперь я его вспомнила.
Это практически вторая кожа, а не платье. Дорогая, блестящая вторая кожа.
Что в нем было ушивать, не представляю!
Глубокий вырез на груди открывает соблазнительный вид на ложбинку между грудей.
Струящаяся тонкая ткань облегает мое тело, каждый изгиб.
По бедру вверх ползет глубокий разрез.
Мне даже здесь стоять в нем стыдно. Что я буду делать на празднике?
Но бабуля как будто не видит проблемы.
– Отлично, – она в очередной раз обходит меня по кругу.
– А другого нет, ну с рукавами и воротом? – я оборачиваюсь к одной из продавщиц. Читаю на ее лице священный ужас.
– Перестань, Екатерина, платье тебе очень идет, – Нелли Эдуардовна улыбается уголками губ.
Что? Да я за все время, что гощу у них, не видела ее улыбки.
– Оно очень выгодно подчеркивает достоинства твоей фигуры…
– И скрывает недостатки, – вмешивается продавщица.
За что тут же получает ледяной взгляд, полный презрения.
– Девушка, вам что, больше заняться нечем? – холодно отчитывает «бабуля» девушку.
Та давится словами извинения и вылетает из примерочной.
– Поверь мне, Катя. Это платье словно создано для тебя. Да, я бы хотела видеть тебя в чем-то не таком сексуальном, не таком броском и не таком дорогом.
Я вскидываю на нее взгляд. Она продолжает улыбаться.
– Но оно того стоит. Если бы я еще могла себе позволить такое. Я бы уже давно его выбрала. Но возраст! – она разводит руками.
– Да, ладно, бабуль! Ты еще молодая, – я растрогана неожиданно приоткрывшимися струнами ее души.
– Нет, – качает она головой. – В моем возрасте носить такие платья просто неприлично. Идем! Нам пора двигаться дальше.
Я скрываюсь в примерочной. Небольшое зеркало отражает молодую хрупкую девушку. Прислоняюсь лбом к холодной поверхности зеркала и закрываю глаза.
Катя, Катя, дорогая моя, это ты должна стоять здесь, примеряя великолетные наряды! Глаза начитает щипать от набегающих слез.
– Екатерина, не задерживайся! – голос Нелли Эдуардовны вернул себе былую строгость и отстраненность.
Выскальзываю из платья и спешу на выход.
Следующий на очереди обувной «бутик». Ровные полупустые полки вдоль стен.
Немыслимая подсветка, словно каждая туфля это музейный экспонат.
– Может, поищем магазин, где выбор побольше? – стараюсь полушепотом спросить у «бабули».
Но получается все равно громко. На что получаю удивленные вздохи очередных продавщиц.
– Как можно?
– Кто это?
– Откуда?
Шепчутся они за моей спиной.
Но Нелли Эдуардовна не говорит ни слова, только удивленно скидывает бровь и смотрит на этих девочек. И есть в ее взгляде что-то такое, что заставляет их замолчать и склонить голову.
– Нам вот эти и вон те, тридцать четвертого размера, – повелительным жестом она выбирает две пары.
– Минуточку, – услужливо семенит одна из девушек.
Я ныряю одной ногой в одну лодочку, другой в другую. Мне сложно выбрать. Я еще никогда не видела такого великолепия.
Оборачиваюсь к опекунше. Но ей как на зло кто-то звонит по телефону. Дима?
Она слишком порывисто стучит по сенсорному экрану и отходит от меня, принимая вызов.
В итоге выбор ложится целиком на меня. А меня крайне раздражают оценивающие взгляды продавщиц. Словно я диковинное животное в зоопарк.
Наугад выбираю одну из двух пар.
На этом и заканчивается шопинг. Если не брать в расчет блиц-забег по магазинам нижнего белья и чулок, косметики и парфюмерии.
Слава богам, добираемся до дома!
В фойе нас встречает все тот же охранник и рассыпается в комплиментах «несравненной Нелли Эдуардовне».
Отчего она морщит носик и нетерпеливо закатывает глаза.
Едва открыв дверь квартиры, мы словно попадаем в оранжерею.
Весь просторный коридор заставлен шикарными букетами цветов! Сколько же их здесь? Десять? Пятнадцать? Двадцать?
И если «бабуля» лукаво улыбается, то мой рот широко открывается от удивления.
– У вас так принято, заранее поздравлять именинников? – единственное, что могу выдать.
– Вообще-то нет, – она улыбается все шире, обходя каждый букет. – Хм, дорогая, тут и для тебя есть букет.
– Что? – я бросаю бумажные пакеты на пол и спешу к цветам.
– Ооо, тут даже не один букет для тебя, – Нелли Эдуардовна быстро заглядывает во все карточки. – Пять, дорогая, для тебя пять этих чудесных букетов.
– От кого они? – я дрожащими руками пытаюсь развернуть первую открытку, но она не поддается.
– И мне очень интересно, – раздается строгий ледяной баритон опекуна за моей спиной.
Я вздрагиваю и замираю, боясь обернуться. Боясь увидеть за спиной Диму. И еще больше боясь, что все это мне померещилось!
Склоняю голову ниже к открытке.
Сердце готово выпрыгнуть из груди.
Вмиг одеревеневшие пальцы, наконец, справляются со сложенной карточкой.
– От Ржавого, – выдыхаю я.
Не оборачиваясь на возмущенное сопение, несусь к остальным букетам. Так и есть, Ржавый, Рыжий, Саныч, Андрей и Барбадос. Пять букетов от пяти «братишек»-байкеров с благодарностью за все.
На душе моментально теплеет. В этой огромной холодной столице есть несколько человек, вспоминающих обо мне. Вероятно, добрым словом.
– Мама, – строго спрашивает Дмитрий. – Что все это значит?
– Это, дорогой, значит, что у нас с Катюшей есть поклонники. И они не бросают и не забывают своих дам перед важными событиями в их жизни, – чеканит Нелли Эдуардовна каждое слово.
Никогда не слышала, чтобы она так разговаривала с сыном. Ее негромкий голос практически звенит от гнева.
Чувствую нарастающее напряжение. И решаю смыться от греха подальше.
– Простите, – попискиваю я и, подхватив пакеты, несусь к себе в комнату.
Заваливаюсь на кровать и включаю музыку.
Еще какое-то время, скидывая наушники, я слышу их голоса из коридора. А потом все стихает.
Квартира погружается в тишину. Даже прислуга не спешит показываться из своих комнат.
Ужина, видимо, тоже не будет. Не беда!
Вытряхиваю покупки на кровать.
Вешаю роскошное платье на плечики.
Открываю коробку и надеваю на ноги туфли. Ах, какие они классные!
Разглаживаю дорогое бесшовное белье.
Каково это всегда так жить? Ни в чем себе не отказывать? Смотреть на всех как на говно, при этом будучи неплохим человеком?
Откидываюсь на кровати, подложив руки под голову.
Задираю ноги к потолку и любуюсь туфлями.
Сама не замечаю, как засыпаю.
Холодный вязкий омут воспоминаний затягивает меня. Ну вот опять…
Вставляю ключ в замок. Ключ никак не хочет поворачиваться. Хмурюсь. После того, как Катя съехалась с Эдиком, у меня все сыпется из рук, ломается или заедает.
Словно я без нее не существую и наша, наменянная из «сиротских» метров, квартира не желает подчиняться мне одной.
В бессилии пинаю дверь, и она к моему удивлению распахивается. А там…
Роняю на пол сумку и падаю на колени перед распростертой на полу Катей.
– Катя, Катюша… – я хватаю ее за руку.
Она словно сломанная кукла лежит без сознания среди разгромленной мебели.
Ее руки, покрытые синяками и ссадинами, запрокинуты. Словно она защищалась. Зная Катю, я уверена – защищалась. До последнего!
Ее небольшой, но уже различимый беременный животик выглядит неестественно. На кровь, что темным пятном растекается под ней, я смотреть не хочу.
– Катюша, ты меня слышишь? – слезы катятся по моим плечам.
Я сжимаю ее ладонь. Теплая.
На ее заплывшем и посиневшем от кровоподтеков лице дрожат веки. Вместо слов различаю только хрип. Стараясь не отпускать ее руку, пытаюсь дотянуться до своей сумки.
Поддеваю ее мыском ботинка.
Вытряхиваю содержимое прямо посередине беспорядка в прихожей. Среди мелочевки и обломков мебелт нахожу свой сотовый.
– Скорая? Помогите! Моей подруге плохо! Она умирает! – кричу я в трубку.
– Да не знаю я, что случилось, – реву в трубку, а диспетчер на том конце начинает нервничать. – Нет, я не пьяная. Прошу помогите, она умирает. Она вся в крови. Адрес? Улица генерала Пикалова, дом четыре, квартира семнадцать. Прошу вас, быстрее…
На удивление скорая приезжает быстро или мне это только кажется. А может это во сне все так быстро?
Они осторожно поднимают поломанную Катюшу с пола и увозят в черноту ночи…
Чернота окружает и меня. Холодная, злобная.
Вздрагиваю от телефонного звонка.
Я не успела раздеться. Хотела поехать с Катей в скорой, но не могу вспомнить, почему не поехала. А сейчас я задремала на кресле с окровавленной тряпкой в руках.
Тряпка давно выпала и оставила кровавые разводы на моих джинсах. Тупо смотрю на грязное причудливое пятно…
Снова раздается трель звонка.
Вздрагиваю и нахожу свой сотовый на полу. Незнакомый номер.
– Да?
– Екатерина Невзорова? – интересуется на том конце неприветливый женский голос.
– Нет, она…
– Людмила Назарова дала нам этот номер, – нетерпеливо перебивает меня женщина на том конце провода.
Так, стоп! Людмила Назарова – это я! И я никому не могла дать свой номер, чтобы по нему искали Катю.
– А вы кто? – задаю резонный вопрос.
– Реанимация Областной Клинической Больницы. Сегодня к нам по скорой доставили гражданку Назарову. Но если я ошиблась номером…
– Нет, нет, – почти кричу в трубку, боясь, что она отключится. – Простите, я только проснулась. Сразу не поняла. Что с ней? Как Ка… Люся?
– Она в тяжелом состоянии. Переведена из операционной. Нам нужны ее документы…
– Документы? – эхом повторяю я, стараясь сообразить, что от меня хотят.
– Да, паспорт, СНИЛС и медицинский полис.
– Я все привезу. Можно мне будет ее увидеть?..
– Девушка. Она в реанимации. К ней не пускают даже следователя. Подвозите документики, – наставительным тоном вещает женщина и вешает трубку.
А мне так много еще надо спросить. Например, почему Катя назвалась моим именем?
– Девушка, я вам в сотый раз повторяю. К ней нельзя, – начинает злиться медсестра на посту.
Я на перекладных практически еще до рассвета добралась до Смоленска.
Кутаясь в старую куртку, курила в больничном дворе и ждала, когда откроют отделение. И вот теперь меня не хотят пускать.
– Я все понимаю, но я только на минутку… на секундочку, – поправляю себя, заметив ее недовольный взгляд.
– К ней никого не пускают, даже следователь ночевал под дверями, – проговаривается она.
– Он чужой! А я – родня!
– Вы сестра? – она смотрит на меня с недоверием.
– Почти… – я мнусь. Врать сейчас мне почему-то совсем не хочется. – Мы детдомовские. В трех лет вместе…
Горячие слезы катятся по моим щекам. Всхлипы не дают мне говорить.
– Хорошо, – почти шепотом соглашается она. А я не могу поверить в то, что сейчас увижу Катьку.
– Только вещи оставь здесь.
– Но…
– У нас хирургия, а не проходной двор, – беззлобно ворчит она.
Я шуршу за ней синими бахилами.
Полутемный коридор. Крашенные масляной краской стены. Бетонный пол. На небольшом старом диване спит мужчина. Следователь?
Мы останавливаемся почти около него. Медсестра толкает дверь, пропуская меня вперед.
– Пять минут.
– Спасибо, – шепчу в ответ и проскальзываю в палату.
Зажимаю рот руками. На белоснежной простыне на огромной функциональной кровати лежит Катюша.
На ее посиневшем лице нет ни одной знакомой черточки. Нос распух и сместился.
На шее кровоизлияния.
Одна рука спрятана под одеяло, другая в гипсе до самых пальчиков.
Я сползаю на стул и пытаюсь подавить рыдания.
– Не… плачь… – едва могу различить слабый шепот.
– Катя… Катюша… – бросаюсь к ней.
– Тише… Катя… это ты… – каждое слово дается ей с трудом.
– Но почему? Зачем? – я убираю спутавшуюся от пота и крови прядь с ее лица. Смотреть на которое страшно.
– Так… так надо, – она тяжело дышит. – У меня… нет… документов.
– Нет документов? – повторяю эхом. – А где они?
Она закрывает глаза и тяжело вздыхает. Из-под опущенных ресниц скатывается слеза.
– Надо позвонить Эдику, он все приве… – я замолкаю на полуслове, увидев безумный страх в ее глазах. – Это он???
Она опять закрывает глаза. В знак согласия.
– За что? – выдыхаю я.
– Я… я сама виновата…
– Ты? Солнышко, ты что? Что ты такое говоришь? – я глажу ее по руке, моя ладонь соскальзывает на живот.
И я понимаю, что что-то не так.
Катя всхлипывает и пытается натянуть одеяло. Но я ей не даю. Осторожно отодвигаю край и едва не вскрикиваю.
У моей Катюши впалый располосованный живот. Ей делали кесарево. Но срок был еще маленький… Ребенок не выжил…
– Я… сама… виновата, – снова твердит Катя.
– Ты с ума сошла, – почти взрываюсь я. – В чем ты можешь быть виновата?
– Я ему не сказала… о ребенке…
Я молча падаю на стул рядом с больничной кроватью.
В памяти всплывает образ Эдика.
За то время, что она «встречается» с ним он не произвел на меня впечатления парня, готового к семье и ребенку. Особенно от Кати.
Богатенький бездельник, готовый тусоваться днями и ночами напролет. Часто закинувшись какой-нибудь дрянью. Чудесный парень он только тогда, когда девушка готова исполнить все его прихоти. Но стоит сказать лишь одно слово против, и он взрывается.
– А документы? – выдыхаю я.
– Паспорт… у нас… дома… в серванте…
– Полис?
– Нет… – она хрипит.
– В смысле. А где он? Ты же оформила его, чтобы встать в консультацию на учет…
– Нет, – она закрывает глаза и качает головой. – Я его так и не… не…
– Не сделала, – заканчиваю за нее предложение. – И на учет ты не вставала.
Теперь я начинаю понимать, почему Катя не хотела, чтобы я ходила с ней к гинекологу и на УЗИ. Она просто никуда не ходила.
– Но почему?
– Эдик, – она сглатывает. – Он бы узнал… я хотела… я думала…
Она снова закрывает глаза и из-под длинных ресниц по щегам сбегают крупные слезинки.
– Катя, – шепчу я. – Мы обязательно его накажем. Как только ты поправишься.
Смотрю на поломанную подругу.
Снова в ее глазах вспыхивает страх. Первобытный, панический.
– Нет, нет, – шепчет она. – Ты… не… понимаешь….
– Тише. Тебе нельзя волноваться. Мы поговорим потом.
Но она не слушает меня.
– Обещай мне… – кашель душит ее. – Обещай….
– Катюша, – я пытаюсь встать и позвать медсестру. Но подруга неожиданно крепко держит мою руку.
– Обещай, что… сделаешь все… чтобы получить мое наследство…
– Нет, – я в ужасе.
– Обещай… что не закончишь … как я…
Ее обрывает новый приступ кашля. В этот раз он сотрясает ее всю. На губах выступает алая пена.
– Помогите, – я распахиваю дверь в коридор. – Кто-нибудь…
– Об…е. щай… – сквозь слезы и кашель хрипит подруга.
Горячие слезы катятся по моим щекам, я зажимаю рот ладонью и киваю в знак согласия. Мы еще поговорим об этом глупом обещании, когда она выйдет отсюда…
Меня оттесняют в коридор прибежавшие врачи и медсестры. Дверь палаты захлопывается, а я падаю на диванчик.
Вздрагиваю от чьего-то прикосновения. Стараюсь отмахнуться. Но трясут настойчиво.
– Екатерина… – врывается в сознание.
Катя!!! Распахиваю глаза.
– Да? – передо мной стоит медсестра.
Я задремала на диванчике в коридоре. Прямо напротив Катиной палаты. Стараюсь заглянуть медсестре через плечо.
Но там пусто. Дверной проем сереет абсолютной пустотой. Вязкой, холодной…
– Где она? – голос меня подводит.
– Мне очень жаль…
– Где она? – хватаю медсестру за руку.
– Людмила умерла. Черепно-мозговая травма, большая кровопотеря, пробито легкое и открылось легочное кровотечение… Врачи пытались…
Больше я ничего не слышу… Меня оглушает острой болью, что разрывается внутри и пытается разорвать меня…
Дыхание перехватывает, и сотни, тысячи будущих счастливых моментов нашей непрожитой жизни разбиваются вдребезги и прошивают меня насквозь осколками…
Ааа, до чего же больно!
Катя, Катюша…
