Текст книги "Царь мышей"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

– Ваш прадед? – не удержался Васятка. – Ведь это ж когда было! Может, он еще и царя Степана помнил?

– Ну, царя Степана-то вряд ли, – с улыбкой глянул на мальчика Патапий Иваныч. – Он ведь в ту пору помоложе тебя был. Прадед, вестимо, а не царь Степан… Да вы кушайте, а не достанет – велю Настасье еще принести.

– Так что же говорил ваш прадед? – с трудом скрывая нетерпение, спросил Дубов.

Патапий Иваныч поудобнее устроился на ступеньке:

– Он сказывал, что эту подкову оставил какой-то проезжий боярин, который вез огромную телегу, чем-то груженую, но чем именно – неведомо, так как все было тщательно закрыто. У него там то ли колесо сломалось, то ли еще что. А прадед как раз в то время пособлял кузнецу. Ну, кузнец-то все что надо починил, а потом приметил, что у одной лошади подкова сносилась, и вызвался ее заменить. А старую, которую с лошади снял, потом над дверьми на счастье повесил.

– Но ведь у него, наверное, много старых подков перебывало, – заметил Дубов. – Отчего же именно эту?

– Так она ж вид имела диковинный, да еще с какими-то письменами, дотоле в наших краях не виданными, – пояснил Патапий Иваныч. – А главно дело, тот боярин так щедро за труды заплатил, сколько другой раз и за год не выходило. Так вот подкова к нам и попала… Да вы угощайтесь, угощайтесь!

Василий надкусил стрелку зеленого лука:

– А больше ваш прадед ничего такого не рассказывал?

– Вообще-то он большой был любитель порассказать, – подхватил Патапий Иваныч, – да мало кто его рассказам верил. Думали, совсем старый из ума выжил. А он-то всю правду говорил. – Патапий Иваныч заговорщически понизил голос. – Я вам сейчас кое-чего покажу.

С неожиданной для своих годов легкостью Патапий Иваныч вскочил с крыльца и скрылся в избе. А миг спустя вернулся с небольшой деревянной шкатулочкой.

– Когда тот заезжий боярин с кузнецом расплачивался, из его кошеля что-то выпало и закатилось под лавку. Прадед хотел было отыскать и вернуть хозяину, а тот рукой махнул – дескать, забирайте, не жалко. Вот прадед нашел и сохранил. А перед смертью мне передал.

Патапий Иваныч извлек из шкатулки золотую монетку. На одной стороне был искусно выкован кораблик, плывущий по волнам, а внизу – надпись старославянской вязью: «Новая Мангазея». Оборотную сторону украшала некая конструкция (видимо, герб некогда вольного города) и слово по-гречески, уже знакомое по правой стороне подковы: «Вендополь».

«Какой же я дурак! – мысленно хлопнул себя по лбу Дубов. – Конечно, та латинская надпись на подкове была – N. MANGASEIA!».

Как бы услышав мысли Василия, дон Альфонсо добавил:

– И как это я запамятовал, ведь Вендополь – греческое название Новой Мангазеи. То есть «Город на Венде».

Патапий Иваныч, спрятав в бороду улыбку, поглядывал на гостей. Видно, он был рад, что кому-то показались занимательны его рассказы о давно минувших днях.

– Так и это не все, – продолжал Патапий Иваныч, спрятав монетку. – Прадед еще побольше того рассказывал. Будто бы он заметил, что покамест кузнец телегу чинил и лошадь перековывал, тот боярин во дворе за кузницей какой-то сундучок закопал. Должно, до сих пор там лежит. Да не смейтесь, правда это истинная!

– Нет-нет, мы вовсе не смеемся, – поспешно проговорил Дубов. – Ну, подкова, монетка – это все понятно, но кто же станет закапывать сундуки среди бела дня да в многолюдном месте?

– Да это ж еще как сказать, – возразил Патапий Иваныч. – У нас и теперь сельцо не больно многолюдное, а в ту пору и вовсе было – десяток дворов да кузница на отшибе. То есть для деревни на отшибе, а к дороге поближе. Так что судите сами, какое тут у нас многолюдство.

– Ну и отчего же ваш прадед сам не откопал зарытое? – задал вполне естественный вопрос дон Альфонсо.

Патапий Иваныч задумался:

– А и вправду, отчего? А кто его знает!

Дубов бросил мимолетный взор на Васятку – тот чинно сидел на лавочке, вкусно хрустя морковкой, с таким видом, словно хотел сказать: «Я много о чем догадываюсь, но ничего не скажу, пока не буду твердо уверен».

– Кстати ведь, и кузница теперь стоит не там, где раньше, – продолжал Патапий Иваныч. – Я ж говорю – давно это было.

– Как – не там, где раньше? – удивился Василий. – А где же?

– Ну, то отдельный сказ, – охотно откликнулся Патапий Иваныч. – Подкова долгие годы висела в кузнице, ржой покрылась, и как-то раз кузнец, это уж был внук того, при котором подкова появилась, снял ее с двери и отдал жене, чтобы почистила. А как раз в тот вечер случилась гроза, в кузницу ударила молния и все спалила. Потом уж ее построили заново на другом месте, подкову опять прибили над дверью и с тех пор никогда не снимают – от греха подальше.

– Выходит, что нынешняя кузница – совсем не та, что при вашем прадеде? – подытожил Дубов. – А где же тогда старая стояла?

– Старая-то где? – призадумался хозяин. – Да вот здесь же и стояла, где теперь наш огород. К тому времени, как гроза приключилась, деревня-то разрослась, и в соседних избах непокой был от грохота в кузнице. Тогда и решили поставить новую на нынешнем месте, от деревни подальше, а к большой дороге поближе.

– Значит, на вашем огороде… – как бы про себя проговорил Дубов. – И в каком месте – вы не помните?

Патапий Иваныч махнул рукой вглубь огорода, где за кучей навоза виднелись остатки какого-то строения.

– И неужто вы даже не пытались его откопать? – чуть не возмутился Василий.

– Кого – его? – не понял Патапий Иваныч.

– Ну, клад, или что там этот проезжий боярин спрятал.

Ответ Патапия Иваныча несколько удивил, даже озадачил Дубова и его спутников:

– А зачем? Никогда не слыхивал, чтобы чужое добро кому-то счастье приносило. Да и какой прок огород зорить?

– Да-да, вы, конечно, правы, – пришлось согласиться детективу. – Но как бы вы отнеслись к такому предложению, если бы мы… Ну, в общем, попросили вас, почтеннейший Патапий Иваныч, чтобы вы разрешили нам покопаться у вас в огороде? А ущерб мы компен… то есть возместим сторицей.

Василий ждал, что Патапий Иваныч тут же откажет ему и даже погонит прочь со двора, но тот отнесся к предложению очень спокойно:

– Что ж, чему быть, тому не миновать. Копайте, коли есть охота. Но прежде спросите Илью – он теперь за хозяина, без него нельзя.

– Ну, тогда мы пошли в кузницу, – поспешно, будто опасаясь, что Патапий Иваныч передумает, сказал Дубов.

– А я, пожалуй, тут останусь, – предложил Васятка. – Осмотрю то место, где кузня стояла. Может, чего надумаю. – И он скрылся за развалинами кузницы.

Едва Дубов и дон Альфонсо покинули двор Патапия Иваныча, на их место заступила странная парочка: изящная белокурая дама в темном платье и невзрачного вида господин в латаном кафтане со следами грязи на коленках. Он семенил следом за дамой и лепетал:

– Анна Сергеевна, что вы делаете? Нам же никак нельзя засвечиваться!

– Чушь собачья! – презрительно отвечала Анна Сергеевна. – С вашей конспирацией, чтоб ее, мы добьемся одного – что все сокровища пролетят к дьяволу!

– Осторожность никогда не помешает, – возразил Каширский.

– Какая, к бесу, осторожность! – вспылила Анна Сергеевна. – Если бы я слушалась ваших идиотских советов, то до сих пор находилась бы… Впрочем, неважно где. Ну все, хватит булдеть, ближе к делу. Я буду наезжать на этого старого хрена, а вы давайте ему ваши установки – чтобы не жался и отвечал с полной откровенностью. А остальное – не ваша забота!

– Как скажете, Анна Сергеевна, – не стал спорить Каширский. – Ну что ж, приступим?

– Приступим, – процедила Анна Сергеевна. И обратилась к Патапию Иванычу: – Эй ты, старичок, что ты там делаешь?

– Что делаю? Да так, огород перекапываю, – совершенно спокойно ответил Патапий Иваныч.

– Чего встал, остолоп? Иди сюда! – злобно прикрикнула Глухарева.

– Анна Сергеевна, ну зачем вы так? – шепотом возопил Каширский. – С простым народом надо иначе. Покажите, что вы их уважаете…

– А не сходили бы вы, сударь, куда подальше? – ледяным голосом отчеканила Анна Сергеевна. – Народ – быдло, а говорить с ними по-человечески – все равно что унижаться до уровня этого сыскаря Дубова!

– Ну, как знаете, – сдался Каширский, – но я снимаю с себя всякую ответственность за последствия.

– А чего еще от вас ждать, – презрительно бросила Глухарева и вновь обратилась к Патапию Иванычу. – Скажи мне, любезнейший, что тебя спрашивали эти мерзавцы?

– О чем ты, барыня? – то ли сделав вид, что не расслышал, то ли и впрямь не расслышав, переспросил Патапий Иваныч.

– Да ты что, старый хрыч, смеешься надо мной?! – вспылила Глухарева. – Или отвечай, или пожалеешь! Я шутить не буду…

– Да ты скажи, барыня, че те надо, – перебил Патапий Иваныч. – А то бранишься почем зря, а в чем дело – не понять.

Увидев, что в споре Анны Сергеевны с хозяином никакого конструктивного решения не предвидится, господин Каширский решил обратиться к высшим силам. Он закрыл глаза и простер руки в сторону огорода:

– Я чувствую, что здесь сокрыты сокровища… Нет-нет, не здесь, а дальше, в глубине двора…

Уже привыкшая к подобным пророчествам Анна Сергеевна лишь отмахнулась от своего компаньона, будто от надоедливого комара.

– Когда тебя спрашивают, будь любезен отвечать, – продолжала она свой «наезд» на Патапия Иваныча. – Иначе я с тобой по-другому поговорю – мало не покажется!

– Вот бестолковая барыня, – как бы про себя проговорил старик. – Сама не знает, чего хочет, а бранится!

А Каширский времени зря не терял. Похоже, у него завязался-таки некий контакт с астральным миром – он прикрыл глаза, вытянул руки вперед и тихо выдохнул:

– Там, там… Сокровища там!

Исчерпав терпение в бесплодном препирательстве с упрямым старикашкой, Анна Сергеевна обернулась к Каширскому:

– Ну, где же ваши «установки на правду»?

Но тот уже токовал, словно глухарь на елке, ничего кругом не видя и не слыша:

– Там сокровища! Я чувствую их, я вижу их внутренним зрением, каждой молекулой своего организма, всеми фибрами астрального тела…

И тут случилось нечто вовсе невообразимое: госпожа Глухарева осеклась на полуслове и, повинуясь медитациям Каширского, будто крыса на звуки дудки, двинулась в направлении его вытянутых рук. Сначала Анна Сергеевна шла медленно, а потом все быстрее и, едва не сбив с ног Васятку, изучавшего окрестности бывшей кузницы, угодила в кучу навоза.

Так сбылось первое предсказание чародея.

Увидев, к чему привели его «установки», господин Каширский совершенно забыл про «нащупанные» сокровища – он дрожал, будто осиновый лист, ожидая гнева Анны Сергеевны, которая уже с, мягко говоря, грозным видом шагала в его сторону.

– Не смейте меня трогать! – вдруг заверещал Каширский. – Я – достояние мировой науки, светило разума…

И с этими словами достояние мировой науки бросилось наутек.

– Я тебе покажу светило! – зарычала Анна Сергеевна. – Сейчас ты у меня все светила увидишь, мерзавец, ученый хренов!

В избытке чувств Глухарева выдернула толстенный столб, поддерживавший ограду, и, как была вся в навозе, погналась за Каширским, пытаясь прихлопнуть его, как муху.

– Анна Сергеевна, опомнитесь, – пытался увещевать разгневанную даму господин Каширский, – ведь без меня вам клада не видать, как своих ушей. Да осторожнее вы, а то и впрямь пришибете!..

За этими развлечениями неудачливые авантюристы даже не обратили внимания на карету, которая ехала им навстречу. Судя по тому, что катилась она легко и уверенно, было ясно, что починка прошла успешно, и теперь дон Альфонсо спокойно мог продолжать путешествие до самого места назначения.

Впрочем, если в карете кто и заметил Каширского и гоняющуюся за ним Глухареву, то разве что возница Максимилиан, но он еще и не такое в жизни видывал. Дубов же, дон Альфонсо и Илья обсуждали вероятность залегания на огороде старинного клада.

– Судя по ново-мангазейскому происхождению подковы и монетки, тот «заезжий боярин» вполне мог быть Митька Смурной, доверенное лицо царя Степана, – говорил Дубов. – А везти он мог награбленное в Новой Мангазее.

– И все же сомнительно, – покачал головой дон Альфонсо. – Для чего ему было закапывать сокровища у кузницы – неужто во всем царстве не нашлось более укромного уголка?

– Да и потом, если верить моему далекому пращуру, то вез он целый воз, а зарыл на дворе только сундук, – добавил Илья.

– Наверное, он много чего вез, а закопал самое ценное, – глубокомысленно предположил Дубов. – А может, и не самое…

Экипаж остановился у избы Патапия Иваныча. Увидев покосившийся забор и дыру от столба, Василий почуял неладное.

Рассказ Патапия Иваныча о шебутной барыне и ее странном спутнике изрядно позабавил гостей, а Дубов понял, что теперь в поисках клада, кроме прочих препятствующих факторов, придется учитывать еще и присутствие Глухаревой с Каширским. Вслух же он сказал:

– Поскольку появление этой невоспитанной дамы явилось следствием нашего появления, то и починку ограды мы вам возместим.

Тут к ним подошел Васятка:

– Вообще-то я не совсем уверен, но мне кажется, что копать надо там, – и он указал как раз на ту навозную кучу, в которую только что окунулась Анна Сергеевна.

– Отчего ты так думаешь? – спросил Дубов.

– Долго объяснять. А если вкратце – я заметил, что бывшая кузница по размерам почти такая же, как новая, разве что чуть меньше. Наверное, новую решили построить по образу и подобию старой – ну, конечно, с некоторыми усовершенствованиями, но в основе то же самое. Значит, вход должен быть в сторону дороги, а окно – слева.

– А может, справа? – предположил дон Альфонсо.

– Может, и справа, – легко согласился Васятка. – Но справа, как мне показалось, стена была чуть толще, так что более похоже, что окно все-таки было слева. И вот через него-то ваш, Патапий Иваныч, прадедушка и мог увидеть, как этот боярин закапывает что-то в землю. Окно, как мне думается, было достаточно высоко, почти как в новой кузнице, и прадедушка, который был тогда невелик ростом, не мог бы из окна увидеть то, что происходило на дворе под самыми окнами, а что чуть подальше – можно было разглядеть свободно. Так что вот. – Васятка развел руками – дескать, я свое мнение высказал, а уж дальше решайте сами.

Нельзя сказать, что Дубова очень уж убедили Васяткны доводы. Но поскольку ничего другого взамен предложить он не мог, то было принято Соломоново решение: начать раскопки с места, указанного Васяткой, а затем при необходимости круг поисков расширить.

Тем временем Илья принес лопаты, и кладоискатели приступили к делу. Чтобы не трогать навозную кучу, они провели воображаемую линию от того места, где, по расчетам Васятки, было окно кузницы, и решили искать вдоль нее. А поскольку линия все-таки проходила через кучу, то стали копать рядом с кучей.

Патапий Иваныч взирал с крыльца на действия гостей, не выказывая особого любопытства. То ли он не слишком верил а успех затеи, то ли полагал, что не следует отбирать у земли то, что в землю ушло. Вскоре у него за спиной показалась и Настасья – она вышла из избы и с видом безмятежного покоя наблюдала за тем, что происходит на дворе.

Когда первый «кавалерийский наскок» ни к чему не привел, Дубов воткнул лопату в землю и ненадолго задумался. А затем произнес:

– Вы знаете, так мы можем копать еще сто лет. И если понадобится, то так и поступим. Но… Как бы это сказать? Появилась тут у меня одна мыслишка, и как раз в связи с той женщиной, что здесь только что была. Точнее, с ее спутником. Я знаю их обоих и прекрасно понимаю, на что они способны. Ну никак не похоже на Анну Сергеевну, чтобы она вот так вот на ровном месте побежала и нырнула в навоз. Она, конечно, девушка с придурью, но не до такой же степени! Значит, что-то ее заставило это сделать. Или кто-то. А Каширский шарлатан тот еще, но некоторыми сверхчувствительными способностями он все же обладает. И вот я подумал – а не обнаружил ли Каширский «шестым чувством», что под землей что-то находится, и не передал ли своего рода мысленное послание Анне Сергеевне?..

– То есть вы хотите сказать, что копать надо прямо под кучей? – напрямую спросил Илья.

– Полагаю, что здесь вероятность что-то найти будет больше, чем в любом другом месте, – уклончиво ответил Дубов. – Тем более, что и Васяткины расчеты указывают на то же самое место!

– Ну что ж, давайте копать под кучей, – подытожил дон Альфонсо.

– А что, очень кстати, – подхватил Илья. – А то руки все не доходят огород унавозить. Вот заодно и доброе дело сделаем!

Когда доброе дело было сделано и навоз равномерно раскидан по грядкам, искатели сокровищ наконец-то смогли приступить к раскопкам на месте бывшей кучи. И на сей раз усилия не остались втуне – вскоре лопата Василия наткнулась на что-то твердое.

Еще несколько энергичных движений – и из земли появился средних размеров кованый сундук, весь ржавый, но еще довольно крепкий.

– Вот это да! – восхищенно выдохнул Илья.

– Впервые присутствую при находке клада, – с внешним спокойствием заметил дон Альфонсо.

Для Дубова это был уже далеко не первый такой случай, и весь его опыт кладоискателя вкупе с интуицией детектива говорил, что здесь «что-то не так». Хотя более точно сформулировать эту мысль Василий пока что не мог.

С немалыми трудами сундук был извлечен из ямы и установлен напротив крыльца. Все, кто был на дворе, включая Патапия Иваныча и Настасью, окружили сундук, но никто не решался его открыть – то ли опасались быть ослепленными блеском ново-мангазейского золота, то ли боялись разочароваться, а может быть, подсознательно чувствовали, что в этом ржавом ящике кроется что-то зловещее, чреватое бедой.

– Ну что ж, приступим? – деланно бодро произнес Дубов. – Прошу вас, Патапий Иваныч, как хозяина сего дома и самого старшего среди нас – поднимите крышку.

– Ну, при чем тут я, – отказался Патапий Иваныч. – Думаю, что эту честь надо предоставить самому молодому среди нас. Тем более, что именно он угадал верное место.

Васятка изо всех силенок вцепился в ржавую крышку, и она со страшным скрипом приподнялась. Вскоре любопытным взорам предстало содержимое сундука. Большую часть находки составляли переплетенные книги и тетради явно архивного содержания. Лишь на дне лежали несколько украшений, судя по виду, не очень-то драгоценных, да с десяток икон, на удивление хорошо сохранившихся.

«Так что же, это и есть знаменитые сокровища царя Степана?» – с некоторым разочарованием подумал Василий, листая церковную книгу Христорождественского Ново-Мангазейского собора с записями о свадьбах, крестинах и отпеваниях давно умерших и давно всеми забытых людей.

– Конечно, нет, – словно прочитав его мысли, сказал Васятка. – Ясно, что Димитрий Смурной нарочно закопал сундук здесь, на виду, чтобы ежели кто найдет, считали, будто это и есть главный клад. Для того и несколько украшений внутрь положил. А настоящие сокровища, понятное дело, в более тайном месте припрятал.

– Да, очень возможно, – сдержанно ответил Дубов, понимая, что Васятка, наверное, прав, и следовательно – поиски продолжаются.

– А с ним что делать? – указал дон Альфонсо на сундук и его содержимое.

– Что делать? – призадумался Василий. – По правде сказать, не знаю. Наверное, решать вам? – обернулся он к Патапию Иванычу.

– Зря мы все это затеяли, – тихо проговорил Патапий Иваныч.

– А я даже рад, что настоящих сокровищ там не оказалось, – добавил Илья.

Дубов извлек из сундука несколько аляповатую золотую брошку, усыпанную то ли драгоценными камнями, то ли стекляшками.

– Может быть, сударыня, вы оставите ее у себя? – обратился он к Настасье. – По-моему, она вам будет очень к лицу.

– Благодарю, не надо – решительно отказалась Настасья. – Такие украшения богатым барыням впору, а нам ни к чему.

– Ну так хотя бы иконки возьмите, – предложил Василий, но этому решительно воспротивился Патапий Иваныч:

– Нет, нет! Как же можно молиться образам из разоренного храма? Грех один да позор!

– Ну что ж, должен признать вашу правоту, – развел руками Василий. – И в таком случае нам остается одно – не злоупотреблять вашим гостеприимством и, откланявшись, удалиться.

– Погодите, а как же пообедать? – воскликнул Илья. – Жена такую похлебку сготовила – пальчики оближете!

– Нет-нет, нам и впрямь пора, – вмешался дон Альфонсо, которому показалось, что его спутники уже готовы внять уговорам и остаться на обед. – Не забудьте – мне еще засветло нужно доехать до Новой Мангазеи.

– До Новой Мангазеи? – рассеянно переспросил Дубов. – Да-да, конечно же!

Бросив мимолетный взгляд на сыщика, Васятка понял, что тот уже каким-то образом связал находку на огороде с путешествием дона Альфонсо, но, по обыкновению, говорить ничего не стал.

Тем временем кладоискатели бережно погрузили свою находку в карету и, сердечно простившись с хозяевами, последовали за сундуком. Максимилиан взмахнул кнутом, и карета покатилась по пустынной Боровихинской улице. Патапий Иваныч, Настасья и Илья глядели вослед карете, пока она не скрылась из виду.

* * *

Нынешний день для отца Александра тянулся длинно и скучно, особенно в отсутствие верного друга Васятки. Пожалуй, единственным событием, как-то выбивавшимся из обычного течения, был визит чиновников градоуправления.

– Сходить прогуляться? – вслух подумал отец Александр. И сам же себе ответил: – А отчего бы и нет.

Сказано – сделано. Заперев храм и бережно спрятав огромный ключ в не менее огромном кармане рясы, священник не спеша двинулся по Сорочьей улице.

Около соседней избы он остановился, хотя с недавних пор всякий раз убыстрял шаги, проходя мимо этого места. Но на сей раз отец Александр не только остановился, но даже в задумчивости облокотился о ветхий забор, словно бы чего-то или кого-то ожидая.

И точно – вскоре двери избы отворились, и на крыльцо вышел человек. Но то была не Матрена, которая несколько дней назад обнаружила в сенях неизвестного покойника, и даже не ее законный супруг Иван, а куда более важная особа – в недавнем прошлом начальник Сыскного приказа, а ныне боярин и советник самого царя Путяты.

– Ба, Пал Палыч, – несколько преувеличенно обрадовался отец Александр. – То есть, пардон, боярин Павел! Вот уж кого не чаял встретить…

– Да, знаете, решил еще раз глянуть на место происшествия, – ответил боярин Павел, крепко жмя руку отцу Александру. – Вдруг в суматохе что-то упустил.

– Ну и как?

– Никаких новых улик, не стоило и заявляться, еще раз хозяев волновать. Матрена, бедняга, уж решила, что я пришел ее в острог везти… А вы куда, батюшка?

– Да так, прогуливаюсь, – отвечал священник. – Если желаете, могу вас проводить.

И отец Александр с боярином Павлом зашагали по Сорочьей улице. Сперва молча, а потом Пал Палыч заговорил, но гораздо более тихим голосом, чем при встрече:

– Боюсь, что новости у меня для вас не самые утешительные, батюшка… Или вы позволите именовать себя Александром Иванычем?

– Да ради бога, – умеряя свой могучий бас, отвечал отец Александр. – Тем более что меня в миру и впрямь так зовут.

– Ну что ж, тогда сразу о мирских делах. Как вы понимаете, для меня нет никакой тайны, что вы – из тех же краев, откуда ваши друзья.

– Так я ж этого особо и не таю, – пожал плечами отец Александр. – Конечно, не трублю на всяком углу, но и не скрываю.

– Это я к тому, что вам есть, куда возвращаться, – продолжал Пал Палыч. – И советую вам… Да нет, прошу, умоляю – уезжайте.

– Неужто я вам так надоел? – прогудел отец Александр.

– Да при чем тут надоел, – не поддержал шутки Пал Палыч. – Мне стало известно, что за каждым вашим шагом следят самым пристальным образом. И более того, ваша жизнь в полном смысле висит на волоске.

– Ну, нашли, чем удивить! – несколько натянуто рассмеялся отец Александр. – Это я и так знаю. – И, резко посерьезнев, продолжал: – А вообще-то вы, Пал Палыч, наверное, правы – пора возвращаться. И не потому что следят или на волоске, а потому что не нужен стал я здесь. И там не особо нужен, но там – моя родина. Вот дождусь, когда мои земляки из поездки вернутся, так вместе с ними домой и подамся.

– И когда же они возвратятся?

– Трудно сказать, – призадумался отец Александр. – Может, завтра, а может, еще на пару дней задержатся.

– Тогда вам, Александр Иваныч, не следует их дожидаться, – гнул свое боярин Павел. – Поверьте, я нисколько не преувеличиваю опасность, может быть, даже преуменьшаю.

– Благодарю вас за заботу, Пал Палыч, – откликнулся отец Александр. – Но не могу же я вот так вот просто взять и исчезнуть. Я должен позаботиться хотя бы о Васятке…

– О Васятке не беспокойтесь, я его не оставлю, – перебил боярин Павел. – Вы в толк еще и то возьмите, что рядом с вами и его жизнь может оказаться под угрозой!

За разговорами отец Александр и боярин Павел прошли всю Сорочью улицу и свернули на другую, почти столь же тихую, разве что избы там стояли чуть ближе одна к другой и выглядели чуть нарядней.

– И потом, есть еще одно дело… – Отец Александр не только понизил голос еще больше, но и отвел Пал Палыча чуть не середину улицы, будто опасаясь, что их случайно услышат в каком-то из дворов. Благо уличное движение здесь было таким же, как и на Сорочьей. То есть никаким.

– Вы об Ярославе? – тихо переспросил Пал Палыч. – Да, вы неплохо придумали – приютить его у меня, потому что в мой дом никто не сунется. Но скажу вам откровенно – это не решение вопроса. Поверьте, я не боюсь, но и мое положение с каждым днем становится все менее прочным.

Боярин Павел ненадолго замолк. Наконец, будто решившись, заговорил медленно, взвешивая каждое слово. Но отец Александр чувствовал – то, что говорил боярин Павел, было выстраданным, во что он и не хотел бы, но, как честный и реально мыслящий человек, вынужден был верить.

– За сорок лет работы в Сыскном приказе я не делал ничего, что противоречило бы закону и моей собственной совести. А за те десять лет, что возглавлял Приказ – и другим не дозволял делать этого. Да, мне приходилось трудиться среди воров, разбойников, мздоимцев, но я, простите за громкие слова, никогда не изменял понятиям о совести и чести, хоть это порой бывало и нелегко. А теперь ощущаю, что оставаться порядочным человеком с каждым днем становится все сложнее. Это трудно объяснить, но вы меня, конечно, понимаете.

– Да, разумеется, – кивнул священник. – Я-то здесь всего второй год, но то же самое чувствую…

– Вот видите, – подхватил боярин Павел, – а каково тут жить и видеть, как честных и неподкупных людей убирают, а на их место назначают либо явных глупцов, либо таких, по ком давно темница тоскует! Каково наблюдать, как твои друзья и единомышленники один за другим приноравливаются к обстоятельствам и вливаются в общую толпу служителей не делу, а личностям.

– А чем вы это можете объяснить? – пристально глянул отец Александр на боярина Павла. – Корысть? Страх? Что-то еще?

– Не знаю, – развел руками Пал Палыч. – Наверное, и то, и другое, и третье. Что-то мрачное и гнетущее, словно разлитое в воздухе с тех пор, как… – Боярин Павел не договорил, но отец Александр все понял:

– А что Государь?

– Так я и Государю то же самое всякий раз говорю, – невесело усмехнулся боярин Павел. – А он всякий раз отвечает: «Да-да, дорогой Пал Палыч, я с вами полностью согласен, это совершенно недопустимо. И ежели чего узнаете, непременно обо всем докладывайте мне лично, мы вместе обмыслим, что делать», и все такое.

– Ну и как, прислушивается Государь к вашим словам?

– Прислушивается, да еще как, – уныло кивнул боярин Павел, – но поступает чаще всего точно наоборот. Не пойму только, отчего он все еще благоволит ко мне – я же знаю, какие гадости на меня наговаривает его окружение!

– В нашей стране сказали бы – для поддержания авторитета власти, – заметил отец Александр. – Как бы это получше объяснить? Если при властях находится человек вроде вас, известный честностью и неподкупностью, то и сама власть, какая бы она ни была, получает больше доверия в обществе.

– Возможно, – не без горечи усмехнулся Пал Палыч и одернул на себе боярский кафтан, к которому еще не очень привык. – Однако вернемся от общего к частностям. Я не хочу и знать, кому ваш Ярослав так круто переступил дорогу, что его извести пытались. Вопрос в другом – могу ли я чем-то помочь, и если да, то как?

– Видите ли, дорогой Пал Палыч, тут кроме прочего еще и сердечные дела примешались. Возлюбленная Ярослава – мужняя жена, и она готова бежать вместе с ним. Сперва в Новую Мангазею, а потом за границу. Но теперь я вижу, что бежать придется ему одному, а Евдокия Даниловна присоединится к нему позже… Ну, чего тебе? – спросил отец Александр у лохматой черной собаки, которая молча сопровождала их с самого начала улицы. – Вот попрошайка! – И, пошарив в карманах рясы, священник сунул ей какой-то пирожок. – Все, больше не проси, нету.

– Извините, Александр Иваныч, какая Евдокия Даниловна? – тихо переспросил Пал Палыч, когда собака отошла с пирожком на обочину. – Уж не… Впрочем, меня это не касается. – И, помолчав, добавил: – Даже если и та самая.

– Ну вот, язык мой – враг мой, – обескураженно развел руками отец Александр. – Пал Палыч, можно Ярослав побудет у вас до завтра? К тому времени я все подготовлю для его побега, а потом, Богу помолясь, и в свой путь отправлюсь. Вы, главное, о Васятке позаботьтесь. Я бы его с собою взял, да в нашей стране, боюсь, ему неуютно будет…

– На этот счет не беспокойтесь, – твердо ответил Пал Палыч. – Ну, вроде все обговорили? Тогда давайте прощаться. Незачем Тайному приказу очи мозолить – дескать, о чем это два таких неблагонадежных подданных так долго лясы точат?

– Э, любезнейший Пал Палыч, тут уж не Тайным приказом, а еще чем потайнее пахнет, – как бы в шутку возразил отец Александр. – Ну, благослови вас Господь на добрые дела!

Священник истово перекрестил Пал Палыча, тот низко ему поклонился и продолжил путь уже в одиночестве. Отец Александр проводил его взором, тяжко вздохнул и побрел восвояси.

* * *

В ожидании, пока подадут обед, Василий Дубов прямо в трапезной демонстрировал содержание сундука, обнаруженного на огороде возле бывшей кузницы. А попутно рассказывал, как им удалось его найти. Особо при этом он расхваливал Васятку, впрочем, без опаски «перехвалить», ибо сам Васятка отсутствовал: едва карета дона Альфонсо прибыла в Терем, он тут же заявил, что настоящий, главный клад, по его разумению, зарыт где-то на берегу пруда, и, выбрав в чулане лопату «по себе», отправился на поиски. Естественно, Петрович тут же увязался за ним, и таким образом ничто не мешало откровенной беседе и предстоящему дружескому обеду.

Дормидонт очень внимательно рассматривал иконы и перелистывал церковные книги – Надежда чувствовала, что эти занятия как-то отвлекали его от невеселых дум. По ходу дела царь уверенно определял, какому иконописцу мог принадлежать тот или иной святой лик, выказывая себя немалым знатоком в этой области. На одной иконе, в художественном отношении далеко не самой совершенной, Дормидонт остановился особо: