Текст книги "Царь мышей"

Автор книги: Елизавета Абаринова-Кожухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

Вася присел на краешек тахты и стал осторожно втирать холодную сметану в красную спину Солнышка. Тот урчал и повизгивал – не то от боли, не то от удовольствия, а может быть, от того и другого сразу. А так как Солнышко не мог больше трех секунд находиться в покое, то он нащупал на тахте рисунок и принялся его внимательно разглядывать, дополняя отдельными черточками, насколько это было возможно в том неудобном положении, в котором он лежал.

Даже из этого бесхитростного портрета можно было увидеть в Солнышке немалые дарования, которые могли бы сделать его большим художником, если бы он обладал хоть малою толикой усидчивости и целеустремленности. Портрет спящего Васи, при несомненном сходстве, отражал состояние души не столько Васи Дубова, сколько самого Гриши Лиственницына.

Именно в этом смысле Вася и высказался, заглянув в рисунок. В это время он растирал художнику плечи и руки, ощущая жар, исходящий от его кожи.

– Я же не фотограф, – гордо возразил Солнышко. – Ты сам, как человек искусства, должен это понимать!

Конечно, «человек искусства» было некоторым преувеличением, но в общем-то соответствовало действительности: Василий учился в музыкальной школе по классу скрипки. Правда, особых талантов он не проявлял, беря больше старанием и усердием.

Тут через приоткрытое окно с улицы долетел автомобильный рев. Мальчики прислушались – вообще-то Кленовая улица находилась в стороне от главных магистралей города, и крупные грузовики сюда заезжали редко. Вдруг Солнышко резко вскочил с дивана и одним прыжком оказался у окна. У Васи мелькнула мысль, что, окажись поблизости какой-нибудь судья по легкой атлетике, он бы зафиксировал если и не мировой рекорд по прыжкам в длину, то уж рекорд Кислоярска – непременно.

Прямо под окном стояла мусоросборочная машина, в зад которой соседи Лиственницыных скидывали свои отходы.

– Опять забыли! – возопил Солнышко, бросаясь к дверям. – Но я успею!

– Постой, ты что, голый пойдешь? – окликнул его Вася.

Солнышко нехотя надел синие спротивные трусы, накинул шлепанцы и побежал на кухню за ведром. И лишь на лестнице обнаружил, что все еще держит в руке Васин портрет. Солнышко рассмеялся и кинулся вниз по лестнице, перескакивая через четыре ступеньки.

В квартире сразу стало как-то тихо и пусто. Вася хотел было еще поваляться в постели, но сообразил, что Солнышко, как всегда, захлопнул дверь, а ключ в спешке не взял.

Вася не спеша надел шорты, рубашку, убрал белье в тумбочку, сложил кровать обратно в кресло, аккуратно застелил Солнышкину тахту. Но сам Солнышко почему-то все не возвращался. Вася подошел к окну – мусоровоз давно уехал, лишь перед столовой через улицу, загораживая витрину, стояла старомодная бежевая «Победа». Солнышка не было видно.

Вася не на шутку забеспокоился – куда средь бела дня мог исчезнуть человек, весь наряд которого составляли трусики с эмблемой «Динамо», а весь багаж – мусорное ведро?

* * *

Когда в белокурую головку Анны Сергеевны пришла гениальная идея вернуться в прошлое и уничтожить Василия Дубова, она не очень представляла себе, как будет осуществлять это на практике. Одно дело – фантастическая литература, где запросто можно съездить на машине времени в мрачное средневековье и вырвать ученого-вольнодумца из лап инквизиции, или смотаться в соседнюю галактику, чтобы спасти наших братьев по разуму от нашествия монстров (или наоборот – спасти монстров от нашествия братьев по разуму). И совсем другое дело – оказавшись в обычном советском райцентре, отыскать Васю Дубова, ничем еще в ту пору не приметного Кислоярского подростка.

Трудности начались с первых же шагов, и трудности настолько прозаические, о которых именно по причине их прозаичности никогда не пишут сочинители фантастических боевиков. Например – где справить естественную нужду? Общественных туалетов в Кислоярске было не очень-то много, а те, которые попадались на пути Анны Сергеевны и Каширского, оказывались либо просто заперты на замок, либо закрыты с указанием причины (ремонт, авария, подведение итогов соцсоревнования и прочее и прочее), что, конечно, не очень-то утешало.

Еще одной проблемой, которая тянула за собой множество других, было отсутствие денег. А попытка продать в комиссионку золотой кувшинчик Каширского или колечко Анны Сергеевны наткнулась на непреодолимую преграду – отсутствие советского паспорта с Кислоярской пропиской. По этой же причине они, явившись поздним вечером в город, не имели возможности даже переночевать на вокзале, где их запросто могла задержать милиция. Гостиницу, как водится, украшала запыленная вывеска «Мест нет», и коротать остаток ночи пришлось на скамейке в городском парке.

Но главное – где искать Василия Дубова? Господин Каширский уже второй час пытался «запеленговать» местонахождение его физического тела через астральные, ментальные и прочие экстрасенсорные каналы, но всякий раз что-то срывало уже почти наметившийся контакт: то напряжение в электрораспределительной будке, то шум пролетающего самолета, а то и нескромный взгляд постового милиционера. Злоумышленники переходили с места на место, но с прежним успехом. Вернее, с отсутствием такового.

– Да вы что, издеваетесь надо мной?! – бранилась Анна Сергеевна, не желавшая вникать в объективные причины астральных срывов. – Или нарочно саботажем занимаетесь?..

– Астрал, Анна Сергеевна – это очень тонкая сфера, – с видом знатока отвечал Каширский. – Чтобы наладить с ним контакт, нужны некие особые предпосылки, если хотите – особое состояние того, что называют душой…

– Хватит молоть чепуху! – перебила Анна Сергеевна. – Я ж видела, как вы Петровичу установки давали – раз-два, и готово. А тут с каким-то придурошным пацаном справиться не можете!

Каширский тяжко вздохнул – Анна Сергеевна в очередной раз демонстрировала не только полное невежество в той области науки, где он считал себя первостатейным специалистом, но и нежелание сколько-нибудь вникнуть в суть дела.

– Анна Сергеевна, я вам в очередной раз объясняю: установки – это одно, а астральный контакт – совсем другое. И напрасно вы считаете, что ребенка таким способом отыскать легче, нежели взрослого человека. Хотя в данном вопросе мнения ученых разделяются. Так, профессор Комаров считает, что защитная аура у детей тоньше и оттого релятивно уязвимее для влияния извне. Однако исследования академика Зеленого, не опровергая этого тезиса как такового, вносят существенную коррективу: упругость ауры резко понижается под воздействием алкоголя, курения, стрессов – то есть факторов, коим более подвержены люди старшего поколения, и, следовательно, преодолеть астральную оболочку ребенка в ряде случаев бывает гораздо сложнее. И лично я этим выводам верю, ибо академик Зеленый, как истинный ученый, не побоялся ставить эксперименты на себе – то есть сознательно подвергал себя алкогольно-никотиновой интоксикации, что и привело в конце концов, увы, к самым печальным последствиям. Но если вам, уважаемая Анна Сергеевна, попадется брошюрка профессора Фомина, в которой он преломляет данную проблему в плоскости математических уравнений…

Но тут Анна Сергеевна не выдержала.

– А хотите, я вам тоже задам математическое уравнение? – процедила она с тихой злобой. – Пожалуйста: у=х+1. В сумке у меня лежит кинжал. Икс – это стольких я «замочила» им на вчерашний день. А игрек – столько будет сегодня. Так вот, дорогой мой ученый друг, если вы мне тотчас же не найдете Дубова, то этим «плюс одним» станете вы. Вопросы есть?

– Нет, – побледнев, чуть слышно ответил Каширский.

– В таком случае, даю вам пол часа, – сжалилась Глухарева.

– С точки зрения кандидата астрологических наук доктора Асиса… – завел было Каширский прежнюю песенку, но Анна Сергеевна его и слушать не стала:

– Время пошло.

* * *

В столовой на Кленовой улице (или, как гласила вывеска, предприятии Кислоярского Общепита № 7) почти никого не было – то ли место немноголюдное, то ли время уже не завтрашное, но еще не обеденное.

Впрочем, наши путешественники использовали столовую не совсем по прямому назначению, а более как наблюдательный пункт. Взяв себе, Васятке и Наде по порции сибирских пельменей и стакану чая, Серапионыч выбрал стол у самого окна, откуда открывался вид на Кленовую улицу и, в частности, на дом номер 27, где сейчас должен был находиться юный Василий Дубов. Поначалу вид немного закрывала в то время уже старомодная, а в наши дни почти антикварная «Победа», но, по счастью, вскоре она уехала.

Поудобнее устроившись и намазав на край тарелки немного горчицы, Надежда задала вопрос, который у нее возник еще в ту минуту, когда доктор звонил по «автомату» инспектору Лиственницыну:

– Владлен Серапионыч, извините за нездоровое любопытство, но откуда у вас советские деньги?

– Дома взял, – улыбнулся доктор. – Конечно, это не совсем хорошо, но в конце-то концов я их стащил не у кого-то, а у самого себя! Тем более что не на какие-нибудь пустяки, а на важное дело. Да и взял-то немного – десятку.

С этими словами Серапионыч вывалил из кошелька кучу монет (от копейки до юбилейного рубля «50 лет Октябрьской Революции») и половину пододвинул к Чаликовой:

– Берите, Наденька, пригодится. Потом вернете по курсу.

– По какому?

– По курсу Госбанка СССР, вестимо. Сколько там было – шестьдесят копеек за доллар, кажется?

Тем временем Васятка тщетно пытался нацепить пельмень на вилку – в их краях такие кушанья не водились. Тогда он, увидев, что никто не смотрит, просто схватил пельмень пальцами и забросил в рот.

– Ну что, Васятка, вкусно? – улыбнулась Чаликова. – Ты, главное, не зевай, а следи за домом.

Васятка чуть смутился – ведь его внимание занимал не только двадцать седьмой дом, но и соседний с ним, а точнее, глухая стена, выходящая в открытый двор. На стене красовался огромный плакат, где были изображены мальчик с девочкой, оба в таких же красных платках, как у Васятки, а наверху, под самой крышей – надпись: «Пионер, ты в ответе за все!».

– Скажите, а что такое «пионер»? – несмело спросил Васятка.

Этот, казалось бы, такой простой вопрос неожиданно озадачил и Надю, и Серапионыча: кроме того, что «Пионер – все ребятам пример» и «Пионеры – смена комсомола», они ничего припомнить не могли.

– Пионеры – это такие ребята, которые носят красный галстук, отдают салют, – попытался было объяснить доктор. – Ну, что еще? Ходят строем, поют пионерские песни…

– Владлен Серапионыч, что там за люди? – тревожно проговорила Надежда, имея в виду скопление народа как раз перед подъездом двадцать седьмого дома.

– А-а, так они вышли мусор выносить, – беззаботно ответил доктор. И вправду – присмотревшись, Надя увидела в руках каждого или ведро, или сверток с мусором. Однако ни одного мальчика, по возрасту соответствовавшего Дубову, там не было.

– Александр Петрович Разбойников, в ту пору мэр Кислоярска, закупил несколько мусоровозов «Норба», – сообщил Серапионыч, – и организовал сбор отходов «на колесах». Их так и прозвали – Норбами Александровнами. Поначалу, знаете, многие ворчали, но потом привыкли и даже остались довольны. Особенно когда исчезли помойки со дворов.

Тут как раз к дому подъехала такая «Норба Александровна» и, вобрав в себя отходы, отправилась дальше. Следующую остановку она делала через пару домов, где также стояли люди.

– В каждом подъезде висит график, во сколько машина подъезжает, – пояснил Серапионыч.

Вдруг из подъезда выскочил мальчишка примерно Васиного возраста в одних трусах и с мусорным ведром и столь быстро понесся вослед уходящей «Норбе», что даже лица его разглядеть было невозможно.

И тут Надя поймала себя на мысли, что она, пожалуй, не совсем представляет себе, как должен был выглядеть Дубов в отрочестве. Да и Серапионыч, если и видел Васю несколько раз ребенком, то вряд ли запомнил в лицо – так уж сложились обстоятельства. Вся надежда оставалась на Васятку – после того как он распознал в Акуне двойника Евдокии Даниловны, Васяткиным друзьям уже казалось, что для него нет ничего невозможного.

Тем временем юный спринтер достиг следующей остановки «Норбы», но увы – та уехала буквально у него из-под носа. Тогда он побежал дальше и пропал из поля зрения.

– А что, если Вася давно уже куда-нибудь ушел? – предположила Надя. – Мы тут сидим, прохлаждаемся, а в это время…

– Нет-нет, вряд ли, – поспешил успокоить доктор. – Василий Николаич признавался мне как-то, что в молодости он был страшным соней, а теперь каникулы, с чего ему вставать и куда-то бежать? Ну, разве что мусор выкинуть. – Помолчав, доктор уверенно добавил: – Нет-нет, конечно, это не он.

По тротуару, беспечно размахивая пустым ведром, шел тот самый паренек. А так как теперь он никуда не спешил, Надя могла его разглядеть чуть лучше. И действительно, даже с чаликовской журналистской фантазией нелегко было бы вообразить Василия Дубова, пусть даже совсем юного, с ярко-красными волосами и веснушками.

– Нет, это не Вася, – повторил Серапионыч, – но сейчас мы кой-чего про него узнаем.

И доктор прямо через столовское окно замахал рукой.

Мальчик заметил это и кинулся было через улицу, однако вернулся и аккуратно поставил пустое ведро рядом со входом в дом.

– Владлен Серапионыч! – радостно закричал мальчик и чуть не повис на докторе, который вышел из столовой, чтобы его встретить. Краем глаза Надя заметила, как заулыбались кассирша и раздатчица – и вправду, с приходом юного спринтера словно солнышко осветило скучную столовую. И никому не пришло в голову бранить его, что появился в общественном месте в одних спортивных трусиках.

– Вот, познакомься, – усадив мальчика на свободный стул, представил доктор своих спутников. – Надя и Васятка. Прибыли аж но с самого Севера – из Воркуты.

Солнышко протянул гостям сразу обе руки:

– Солны… То есть Гриша Лиственницын. И вы действительно с самого Севера? Вот это да! А у вас в взаправду ночь пол года? А на небе северное сияние?!

Серапионыч знал, что Солнышко способен «заговорить» кого угодно, и едва тот остановился перевести дух, доктор как бы невзначай спросил:

– Ну и чего ты в такую погоду дома торчишь? Шел бы на речку…

Гриша печально вздохнул.

– Все понятно, – улыбнулся доктор. – Солнышко перегрелся на солнышке. А ну-ка встань.

Солнышко послушно встал, и только теперь Надя заметила у него в руке листок бумаги с рисунком.

– А ведь это он и есть, – незаметно шепнул Васятка.

Слегка изогнув шею и скосив глаза, Надя разглядела рисунок и согласилась: да, черты изображенного на портрете спящего подростка очень напоминали Василия Дубова, хотя, как вынуждена была сама себе признаться Надежда, без Васяткиного замечания она бы вряд ли его опознала.

Тем временем Серапионыч налил в блюдечко немного чая и размешал в нем ложку жидкости из скляночки. Потом смочил в этой смеси салфетку и стал осторожно протирать Солнышкину многострадальную кожу.

– Потерпи, сначала будет немного больно, – говорил доктор, – зато потом быстро пройдет. А через пару часов смой под душем… Предупреждали ж тебя, чтобы загорал осторожно. Это ведь научный факт, что у таких, как ты, в общем… – чуть замялся Серапионыч.

– У рыженьких и конопатых? – пришел ему на помощь Солнышко, стоически терпевший боль.

– Ну да. В общем, у вас другая пигментация, кожа более бледная, и надо избегать прямых солнечных лучей. А ты, небось, опять забыл об этом и решил не отставать от Василия, – очень кстати ввернул доктор имя Дубова. – С Васей-то, надеюсь, все в порядке? Передавай ему привет, если он дома.

– Дома, дома, – закивал Солнышко. – Но скоро уходит. Ой, мне пора бежать – я ж ключ забыл!.. Спасибо, Владлен Серапионыч, и вправду меньше болеть стало. Привет Северу!

Последние слова, естественно, адресовались Наде и Васятке, которых доктор поселял то в Норильске, то в Нарьян-Маре и, наконец, в Воркуте.

– Нравится? – перехватил Солнышко взгляд Надежды, все еще прикованный к портрету. – Сам рисовал!

– Дай-ка взглянуть, – попросил доктор, возвращая скляночку внутрь сюртука. – Кто это – уж не Вася ли Дубов? Солнышко, будь так щедр, подари его мне! А то у меня в кабинете одни репродукции, да и те какие-то мрачноватые, а так будет что-то яркое и оригинальное.

– Конечно, берите! – обрадовался Солнышко, что хоть на что-то сгодилось его творчество. – А хотите, я и ваш портрет нарисую? Но не сейчас…

– Ловлю на слове, – усмехнулся доктор, забирая рисунок. – Постой, не беги. У нас к тебе дело.

На последних словах Серапионыч конспиративно понизил голос, так что и Солнышку, и Наде с Васяткой пришлось податься чуть вперед, чтоб его расслышать.

– Солнышко, ты умеешь хранить важные государственные тайны? – чуть не шепотом спросил доктор.

– Не знаю, но думаю, что да, – честно ответил Солнышко. А Наде подумалось, что если доктор решился открыть юному художнику всю правду, то это было бы не так уж глупо: во всяком случае, Лиственницын-младший наверняка воспринял бы ее с куда большим доверием, чем Лиственницын-старший.

Но то, что сообщил Серапионыч, стало для Чаликовой воистину откровением:

– Дело в том, что эта очаровательная молодая дама на самом деле служит в разведке.

– В какой – американской? – не то восхитился, не то ужаснулся Солнышко.

– Нет-нет, ну что ты, в нашей, конечно, в нашей, – поспешно и чуть испуганно ответил Серапионыч.

– Как радистка Кэт?

– Н-ну, что-то вроде того, только без рации. И вот в этой-то связи нам понадобится твоя помощь.

– И что я должен делать?

– Быть на связи. Наденька следит за вражеским шпионом, который прибыл в Кислоярск для совершения диверсионного акта, а Васятка ей в этом помогает. Ну и я немного, – скромно добавил доктор. – Консультирую, так сказать, в местной топографии. А поскольку ни рации, ни мобильного телефона у нас нет, то ты станешь нашим связным.

– Как это?! – у Солнышка загорелись не то что глаза, а даже ресницы.

– Очень просто. Сиди дома, но прислушивайся к телефону. Возможно, время от времени мы будем тебе звонить и передавать сообщения друг для друга…

Чаликова, которая поначалу изумилась и даже внутренне возмутилась неуемной фантазии доктора, произведшей ее в разведчицы, наконец-то отдала должное его предусмотрительности: и правда, как им еще связываться друг с другом, если наблюдение за Дубовым и его погубителями придется вести раздельно?

И тут же у Нади защемило в сердце, когда она вспомнила рассказ доктора о той беде, которая неминуемо должна была постигнуть Солнышко и всю его семью через какие-то пару месяцев. Надя не могла себе представить Солнышко, излучавшего свет и радость, лежащим в гробу среди лент и венков.

И, прощаясь, Надя надолго задержала в руке его теплую ладошку.

Чтобы как-то утаить от своих спутников, что творится у нее в душе, Чаликова раскрыла сумочку и стала перебирать ее содержимое. Кроме обычных дамских и журналистских принадлежностей (пудреница, диктофон и прочие мелочи), там хранилась вещь совсем иного рода, которая теперь неожиданным образом могла им очень пригодиться – а именно, шапка-невидимка. С ее помощью Чумичка вывел Надю и ее спутников незамеченными из терема Рыжего, прежде чем доставить на Горохово городище. Какими колдовскими уловками Чумичка ухитрился спрятать под одной шапкой троих, Надя не имела и понятия, но уже то, что в их распоряжении оказалось такое чудо-средство, делало их гораздо сильнее в предстоящей схватке с Глухаревой и Каширским. Впрочем, неизвестно еще, каким оружием снабдил злоумышленников чародей Херклафф…

Сложнее было с магическим кристаллом, который путешественники оставили на квартире Серапионыча, засунув поглубже в чаликовский саквояж – Чумичка просил Надю спрятать его в «своем» мире, но вряд ли даже он мог предполагать, что его друзья совершат прыжок не только через миры, но и сквозь времена. И было неясно, как теперь следовало поступить с кристаллом – спрятать его в каком-нибудь глухом уголке или брать с собой в обратный путь?

От этих раздумий Надежду оторвало прикосновение Васяткиной ладони. Из дверей дома напротив появился ничем не примечательный подросток лет четырнадцати в джинсовых шортах и рубашке-"ковбойке". Через плечо у него было перекинуто яркое махровое полотенце. Сомнений не оставалось – это был тот же человек, что и на Солнышкином портрете. Хотя себе самой Надя призналась, что если бы просто увидела его где-нибудь в уличном многолюдстве, то вряд ли узнала бы в нем Василия Дубова.

Кинув взгляд в обе стороны и убедившись, что машин нет, Вася перешел через улицу и, пройдя совсем рядом с витриной, исчез из виду. Мгновенно собравшись, путешественники покинули «Предприятие № 7» и отправились следом за Васей, причем Надежда неожиданно поймала себя на мысли, что и впрямь ощущает себя немного разведчицей.

* * *

Обычная утренняя «летучка», или «планерка» в Кислоярском Управлении внутренних дел несколько затянулась: начальник решил сделать небольшой, минут эдак на сорок, доклад о первоочередных задачах советской милиции. Речь шла о профилактике правонарушений, но слушатели, милицейские инспекторы и следователи, невольно вспоминали, как еще год назад этот же начальник доводил до них незабвенные директивы Юрия Владимировича Андропова о мерах борьбы с нарушителями дисциплины, когда сотрудникам внутренних дел вменялось в обязанность отлавливать на улицах прохожих и выяснять с пристрастием, что они делают вне работы в рабочее время.

И что самое удивительное – несмотря на все директивы, кампании и первоочередные задачи, Кислоярская милиция работала достаточно эффективно и даже чуть не ежеквартально завоевывала переходящие вымпелы на межрайонном соревновании. Это объяснялось, в частности, и тем, что в Кислоярской милиции работали знающие и любящие свое дело профессионалы, не последними среди которых считались инспекторы Лиственницын и Столбовой. Другой причиной был стиль работы руководителя Кислоярского УВД – он добросовестно доводил до коллектива все циркуляры из Центра и своевременно отправлял туда соответствующие реляции, но не особо следил за тем, выполняются ли директивы его подчиненными, предоставляя им действовать по собственному разумению.

Вот и сейчас, сидя за дальним концом длинного начальственного стола, докуда едва долетали обрывки цитат из постановлений очередного исторического пленума или министерского указа, инспекторы Столбовой и Лиственницын вполголоса обсуждали свои текущие вопросы.

– Ну и чем кончилось это дело с пропавшим студентом? – спросил Николай Павлович Лиственницын, моложавый улыбчивый инспектор, источавший из себя энергию и жизнерадостность. – Я слышал, вы его таки нашли?

– Сам нашелся, – усмехнулся Егор Трофимович Столбовой, чья внешность и даже манера одеваться как бы с легкой нарочитой небрежностью более напоминали не инспектора милиции, а актера или художника. – Говорит, будто забрел в болото и три дня по нему блудил. – Столбовой негромко хохотнул. – Что блудил – охотно верю. А что на болоте – не очень…

Речь, разумеется, шла о студенте Толе Веревкине из группы ленинградского профессора Кунгурцева, которая вела археологические раскопки в окрестностях Кислоярска.

– Мне сегодня Кунгурцев звонил, уж так извинялся за беспокойство, – продолжал Столбовой. – И еще звал на свою лекцию в Доме Культуры.

– На какую лекцию?

– Доисторические курганы в Кислоярских землях. Ты как, пойдешь?

– А ты?

– Обязательно. А то ерунда получается: живем на земле, а ее истории не знаем. А ведь наши курганы, если верить профессору – ровесники Египетских пирамид.

– Не может быть! – усомнился Лиственницын. – А впрочем… Да нет, сам-то я вряд ли выберусь, а своих оболтусов заставлю сходить – пускай образовываются.

– Ну а что твои ребята? – спросил Столбовой.

– С ними все в порядке, – не без гордости ответил Лиственницын. – Солнышко, правда, опять себе всю спину спалил, третий день, бедняга, мается. А Ваську ты давно не видел? Встретишь – не узнаешь. Парень хоть куда, все девчонки на него заглядываются.

– Да, летят годы, – вздохнул Егор Трофимович. – Скоро и сами не заметим, как старыми хрычами сделаемся…

– Зато вот Серапионыч меня всерьез беспокоит, – озабоченно проговорил Николай Павлович.

– Что, опять запил? – ужаснулся Столбовой. – Впрочем, слово «опять» тут не очень-то подходит – запой у него постоянный. Хотя грех его осуждать – работка такая…

Из этого разговора можно было понять, что оба инспектора тоже принадлежали к той половине Кислоярска, с которой Серапионыч состоял в личном знакомстве. Так оно и было, с тем только добавлением, что связи доктора с Лиственницыным и Столбовым имели еще и служебную сторону – именно к нему обращалась милиция, когда нуждалась в консультациях судебно-медицинского свойства.

– Утром, еще до планерки, он мне позвонил, – поделился с коллегой Лиственницын, – и говорил как-то довольно странно.

– В каком смысле?

– Сначала все было как обычно – спросил, как здоровье, как супруга, ну и все такое. Потом как-то очень плавно перешел на детей и как бы невзначай поинтересовался, где теперь Вася.

– Ну и ты что?

– Я ответил, как есть – что у нас дома. А вообще он так построил разговор, что я почувствовал неладное, только положив трубку.

– А с чего ты взял, Николай Палыч, что доктор как-то нарочно строил разговор? – пожал плечами Столбовой. – Ну, спросил о здоровье, о жене, о детях – что в этом такого?

– Ничего особенного, – не стал спорить Лиственницын. – Да только я всегда чувствую, когда человек просто так что-то говорит, а когда не просто так. А Серапионыч явно звонил неспроста. И еще напоследок сказал, чтобы я был повнимательнее со Светланой Ивановной и не очень бранил Солнышко – дескать, у него переходный возраст и все такое.

– Ну и что тут особенного? – опять не понял Столбовой. – Вполне понятная забота о ближних.

– Да как ты не понимаешь, Егор Трофимыч. Доктор говорил так, будто он что-то знает, и не догадывается или предполагает, а именно знает о моих жене и сыне. Как будто знает, что их ждет что-то неизбежное… А еще голос у него был какой-то странный, – вспомнил Николай Павлович. – То есть и голос, и интонации, и тембр – все вроде на месте, а что-то не так. Хотя, кажется, я понял – это был голос именно очень пожилого человека. Таким голосом Владлен Серапионыч мог бы говорить, будь он лет на двадцать старше.

– Ну, тогда все ясно, – тихо рассмеялся Столбовой. – Наш милейший доктор, должно быть, тяпнул спирта с холодным пивком, оттого и голос изменился. И в таком вот нетрезво-простуженном состоянии позвонил и принялся расспрашивать о твоих чадах и домочадцах. Уверен – если ты завтра его спросишь, то он об этом своем звонке даже и не вспомнит.

– Жаль доктора, – вздохнул Лиственницын. – Хороший человек, а губит себя проклятым зельем. Надо бы попросить нашего главного нарколога, чтобы провел с ним воспитательную беседу.

– Нарколога? – переспросил Егор Трофимович. – А он, знаете ли, и так с Владленом Серапионычем регулярно беседы проводит. За чарочкой медицинского спиртика…

Столбовой осекся – кто-то над его ухом деликатно кашлянул. Подняв взгляд, Егор Трофимович увидел, что собрание уже закончилось, а в кабинете остались лишь трое – он, Лиственницын и начальник Кислоярской милиции, стоящий рядом с ними и внимательно слушающий беседу двух инспекторов.

– Простите, коллеги, я вам не помешал? – вежливо осведомился начальник. Все трое переглянулись – и невольно рассмеялись.

* * *

Срок, отведенный Анной Сергеевной господину Каширскому, неумолимо подходил к концу. Последние отчаянные попытки выйти в астрал и установить местонахождение объекта Каширский предпринимал, водворившись под высоким ясенем на краю Советского бульвара – где-то он читал, что именно это дерево излучает положительную энергию. Впрочем, если бы ясень принадлежал к «отрицательным» деревьям, это не имело бы существенного значения – Анна Сергеевна, сидевшая неподалеку на лавочке, уже с самым невинным видом поигрывала замочком сумки, в которой, по ее словам, находился ее любимый кинжал.

Каширский плотно прижался спиной к стволу ясеня, зажмурил глаза и, вытянув вперед руки, мысленно погрузился в некие неземные сферы, куда простым смертным путь обычно бывал заказан. И едва только он почувствовал, что контакт с Астралом уже почти установлен, чей-то участливый голос вернул завсегдатая неземных сфер на грешную землю:

– Дяденька, вам нехорошо?

Каширский нехотя открыл глаза – перед ним стоял паренек в шортах и клетчатой рубашке.

– Спасибо, со мной все в порядке, – сдержанно ответил Каширский, хотя внутри его все клокотало. – Пожалуйста, мальчик, оставь меня в покое и иди, куда шел.

– Извините, – вежливо ответил мальчик и пошел, куда шел. То есть вперед по бульвару.

Каширский же вновь закрыл глаза, пытаясь уловить волны ускользающего астрала. И, похоже, на сей раз удачно – его сознание озарил вопль:

– Вася! Дубов!..

С трудом осознав, что этот крик исходит не из астрала, Каширский вновь открыл глаза. И увидел, как мальчуган, только что нарушивший его священнодейства, заоглядывался по сторонам и, найдя кого-то, радостно замахал рукой.

Каширский с гордым видом подошел к Анне Сергеевне:

– Мои усилия не пропали втуне. Вася Дубов – вот он!

– Который? – поднялась со скамейки Глухарева. – Тот или этот?

Как раз в это время через бульвар бежал другой мальчик, чуть пониже ростом, в светлой безрукавке, закатанных брюках и сандалиях на босу ногу. Поверх майки у него болтался фотоаппарат «Смена».

– Тот, который в клетчатой рубашке, – пояснил Каширский.

– Ну что ж, это уже больше, чем ничего, – проворчала Анна Сергеевна, и они с Каширским, немного выждав, не спеша двинулись следом за ребятами.

– Митька, да не ори ты так, – попросил Вася, здороваясь с приятелем. – Я ж пока еще не глухой.

– Давай Машку подождем, – предложил Митька. – Она мне звонила, сказала, что обязательно будет, но чуть опоздает.

– Дамы не опаздывают, – усмехнулся Вася, – они задерживаются.

– Может, мороженого возьмем? – сказал Митя. Как раз навстречу им мороженщица катила на колесиках синюю тележку.

– А у тебя деньги есть?

– Нету. Но я думал, что ты меня угостишь. А я тебя в следующий раз.

Ребята уселись на скамейку и в ожидании Маши завели разговор о всяких пустяках.

Когда Вася просил Митьку кричать потише, он был не совсем прав: Митька вовсе не кричал, просто у него голос был такой. И когда речь зашла о мороженом, Анна Сергеевна слова Митьки услышала очень даже явственно.

– А угостим-ка их пломбиром, – предложила она Каширскому, и ее рука потянулась за вырез платья, где хранилась дежурная скляночка с ядом.

– Обоих? – ужаснулся Каширский.

– Одним больше, одним меньше – какая разница? – хладнокровно отрезала Глухарева.

– Боюсь, дорогая Анна Сергеевна, что мы с вами столкнемся с теми же трудностями, что и эти молодые люди, то есть с дефицитом местных денежных знаков, – как всегда, несколько витиевато высказался Каширский. – Хотя при наличии некоторых способностей данную проблему возможно обойти.